355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Маурин Ли » На краю Принцесс-парка » Текст книги (страница 19)
На краю Принцесс-парка
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 00:42

Текст книги "На краю Принцесс-парка"


Автор книги: Маурин Ли



сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

Руби уже ждала этого дня со страхом.

– Ну конечно же, мама!

Должно быть, у Руби было временное помрачение рассудка: она пригласила двенадцать незнакомых детей на целых четыре часа, когда вполне хватило бы трех часов или даже двух! Все угощения исчезли в мгновение ока, а пол кухни покрылся желе, которым мальчики стали бросаться в девочек. Кроме того, повсюду валялись чипсы и куски хлеба. Дети разбили два стакана и перепачкали скатерть имбирным напитком и лимонадом.

Наводя в кухне порядок, Руби дала себе зарок, что никогда не повторит этой ошибки. Из сада доносились крики – Хизер и Пикси организовывали какую-то игру. Руби подумала, что на следующий день рождения надо будет уйти куда-нибудь, оставив дом в распоряжении дочерей.

Следующие три часа она провела, укрывшись на кухне и слушая, как шумная орда опустошает ее сад. Руби никогда особо не нравилось развлекать чужих детей, но этот день окончательно переполнил чашу ее терпения. Время от времени на кухню заходили дети, требовавшие попить, поесть или отвести их в туалет, а также жаловавшиеся друг на друга.

Пикси принесла переносное радио, которое все то включали, то выключали. Руби могла только догадываться, во что они играли, – то в догонялки, то в «море волнуется», то еще во что-то. Она даже не осмеливалась выглянуть в сад, боясь, что картина разрушений доконает ее.

На кухню вбежала необычайно оживленная Дэйзи, за ней заскочил Клинт.

– Бабушка, можно я покажу ему мою книжку раскрасок? – спросила девочка.

– Ну конечно, милая. Идите в спальню, там тише.

Руби радовало то, что Дэйзи и Клинт подружились. Ее внучке требовались друзья помимо близняшек. Когда Руби некоторое время спустя заглянула в спальню, то увидела, что Дэйзи с Клин– том лежат на полу, по очереди раскрашивая картинки.

До ухода детей оставалось лишь полчаса. Облегченно вздохнув, Руби поставила на поднос стаканы с лимонадом и тарелки с печеньем и понесла все это в сад. Там она обнаружила, что за двумя детьми уже пришли матери, и приободрилась еще больше.

– Должно быть, у вас был ужасный денек, – заметила одна из женщин. Она была примерно одного возраста с Руби, очень стройная, с короткими кудрявыми каштановыми волосами и сияющими глазами. – Для меня стало большим облегчением, когда остальные мои дети вышли из возраста подобных вечеринок – моим старшим дочери и сыну уже больше двадцати, – но потом у меня вдруг родился Уилл, и все началось сначала. – Женщина жалобно вздохнула. – На следующей неделе ему исполняется пять. Мы уже пригласили ваших девочек.

– А кто из них Уилл?

– Белоголовый, в голубой футболке. Я даже не спрашиваю, как он себя вел, потому что точно знаю, что плохо.

Руби узнала в мальчике того чертенка, который стал зачинщиком швыряния желе.

– Вообще-то он вел себя относительно прилично, – сказала она.

– Я уверена, что вы говорите это исключительно из вежливости. Вы же Руби, да? Я Бренда Вайлдинг. О, а вот и мой муж, Тони. Он ставил машину.

К ним подошел красивый светловолосый мужчина.

– Тони, познакомься с Руби, – сказала Бренда.

– Очень приятно.

– Я прошу прощения, но кто-то из детей застрял на дереве. Пойду вытащу его, пока не пришла его мать, – сказала Руби.

– Я сам его вытащу, – предложил Тони Вайлдинг. – Принесите, пожалуйста, куртку Уилла, и мы спасем от него ваш сад. Мы немного торопимся: сегодня мы идем в театр.

– У него не было куртки, только свитер, – рассмеялась Бренда. – Когда он его надевал, свитер был бежевым, но теперь он уже наверняка черный.

