Текст книги "Трактат о двух Сарматиях"
Автор книги: Матвей Меховский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
ТРАКТАТ
о двух Сарматиях
Азиатской и Европейской
и
о находящемся в них
Титульный лист второго издания Трактата, 1518 г. в Аугсбурге.
Письмо Матвея из Мехова Станиславу Турсону
Достопочтеннейшему отцу и господину,
господину Станиславу Турсону, епископу ольмюцскому,[91]91
Станислав Турсон – Ольмюцский епископ с 1498 по 17 апр. 1540 г. (ум). См. Gams, Series episcoporum ecclesiae catholicae, стр. 297.
В первом у нас исследовании о Меховском, напечатанном, вместе с переводом некоторых мест Трактата, в Отеч. Записках за 1854 г., высказывается предположение, «что епископ этот исповедовал греческую веру» что, по мнению автора, «явствует» «из некоторых мест» книги Меховского. Утверждение это, противоречащее Gams’y, едва ли основательно, так как единственно, пожалуй, хоть сколько-нибудь относящееся сюда место (стр. 62 – о хозарах греческой веры, которые «по словам вашей моравской легенды», говорит Меховский, «обращены были в веру христову святыми братьями Кириллом и Мефодием»), имеет в виду не православную только легенду и не святых «греческой веры».
В том же исследовании указывается, что отец Турсона был банкир, родом из Венгрии, поселившийся в Польше. См. Отеч. Записки, т. XCVII, СПб, 1854 г., Отд. II: Матвей Меховский и его сочинение «О двух Сармациях», стр. 118, примеч. 15. Эти сведения взяты, вероятно, из сочинения Юста Деция Vetustates Polonorum, изданного в 1521 году в одном томе с Хроникой Меховского (De Sigismundi regis temporibus, стр. 64).
[Закрыть]
Матфей из Мехова, доктор искусств и медицины,
краковский каноник,
от своего убожества приносит неизменную готовность служить и молитвы, а также пожелание вечных радостей
небесной славы[92]92
В изд. 1521 г. вместо этого: желает здравия
[Закрыть]
Достойнейший владыка!
Множество писателей в своих изысканиях и открытиях избороздило весь свет, но Сарматии,[93]93
Главный авторитет средневекового мироведения Клавдий Птолемей (см. ниже примеч. 75) в своей Географии именует Сарматией Европейской территорию, охватывающую, примерно, пространство прежней Европейской России до реки Дона на востоке, а земли к востоку от Дона – Азиатской Сарматией (кн. III, гл. 5, § 1 и кн. V, гл. 8, § 1). Это же наименование имеется у Маркиана (ок. 400 г. н. э.: кн. II – Объезд Европ. Сарматии), у Помпония Мэлы (см. ниже примеч. [207]. Кн. III, 55) и др. Из ближайших к Меховскому Сарматии упоминаются, напр. у Иакопо из Бергамо (Bergomensis, см. прим. 94, Supplementum supplementi chronicarum... Venetiis 1513, лист 9) и у Энея Сильвия Пикколомини (см. прим. 168. Космография, гл. XXVII). Последний, однако, справедливо отмечает, что большинство и древних и позднейших географов предпочитали именовать эти страны Скифией (ibid.).
[Закрыть] как неизвестные, они обошли молчанием и пропустили. У тех же, кто позаботились хоть что-нибудь об этих странах оставить потомству в своих сочинениях или стихах, говорится неясно и (вследствие древности) все темно, как в полночь. Еще более недопустимо то, что они от себя прибавили много выдумок и запутанных, никуда негодных басен. Так, будто бы за Сарматиями у Северного океана находятся Елисейские поля: климат там самый мягкий, жизнь вечная, полная мира и всякой прелести; когда же по истечении многих столетий людям там надоест скучная старость, они бросаются с утесов в океан, чтобы утонуть и избежать полной старости.[94]94
Эта сказка встречается у Плиния (см. прим. 90), кн. IV, § 89; Солина (см. прим. 207) – 161; Помпония Мэлы (II, 36 – 37) а из ближайших к нашему автору, напр, у Bergomensis (о. с., л. 11) и Энея Сильвия (Космография, гл. XIII, со ссылкой на Солина и замечанием: «Это – баснословно»).
Наиболее уверенно передает ее Солин, начиная так: «Об Ипербореях ходили басни..., но, когда вполне честные и достаточно достоверные писатели сообщают одинаковые сведения, никто не должен бояться лжи» (перев. у В. В. Латышева, Scythica et Caucasica, т. II, вып. 2, стр. 279).
Причинами возникновения такого верования можно считать – с одной стороны – неправильно истолкованное известие о беззакатном солнце северного лета, с другой – утопические искания «рая» на земле, имеющие множество отражений в фольклоре, литературе, историографии и науке вообще не только древности или средневековья, но и нового времени.
М. П. Алексеев (Сибирь в известиях иностранных путешественников и писателей, т. I, Крайгиз, Иркутск, 1932; стр. LVI, прим. 57), комментируя это место, полагает, что «все это взято Меховским главным образом у Плиния». Мы предпочли бы уклониться от столь решительного утверждения, потому что о стране блаженства в очень сходных выражениях говорится во многих источниках Меховского, да и сам он полемизирует не с единичным мнением. Интересны приведенные М. П. Алексеевым: отрывок из Татищева о справедливости и беззавистном нраве остяков, тунгусов и вогуличей и записанная на Новой Земле сказка о счастливом крае, где нет вражды и злобы.
Перевод этого места Трактата у Дитмара (Землеведение, т. XXX, вып. IV: Б. Дитмар, Трактаты о двух Сарматиях Матвея Меховского, стр. 65), повторенный без изменения М. П. Алексеевым (о. с., стр. XXXIX) очень неточен: vita placidissima et perpetua omni amoenitate plena не значит «вечно спокойная жизнь», а значит «жизнь тишайшая (полная мира), вечная и полная всякой прелести»; multorum seculorum decursu значит «по истечении многих веков», а не «испокон веков»; ubi... displiceret не значит «жители ненавидят» а – «когда... надоест».
[Закрыть] Затем там же предполагали место рождения амброзии, сладкой на вкус и благоуханной: ею будто бы, как в раю, подкрепляются местные жители. Там же будто бы в безмерном множестве есть и золото, веселящее сердце человека, но рыть и уносить его мешают страшные хищные птицы – гриффы: они нападают на людей и коней, поднимают их на воздух и сбрасывают вниз.[95]95
Старейшее упоминание об этом у Геродота (см. прим. 207) – III, 16: «На севере Европы, несомненно, находится золото в огромном количестве... одноглазые люди, аримаспы, похищают его из-под грифов» (перев. у Латышева, о. с., т. I, вып. 1, стр. 9). Еще у него же: IV, 13 и 27 (с объяснением имени аримаспов из двух скифских слов). На Геродота ссылается Евстафий (XII в. н. э), комментатор Землеописания Дионисия. О том же сообщают: Плиний (VII, 10 ссылкой на Геродота и Аристея Проконнеского, как источник Геродота), Помпоний Мэла (II, 1), Солин (1522 – о золоте и драгоценных камнях), бл. Августин (см. прим. 102) в трактате о 12 камнях Апокалипсиса (XXI, 19—20: не о золоте, а о смарагдах; грифы определяются, как «частью львы, частью орлы»). Кроме того у Иакопо из Бергамо о. с., лл. 10V и 11), Энея Сильвия (Космография, гл. XIII, со ссылкой на Солина), Ioh. Thwrocz (Chronica Hungarorum ч. I, гл. VII, при чем дается и перечисление разных драгоценных камней, может быть, вслед за бл. Августином). Общим источником является Геродот.
