Текст книги "Летопись нашего двора"

Автор книги: Марта Фомина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Глава 12. Нашего полку прибыло

Не знаю, что сделали бы с нами родители, если бы не Дуся.

– Тётеньки, успокойтесь, это же простой дым! – то и дело повторяла она. – Успокойтесь. Мальчики же не для баловства, они же хотят паять научиться!..

Но, как только взрослые оставили нас в покое, Дуся принялась ругать нас на чём свет стоит:

– Безрукие! Закоптили кастрюлю, словно окорок, и ещё хотят её запаять!.. Петя, нагрей паяльник на костре, да не остриё, а обушок нагревай! Да не в пламени, а над пламенем держи. В самом огне жару мало: век будешь греть – не нагреешь!.. Саня, не трогай пальцами то место, где надо паять…

Теперь над кастрюлей колдовала одна Дуся, а мы теснились вокруг неё и почтительно наблюдали. Димка стоял в стороне как пришибленный: ведь он пообещал запаять кастрюлю, но не сумел. Но Дуся будто забыла про его обещание. Она зачищала латку и края отверстия на кастрюле заново, объясняла, что и как нужно делать, а о Димке – ни слова. Я её хорошо понял: настоящие люди поступают благородно и не бьют лежачего.

Вдруг за спиной у меня что-то скрипнуло, и я оглянулся. Доска в заборе откинулась, показалась лохматая голова Михея. Он ввалился во дворик, растопырил пальцы в карманах и стал глядеть куда-то вверх, словно нас здесь и не было.

– Ха! Можно подумать, что они вправду серьёзным делом занимаются!

Я сразу понял: он нам завидует!

– Ха! – ещё раз хмыкнул Михей и пощупал починенную Дусей кастрюлю. – Можно подумать, что она и в самом деле не будет протекать!

Мы промолчали, только Петька не выдержал: плеснул в кастрюлю воды и поставил её у всех на виду. Несколько секунд мы торжествовали, пренебрежительно поглядывая на Михея. И вдруг из-под кастрюли побежал крохотный ручеёк!

– Ха! – победоносно сказал Михей: он был доволен таким оборотом дела.

Димка поспешно выплеснул воду, будто это могло поправить положение. Потом начал вертеть коварную посудину так и сяк, пока Дуся не вырвала её у него из рук. Она посмотрела дно на свет, зажала светившуюся дырочку пальцем и озабоченно сказала:

– Вот тебе и на! Кто-то так старался зачищать, что протёр рядом со старой дырой новую.

Ишь какое донышко ветхое! Надо было осторожно…

– Ха! – в четвёртый раз сказал Михей и замолчал, потому что говорить больше ему было нечего.

– Ладно себя показывать, – сказала Дуся. – Бери, Михей, кастрюлю и зачищай вот так…

Михей с охотой взял напильник. Ясно, что он только для виду хмыкал, а на самом деле его давно тянуло в нашу компанию. Мы были рады этому: до сих пор Михей верховодил, а теперь поступил к нам в ученики! Через несколько минут он стал своим человеком – так же, как и мы, выполнял все распоряжения Дуси.

В самый разгар работы вдруг кто-то заскрёбся в калитку.

– Кошка, – сказала Дуся и пугнула: – Брысь!

Но калитка приоткрылась, и перед нами возникла Иза Тобольская, а за нею человек пять девчонок.

– Можно? – вежливо спросила Иза и тряхнула своими кудряшками.

– Пожалуйста! – радостно выпалил Димка.

– Заходи! – разрешила и Дуся. – Только уговор: не стоять без дела. Видите, какой здесь ералаш после пожара? Вон метла, вон тряпка, принимайтесь, девочки!

Иза сначала покраснела, потом побледнела и, запинаясь, сказала:

– Извините, но мама говорит, что мне нельзя заниматься физическим трудом! Я учусь музыке и могу испортить пальцы.

Остальные девчонки, глядя на неё, тоже состроили брезгливые гримасы.