Руби нашла свитер Уилла – кстати, не такой уж и перепачканный – на полу в прихожей. Выйдя в сад, она увидела, как муж Бренды Вайлдинг, обняв ее сзади, водит губами по ее шее. Охваченная завистью, Руби остановилась на полпути. Должно быть, у Тони с Брендой вскоре наступит серебряная свадьба, но они по-прежнему любят друг друга.

Постепенно стали приходить другие родители, и сад наконец опустел. Пикси обратила внимание на отсутствие Клинта.

– Да, и где Дэйзи? – спросила Хизер.

– Они в спальне, – сообщила Руби.

Элли забежала в дом, крича:

– Но это нечестно! Он должен был играть со мной!

Руби не увидела в сложившейся ситуации ничего нечестного, но промолчала, решив, что с нее достаточно.

– Пойду прилягу, – объявила она.

Студенты ушли на прогулку, предупредив, что не придут к чаю, но на следующий день должна была состояться вечеринка для взрослых, на которую пригласили Уайтов и Донованов, и это означало, что Руби предстоит еще один суматошный день.

Она лицом вниз упала на кровать и ударила подушку кулаком.

– Как мне все это надоело! – сообщила она подушке. – Ну почему не я сегодня иду в театр с любимым красавцем мужем?

Подушка молчала.

– Вот дура! – воскликнула Руби, ударив ее еще раз, а потом с глубоким прочувствованным вздохом зарылась в нее головой. Она не ходила на свидания с тех пор, как рассталась с Крисом Райаном. Начиная с семнадцати лет вся ее жизнь была построена вокруг детей, сначала своих собственных, затем детей дочерей. А еще бесконечная работа по дому… Руби до оскомины надоело готовить, стирать, гладить, убирать. Она ни разу в жизни не была в театре, на танцы в последний раз ходила еще во время войны, и прошло уже несколько лет с тех пор, как она была в кино или в кафе.

В дверь постучали. Чтобы ничего не слышать, Руби натянула подушку на уши, и, когда чья-то рука коснулась ее спины, она тихо вскрикнула.

– Руби! – позвал ее Мэттью Дойл.

Она в ярости вскочила:

– Это же спальня!

– Мне показалось, что ты плакала.

– Я не плакала, но, даже если бы это было так, ты мог бы догадаться, что я никого не хочу видеть.

Ничуть не смутившись, Дойл присел на край кровати. Руби всегда раздражало то, что он, похоже, считал себя членом их семьи, – хотя виноваты в этом были прежде всего Грета и Хизер. Они частенько приглашали Мэттью в гости, никогда не скрывали, как они рады его приходу… На завтрашнюю вечеринку он также был приглашен. Внучки Руби его обожали и называли «дядя Мэтт».

– Я принес близняшкам подарки. На тот случай если Дэйзи обидится, я и для нее кое-что припас… Руб, что случилось?

– Ничего.

Ей не нравилось, когда Мэттью Дойл обращался к ней таким образом. И какого черта он не подождал с подарками до завтра?

– У тебя такой несчастный вид…

Отрицать это не было смысла.

– И что с того? – неучтиво ответила Руби.

Денек выдался просто сумасшедшим, а вид обнимающихся Бренды и Тони Вайлдингов стал последней каплей – хотя об этом Руби, разумеется, Дойлу рассказывать не собиралась.

– Тебе надо взбодриться.

– Ты думаешь?

– Уверен! Давай куда-нибудь сходим. Мне тоже не помешает немного взбодриться.

– И почему же?

– Кэролайн подает на развод.

Это известие почти не удивило Руби: наверное, Мэттью проводил с О'Хэганами больше времени, чем со своей женой.

– И что же ты натворил?

Мэттью Дойл пожал плечами:

– Дело не во мне. Ей опостылел Ливерпуль. Папочка Кэролайн отошел отдел и переехал в Монако, а ей всегда хотелось жить там. Я наотрез отказался, и она заявила, что я ничего не понимаю.

– Так она разводится с тобой из-за того, что ты ничего не понимаешь?

– Похоже, что да.

Мэттью никогда не говорил о Кэролайн ничего плохого, но, с другой стороны, он также ни разу не отозвался о ней положительно. Руби чувствовала, что он не слишком расстроен, но окончание брака, даже не слишком удачного, должно было вселить грусть в любого человека.

