Текст книги "Трактат о двух Сарматиях"
Автор книги: Матвей Меховский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
Протяженность великого княжества Литовского такова: от Балтийского или Прусского моря до Вильны, столицы Литвы, 60 миль, от Риги же до Вильны прямым путем 70 миль, а если идти, как ходят обычно, через Полоцк (Poloczko), то от Риги на Вильну будет сто миль. Затем – от Вильны к Киеву сто миль. От Киева до слияния рек Днепра и Буга, называемых у греков Большим и Малым Бирисфеном, десять дневок, что составляет 70 миль. Там когда-то стоял замок Дзассов, ныне разрушенный, и там теперь конец владений литовских, тогда как раньше они простирались до Бялыгрода, называемого у латинов Белым Замком. Его захватили и владеют им турки, а кругом в степях живут татары.
Таков рассчет расстояний по направлению к югу или, лучше сказать, к юго-востоку. Считая же поперек: от Парчова и границ Литвы к Вильне – 80 миль, а от Кракова по той же дороге до Вильны – сто двадцать миль. От Вильны до Смоленска – сто миль, от Смоленска до Москвы (Moskwam, Moscouiam), города москов, сто миль – все разумеются большие германские мили.[264]264
Замысловский (Герберштейн, стр. 356—357) сопоставил эти цифры с картой Географич. общества и почт. словарем. Пользуясь его данными, но переводя все в версты, получим следующую таблицу:
/ Меховский / Нынешние расчеты От Балт. моря до Вильны... / 300 / 240
« Риги... / 350 / 238
То же через Полоцк... / 500 / 627
От Вильны до Киева... / 500 / 724
« Киева до слияния Днепра и Буга... / 350 / 406
« Парчова до Вильны... / 400 / 433
« Кракова «... / 600 / 639
« Вильны до Смоленска... / 500 / 468
[Закрыть]
Первый и главный город в Литве – Вильна. Величиной она такова же, как Краков с Казимирией, Клепардией и всеми пригородами, но дома там не стоят подряд, как в наших городах, а зачастую разделяются садами и огородами. В Вильне есть два каменных замка, верхний – на горе, нижний – в долине.[265]265
Из шести предместий Кракова – Казимирия и Клепардия (Kazmierz i Kleparz) до конца XVIII в. были отдельными городами.
Слова orti et pomoria можно перевести также «садами и выгонами». Мы предпочли понять pomoria, как pomaria (овощной сад, огород), а не как pomoeria (пустырь близ городской стены, выгон).
[Закрыть]
Новгород (Nowygrod), который латины называют Нугардией или Новогардией, был владением великого княжества Литовского, завоеванным князем Витольдом.[266]266
Известие ошибочное и вообще и по отношению к Витовту в частности.
Дальнейшее сравнение Новгорода с Римом повторено Альбертом Кампензе (о. с., стр. 22); расстояние от моря им определяется в 202 мили (ibid).
В Риме Меховский был в 1499 году, но уже из данного места видно, что в Новгороде он вообще не был. Известие о величине Рима могло быть взято у Bergomensis (о. с., л. 66V – со ссылкой на Флавия Вописка: ко времени Марка Аврелия – 30 миль).
[Закрыть]
По обширности Новгород немного больше, чем Рим, так как Рим в окружности имеет тридцать две италийских мили, что составляет шесть миль германских с остатком в две италийских мили. Новгород же имеет целых семь миль, то есть 35 италийских. Здания в Новгороде деревянные, а в Риме каменные.
Новгород отстоит от Балтийского моря, примерно на две или на три мили.
Купцы там были, да и до сих пор есть богатейшие, при том настолько, что у каждого близ столовой есть кранц (krancz), то есть хранилище со сводом [подвал], в который бросают без счета золото, серебро и добытые драгоценные вещи.
Вот почему, когда Иван, то есть Иоанн, князь Московский, в 1479 году отнял Новгород у великого князя Литовского Казимира, он и мог захватить сразу эти новгородские сокровища и увезти в Московию до трехсот возов, до верху полных только золота, серебра и драгоценного жемчуга.[267]267
Сообщение о вывозе Иоанном III из Новгорода 300 возов золота и драгоценностей есть уже у Длугоша (о. с. XII [XIII], стр. 698). Со слов Меховского его повторяют Альберт Кампензе (о. с., стр. 22), меняя цифру 300 на 307, и Герберштейн (о. с., стр. 118), последний – со ссылкой на «некоторых писателей».
Отрывок о хранилищах драгоценностей переведен в «Отеч. Записках» (о. с., стр. 145) и истолкован, нам кажется, ошибочно: «... много очень богатых купцов, у которых существует обычай помещать вблизи стола сундук (krancz – вероятно скринка) черепаховидной формы...». Сходен с этим и немецкий перевод Ф. Экка 1518 г.: «... so das ain yegklicher kauffman hett neben seinen tisch ainen crantz das ist ain behalter darin er gold und silber warff «... (Traktat von baiden Sarmatien... Augspurg, 1518, л. 27V).
В подлиннике iuxta refectorium, т. e. близ столовой; reservaculum loco testudinis может значить «хранилище вместо (или на месте) свода», т. е., по-видимому, подвал, подполье, наподобие сводчатых подвалов в каменных домах.
Итальянский переводчик Annibale Maggi правильно переводит refectorium и вовсе пропускает loco testudinis: «presso il luogo, dove separamente mangiano... vi e il Cranez, cioe il salva robba»... (Мы пользовались экземпляром Ак. Наук: Historia delle due Sarmatie... Venetia, 1584, стр. 110).
[Закрыть]
В этом же Новгороде издавна стали постоянным несчастьем убийства и грабежи: часто, при обнаружении или обвинении какого-нибудь преступника, начинали бить в колокол совета (pretorii), где сидели, в качестве судей, сто сенаторов, все длиннобородые, по обычаю родины. Народ, услышав звон колокола, сбегался со всего города, при чем каждый хозяин захватывал два камня в руки, а сыновья его по столько же. Когда сенаторы выносили обвинительный приговор преступнику, близ стоящие осыпали его камнями и убивали, а затем шумной толпой бежали к дому убитого и разграбляли все его имущество. Дом с участком затем продавался, а деньги конфисковались в пользу государства.
