Текст книги "Жизнь мага. Алистер Кроули"

Автор книги: Мартин Бут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 39 страниц)

По современным стандартам одежду Кроули следует признать неподходящей. Все остальные члены группы были одеты в твид и фланель, но одежда Кроули, который перед началом экспедиции путешествовал по миру, была по большей части куплена в Индии. Иные вещи были сшиты из некачественной материи, а иные – из хлопка. Современное неписаное правило альпинистов, которое гласит: «Хлопок убивает», поскольку он не способен сохранять тепло, не было известно в то время. К счастью, Кноулз дал Кроули рубашку из уэльской фланели, и эта рубашка не подводила его на протяжении всего похода, только протёрлась на локтях. Его костюм довершали альпинистские ботинки, «кошки», изобретённые Экенштай-ном, и индийский тюрбан.

Чтобы продвигаться вверх по леднику, а также устраивать палаточные лагеря и склады провизии, группа разделилась натри части. Кроули и около двадцати носильщиков шли первыми. Наконец-то он был в своей стихии: одинокий первопроходец в сопровождении преданных последователей. Подобно многим, побывавшим здесь до него и пришедшим после, он был ошеломлён величием горной цепи Каракорум. Через некоторое время «одиночество начало оказывать своё благотворное действие. В горах осознание незначительности размеров человеческого тела избавляет человека от самодовольной уверенности в том, что он – венец природы. И в этом ощущении нет ничего унизительного; напротив, человек чувствует смирение, которое становится опорой для самоотверженности. Она же, в свою очередь, восстанавливает в душе человека равновесие, побуждая его отождествлять себя со вселенной, столь незначительной частью которой является его физическая оболочка». Пфанль и Уэсли с восьмьюдесятью носильщиками отставали от Кроули на день. За ними следовали Экенштайн, Ноулз и Гийярмо и оставшиеся носильщики.

Не принимая в расчёт медлительного кучера и патанов, Кроули восхищался носильщиками, которых он нанял и которые совершали восхождение вместе с ним. Эти люди были, как он считал, «сама невинность, сама честность, сама преданность, сама человеческая доброта. Все они были в высшей степени смелы и бодры, даже перед лицом таких испытаний, которые сулили им неминуемую и страшную смерть». На них была одежда из козлиных шкур, ноги их были обёрнуты в лохмотья и перетянуты ремнями из козлиной кожи, и такая обувь очень затрудняла для них восхождение по льду. Чтобы защитить глаза от ослепляющего блеска снега, они отращивали длинные волосы, которые по-африкански заплетали во множество мелких косичек, свисавших им на лицо.

На уровне трёх четвертей высоты ледника Балторо, в месте под названием ледяное поле Конкордия, к К2 поднимался ледник меньшего размера, Годвин-Остен. Кроули добрался до этой точки 16 июня и своими глазами увидел цель всей экспедиции, возвышающуюся над ним. Гора выглядела величественно и завораживающе, но Кроули, отставив в сторону романтику, стал осматривать её на предмет маршрута, наиболее удобного для восхождения.

Будучи ответственным за определение места для устроения палаточных лагерей, Кроули настоял, чтобы Лагерь VIII был организован на высоте 16 592 фута в месте, находящемся непосредственно под вершиной, вздымавшейся прямо над ним. С этой точки становилось абсолютно ясно, что лучший маршрут восхождения пролегает по восточной и юго-восточной сторонам склона. В течение следующих двух дней Кроули продолжал восхождение, устроив Лагерь IX под нависающими ледяными наростами высотой в несколько тысяч футов и Лагерь X на высоте 18 733 фута на открытом месте, чтобы избежать лавины. Остановившись здесь вместе с носильщиками, он ждал, когда к нему присоединятся остальные. Но как только Пфанль, Уэсли, Ноулз и доктор добрались до этого места, начался буран, не прекращавшийся до 27 июня, когда к ним поднялся Экенштайн, неся с собой свежий хлеб и мясо.