– Так как насчет того, чтобы сходить куда-нибудь? – повторил Мэттью. – Когда я предлагал тебе это в прошлый раз – это было пять или шесть лет назад, – ты отказала мне на том основании, что я женат. Теперь это препятствие устранено: еще немного, и я опять буду холостяком.

– Разведенным мужчиной, – поправила она его. – Ты больше никогда не будешь холостяком.

– Не придирайся. Давай проведем этот вечер вместе.

При обычных обстоятельствах Руби сочла бы это предложение недостойным ее внимания, но сегодня все было по-другому. Она по-прежнему недолюбливала Мэттью Дойла, но ему она, похоже, нравилась, кроме того, в его обществе Руби всегда чувствовала себя непринужденно. Обычно Руби изображала изумление, когда ее дочери называли Мэттью симпатичным («Он слишком костлявый, чтобы быть симпатичным!»), и она ни за что не призналась бы никому, что в его присутствии в ее внутренностях неизменно возникает странный трепет. Всегда безупречно одетый, сегодня Мэттью был в серых брюках с острыми, как лезвие ножа, стрелками, синем пиджаке спортивного покроя с блестящими пуговицами и сорочке со свободным воротом. У него был такой вид, словно он собрался покататься на яхте, и можно было ожидать, что на голове у него будет белая капитанская фуражка.

Если она останется дома, то что будет делать? Одному Господу известно, когда Пикси решит уйти: похоже, она, как и Мэттью, считала это место своим вторым домом. В присутствии Пикси Хизер обычно начинала нервничать – ей не нравилось, что новая подруга заявляла на Грету эксклюзивные права, – и Руби понимала, что, пока Клинт не уйдет, внучки ни за что не пойдут спать.

Она вздрогнула. Вырвавшись из дому, она пощадит свои нервы и переложит на плечи дочерей всю уборку. И какая, в общем-то, разница, кто будет ее спутником сегодня?

– Хорошо, – сказала Руби. – Но мне нужно время, чтобы подготовиться.

Не приходилось сомневаться, что выглядит она просто отвратительно.

Мэттью с готовностью вскочил с кровати:

– Я подожду внизу.

Осмотрев свой гардероб в поисках платья, которое можно было бы надеть в подобных обстоятельствах, Руби, как и ожидала, не нашла ничего подходящего. В число прочих дел, которыми она практически не занималась в последние годы, входила покупка новой одежды. Единственным более или менее подходящим нарядом было красное платье, которое Руби купила на свадьбу девочек, но и оно было сильно помятым. Руби взяла платье, спустилась на кухню и поставила гладильную доску. Когда она уже заканчивала, в кухню с недовольным видом вошла Хизер.

– И когда она уже уйдет? – проговорила младшая дочь Руби, кивнув в сторону холла, откуда даже сквозь крики играющих детей доносился визгливый голос Пикси.

– Не знаю, доченька. Наверное, уже скоро. Клинт наверняка уже устал.

Хизер нахмурилась:

– Зачем ты гладишь платье?

– Мэттью пригласил меня в город, – с довольной улыбкой ответила Руби. Ей не терпелось уйти из дому: этим вечером желания дочерей интересовали ее намного меньше, чем свои собственные.

– Ты бросаешь нас одних?

Руби с размаху поставила утюг на доску:

– Бога ради, Хизер, тебе уже двадцать шесть лет! Ты что, не можешь остаться дома одна, без мамочки? В последнее время Грета чувствует себя намного лучше.

– Я так и знала, что для тебя важно только это! – Красивое лицо Хизер залила краска гнева. – Грете лучше, а за меня можно и не волноваться! Ты хоть раз спросила, как у меня дела? Наверное, ты забыла, что мой муж тоже погиб? – По щекам Хизер потекли слезы. – После того как Грете полегчало, она совсем обо мне забыла!

Так вот в чем причина слез! После появления Пикси Грета действительно почти перестала обращать внимание на сестру. Руби виновато сказала себе, что за последние пять лет она тоже почти не интересовалась, что на душе у ее младшей дочери: все внимание было сосредоточено на Грете.

– Про меня все забыли! – всхлипывала Хизер. – Вы только и думаете о том, как угодить Грете!