В упомянутой книге М. П. Алексеева (о. с., стр. XXI—XXII и LII—LIII), дан свод ученых попыток уяснить реальную основу легенды – географически, этнологически и лингвистически определить имена аримаспов и грифов. Приведены ссылки на Татищева (Ист. Российская, I, 106: аримаспы – самоеды, жмурящие один глаз при стрельбе из лука), В. П. Клингера (Сказочные мотивы в истории Геродота, Университ. известия, Киев, 1902, n° 11, стр. 163 и сл.), А. И. Соболевского (Русско-скифские этюды, Изв. Отд. Русск. яз. и слов. Ак. Наук, 1921, XXVI, стр. 32—33), А. П. Чулошникова (Очерки по истории казак-киргизского народа, Оренбург, 1924, стр. 14: аримаспы – тюрки, грифы – чудь!), В. Laufer’a (Die Sage von den Goldgrabenden Ameisen в Лейденском журнале Toung Pao, vol. IX, стр. 452), R. Hennig’a (Ein Kapitel zur Klasstellung antiker Wirtschaftsgeographie, Reinisches Museum, 1930, Bd LXXII, стр. 328 и сл.).
Отметим забавную неточность в переводе этого отрывка у Б. Дитмара, повторенную М. П. Алексеевым: выражение aurum, quod letificat cor hominis, т. е. парафраза гораздо более ходкого изречения vinum, quod letificat... (Библия, псалом 104, ст. 15), переведено: «золото, которое умерщвляет». (Дитмар, о. с., стр. 65; Алексеев, о. с., стр. XXXIX).
[Закрыть] Далее, говорят, что там звезды, солнце, луна и прочие светила всегда остаются на небе и непрерывно светят, делая погоду мягкой и приятной. Все это – сплошные выдумки, в действительности не существующие ни там, ни где бы то ни было.
Современные очковтиратели (frapatores) полагают, что страшный татарский народ, живущий в степях Азиатской Сарматии, живет там искони, от начала веков, а между тем это новый и пришлый народ, переселившийся в Сарматию Азиатскую с востока около трехсот лет тому назад или немного больше, а до тех пор неизвестный. Об этом я скажу в начале моего сочинения. Утверждали также, что в тех северных областях находятся известнейшие в мире горы Рифейские и Гиперборейские, а из них вытекают не менее славные реки, описанные и воспетые космографами и поэтами: Танаис, Борисфен Большой и Малый и величайшая из рек Волга.[96]96
Средневековая наука унаследовала от древности твердое убеждение в том, что на севере Скифии есть мощный горный кряж – Рифейских гор, откуда текут крупнейшие реки.
О Рифейских горах (в меньшей степени о Гиперборейских) упоминает множество древних писателей, историков и поэтов, начиная с Геродота, ссылающегося на Аристея Проконнесского. О них сообщают: Аристотель в Метеорологии (кн. I, гл. 13, § 20), Гиппократ (26), Евстафий в комментарии к Землеописанию Дионисия (32), Птолемей (III, 55), Маркиан (II, 39), Плиний (IV, 8; V, 98; VI, 15, 19, 33, 219), Солин (171, 3811), Помпоний Мэла (I, 109, 115, 117; III, 1, 36) и многие другие.
Немудрено, что и непосредственные предшественники Меховского говорят о Рифейских горах со спокойной уверенностью точного знания, сравн. Иакопо из Бергамо (о. с., л. 11), Ioh. Thwrocz (о. с., ч. I, гл. VII).
Между тем именно точного знания о местоположении этих гор ни у древних, ни у позднейших писателей не было. Это местоположение определялось лишь относительно: «под самым севером, выше крайних пределов Скифии» (Аристотель, Гиппократ), «выше Аримаспов» (Евстафий, Плиний), «за аремфеями» (Помпоний Мэла); иногда по отношению к более или менее известным Кавказским горам (Солин, Плиний, Помпоний Мэла), что впрочем ничего не уясняло, так как одновременно сообщалось, что за Рифеями идет побережье северного океана. До какой степени сбивчивы бывали эти определения, показывает хотя бы то, что Маркиан (II, 38) говорит о горах, «которые называются Рипэйскими... и лежат внутри материка между Меотийским озером и Сарматским океаном» (т. е. между Азовским и Балтийскими морями), а Атеней из Навкратиса (конец II – нач. III в. н. э.) считает, что древнее имя Рипэйских гор впоследствии изменилось так, что они стали именоваться Ольвийскими и, наконец, Альпийскими! (VI, 23).
Устойчивость неясных известий о Рифеях объясняется, повидимому, не только наличием кое-каких фактических данных о горах Восточной Европы, но и своего рода географическим постулатом, аксиомой, частью введенной, частью лишь укрепленной авторитетом Аристотеля. Предполагалось, что реки вообще (а следовательно и реки В. Европы, сравнительно хорошо известные древним, по крайней мере, в нижнем течении) текут с гор, при том, чем крупнее реки, тем выше должны быть и горы, а так как, с другой стороны, полагали, что земля повышается к северу (Происхождение этого взгляда в Греции и Италии не требует объяснений. Замечательно, что сев.–итальянские акты X—XII веков, при определении границ земельных участков, почти всегда употребляют в смысле «с севера» – a monte), естественно было ожидать, что высокие Рифейские горы находятся где-то на севере.
Paul Bolchert, Aristoteles Erdkunde v. Asien und Lybien, Wittenberg, 1908, стр. 5—6; Osc. Brenner, Nord– und Mitteleuropa in den Schriften der Alten, Muenchen, 1877, стр. 22. Ср. M. П. Алексеев, о. с., стр. 26.
Попытки географически отождествить Рифейские горы древних то с Тянь-Шанем, то с Алтаем, то, чаше всего, с Уралом, или филологически объяснить их наименование делались не раз в новейшей науке (см. М. П. Алексеев, о. с., стр. 26—27), что же касается науки XV—XVI вв., то в ней постепенно укореняется взгляд, отождествляющий Рифеи с Уралом (Р. Бэкон, Ю. П. Лэт и позднейшие).
В издании Santarem – Atlas compose de mappemondes et de cartes hydrographiques et historiques depuis le XI jusqu’au XVII siecle, Paris, 1842 – Гиперборейские горы значатся на следующих картах (до 1517 г.): 1) карта 1489 г. – рукоп. Брит. Музея, 2) карта Ruysch 1508 г. (Гипербореи, откуда берет начало Танаис).
В атласе В. Кордта (Материалы по истории русской картографии, вторая серия, вып. I, Киев, 1906, табл. I) имеется карта Вальдзеемиллера 1516 г. где, примерно, на месте Урала длинным хребтом изображены «Гиперборейские и Рифейские горы», причем южная часть их, приблизительно, на высоте Москвы загибается к юго-западу, пересекает Руссию и уходит куда-то на запад. Вместе с тем, восточнее этого хребта по всему северу изображен большой горный кряж с несколькими отрогами, тоже носящий надпись «Гиперборейские горы».
В вопросе о Рифейских и Гиперборейских горах Меховский занимает самую решительную позицию: он совершенно отрицает их существование в Московии и где бы то ни было, заявляя, что в Московии и вообще никаких гор нет.
Именно это категорическое отрицание, столько раз и с такой настойчивостью повторяемое в Трактате, произвело наибольшее впечатление на его читателей и вызвало больше всего и похвал и возражений, причем, за резкостью отрицательной части тезиса, от внимания большинства как-то ускользнула вторая, положительная его часть: признание наличия гор в Югре и по берегу Северного океана. Поэтому в числе оппонентов нашего автора оказались не только поклонники традиции, люди метафизического мировоззрения, но иногда и подобные ему новаторы, искатели научной истины в живом опыте.
Не будучи совершенно безупречной в своей конкретной части, с принципиальной стороны позиция Меховского была, несомненно, передовой научной позицией и вызвала большой сдвиг в землеведении его времени.
Альберт Кампензе, Павел Иовий, Франческо да Колло, Герберштейн, Себастиан Мюнстер, читавшие и знавшие Трактат о двух Сарматиях и, по-разному использовавшие его в своих сочинениях, дают целую гамму мнений о Рифеях – от полного повторения тезиса Меховского до категорического отрицания.
Альберт Кампензе в письме к Клименту VII о делах Московии (1523 или 1524 г.), сплошь и рядом рабски следующий нашему автору (без ссылок однако), не может «надивиться дерзости географов, которые без стыда и совести рассказывают невероятные вещи о Рифейских и Гиперборейских горах...» (См. В. Семенов, Библиотека иностранных писателей о России, т. I, СПб., 1836, разд. III, стр. 29).
Павел Иовий вводит в заглавие своей «Книги о посольстве Василия, великого государя московского к папе Клименту VII» (1525) следующую фразу: «Кроме того указуется заблуждение Страбона, Птолемея и других, писавших о географии, там, где они упоминают про Рифейские горы, которые, как положительно известно в настоящее время, нигде не существуют» (перев. А. И. Малеина, изд. вместе с Записками о Московитских делах Герберштейна, СПб, 1908, стр. 252). В тексте книги, сообщая об истоках Волги и других рек, Иовий говорит, что “болота, взамен гор, имеют в достаточной степени неиссякаемый источник влаги, тогда как, не смотря даже на неоднократные путешествия, в этой стране не найдено никаких гор; поэтому большинство из занимавшихся древней космографией признает совершенно баснословными Рифейские и Гиперборейские горы, которые столько раз прославляли древние (ibid., стр. 264). Несколько выше, однако, тот же Иовий указывает, что «до югричей и вогуличей надо добираться через крутые горы, которые в древности, вероятно, слыли Гиперборейскими» (ibid., стр. 261).
Франческо да Колло, бывший послом Империи в Москве в 1518 г., полемизируя с Меховским, настаивает на существовании в Югре, Корелии и по берегу Ледовитого океана Рифейских и Гиперборейских гор, откуда будто бы с высочайшей в Рифеях горы Югориска (Jugorischa) берет начало Дон. Сохранился только итальянский перевод донесения да Колло, сделанный внуком его Латино да Колло и напечатанный в Падуе в 1603 г. под названием Trattamento di расе tra il serenissimo Sigismondo, re di Polonia, et gran Basilio, prencipe di Moscovia... con la relatione di quel viaggio et di quei paesi settentrionali, de monti Riphei et Hiperborei, della vera origine del fiume Tanai... (См. лл. 55, 55V, 56).
Герберштейн рассказывает, что за Печорой «простираются до самых берегов ее высочайшие горы»..., они «совершенно лишены леса и почти даже травы. Хотя они в разных местах имеют разные имена, однако вообще называются Поясом мира...». «И во владении государя Московского можно увидеть одни только эти горы, которые, вероятно, представлялись древним Рифейскими или Гиперборейскими» (Записки о Московитских делах. Перев. А. И. Малеина, СПб, 1908, стр. 132—133).
На карте Мюнстера (Cosmographia, Basileae, 1552) ни Рифейских, ни Гиперборейских гор нет, как нет уже их и на большинстве других карт XVI в.: после Герберштейна либо вовсе не помещают гор на карте Московии, либо следуют Герберштейну.
[Закрыть]
Все это далеко от истины, и нелишним будет, основываясь на опыте (всеобщем учителе), опровергнуть и отвергнуть это, как невежественное и непроверенное сообщение. Мы знаем и своими глазами видим, что вышеупомянутые три реки (действительно крупные), Борисфен, Танаис и Волга, начинаются и текут из Московии, а Малый Борисфен, называемый у Аристотеля Гипанисом или иначе Малым Борисфеном, берет начало в верхней Руссии, а затем впадает в Большой Борисфен, соединяясь с ним. Что там нет гор, называемых Гиперборейскими, Рифейскими и Аланскими, это мы точнее точного знаем и видим, как и то, что вышесказанные реки возникли и имеют истоки на равнине.[97]97
Весь отрывок от «Так как это далеко...» переведен Б. Дитмаром (о. с., стр. 65) так же неточно, как и все вступительное письмо. Мысль автора не понята переводчиком и в начальной фразе передана навыворот: вместо «далеко от истины» – «не лишено правды»; вместо «нелишним будет опровергнуть», «не нуждается в опровержении». Отметим еще, что praefata flumina tria, magna siquidem, Boristhenes... не значит: «три названные реки, Большой, т. е. обильный водой Борисфен»..., а значит: «три названные реки, действительно крупные, Борисфен» и т. д.
[Закрыть]
Вот почему, ученейший владыка, я хочу самым правдивым образом рассказать твоему преподобию и об этом и о многом другом, что есть в Сарматиях. Я постараюсь, насколько можно будет коротенько, написать это небольшое сочинение о двух Сарматиях, мало известных древним под современными нам именами. Пусть это будет стимулом для других, кто больше моего знают и могут писать более изысканным стилем.
Южные края и приморские народы вплоть до Индии открыты королем Португалии. Пусть же и северные края с народами, живущими у Северного океана к востоку, открытые войсками короля Польского, станут известны миру.[98]98
Заслуги португальцев «века великих открытий» общеизвестны: было бы напрасно перечислять их здесь. То, что Меховский приписывает честь открытий именно Португалии, а не Испании, например, совершенно естественно, так как и по количеству плаваний и по численности открытых земель и по известности мореплавателей Португалия XV—XVI вв., без сомнения, стояла не рядом с Испанией, а впереди ее.
Говоря о таких же открытиях, сделанных польскими войсками, автор, видимо, разумеет войны в Литве, на Руси и Жмуди.
[Закрыть]
Прощай, моя гордость, достойнейший владыка.
Книга первая.
Трактат первый. О Сарматии Азиатской.Древние различали две Сарматии, соседние и смежные друг с другом, одну – в Европе, другую в Азии.
В Европейской есть области: руссов или рутенов, литовцев, москов и другие, прилегающие к ним, между рекой Вислой на западе и Танаисом на востоке, население которых некогда называлось гетами.[99]99
См. Страбон (VII, 3, § 12): Одну часть этого племени (Гетов) называют Даками, другую Гетами. Гетами называют тех, которые живут у Понта в восточной части страны. (Перев. у Латышева, о. с., т. I в. 1, стр. 117).
[Закрыть]
В Азиатской же Сарматии, на пространстве от реки Дона или Танаиса на западе до Каспийского моря на востоке, ныне живет много татарских племен.
О их государственном строе, происхождении, вере и обычаях, обширности земель, о реках и о соседних областях будет сказано в нижеследующем.
В год господень тысяча двести одиннадцатый, в месяце мае, появилась большая комета, остававшаяся [на небе] восемнадцать дней. Она двигалась над половцами (Polowczos), Танаисом и Руссией, а хвостом тянулась на запад, предвещая приход татар.[100]100
Это было 17-е (из доныне известных) появление кометы Галлея, относимое в астрономических таблицах к 1222 году (см., напр., H. М. Субботина, История кометы Галлея, СПб, 1910, стр. 120 и сл.). Эта комета отмечена последней в китайском каталоге комет Ма Туан Лина. Из наших летописей о ней упоминают: Лаврентьевская – под 1223 годом (ПСРЛ2-е, I, 189—190), Новгородская 4-я – под 1224 годом (ПСРЛ2, IV, 202) и Густинская – под 1222 годом (ПСРЛ1 11, 334) (Следовательно, не под 1224 годом только, как утверждал автор статьи в Отеч. Записках (о. с., стр. 142)). Рассказ последней очень схож с текстом Меховского: «В сие лето месяця мая явися страшная звезда, светящи чрез 18 дней, лучи к востоку доволне простирающи, иже знаменова новую пагубу христианом, яже по двою лету сотворися нашествием новых враг, си есть безбожных татар, их же в сей стране нашей не знаяху». Это сходство могло бы дать материал для кое-каких выводов, если бы цитированное место принадлежало не Густинской летописи, весьма поздней, написанной под польским влиянием и частью, очевидно, по польским источникам.
Последовательно ошибочную хронологию дальнейших событий Меховский заимствует у Длугоша (Historiae Poloniae, liber VI. Мы пользовались краковским изданием Opera omnia, 1873).
Альберт Кампензе (о. с., стр. 16) повторяет ошибку Меховского в начальной дате, округляя: «около 1210 года».
[Закрыть]
Затем, в следующем году татарское племя, дотоле неизвестное, убив будто бы своего царя Давида и разбив много северных народов, пришло от предгорий Индии к половцам.[101]101
Это место заимствовано из Speculum Historiale Винцентия из Бовэ (см. ниже примеч. 44), кн. XXX, гл. LXIX, где передается сообщение Плано Карпини: «В 1203 году, по мнению некоторых, татары, по умерщвлении своего государя, вышли на разорение народов. Живя до сего времени в земле своей, то есть Татарии, сопредельной с Индией, сделали они заговор против царя Давида, своего государя... и умертвили его злокозненным образом». (Перев. см. Д. Языков, Собрание путешествий к татарам и другим восточным народам в XIII, XIV и XV столетиях, I. Плано Карпини. II. Асцелин, СПБ, 1825, стр. 123).
Ср. у Альберта Кампензе (о. с., стр. 16): «прибыв от подошвы североиндийского хребта, заняли все земли выше Меотийских болот и Танаиса лежащие, вытеснив из них и почти совершенно истребив прежних обитателей, гетов или готов».
[Закрыть]
Половцы – это племя, обитавшее по северному берегу Эвксинского моря, за Меотидскими болотами,[102]102
Евксинское море или Понт – Черное море; Меотидские болота – Азовское море.
[Закрыть] которое другие называют готтами (Gotthos). Половцы в переводе на русский язык значит охотники или грабители, так как они часто, делая набеги, грабили русских, расхищали их имущество, как в наше время делают татары.[103]103
Уже со времени Клапрота можно считать установленным, что половцы (команы Анны Комнэн, византийцев, Рубрука и др., по-татарски кипчак) были народом тюркского племени, той же его ветви, что печенеги и торки. Словарь половецкого языка, найденный в рукописи, принадлежавшей Петрарке, и изданный Клапротом, свидетельствует о непосредственной близости половецкого языка к тюркским.
Источники Меховского, в частности Иордан (через Сигеберта), Павел Диакон, Сигеберт и др., говоря о гораздо более раннем времени, помещают в половецких степях готов. Это и является причиной усвоенного нашим автором ошибочного отождествления половцев с готами. Герберштейн говорит: «Русские утверждают, будто половцы были готы, но я не присоединяюсь к их мнению» (о. с., стр. 138).
Появление половцев в степях южной России относят к X в. Наши летописи впервые упоминают о их приходе под 6569 годом (ПСРЛ1, III, 2), а Длугош (о. с. кн. III, стр. 315) под 1058 г.
Значение слова половцы Меховский, видимо, производит от polowac, polowanie (русское полевать, заполевать зверя) и встречает тут красноречивого оппонента в лице Герберштейна (о. с., стр. 138). Ученый дипломат, пускаясь даже в специальные филологические рассуждения, впрочем, очень интересные для XVI в., производит половцы от поле и объясняет, что охотники (Меховский) по-русски ловцы (lowatzi), а половцы значит полевые (campestres).
[Закрыть]
Когда, таким образом, татары вступили в землю половцев,[104]104
Весь дальнейший рассказ (вплоть до событий, относимых к 1228 г.) заимствован целиком из Длугоша (о. с., VI, стр. 193—194), местами повторяя его даже фразеологически.
[Закрыть] те, отправив послов, просили русских князей помочь им всеми силами и войском, так как их, мол, ждет та же опасность и та же гибель, что и половцев.
Вслед затем пришли к русским князьям и татарские послы. Они советовали не вмешиваться в войну на стороне половцев, а вместо этого помочь истреблению их, как врагов Руси.
Русские (Russitae), действуя необдуманно, схватили и убили татарских послов, а потом выступили с войском сухим путем и водой на помощь половцам.[105]105
Несколько странное и отсутствующее у Длугоша выражение terra marique – «сушей и морем» – может быть, разумеется, и механическим повторением шаблонной формулы классических военных описаний, но может быть и отзвуком какого-то иного (помимо Длугоша) летописного источника. Ср. ПСРЛ1, VII, 130 (Воскрес, лет.): «.... приидоша же и выгонци Галичьские в лодьях по Днестру и выдоша в море, бе бо лодий 1000, и войдоша в реку Днепр и возведоша пороги и сташа у реки Хортици на броде на протолчьи»; ПСРЛ1, I, 217 (Троицк.): «... и приидоша конми, а выгонци Галичьскыи приехаша в лодьях... и поидоша в море»... Так же ПСРЛ1, II, 164; ПСРЛ1, VI, 173.