Иван, вышесказанный князь москов, захватив в свою власть Новгород, поставил на пяти известнейших улицах города пять командиров с воинами для подавления и предотвращения обычных беспорядков, нападений и грабежей.[268]268
Переводы частей Трактата, данные в «Отеч. Записках» (т. XCVII, СПб, 1854, отд. II, стр. 141—151) подкупают читателя легкостью и прекрасным языком, но зачастую оказываются скорее пересказами, чем переводами.
Весь отрывок о новгородском суде типичен, как пример. Сопоставление перевода с подлинником показывает следующее. Перевод О. З.: В Новгороде (подл. «в этом же Новгороде») начала было распространяться вредная наклонность к грабежам и разбоям (подл., perniciosa consuetudo inoleverat, т. e. «издавна укоренилась гибельная привычка к»... или «издавна стали постоянным несчастием убийства и грабежи»); Чтобы искоренить это зло, новгородцы ввели усебя следующий обычай (всего этого – от «чтобы» до «обычай» в подл. нет); Захваченный на деле или обвиняемый в воровстве либо разбое представлялся в преторию [«вече»] (в начале пропущено saepe – подл.; из следующего весь конец – от “в воровстве” до [“вече”] в подлиннике отсутствует; эта вставка изменяет рисуемую подл. картину, порядок судебных действий); Потом ударяли в вечевой колокол; по первому его звуку... («потом» нет и не может быть в подл., т. к., по Меховскому, в колокол начинали бить тотчас по обнаружении преступника; слов по первому его звуку в подл. нет; эпитета вечевой в подл. нет: Меховский, щеголяющий знанием местных слов, именно этого слова не приводит и, конечно, не случайно, так как речь идет не о вечевом суде, а о суде господ. Ср. В. О. Ключевский, Курс русской истории, ч. II, Москва, 1906, стр. 87).
Во избежание неясностей, выражение campana praetorii, что все-таки, думаем, значит вечевой колокол, мы переводим буквально – колокол совета.
[Закрыть]
В Новгороде есть замок, называемый Децен (Deczen). В нем находится главная церковь святой Софии, то есть Спасителя. Крыта она блестящими золотыми пластинками. В том же Новгороде есть семь монастырей чернцов (czyrnkorum), то есть черных монахов устава св. Василия, и отстоят они друг от друга приблизительно на полмили. В первом монастыре св. девы Марии – тысяча монахов, в другом – св. Георгия – семьсот, в третьем – шестьсот, в четвертом – четыреста, а соответственно и в других монастырях.[269]269
Deczen – Детинец. Этот отрывок переведен и в Отеч. зап. (ibidem, стр. 146) и у Замысловского (Герберштейн, стр. 371) – в первом случае – с обычными для переводчика От. Зап. украшениями и неточностями («которого позолоченная крыша горит, как огнем»); во втором – у Замысловского – с устранением характерного для Меховского слова czyrnkorum и ненужной вставкой «в количестве, постепенно уменьшающемся».
[Закрыть]
Много там и церквей разных святых: одному св. Николаю, из всех святых у русских наиболее чтимому, посвящено столько церквей, сколько дней в году.
Высота полюса в Новгороде шестьдесят градусов, и летом, около времени летнего солнцестояния, после захода солнца и вплоть до восхода бывает так светло, что мастера – портные, сапожники и прочие ремесленники имеют возможность шить и работать.
За Нугардией к северу, вплоть до Северного океана, лежат Швеция (Suecia) и Финляндия (Filandia).[270]270
О числе новгородских церквей и в частности церквей св. Николая Альберт Кампензе сообщает со слов Меховского (о, с., стр. 63 итальянского текста). Русский перевод Кампензе у Семенова (о. с., стр. 22) тут совершенно неверен: «для описания одной церкви св. Николая... потребуется не менее целого года».
В подл. говорится м. пр. о возможности suere et laborare белой ночью в Новгороде; слово suere пропускают и переводчик От. Зап. (стр, 146) и Замысловский (Герберштейн, стр. 371).
[Закрыть]
Замечательный город Псков, каменный и большой, меньший, впрочем, чем Новгород, примыкает к Московии и Литве. Латины называют его Плесковией. Жители его по языку и религии – все русские, бороды не бреют, волос на голове не стригут, но одежду носят совсем немецкую.
Земля Псковская имеет тридцать каменных замков – по направлению к Ливонии, каких нет ни в Московии, ни в Литве. Всего же земля Псковская имеет в длину шестьдесят миль, а в ширину сорок.
Василий (Vassilo), нынешний князь Московии, благодаря изменнической сговорчивости старейшин, захватил Псков и ныне владеет им. Он снял колокол, по которому весь город собирался наказывать преступников. Вопреки договору и собственным обещаниям, Василий увел владыку, то есть местного епископа, а также много знатных людей и граждан псковских и поселил их в городе Москве и в других местах Московии.[271]271
О немецкой внешности псковичей ср. у Герберштейна (о. с., стр. 121).
О числе пригородов Пскова («замков» Меховского) говорит Замысловский, цитируя И. Беляева «Рассказы из русской истории. История города Пскова и Псковской земли». Их было, по подсчету Беляева, двадцать, но одновременно едва ли бывало больше двенадцати (Замысловский, Герберштейн, стр. 373, прим. 26).
Альберт Кампензе целиком заимствует известие о Пскове из Меховского (о. с., стр. 21, итал. текст, стр. 63). Русский перевод (тридцати крепостях) неверен: переводчик грубо ошибся, отнеся к Пскову то, что говорится о Василии III: egli habbia nella Lituania et quasi in tutto’l resto della Moscovia.
О снятии колокола и уводе жителей см. также у Герберштейна (о. с., стр. 121).
О высылке псковичей в Москву (300 семей) ср. у Соловьева (о. с. I, стб. 1602).
Слово muratus в приложении к замку или городу Замысловский всегда переводит «окруженный стеной». Между тем Меховский, совершенно правильно следуя и античному смыслу слова, и обычному в его время употреблению, и аналогии польского murowany, явно понимает это слово в смысле «каменный» (murus не деревянная, а каменная стена). Особенно очевидна неверность иного понимания ниже, в описании московского Кремля (см. прим. 193). Вольность Замысловского тем менее понятна, что сам он очень суров к чужим переводам.
[Закрыть]
Далее, по направлению к востоку находится замок и большой город Полоцк (Poloczko), принадлежащий к княжеству Смоленскому, а владеет им великий князь Литовский.