Руби обняла ее за плечи. Ситуация была серьезной, ведь Хизер была сделана из крепкого материала и почти никогда не плакала – даже когда в детстве разбивала себе коленку.

– Но, доченька, Грета не была собственностью Роба, а сейчас не является моей собственностью, правда? Она больше нуждается во всеобщем внимании потому, что у нее слабый характер.

– Если у меня сильный характер, это еще не значит, что я не нуждаюсь в любви!

На пороге появился Мэттью. Подняв голову от вздрагивающих плеч дочери, Руби посмотрела ему в глаза, и он, помедлив, понимающе кивнул. Поездка в город откладывалась.

– У вас что-то горит, – заметил Мэттью.

Когда Руби подняла утюг, то увидела, что ее единственное выходное платье безнадежно испорчено.

Несколько недель спустя Хизер спросила у матери, не против ли та ее поездки за рубеж.

– Ну конечно, не против! – ответила обрадованная Руби. – Отдых в Европе – это как раз то, что тебе сейчас нужно.

– Мама, я не про отдых. Я собираюсь поработать за рубежом.

Помолчав, Руби ответила:

– И как долго?

– Сама не знаю. Две девочки из конторы хотят проехаться по Европе автостопом и найти где-нибудь работу. Может, это на несколько недель, а может, и месяцев. Они пригласили меня с собой.

– Мне кажется, что это опасная затея.

– Не такая уж и опасная – нас ведь будет трое.

– А как же Дэйзи? – спросила Руби, уже зная ответ.

Хизер неловко повела плечом:

– Я же не могу взять ее с собой! Кроме того, она не слишком будет по мне скучать. Она любит тебя больше, чем меня… Ах, мама! – воскликнула Хизер. – Мне так хотелось бы сменить обстановку! Я больше не могу здесь оставаться. Мне почему-то казалось, что, как только Грета поправится, все пойдет по-прежнему: мы с ней снова станем лучшими подругами, будем вместе ходить по магазинам, в кино… Но этого уже никогда не будет, правда? Мое место в ее сердце заняла Пикси.

Когда Руби упрекнула Грету в том, что она некрасиво ведет себя по отношению к сестре, та и не думала раскаиваться.

– Ты выжила ее из дому! Ты всегда значила для Хизер все на свете, а теперь ты просто выбросила ее на свалку, как ненужную вещь!

– Ха! – фыркнула Грета. – Пикси говорит, что наша Хизер всегда считала меня своей собственностью, относилась ко мне как к ребенку, а не как к старшей сестре. Вообще-то ко мне все относятся как к ребенку. Похоже, никому и в голову не приходило, что я взрослая женщина с двумя детьми.

– Сейчас ты ведешь себя отнюдь не как взрослая женщина. По правде говоря, ты всегда оставалась ребенком!

Руби повысила голос на свою старшую дочь едва ли не первый раз в жизни: до этого та никогда с ней не спорила.

– Подумать только, кем ты стала! – продолжала Руби. – Грета, что на тебя нашло?

– Теперь я всегда буду жесткой. Пикси говорит, что мягкотелость не приводит ни к чему хорошему.

– И с каких это пор Пикси стала кладезем мудрости? Да она…

Осекшись, Руби вышла из комнаты. Ладно Грета, но что нашло на нее? С ними всеми происходило что-то неладное. Быть может, конфликтный подростковый период наступил у ее дочерей на десять лет позже срока? Но тогда какой период наступил у нее самой?

Пикси Шоу оказалась ненадежной подругой. Спустя полгода она выбросила Грету на свалку так же бесцеремонно, как та выбросила свою сестру. На этот раз Руби было сложно демонстрировать сочувствие: она никак не могла забыть о том, как вела себя Грета. Кроме того, напрочь забыв о сестре однажды, она могла сделать это вновь.

Клинт по-прежнему заходил после школы поиграть с девочками, что не могло не радовать Руби. Несмотря на то что Дэйзи, похоже, не скучала по своей мамочке, она хвостиком ходила за бабушкой – как будто опасалась, что та тоже может исчезнуть. Клинт и Дэйзи отлично ладили, хотя Элли делала все возможное, чтобы поссорить их.

– Мама, ну когда вернется Хизер? – без конца повторяла Грета.

– Кто знает?!