Альпинисты устроили общий совет и приняли решение, что, поскольку Экенштайн и Ноулз чувствуют себя плохо, первую попытку покорить вершину сделают Кроули, Пфанль и Гийярмо. Однако погода вновь испортилась, и со 2 по 6 июля постоянно шёл снег.

Пфанль и Уэсли обследовали северо-восточный гребень горы, ведущий к вершине, и объявили, что он проходим. Кроули не был согласен, но большинство оказалось против него, поэтому группа альпинистов поднялась вверх по хребту, чтобы основать Лагерь XI. Отсюда, несмотря на ослеплявший его снег – ощущение, по его описанию, напоминающее набившийся в глаза раскалённый песок, – Кроули совершил несколько разведочных восхождений по направлению к вершине и достиг высоты около 22 тысяч футов. Позднее Экенштайн утверждал, что Уэсли и Гийярмо достигли той же высоты 10 июля, но, согласно официальным данным, им удалось подняться не выше чем на 21 653 фута. Какой бы ни была правда, но в течение семи лет это было рекордное по высоте восхождение, а на К2 этот рекорд не был побит вплоть до 1939 года. Сама же вершина оставалась непокорённой до 1954 года, когда прошло уже более шести лет со дня смерти Кроули.

Воспаление глаз, вызванное слепящим снегом, было не единственной проблемой Кроули. К12 июля он уже страдал от несварения желудка и запора (заболеваний нередких на больших высотах), у него было затруднено дыхание, а температура поднялась до 39,5°. Это была малярия. Во сне его лихорадило, а вследствие высокой температуры и кислородного голодания у него начались галлюцинации. Позднее Кроули говорил, что установил рекорд, заболев малярией на самой большой высоте; возможно, этот рекорд не побит до сих пор. Время, не занятое скалолазанием, Кроули посвящал поэзии (он утверждал, что здесь он побил рекорд Шелли, написавшего стихотворение сидя на альпийском леднике) и придумыванию рифм к сложным словам. Кроме того, он читал книги из своей уже поредевшей, но всё ещё находившейся при нём библиотеки.

Лагерная жизнь была нелёгкой. Постеленные на землю коврики и пробковые матрасы не обеспечивали никакого удобства. Палатки были хорошо приспособлены для таких походов, но в конце экспедиции альпинисты были вынуждены находиться в них целыми днями на положении узников, поддерживая тепло при помощи кашмирской печки кангри, которую топили древесным углём. Сам этот уголь приходилось хранить в палатках, чтобы он не промок. Было трудно готовить горячую еду, в которой они отчаянно нуждались. На такой высоте требовалось два часа на то, чтобы вскипятить воду, и десять – на то, чтобы потушить баранину. Все члены экспедиции жестоко страдали от холода, хотя обмороженных среди них не было. Кроме того, все они потеряли в весе, даже Кроули, чей метод подготовки к экспедициям исключал акклиматизацию и представлял собой накопление в организме больших запасов жира, который сжигался в процессе восхождения от прилагаемых усилий.

С середины июля болезни начали одолевать и остальных. У Ноулза и Гийярмо была непрекращающаяся простуда, у Пфанля началась клаустрофобия, Экенштайна и Ноулза охватило необычайное беспокойство по поводу вспышки холеры в Кашмире, а Уэсли не мог думать ни о чём, кроме еды, вплоть до того, что начал воровать еду из общих запасов. Казалось, только Кроули и Гийярмо удалось в этой обстановке сохранить здравый рассудок и чувство юмора. Когда Пфанль и Уэсли начали подвергать сомнению способности Экенштайна как руководителя группы, им было предложено попробовать подняться выше по склону. Они согласились и поднялись вверх, чтобы основать Лагерь ХII на высоте примерно 21 тысячи футов. Но вскоре после того, как эта высота была достигнута, они послали вниз носильщика с известием, что Пфанль заболел. Гийярмо отправился на помощь и нашёл Пфанля кричащим от боли из-за отёка обоих лёгких. Его успокоили при помощи морфия и начали строить планы о том, чтобы спустить австрийца с горы. Потом погода прояснилась, и последовало два дня, в течение которых вершина могла быть покорена, но всё это время ушло на лечение Пфанля.

