Текст книги "Записки падшей ведьмы"

Автор книги: Маша Стрельцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Ну посмотрим как у тебя то получится, – недоверчиво посмотрел на меня Буйвол. – Ты уж меня, Магдалина, извини, но не верю я во все это.

– Поверите, – улыбнулась я. – А пока скажите своей мегере, пусть она мне выдаст бутылку воды, «Святой источник» или «Эвиан», льда, и по щепотке перца да мака. Скоро уж вечерняя заря, надо колдовать.

Евгений Евгеньевич еще раз внимательно посмотрел на меня, покачал головой и негромко позвал :

– Вера!

Двери на террасу мгновенно распахнулись, в проеме появилась Верунька и хреновым голосом заявила:

– А нету у меня перца! И мака нет! И вода у меня из-под крана!

– Подслушиваем, – неодобрительно покачала я головой.

– Чего? – возмутилась она. – Я тут пыль прибираю, работаю, не то что некоторые, понаедут из своей деревни…

– Вера! – рявкнул Буйвол.

– А я чего…, – тут же присмирела она. – Я ведь только…

– Выдай Магдалине то, что она просит, – тоном, не предвещающим ничего хорошего сказал дедок.

Верунька посмотрела на него взглядом, словно он только что сдал немцам местных партизан. Словно он самолично повесил Зое Космодемьянской табличку «Она убивала немецких солдат». В общем – как на предателя она на него посмотрела. И доо-олго так смотрела. Видимо, пыталась донести до дедка всю глубину его падения. И боль, и недоумение, и материнская укоризна, и кагебешная суровость – все было в этом взгляде. Чикатило бы и тот раскаялся в сей же миг, и уполз от стыда под лавку, но Буйвол – он просто на Веруньку не посмотрел, занятый раскуриванием трубки.

– Вера, вы идите, у нас разговор приватный, – деликатно заметила я.

– Какой – какой разговор? – она наконец отозвала свой взгляд от Буйвола и посмотрела на меня, на этот раз с подозрительностью.

– С глазу на глаз, – безмятежно пояснила я. – Посторонних просим удалиться.

– А чего это ты с ним делать – то будешь, с глазу на глаз – то? – злобно осведомилась Верунька. – Знаю я вас, лахудр – только я за двери – ты тут же ему в штаны полезе…

– Вера!!! – рявкнул Буйвол. – Ты чего, мать твою разэдак, несешь???

Увлекшаяся Верунька вздрогнула, быстро сообразила что она за компанию со мной нечаянно и Буйвола зацепила, ойкнула и стремглав бросилась за двери.

Мы с дедком переглянулись.

– Еще раз она мне что – то скажет – килы на нее посажу! – твердо пообещала я.

– Давай-ка я в своем доме сам буду решать, кого наказывать, а кого миловать, – недовольно покосился на меня дед.

– Ну так поговорите с ней, – пожала я плечами. – Пусть она ко мне не лезет. А если полезет – то пусть не обижается.

– А килы – это что?

– Думаю, вы это скоро увидите, – пообещала я и пошла к себе в комнатку.

Оставшееся время до вечера я валялась на кровати и читала книжки с ноутбука. Жадина – Буйвол нормальный комп мне так и не поставил в комнату. Ну да я молчала в тряпочку, не до компьютера, главное, что я тут в безопасности.

Кстати – о безопасности. А не видать мне ее, если я сейчас растеряюсь. Ситуация складывается на редкость удачная. Денис ко мне дышит неровно – это раз. Ну, или дышал, но все равно, раз был огонь – угольки раздуть недолго. Ленка ему неверна и потому жить они вместе вряд ли будут – это два. Можно смело считать Дэна холостым. И три – то, что на жену Дэна, сына смотрящего по Екатеринграду, не посмеет поднять руку никто, коль войны не хочет. Так что мне надо всего – то ухитриться быстренько выйти замуж. А далее – кто – то из семьи встречается с Козырем, нынешним смотрящим моего города, перетирают меж собой, и охота на меня объявляется закрытой. Все! Все мои проблемы решены! Потому что если меня все – таки кирдыкнут, или со мной случится несчастный случай – между городами будет война, и все это хорошо понимают. Тут дело даже не в моей драгоценной персоне, а в факте. Буйвол вряд ли спокойно отреагирует на то, что людей из его семьи спокойно мочат.

Внутренний голос план одобрил и мы начали выбирать фасон свадебного платья. Он хотел гладкое длинное платье, обтягивающее фигуру, с большим декольте, я же твердо стояла на кринолине. Но тоже с декольте. Через полчаса споров голос обиделся и сказал: «Сначала выйди, потом права качай». «Ну и выйду, чего тут сложного, – удивилась я. – Щаз на перец приворожу, делов – то!» «А ты помнишь что тебе надо все проблемы решить до материного приезда?» – язвительно вопросил голос.

Я охнула и полезла в календарь. Черт возьми – прошла уже целая вечность! Маменька наверняка уже вернулась, ее кирдыкнули и теперь мне носить цветочки по субботам на могилку и ей.

По календарю следовало, что маменька явится через двадцать четыре дня. Я облегченно вздохнула, давя в себе удивление – как же так? Совсем я закрутилась. Ну да ладно.

Последний рывок – и все будет ок. У меня будет отличный муж, опора и каменная стена, да и маменька наконец – то перестанет меня сватать всяким идиотам. Козырь успокоит Толика и прочих. Все будет хорошо!!! Осталось только Дэна приворожить.

Ерунда какая.

На миг мне стало страшно – а вдруг не получится? По уму – то сейчас надо б раскладку на картах сделать, посмотреть его сердце – а вдруг он еще любит кого – то? Тогда никакой приворот – отворот не сработает. Но с другой стороны – а зачем карты, ведь и так все видно. Нет у него никого, кроме Ленки. А Ленку… Ленку он безусловно любил – иначе зачем бы он на ней женился? Только покажите мне парня, который будет любить девушку после такого, что она устроила. Максимум – какой—нибудь подкаблучник может попытаться наладить отношения, постараться забыть – но никак, никак после такого отношения не будут прежние. Потому что по дому будет бегать ребенок, которого жена зачала от лучшего друга.

Так что – какие к черту карты! Сердце Дениса – пустой сосуд, незаполненное нежностью к кому-то, и надо это быстренько исправить! Пока кто – то другой не успел, а то ведь свято место пусто не бывает!

Я скосила глаза на часы – уже шесть, надо сходить на кухню, выпросить у Веруньки неизменный чай с булочкой – она по-прежнему злоупотребляет чесноком и луком – и к Денису, колдовать. Пора претворять свои планы в жизнь! Я встала с кроватки и пошла на кухню.

Еще из коридора я услышала голоса.

– … а она на меня смотрит наглыми глазами и заявляет – не стану я вашу тухлятину жрать!

Я аж остановилась – голос у Веруньки был до того обиженный, что стало интересно, кто ж ее так, божьего одуванчика…

– Так, может, и правда было что – то несвежее, – послышался равнодушный голос Аллочки.

– Это у меня – то несвежее? – задохнулась от возмущения Верунька. – Вот Евгений Евгеньевич уж который год трескает за обе щеки да знай нахваливает, а ей, видите ли – тухлятина! Она, паскуда, и впрямь носом в тарелки залезла, все обнюхала, рожу скривила и велит – уберите от меня ваши помои!

– Так и сказала?

– Истинный крест! – с жаром поклялась Верунька. – Я ее спрашиваю, мол, чего тебя, хабалка, не устраивает, поди в своей деревне слаще морковки ничего не едала, а тут – нате – пожалуйста, пальцы гнем! А она мне – мол, на диете я…

– Ну вот, а ты кипятишься, – так же спокойно оборвала ее Аллочка. – Да и не похожа она на деревенскую, вон какая цаца…

Однако Веруньку было не остановить. Не заметив хозяйкиной реплики, она вовсю меня честила:

– … а тока какая такая у нее диета, не пойму я! Принесла я ей чай, а она в него аж семь ложек сахера поклала!! Я считала!

– Счетовод, блин, – не выдержала я и вошла на кухню. – Тебя чего, Евгений Евгеньевич не предупреждал, чтобы ты язык свой попридержала?

Верунька в это время водила кисточкой по лицу полулежащей на угловом диванчике Аллочки – накладывала желтковую маску. Увидев меня, она отставила в сторону миску с кисточкой, уперла руки в боки и завопила как скорая помощь:

– А! Явилася! Кой – чего и вспомнить нельзя, как оно всплывает!

– Леди! – стиснула я зубы и напомнила себе что я в гостях. – Вы б за речью своей следили!

– А ты мне рот – то не затыкай! – задиристо ответила Верунька и полуобернулась к хозяйке. – А еще, Алла Петровна, эта перед вашим мужем хвостом крутит, сиськами трясет! Давно примечаю, а сегодня аж сердце не выдержало! Выслала меня подальше – и ну прям на террасе охмурять Евгения Евгеньевича!

И тут мое терпение лопнуло. Строевым шагом я дошла до мойки, по пути схватила кружку с недопитым чаем, налила в нее воды и внятно, не стесняясь, начитала заговор на килы.

– Чего-й ты там бормочешь? – подозрительно осведомилась Верунька.

Я запечатала заклинание и молча вылила воду на Веруньку.

– Аааа! – заголосила она.

– Что случилось? – с трудом шевеля скованными подсохшим желтком губами, осведомилась Аллочка. На глазах у нее лежали чайные тампоны – и слава богу. Не надо ей всего видеть.

Я подхватила мисочку со взбитым желтком, кисточку, и принялась старательно наносить маску, приговаривая:

– Все нормально, не переживайте.

– Допрыгалась Верка? – усмехнулась Аллочка.

– Ну, – со вздохом призналась я. – Водой ее облила, чтоб успокоилась. А насчет того что я Евгения Евгеньевича охмуряю – врет!

Алла едва заметно улыбнулась.

– Я знаю, кого ты тут охмуряешь.

Я пристыжено заткнулась. Это что, так заметно? Мы помолчали, потом хозяйка в сердцах бросила:

– Да помолчи ты ради бога, уши закладывает уже.

Я покосилась на усердно визжащую на одной ноте Веруньку. Та на минуту закрыла рот, всхлипнула, и принялась жаловаться на жизнь.

– Вот она, благодарность – то людская! Столько лет тута проработала, обстирывала всех, обшивала, кормила, дерьмо за вами выносила…

– Чего – чего ты за нами выносила? – изумленно переспросила Аллочка.

Верунька осеклась, поняв что слегка увлеклась, подумала и зарыдала горше прежнего:

– Вот, дожилась на старости лет, никакого уважении я и почитания, всяк меня обидеть норовит, бедная я бедная!

Я аккуратно подцепила последнюю капельку желтка, нанесла ее на кожу Аллочки и обернулась в безвинной жертве. Лицо ее уже расцвело красными точками размером с копеечку. Я аж удивилась, что так быстро подействовало. Сама я килы не разу не сажала, но технологию знала. Скоро по центру «копеечки» должна под кожей вылезти жутко болючая горошинка, полная гноя. Это и есть кила. Лечить ее сложно – потому как гнойная сумка под кожей, и «соска», как называла это бабушка, то есть выхода наружу нет. Не выдавить килу, словно обычный прыщ.

Мне килы запомнились по одному случаю. Когда я жила в детстве у бабушки, та подсадила их местной почтальонше. И за дело – мерзавка рылась по посылкам. Вроде бы мелочь, скажете вы, недостойная такого наказания? Как сказать… Деревенька у нас была небольшая, в основном из пенсионеров, которые остались доживать свой век на обжитом месте, молодежь, как и везде, устремилась в город. И вот для тех бабулек, что приходили со слезами к моей бабушке – разоренная посылка была вовсе не мелочь. Они, бедные, все на пенсию жили, с трудом концы с концами сводили, а в тех посылках им взрослые дети обычно посылали что – нибудь вкусненькое, что б порадовалась старушка – мать. А старушка получала из всей посылки дай бог если четверть.

Бабушка моя долго увещевала Таньку – почтальонку, мол, брось кражами у старух промышлять. Та лишь делала круглые глаза – мол, о чем вы? У нее у самой было двое детей, и потому бабушка колебалась, не спешила с наказанием. Понимала, каково одной ребятишек поднимать.

Однако сколько веревочке не виться, а конец все равно будет. Карасиха, наша соседка, съездила к сыну по зиме в город и вернулась в слезах. Оказывается, сынок уж полгода как устроился на прилично оплачиваемую работу и потому с каждой зарплаты отправлял ей по посылке с консервами, печеньем и обожаемой Карасихой сгущенкой. Ни одной посылки она не получила. Все это бедная соседка, плача, рассказывала у нас на кухне. Я знала, чего она так расстроена – у нее эти полгода как раз тяжкие были. Картошку у нее по осени всю подчистую выкопали неизвестные лица, а как в деревне без картошки зимовать? Да и приболела она тогда, заготовок не смогла наделать.

Бабушка молча выслушала Карасиху, погладила ее по плечу и велела идти домой.

А у почтальонши на следующий день выступили килы.

Когда мы с бабушкой навестили ее в больнице, ее уже пытались лечить. Врачи славно потрудились, вскрывая килы и отсасывая гной, а было их столько, что на лице у Тани не было и миллиметра, свободного от них. И вот утерли хирурги пот, забинтовали ее лицо, а когда рубчики поджили – килы полезли по-новому на освобожденную кожу.

Я видела, как Таня при виде бабушки немедля кинулась на колени, и взахлеб принялась умолять ее о помощи.

– Поняла, за что тебе это было? – спросила бабушка.

Таня истово кивала головой и рыдала.

Больше жалоб на нее с тех пор не было.

Верунька же по—прежнему завывала, сидя на табуреточке. Я отставила в сторону пустую миску, взмахнула руками и очень натурально удивилась:

– Ой! А чего это у тебя с лицом – то?

Та, не обращая внимания на меня, усердно рыдала.

– Вера! – я придала голосу тревожность, схватила со столика зеркальце и подала ей. – Ну-ка, посмотрись!

Та наконец замолчала, схватила зеркальце и поднесла его к лицу. С минуту она рассматривала себя, после чего с каким – то недоумением спросила:

– А чего-й это у меня с рожей-то приключилось?

И тут как по заказу прямо на кончике носа вспухла горошина килы. Верунька нахмурилась, подняла руку, чтобы ощупать ее, коснулась и заорала благим матом. Мда… Говорили мне, что килы – вещь жутко болючая…

От ее вопля Аллочка вздрогнула, чайные тампоны свалились с глаз и она запричитала:

– Вера! Ну что вы кричите, словно вас режут! Ой…

Ужас в ее глазах плескался самый неподдельный. Аллочка махом вспорхнула на спинку дивана и во все глаза смотрела на Веруньку.

– Тихо – тихо, – успокоила я ее. – Не разговаривайте, Алла, у вас маска и так трещинами уже пошла!

Та посмотрела на меня ясными голубыми глазами на фоне желтой от кожи маски и стараясь не разжимать губ, прошипела:

– Скорую! Срочно! Не дай бог она тут позаражает всех!

– Конечно – конечно! – заверила я ее и потянулась к трубке телефона.

Оставшееся время до приезда скорой Аллочка просидела на спинке дивана, словно воробушек на жердочке, а я успокаивала Веруньку.

– Неоткуда мне энтой заразе было прилипнуть, – рыдала она. – Я ж завсегда руки мою, постоянно с кометом да доместосом вожусь – стерильная я! Да и медосмотр меня Алла Петровна каждые три месяца проходить заставляет!

– А это не зараза, – с постной миной святоши вещала я. – Это наказанье Божье такое. Злобы в тебе много, копилась она, копилась – и вот, прорвалась на волюшку.

– Да откуда во мне злоба? – подняла на меня Верунька несчастные глаза. – Я завсегда и пшена голубям насыплю, и копеечку нищему у церкви дам!

На ее лицо уже было страшно смотреть. Центральная часть уже полностью покрылась багровыми горошинами. Я вздохнула и посоветовала:

– Ты это… Библию купи.

– Поможет? – обрадовалась Верунька.

– Да погоди ты. Купишь Библию – читай ее, особенно Нагорную проповедь.

– А ты мне ее на бумажке напиши, – сквозь слезы попросила несчастная.

– В Библии прочтешь, – отмахнулась я. – Евангелие от Матфея, пятая глава.

– Поможет? – уставилась она на меня заплывшими от кил глазами.

– Поможет, – вздохнула я, – коль сердцем примешь Христа, покаешься да уверуешь.

– Господи, прости меня, грешную! – Верунька немедленно подняла глаза к потолку и принялась истово вещать: – Верую я в тебя, Господи, а еще больше уверую, как излечишь меня!

– Не, – поморщилась я. – Баш на баш тут не работает.

– А как работает? – снова зарыдала она.

– А вот так: ты к Господу хорошо, так ведь Он – то к тебе еще лучше!

– Свечку поставлю! – снова понеслось в потолок. – Большую! Две!

Я тяжко вздохнула.

– Я ж говорю – баш на баш не работает.

– Я просто так поставлю, из уважения, – быстро сказала Верунька.

Я хмыкнула.

– Ладно, читай Библию. Как дойдет до сердца Слово Божье да покаешься – тогда и молись, что б излечил он тебя. Ясно?

– Ясно, – Верунька уткнулась в зеркало, посмотрела на лицо и зарыдала горше прежнего.

Тут на пороге появился озабоченный Буйвол:

– Девушки, а с кем у нас тут плохо? Скорая у ворот стоит, говорят что к нам.

– Скорее веди врачей! – простонала Аллочка со спинки дивана.

– Господи, – у Буйвола аж голос сел при виде ее желтого лица. – Что это с тобой?

– Скорее врача, чего тянешь! – нервно закричала она.

Буйвол испарился, чтобы через минуту появиться в сопровождении врачей.

– Ну чего вы как черепахи тащитесь, жена умрет – пристрелю к черту! – подгонял он медперсонал.

В кухню влетела запыхавшаяся пожилая врачиха с саквояжиком и молоденькая медсестричка.

– С кем тут плохо? – отдуваясь, спросили они.

– Вот! – скорбно указал Буйвол на Аллочку.

– Вот! – плаксиво указала она на Верочку.

Медперсонал недоуменно посмотрел на Буйвола.

Ну, чего тележитесь? – рявкнул он.

– Не кричите, Евгений Евгеньевич, это грех, Богу сие неугодно, – благочестиво сказала Верунька, оторвалась от зеркальца и повернулась лицом к общественности.

– Господи…, – сказала врачиха.

– Что за черт? – сказал Буйвол.

– Ой, мамочки! – взвизгнула медсестричка.

– Это сильно заразно, да? – побледнела Аллочка.

Врачиха подошла к Веруньке, осмотрела ее лицо, надавила пальцем в перчатке на одну из кил и Верунька, тонко вскрикнув, брякнулась от боли в обморок.

– Носилки! – резко бросила врачиха медсестричке.

Та стремглав кинулась из комнаты.

– Это что еще за пердимонокль? – несколько растерянно вопрошал Буйвол.

– Я с таким в первый раз встречаюсь, – развела руками женщина. – Сейчас довезем до больницы, там разберутся.

– А это заразно? – не отставала Аллочка.

– Не знаю, – снова пожала плечами докторша.

– А с женой – то моей что? – возопил Буйвол.

– А что с ней? – недоуменно уставилась я на него.

– Так а вот! – ткнул он в Аллочку.

Мы с ней переглянулись и рассмеялись. Я – от души, Аллочка – с трудом преодолевая засохший желток.

– Маска это на мне, маска! – пояснила она.

– Так ты не больна? – уточнил Буйвол.

– Пока нет! – со значением сказала Алла и кивнула на Веруньку. – А там уж – как Бог даст!

Тут прибежала медсестричка и водитель с носилками, и Веруньку понесли в машину. Провожать мы ее вышли всем миром.

Стояли на крылечке со скорбными минами и только что платочками не махали. Жаль, что она оценить этого в силу своего беспамятства не могла. Хотя нет. Уже когда ее запихивали в машину, она очнулась, оглянулась вокруг себя страдающим взором и тихо прошептала:

– Люди добрые, дайте Библию…

– Чего-чего она там шепчет? – тихонько спросил Буйвол у жены.

– В библиотеке она есть, на полке возле сейфа стоит, – так же тихо прошелестела Верунька.

Я быстренько помчалась в библиотеку, отыскала там Библию и, вернувшись, положила ее Веруньке на грудь.

– Ну вот теперь и помирать можно, – сказала она и прикрыла глаза.

– Все так плохо? – побледнел Буйвол.

– В больнице разберутся, – как всегда ответила докторша, вскочила в машину и они уехали.

Наш дедок с тоской смотрел им вслед и шептал:

– Господи, Верунька, как же мы без тебя…

Я с недоумением на него покосилась. Нашел кого жалеть.

– А чего это ты так по ней убиваешься? – ровно спросила Аллочка.

– Так а как же! Готовить то кто, вы будете?

Мы с ней синхронно переглянулись и помотали головой.

– Вот то – то и оно! Все, баста, карапузики, буду теперь гастрит на старости лет зарабатывать, всухомятку хлеб жевать! Ох-ох, дожился! – сурово поглядел на нас Буйвол.

Мы съежились под его взглядом.

– Баб – полный дом, а борщ сварить некому! – не унимался он.

Аллочка очнулась, вскинула голову и холодно осведомилась:

– Где это ты, Женя, баб увидел?

– Я не про тебя, – осекся он. – Я вообще – ну что за ерунда, что за молодежь пошла – готовить не умеют и не хотят!

– Можно пиццу заказывать, – пискнула я.

– Вот – вот! – смерил он меня тяжелым взглядом. – Я про что и говорю! Ну, молодежь!

– Чего нервничаешь? – так же невозмутимо сказала Аллочка. – Завтра съезжу в агентство, подберут нам новую стряпуху. На двадцать тысяч, что мы Вере платим, много охотников наберется.

– Сколько – сколько? – ахнул кто – то у дверей.

Мы обернулись. Там стояла темненькая востроносая девчонка из горничных и не смущаясь смотрела на нас.

– Светка, тебе чего? – бесцеремонно осведомился Буйвол.

– Да я случайно вот услышала, – не опустила девчонка взгляда. – Никак повариху надо? Так я могу!

– Что, серьезно? – обрадовался Буйвол.

– Ой, вы бы знали, какие я торты пеку – пальчики оближешь! – скромно призналась девчонка.

– На кухню! – тут же распорядился дедок, лучась довольством.

– А, простите, мне платить будут как горничной, или как Вере? – осведомилась востроносая.

– Не обижу, – отмахнулся Буйвол. – Иди ужин собирай, а то вон уж семь, а мы еще и за стол не сели. Сколько времени тебе надо, чтобы на скорую руку чего – нибудь сварганить?

– Полчасика, – улыбнулась девица и исчезла.

– Так что, в агентство не пойдем? – осведомилась Алла у мужа.

– Посмотрим, чем она нас на ужин накормит, – рассудил Буйвол. – Вкусно будет – оставлю ее на кухне и на Верунькиной зарплате, а нет – так снова в горничные разжалую.

– А что, такая разница в зарплате?

– Да, – кивнула Алла. – Горничные получают по десять тысяч, а повариха – двадцать.

– А почему такая дискриминация? – удивилась я. – Верунька вроде не упахивалась на кухне, а вот девчонки целый день по дому шуршат, ни разу их присевшими не видела.

– Так а я пожрать люблю, – скромно признался Буйвол.

Я посмотрела на его объемистое брюшко и слегка улыбнулась. Понятно, чего Верунька такую власть в доме взяла, совсем обнаглела.

Мы присели в беседку и принялись обсуждать случившееся.

– Ты, Ал, завтра давай в больницу на обследование, не дай Бог с тобой такая же ерунда приключится, – заботливо говорил Буйвол.

Ту аж передернуло от представившейся перспективы.

– Если сильно заразно – то я мансарду в гостевом домике занимаю! – заявила я.

Супруги переглянулись и посмотрели на меня с недоумением:

– Так он же закрытый уж который год, мы туда даже и не заходим, – озадаченно молвил Буйвол.

– Именно, – кивнула я. – У одной моей знакомой что – то сильно заразное муж из командировки привез, так потом санэпидемстанция к ней приехала и все – все в квартире залила какой – то клейкой жидкостью, она потом воняла на весь квартал и отмыть ее не удалось. Дезинфицируют они так. Так ей потом пришлось всю мебель выкидывать и капитальный ремонт делать, а жила она все это время у мамы.

– Господи, – схватилась за сердце Аллочка. – Ты что, с ума сошла? Да у меня мебель и ремонт знаешь сколько стоят?

– Так это не мне, эт санэпидемстанции объяснять будете, – пожала я плечами.

– А чего муж твоей знакомой из командировки – то привез? – тихо спросил Буйвол.

– А не знаю, она не говорит, – честными глазами посмотрела я на него.

– Так! – решительно сказала Аллочка. – Никакой санэпидемстанции мне в моем доме не надо. Ясно?

– Ясно! – закивал головой Буйвол. – А если заразное все же?

– Вылечим! – туманно, но оптимистично пообещала я.

– Кушать подано! – завопила с крыльца Светка.

– Уже? – спросили мы хором. Времени с принятия ее на должность поварихи прошло всего – то ничего.

– Уже! – улыбнулась она.

– Иди, Дениску позови, – подтолкнул меня Буйвол.

– А он спит и велел не будить, – ответила я.

– Ну ладно тогда, потом как проснется, пожует чего, – бросил дедок и рысцой направился в столовую. Я пошла за ним следом.

Еще из коридора Буйвол начал зычно вопить:

– А что, Светулька, у нас седни на ужин?

Чего – то он к поварихам неровно дышит. Прошлая была Верунька, эта же, не успела снять фартук горничной, как превратилась из Светки в Светульку.

– Не «сёдни», а «сегодня», – строго поправила его Аллочка.

– Извини, мать, – чмокнул он ее в макушку и снова завопил в сторону кухни: – Так чем порадуешь?

– Борщ у меня на ужин и тефтельки с картофельным пюре, – Светулька появилась с большим подносом, направляясь в столовую.

– Так быстро успела сготовить, что ль? – удивился дедок.

– Долго ли умеючи, – усмехнулась та.

– Молодец! – уважительно поглядел он на нее.

За ужином Буйвол наворачивал за обе щеки и знай похваливал:

– Ну, Светулька, ну угодила! Прямо как Верунька готовишь, только побыстрее! А ну-ка, налей добавочки!

Светулька радостно улыбалась и слегка краснела.

Я понюхала тарелки, с грустью отметила что новая повариха так же как и прежняя без меры кладет приправы. Ну да ничего. Это даже и к лучшему, что я уже который день почти ничего не ем – колдовство на пустой желудок удается лучше. Однако я улучила минутку и договорилась со Светой, что в моей тарелке с завтрашнего дня ни чеснока, ни лука не будет. С Верунькой фиг бы я договорилась.

Как все славно – то складывается, а то я скоро с одного чая совсем отощаю! Нет слов, на фигуру это хорошо влияет, но вот характер у меня поганый стал. Нафиг я Буйвола с Аллой стращала санэпидемстанцией? По вредности! Потому как некормленая была и нервная.

– Спасибо, все было очень вкусно, – вежливо поблагодарила Аллочка и встала из-за стола.

Я случайно глянула в окно и увидела багряное закатное небо.

– Ба-атюшки! – вскочила я.

– Чего это с тобой? – осведомился Буйвол, облизывая ложку.

– Колдовать пора! – бросила я на бегу.

– Ну-ну, – хмыкнул он.

Я обернулась на пороге столовой и твердо пообещала:

– Через полчаса Денис Ленку забудет, как прошлогодний сон. Слово даю.

– Посмотрим, – бросил он.

Я кивнула и побежала на кухню.

– Свет, дай перца, льда и мака. И воды покупной бутылку, – попросила я повариху.

– Ой, слушай, я и не знаю еще где что лежит, – развела она руками и полезла в холодильник. – Ага, вода есть, лед тоже вижу…

Так мы совместными усилиями прошарили кухню и нашли все требуемое. Я схватила ингредиенты в охапку и рванула на второй этаж.

Денис спал в тоже же позе, что я его оставила. Я осторожно убрала темную прядь со лба и слегка коснулась губами его губ. Я хотела понять – что это такое – целовать своего мужа. Как – то было странно что вот он – человек, с которым я буду жить всю отмеренную мне богом жизнь, ежедневно в течение многих лет он будет рядом, у нас родятся дети…

Странно это все было осознавать…

Встряхнувшись, я приступила к колдовству. Первым делом я заговорила на верность мак, несколько крупинок насыпала в ботинки, остальное отложила – завтра велю Светке пирог для Дэна с ним испечь.

Потом кинула в кружку с родниковой водой кусочки льда и сделала наговор на остуду. Когда растает лед – растает и вся нежность Дениса к Ленке. Вообще все хорошее из его души к ней – уберется.

И напоследок – я заговорила красный перец на жгучую любовь и осторожно сдула щепотку на лицо Дэна. Проследила, как мельчайшие оранжевые пылинки осели на его кожу, он их вдохнул и громко чихнул.

– Что за черт? – бормотнул он.

Я неторопясь намочила полотенце в остудной воду и протерла его лицо.

– Блин, холодно ведь! – вопил он из-под ткани.

Я молча улыбалась.

Вот и все, Ленка…

Нет больше у тебя мужа.

Я отняла полотенце от лица Дэна и посмотрела на него. Глаза у него были немного сонные, но это не мешало ему внимательно смотреть на меня.

– Что это было? – спокойно осведомился он.

– Я тебя умывала остудной водой, – пояснила я. – Чтобы не тосковал по Ленке.

– А с чего бы это мне по ней тосковать? – улыбнулся он, глядя на меня каким то очень мужским взглядом.

Я кивнула.

Все правильно.

Вылеченный от тоски обычно не понимает, чего он так страдал раньше. Он совершенно равнодушно смотрит на былой объект страсти, и ничто в его душе не дрогнет. Ничто не потянется…

Денис осторожно взял мою руку и приложил ее к своей щеке.

Я молча и печально улыбнулась.

Было что – то хрупкое в этом моменте – моменте, когда я поменяла судьбу этого парня.

Его губы слегка коснулись тыльной стороны моей ладони.

Я с материнской нежностью погладила его по голове ладошкой, смоченной в остудной воде.

Он прикрыл глаза и уткнулся в мою руку. Я чувствовала его дыхание кожей, чувствовала его неуверенность, чувствовала как зарождается в его душе новая нежность и новая страсть, чувствовала его боль от этого и его радость.

– Ну что с тобой? – ласково спросила я.

Он открыл глаза и шепотом, словно боясь нарушить хрустальную ясность между нами, сказал:

– Я тебя, кажется, люблю…

Я устало кивнула и опустила голову, не в силах выдержать его слегка нахмуренный, слегка изумленный, но несомненно полный смущения и нежности взгляд.

«Не обижай его хоть», – вздохнул внутренний голос.

«Я в ответе за него теперь», – резче, чем следовало, оборвала я его.

Колдовство свершилось.

Ночь мы провели с ним вместе. Наша вторая совместная ночь – отметила я про себя. Вот только теперь все было по-другому. Секса не было. Сидя на постели и прижавшись друг к другу – мы разговаривали. Нам было интересно и уютно, обсуждали какую – то чепуху и улыбались как два идиота.

В пять утра мы на цыпочках прокрались по дому и вышли погулять в предрассветный сад.

– Я тебе сейчас что – то покажу, – заговорщицким шепотом сказал он.

– Ну? – заинтересовалась я.

И он привел меня к раскидистому дереву с западной стороны дома.

– Видишь яблоньку? – шепнул он.

– Ну! – снова повторила я.

Он пошарил в ветвях, отломил одну и протянул мне.

– Так то не яблонька…, – протянула я, отрывая с веточки вишню.

– Яблонька, – упрямо сказал он, пошарился в ветвях с другой стороны и протянул мне новую ветку.

– Как не яблонька, если на ней виш… ой! – изумилась я. На этой веточке была черемуха.

– Сюрпрайз! – улыбнулся он. – Это моя гордость, я в детстве мичуринцем был, вот и напрививал на яблоньку кучу всего. Тут еще облепиха, ирга, смородина, и все разных сортов.

– Господи, первый раз такое вижу.

Я была действительно поражена.

Подошла к стволу и потянула руки вверх, ощупывая веточки в предутреннем неверном свете.

А сзади меня обнял Дэн.

Я замерла, чувствуя непонятную робость.

– Не надо! – пискнула я.

Он крепче обнял меня, прижался щекой к моей макушке и в который раз шепнул:

– Я тебя так люблю…

– Да я знаю, – вздохнула я.

– Я зря к тебе со своими чувствами, да? – невесело усмехнулся он и отпустил меня. Сел прямо на землю под своей чудо – яблонькой и обхватил себя руками. – Извини. Я забыл, что у тебя уже есть парень.

– Какой парень? – вырвалось у меня.

– Который считает, что тебе нужно похудеть, – усмехнулся Дэн, внимательно оглядывая мою фигуру.

– Да я так ляпнула, чтобы твой отец ко мне за обедом не прикапывался!

– Парня нет? – в упор спросил он.

– Да кому я нужна, – в припадке честности созналась я. Обычно я этого не люблю говорить. Но из песни слов не выкинешь – мне скоро тридцать, подружки замужем, а я словно в монашки собралась. И не от моральной стойкости, а потому как вариантов нет. Грустно это.

– Иди ко мне, – радостно ухмыльнулся он, протягивая руку.

– А зачем? – опасливо спросила я.

Он не стал объяснять и не оставил мне вариантов. Он просто схватил меня за руку, дернул на себя, миг – и я в сложной позиции, Камасутра, страница сто пять для продвинутых – сижу на нем верхом, коленки в землю, одной рукой цепляюсь за яблоньку.