Открытки от младшей дочери приходили регулярно, а время от времени Руби находила в почтовом ящике письмо. За прошедшие месяцы Хизер успела поработать посудомойкой во Франции, горничной в итальянской гостинице, уборщицей туалетов в Германии, сборщицей фруктов в Испании. На Рождество она работала в ресторане австрийского горнолыжного курорта.

«То, что я говорю только по-английски, ничуть мне не мешает: здесь одни иностранцы», – писала она. Письмо было отправлено из Инсбрука.

Руби следила за ее передвижением по Европе по атласу, когда-то принадлежавшему Максу Харту. Его имя было написано цветным карандашом неровными печатными буквами на первой странице. Руби вспоминала о Максе каждый раз, когда открывала атлас, и задавала себе вопрос: что же произошло с молодым храбрым летчиком, который с таким отчаянием любил ее в своей комнате в то незабываемое военное Рождество?

В те времена Руби и подумать не могла, что по прошествии стольких лет по-прежнему будет жить в старом доме миссис Харт, занимаясь всем тем, что она так не любила делать в молодости. Когда-то она мечтала о другой жизни, но оказалось, что каждый раз, когда ее мечты могли воплотиться в жизнь, происходило что-то такое, что возвращало все на круги своя. Возможно, если бы Руби точно знала, чего хочет, все было бы иначе, но у нее всегда были лишь нечеткие, расплывчатые желания заняться тем или иным делом – выучиться какой-нибудь профессии, начать собственный бизнес… Руби с улыбкой вспомнила, что когда-то собиралась основать первую чисто женскую фирму по отделке интерьеров.

Хизер вернулась домой следующим летом, девять месяцев спустя после своего отъезда. Прибыв на вокзал на Лайм-стрит, она позвонила домой, чтобы сообщить, что уже садится на автобус.

Стоял замечательный августовский денек – солнечный, наполненный ароматом цветов. Дети были на летних каникулах. Руби оставила входную дверь открытой и постоянно выглядывала наружу, высматривая Хизер. Ей хотелось, чтобы первой маму встретила Дэйзи.

– Идет! – закричала Мойра, но не успела Руби найти внучку, как Грета уже бросилась бежать по дорожке.

Обвив руками шею сестры, Грета поцеловала Хизер и воскликнула:

– Как хорошо, что ты вернулась!

– Да, сестренка, как хорошо, что я вернулась, – ответила удивленная и счастливая Хизер.

Спустя две недели Грета начала работать секретарем в бухгалтерской фирме на Виктория-стрит – неподалеку от адвокатской конторы, в которую вернулась Хизер. Теперь они, как когда-то давно, регулярно встречались в обеденный перерыв, а по субботам вместе ходили по магазинам. Кроме того, они начали посещать вечерние курсы машинисток и стенографисток – эти умения могли пригодиться при поисках более высокооплачиваемой работы.

Руби описала события последних месяцев в очередном длинном письме Бет.

«Грета стала прежней, и они с Хизер вновь лучшие подруги, – писала она. – Даже не знаю, хорошо это или плохо. Они вряд ли найдут себе новых Ларри и Роба, и это означает, что они так и останутся вдовами, а я по-прежнему буду жить в этом постылом доме. Иногда мне хочется подобно Хизер уехать куда-нибудь на годик, но это только мечта. Что тогда будет с бедняжкой Дэйзи? Похоже, я единственный человек, которому небезразлична ее судьба. У меня всегда находятся причины, чтобы оставить все как есть, – всегда, понимаешь?»

Руби отложила ручку, но потом вновь взяла ее и дописала еще один абзац:

«Наверное, мне не следует жаловаться. Несмотря ни на что, я счастлива. Это не такой уж плохой дом, и смеюсь я намного чаще, чем плачу. Мои внучки доставляют мне много радости, дочери, похоже, довольны жизнью, и мы живем не так уж бедно. В целом у меня все неплохо».