Сказать, что Кроули был раздосадован, значит ничего не сказать. Он объявил Экенштайну, что если бы тот включил в группу только самого себя, Кроули и Ноулза, у них было бы больше шансов покорить К2. Но это была несправедливая критика, поскольку троих оказалось бы недостаточно в случае серьёзной травмы или болезни. Единственной ошибкой Экенштайна был подбор членов команды. Пока Гийярмо спускал Пфанля с ледника Балторо, погода испортилась, и оставшиеся альпинисты были вынуждены пробыть в Лагере XI с 21 июля по 4 августа. 23 июля Гийярмо вернулся; он на четвереньках выполз из полумрака. Один. Сопровождавший его носильщик соскользнул в расщелину, и доктор, перерубив верёвку, которой они были связаны, продолжил путь в одиночестве, бросив носильщика на произвол судьбы. Экенштайн и Кроули ужаснулись той бесчувственности, с которой он оставил несчастного в беде, даже несмотря на то, что выбора у него, казалось бы, не было, и немедленно спустились с горы, чтобы спасти носильщика. Утром 1 августа буран усилился. Малярия Кроули снова дала о себе знать повысившейся температурой, а к ней добавились понос и рвота: содержание сахара в его крови было необычайно низким. Экенштайн тоже заболел, возможно, от переутомления. Через три дня буря наконец утихла, и группа вернулась в Лагерь IX. 12 августа безо всякой видимой причины Уэсли предложили покинуть группу, а Пфанль, будучи его другом, присоединился к нему из солидарности.

Ещё через два дня оставшиеся члены экспедиции со своими носильщиками спустились в Лагерь I. Попытка покорения К2 была завершена.

Кроули провёл наК2 шестьдесят восемь дней, на два дня дольше, чем все остальные, и установил рекорд по длительности нахождения на такой высоте. На этот период пришлось только восемь дней ясной погоды. Команде Экенштайна не удалось покорить вершину, но они стали первыми, кто попытался это сделать, и побили все рекорды по длительности пребывания на подобной высоте.

У подножия ледника Балторо группа разделилась. Экенштайн и Ноулз, обеспокоенные вспышкой холеры, выбрали для возвращения другой путь, тогда как Кроули и Гийярмо возвращались по собственным следам. Как только они добрались до мест, заселённых людьми, где можно было купить свежие фрукты и мясо, здоровье Кроули улучшилось, а настроение повысилось. Чтобы присоединиться к Экенштайну и Ноулзу, он на плоту проплыл из Аскола в Скарду, затем по суше направился к Сринагару, по дороге встретив Эрнста Рэдклиффа, помощника главы лесного хозяйства Кашмира, в его лагере в Гуниале (нынешнем Гултари). Он накормил и напоил путешественников, а также предоставил им возможность принять горячую ванну.

Шестого сентября, после 132 дней похода, группа прибыла наконец в Сринагар, и на этом экспедиция закончилась. Кроули задержался в Индии, чтобы поохотиться с Рэдклиффом. 30 сентября он на поезде приехал в Бомбей, сбрил бороду и забронировал место на судне «Египет». Преодолев Аденский залив и проведя один день в карантине как человек, прибывший из Индии, Кроули оказался в Египте и направился в Каир, где и поселился вотеле «Шеферд».

Его образ жизни и характер постепенно приходили в норму. Он избегал осматривать пирамиды, потому что ему не хотелось ощущать на себе «тяжёлый взгляд четы-рёх тысячелетий». Наняв секретаря, он диктовал свои путевые заметки и, по его собственному выражению, «купался в телесных наслаждениях». 5 ноября 1902 года он покинул Каир и направился в Париж. Его позвал к себе Джеральд Келли, у которого была теперь студия на улице Шампань-Премьер, рядом с бульваром Монпарнас.

ГЛАВА 7
Появляется Роза мира

Оказавшись в Париже и желая возобновить оборвавшиеся связи со своей предыдущей жизнью, Кроули посетил Мазерса, которого, несмотря на опасения, возникшие у него во время разговоров с Беннетом, очень хотел увидеть вновь. Кроули по-прежнему уважал в Мазерсе мага, хотя теперь считал себя уже равным ему и хотел рассказать обо всём, чему научился во время своих путешествий. Кроме того, он рассчитывал забрать некоторые из своих книг и вещей, оставленных на попечение Мазерса.

Встреча в квартире Мазерса на улице Сен-Венсан на Монмартре прошла в натянутой обстановке. Мазерсу были одинаково неинтересны как увлечение Кроули восточными религиями, так и его подвиги на К2, поэтому он выслушал Кроули молча. Кроули, вопреки обыкновению, не стал вдаваться в подробности своего рассказа. Что касается оставленных вещей, то Мазере отдал ему книги, но объявил, что остальные вещи, включая дорогостоящий несессер, пока недоступны, поскольку Мазере меняет квартиру и вещи упакованы. Кроули так никогда и не получил свои вещи назад. Почти наверняка Мазере, нуждавшийся в деньгах, продал или заложил их.

Главной мыслью Кроули о Мазерсе была уверенность в том, что Мазере является чёрным магом, которому не удалось вызвать своего Ангела-хранителя, но который, тем не менее, сумел вызвать злые силы и демонов. Но это была лишь одна из причин неминуемого разрыва между ними. Самолюбие Мазерса позволяло ему терпеть рядом с собой только мелких и незначительных магов, а Кроули не был согласен на вспомогательную роль. Кроме того, Кроули увидел себя будущим руководителем «Золотой Зари» или хотя бы своего собственного ордена. За такое непослушание Кроули предстояло пострадать. Мазере нанял женщину средних лет, фигурирующую в записях Кроули просто как миссис М., чтобы она магическими средствами воздействовала на Кроули. Она пригласила Кроули на чашку чая, и во время чаепития он обнаружил, что постепенно погружается в состояние некой летаргии, причём его рука чувствовала в это время какие-то бархатистые прикосновения. Миссис М. подошла и склонилась над ним, кончиками пальцев коснувшись его запястья. Её волосы спадали каскадом локонов, и это была уже не женщина средних лет, а молодая и прекрасная девушка. Кроули пришёл в чувство и отнял свою руку. В этот момент она отпрянула от него, а затем снова приблизилась, ещё прекраснее, чем прежде, и быстрая, как кошка. Внезапно она вспрыгнула к нему на колени и попыталась прижать свои губы к его губам. Он поймал её и ухватил за руку. Вокруг её вьющихся волос светилась зеленоватая аура, как будто она была вампиром. Потом её светлые волосы сделались седыми. Её кожа сморщилась, а глаза погасли. Она превратилась в старуху, затряслась и быстро вышла из комнаты. Неизвестно, насколько правдива эта история. Когда Кроули пересказал её Джеральду Кел л и, художник не придал ей значения, приняв этот рассказ за чистый вымысел.

Окончательный же разрыв с Мазерсом наступил, когда Кроули в сопровождении Джорджа Сесиля Джоунса однажды вечером ворвался в квартиру Мазерса на улице Сен-Венсан, чтобы забрать магические одеяния и предметы культа, которые были куплены на деньги Кроули и владельцем которых он себя считал.

Кроули намеревался, вернувшись из своего путешествия, спокойно приняться за магические занятия и подготовку к Операции Абрамелина, однако ссора с Мазер-сом, а также его собственный интерес к буддизму отвлекли его. В это время Кроули до определённой степени считал себя буддистом и, в этом качестве, верил, что природа гораздо более важна, чем люди. Субъективные оценки, как он считал, должны бытьотменены, «если и есть хоть что-нибудь, на что стоит тратить время, то найти это можно, лишь отвернувшись от всего преходящего». Эта циничная позиция станет впоследствии краеугольным камнем его жизни.

Париж ко времени приезда туда Кроули в конце 1902 года был живым и энергичным городом. Наступил модерн, «прекрасная эпоха», художественная жизнь кипела. Клайв Белл в своих мемуарах писал о Париже начала века как о городе кафе-шантанов, баров и бистро, мюзик-холлов и борделей, городе «омнибусов, жёлтых фиакров и водителей в сияющих белых цилиндрах… городе хорошей жизни и низких цен». В этот свой визит Кроули остался в Париже до марта 1903 года, но ещё много лет он был частым гостем в этом городе.

Артистический мир, где Кроули предстояло вращаться и куда ввёл его Джеральд Келли, доставлял ему большое удовольствие. Здесь он с готовностью присоединился к тем многочисленным эксцентричным оригиналам, которые потакали своим желаниям, подражая артистическим прожигателям жизни. В Англии, как утверждал Кроули, любая «искра индивидуальности рассматривалась как нарушение приличий», тогда как во Франции проявления индивидуальности поощрялись, художники и мыслители становились объектами всеобщего признания, уважения, даже благоговения.

Келли, способный, образованный и обаятельный молодой человек, к этому времени прожил в Париже уже около года и как художник быстро приобретал известность. Считаясь своим в интеллектуальных кругах, он был знаком со старшими импрессионистами Клодом Моне и Эдгаром Дега, скульпторами Огюстом Роденом и Аристидом Майолем и являлся близким другом писателя Марселя Швоба. Он писал портреты за довольно большие деньги, пополнял свой доход при помощи пейзажей, а его первые картины были выставлены на осеннем Салоне 1902 года. Это были портреты его сестры Роуз, гостившей у него несколько месяцев.

Подобно Кроули, Келли был любителем женщин. Он регулярно влюблялся и разочаровывался, а однажды едва не женился на женщине по имени Сибил Мегинс или, по версии некоторых, Маггинс. Одна из двух сестёр Келли, возможно Роуз, спешно приехала в Париж, чтобы огласить семейный ультиматум: если Келли женится, семья перестанет помогать ему деньгами. Однако к моменту приезда сестры женщина успела утомить Келли, и он pa– j зорвал помолвку. Весьма вероятно, что временами одна и та же женщина бывала любовницей как Келли, так и Кроули, возможны также единичные случаи гомосексуальных сношений между ними. Иногда в письмах к Келли Кроули подписывался именем Мод.

При посредничестве Келли Кроули познакомился с Роденом, придя в мастерскую старого скульптора. В это время Родена активно критиковали в прессе за статую французского писателя Оноре де Бальзака. Кроули не разделял эту критику и посвятил скульптуре сонет. Роден, которому приятна была похвала молодого человека,

предложил Кроули написать по стихотворению в честь каждой из его лучших скульптур. Кроули, польщённый и полный желания отблагодарить скульптора за такую честь, написал несколько стихотворений, которые впоследствии были опубликованы под заголовком «Роден в стихах» и проиллюстрированы литографиями, сделанными самим скульптором.

Ещё одним человеком, с которым Кроули познакомился благодаря Келли, был Марсель Швоб. Знаменитый эссеист и учёный, Швоб жил в роскошно обставленной квартире на острове Сен-Луи со своей женой слугой-китайцем. Жизнь Швоба была нелёгкой. Общество периодически травило его. Он становился объектом антисемитских выпадов, был женат на Маргерит Морено, которая в прошлом была актрисой, кроме того, говорили, что он спит со своим слугой-китайцем. Несмотря на своё положение, близкое к положению изгоя, Швоб устраивал у себя дома литературные вечера. Именно там Кроули свёл знакомство с несколькими писателями. Одним из них был Арнольд Беннет.