За ним к востоку – замок и город Смоленск, выстроенный из дуба и защищенный глубокими рвами. Земля же или княжество Смоленское имеет в длину шестьдесят или семьдесят германских миль.
Язык литовский имеет четыре наречия. Первое наречие яцвингов (Iaczwingorum), то есть тех, что жили около Дрогичинского замка, но теперь остались лишь в небольшом числе. Другое – наречие литовское и самагиттское. Третье – прусское. Четвертое – в Лотве или Лотиголе, то есть в Ливонии, в окрестностях реки Двины и города Риги. Хотя все это – один и тот же язык, но люди одного наречия не вполне понимают другие, кроме бывалых людей, путешествовавших по тем землям.[272]272
Сообщение о литовском языке заимствуется Меховским у Длугоша (о, с., кн. II, стр. 151) из главы «О происхождении литовцев и пруссов, о нравах их и т. д.».
Длугош говорит: «(пруссы) имеют особый язык, несколько родственный латинскому, а кое в чем имеющий сходство и тождество с литовским... Одни и те же обычаи и язык, одно и то же общее родство у пруссов, литовцев и самагитов... И хотя эти народы в произношении и различаются так же, как поляки, богемы и русские, но во многом по языку схожи» (перев. наш).
В отличие от Меховского, Длугош подчеркивает скорее сходство языков, чем их различия. В цитируемом месте Длугош не упоминает ятвягов и Лотвы, как Меховский, но о ятвягах в сближении с литовцами и самогитами говорит в кн. X (стр. 473).
Мюнстер в «Космографии», говоря о литовском языке, повторяет Меховского (ср. Замысловский, Описание, стр. 72).
О ятвягах см. Н. П. Барсов, Очерки русской исторической географии, Варшава, 1873, стр. 33, стр. XVIII—XIX, прим. 53. Ср. Замысловский, Герберштейн, стр. 358, прим. 14.
[Закрыть]
Этот четвероязычный народ во времена идолопоклонства имел одного великого жреца, которого звали Криве. Жил он в городе Ромове (Romouae), названном так по имени Рима, так как этот народ гордится своим происхождением из Италии, и действительно в его языке есть некоторые италийские слова. Об этом Криве и городе Ромове можно прочесть в легенде о святом епископе и мученике Адальберте.[273]273
Криве Кривейто, т. е. судья судей, по сообщению хрониста XIV в. Петра Дюсбургского (автора Chronicon terrae Prussiae), верховный жрец Литвы, избиравшийся жрецами из своей среды.
Возможно, однако, что это не нарицательное, а собственное имя какого-то неизвестного нам крупного жреца. Ср. М. К. Любавский, о. с., стр. 11—12; A. Merzynski, Zrodta do mytologii litewskiej, cz. III, Warszawa, 1892, 1896; его же, Romowe, Poznan, 1900.
Именем Romowe, Romnowe, Rumnowe древние пруссы называли места жертвоприношений, места, где пребывают боги. Смысл слова – «место тишины». Таких мест было много, и розыски главного Romowe представляли предмет ряда исследований (Vogt, Geschichte Preussens, I и прибавл. 2; Narbut, Dzieje narodu litewskiego; Toeppen, Geographie v. Preussen. См. Slownik geograficzny krolestwa Polskiego i innych krajow slowianskich, wyd. pod red. Br. Chlebowskiego i Wlad. Walewskiego, t. IX, Warszawa, 1888, str. 737—738).
Весь отрывок заимствован у Длугоша (о. с., кн. II, стр. 151), но, в отличие от своего источника, Меховский относит ко всему «четвероязычному народу» то (о Криве и Ромове), что сам Длугош говорит об одних пруссах.
В той же главе у Длугоша говорится и об италийском происхождении пруссов, литовцев и самогитов; о том же еще в кн. X, стр. 473, но вместо пруссов там рядом с литовцами и самогитами названы ятвяги (Iaczwingi).
Адальберт (род. ок. 940 г.), епископ пражский, проповедник христианства в Пруссии, убит пруссами (997 г.) и канонизован, как мученик. В главе о происхождении литовцев и пруссов Длугош рассказывает и о том, «как св. Адальберт принял мученичество в Пруссии» (о. с. кн. X стр. 152—154).
[Закрыть]
Заметим, что в Пруссии теперь лишь немногие говорят по-прусски: туда проникли польский и немецкий языки. Также и в Литве – местный язык употребляют немногие Крестьяне, потому что туда проник немецкий. В Самагиттии же, имеющей в длину 50 миль, и в Литве, имеющей 30 миль, в деревнях говорят по-литовски, большею же частью употребляют польский язык, так как и в церквах священники проповедуют там по-польски. Сверх того заметим, что весь этот четвероязычный народ по вере подчиняется римской церкви, а в других окрестных провинциях, в Новгороде, Пскове, Полоцке, Смоленске и затем к югу за Киев живут все русские, говорят по-русски или по-славянски, держатся греческого обряда и подчиняются патриарху константинопольскому.
Кроме того в княжестве Литовском около Вильны есть и татары. У них есть свои деревни, они возделывают поля, как и мы; занимаются ремеслами и возят товары; по приказу великого князя Литовского все идут на войну; говорят по-татарски и чтут Магомета, так как принадлежат к сарацинской вере.
Затем, в Литве есть евреи, особенно в городе Троки. Они занимаются ремеслами и торгуют, ведают общественными податями и службами, а ростовщичеством не занимаются.[274]274
Повторено Мюнстером в «Космографии» (о. с., стр. 908). Ср. Замысловский, Описание, стр. 74.
[Закрыть]
Теперь скажем о реках. С восточной стороны литовские владения имеют границей реки Оскол, Югру, Донец, то есть Малый Дон или Малый Танаис, при чем эти все и множество других рек текут в Танаис. В литовских владениях на сырой равнине из болот в чаще леса за замком Вязьма (Vesnija), который занят нынешним князем Московии Василием (Vassilo), берет начало Днепр или Борисфен и течет под Смоленск и Киев.[275]275
Из названных рек только Донец – приток Дона; Оскол – левый приток Донца, а р. Югра неизвестна.
Vesnija, очевидно, ошибка писца или наборщика, вместо Vesma, т. е. Вязьма, как и переводит Замысловский (Герберштейн, стр. 164).