Димка опустил голову и закусил губу. Ему стало стыдно за Изабеллу. А Петька вздёрнул голову – он всегда так делает, когда его что-нибудь злит, – и сказал:

– А, так, значит, вы прибыли с экскурсией? Тогда пожалуйте, я буду за экскурсовода… Вот здесь, – он широко повёл рукой, – мы проводим подготовительные работы – лудим, паяем… А вот здесь, – он пригласил девочек пройти в штаб, – отдыхаем после трудового дня. Вот тут мы разводим полезных насекомых. Вот эти пауки уничтожают разносчиков болезней – мух и комаров…

Раздался пронзительный визг, напоминающий свист паровоза. Изабелла прыгнула за спину Дуси. Петька зажал кулак, как будто там у него был паук, и бросился вслед за Изой. Мы-то знали, что паука в кулаке не было, так как после уборки ни один самый захудалый паучишка не рискнул бы поселиться у нас, но Иза не знала этого и визжала во весь голос.

– Брось дурить! – остановила Петьку Дуся. – Чего ты её пугаешь? Вот сбегутся жильцы, и на этот раз нам не поздоровится.

Но Петька уже разжал кулак и вертел ладонью перед самым носом хныкающей Изы. А Дуся сунула ей тряпку:

– Берись, Изочка, за дело: все работают, а ты стоишь. Куда это годится? Мы тебе лёгкий труд дадим: протри-ка стёкла в ларьке.

Остальные девочки принялись подметать дворик.

– Меня мама заругает, – всё ещё упиралась Иза.

– Не заругает. За труд не бьют, а награды дают. Только три хорошенько… Сначала мелом, а потом сухой тряпкой.

Иза берегла пальцы, водила тряпкой еле-еле, но вскоре махнула на всё рукой. Тряпка завертелась у неё не хуже, чем у Дуси.

Я хотел поворчать, что наш отряд, мол, не резиновый, не растягивается: сколько ещё в него можно принимать? Но вместо этого почему-то сказал:

– А нашего полку прибыло. Только солдаты – в юбках.

Девочки засмеялись. Носы у них были чёрные от сажи. Я начал дразнить их; а они дали мне зеркало, и я убедился, что сам разрисован, как контурная карта.

Глава 13. О том, как трудно в детском возрасте быть жизнерадостным

Конечно, первым освоил космос Юрий Гагарин, но ещё неизвестно, чья нога ступит первой на Марс или на другие планеты. Вот будет здорово, если моя нога!

Вчера все ребята собрались в штабе и напрямик спросили Петьку, думает он или не думает выполнять наше поручение.

Петька отвёл глаза и сказал, что о космонавтах написано очень много и он ещё не успел всё перечитать, но я сразу понял: у него что-то другое на уме! Когда человек скрытничает, его глаза смотрят куда угодно, только не на тебя. А Петька именно так смотрел – то под ноги, то на потолок, то через плечо.

– Что ты мямлишь? – не выдержал Михей. – Говори прямо, есть у тебя какие-нибудь мысли насчёт тренировки или нет? Есть – выкладывай, а нет – сами будем думать. У нас тоже есть голова на плечах! – И Михей так дёрнул головой, будто хотел проверить, есть она у него действительно или нет.

– Честное пионерское, я много думал, но дело в том, что…

Тут Петька печально посмотрел на меня, и голос у него дрогнул.

– Да в чём дело? В чём? – Мы не на шутку встревожились.

– В том, что некоторые из нас, например Дима, Саня и Алик, не годятся для межпланетных путешествий.

Наверно, если бы сейчас, при ясном небе, грянул гром или земля раскололась надвое, я бы меньше удивился.

– Это почему же я не гожусь? – разом закричали Димка, Санька и я.

– Видите ли, – промямлил Петька, – дело в том, что… м-м-м… значит, дело в разных причинах… м-м-м…

– Не мычи – не тёлка! – перебила его Дуся. – Что ты людей за нос водишь?

– В общем, для космонавта требуются, кроме тренировки, ещё и врождённые способности, – разом выпалил Петька и вздохнул, будто избавился от тяжёлого груза.

Зато мы, трое забракованных, помрачнели – так нам стало обидно.

– Может, у меня здоровье не годится? – с издёвкой спросил Санька.

Все мы знали, что здоровье у него прямо-таки железное.

– Да нет, здоровье у тебя подходящее, – сказал Петька, – только вот аппетит у тебя неподходящий. От такого аппетита ты до того растолстеешь, что тебя никакая ракета не поднимет. Ты и сейчас вон какой толстый, а что с тобой дальше будет, прямо-таки страшно подумать.

– Ишь ты, аппетит ему мой не понравился! – обиделся Санька. – Да я толстый просто так, ещё от детства осталось. Все нормальные дети в детстве толстые, а потом худеют. Мой отец говорит, что вообще-то наша звягинская порода худущая. Ясно тебе?

– Ну, а чем я не подхожу? – нетерпеливо перебил Саньку Димка.

– А ты ростом, не вышел.

– Как это так – не вышел? – оскорблённо протянул Димка и сверху вниз посмотрел на Петьку: тот был на целую голову ниже его.

– То есть я не так выразился, – поправился Петька, – ты, наоборот, слишком ростом вышел.

– Ты говори, говори, да не заговаривайся! – угрожающе надвинулся на него Димка и сжал кулаки. – Спроси хоть у дяди Льва – во флоте, и в морском и в воздушном, рослые солдаты всегда в первую очередь требуются.

– А для космических полётов как раз наоборот: нужны люди небольшого роста. Честное пионерское! – поклялся Петька, озираясь по сторонам: Димка уже почти припёр его к стене. – Не веришь – сам прочти.

Димка на минуту умолк: не будет же человек зря честным пионерским бросаться! Но потом неуверенным голосом спросил:

– Ас чего ты решил, что я высокий? Это я сейчас кажусь высоким, потому что бурно расту, а годика через два, может, и совсем перестану расти.

– Жди, после дождичка в четверг! – хихикнул Михей.

– А что? – повернулся к нему Димка. – У меня мать, правда, высокая, но я пошёл не в неё, а в дедушку. Я даже лицом на него похож. А дедушка у меня совсем махонький, ты его сам видел, когда он к нам с Дальнего Востока в гости приезжал.

– Нашёл на кого ссылаться! – хмыкнул Михей. – Твой дед мал не от роста. У него спина от старости согнулась. Если её распрямить, так твой дед повыше всех наших родителей станет.

Димка и Михей так раскричались, что забыли даже, из-за чего у них сыр-бор разгорелся, а я, пользуясь этим, потихоньку спросил Петьку:

– Ну, а чем я-то тебе не понравился?

– Да мне-то ты всем нравишься, – вздохнул Петька, – жаль только, что у тебя характер совсем не жизнерадостный.

– То есть как это – не жизнерадостный? – не понял я.

– Ну, значит, нервы у тебя не совсем в порядке. А у космонавта нервы должны быть как стальные канаты.

– Это почему же ты решил, что они у меня не в порядке?

– Шила в мешке не утаишь, – вздохнул Петька. – Ты, конечно, человек хороший, и сильный, и смелый, но не жизнерадостный. И это факт. Быть жизнерадостным – это значит радоваться жизни, чувствовать себя бодрым, почаще улыбаться. Помнишь, Юрий Гагарин в самые трудные для космического корабля минуты песню пел… Ну, эту самую: «Родина слышит, Родина знает, где в облаках её сын пролетает». А ты, как ни придёшь к тебе, всё за летописью сидишь, хмуришься, и глаза у тебя какие-то ненормальные, дикие, как у Дуськиной козы. Ясно, что нервы у тебя не в порядке.

Я и верно в последнее время ходил хмурый. Но это было совсем не от нервов, а от обязанностей. Ведь летописцы люди почтенные, умудрённые опытом. Я даже картину такую видел – летописец сидит и задумчиво смотрит вдаль.

Я совсем недавно пишу летопись, но всё равно за летописью сижу задумчивый: пусть ребята не думают, что это так легко – писать летопись! Конечно, если бы я раньше знал, что такое поведение может лишить меня права лететь в космос, я бы не переставая улыбался, но разве объяснишь это Петьке? Ещё на смех поднимет!

– Да ты не расстраивайся! – утешал меня Петька. – Сходи в больницу, пусть тебе таблетки пропишут от нервов.

– Петь, а Петь, а я гожусь для космического полёта? – спросила Иза.

– Тоже мне космическая путешественница! – скривил губы Михей. – Девчонкам вообще нечего в это дело соваться. Завоёвывать космос – дело мужское!

– Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь! – перебила Дуся. – И вообще, пустой вы спор затеяли. Рост и вес сейчас ещё рано определять – тренироваться надо. Давайте с завтрашнего дня начнём.

Эта мысль всем понравилась, и мы разошлись по домам, тем более что уже давно доносились голоса наших матерей – наступило время обедать.

Я пришёл домой с твёрдым намерением перемениться. Пусть в прежнее время летописцы хмурились – до революции людям жилось плохо, вот летописцы и переживали, когда писали о народе, – а мне-то чего ради хмуриться?

И я решил с этого дня быть жизнерадостным и как можно чаще улыбаться. Дома я первым долгом разыскал песенник, нашёл в нём песню «Родина слышит, Родина знает…» и стал её разучивать.

Я ходил по комнате взад и вперёд, глядел в потолок и повторял:

 
Родина слышит, Родина знает,
Где в облаках её сын пролета-а-ет…
 

А мать в это время сидела в соседней комнате с тётей Машей и советовалась с ней, как лучше и быстрее отремонтировать квартиру к приезду отца.

– Иди сюда, Альберт! – взвинченным голосом сказала мать и, когда я подошёл к ней, добавила: – Что ты, как попугай, затвердил одно и то же? Вместо того чтобы в облаках витать, помоги матери: на кухне второй день стоит ведро с очистками, а ты внимания не обратишь.

– Пожалуйста, – сказал я весёлым голосом и понёс очистки во двор.

Когда я возвратился обратно, мать жаловалась:

– Вот уже третий день, Мария Анисимовна, меня мучает какое-то предчувствие: то приснится, будто я проваливаюсь в пропасть, то догоняю и никак не могу догнать Павла. Конечно, я не верю в сны, это предрассудки, но, знаете, так сердце болит: геолог – опасная профессия! И писем от него что-то давно нет!

Я прошёл в соседнюю комнату и взял песенник.

 
Родина слышит, Родина знает…
 

– О господи! – вымученным голосом воскликнула мать. – Что за бесчувственный ребёнок! Отец, может быть, на краю гибели, а он себе и в ус не дует! Знай поёт…

Тут я не выдержал и сказал:

– Зря ты, мама, беспокоишься. Папа же на необитаемом острове, какая там почта? А пою я потому, что у меня характер жизнерадостный.

– Не жизнерадостный, а чёрствый! – в сердцах крикнула мать. – Да перестань ты так глупо улыбаться! Посмотри только в зеркало, на кого ты похож! Гримасничаешь, как обезьяна!

Я взглянул в зеркало – и правда: рот перекосился, а глаза стали такие несчастные, словно я писал самую печальную на свете летопись.

И не мудрено! Попробуй стать жизнерадостным, когда взрослым это не нравится. Нет, видно, чтобы тренировать характер, надо подрасти – в детском возрасте жизнерадостным быть трудно.

Глава 14. Мы готовимся к полёту в космос

Я, как всегда, проснулся от стрекота будильника. Раньше я совал его под подушку и продолжал спать ещё с часок, а тут подскочил на постели, как ванька-встанька: сегодня мы начинали тренироваться для будущих полётов в космос. Я жизнерадостно спрыгнул на пол, быстро оделся и заглянул в кухню: на столе, как всегда, бутылка с молоком и листок бумаги, – мать перед уходом на работу написала, что мне нужно сделать по хозяйству. Я хотел было налить молоко в стакан, но вспомнил про космос, вынул из потайного места детскую соску, натянул её на горлышко бутылки и стал сосать.

По правде говоря, невесёлое это занятие! И как только его младенцы выносят! Во-первых, развивается волчий аппетит, потому что молоко попадает в рот по капельке – курам на смех. Но в космосе можно пить и есть только таким образом: высасывая из бутылок или тюбиков, иначе всё рассыплется вокруг по кабине мелкими капельками – поди потом собери!

Целых десять минут я тянул из горлышка молоко – в другое время я бы двумя глотками покончил с ним. Но космонавту нужно быть терпеливым. Я оторвался от бутылки только тогда, когда под окном раздались космические позывные – это Димка насвистывал песню «Родина слышит…» Я сорвал с горлышка бутылки ненавистную соску, в один приём покончил с остатками молока и на перилах съехал вниз.

– Слушай, – даже не поздоровавшись, накинулся на меня Димка, – у тебя дома есть что-нибудь тяжёлое?

– Есть! – с готовностью откликнулся я. – Пресс-папье у нас – будь здоров!

– Какое там пресс-папье! – досадливо поморщился Димка. – Надо что-нибудь во много раз тяжелее.

– Ну, тогда кадка с фикусом: её даже отец с трудом с места сдвигает.

– Не годится, – отрезал Димка.

– Тогда чего же тебе?

– Нужно что-нибудь очень тяжёлое/ Петька придумал новую тренировку на давление, да вот груза не найдём.

– А что это ещё за давление?

– Ну, понимаешь, когда межпланетный корабль отправляется в космос, то он летит с громадной быстротой, чтобы оторваться от земли, потому что она его к себе притягивает. Ну, и космонавта тоже.

– Как это – притягивает? Что она, магнит, что ли?

– Ух и непонятливый ты! – накинулся на меня Димка. – Ну как тебе объяснить? Ну, ты на автомобиле ездил?

– Ездил.

– Помнишь, как тебя назад отбрасывало, когда шофёр сразу брал большую скорость?

Я кивнул головой.

– Так вот, с космонавтом то же самое произойдёт, только куда сильнее. И нам нужно к этому привыкать!

Тут меня осенило.

– Нашли над чем голову ломать! – сказал я. – Зачем же вам груз? Тут, выходит, нужна тренировка не на давление, а на дёрганье. Приспособим для этого какую-нибудь коляску – и дело с концом.

– Идея! – оживился Димка. – Как это я сам не додумался? – И он со всех ног бросился к зелёному домику, так что я с трудом поспевал за ним. – Ура! – закричал он, влетев в наш штаб. – Петька, Алик усовершенствовал твоё изобретение, можно приступать к испытаниям!

Идея всем понравилась, и мне, как изобретателю, предоставили первому испытать новый способ тренировки. Санька притащил какую-то допотопную коляску: в ней года четыре назад возили Василька.

– Так, колясочка что надо! – сказал Петька довольным голосом. – Давай, Алик, ложись.

– Да что я тебе, младенец? – возмутился я. – А куда же я ноги дену?

– Ерунда! – успокоил меня Димка. – Ноги пускай наружу торчат.

Чтобы уместиться в коляске, мне пришлось согнуться в три погибели. Но это ещё было полгоря. А вот когда мои друзья начали дёргать коляску, я света не взвидел. У меня чуть глаза не вылезли на лоб! Но недаром говорят: «Назвался груздем – полезай в кузов». Я стиснул зубы – надо было мужественно перенести первое космическое испытание.

Наконец я не выдержал и с трудом выдавил:

– Эй вы, потише дёргайте! Не яблоню трясёте!

– Ничего, ничего, – успокоил меня Петька, – потерпи. Мало ли что может случиться с космическим кораблём. Вдруг он столкнётся с кометой или каким-нибудь другим небесным телом. Надо быть ко всему готовым.

«Да, это так, – подумал я, обливаясь потом, – надо терпеть».

– Ну, хватит с него, – сказал наконец Санька. – Пора и другим потренироваться.

Я вылез из «космической кабины».

– Ну как? – спросил Санька и подозрительно оглядел меня.

– Теперь отдыхай, – посоветовал Петька. – Ты уже в космосе. На тебя уже ничто не давит – ты находишься в состоянии невесомости.

– Эх, вот бы всё время в таком состоянии жить! – размечтался Санька. – Не жизнь, а масленица. Представляешь: стоишь на ногах, а чувствуешь себя, будто сидишь в мягком кресле или лежишь на пуховой перине. Если бы наша школа находилась в космосе. Можно идти на занятия и спать на ходу. Оттолкнулся от крыльца ногами и лети себе в школу! Ветер свистит в ушах, а ты приятный сон на лету досматриваешь! Да и в классе за партой можно было бы соснуть.

– Хорошо! Мне от этих мыслей даже спать захотелось! – признался я.

Отдохнув немного в состоянии невесомости, мы приступили к испытанию на вращение. Каждый лётчик должен хладнокровно переносить болтанку в воздухе.

Тренировочную машину на верчение и болтанку мы сконструировали быстро: Михей притащил из дому бельевую верёвку и привязал её к сосновому суку. Получились качели, только мы на них не качались, а закручивались.

Первым сел я. Когда меня закручивали, было даже приятно. Потом Димка с Петькой отпустили верёвку, и я быстро завертелся в обратную сторону. Ребята, заборы, дома – все поплыло в моих глазах. Меня затошнило. Когда я встал, то чуть не упал. Земля продолжала вращаться, качалась и уходила из-под ног.

– Мне надо сходить домой, я сейчас вернусь, – прошептал я.

– А чего ты такой бледный? – ехидно спросил Михей. – Сам напросился: «Давайте я первый! У меня отец на Северном полюсе!» Нет, тебе пока нельзя лететь в космос.

Мне было обидно до слёз, но я ничего не мог возразить и ушёл качаясь. Спустя некоторое время мне стало лучше, и я вернулся.

Настроение у меня было плохое и стало ещё хуже, когда я узнал, что другие ребята выдерживали по пять и по десять вращений. Но всех выносливее оказался Василёк! Его сначала совсем не принимали в расчёт и начали вращать последним, только для того, чтобы он не ныл. Взобравшись на качели, Василёк глубоко вздохнул, уселся поудобнее, и, сколько потом его ни вертели, он лишь хохотал от восторга и совсем не думал бледнеть. Мы устали его закручивать, а ему хоть бы хны! Так и пришлось прекратить тренировку, потому что он мог тренироваться целую неделю!

Я надеялся показать свою закалку на виброустановке, то есть на железной кровати с сеткой. Санькин отец вытащил её на улицу, чтобы покрасить спинки голубой эмалевой краской.

Первым лёг на кровать Михей, а мы уцепились за сетку и начали трясти её изо всех сил. Михей даже глаза закрыл от удовольствия.

– Ох, хорошо! Ох, хорошо! – только эти слова и слышали мы от него.

Так как все мы быстро устали, то решили, что каждый будущий космонавт должен сам себя трясти. Михей подрыгал ногами, попрыгал лёжа, это показалось ему неудобным, он сел и начал трястись сидя. Но и это ему не понравилось. Тогда он встал на сетку ногами и запрыгал.

– Я на Луне! Я невесомый! – орал он на всю улицу и подскакивал всё выше и выше.

«Чего доброго, ещё сетку продавит», – подумал я, но не успел ничего сказать: раздался сухой треск. Одна нога Михея проткнула сетку. Тут, как нарочно, из окна выглянула тётя Катя и закричала не своим голосом:

– Вы что, шалопаи, делаете?!

Мы бросились врассыпную. Михей несколько мгновений сидел, словно лиса в капкане. Его штаны зацепились за проволоку. Но, когда тётя Катя выбежала на крыльцо, он собрался с силами, рванулся и, оставив на «виброустановке» клочья штанов и расцарапав до крови длинные ноги, освободился из плена. Михей был на волосок от опасности: ещё немного – и тётя Катя устроила бы ему дополнительное испытание на трёпку.

Мы укрылись в своём штабе и сидели там затаив дыхание: со двора неслись проклятия тёти Кати. Михей от волнения кусал губы и поглаживал расцарапанную ногу. Потом он не выдержал, подошёл к двери и запер её на крючок. Мы промолчали: в разное время всем нам пришлось познакомиться с тяжёлой рукой Санькиной матери.

– И всё-таки, товарищи, – торжественно сказал Петя, стараясь своим голосом заглушить голос тёти Кати, – подготовка к межпланетным путешествиям начата!