Беннет, которому ко времени их знакомства было немного за тридцать и который именовал себя в это время Енохом Арнольдом Беннетом, опубликовал свой первый значительный роман под названием «Анна пяти городов» в 1902 году. Он переехал в Париж и снимал квартиру по адресу: улица Калэ, 4, на Монмартре. Это был неуклюжий, иногда грубоватый человек, и Кроули заметил, что он «чувствовал себя неловко, оказавшись в Париже, в обществе воспитанных и образованных людей», однако, добавляет Кроули, «он был очень польщён той щедрой долей уважения, которой дарили его все окружающие только за то, что он был романистом. Его манера говорить и его внешность не возбуждали никаких насмешек в литературных кругах Парижа». Они стали хорошими знакомыми, и Кроули не отказал себе в удовольствии продемонстрировать Беннету вкус к хорошей жизни, которую тот, как состоятельный писатель, мог себе позволить.

Один пример благородства Кроули был записан обоими – как им самим, так и Беннетом – в их дневниках за апрель 1904 года. Кроули пригласил романиста на обед в «Пайяр». Этот небольшой и скромный на вид ресторан считался одним из лучших в Париже. Кроули заметил, как его гость «был абсолютно сражён почтительным обращением метрдотеля, который оченьхорошо меня знал, а его изумление от той роскошной обстановки, в которую он попал, было по-детски очаровательным». Кроули обратил внимание и на то, как «особый говор Беннета» – Бен-нет был родом из Стаффордшира и ещё не избавился от своего северного акцента – «сделал его английскую речь восхитительно косноязычной». Что касается записи в дневнике Беннета, то она гласит: «В ответ на телеграмму я отправился пообедать с Алистером Кроули… На Востоке он был произведён в «ханы», поэтому на нём был красный жилет, тяжёлый от украшений, а на руке красовалось самое большое кольцо, которое мне доводилось видеть. Мне понравилось, как он выглядел. Он сказал, что некие специалисты, изучающие человеческий мозг, сообщили ему, что качество мозга определяется не количеством фактов и идей, хранящихся в нём, а числом связей и соотношений, установленных в мозгу между этими фактами и идеями. Я сказал: "Конечно"». Кроули со своими яркими жилетами и экстравагантно крупным кольцом произвёл на Беннета такое сильное впечатление, что романист написал о нём в воспоминаниях о Париже под названием «Парижские ночи», где Кроули присутствует под именем Махатмы.

Кроули был частым гостем ресторана «Пайяр». Однажды он привёл туда Клайва Белла, но тот не был подобающе одет. Кроули это не остановило. После того как им указали столик, Кроули тотчас пошёл к метрдотелю и сказал ему, что Белл является русским князем. После этого никто не обратил внимания на одежду Белла. Впоследствии Белл вспоминал, что, когда они вышли из ресторана, Кроули, как это было для него характерно, предположил, что с них взяли втридорога.

Ещё одним из любимых мест Кроули был ресторан «Белая кошка» на улице Одессы. Над рестораном располагалась небольшая комната, где собиралась «интернациональная компания писателей, художников, скульпторов, студентов и их друзей», большинство которой составляли выходцы из Великобритании и Америки. Обед здесь всегда стоил два с половиной франка. Во вступлении к «Подснежникам из сада викария», книге, которую Кроули написал в 1904 году, он называет этот ресторан «У рыжей собаки», а себя и Келли обозначает как «D– и L—, первый – поэт и философ, второй – художник и, боюсь, что педераст. Близнецы по образу мысли, эти двое были непобедимы в спорах и в совершенстве владели каждый своим искусством… Их боялись, поскольку один из них слыл шарлатаном, но никогда в отношениях между мужчинами не бывало столько доброжелательности, столько братских чувств. Связанные взаимным уважением, даже тогда, когда их мнения расходились… они представляли собой пару, исполненную такого благородства и такой гармонии, каких, вероятно, ещё не знал мир». Замечание Кроули о том, что Келли был педерастом, каковым он почти наверняка не являлся, намекает, тем не менее, на интимные отношения между ними.

Наслаждаясь ресторанными компаниями, Кроули знал, что «на Белой кошке есть и несколько блох, чьё отношение к искусству весьма сомнительно, людей, которые надоедают, но избавиться от которых так же сложно, как освободиться от ненужных вещей, скапливающихся в доме. Но иногда какой-нибудь незнакомец представит вам по-настоящему забавную персону». Одной из таких блох оказался американский художник по имени Пенрин Стенлос, который неплохо зарабатывал на жизнь, «делая серии набросков, небрежных, как паутина, и изображающих американских легкомысленных красоток в разнообразных позах». Рисунки были непристойными. Кроули считал, что Стенлос «в полной мере обладает очарованием новой копеечной игрушки».

Однако в той же «Белой кошке» Кроули предстояло познакомиться с человеком, который очаруется им самим и вскоре сделает его главным героем своего романа. Речь идёт об Уильяме Сомерсете Моэме, родившемся в Париже в 1874 году.

Неизвестно, когда именно они познакомились, но наиболее вероятно, что это случилось в один из приездов Кроули в Париж в 1904 году. Представил их друг другу всё тот же Джеральд Келли. Его сестра Роуз была подругой жены Чарлза, старшего брата Моэма, юриста, руководившего парижским филиалом семейной юридической конторы, у которого и остановился молодой писатель.

Моэм не произвёл на Кроули впечатления. Молодой человек, по его мнению, «несмотря на свои заявления о том, что он очень хочет стать литератором, был настолько очевидно неспособен к литературному труду, что, боюсь, нам хватило жестокости высмеять его, когда он появился в "Белой кошке"». Его произведения были «сделаны на скорую руку, плагиат в них был просто невероятен», однако Кроули не мог отказать Моэму в наличии у него «оригинального и живого» воображения. Самым жестоким критиком Моэма был канадский писатель Джеймс Уилсон Моррис, но больше всего запомнился Моэму именно Кроули.

Моэм увлёкся личностью Кроули как писатель. Он считал Кроули хвастуном и шарлатаном, однако загадочной и парадоксальной фигурой, как будто напрашивающейся на страницы художественного произведения. За первые шесть месяцев 1907 года Моэм написал роман под названием «Маг». Магом, естественно, был Кроули. Другие завсегдатаи «Белой кошки» тоже были почти буквально изображены в повествовании. Морриса в романе звали Уорреном. Ещё один из ненавистных Моэму задир из художественного мира, американский художник Родерик О'Коннор, в романе стал О'Брайеном. Кроули был представлен в романе под именем Оливера Хаддо.

Во введении к новому изданию своего романа в 1956 году Моэм написал о Кроули:

Он не понравился мне сразу и, тем не менее, заинтересовал и привлёк меня. Он был великолепным рассказчиком и говорил удивительно хорошо. Мне сказали, что в ранней молодости он был потрясающе красив, но ко времени моего знакомства с ним он уже набрал вес, а его волосы начинали редеть. У него были прекрасные глаза и такой взгляд – не знаю, был ли он свойственен ему от природы или приобретён, – что, когда он смотрел на вас, казалось, что этот взгляд направлен куда-то за вашу спину. Он был шарлатаном, но не абсолютным шарлатаном… Он был лжецом и до неприличия хвастливым человеком, но, странным образом, он действительно сделал кое-что из того, чем похвалялся… Кроули рассказывал фантастические истории о своих приключениях, но трудно было понять, говорит ли он правду или просто дурачит вас.

Хотя Моэм никогда не скрывал, кто послужил прототипом для Оливера Хаддо, этот персонаж «ни в коей мере не являлся портретом Кроули. Я сделал своего героя более мрачным и более жестоким, чем был Кроули. Я наделил его магической силой, которой Кроули, несмотря на свои утверждения, конечно, никогда не обладал». Тем не менее во время написания процитированного введения к роману Моэм сказал Кристоферу Ишервуду, что знал в своей жизни только двух по-настоящему порочных людей: Кроули был одним из них.

Самоуверенный, рослый, многословный, тучный человек, Хаддо впервые предстаёт перед читателем, входя в ресторан «Чёрная собака». Он зовёт официантку Мари – такая официантка действительно работала в «Белой кошке» – и говорит: «Освободите меня от этого пальто. Найдите подходящий гвоздь для моего сомбреро». Заметив Уоррена, он произносит: «Как печально видеть, о великолепный Уоррен, что этот прекрасный аперитив заставил ваши сияющие глаза потускнеть». Морриса нередко можно было видеть пьяным. Сюжет начинает разворачиваться, когда Хаддо оказывается отвергнутым молодой женщиной, которой затем мстит, насылая на неё проклятие и принося её в жертву во время эксперимента по изготовлению гомункулуса. Парижская репутация Кроули, хотя и не заходила столь далеко, всё же подразумевала наличие у него известной власти над женщинами.

Когда «Мага» напечатали в 1908 году, Кроули был невероятно удивлён. Вот он и попал в литературу. Хаддо жил в доме под названием Скин, явно подразумевавшем Болескин, а в разговорах этого персонажа слышались беседы Кроули с Моэмом, причём даже манера говорить была воспроизведена. Кроули понял, что Моэм «взял несколько самых частных, самых личных фактов моей жизни… Он добавил некоторые из множества абсурдных легенд, сложенных обо мне. Он собрал всё это вместе при помощи бесчисленных лоскутов бумаги, вырезанных из книг, которые я попросил Джеральда [Келли] купить. Я никогда не предполагал, что плагиат может быть настолько разнообразным, всесторонним и бесстыдным». Эта книга представляла собой, как считал Кроули, «поразительную смесь краденых вещей».

Кроули был не столько разгневан, сколько оскорблён плагиатом Моэма, но ему удалось отомстить, написав рецензию на роман в журнале Vanity Fair 30 декабря 1908 года. Подписав свою статью именем Оливера Хаддо, он указал в ней на основные случаи плагиата в романе, приведя параллельно оригинальные тексты, в том числе из книг Мазерса, Элифаса Леви, Г. Уэллса и Александра Дюма. Фрэнк Харрис, главный редактор Vanity Fair, не поверил Кроули, которому пришлось в доказательство справедливости своей критики принести указанные книги в редакцию журнала. Через несколько недель Моэм и Кроули встретились. Пристыженный Моэм обратил внимание Кроули на несколько случаев литературного воровства, которые тот не заметил. Кроули, пояснив, что его рецензия была ограничена объёмом журнала, сказал Моэму: «Я почти желал бы, чтобы вы были хорошим писателем». Следует полагать, что в этих словах не было пренебрежения: Кроули говорил то, что думал. Если бы Моэм был признан и знаменит, то литературная реклама в виде его романа сослужила бы Кроули – или, во всяком случае, его самолюбию и репутации – хорошую службу. Позднее Кроули замечал: «Я должен благодарить [Моэма] за несколько записанных образчиков моего остроумия… Я был нисколько не обижен на попытку изобразить меня как отвратительного негодяя и подлеца, поскольку он в своей книге отдал должное тем моим качествам, которыми я гордился… Он приписал мне определённые характеристики, которые хотел представить омерзительными, тогда как на самом деле они были великолепны… В действительности [книга] былатаким гимном моему гению, на какой я и не мечтал кого-либо вдохновить». Ещё одно доказательство признания книги со стороны Кроули заключается в том, что впоследствии он использовал имя Оливера Хаддо в качестве литературного псевдонима.

К марту 1903 года Кроули снова овладело беспокойство. Он всегда быстро уставал от любых мест и занятий. Ему легко всё наскучивало, он ненавидел светскую жизнь, рутинную работу и находился в вечном поиске новых впечатлений. Путешествия были самым простым способом избавиться от рутины. О своём нетерпении он писал так: «Я радуюсь любой смене обстановки, любой новой точке зрения. Я хочу учиться новому. Я хочу развивать свой ум». Для него не было закрытых путей, и в автобиографии, написанной им в зрелом возрасте, он утверждает: