Текст книги "Снежное танго"

Автор книги: Марта Поллок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

3

Гвендолин Снайдерсон какое-то время казалось, что она умерла. Но вот чьи-то руки настойчиво затормошили ее, а срывающийся от испуга голос прокричал:

– Гвендолин, ты в порядке? Господи, что же я наделал?.. Гвендолин, Гвен! Мисс Снайдерсон!

Как бы нехотя она открыла глаза и машинально поправила шапку.

– Ты чего раскричался? – вяло пробормотала она и вздрогнула, почувствовав, как противная теплая струйка стекает от правого виска по шее.

Феликс торопливо зажег в салоне свет и нагнулся над ней.

– Ты помнишь, кто я? – спросил он.

– Конечно, еще спрашиваешь! Ты… гм… – Молодая женщина задумалась и неуверенно произнесла: – Ты честный финансист Феликс Миллингтон.

– Сойдемся на этом, – сказал он. – А ты кто такая? Ты можешь сказать, где ты?.. А-а, черт!

Из-под искореженного капота повалили клубы не то дыма, не то пара.

– Скорее убираемся отсюда! Похоже, мы горим.

– Горим? Огонь! Какое замечательно теплое слово!

Феликс торопливо похлопал ее по щеке.

– Пошевеливайся, Гвендолин. Вылезай, слышишь?

Ее отрешенность как ветром сдуло.

– Эй! – Она поймала его за руку. – Мама всегда говорила мне, чтобы я не позволяла так непочтительно обращаться с собой!

– Ну, быстрей же! – почти простонал Феликс. – Выбирайся из машины!

– А куда мы пойдем?

– Хоть к черту на рога, лишь бы подальше отсюда Я не знаю, что случилось, то ли пробит радиатор, то ли поврежден бензопровод, но в любом случае мы либо замерзнем, либо взлетим на воздух. Придется возвращаться в банк – он в половине квартала отсюда. Ты в состоянии идти?

– Да.

– Не оставляй ничего – и вперед! – скомандовал Феликс Миллингтон, подхватывая с заднего сиденья кожаный кейс.

Подняв с пола сумочку и магнитофон, Гвендолин попыталась выйти, но дверцу заклинило. Пришлось вылезать вслед за своим спутником.

Свет от карманного фонаря не пробивался сквозь снежную пелену. Феликс спрятал фонарик в карман, отобрал у Гвендолин магнитофон, а кейс перебросил в правую руку.

– Нам туда! – прокричал он сквозь метель и, взяв молодую женщину под руку, поволок прочь от искореженной машины.

Они с трудом пробирались по улице. Ледяной шквальный ветер налетал на них, казалось, со всех сторон одновременно, снег доходил до колен.

Наклонившись к Гвендолин, Феликс прокричал ей в самое ухо:

– Мы почти у цели!

Не давая друг другу упасть, они продолжили изнурительную прогулку. Гвендолин двигалась скорее по инерции. Ноги, увязавшие в сугробах, отчаянно ныли, в голове царила пустота, перед глазами – бесконечная навязчивая белизна. Если бы не сильная рука, волочившая ее вперед, она бы давно с облегчением и радостью упала лицом в эту белизну.

– Вот мы и пришли! – раздался у самого ее уха возглас.

Гвендолин подняла голову и попыталась понять, куда же они пришли. Впереди смутно вырисовывалась темная тень здания с колоннадой.

Банк, с облегчением подумала Гвендолин и, когда Феликс потянул ее в другую сторону, стала отчаянно сопротивляться. Недолгий поединок завершился тем, что оба упали в огромный сугроб.

– Но мы же уже пришли! Нам туда! – едва разлепив окоченевшие губы, воскликнула Гвендолин.

– Нет, – тяжело дыша, ответил Феликс, мотая белой от снега головой. – Нам направо, к служебному входу. Встали и пошли!

Он с трудом поднялся и помог встать ей. Ноги отваливались от холода, последние десять шагов показались Гвендолин самыми длинными и мучительными за всю ее жизнь.

Когда они достигли спасительного козырька над проходом к автостоянке у банка, шквалистый ветер сразу как будто поутих.

– А теперь к лифту, – проговорил Феликс.

Покрасневшей от холода рукой он полез в карман пальто. Непослушными пальцами долго искал неуловимый ключ, затем еще дольше пытался вставить его в замочную скважину и в конце концов, уронил на пол.

Феликс огорченно покачал головой и подышал на руки.

– Почему ты не позвонишь охраннику? – спросила Гвендолин, все еще тяжело дыша после перехода.

– Нет охранников. Есть одна электроника. Надежнее и дешевле – по крайней мере, так нам казалось.

Он потер окоченевшие пальцы и с отчаянием взглянул на свои руки.

– Может быть, попробуешь ты? – спросил Феликс с надеждой. – Сначала круглый ключ, потом плоский, с коричневой пластиковой карточкой.

Гвендолин попробовала – и черные двери лифта открылись. Из последних сил они ввалились в кабину и в изнеможении рухнули на пол.

– С тобой все в порядке? – не открывая глаз, спросил молодую женщину второй вице-президент банка.

– А с тобой?

Феликс Миллингтон невольно засмеялся.

– Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос?

– А ты?

Гвендолин уселась, упершись спиной в дубовую панель.

– Как руки? – спросила она, увидев, что Феликс снова принялся дышать на них.

– Понемногу отходят. Когда эта метель кончится, я перво-наперво куплю себе перчатки.

– Это хорошо. А как ноги?

– Ноги?

Голубые глаза уставились на нее и непонимающе моргнули.

– Мои, например, как ледышки, хоть и в меховых сапогах, – пояснила Гвендолин и на четвереньках подползла к нему. – Ты их чувствуешь?

– Чувствую, болят жутко.

– Это хороший признак.

Он проследил, как Гвендолин снимает с него лакированные ботинки, стягивает носки и, сняв перчатки, начинает растирать ступни.

– Что с ногами? – встревожено, спросил Феликс, поморщившись от боли.

– Терпи! – приказным тоном ответила тоном Гвендолин. – Обморожение – вещь нешуточная. Лакированные туфли не слишком удобная обувь для такой непогоды.

– Да брось ты! Я тебя чуть не угробил, а ты сидишь передо мной на коленях!

– Во-первых, у меня все равно нет, сил подняться. Во-вторых, долг помощи ближнему…

– Долг помощи ближнему? А что, неплохо!

Мгновение спустя Гвендолин почувствовала, как ее обнимают сильные руки, а холодные губы припадают к ее рту.

– Отпусти! – Она резко отпихнула его. – Ты с ума сошел? Что ты делал?

– Искусственное дыхание – рот в рот. Как еще оказывать помощь в кабине лифта?

– Но я не в обмороке…

– Зато я чуть не потерял сознание, когда увидел кровь у тебя на виске.

– Кровь? У меня на виске?

– А, кроме того, шишка размером со сливу… У тебя, случаем, не сотрясение мозга?

– Ну, ты преувеличиваешь!

– Голова не болит? А может быть, кружится? Тошноты нет? Как ты вообще себя чувствуешь? – В голосе Феликса звучала неподдельная тревога.

– Мне было холодно, мокро и гадко. После того, как ты меня обнял, стало теплее.

– Это – всегда, пожалуйста!

Он снова обнял ее.

– Подумать только, еще чуть-чуть – и ты была бы мертва! Боже, какой же я кретин!

Он сокрушенно покачал головой, и Гвендолин потрепала его по мокрым волосам.

– Никакой профессионал не сумел бы вести машину лучше тебя. Все дело в погоде и в нашей беспечности. Я тоже хороша: хотя бы ремень безопасности пристегнула!

– И все же, как ты себя чувствуешь? Положа руку на сердце…

– Чуть-чуть голова болит, – призналась она, затем, немного помолчав, добавила: – Я больше думаю о твоей бедной машине. Моя то стоит в гараже в полной безопасности.

Феликс усмехнулся.

– За машину не беспокойся: она принадлежит банку.

– Ха-ха-ха! Я все время забываю, с кем имею дело, мистер вице-президент. Следовательно, банк наказан, а вместе с ним и вкладчики, так?

– Слава богу, с чувством юмора у тебя все в порядке.

Феликс принюхался.

– Слушай, от твоей шубы пахнет диким зверем, точнее псиной. По-моему, прогулка под снегом не пошла на пользу… твоей лисе.

Гвендолин покраснела. Уж о недостатках собственной одежды она знала все. Но выслушивать о них от постороннего!..

– Это не лиса, а енот с берегов озера Эри, причем очень старый и заслуженный. Когда мне подарили на Рождество эту шубу, ей уже было лет сто. Я надеваю ее исключительно на маскарады. Кстати, надо бы отнести ее к скорняку отреставрировать… И вообще, надо заниматься делом, а не болтать о глупостях!

Она нажала на кнопку, и кабина наконец-то пришла в движение. Вскоре двери лифта распахнулись.

– Кстати, о реставрации. Для начала нужно привести в божеский вид себя, – сказал Феликс, собирая разбросанные по полу вещи. – В комнате отдыха должна храниться аптечка первой помощи. Обработаем твою рану.

– А стоит? – спросила Гвендолин, плетясь вслед за ним по коридору.

– Стоит. Конечно же, стоит.

Феликс зашел в комнату отдыха, зажег свет и скомандовал:

– Вылезай из лисы, живо!

Ее шубка и его пиджак пристроились рядом друг с другом на вешалке, а Феликс подошел к автомату, опустил несколько монет и принес две дымящиеся чашки.

– Куриный бульон, – объявил он. Гвендолин жадно глотнула горячего содержимого.

– Лучше и аппетитнее, чем в ресторане «Таунбридж», – с удовлетворением констатировала она, развернула кресло и подставила ноги под тепло кондиционера. – Мне кажется, что я начинаю оттаивать.

– Значит, срочно пора лечить. – Феликс отыскал в шкафчике бело-голубую аптечку, затем вымыл руки и приготовил несколько влажных бумажных салфеток. – Прошу вас на операционный стол!

Потоптавшись возле нее, он озадаченно хмыкнул.

– Боюсь, что дело нешуточное. По мне, так надо бы сделать рентген и наложить швы.

– Раны на голове всегда смотрятся страшнее, чем есть на самом деле. Все, что надо сделать, это свести края и залепить пластырем.

– Спасибо, глубокоуважаемый профессор, – поблагодарил Феликс и отшвырнул в сторону окровавленный бумажный тампон. – Если не секрет, откуда у тебя такие познания в медицине?

– У меня два младших брата, и оба играют в американский футбол, – сообщила Гвендолин.

– И сколько же им? – спросил Феликс, читая инструкцию по пользованию антисептиком.

– Пятнадцать и тринадцать.

– Опасный возраст. Полагаю, кроме футбола, они еще находят возможность приходить домой с расквашенными носами. Любят драться?

– Как и все мальчишки, естественно.

Гвендолин покачала головой, заметив багрово-синюю ссадину возле локтя. Ну и вид у меня, подумала она. Будто только что сошла с ринга после боя, причем проигранного.

– Семейка что надо! Травма на травме, – заметил Феликс. – Ссадина на руке это чепуха. А сейчас держись – будет щипать.

Он начал накладывать на голову повязку, когда до него дошел смысл сказанных Гвендолин слов.

– Пятнадцать и тринадцать лет?!

Она засмеялась.

– Не строй таких глаз, иначе я подумаю, что это ты стукнулся головой о лобовое стекло.

– Нет, но такая большая разница в возрасте с тобой!

– Пятнадцать лет? Это отдельная история – для длинного и обстоятельного разговора.

– Что мы сейчас и имеем. Я принесу еще одну чашку бульона, и ты посвятишь меня в обстоятельства дела.

– Спасибо, не надо бульона… – Голос Гвендолин неожиданно ослаб, и Феликс резко повернулся к ней.

– Тебе нездоровится?

Молодая женщина пожала плечами и судорожно сглотнула.

– Ничего страшного. Просто я чувствую себя неуютно в этом дурацком мокром наряде, совершенно неприспособленном для зимы.

– Тебе надо во что-то переодеться. Пойду, посмотрю, может быть, кто-нибудь из секретарш держит на работе сменную одежду.

Феликс вышел, а Гвендолин тем временем положила его носки на кондиционер и переставила мокрую обувь поближе к теплой струе воздуха. Едва она разогнулась, как нестерпимо заболела голова, а в ушах снова послышался неприятный шум. С трудом, добравшись до диванчика, молодая женщина примостила голову на валике и в ожидании Феликса прикрыла глаза.

– Извини, что так долго, зато… Эй, что с тобой? – Он подбежал к ней и тыльной стороной ладони потрогал лоб и щеки. – Да у тебя испарина! Эй, Гвендолин, отзовись!

Сердце у него бешено забилось. Что, если у нее внутреннее кровоизлияние? Или, не дай Бог, серьезная травма головного мозга? Или…

– Я просто отдыхаю, – сообщила она, не открывая глаз. – Не беспокойся, со мной все в порядке.

Феликс с облегченным вздохом выпрямился и полюбовался высоким лбом, мягко очерченными скулами и чуть приоткрытыми пухлыми губами.

– Какая жалость! – произнес он с преувеличенным огорчением. – А я уже было собирался снова прибегнуть к искусственному дыханию… Кстати, оно помогает вернуть цвет лица.

– А что, мое лицо нуждается в этом?

– Еще как!

– Тогда добро пожаловать.

Сильные губы овладели ртом Гвендолин, и она почувствовала, как тает от неземного блаженства. Руки Феликса, его губы дарили ей ощущение уюта и безопасности. И дело было не в том, что она только что пережила аварию, а потом чуть не замерзла, – дело было в самом Феликсе Миллингтоне.

Впрочем, что-то, вероятно, все же произошло, что-то притупившее ее привычную настороженность и высвободившее обычно дремлющие чувства, потому что никогда в нормальных обстоятельствах она не предложила бы мужчине поцеловать ее.

Вот достойное занятие, которому я готов посвятить каждый день моей жизни, мелькнуло в голове Феликса, пока пальцы его скользили по обнаженным плечам молодой женщины, по шелковистой коже ее спины.

Глаза Гвендолин светились умом, теплотой и чувственностью – качества, которые он скорее угадал, чем увидел в ней два года назад, и вот столкнулся с ними непосредственно. Женщина эта, несмотря на свой причудливый костюм, не выглядела лишь игрой его воображения. Наоборот, она была слишком осязаема и слишком реальна, и реальностью своей пугала его. Следовало бы остановиться, прервать поцелуй… Но Феликс Миллингтон не мог.

За него это сделала сама Гвендолин, когда пальцы ее, скользнув по шее, вместо ожидаемого галстука нащупали ворсистую ткань.

– Откуда это? – изумилась она и открыла глаза.

– Это то, о чем я начал говорить прежде, чем ты меня испугала. – Феликс критически осмотрел ее. – Цвет лица практически восстановился.

– Ты профессионально уходишь от ответа. А тебе не кажется, что белые шорты и тенниска не вполне подходят для сегодняшней погоды?

Он усмехнулся.

– Вообще-то весь этот наряд я должен был извлечь на свет завтра утром перед тем, как выйти на теннисный корт под пальмами. Но поскольку брюки мои сушатся на батарее в кабинете, выбирать не приходится. Что касается тебя – к сожалению, могу предложить только это…

– Чудесно! – Гвендолин с радостью выхватила у него из рук мужскую сине-белую рубашку с длинными рукавами. – У меня от моего костюма вот-вот начнется чесотка, так что я очень признательна.

С этими словами она накинула рубашку и застегнула ее.

– А куда ты спрятал теннисные туфли?

– В кейс. Упаковал вместе с предметами личного туалета, чтобы взять в качестве ручного багажа в самолет. В мои последние две командировки багаж прибывал как раз в день отлета домой, и я сделал соответствующие выводы…

Гвендолин покачала головой.

– Воистину говорят: от оптимизма до пессимизма – один шаг.

– Я просто прагматик, – пожал плечами Феликс и протянул ей пару белых носков. – Надень! Мои сейчас должны высохнуть.

Глядя, как молодая женщина направляется переодеваться, Феликс шумно выдохнул.

– Сзади ты выглядишь не менее возбуждающе, чем спереди, – сообщил он.

Услышав эти слова, Гвендолин замерла в дверном проеме.

Дамская комната на четвертом этаже больше походила на благоухающий сад. Да, в банке заботились о комфорте и средств на него не жалели. Аквариум в полстены, населенный изумительной красоты вуалехвостами, удобные кресла. Лампы под желтыми абажурами на низких столиках придавали комнате особенный шарм, ненавязчиво подчеркивали уют.

Мягкое зеленое ковровое покрытие с густым ворсом создавало впечатление молодой травки под ногами. Повсюду висели горшки с экзотическими цветами, пряный аромат которых приятно щекотал ноздри. Да, это все было хорошо.

Но, увидев себя в зеркале, Гвендолин не смогла удержаться от горестного стона. Веки и щеки в потеках туши, глаза с огромными зрачками, как два горящих факела на мертвенно-бледном лице, из-под белой повязки торчат растрепанные волосы.

– И он тебя осмелился поцеловать? Тебя, этакую ведьму, сбежавшую с шабаша!

Гвендолин показала язык отражению. О, тушь для ресниц была даже на языке!

Смыв косметику с лица, и кое-как приведя в порядок волосы, она безжалостно затолкала остатки своего костюма в мусорный контейнер. Рубашка Феликса смотрелась вполне прилично и скрывала от глаз все те неисчислимые прелести, которыми может похвалиться, молодая и красивая тридцатилетняя женщина.

Натянув длинные носки, доходящие ей почти до колен, Гвендолин снова подошла к зеркалу.

– Вот я и готова к вечеринке, – сказала она со вздохом. – Надеюсь, охрана не будет строго судить мой внешний вид и пропустит меня в буфет.

Снова накатили усталость и головная боль. Порывшись в сумочке, Гвендолин нашла упаковку аспирина и выпила сразу три таблетки.

Возвращаясь, она услышала сводку погоды – это работало радио в кабинете Феликса Миллингтона. Скорость ветра – семьдесят километров в час с порывами до ста. Видимость в снегопаде – нулевая. На приозерном хайвее – авария, трое пострадавших. Кое-где прервана работа энергетической и телефонной служб, множество жителей в городах на побережье Мичигана остались без света и связи. Школы и церкви распахивают свои двери, предоставляя убежище нуждающимся в этом жителям…

– Подумать только, через что мы с тобой прошли! – воскликнула она, входя.

Феликс, снова в брюках и носках, повернулся лицом к двери и выключил радио.

– Мне тоже не верится, – сказал он, поднимаясь из кожаного кресла. – Принести, чего-нибудь попить? И как твоя голова?

– Ничего приносить не надо, а голова в порядке – я приняла аспирин, – ответила Гвендолин и, усевшись на диванчик у стены, с трудом подавила зевоту. – Не возражаешь, если я немного подремлю?

– Возражаю. Тебе нельзя спать.

– Почему это?

– Я где-то читал, что людям с сотрясением мозга нельзя давать спать.

Гвендолин возвела глаза к потолку и приоткрыла рот, как это делают все молодые актрисы в телевизионных фильмах, изображая свое возмущение происходящим.

– Бред какой-то! Я устала, я хочу спать.

– Не гримасничай. Это из-за сотрясения, – возразил Феликс, усаживаясь рядом.

– А не из-за того, что в это время я обычно ложусь спать, что я с шести утра на ногах и что я пережила самую сильную за последние сто лет снежную бурю?

– Ха! – вызывающе ответил Феликс, приподнял повязку на ее голове и осмотрел рану. – Уже не кровоточит.

– Так я могу поспать?

– А не отыскать ли мне по радио какую-нибудь бодрую музыку, чтобы ты забыла о сне?

– Танцевать не буду, даже не надейся!

Гвендолин снова зевнула и решила испробовать иную тактику.

– А почему бы нам не отдохнуть вместе? Вот диван, на котором мы сидим… – Молодая женщина, невинно моргая, посмотрела ему в глаза. Ее пальцы теребили ворот его тенниски. – Я положу, голову тебе на плечо, а ты можешь обнять меня и тихонько рассказать о своем житье-бытье, о братьях и сестрах, о крохотной ферме, затерянной в прериях, где ты вырос, не слезая с седла…

– Я единственный ребенок в семье, вырос в большом городе и ясно вижу, куда ты клонишь, – заметил, усмехнувшись, Феликс.

Гвендолин вздохнула.

– Тогда расскажи мне о своей собаке, или о президенте банка, или о любимой бейсбольной команде.

– Ты просто ищешь способ уснуть, и я тебе нужен вместо подушки.

– А тебя никогда еще женщины не использовали в качестве подушки?

Широко раскрытые глаза молодой женщины смотрели на него ясно и простодушно.

Феликс приподнял ее голову за подбородок.

– Тебе не идет игра в кокетку, Гвендолин Снайдерсон. Ты слишком честная и открытая.

Нащупав пальцами тонкую золотую цепочку на ее шее, Феликс поднес к самым глазам маленький золотой медальон.

– Никак не можешь расстаться со своими гаремными побрякушками? Подарок султана?

Гвендолин ничего не ответила, и он принялся рассматривать украшение. На одной его стороне была изображена женщина с колосьями в руках, на другой – астрологический знак.

– Ты веришь в гороскопы?

– Моя тетя была астрологом и подарила мне этот медальон на восемнадцатилетние, – пояснила Гвендолин. – Она составляла гороскопы по заявкам, а я тогда помогала ей. Астрологии больше двух тысяч лет, и при всем нашем скептицизме…

– Мой скептицизм значительно убавился после того, как природа не позволила мне добраться до теннисных кортов на островах в океане. Золотые пляжи, красотки танцуют в барах, прогулки по вечерам под пальмами… Сказка!

Гвендолин усмехнулась.

– Например, мне кажется, что ты – «рыба». Они все ужасные развратники… по словам моей тетки.

– Я родился двадцать первого февраля.

– Вот видишь, я попала в точку. Ты к тому же задумчивый, внушающий приязнь, обаятельный…

Феликс, щелкнув пальцами, продолжил:

– Умный, с чувством юмора, заботливый. Один к одному. А если бы ты знала, как мне не терпится поразвратничать…

Гвендолин передернула плечами, и он быстро спросил:

– Холодно? На термометре двадцать градусов. Надо найти что-нибудь вроде одеяла.

Он пощупал свой пиджак и ее лисью шубку. И, убедившись, что они все еще мокрые, взобрался на стул и снял с окна тяжелую портьеру.

– Отличное покрывало, не так ли?

Но Гвендолин уже слышала его слова словно откуда-то издалека. Феликс полюбовался на изящные изгибы ее тела, которые не могла скрыть его рубашка, затем бережно укрыл молодую женщину портьерой и начал сооружать себе ложе на полу рядом с ней.