Текст книги "СБОРНИК СТАТЕЙ ПО ИСТОЛКОВАТЕЛЬНОМУ И НАЗИДАТЕЛЬНОМУ ЧТЕНИЮ ДЕЯНИЙ СВЯТЫХ АПОСТОЛОВ"
Автор книги: Матвей Барсов
Жанр:
Религия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 75 страниц) [доступный отрывок для чтения: 27 страниц]
Блаж. Феофилакта.
И будет в последние дни, глаголет Господь, излию от Духа Моего на всяку плоть, и прорекут сынове ваши и дщери ваша: и юноши ваши видения узрят, и старцы ваши сония увидят (ст.17). Ибо на рабы Моя и на рабыни Моя, во дни оны излию от Духа Моего, и прорекут (ст.18).
Не сказано: излию Духа Моего, но: от Духа Моего. Не Дух, но дар Духа изливается на всяку плоть и именно на уверовавшую, т. е. на язычников. Но он еще не открывает им этого, а слова: на всяку плоть, подают им и добрые надежды и не позволяют ожидаемые блага присваивать себе одним; через это самое он подсекает и зависть в самом ее корне. Обрати же внимание на то, как разнообразно откровение Святого Духа. Один, имея благодать Духа, пророчествует; другой, не способный на это служение, получает дар видений: так Петр в шестом часу дня видит сосуд; так Корнилий в девятом часу видит ангела. Видение сердцем не называется взглядом или взором (δράμα), но видением (δρασις). Иначе видят видение: так видевший говорит: «иди»; иначе видит теорему, когда видят уже не глазами; иначе поучаются образами, какие представляются во сне.
И дам чудеса на небеси горе, и знамения на земли низу, кровь и огнь и курение дыма (ст. 19). Солнце преложится во тму, и луна в кровь, прежде даже не прийти дню Господню, великому и просвещенному (ст.20). И будет всяк, иже аще призовет имя Господне, спасется (ст.21).
Этими словами пророк наперед ясно предсказывает и о будущем суде, и об Иерусалиме, и о плене иудеев, и о событиях, имевших быть при кресте Христовом, и наконец, о том, что случилось с иудеями вследствие римской войны, когда в Иудее проливалось римлянами множество крови, когда развивался дым от сожигаемых городов и селений. Через это иудеи несли наказание за свою дерзость против Христа, – за дерзость, которой не перенесло и самое солнце и смежило свое око, световую силу, и луна свой сребровидный образ изменила в красный свет. Говорят, однако же, будто много подобных явлений было на небе и во время разрушения Иерусалима; так свидетельствует Иосиф (Флавий). Впрочем, словами: луна преложится в кровь, пророк указывает и на чрезмерную жестокость заклания (т. е. распятия Господа). Но почему происходит это в третьем часу? Чтобы показать чудесность этого явления: блеск огня виден среди светлого дня, когда все на площади! Впрочем, составитель (богослужебных) песней понимает сказанное пророком так: кровь – воплощение, огонь – Божество, курение дыма – Святой Дух, осенивший наитием Деву и исполнивший мир благовонием, а под днем Господним разумеет день воскресения. Но Господь говорит: излию от Духа Моего, прежде неже прийти дню Господню. Скажи иудею: если одно лицо и одно имя у Божества и если Бог говорит Сам о Себе, то почему не сказал: прежде нежели прийти дню Моему? Если, говорит (Петр), вы согрешаете теперь безнаказанно, так на это не надейтесь, потому что это только начало того великого и трудного дня. Подвигнув этим и устрашив сердца их, он успокаивает их и дозволяет им питать добрые надежды. И будет всяк, иже аще призовет имя Господне, спасется. Но не просто призовет; потому что говорится: не всяк, глаголяй Ми: Господи, Господи; нет, всяк, кто призовет с расположением и с доброй жизнью. Включив теперь в свою речь слово о вере (о необходимости веры), – потому что спасение зависит от призывания, – он делает (свою) речь удобопонятною. Имя Господне, по объяснению Павла, призывается во имя Христа; но Петр на этот раз не решился открыть это своим слушателям (Толков, на деян. Св. Апостолов. Казань. 1871 г. стр. 54-56).
Иннокентия, Архиеп. Херсонского.
И дам чудеса на небеси горе и знамения на земли низу, кровь и огнь и курение дыма. Солнце преложится во тму и луна в кровь, прежде неже прийти дню Господню великому и просвещенному. Читая с благоговением сие пророчество, я всякий раз невольно вопрошал сам себя: что бы это за чудеса на небеси и знамения на земли, что бы это за огнь и кровь и курение дыма, за помрачение солнца и преложение луны в кровь, предвозвещаемые Пророком? Правда, в горнице Сионской, где были собраны Апостолы в день Пятидесятницы, бысть шум, яко носимую дыханию бурну; но это дыхание никому не вредило, а только привлекало собою общее внимание на Апостолов. Правда, что при сем явились и языцы разделены, яко огненни, но эти языцы никого не опаляли собою, а в мире и тишине почили на главах Апостолов.
Где же огнь и кровь и курение дыма? Где помрачение солнца? Где преложение луны в кровь?
Каким образом можно подумать, что пророчество не исполнилось; но возможно ли, чтобы не оправдалось на деле то, что предвозвещено Духом Святым? Нет, провещенное Пророком не могло не исполниться, и исполнилось, только не в один, так сказать, день, а в продолжение целого пространства времени, ибо это пророчество, хотя собственно идет к преславному сошествию Св. Духа на Апостолов, яко началу Нового Завета, но вместе с тем обнимает собою не одно это событие и начало, а и дальнейшую судьбу и утверждение всего Нового Завета.
И дам завет нов. Как решительно все это исполнилось, спустя несколько лет, при разрушении Иерусалима и падении Иудеи! Сколько тут крови, огня и дыму! Сколько раз за этою мглою и огнем не видно было на горизонте Иерусалима ни солнца, ни луны! И все эти грозные события служили ни к чему другому, как и к упразднению Ветхого, и к утверждению в силе Нового Завета, и, следовательно, были как бы сопровождением его явления.
Подобное можно сказать и о некоторых последующих временах, напр. Диоклитиановом, когда скончалась последняя борьба христианства с иудейством и язычеством. Не пламенели ли тогда все жители Империи (что почти то же, что весь свет) лютым гонением на последователей Христовых? Не всюду ли текли потоки крови мучеников и исповедников? Не давало ли небо особенных знамений? И не происходило ли на земле страшного события? И все это к чему послужило, как не к окончательному утверждению новозаветной религии и к уничтожению иудейства и язычества? (Сочин., т. 1, изд. 1872 г., стр. 447).
Примеч. Во время Крымской войны были замечены чрезвычайные знамения на небе и на земле: Германия видела на своем небе целые воинства с всеоружием; в наших поволжских странах с видом луны произошли необыкновенные превращения; землетрясение в Бруссе, под глазами самого Константинополя, произвело сильное опустошение. Преосвященный Иннокентий видит в этом знамения, которые предвещали торжество христианства в ослаблении перед ним магометанства и, следоват., как бы новое излияние Духа истины и благодати свыше на землю (Там же, стр. 448-449).
Ф. Смирнова, ныне Еп. Христофора.
Как скоро после сошествия Св. Духа и следовавшей затем проповеди апостола Петра возникло первое христианское общество крещенных верующих, имеющих одно сердце и одну душу, в сознании их общения со Христом и между собою через союз одного духа, одной веры и одного крещения, общество это естественно должно было открыться и внешним образом в своей жизни. Эту жизнь общества в ее первоначальной свежести, в единстве и полноте веры и любви, изображает нам книга Деяний, в непосредственной связи с событием Пятидесятницы и крещения трех тысяч иудеев – в гл.2, 42-47 и особенно в ст. 42. И они постоянно пребывали в учении Апостолов (τη διδαχή των αποστόλων), в общении (τη κοινωνία), в преломлении хлеба (τη κλάσει του άρτου) и в молитвах (ταίς προσευχαίς).
Некоторые ученые хотят видеть в этом стихе нарочитое описание богослужения первобытного христианского общества и относить к нему исключительно, как, между прочим, Мосгейм и Ольсгаузен. Но против этого говорит уже перечисляемое в стихе между другими явлениями κοινωνία, которое не составляет и не может составлять какой-нибудь особой части богослужения, и потом то обстоятельство, что в 46 стихе снова говорится о богослужении.
Вообще, в основании мнения названных ученых лежит такое разделение общественной жизни и общественного богослужения, от которого еще далеко было только что зарождавшееся общество христианское.
Скорее, согласно с Гарнаком, нужно признать, что во всем отделе книги Деяний от 42 до 47 стиха (2-й главы) Лука изображает общинную жизнь первых христиан в ее главных отношениях: так, в 43 стихе он указывает на деятельность Апостолов, в 44 и 45 говорит о взаимном общении всех членов общества, выражающемся в деятельной и самоотверженной любви братской, и в 46 – о богослужении. Все эти моменты обнимает вступительный 42 стих, по отношению к которому все другие служат дополнением и пояснением, и который, следовательно, может быть понимаем как известие о совокупном явлении христианской общественной жизни, которая представляется в нем, как со стороны зависимого отношения верующих к апостолам, которым они свободно подчинялись, так со стороны их внутреннего отношения между собою, их постоянного братского общения, выражавшегося особенно в общественной молитве и преломлении хлеба. Христианская жизнь первоначального общества представляется таким образом, как продолжительное или постоянное общественное богослужение, и в этом смысле рассматриваемый стих (42) может и должен быть относим и к богослужению. На основании этого стиха, но лишь в связи с дополняющими его следующими стихами, можно составить приблизительное понятие об основных частях и свойствах первоначального богослужения Иерусалимского общества.
При этом нужно остерегаться, однако, рассматривать это бесформенное и семейное, почти не выделяющееся от обыденного образа жизни верующих, первобытное богослужение; как самостоятельный институт, правильно организованный и получивший определенную форму. Правда, с самого начала уже дают себя заметить главные составные части христианского богослужения; но они не успели еще выделиться из общей связи жизни юного общества, в которой все отдельные нити переплетаются между собой; богослужение является непосредственным выражением общественного духа, и, по мере потребности веры, является то отдельно, то в связи с общей жизнью. Несомненно во всяком случае, что в самом начале христианской общественной жизни даны зародыши позднейшего чина общественного богослужения, даже различных видов его.
1) При чтении 42-го стиха мы замечаем прежде всего существующее в первобытном христианском обществе различие, даже некоторую противоположность между апостолами и верующими. Первые – руководители и учители, последние – ученики. «Они (верующие) постоянно пребывали в учении апостолов» (τη διδαχή των άποσρόλων). Такое отношение между апостолами и обществом установилось естественно, само собою, независимо от сознания апостолами своего авторитета и своих прав, в силу религиозной и нравственной зависимости общества. Апостольской проповеди общество обязано своим происхождением; оно должно было поэтому постоянно находиться под руководством апостолов, пребывать в учении их, или иначе – оно должно было созидаться на основании апостолов: оно не могло ни продолжать своего существования, ни распространяться, не утверждаясь непоколебимо на этом основании. Этот принцип свободно подчиненного отношения общества к апостолам должен был высказаться прежде всего в богослужебной жизни, в частности в учении. Последнее, сообразно с назначением общества, должно было принять двоякое направление – внешнее (экстенсивное), через исполнение миссионерского призвания общества среди Израиля посредством открытого исповедания веры Христовой, и внутреннее (интенсивное), через взаимное назидание в частных собраниях. То и другое назначение исполняли преимущественно сами апостолы, открыто проповедуя Иисуса Христа людям и, согласно Его заповеди, уча соблюдать то, что Он заповедал им. Служение Слову апостолы считали своим первым долгом (Деян. 6, 4), но не присвояли себе исключительно. Рядом с апостолами, правом общественного слова пользовались уже и другие, как напр., диакон Стефан, который избран был лишь на экономическую общественную должность, но, исполненный силы и духа, проповедовал Христа и открыто вел спор с представителями синагог. И апостолы не лишали этого права никого, хотя апостол Иаков предостерегает от учительства тех, кои пользовались этим правом непризванно, из одного тщеславия, и вообще советует благоразумно пользоваться Даром слова; право на общественное учительство, по апостолу, дает внутреннее достоинство человека, мудрость и добрая жизнь (Иак.3). Со временем, при поставлении пресвитеров, к обязанностям их относили не только надзор, но и учительскую деятельность, как справедливо заключает Pome на основании 7 и 17 стихов 13 главы Послания к Евреям.
Так как с одной стороны «учение апостолов», как видно из их писаний, непосредственно примыкало к священным писаниям Ветхого Завета, особенно к пророческим частям их, и так как с другой стороны новое общество состояло из иудеев и даже не порвало своей связи с храмом и синагогой (Деян.3, 46), то естественно думать, что в богослужении иерусалимских христиан удержано 6ыло обычное употребление библейских чтений, которые предполагали апостольское учение и с которыми, по всей вероятности, стояло в непосредственной связи, так что пророки, наряду с апостолами, являлись учителями общества, и идея единства двух заветов фактически осуществлялась в богослужении.
Было бы несправедливо, конечно, думать, что оба эти элемента богослужения – учение и чтение писаний были расположены в известном порядке или системе и были приурочены к известным лицам, как теперь. Чтение и учение сливались еще как бы в один акт и являлись в форме непринужденной семейной беседы членов общества, в которой предпочтительно перед другими принимали участие лица более способные, обладающие благодатными дарами, под председательством и руководством апостолов. На это указывает и древнейшее название этой части богослужения: ομιλία.
2) Другое выражение в нашем стихе: общение (κοινωνία), по самой общности и неопределенности приводило в затруднение ученых, особенно тех, которые стих этот относят исключительно к богослужению, и подало повод к разным мнениям и предположениям. Стихи 44 и 45, равно как соподчиненное положение «κοινωνία в отношении к διδαχή и «?κλάσις του άρτου» дают возможность определить настоящий смысл его. Оно означает взаимное братское общение верующих, как нравственное, так и имущественное. Они как братья составляли одну семью, каждый член которой принадлежал всецело обществу и добровольно отказывался от личной собственности, которой общество располагало, сообразно с нуждами каждого. С другой стороны, каждый смотрел на другого, как на своего собрата во Христе, и оказывал ему должную любовь и братское расположение. Это братское отношение друг к другу и взаимная материальная поддержка (Ср. 2 Кор. 9), оказываемая взаимно, самым наглядным образом выражалась в общественном богослужении. Потому-то апостол и поставил «κοινωνία» рядом с другими актами богослужения. Позднейшее употребление в книгах новозаветных слов κοινωνία оправдывает высказанное нами соображение относительно его смысла. Κοινωνία и κοινωνεΤν часто употребляется для обозначения дел христианской благотворительности и милосердия (Рим. 12, 13; 2 Кор. 8, 4; 9, 13). (1 Тим. 6, 18) и иногда в связи κυνοιία (Евр. 13, 16).
Мы увидим также, что «κοινωνία» удержано в общественном богослужении после апостольского времени не только в смысле «είναι επί το αυτό», но и έ'χειν απαντά κοινά. Оно обнаруживалось в общих вечерях или агапах, для которых каждый уделял, сколько мог. Благодаря тесной связи своей с молитвой и евхаристией, агапы получили специфически – богослужебный характер, а вместе с тем и это обнаружение κοινωνία, добровольное приношение нужных даров, образовало богослужебный акт, хотя больше приготовительного и подчиненного рода.
Поэтому, если мы и не можем с Мосгеймом и Ольсгаузеном признать κοινωνία приношения в позднейшем смысле этого слова, во всяком случае, так как κοινωνία обнаруживалось, между прочим, и в добровольных пожертвованиях в пользу общества, которые поступали в распоряжение апостолов и на счет которых устроялись вечери, то в κοινωνία можно видеть, кажется, первоначальное возникновение позднейших приношений (oblatio = προσφορά) и смотреть на этот обычай, как на установление апостольское, с постепенным выделением богослужения, из общей жизни принявшее другую форму, но в сущности выражающее тоже апостольское κοινωνία.
3) Средоточие общественной жизни первых христиан иерусалимских и высшее выражение κοινωνία, понимаемого в широком смысле, составляло преломление хлеба (κλάσις τοα αρττου). По-видимому, едва ли может быть вопрос, разуметь ли под κλάσις το&' άρτου в рассматриваемом месте обыкновенные вечери или исключительно евхаристию, если всегда иметь в виду то, что в обществе иерусалимском первоначально еще не были разделены богослужение и обыденная жизнь христиан. И словоупотребление не говорит за себя ничего решительного. Правда, κλαν αρτον во многих местах новозаветных писаний употребляется для обозначения евхаристии (Матф. 26, 26; 1 Кор. 10, 16); но оно не может быть принимаемо всегда исключительно в этом значении, как предполагает Pome. Этого не допускают многие места писания (Матф. 14, 19; Лук. 24, 30, 35; Деян. 27, 35). Напротив, из 46 стиха рассматриваемого места мы узнаем, что у христиан иерусалимских были ежедневные домашние обеды (τράπεξαι) Деян. 6, 2, на которых тоже преломляли хлеб. Поэтому, под κλάσις του άρτου нужно разуметь священные вечери вообще.
Спрашивается, какое значение имели эти вечери, и откуда получили они свое начало? Есть ли это явление чисто христианское или же привнесенное отвне?
Бесспорно, подобные вечери существовали как в иудействе, так в язычестве, и новообращенные христиане иудейские вечери могли знать по опыту, так как сами участвовали в них до своего обращения, языческие – по слуху. Но одна аналогия, и притом чисто внешняя аналогия вечерей христианских с дохристианскими, не дает права ставить их в – исторически причинную связь и первые производить из последних. Мы должны вникать в сущность исторического явления, как представляется оно само в себе, в своей объективной действительности, и на основании положительных данных объяснять его происхождение.
Из книги Деяний гл.2, ст.46, мы видим, что христианские вечери получили свое начало естественно и независимо от сторонних влияний, с первым зарождением христианского общества, которое в них именно впервые открылось, как собственно христианское общество, в отличие от общества Иудейского. Отделившиеся от «рода развращенного» (Деян. 2, 40), соединенные крещением, исполненные Духом Святым, христиане образовали одну семью и имели все общее (Деян. 2, 44-45 и 4, 34-35), даже ежедневные вечери. К такой тесно сплоченной общинной жизни – совне располагала опасность, грозившая им со стороны их соплеменников, изнутри – тот дух братства и свободной любви друг к другу, какой породило христианство. Сам Спаситель, Своим отношением к ученикам, – представил первообраз истинно христианской жизни. Сам Он считал Себя отцом и обращался с ними, как со Своими детьми (Матф.10, 25; 20, 1; Лук.13, 25), Его малое стадо или малый кружок учеников лично принимали в них участие. Правда, название (άγάπαι) указывает на то, что они обязаны своим происхождением главным образом христианской братской любви (αγάπη) или, лучше, общению (κοινωνία), которое нашло в них соответствующее выражение своего существа. Тертуллиан противополагает характер христианских агап характеру языческих обедов, к которым допускались и бедные, и в этом отношении указывает существенную разницу между теми и другими. В то время как там бедные допускались к столу только в качестве шутов, христиане принимали их, как братьев, чисто из любви к ним: на эту-то любовь указывает самое название άγάπαι… В этой-то любви, в этом общении исключительно и полагают источник или начало происхождения агап, по примеру Златоуста, который называет агапы απόρροια της κοινωνίας εκείνης… Как ни неоспоримо это все-таки остается необъясненным, почему христианская братская любовь и общение в общей именно трапезе искали своего осуществления, а не проявились в другой какой-нибудь форме.
Вполне удовлетворительный ответ на этот вопрос мы получим лишь тогда, когда рядом с этим, так сказать, субъективным началом происхождения агап, поставим объективное начало; такова последняя предсмертная вечеря Господа и следовавшее затем повеление совершать благословение и преломление хлеба и принимать чашу, за тем, образовавшаяся на основании этой вечери, последующая евхаристии, нераздельной со вкушением пищи, – форма, в которой общество христианское после сошествия Св. Духа впервые проявило себя. Имея в виду эти положительные основы общинной христианской жизни, нет надобности искать причин происхождения агап вне христианства. Христианская любовь, возникшая из особого источника, совершенно противоположного иудейскому и языческому принципу, не имела нужды ни заимствовать, ни изобретать формы для своего проявления и осуществления; такая форма уже дана была, стоило только воспользоваться этой готовой формой, и она воспользовалась. Агапы таким образом образовались весьма естественно из вышеуказанных первоначальных вечерей первобытного общества и представляют лишь к изменившимся обстоятельствам приноровленное видоизменение их. Первая, как и последняя, имели собственно христианское, объективно обусловливаемое, происхождение. Они в одно и то же время и вечери Господни и вечери братской любви христиан. Одну сторону их выражает название: «δέτπνον κυριακόν», другую – «άγάπαι»; ту и другую обнимает древнейшее название «κλάσις του άρτοι». Агапы, как и первоначальные вечери, находились в тесной связи с евхаристией. В этом они имели свое оправдание, свою опору и свою цель; только в связи с евхаристией они имели неоспоримое значение. Отделенные от нее, они стали делом второстепенным и потому должны были мало-помалу выходить из употребления, как показывает история, и, наконец, исчезнуть совсем.
Вопрос: прежде ли евхаристии или после совершались агапы – обращал на себя большое внимание ученых. Бинтерим с большим остроумием силился доказать, что агапы всегда, и уже в апостольское время, совершаемы были после евхаристии. Люфт признает за несомненное, что сначала агапы предшествовали евхаристии. В пользу этого мнения он указывает на аналогию их с первоначальной вечерей Господа, которой следовали, конечно, и в этом отношении апостолы, как во всем другом, и затем, на первое послание к Коринфянам. Впоследствии, по причине беспорядков, агапы стали совершать, по его мнению, после евхаристии, и это случилось, вероятно, уже в апостольское время. Дремер также различает древний и последующий обычай в этом отношении. Последний (обычай) основывался, по его мнению, на аскетическом предположении, что евхаристия должна быть принимаема натощак. О практике после апостольского времени – совершать агапы после евхаристии свидетельствуют Киприан, Тертуллиан, Василий В., Златоуст, Иероним. Августин, в письме к Ианнуарию, обычай совершать евхаристию натощак называет апостольским учреждением.
4) Наконец, в рассматриваемом месте, в ряду фактов, из коих слагалась жизнь христианского общества, называются молитвы (π ροσευχαΐ). И это выражение, по справедливому замечанию Гарнака, всего естественнее объяснять по аналогии с другими, уже рассмотренными выше, и разуметь под ним, как ежедневные часы молитвы, которые соблюдаемы были и первыми христианами (Деян.3, 1; —10, 9; 22, 17), так особенно общественные молитвы и песнопения, которыми сопровождались агапы с преломлением хлеба (Ср. Матф. 26, 26, 27, 30. Деян. 2, 46). Молитвы эти в связи с διακονία του λόγοι, в противоположность διακονεΐν τραπέξαις (Деян.6, 2, 4), придавали вечерям характер священный и возводили на степень богослужебного акта согласно учению апостола (1 Тим, 4, 5).
Нет сомнения, что апостолы, как председатели общества, заправлявшие ходом вечерей вообще, были главными совершителями молитв: им принадлежало начало в этом деле; и προσευχαΓ, как и διακονία του λόγου, они считали своим священным долгом, для которого отказывались от διακονεΐν τραπέξαις. Но и общество не пассивно относилось к этому акту, как это было обыкновенно в храмовом и синагогальном культе, а принимало деятельное участие (Деян. 1, 14). В какой форме выражалось это участие вообще в постоянных молитвенных собраниях, через произношение ли перед молитвою и после молитвы утвердительной формулы: аминь, или в форме антифонной, или в форме ипофонной (т. е. в форме подпевания), – на этот счет нет известий в писаниях новозаветных. Известен только один, особенный, впрочем, случай, ясно показывающий, что общество не стеснялось какой-нибудь формой в этом отношении и громко произносило молитву. Когда Петр и Иоанн, отпущенные первосвященниками, возвратились к обществу христиан, последние «единодушно возвысили голос к Богу, и сказали» и проч., (Деян. 4, 24).
По содержанию своему молитвы первых христиан представляли частью изречения, взятые из ветхозаветных псалмов, частью свободное излияние молящегося, славословящего и благодарящего сердца – излияние тех чувств, какие овладевали обществом в данную минуту. В том и другом случае молитва являлась импровизацией, порождаемой вдохновением. Образец такой свободной, но в то же время к псалму 2-му главным образом приноровленной молитвы сохранила нам книга Деяний: «Владыко Боже, сотворивший небо и землю, и море, и все, что в них. Ты устами отца нашего Давида, раба Твоего, сказал – Духом Святым: что мятутся язычники и народы замышляют тщетное? Восстали цари земные и князи собрались вместе на Господа и на Христа Его (Ис. 2. 1-2). Ибо поистине собрались в городе сем на Святого Сына Твоего Иисуса, помазанного Тобою, Ирод и Понтий Пилит с язычниками и народом израильским, чтобы сделать то, чему быть предопределила рука Твоя и совет Твой. И ныне, Господи, воззри на угрозы их, и дай рабам Твоим со всею смелостию говорить слово Твое, тогда как Ты простираешь руку Твою на исцеление и на соделание знамений и чудес именем Святого Сына Твоего Иисуса» (Деян, 4, 24-30). Другой образчик чисто свободной, безыскусственной молитвы представляет молитва апостолов при рукоположении Матфея, избранного в число 12 апостолов, которая должна считаться первообразом всех последующих молитв, так называемых, посвятительных: «Ты, Господи, Сердцеведец всех, покажи из сих двоих одного, которого Ты избрал принять жребий сего служения и Апостольства, от которого отпал Иуда, чтобы идти в свое место» (Деян. 1, 24). Вообще, молитвы первобытного христианского общества, сколько можно судить по сохранившимся образцам, отличаясь богатством, полнотою и глубиною внутреннего содержания, в то же время полны пламенного одушевления, священно-поэтического настроения и по форме представляют прекрасное сочетание простоты и достоинства.
При угнетенном состоянии первых христиан, при постоянных опасностях, угрожавших им со всех сторон, молитва была единственным утешением их, так сказать, спутницей жизни; молитвенное настроение было обычным настроением, которое высказывалось при всяком удобном случае. Молитвы составляли существенную и едва ли не самую обширную часть богослужения апостольского времени. Из книги Деяний мы видим, что ни одно собрание частное или общее не обходилось без молитвы, а часто молитва составляла исключительное занятие известного, большего или меньшего, кружка верующих (Деян. 1, 14; 2, 1; 4, 31; 12, 12).
5) Рядом с молитвой в состав богослужения иерусалимских христиан апостольского времени входило, без сомнения, и пение, которое есть не что иное, как та же молитва, выраженная нараспев. Ольсгаузен не находит в рассматриваемом отделе книги Деяний указания на пение. Но Гарнак справедливо ставит ему на вид, что он или упускает из виду, или узко понимает выражение 47 стиха: αινοΰντες τον θεόν. Правда, под этим выражением, при широком его значении, можно разуметь не только хвалебные песни и доксологии, но и молитвы и одушевленные речи. Во всяком случае, исключать первые мы тем меньше имеем основания, что пением закончил свою вечерю Иисус Христос, и употребление его должно быть для христиан делом не только естественным, но в некоторой степени обязательным и священным. Что касается внутреннего условия, внутренней настроенности к пению, то мы должны предполагать в этом обществе особенную полноту мира и радости с Богом примиренного сердца, которое свое естественное и необходимое выражение могло найти в пении, если бы даже нам и не сказано было, что первые христиане были исполнены Св. Духа, Который их утешал (Деян.2, 4; 9, 31), и что они принимали пищу в веселии и простоте сердца (Деян.2, 46). Наконец, апостол Иаков смотрит на пение, как естественное выражение радости, и советует к нему обращаться в минуты веселого расположения, между тем как в скорби рекомендует молитву. «Злостраждет ли кто в вас, пусть молится; весел ли кто, пусть поет псалмы». Такой взгляд апостола на пение не мог остаться без влияния на богослужебное его употребление.
Псалмы – по всей вероятности и были первоначально петы иерусалимскими христианами в их собраниях. На песни собственно христианские еще нет никакого намека, хотя можно с вероятностью полагать, что христианское творчество и в эту раннюю пору проявлялось, по крайней мере, в такой же степени и форме и относительно пения, как относительно молитв: на основании псалмов и в связи с ними оно должно было созидать и собственную поэзию, собственные гимны, и это тем скорее, что самые псалмы располагали к этому.
После того, что мы сказали отдельно о каждом из элементов, входивших в состав богослужения иерусалимского общества и поименованных в рассматриваемом месте Деяний, мы можем легко определить взаимное отношение этих элементов. Первые два – διδαχή των αποστόλων и κοινωνία – согласно с Неандером мы принимаем за общее организующее начало или принцип, в двух последних – в κλάσις του άρτου и προςευχαΤ, – согласно с Гарнаком, признаем частные проявления указанного общего принципа, главные составные части зарождающегося собственно христианского богослужения. Λιδαχή των αποστόλων указывает на различие, κοινωνία на равенство членов общества: первое обозначает единственную норму, последнее – общественную форму жизни общества. То и другое составляет существенно необходимое предположение, основу, фундамент, историческую почву, из которой и на которой богослужебная жизнь общества созидалась с внутренней необходимостью. Из учения апостолов богослужение почерпало объективное, на воле и установлениях Господа основанное оправдание и истинность, в то время, как свое субъективное происхождение оно имело в обществе верующих, которое в нем преимущественно осуществлялось и сохранялось. Отсюда вытекают два главных, основных принципа, непосредственно и всесторонне проникавшие первобытное богослужение: принцип истинности, в силу которого ни один акт богослужения не находился в противоречии с апостольским учением, и принцип общественности, вследствие которого богослужение было действительным выражением общества, истинно общественным богослужением, в котором не только все члены соединены были в одном духе, но и внешним образом все принимали деятельное участие, служили Богу сообща.