Дела у Бет также пошли на лад. Постепенно отношение к черным в Америке в целом и в Литл-Роке в частности улучшалось. Бет вступила в какое-то «Межрасовое интеграционное общество» и стала его секретарем – «лишь потому, что этим больше никто не хотел заниматься». За год до этого она ездила в Вашингтон и даже пожала руку президенту Джону Кеннеди. Неделю спустя он трагически погиб, а вся Америка погрузилась в траур. Дэниел не одобрял действий жены – по его словам, Кеннеди не стремился к равенству черных и белых, он хотел, чтобы белые оставались у руля. «Но Дэниел наконец-то стал уважать мой выбор, – писала Бет. – Мы спорим все время, но он в конце концов признал, что у меня есть голова на плечах, а моя ужасная свекровь вдруг решила, что я ей нравлюсь».

Джейк женился, и вскоре Бет должна была стать бабушкой. Руби зябко повела плечами: годы проносились мимо с пугающей скоростью.

В сентябре приехала Оливия Эппелби. Это произошло утром в понедельник, вскоре после того, как дети ушли в школу, а Грета с Хизер – на работу. Руби видела свою мать лишь четыре– пять раз в год, да и то пару часов. Оливия говорила, что ее дети – ее другие дети – сильно забеспокоились бы, если бы она осталась ночевать в гостях.

– Они не знают о тебе и твоем отце. Эту тайну я всегда хранила на самом дне сердца, – сказала Оливия. – Я не могу говорить о нем ни с кем, кроме тебя.

Руби обратила внимание, что чем дальше годы уносили ее мать от Тома О'Хэгана, тем чаще она его вспоминала. Оливия до мельчайших подробностей описывала его лицо, слово в слово повторяла их разговоры, вспоминала давно забытые подробности, такие как блеск рельсов и проводов в лунном свете или странный запах, стоявший в воздухе, – «лишь пару дней назад я осознала, что это была смесь аромата ночных цветов и запаха паленого мяса».

Посидев на кухне, Оливия предложила пойти в сад. Было не слишком тепло, из-за перламутрово-серых облаков изредка показывалось слабое солнце. Они уселись под начинающими желтеть деревьями. Вид Оливии в светлом льняном костюме и широкополой шляпке, с неизменной сигаретой в руках нагонял на Руби грусть.

– Я кое-что тебе принесла, – еле слышно прошептала Оливия. – Эта вещь лежит в моей сумочке в комнате.

Сегодня Оливия казалась особенно усталой и унылой.

– И что же это? – спросила Руби, сделав вид, что заинтересовалась.

Она сама не знала, какие чувства у нее вызывали визиты матери, – пожалуй, это была смесь презрения, смущения и чувства вины, причем вины было больше всего. Руби не сомневалась, что Оливии хотелось бы найти дочь, которая любила бы ее сильнее, чем она.

– Это твоя распашонка – единственная детская вещь, которая у меня осталась. Я даже не покупала ее: это сделала Мадж. Я решила, что ты хотела бы получить ее как память о детстве.

– Я положу ее к самым ценным своим вещам.

Бесцветные губы Оливии скривились в улыбке:

– Дорогая моя Руби, ты очень стараешься, но актриса из тебя никудышная. Тебе неприятны мои визиты, так ведь?

– Конечно же нет! – запротестовала Руби.

– Неприятны, я вижу. Не подумай, что я виню тебя в этом: я поступила очень эгоистично, ворвавшись в твою жизнь почти на сорок лет позже, чем следовало, но пойми меня правильно: после того как я тебя разыскала, я просто не могла не познакомиться с тобой. Ведь помимо того, что ты моя дочь, ты еще и дочь Тома. – Оливия вопросительно посмотрела на Руби. – Ты когда-нибудь задумывалась, как могла бы сложиться твоя жизнь, если бы он не погиб тогда?

Руби покачала головой:

– Я всегда считала такие раздумья напрасной тратой времени.

– А я понапрасну потратила кучу времени, размышляя о том, что могло бы произойти, если бы да кабы, – вздохнув, сказала Оливия. – Хотела бы я быть такой же сильной, как ты.

– Дело совсем не в силе или слабости.

Повлиять на обстоятельства своего рождения было невозможно, как бы она ни старалась, и воображать, что было бы, если бы все сложилось иначе, было бессмысленно. Но, чтобы сделать Оливии приятное, Руби сказала:

– Наверное, все было бы замечательно: мы бы жили в Америке, чувствовали бы себя частью большой семьи…

– Вот именно что замечательно. Раньше я подумывала, не найти ли мне родных Тома, даже собиралась поехать к ним. – Оливия печально улыбнулась. – Но, пожалуй, хорошо, что я этого не сделала: я бы вторглась в чужую жизнь, навязалась незнакомым людям… Потом я познакомилась со своим будущим мужем, а когда он умер, было уже слишком поздно что-либо предпринимать.