[Закрыть] В том числе были – Мстислав Романович с киевским воинством, Мстислав Мстиславич – с галицким, а также и другие князья Руссии – Владимир Рюрикович, князья Черниговские и Смоленские.[106]106
Как и весь рассказ, имена князей взяты у Длугоша.
Мстислав Романович, сын Романа Ростиславича, князя Смоленского, с 1173 по 1175 г. – Киевского, князь Смоленский; с 1214 по 1224 г. занимает киевский стол, погиб в 1224 г. в битве при Калке.
Мстислав Мстиславич Удалой, сын Мстислава Ростиславича Храброго, князь Торопецкий, затем Новгородский, наконец Галицкий. Одна из самых ярких фигур своего поколения. Перед битвой при Калке, поссорясь с князьями, начал военные действия, не предупредив их: его неосторожность была одной из причин поражения.
Владимир-Димитрий Рюрикович, род. в 1187 г., сын Рюрика-Василия Ростиславича, князь Переяславский, затем Смоленский, наконец вел. князь Киевский. В 1215/16 и 1218 гг. соратник Мстислава Мстиславича Удалого в его борьбе на севере и с венграми. В 1224 г. Владимир Рюрикович был на Калке «со смолняны».
Черниговские князья, участвовавшие в битве при Калке, это – Мстислав Святославич, сын Святослава Всеволодовича, и племянник его Михаил Всеволодович, сын Всеволода Святославича Чермного, дважды князь Новгородский и кн. Черниговский. В 1264 г. замучен татарами. Канонизован русской церковью.
[Закрыть]
Соединившись с войском половцев, пришли в Протольце,[107]107
Ср. ПСРЛ1, VII, 130; I, 217; II, 164: «... и сташа у реки Хортици на броде на протолчьи».
И. И. Срезневский (Материалы для словаря др.-русского языка, т. II, Л-П, СПб., 1902, стб. 1599) объясняет слово Протълчь-протолчь, как «сжатое речное русло, быстрину».
Меховский, считая Protolce соб. именем, следует тексту Длугоша (о. с., кн. VI, стр. 194).
[Закрыть] а оттуда, некоторые верхом,[108]108
Неудачно сокращенная фраза Длугоша: «одни верхом, другие – в лодках».
[Закрыть] добрались двенадцатью переходами до реки Калки (Kalcza), где уже стояли лагерем татары.
Не дав им времени передохнуть, татары обрушились на них: половцы были смяты и разбежались, ряды русских рассеяны и, после большой резни, были взяты в плен два князя – Мстислав Киевский и князь Черниговский.[109]109
Имя князя Черниговского (Мстислава Святославича) отсутствует и у Длугоша – во всех списках (см. о. с., VI, стр. 194, прим. 7).
[Закрыть] Остальных во время бегства (и сказать отвратительно!) убивали союзники-половцы, через землю которых спасались беглецы: убивали всадников ради коней, убивали и топили в воде пеших ради одежды.
В тот день русские попали в самую злую и ужасную опасность, никогда дотоле неслыханную в русской земле, и это было первое поражение, понесенное русскими от татар.
Князь Галицкий Мстислав Мстиславич добежав до кораблей, переправился через реку, а затем, боясь татарской погони, велел обрубить причалы кораблей[110]110
Место это несколько неясно: у Длугоша disrumpi, а не abrumpi, т. е. скорее «разрушить» (корабли), чем «обрубить причалы». У С. М. Соловьева соединены оба значения (История, изд. Общ. Польза, т. I, стб. 644). Так же в нашей летописи (ПСРЛ1, VII, 132):... «князь же Мстислав Мстиславич... повеле ладии жещи а иные сещи и отринута от берега». Мы передаем буквальный смысл латинского слова.
[Закрыть] и в ужасном смятении бежал в Галич.
Владимир Рюрикович, тоже спасшийся бегством, прибыл в Киев и получил киевский престол.
Вся же остальная масса русских, добежав до кораблей и найдя обрубленные причалы, впала в уныние и, не имея сил переплыть волны, погибла там от голода, за исключением немногих князей и некоторых их воинов, перебравшихся через реку на челноках.
Позднее, в год господень тысяча двести двадцать восьмой, татары, вступив огромной массой в Руссию, опустошили всю Рязанскую (Rzesanska, Rzessensem) землю, убили князя, умертвили стариков и малолетних, массу остальных увели в плен, а замок сожгли.[111]111
Разорение Рязани относится к 1237 г.: 16 декабря татары осадили город, 21-го взяли и сожгли, истребив жителей. Князя Юрия Игоревича, сына Игоря Глебовича, убили, приведя под Пронск (ПСРЛ1, I, 196, 221– 222; II, 175—176; Соловьев, о. с., I, стб. 821).
Этого места и всего дальнейшего до конца главы у Длугоша нет: использован какой-то другой источник.
Предположение, что этим источником была русская летопись, нуждалось бы еще в некоторых подтверждениях (кроме упомянутого выше в примечаниях 9 и 14), а между тем именно таким образом легче всего было бы объяснить непонятное здесь употребление автором имени Руссия. Вообще он резко различает Руссию, т. е. южную и зап. Русь, и Московию – центральную и сев.-восточную. В главе о Московии он включает Рязань, естественно, в число московских областей. Между тем здесь по контексту Рязань оказывается в Руссии (как и могло быть в русском источнике). То, что в это время Московии еще не было (если даже Меховский и знал об этом), отнюдь не обязывало его упоминать здесь Руссию: как и часто делалось, он мог называть лишь княжества.
[Закрыть]
Зимой того же года снова пришли татары – в землю Суздальскую и, всю ее опустошив, убили князя Георгия с сыновьями и многих других суздальских князей, сожгли замок Ростов и вволю захватили пленных и добычи. И в следующем году также они пришли в Смоленскую и Черниговскую области, опустошили их жесточайшей резней, не щадя никакого возраста, сожгли замки и укрепления, откуда в страхе бежали князья и воины, и с массой пленных вернулись в свои земли.[112]112
Суздальская земля разорена татарами в 1238 г. (ПСРЛ1, I, 197, 198, 223; II, 176, 338; Соловьев, о. с., I, 822).
Юрий, сын Всеволода Юрьевича, с 1217 г. князь Суздальский, с 1218 —Владимирский, разбит и убит татарами на Сити 4 марта 1238 г.
Чернигов взят и сожжен в 1230 г. (ПСРЛ1, I, 200, 225; II, 338—339; IV, 34—35). Князь Михаил Глебович, явившийся на помощь осажденным черниговцам, был разбит и бежал в Венгрию (Соловьев, о. с., I, 823—824).
[Закрыть]
Вслед за сказанным надо, по порядку изложения, перейти к ужасающему татарскому опустошению.
В год господень тысяча двести сорок первый татары пришли в Руссию и до основания разрушили обширнейший город Киев, великолепную столицу русских.
Этот город имел крепкие ворота и башни, а на некоторых воротах блестящие позолоченные крыши.[113]113
Об этом упоминает и Длугош (о. с., II, стр. 243), сообщая, под 1035 годом, что Ярослав, князь Руссии, соорудил в Киеве много монастырей, церквей и золотые ворота.
[Закрыть] Был там и до сих пор есть митрополит русского или греческого обряда, глава многих владык (wladicis) и епископов, начиная от Дуная – по Молдавии, Валахии, Руссии и Московии, но в Киеве, после разрушения, он больше не живет.
В городе было более трехсот богатейших церквей. Некоторые из них стоят еще и до сего дня в поле среди терна и кустарника в запустении, как прибежище зверям. Две церкви – св. Марии и св. Михаила, доныне сохранили кое-какие полоски позолоты на крышах: татары, приходящие за добычей, глядя на них, называют Алтым бассина, то есть златоглавые, так как часть крыши у них позолочена.[114]114
Алтын, алтун – золото; бас, баш – голова.
[Закрыть]
В наше время на горе, где когда-то стоял Киевский замок, у литовцев, владеющих той местностью, имеется большое укрепление, выстроенное из дубовых бревен.
Разгромив таким образом всю Руссию с ее столицей и всю Подолию и желая напасть на Венгрию, император татарский Батый (Bathus) послал князя по имени Пета с большим войском опустошить Польшу.
Поляки говорят, что царь татарский Батый опустошил Польшу, Силезию и Моравию. Правильнее, однако, изложение у тех, кто, как венгерская хроника, сообщают, что не сам Батый был в Польше, а его князья.[115]115
О походе Пета в Польшу упоминает Рогерий Венгр (Rogerius Hungarus) в своей хронике, впервые изданной в 1488 г. вместе с хроникой Ioh. Thwrocz’a (M. Rogerii Hungari, Varadiensis capituli canonici, Miserabile carmen seu historia super destructione regni Hungariae temporibus Belae IV regis per Tartaros facta, cap. XX. У нас везде, как и Thwrocz, по Ioh. Georg. Schwandtner, Scriptores rerum Hungaricarum, pars I, Vindobonae, 1766).
Весь дальнейший рассказ до конца главы заимствован у Длугоша (о. с., VII, стр. 265–279).
[Закрыть]
Перебив правителей и князей русских и захватив добычу в городах Люблине, Завихосте и соседних с ними, татары отвезли ее на Русь. Спешно вернувшись потом, они взяли Сандомир с замком и убили там аббата Покрживницкого [монастыря] с братией[116]116
Копрживница или Покрживница – местечко в 3 1/2 км от Сандомира. Около 1185 г. Николай Богорыя, воевода Сандомирскнй, заложил там цистерцианское аббатство. В 1241 г. оно разорено татарами. (См. Slownik geograficzny krolestwa Polskiego i innych krajow slowianskich, wyd. pod. red. Bronisl. Chlebowskiego, Warszawa, т. IV, 1883, стр. 384 – 385).
[Закрыть] и множество знатных и незнатных людей обоего пола, собравшихся в Сандомир для спасения жизни.
Уйдя оттуда через Вислицу, они пришли в Скарбимирию, а когда они уже возвращались обратно, везя добычу в Руссию, и стояли у реки Чарны, близ деревни, именуемой Большое Турско,[117]117
У Длугоша точнее: «у города Поланца при реке Чарне» (о. с., VII, стр. 267), откуда ясно, что здесь имеется в виду приток Вислы, берущий начало близ дер. Цизув б. Келецкого уезда (Slownik geograficzny... Chіebowskiego, т. I, стр. 737).
Большое Турско – деревня Wielkie Tursko в 32 км от Сандомира.
[Закрыть] на них напал палатин (воевода) краковский Владимир с краковскими воинами. Тут, пока шел бой, вся масса пленных разбежалась и укрылась в ближние леса, но малочисленное краковское ополчение с Владимиром было раздавлено численностью татар. Однако и татары, потерпев урон, отошли в Руссию через лес Стремех, а потом, призвав на помошь множество других, с грозой и гневом вновь пошли в Польшу. Свое огромное войско они, подойдя к Сандомиру, разделили надвое. Меньшую часть, под начальством Кадана, называемого у поляков Кайданом,[118]118
Кроме Длугоша, упоминается и Рогерием Венгром (о. с., гл. XIX).
[Закрыть] направили на Ленчицу, Серадз и Куявы и, не встречая преград, с величайшей жестокостью опустошили эти округа огнем и мечом.
Большее войско, под предводительством татарского князя Петы, пошло на Краков, опустошая по пути огнем и мечом все соседние края. Навстречу им в деревне Хмелик, близ города Шидлова,[119]119
Шидлов – город Стопницкого уезда, в 7 км к западу от р. Чарны Slownik Chlebowskiego. т. XII, стр. 95).
[Закрыть] вышли палатин Владимир и Клемент, кастеллан краковский, Пакослав палатин и Яков Рациборович, кастеллан сандомирский, со знатью и воинами Сандомира и Кракова. Начался бой с татарским отрядом, а когда он, ослабев, отступил и соединился с другим, более крупным, поляки, утомленные предшествовавшей битвой, частью пали, грудью встретив удар подавляющего численностью врага, частью обратились в бегство и спаслись по знакомым дорогам. Пали в этой стычке незабвенные Христин Сулькович из Недзведя, Николай Витович, Альберт Стампотич, Земента, Грамбина, Сулислав – отличные воины, и много других доблестных. Это поражение распространило такой ужас, что люди стали убегать кто куда мог, а поселяне со своим добром и скотом укрылись в болота, в леса, в непроходимые места.
Бежал и Болеслав Стыдливый, князь Краковский и Сандомирский,[120]120
Болеслав Стыдливый – князь Лигницкий, Сандомирский и Краковский 1226—1279 гг., сын Лешка Белого и Гржимиславы Ингваревны луцкой.
[Закрыть] с матерью Гржимиславой и женой Кингой – сначала по направлению к Венгрии в замок Пьенини близ города Сандеца, а потом в Моравию, в цистерцианский монастырь.
Татары же, нанеся полякам поражение под Хмеликом, в первый день великого поста пришли в Краков и, найдя город пустым, так как все жители скрылись, в ярости сожгли церкви и дома.
Они осадили, окружив валами, церковь св. Андрея, тогда стоявшую вне городских стен, но так как поляки, засевшие там в большом числе, энергично и смело отбивались, защищая себя и свое добро, татары взять ее не могли и без успеха отступили на Брацлав.[121]121
Брацлав – б. уездный город Подольской губ. над рекой Бугом в 260 км от Каменца и прибл. в 4 км от ж.-дор. станции Рахны; с 1569 г. был столицей Брацлавского воеводства. В хрониках упомин. с XII в.
[Закрыть] И этот город они нашли не только покинутым жителями, как Краков, но и сожженным. Дело в том, что горожане, бросив в ужасе почти все и спешно захватив лишь более ценное, все бежали, а люди князя Генрика, увидев это из крепости, сошли вниз, собрали в крепость добро и пищевые запасы, а город с его строениями сожгли.
Ничего не найдя в городе, татары осадили замок, но несколько дней спустя, отраженные, как говорят, благодаря слезным молитвам Чеслава, приора ордена предикаторов, и братии его, бывших в замке, сняли осаду и отступили.
Между тем, на второй день Пасхи подошли татары, разорившие Куявы, и все они, соединившись вместе, пошли на Легницу. Князь Генрик второй, сын св. Гедвиги,[122]122
Генрик II Набожный (Pobozny), князь Силезский (1191 – 1241), сын и преемник Генрика Бородатого. Ядвига, жена Генрика Бородатого, мать Г. Набожного, ум. в 1241, канонизована в 1267 г.
Генрик был ее третьим сыном.
См. Wielka encyklopedya powszechna ilustrowana, т. XXVII—XVIII, Warszawa, 1901, стр. 729—730.
Также: Gruenhagen, Geschichte Schlesiens, I; Strakosch-Grassman G., Der Einfall der Mongolen.
[Закрыть] в то время собирал там вооруженные силы из знати и простолюдинов Великой Польши и Силезии. Прибыли и князья со своими воинами: Мечислав Казимирович, князь Опольский, Болеслав, сын Дегтольда, изгнанного маркграфа Моравского, по прозвищу Сепёлка; Помпо де Гостерно, магистр крестоносцев из Пруссии, с братьями ордена, а сверх того и много других крестоносцев.
Когда князь стал выводить войска из города Легницы и ехал верхом им навстречу, с верхушки церкви св. Марии упал камень и едва не раздробил ему голову, что, бесспорно, было дурным предзнаменованием.
Пройдя предместья города Легницы, он построил войско четырьмя отрядами. Первым – из крестоносцев-добровольцев, золотоискателей города Гольтберга[123]123
Гольтберг или Гольдберг – Злоторыя, уездн. город в округе Лигницы.
Длугош (о. с., IV, стр. 450) уже под 1105 г. упоминает о Гольтберге как об известном богатством городе.
[Закрыть] и других пришлых воинов командовал Болеслав Сепёлка, сын маркграфа Моравского.
Другой отряд состоял из воинов Кракова и Великой Польши. Его вел Сулислав, брат Владимира, палатина краковского, убитого у Хмелика.
Во главе третьего отряда был Мечислав, князь Опольский. В нем были опольские воины и Помпо, магистр Пруссии с братией и воинами.
Четвертым отрядом из виднейших воинов Силезии и Великой Польши, а также из наемных воинов, начальствовал сам князь Генрих.
Столько же было и татарских отрядов, но более крупных по силе и численности бойцов, так что один их отряд превосходил все польские. И вот на просторном, открытом во все стороны поле, называющемся Доброе поле,[124]124
Длугош поясняет: «названное так либо по плодородности почвы, либо потому, что оно широко простиралось во все стороны» (о. с., VII, стр. 274; перев, наш).
[Закрыть] 9-го апреля, то есть во второй день после пасхальной недели, сошлись оба войска.
Прежде всего на татар с силой ударило войско крестоносцев и золотоискателей, но под стрелами татар полегло, как нежные колосья под градом. Затем, два других отряда, под командой рыцаря Сулислава и Мечислава, князя Опольского, начали бой с тремя татарскими войсками и нанесли им такой сильный урон, что те отступили и обратились в бегство.
В это время кто-то, быстро промчавшись кругом обоих войск, прокричал ужасающим голосом: «Biegaicie, biegaicie!» что значит «бегите, бегите», и привел в ужас поляков.[125]125
Рассказ Длугоша несколько выгораживает поляков. Он говорит: «... некто из рядов татар, но неизвестно, русский или татарин... кричал... а татар на татарском языке уговаривал стойко биться» (с. с., VII, стр. 275; перев. наш).
[Закрыть] Услышав этот крик, Мечислав, князь Опольский бросил битву, бежал и увел с собой большую часть своих воинов. «Gorzey sie nam stalo» простонал, видя это, князь Генрик, то есть: «Тяжко и хуже нам стало». Введя в бой свой четвертый отряд из храбрейших воинов, он перебил и обратил в бегство три татарских отряда, расстроенные двумя польскими. Тут однако, подошел четвертый, самый большой, татарский отряд, под начальством Петы, и со страшным натиском бросился в бой. Вновь началась жесточайшая битва с обеих сторон. Когда татары уже в большей части были перебиты и готовы бежать, какой-то их знаменосец с громадным знаменем, на котором была греческая буква хи (так: X), а на верхушке древка изображено мрачное черное лицо с длинной бородой, начал с пением потрясать головой этого изображения. Тут из нее тучей пошел на поляков ужасный дым с нестерпимой вонью, так что они стали задыхаться, обессилели и не могли больше биться. Татарское войско, повернув со страшным криком на поляков, прорвало до тех пор крепкий их строй и нанесло им великое поражение.
Тут убиты были князь Болеслав, сын маркграфа Моравского, по прозвищу Сепёлка, и Помпо, магистр крестоносцев из Пруссии, со многими замечательными воинами.
Князь Генрик был окружен кольцом татар. Опасность была и сзади и спереди. В конце концов вокруг него осталось всего четыре воина: Сулислав, брат покойного Владимира, палатина краковского, Клемент, палатин глоговский, Конрад Конратович и Иоанн Иванович. Насколько хватало сил и старания, они пытались вывести Генрика из битвы, убеждая бежать, но конь его был ранен и останавливался. Поэтому татары, догнав его вскачь, окружили с тремя названными воинами (четвертый, Иоанн Иванович, отделился от них), и князь некоторое время бился с ними. Иоанн же Иванович, взяв свежего коня у княжеского ридворного Росцислава, пробрался через ряды врагов и привел его Генрику. Сев на коня, князь последовал за Иоанном Ивановичем, прокладывавшим ему путь среди врагов, но когда тот на-скаку был ранен и скрылся, князь снова был настигнут и в третий раз окружен. Он мужественно сражался с татарами, но тут, подняв левую руку,[126]126
У Длугоша: «... nunc laeva, nunc sinistra (!)... dimicat... Verum dum manu dextra elevata... (o. c., VII, стр. 276).
[Закрыть] чтобы нанести удар бывшему перед ним врагу, получил от другого смертельную рану копьем под-мышку и, опустив руку соскользнул с коня. Татары схватили его с неистовым и диким криком и, оттащив с поля битвы на расстояние двойного выстрела балисты, саблей отрубили ему голову,[127]127
Слово framea (см. еще стр. 62, 84, 118 русского текста и стр. 135, 143, 194 латинского) Меховский явно употребляет не в обычном смысле «копье, дротик», а в значении «сабля».
Так и у Герберштейна (о. с., стр. 67).
[Закрыть] а тело, сорвав все инсигнии, бросили голым.
В этом сражении было убито множество знатных поляков, среди которых замечательны и славны: Сулислав, брат палатина краковского Владимира, Клемент, палатин глоговский, Конрад Конратович, Стефан из Вирбны с сыном Андреем, Клемент, сын Андрея из Пелцницы (Pelcznicza), Томас Пиотркович, Петр Куша и другие.
Тело князя Генрика после поражения едва было найдено женой его Анной и признано только по шестому пальцу на левой ноге. Похоронено оно на середине хор в церкви св. Иакова у францисканцев в Брацлаве.
В том же монастыре св. Иакова в Брацлаве погребены тела и Помпония, Прусского магистра, и замечательнейших выше названных воинов. Прах Болеслава, сына маркграфа Моравского, погребен в Лубнах (Lubens) на хорах конверсов, а над прочими христианскими телами, похороненными на месте сражения, выстроена и до сего дня существует церковь.
Одержав величайшую победу над князем Генриком и поляками и собрав добычу, татары у каждого из павших отрезали ухо, чтобы знать число убитых, и наполнили таким образом десять больших мешков.
Голову князя Генрика они подняли на длинное копье, принесли к замку Легнице (город из страха перед татарами был сожжен) и потребовали открыть им ворота, так как князь убит. Население замка с достоинством ответило, что, вместо одного убитого князя, есть много других – детей убитого, и татары, опустошив и сжегши деревни вокруг Легницы, ушли в Отмухов, стояли там пятнадцать дней и разорили всю окружную область.
Оттуда они направились в Ратиборский край, восемь дней оставались в Болешиско, затем отошли в Моравию и, пока король Богемский Венцеслав держался в лагере, они более месяца огнем и мечом опустошали страну. Наконец от Ольмюца (Olomuncz) семью переходами они добрались до Венгрии и соединились с большей ордой самого Батыя, ранее туда пришедшей.
Вся эта глава заимствована у Рогерия Венгра (о. с., гл. XIV, стр. 377; гл. XVI, стр. 378–379; XXII, 382; XXIII, 382; XXVIII, 386—387; XXIX, 388; XXXII, 391; XXXVIII—XXXIX, 399—401) и лишь отчасти у Длугоша (о. с., VII, стр. 280—281, 283, 290—291), который и сам зависит от Рогерия.
[Закрыть]
Опустошив и уничтожив Руссию, Батый с пятисоттысячным войском предпринял поход на Венгрию. Среди Сарматских гор, в так называемом Русском ущелье[129]129
Рогерий Венгр (о. с., гл. XIV, стр. 377; перев. наш): «... ворота Руссии называемые горными, через которые открывался доступ в Венгрию».
[Закрыть] ему оказал сопротивление и заградил было проход граф палатин венгерский, посланный с войском королем Венгрии Белой четвертым,[130]130
Бела IV, сын Андрея II, король Венгрии (1235—1270).
Борьба его с феодальной знатью в начале царствования вызвала возмущение части дворянства и приглашение в Венгрию герцога Фридриха II Австрийского. Королевские войска нанесли ему поражение, но когда, после разгрома при Сайо, Бела IV бежал в Австрию, Фридрих принял его захвативши при этом всю его казну и три венгерских комитата.
[Закрыть] но Батый, обрушившись на него, овладел проходом.
Сжигая города и села, он быстро дошел до реки Тиссы, в просторечии именуемой Циса (Ticia – Cicza) текущей из гор Сарматии к югу в Дунай. Делая оттуда набеги, татары опустошили и сожгли Вацию с ее кафедральной церковью. Они подходили и к Пешту, где король Бела четвертый собирал против них войско, но тут же и уходили, то приближаясь, то убегая, согласно своей военной тактике.
Когда король Бела собрал против татар большое войско из знати и духовенства, он продвинулся вперед и разбил лагерь у реки Тиссы. Поставив у моста охрану из тысячи воинов, он думал, что татары не перейдут реки, так как она глубока, очень тиниста и непереходима.
Однако, татары, переправлявшиеся и через более крупные реки, найдя брод, ночью переплыли Тиссу и на рассвете окружили со всех сторон венгерское войско с королем Белой.
Выпустив густой тучей бесчисленное множество стрел (подобно частому граду, грохочущему в дождевом тумане), они привели венгров в смятение, многих перебили и еще большее число ранили. Захваченные врасплох, венгры, беспорядочно отбиваясь, погибали. Иные, видя это, пытались украдкой ускользнуть и бежать, а лукавые татары не мешали им проходить через свои ряды. Коломан, брат короля,[131]131
Коломан, сын Андрея II, короля Венгерского, брат Белы IV. С 1219 г. (по уходе из Галича кн. Мстислава Мстиславича) король Галицкий, затем – с 1226 г. герцог Хорватский.
В битве при Сайо был тяжело ранен и, не добравшись до Пешта, умер.
[Закрыть] и король Бела скрылись неузнанные, а остальных татары окружили и самым жестоким образом перебили всех до одного. В том числе пали высокие духовные лица: Матфей, архиепископ стригонийский; Уголин, архиепископ колоцкий; Георгий, епископ иаврийский; Рейнальд, епископ трансильванский; епископ нитрийской церкви; Николай, сцибинский настоятель – королевский вицеканцлер; Эрадий, архидиакон бахийский; магистр Альберт, стригонийский архидиакон.[132]132
Матфей архиеп. Стригонийский с 6 марта 1240 г. (ранее еп. Вации с 1238 по 29 ноября 1239 г.) по 1241 г. (Gams, о. с., стр. 380).
Угрин (Уголин, Угерин), архиеп. Колоцкий 1219—1241 (ibid., 371).
Грегорий, еп. Иаврийский 1223—1240 (ibid., 373).
Райнальд (Ринальд, Регинальд), еп. Трансильванский 1223—1241 (ibid., 381).
Адам, еп. Нитрийский —1241 г. (ibid., 375).
[Закрыть] Убито было бесчисленное множество мирян, знатных и незнатных, а бежавшие были нагнаны и полегли мертвыми на дорогах. Много простых людей, собравшихся в Пешт, с приходом татар погибло от меча.
Король Бела поспешно бежал к границам Австрии, где был захвачен и удержан в плену герцогом Австрийским, a когда наконец был им отпущен, прибыл к королеве своей супруге, затем удалился в Славонию и оставался там вплоть до нападения Кадана.
Опустошив Венгрию по одну сторону Дуная, татары перешли и на другую, когда с наступлением зимы Дунай замерз, и устроили становище между Иаурином и Стригонием. Там и по сей день еще видны рвы и холмы от их пребывания.
Отсюда они жестоко разорили всю задунайскую область грабежом, пожарами и убийствами. Когда они собрались уходить обратно в Татарию, князь Кадан свернул в Славонию, чтобы напасть на короля Белу. Король в ужасе бежал от него к морю, а затем в город Полу. Кадан же, как условился с Батыем, пройдя и опустошив Боснию, Сербию и Булгарию, остановился у Дуная, чтобы дождаться орды императора Батыя.
После ухода Кадана Батый осадил и взял замечательный в то время город Стригоний, населенный разными немецкими, галльскими и италийскими купцами. Так как жители спрятали и зарыли в землю свои богатства, которых добивались татары, то все и были убиты без пощады к полу и возрасту.
Разрушив Стригоний и перейдя Дунай, татары пришли к ожидавшему их войску князя Кадана, а затем наконец по прежней дороге мимо Меотидских болот ушли в Татарию. Татарское разорение и всяческие опустошения продолжались в Венгрии почти два года.