У Альберта Кампензе, который все описание рек берет из нашего автора, имя Вязьма изуродовано в Versura (о. с., стр. 27, итальянск. текста стр. 67). Рамузио в Secondo volume delle navigazioni et viaggi... Venetia 1559, стр. 128, дает к этому месту текста Кампензе сноску на поле – Viesma.
О реке и городе Вязьме упоминает и Герберштейн (о. с., стр. 112).
[Закрыть] Пройдя примерно триста германских миль, он впадает в Понтийское море.
Другая река, Вилия, берет начало в тридцати милях к востоку от города Вильны, под виленским замком сливается с другой меньшей рекой, называемой Вильна (а исток ее считают в двух милях от названного города Вильна) и затем они вместе впадают в реку Неман (Niemen).
Река Неман течет очень извилисто, несет корабли с товарами и за замком Ковно впадает в Прусское море.
Большая река Двина (Dzwina) имеет истоки в Московии, а в литовских владениях протекает под замком Витебском и потом под Полоцком, Устье ее – около ливонского города Риги: там она и впадает в море.
Заметим, что три величайшие реки, Днепр, Двина и Волга, как раньше уже было сказано, имеют истоки неподалеку друг от друга. Они вытекают из лесистой и болотистой равнины, а не из Гиперборейских и не из Рифейских гор, да и вовсе не из гор, которых там нет. Только из-за старой выдумки греков стали много и пышно говорить о горах, будто бы там существующих, и о том, что с них текут вышеуказанные реки, а уже вслед за этим и историки, и космографы, и поэты начали, не зная дела, писать и петь о них, тогда как нет их там нигде, и вся область, откуда те реки текут, представляет собою равнину.
Днепр, то есть Борисфен, течет на юг и впадает в Понтийское море. Большая река Двина, вытекая из Московии и идя к западу через владения литовцев и через Ливонию, близ города Риги впадает в Балтийское море. Волга, величайшая из рек, также имеет начало в Московии и течет на север; затем, повернув на восток, на далеком расстоянии огибает Танаис; наконец поворачивает к югу, проходит через Скифию или Азиатскую Сарматию и степные равнины татар и впадает в Эвксинское море, разделившись на двадцать пять больших рек.
Танаис в Татарии находится от Волги на расстоянии шестинедельного пути или, по крайней мере, при очень быстром передвижении, трех-четырехнедельного.
В Литве и Московии много и других крупных рек и озер, куда в бесчисленном множестве впадают малые реки и ручьи.
Все они в высшей степени обильны рыбой. В тех странах везде, где есть вода, есть и рыба, при том более вкусная и приятная для еды, чем в наших областях. Рыбных садков и прудов с искусственно разводимой рыбой там не устраивают за ненадобностью.
В княжестве Литовском хлеб у крестьян весьма черный, не просеянный, из ржи или ячменя вместе с отрубями, а у господ и власть имущих пекут вкусный совсем белый хлеб из чистого сорта пшеницы.
Вина у них нет, кроме привозного, преимущественно рейнского, да есть еще кое-где ввозимое из западных стран по Германскому и Балтийскому морю. У них много меда (medone), густого и жидкого, сваренного разными способами. Его пьют для подкрепления и опьянения.[276]276
Меховский и его современники обозначают мед словом mel, а питье из меда – словом medo.
[Закрыть]
Пиво они варят по-разному и из разного зерна, то есть из пшеницы, ржи, ячменя, овса, проса и проч., но оно невкусно. Простой народ всегда пьет воду. Оливы, а также, сладкие и нежные фрукты там не растут, так как страна холодна и морозна.
Скот у них самый разнообразный, а диких зверей больше, чем во всем христианском мире.
Рощи, пустыни и леса в этой стране огромны: они тянутся иногда на десять, пятнадцать и даже двадцать пять миль. По окраинам пустынь и лесов встречаются деревни и жители. Так как леса там большие, то во множестве попадаются и ловятся крупные звери: буйволы и лесные быки, которых они на своем языке зовут турами или зубрами (zumbrones); дикие ослы и лесные кони, олени, лани, газели, козы, кабаны, медведи, куницы, белки и другие породы зверей.
Кроме того там много птиц, и между прочим, хотя виноградников там нет, прилетают дрозды, жиреют и бывают вкусны для еды.
Еще есть в Литве и Московии весьма прожорливое и бесполезное животное, не встречающееся в других местах, по имени россомаха. Величиной она с собаку, с кошачьей мордой, телом и хвостом похожа на лисицу, черного цвета; питается трупами. Найдя труп, так наедается, что раздувается и растягивается, как барабан. Тогда она ищет тесное и узкое место между деревьями, входит туда, протискиваясь с усилием, чтобы насильно съеденное, насильно и извергнуть. Потощав таким образом, снова бежит к трупу и снова до отказа наедается, а потом опять повторяются те же усилия и возвращение к мертвецу, пока, наконец, она не покончит с ним, сожрав его совершенно.[277]277
На карте Московии в «Космографии» Мюнстера в лесной полосе по левому берегу С. Двины изображена россомаха Rossomata.
Подобный же рассказ о россомахе встречается у Олая Магна. Ср. Замысловский, Описание, стр. 108—109.
[Закрыть]
Может быть, природа создала в тех странах столь ненасытное животное в укор людям, страдающим такою же прожорливостью.
Дело в том, что там, когда знатные и богатые начинают пировать, то сидят с полудня до полуночи, непрерывно наполняя брюхо пищей и питьем; встают из-за стола, когда велит природа, чтобы облегчиться, и затем снова и снова жрут до рвоты, до потери рассудка и чувства, когда уже не могут отличить голову от зада.
Таков гибельный обычай в Литве и Московии, а еще более бесстыдно существует он в Татарии.
Есть еще в тех странах – в Литве, Московии и Татарии – исконный обычай продавать людей: рабы продаются господами, как скот, и дети их и жены; мало того, бедные люди, родившиеся свободными, не имея пропитания, продают своих сыновей и дочерей, а иногда и сами себя, чтобы найти у хозяев какую-нибудь, хоть грубую пищу.[278]278
Ср. у Длугоша (кн. X, стр. 472, перев. наш): «У литовцев много рабов. Одни родились от рабов для той же участи, а иные обращены или проданы в рабство из свободных, потому что не могут уплатить либо податей, либо судебных штрафов, которые там чрезвычайно высоки. Так с каждым днем и растет количество рабов».
[Закрыть]
Себастиан Мюнстер для описания Московии в своей Космографии (о. с., стр. 911, 913) по преимуществу, пользовался Меховским, в меньшей степени Иовием.
Ср. Замысловский, Описание, стр. 76, 78, 85 и сопоставление текстов Трактата и Космографии на стр. 114—121.
Еще в большей зависимости от Меховского находится в этом отношении Альберт Кампензе (о. с., стр. 14, 23—29), что явно недооценено В. О. Ключевским не раз цитирующим в «Сказаниях» под именем Кампензе данные Меховского в его изложении. (Ключевский, Сказания иностранцев о Моск. государстве, М., 1916, стр. 81, 174—175 и др.).
[Закрыть]
Московия – страна весьма обширная в длину и ширину. От Смоленска до города Москвы сто миль, от Москвы до Вологды сто миль (а Вологда – область, и река, через нее текущая, зовется тем же именем); от Вологды до Устюга (Usczuga) сто миль, от Устюга до Вятки сто миль: эти четыреста миль все – Московия, и речь там повсюду русская или славянская. Далее – от Вятки до Пермской области сто миль, отсюда до земли Вагульской (Vahulczka) тридцать миль, а эта последняя граничит со Скифией.
Эти области подчинены князю Московии, а если прибавить сюда земли, занятые тем же князем Московии на севере и востоке, Югру и Корелу, лежащие в Скифии, то будет всего пятьсот больших германских миль. Впрочем, московиты считают не милями по-нашему, а верстами, и верста составляет пятую часть германской мили. Таким образом, от города Москвы до города Владимира (Vlodimiria) считают семнадцать германских миль, оттуда до Устюга пятьсот верст и от Устюга до Югры еще пятьсот верст.[280]280
Пользуясь приведенными Замысловским данными карты Географического об-ва и почт. словаря, но переводя все цифры в версты, получим такую таблицу:
/ Меховский / Нынешние расчеты От Смоленска до Москвы... / 500 / 378
« Москвы до Вологды... / 500 / 429
« Вологды до Устюга... / 500 / 437
« Устюга до Вятки... / 500 / 424
« Москвы до Владимира... / 85 / 175
« Владимира до Устюга... / 500 / 881
Альберт Кампензе, заимствуя цифры у Меховского, дает чрезвычайно сбивчивую картину, так как путает итальянские мили с немецкими (о. с., стр. 14).
Искаженные им названия Perusrani, Vahulsrani перешли затем и в карту Иакопо Гастальдо 1548 г. (в итальянском переводе Географии Птолемея, изд. в Венеции в 1561 г. Ср. Кордт, о. с., вып. 1, табл. V).
[Закрыть]
В Московии много княжеств. Есть княжество или земля Московия, откуда на войну выходит тридцать тысяч знатных бойцов, а селян – шестьдесят тысяч. Есть и княжество или земля Тверская, откуда на войну выходит не менее сорока тысяч вооруженной знати. Столица этого княжества называется Тверь (Twerd). Это большой деревянный, выстроенный из бревен город. Там сто шестьдесят деревянных церквей и замок, тоже деревянный, а в нем девять молелен или церквей. Главная из них – церковь Спасителя – каменная. Под городом и замком протекает широчайшая река Волга.
Княжество Холмское (Chelmski), откуда выходит семь тысяч бойцов, княжество Зубцовское – с четырьмя тысячами воинов и княжество Клинское, дающее две тысячи бойцов, причисляются к Тверской земле.[281]281
Замысловский (Герберштейн, стр. 363) отмечает, что у Меховского сведения о Твери «обстоятельнее других, и потому можно предполагать, что сообщены лицом, близко знакомым с положением этого княжества, которое, как известно, из всех княжеств сев.-вост. Руси находилось в ближайших сношениях с в. княжеством Литовским».
О составе Тверской области говорит Никоновская летопись (VI, 130), рассказывая, что в 1492 г. «князь великий Иван Васильевич послал Тверские земли писати по московски в сохи, а писал Тверь князь Федор Аслабыш, а Старицу – Борис Кудозов, а Зубцов да Опоки – Дмитрий Пешиков, а Клин – Петр Лобан Заболоцкий, а Холм и Новый городок – Андрей Коромышев, а Кашин – Василей Коромышев».
[Закрыть]
Затем княжество Кубенское, имеющее в длину тридцать миль, княжество Ярославское, имеющее сорок миль протяжения, княжество Шугерское, простирающееся на двадцать миль; княжество Шаховское, имеющее в длину тридцать миль – считая все в московских мерах длины.[282]282
Княжество Кубенское находилось на побережьях Кубенского озера, в ю.-зап. части Вологодской губ. Упоминается в догов. грамоте Можайского князя Михаила Андреевича с в. кн. Василием Васильевичем 1447 г. июля 19 (Собр. гос. грам и догов. I, no 64, стр. 141).
Княжества Szuhersiensis – Шугерского не было: название, очевидно, искажено. Замысловский (Герберштейн, стр. 366) думает, что имелось в виду название области, лежавшей по р. Шексне, которая в старину называлась Шехонью. Предположение это очень вероятно, т. к. скорописное написание, напр., Szuhoniensis легко было (переписчику или наборщику) прочесть хотя бы и Szuhersiensis. Волость князей Шехонских упомянута в завещании в. кн. Василия Васильевича 1462 г. (Собр. гос. грам. и договоров I, n° 86). Нам, однако, кажется более правильным сблизить Szuhersiensis с княжеством Сугорским, выделившимся с конца XIV в. в Белозерской уделе (восточная половина удела, за рекой Шексной). Ср. Соловьев, о. с., I, стб. 1008 – генеалог, таблица и примеч. 3-е; А. В. Экземплярский, Великие и удельные князья северной Руси в татарский период, т. II, СПб., 1891, стр. 167—169.
[Закрыть]
Далее княжество Рязанское, откуда выходит пятнадцать тысяч бояр или знатных воинов. Оттуда берет начало знаменитейшая река Танаис.
Княжество Суздальское и многие соседние с ним опустошены и разорены татарами.
Есть там и татарская земля, подвластная московскому государю, по имени Козанская орда, выставляющая 30 тысяч бойцов.[283]283
А. И. Малеин, комментирируя Герберштейна (о. с., стр. 145, примеч.) указывает, ссылаясь на Г. З. Кунцевича, что в «Истории о Казанском царстве» это число отнесено к злым черемисам.
Герберштейн, как известно, пользовался русскими памятниками, но в данном случае проще всего предположить заимствование из Меховского.
[Закрыть] Находится она в степях, близ замка Козан, который принадлежит князю Московии и омывается большой рекой Волгой.
Москва – столица Московии. Это довольно большой город: вдвое больше тосканской Флоренции и вдвое больше, чем Прага в Богемии. Я говорю о существующей Праге, а не о Праге, которую некий новый историк ложно представил громадным городом, протяжением в три дня пути. Это – басня.
Москва вся деревянная, а не каменная.[284]284
Переводчик Отеч. Записок опускает «а не каменная», добавляя ряд лишних слов (о. с., стр. 148). Замысловский, по принятому им обыкновению, переводит non murata «не обнесена стеной». Ср. наши примеч. 179 и 193.
[Закрыть] Имеет много улиц, при том, где кончается одна улица, не сразу начинается другая, а в промежутке бывает поле. Дома также разделены заборами, так что непосредственно не примыкают друг к другу. Дома знати большие, дома простых людей низенькие.
По середине города, под его замком течет река того же имени, что и город Москва. По величине она равна Мультаве в Праге или Арно во Флоренции.
Замок, находящийся на равнине в середине города, хороший каменный, такой же величины, как Буда в Венгрии, имеет три стрельницы, а считая вместе с ними, всего семнадцать больших башен, покрытых черепицей, но стена там всего одна.[285]285
Это место во всех существующих русских переводах выражено с теми или другими неточностями.
Отеч. Зап. (о. с., стр. 148): «крепость... весьма хороша, обнесена стеною (muratum)... Стена же крепости сплошная».
Замысловский (Герберштейн, стр. 369): «Крепость... обнесена крепкой стеною...» (sedunus murus опущено).
Дитмар (о. с., стр. 70): «Кремль (см. наше примеч. 176 о слове «вече»), который находится посредине города (опущено in plano) представляет хорошую крепость, обнесенную стенами такой же высоты (!?), как в г. Буде в Венгрии... Стена же крепости сплошная».
Неверность перевода muratus словами «обнесенный стеною», о чем уже говорилось, особенно ясна здесь. Стена вокруг крепости – явление более обычное, чем отсутствие стены: скорее следовало бы упоминать о последнем, чем о первом. Меховский этого и не делает: несколькими строками ниже он говорит, что в Кремле три каменные (muratae) церкви, и никто не переводит «обнесенные стеками»; в этом же смысле он говорит и о крепостях. Слова Замысловского «обнесена крепкой стеной» по лат. звучали бы bene muratum, а не bonum muratum; наконец, только это неправильное понимание слова muratum могло повести к странному переводу (в Отеч. Зап. и у Дитмара) простейшей последней фразы этого отрывка в смысле «стена же крепости сплошная», вместо «а стена там всего одна» (т. е. не три, напр., как бывало и как сообщал о Пскове Фабри: см. Rerum Moscoviticarum auctores varii, Francofurti, 1600, стр. 132; ср. Герберштейн, о. с., стр. 121).
Переводя propugnacula в смысле «стрельницы», Замысловский обосновывает это рядом справок (число их можно было бы и увеличить, добавив, напр.: Срезневский, Материалы для сл. др.-р. яз., т. III, в. 2, стр. 569—570), но они, к сожалению, не вполне убедительны, так как остается неясным, чем же башни-стрельницы отличались от всяких других стенных башен. Позволим себе предположить, судя просто по составу латинского слова, что это должны были быть башни, несколько выступающие вперед из стены, дающие возможности флангового обстрела подошедшего к стене врага.
Перевод propugnacula словом «бойницы» (Отеч. Зап. и Дитмар) здесь едва ли удобен, и Замысловский прав, упрекая переводчика Отеч. Записок, но нельзя не упомянуть, что Дюканж дает следующее толкование этому слову (перев. наш): «Propugnacula – довольно узкое и длинное оконце в городской или крепостной стене, через которое стреляли из лука или балисты в осаждающих».
[Закрыть]
В этом замке шестнадцать церквей. Из них три каменных, именно св. Марии, св. Михаила и св. Николая, остальные из дерева. Княжеский дворец в этом замке каменный, выстроенный по итальянскому образцу, новый, но тесный и небольшой; три здания советов знати (curiae nobilium) тоже из камня, другие дома построены из бревен, избы все обычные жилые.[286]286
Герберштейн (о. с., стр. 101) упоминает только две каменные церкви в Кремле – св. Марии и св. Михаила. О числе церквей в Москве конца XV в. Замысловский приводит данные из Никоновской летописи, VI, стр. 61, а также (о каменных церквах в 1476—1508) стр. 70, 107, 108, 118, 119, 121, 128, 138, 150, 176—177 и 180 (Замысловский, Герберштейн стр. 370, примеч. 19).
В переводе Отеч. Зап., вместо 16, дано 17 церквей (отмечено и Замысловским). У Дитмара, вместо «по итальянскому образцу», – «выстроенный итальянцами»; tres curiae nobilium – Замысловский переводит «три дома, принадлежащие людям благородного сословия», забывая, что curia вовсе не просто дом: переводчик Отеч. Зап., давая тот же перевод, что Замысловский, высказывает вполне основательную догадку: «может быть, три общественных здания или приказа»; Дитмар пропускает слово nobilium (о. с., стр. 70).
Фраза stubae omnes nigrae смелее всех переведена в Отеч. Зап.: «а избы черные». Дитмар (ibid.) пропускает stubae и смягчает nigrae – «мрачные». Замысловский (ibid.) переводит «комнаты (stubae) в них темные».
Так как трудно предполагать, чтобы Меховский, при самой неточной информации, мог считать деревянные дома в Кремле курными избами (черные избы), мы решаемся понять nigrae в смысле «непарадные», «обыкновенные жилые»: этот смысл выражения «черная изба» и доныне бытует в центральных областях РСФСР.
[Закрыть]
Другие города москов меньше, и замки там меньше, и все сооружено из бревен.
Вообще область Московская равнинна; так же как Литва, богата рощами и лесами, водой и реками, рыбой и зверем, но севернее и холоднее Литвы, отчего и крупный и мелкий скот тут мельче и без рогов, как будто тоже из-за холода; люди же высокого роста и сильного сложения.[287]287
Геродот, рассказывая о холоде в Скифии, говорит: «Мне кажется, что так называемая комолая порода быков по той же причине не имеет там рогов» и далее: «Совершенно верно сказано, что в теплых странах быстро вырастают рога, а в очень холодных местностях у скота или вовсе не растут рога или едва вырастают» (кн. IV, гл. 29. Перевод у В. В. Латышева, о. с., т. I, вып. 1, стр. 20).
Аристотель в Περι τα ζωα ιστοριαι (кн. VIII, гл. 28) сообщает, что «У Понта в Скифии... рога у них (у баранов) совсем не растут» (Латышев, о. с., т. I, в. 2, стр. 378).
У Страбона сказано о тех же местностях: «быки одни родятся безрогими, а у других отпиливают рога (ибо эта часть тела также не выносит холода)» – кн. VII, гл. 3, § 18; перевод у В. В. Латышева, о. с., т. I, вып. 1, стр. 121.
Мюнстер заимствует это сообщение у Меховского (о. с., стр. 911).
Герберштейн говорит: «животные (в Моск. обл.) гораздо мельче наших, но не лишены все же рогов, как сообщил один писатель» (о. с., стр. 99, перев. А. И. Малеина).
Выражение boscis ас silvis aquis quoque fluminibus... (terra Moscovie... refferta) переведено в Отеч. Зап. (о. с., стр. 148): «лугами и лесами... целительными источниками и реками», а у Дитмара (о. с., стр. 70): «рощами и лесами, целебными водами и реками», то есть в обоих случаях произвольно добавлен эпитет «целительными, целебными», отсутствующий и не предполагаемый в подлиннике.
[Закрыть]
Пьют они воду, а также мед (medonem) и квас (kwassecz), то есть напитки, приготовленные на закваске.
Пашут и бороздят землю деревом без применения железа, и боронят, таща лошадьми по посеву древесные ветви. Из-за сильных и долгих морозов там редко вызревают нивы, и поэтому, сжав и скосив урожай, они в избах досушивают его, выдерживают до зрелости и молотят.[288]288
Вслед за предыдущим отрывком, и этот заимствован Мюнстером (о. с., стр. 911).
О пахоте без железных орудий Герберштейн говорит, описывая Самогитию (о. с., стр. 178).
Переводы этого места и в Отеч. Зап. (о. с., стр. 149) и у Дитмара (о. с., стр. 70—71) представляют собою скорее пересказы, чем переводы.
[Закрыть]
Они часто употребляют горячительные пряности или перегоняют их в спирт, например, мед и другое. Так, из овса они делают жгучую жидкость или спирт и пьют, чтобы спастись от озноба и холода: иначе от холода они замерзли бы.
У них нет вина и растительного масла. Во избежание пьянства, государь запрещает под страхом лишения жизни держать в домах мед или другие опьяняющие напитки, кроме двух-трех раз в году с разрешения государя.
Монета у них серебряная чистого серебра, называется деньги (dzingis), бывает большей и меньшей величины, продолговатая, четырехугольная, а не круглая, не полированная и дурно выровненная.
Страна богата серебром и отовсюду охраняется стражей, чтобы не только рабы или пленные, но и свободные туземцы или пришлые не могли без княжеской грамоты выйти оттуда.[289]289
О напитках, деньгах и богатстве серебром повторено Мюнстером (о. с., стр. 911).
О продолговатой форме московской монеты, но не четыреугольной, а овальной говорит и Герберштейн в своем гораздо более подробном сообщении (о. с., стр. 88—89).
Выражение «non politam nec bene planatam» точно переведено только Замысловским (Описание, стр. 80). В Отеч. Зап.: «грубого чекана и без полировки» (о. с., стр. 149). У Дитмара nec bene planatam не переведено.
[Закрыть] Но довольно об этом.
Рек в Московии очень много. Я перечислю некоторые более крупные, достойные упоминания.
Знаменитая река Танаис, у татар и московитов называемая Доном, имеет начало и истоки в Московии, точнее в княжестве Рязанском, на равнине бесплодной, грязной, болотистой и лесистой; идет на восток до границ Скифии и Татарии, затем поворачивает к югу и, дойдя до Меотидских болот, впадает туда.
Танаис по величине таков, сказал бы я, как тройной Тибр при впадении в Тирренское море за Римом, или вдвое больше Дуная около Буды. По учению астрологов Танаис той же длины, как река Нил в Египте, то есть около шестидесяти градусов в длину, и подобно тому, как Нил с юга течет в море у Александрии, так и Танаис с севера течет в Меотиды и море Понта.
Я уже сказал выше, что из Московии текут и другие большие реки, именно Двина, Волга и Днепр или Борисфен. Так как Московия область не гористая, а равнинная, то и названные реки имеют истоки в небольшом расстоянии друг от друга на лесистой и болотистой равнине.
Волга, наибольшая из них, по-татарски называемая Эдель, пройдя на север двести миль до Нижнего Новгорода (Nizni Nowygrod), (что значит Нижний новый замок) в земле Московии, соединяется там с большой рекой, текущей из середины Московии, по имени Ока (Осса). Восьмидесятью германскими милями далее Волга подходит к замку Козан, которым владеет князь Московии, и наконец к замку Сарай, принадлежащему Татарам.
Затем, повернув к югу, она впадает в Эвксинское море двадцатью пятью рукавами, подобными Тибру у Рима, а иногда и гораздо большими.[290]290
Описание Дона и Волги повторено у Мюнстера (о. с., стр. 911).
Герберштейн, рядом с сообщением о 25 рукавах Волги, приводит и другое мнение – о 70 рукавах (о. с., стр. 113).
О татарском названии Волги (Эдель, Идель, Итель, Атиль) см. у Замысловского (Герберштейн, стр. 181 и примеч.) со ссылками на: Шафарика, Слав. Древн., т. I, кн. 2, стр. 361—362; Peschel, Geschichte d. Erdkunde, Muenchen, 1865, стр. 6, прим. 2; Forbiger, Handbuch der alten Geographie, B. II, Leipzig, 1844, стр. 75; Г. Ф. Миллера, Описание живущих в Казан. губ. языч. народов, СПб., 1791, стр. 35—36; А. Я. Гаркави, Сказания мусульман. писателей о славянах и русских, стр. 85, 191, 195, 197, 218, 228.
Отрывок о Волге сравнительно точно переведен у Замысловского: неудачна лишь фраза: «Далее Волга течет на протяжении восьмидесяти немецких миль, мимо города Казани... и мимо города Сарая». И в Отеч. Зап. (о. с., стр. 150) и у Дитмара (о. с., стр. 71) неверно переведено Edel tendens in septemtrionem: «направляясь с севера» (О. З.) и «начинается с севера» (Д.).
[Закрыть]
Итак, достопочтенный отец, ты должен знать и, остерегаясь всех противоположных мнений, можешь утверждать, что вышеназванные реки имеют начало и истоки не в горах и не у их подножия, так как там нет никаких гор.
Знай, во-вторых, что Гиперборейских и Рифейских гор, откуда, по баснословным рассказам некоторых писателей, будто бы вытекают эти реки, нет ни в Московии, ни в других северных странах.
Правильно будет сказать, что это выдумки и что нет их нигде, а если уж настаивать на их существовании, то разве только в книге, в виде описания или рисунка, но не в действительности.
Знай, в-третьих, что в государстве москов, как и в землях турок, людей перебрасывают с места на место и из области в область для заселения, а на смену им посылают и размещают других.[291]291
К этому месту Замысловский делает такое пояснение: «В той же части своего Трактата, в которой автор указывает на единство языка и веры, как на одну из выдающихся особенностей быта Московии, он причисляет к этим особенностям и подвижность населения. Как в землях турецких, пишет он, так и в Московии переселяются из одной области в другую, (места же покинутые) бывают занимаемы другими. Так рано давала знать о себе та особенность русского быта, важное и глубокое значение которой могло быть оценено только путем исторического изучения нашего прошлого» (Замысл., Герберштейн; стр. 368).
Так же понят отрывок о переселениях и в переводе Отеч. Зап. (о. с., стр. 150: «люди очень часто переселяются для обитания из одной области в другую; земли же, принадлежавшие прежним владельцам, переходят в собственность других») и у Б. Дитмара (о. с., стр. 72: «Люди часто переселяются с места на место, из одной области в другую, оставляют свои земли и поселяются на других»).
Не говоря уже о мелких неточностях (особенно у Дитмара), надо признать, что самое существо мысли Меховского, совершенно непонято переводчиками. Так как два из указанных переводов вышли много позднее работы В. О. Ключевского «Сказания иностранцев о московском государстве» (первое изд. 1866 г.), где между прочим интересующее нас место передано иначе и вполне правильно (см. «Сказания»... М., 1916, стр. 179—180), мы считаем нелишним дать несколько пояснений.
Если слово transferuntur еще можно, пожалуй, понять в смысле se ipsos transferunt, то alii pro his commutatim mittuntur et locantur никак нельзя понять в активном смысле. Наш автор говорит не о добровольном, а о принудительном переселении, примеры чего сам приводил выше (ведь здесь только вывод из ранее сказанного), в рассказе о взятии Пскова (см. стр. 108). Именно в этом смысле понимали факты и в XVI в. Альберт Кампензе повторяет слова Меховского о переселении Василием III псковичей в Москву, а московитов во Псков (о. с., стр. 21). Герберштейн не раз говорит о таких же мероприятиях, в частности, кроме Новгорода и Пскова, упоминает и о Рязани (о. с., стр. 105). Франческо Тьеполо в своем Рассуждении о делах московских (пол. XVI в.) многократно упоминает о переселении в. князем людей в военных целях (военные колонии для охраны границ: Historiae Russiae Monimenta, t. I, Petropoli, 1841, стр. 166, 170, 172).
Сравнивая все это с фактами, имеющимися у Карамзина (ИГР, т. VII, стр. 42—43), у Соловьева (о. с., I, стб. 1377—1378, 1602 и др.), мы находим полное подтверждение нашей мысли и склонны считать более вероятным то, что Замысловский и Дитмар не знали толкования Ключевского, чем то, что они игнорировали его.
Во всяком случае цитированный выше любопытный вывод Замысловского оказывается висящим в воздухе.
[Закрыть]
Знай, в-четвертых, что в Московии – одна речь и один язык, именно русский или славянский, во всех сатрапиях и княжествах.
Так, даже вогулы (Ohulci) и жители Вятки – русские и говорят по-русски. Они придерживаются одной веры и религии по образцу греческой. Все владыки (wladicae), то есть епископы (а их очень много), подчинены константинопольскому патриарху, получают от него утверждение и обязуются повиноваться ему.
Исключение представляют козанские татары. Признавая князя Московии, они, вместе с сарацинами, почитают Магомета и говорят на татарском языке.
Исключить надо также и иноземцев, живущих к северу от Скифии: они говорят на своих языках и наречиях и поклоняются идолам, как о том будет сказано в следующей главе.
Знай, в-пятых, что за областью, называемой Вятка, по дороге в Скифию, стоит большой идол, золотая баба (Zlota baba), что в переводе значит золотая старуха. Соседние племена весьма чтут его и поклоняются ему, и никто, проходя поблизости или гоня и преследуя зверя на охоте, не минует идола с пустыми руками, без приношения. Если нет приличного дара, то бросают перед идолом звериную шкуру или хоть волос, вытянутый из одежды, и, склонившись с почтением, идут дальше.[292]292
Известие о золотой бабе, впервые приводимое Меховским, приобрело широкую известность, повторялось и вариировалось многими писателями XVI и нач. XVII в., попало даже на географические карты (Вида, Дженкинсона) в виде изображений на дальнем с.-в. Европы женской статуи.
Герберштейн говорит о золотой бабе подробнее (о. с., стр. 130—131); о ней упоминают Климент Адамс (1556), Гваньини и др.
Библиографию исследований вопроса о золотой бабе дает М. П. Алексеев (о. с., стр. 114—119).
Замечательно, что сам Меховский, по-видимому, считает первым, сообщающим о золотой бабе, не себя, а какого-то «старейшего историка, описавшего приход венгров» (см. ниже письмо к Галлеру, стр. 120). Кто этот историк, нам установить не удалось, но судя по тексту рассказа, надо думать, что отождествление ледяной статуи «в пределах Белой Руссии» с золотой бабой все же принадлежит Меховскому, а не тому «старейшему».
[Закрыть]