– Принести вам еще чашечку чая?

– Да, большое спасибо.

– Я скоро.

– Как ты думаешь, ты еще когда-нибудь выйдешь замуж? – спросила Оливия, когда Руби вернулась.

– Даже не знаю. Об этом я тоже никогда не задумывалась. У меня и так дел по горло.

– А я бы хотела, чтобы ты нашла свое счастье до того, как… – Оливия помолчала. – Жаль, что Крис оказался таким глупцом.

– Глупцом?! – воскликнула Руби.

Она всегда считала Криса Райана очень умным человеком.

– Ты только подумай: он бросил тебя потому, что ты слишком сильно любишь своих дочерей! Он что, рассчитывал занять их место в твоем сердце? – Оливия сердитым жестом стряхнула пепел с сигареты. – Какими же самонадеянными могут быть мужчины! Ты видела его с тех пор?

– Ну конечно, много раз. Все-таки он брат Элли Уайт. Мы с ним несколько раз разговаривали, но в основном на общие темы. Он собирается жениться, но с его невестой я незнакома.

– А как поживает этот Мэттью, которого я встречаю чуть ли не каждый раз, когда приезжаю к вам?

Руби засмеялась:

– А почему вам так хочется выдать меня замуж?

– Я же говорила – я хочу, чтобы ты нашла свое счастье. Мне нравится Мэттью. Кроме того, мне показалось, что он очень богат.

– До недавних пор он был женат, но уже развелся. Он иногда приглашает меня куда-нибудь, но я всегда отказываюсь.

– Почему?

– Потому что он мне не нравится, – спокойно ответила Руби. – У нас в некотором смысле было общее прошлое, и я единственный человек, с которым он может поговорить об этом. Вот почему он приходит. Мне кажется, что он считает нас своей новой семьей.

– Сбежать от прошлого можно не всегда, – заметила ее мать.

– Оливия, помимо всего прочего, у Мэттью есть подруга, так что, боюсь, в настоящее время на моем горизонте нет кандидатов в мужья. По правде говоря, меня это не слишком беспокоит.

На лице Оливии появилось довольное выражение – как и всякий раз, когда Руби называла ее по имени. Наступив на сигарету носком туфли, она зажгла следующую.

– Расскажи мне о своем муже, – попросила она. – Ты никогда ничего о нем не говоришь.

– О Джейкобе? Да о нем и нечего говорить.

Руби стала лихорадочно думать, что бы такого рассказать Оливии, чтобы та не догадалась, какой катастрофой обернулось для нее знакомство с Джейкобом.

Она описала их встречу на ферме Хамблов, на ходу сочинила описание их свадьбы, рассказала о Фостер-корт, при этом изобразив его намного более приличным местом, чем он был на самом деле, пропустила свою недолгую карьеру уборщицы – Оливия уже знала, что она была посыльной ломбардов.

Когда Руби закончила свой рассказ, Оливия стала расспрашивать ее о монастыре, об Эмили, затем о Бет.

– Бет мне всегда нравилась. Жаль, что она уехала.

– Да, жаль, – хриплым от долгого рассказа голосом проговорила Руби. Они уже обсуждали многое из того, о чем она упомянула в своем рассказе, но сегодня Оливии почему-то хотелось услышать как можно больше подробностей.

– Скоро мне надо будет забирать детей из школы. Не хотите пойти со мной?

– Нет, спасибо. Я посижу здесь, пока ты не вернешься. Я чувствую себя усталой.

Под глазами у Оливии залегли темные круги, а ее щеки были еще более впалыми, чем обычно.

– Красивое платье, Руби, – заметила она, когда Руби встала. – Я хотела сказать это сразу, но запамятовала.

– Я купила его на шестой день рождения близняшек. Я передала все дела Хизер с Гретой, а сама пошла по магазинам. Такие необычные ощущения… Подумать только – я совсем забыла, что такое центр города и магазины.

На протяжении многих лет Руби практически не выходила за пределы своего маленького уголка Ливерпуля, включающего парк, школу и магазины на Аллет-роуд.

– Наверное, мне надо выбираться в город почаще, – заметила Руби.

– Да, пора немного расправить крылья, – поддержала ее Оливия. – Тебе идет этот цвет.

На Руби было изящное вельветовое платье цвета красного вина с высоким воротничком и короткими рукавами.

– Эмили часто говорила, что у меня ужасный вкус, – сказала она.

– Эмили просто ничего в этом не смыслила.

Когда Руби и ее внучки вернулись домой из школы, на стульях вокруг кухонного стола сидели три большие куклы в замечательных платьях, а Оливия готовила чай.

– Чтобы не было ссор, я купила одинаковых, – сказала она. – Девочки, простите, что я не успела подарить их вам на день рождения. Одна из кукол – для Дэйзи.

Элли, Мойра и Дэйзи с криками восторга бросились к куклам.

– А почему Дэйзи получает подарки на наш день рождения, а мы на ее – нет? – спустя некоторое время поинтересовалась Элли.

– Чтобы она не чувствовала себя забытой, – объяснила Руби.

– А может, мы с Мойрой тоже чувствуем себя забытыми?

– Правда?

Подумав, Элли ответила:

– Нет.

– Ты сама ответила на свой вопрос. Вы сказали Оливии «спасибо» за прекрасный подарок?

– Спасибо, Оливия, – хором сказали девочки. Они видели свою прабабушку слишком редко, чтобы привязаться к ней, но всегда радовались ее приходу – как и Грета с Хизер, которым Руби представила Оливию как «старую приятельницу», с которой она познакомилась, когда жила в Брэмблиз у Эмили.

Оливия с детьми отправились в холл.

«Интересно, почему она до сих пор не ушла?» – спросила себя Руби, готовя чай. Обычно ее мать не оставалась дольше чем на пару часов. Ехать до Бата было далеко, к тому же она сама сказала, что чувствует себя уставшей.

Это время дня было для Руби самым напряженным. Дети поели и отправились смотреть телевизор, а Оливия осталась в кухне, одну за другой куря сигареты и наблюдая, как ее дочь готовит еду.

– Вы точно больше ничего не хотите? – спросила Руби.

– Нет, спасибо. Я не голодна, хотя еще от одной чашечки чая не откажусь. Я дождусь Хизер с Гретой, попрощаюсь с ними и сразу уеду. – Оливия перевела взгляд на гору картошки, которую чистила Руби. – Подумать только, ты делаешь это изо дня вдень!

– По выходным студенты готовят еду сами, а всех домашних кормят девочки. Во время войны мне приходилось готовить и для десятка, и даже для двух десятков людей.

– В последнюю войну я работала в Красном Кресте – перевязывала раны и все такое. Я когда-то работала медсестрой, но это было еще в Первую мировую.

Руби задумалась, держа в одной руке картофелину, а в другой нож.

– Я была бы отвратительной медсестрой, – сказала она. – Я бы сердилась на своих больных, если бы они не выздоравливали.

– Но ты же не сердилась на Грету, когда она болела?

– Нет, но она моя дочь. Я чудесно отношусь к своим родным и ужасно – ко всем остальным.

– Слава Богу, что я тебе родная, – Оливия издала скрипучий смешок, что было для нее редкостью. – Но я очень сомневаюсь, что ты плохо относишься к людям. Я уверена, что эти студенты, как и те люди, которых ты кормила во время войны, считают тебя приятным человеком.

– Может, и считают, но мне никогда не нравилось работать для других.

Они улыбнулись друг другу, и Руби подумала, что общество матери скорее приятно ей, чем наоборот. Возможно, это рождалась будущая привязанность?

– Пообещайте, что будете приезжать к нам чаще, – сказала Руби.

Вероятно, ее мать тоже ощутила нечто подобное – так почему же у нее сделался такой грустный вид?

– Постараюсь, – ответила Оливия.

На Рождество позвонила Бет. Она сообщила, что стала бабушкой и что ее переполняют противоречивые чувства.

– Скоро ты к этому привыкнешь, – заверила ее Руби. – Который у вас там час?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю