Текст книги "Безоглядная страсть"
Автор книги: Марша Кэнхем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
Выждав, когда шаги Уоршема смолкнут, вдова обратилась к сыну:
– Похоже, только что ты нажил еще одного врага, Ангус!
– Пусть этот идиот скажет спасибо, что я его не зарубил! – огрызнулся тот. – Сказать по правде, у меня чесались руки!
– Да, Ангус, – усмехнулась леди Драммур, – с тобой иметь дело опасно! Велеть Гиббу принести тебе кофе, или предпочтешь что-нибудь покрепче?
– Спасибо, мама, ничего не надо. Я скоро уйду.
– Как хочешь. – Леди Драммур покинула гостиную. Как только она вышла, Ангус молча уставился на жену.
С минуту Энни отвечала ему таким же пристальным молчаливым взглядом, затем отвернулась к окну.
– Не кажется ли тебе, – голос Ангуса был нарочито мягок, – что тебе не мешало бы хоть немного постыдиться? Честно говоря, я теперь боюсь оставлять тебя у мамы – одному Богу известно, до чего вы вдвоем можете додуматься.
Что ты, что она – две сумасбродки! Мне-то ты, я надеюсь, скажешь, что же все-таки на самом деле произошло прошлой ночью, или снова будешь сказки рассказывать?
– Ты что, – фыркнула Энни, – и впрямь поверил, что мы с Макгиливреем украли у твоего Форбса какой-то документ?
– Детка, – спокойно произнес Ангус, – отпираться бесполезно. Я там был и все видел.
– Так это ты прятался в алькове? – Энни похолодела.
– Когда я сидел за столом, мне показалось, что за портьерой что-то шевельнулось, вроде как блеснуло… Когда мы ушли, я вернулся и какое-то время стоял у дверей. Но никто не выходил, тогда я сам вошел и спрятался в алькове. Не успел я задернуть портьеру, как ты взвизгнула, и я понял, что это ты. В первое мгновение я хотел выйти к тебе, затем решил не смущать тебя, если ты не одна…
– Ты что же, – вспыхнула она, – подозреваешь меня…
– Нет, Энни, Богом клянусь, ни в чем я тебя не подозреваю, но если бы ты действительно была не одна, а я бы вошел, ты бы решила, что подозреваю, и Бог знает, к чему бы это привело… Зачем усложнять и без того донельзя запутанную ситуацию?
– И ты еще смеешь говорить, что мне надо бы постыдиться! А тебе-то самому не стыдно?
– О чем ты? – Ангус недоуменно заморгал, словно сыч.
– Сам знаешь. Я там была, я слышала все, о чем ты говорил с Форбсом. Ты так искренне желал присоединиться к генералу Хоули в Эдинбурге! Ты говорил, что устал от фокусов жены… Ты, по сути, отрекся от своего народа! Или, может, я все-таки ошиблась – это был не ты?
– Не уводи разговор в сторону! – проворчал Ангус, сам, в свою очередь, пытаясь уйти от обвинений жены. – Ты представляешь, что бы с тобой сделали, если бы вдруг обнаружили, что ты подслушиваешь важнейшее тайное совещание?! Благодари судьбу, что за второй портьерой прятался я, а не этот идиот Уоршем или, скажем, Гарнер!
– Да что бы ни случилось со мной в таком случае – все лучше, чем твое предательство!
Ангус отвернулся, но от взгляда Энни не скрылось, что щеки его густо покраснели.
– Бумаги по-прежнему у тебя, – поинтересовался он, – или ты уже успела отдать их своему Макгиливрею?
– Почему ты не отвечаешь на мои обвинения?
– Ты выставила против меня столько обвинений, что я даже не знаю, с которого начинать!
– А что мне оставалось делать? Ты обещал мне, что твои люди не будут участвовать в боях против повстанцев – теперь ты это обещание нарушил. Ты так клялся и божился, черт побери, что я, дура, тебе поверила! Теперь-то тебе меня не обмануть – я знаю, что стояло за твоими клятвами!
– Тогда я искренне верил, что смогу сдержать эту клятву.
– Что ж, не прошло и пары дней, как ты ее нарушил… За эти два дня что-то изменилось?
Ангус так нервно ерошил волосы, что за несколько минут идеальная прическа превратилась в гриву пещерного льва.
– Ты знаешь, – задумчиво начал он, – в чем-то ты права: за эти дни для меня действительно кое-что изменилось. Но не в тот момент когда я пообещал Форбсу, что мои люди примут участие в …
– А в какой же?
– Тогда, когда я сказал Лудуну, что Макгиливрей позавчера ночью был у меня.
– Лудуну? Ты хотел сказать, Уоршему?
– Нет, я не оговорился, именно Лудуну. Я уже не в первый раз рассказываю эту легенду. Странно только, что Уоршем мне поверил – по его сведениям, Макгиливрей был тогда в Данмаглассе.
– Почему ты это сделал? – Удивлению Энни не было пределов.
– Потому, что у меня были основания подозревать, что они заманили его на этот бал, чтобы арестовать. Не подумай только, что я одобряю деятельность твоего Макгиливрея, но он все-таки мой сосед, в какой-то мере друг… К тому же, если бы я не снял с него подозрения, ниточка потянулась бы дальше и дошла бы до тебя, моя красавица. Разумеется, все это было до того, как я собственными глазами увидел, как моя благоверная шарит в секретере Форбса. Ты хотя бы отдаешь себе отчет, умница, чем это пахнет? Пожизненным заключением как минимум… Вышесказанного, я полагаю, достаточно, чтобы согласиться, что мне теперь не до оправдания своих действий!
Энни почувствовала, что у нее начинает отвисать челюсть, глаза готовы вылезти из орбит.
– Я лишь вчера узнала, что наши пытались атаковать людей Уоршема, что Джон при этом был ранен…
– Ранен? – удивился Ангус.
– Его чудом не убили.
Ангус прикусил губу. Весь вид его говорил, что он, еле сдерживаясь, борется с собой, чтобы не взорваться.
– Бумаги по-прежнему у тебя? – повторил он сквозь зубы свой вопрос.
– Нет, твоя мама считает, что у нее они будут в большей сохранности.
– Господи! – Ангус закрыл глаза и схватился за голову. – Что она с ними сделала? Кому отослала?
– Не знаю.
Голос Энни был спокоен, но взгляд все равно выдал ее ложь.
Пресловутые бумаги были получены Форбсом из Франции, от одного из его шпионов при дворе Людовика. Ферар, разумеется, разберется, для чего могут пригодиться эти сведения, ..
– Что ты теперь собираешься делать? – спросила Энни, Вопрос жены вывел Ангуса из задумчивости.
– Что я собираюсь делать? – отрешенно переспросил он. Ангус знал, что ему хочется сейчас сделать – ударить Энни, трясти ее до умопомрачения… Сжав руки за спиной, он отвернулся, глядя в окно. За окном пролетел ястреб. Казалось, птица парила, без всяких усилий с ее стороны, несомая ветром. Крылья были неподвижно раскинуты, лишь голова вращалась, высматривая добычу. Ястреб почему-то напомнил Ангусу майора Уоршема. Во всяком случае, у майора был точно такой же пристальный взгляд хищных глаз, в котором кровожадная жестокость парадоксальным образом сочеталась с ледяным бесстрастием.
Ангус чувствовал, что Энни наблюдает за ним в ожидании его ответа, и ему потребовалась еще минута, чтобы как-то взять себя в руки.
– Что я собираюсь делать? – повторил он. – А что мне, по-твоему, остается, кроме как ехать домой и заняться приготовлениями к отъезду в Эдинбург?
– Понятно, – проговорила она.
– Сомневаюсь, что тебе это в самом деле понятно, – фыркнул он. – Я, например, просто не вижу другого выхода. Я офицер его величества и, если не буду подчиняться приказам, просто окажусь там, где сейчас твой Ферчар и такие, как он, то есть буду вынужден скрываться где-нибудь в пещере от всего света.
– У тебя есть выбор.
– Какой?
– Лишь бросить клич, и тысяча достойных людей пойдет за тобой и за принцем. Я бы, кстати, делила с тобой все тяготы военной жизни, стоит тебе только попросить.
– В самом деле? – Ангус подошел к жене и обхватил ее лицо ладонями. – А если я попрошу тебя поехать со мной сейчас? Я имею в виду во Францию?
Глаза Энни удивленно округлились.
– Во Францию?
– У меня есть друзья в Париже. Мы можем остаться там, переждать, пока все уляжется… Это, думаю, займет месяц, от силы два…
Загоревшийся было в глазах Энни огонек надежды тут же погас. На лице ее было написано такое глубокое отчаяние, что Ангус даже пожалел, что его жена не такая пустоголовая красотка, как, скажем, Адриенна де Буль.
– Здесь моя родина, – потупившись, произнесла Энни. – Для тебя это слово, может быть, и пустой звук, для меня же оно – все. – Энни помолчала. – Поезжай, Ангус, поезжай, – отрешенно добавила она, – а я останусь. Все равно ничто уже, кажется, не может разрушить стену, которую ты сам воздвиг между нами…
Слова Энни ранили Ангуса в самое сердце. Бог свидетель, ему так хотелось сказать, что он отдал бы все, чтобы унять ее боль… Но Энни вряд ли стала бы его слушать. Ангус молчал, уставившись на поджатые губы Энни. Ему вдруг вспомнилось, как всего несколько дней назад эти губы ласкали его и требовали ответных ласк…
Может ли он сейчас просто развернуться и выйти из комнаты? Да если он это сделает, Энни будет презирать его всю оставшуюся жизнь! Ему придется забыть ее навсегда! Сможет ли он это сделать? Ангус знал, что нет, что образ Энни вечно будет стоять перед его глазами…
Руки Ангуса, словно плети, безжизненно повисли.
– Прости меня, – пробормотал он наконец. – Прости за все – и прости за вторжение. Я больше не буду нарушать твой покой.
– Ангус!..
– Все уже решено, – резко произнес он. – Знаешь, даже хорошо, что ты останешься здесь. За стены Драммур-Хауса не проникают ни снаряды, ни шум сражений. Здесь, с моей матерью, ты, пожалуй, будешь чувствовать себя спокойнее, чем где бы то ни было. И… если увидишься с Мак-гиливреем, постарайся убедить его какое-то время держаться подальше от Данмагласса. Я отдаю себе отчет, что в данный момент он вряд ли склонен следовать моим советам, но Уор-шем настроен очень агрессивно, лучше Джону не дразнить его.
– Хорошо, я, пожалуй, пошлю ему письмо. – Энни низко наклонила голову, не желая показывать мужу, что глаза ее переполняют слезы. – Спасибо тебе за предупреждение.
– Не стоит благодарности, Энни. При других обстоятельствах, возможно, с удовольствием выдал бы его Уоршему.
Последнее заявление Ангуса перепугало Энни не на шутку. Она уставилась на мужа, но ничего не могла прочитать на лице, превратившемся в бесстрастную маску. Теперь Энни уже с трудом верилось, что всего за минуту до того Ангус предлагал ей отправиться с ним во Францию…
Чувствуя, что смотреть мужу в глаза выше ее сил, Энни отвернулась, не замечая, как рука Ангуса потянулась к ее плечу, чтобы утешить. Но на полпути пальцы от отчаяния сжались в кулак; затем рука опустилась.
– Если тебе что-нибудь понадобится за время моего отсутствия, – проговорил он, – то ты знаешь, где я храню деньги.
– Не беспокойся, со мной, думаю, все будет в порядке. Желаю удачного путешествия. Удачного не в смысле успеха твоего предприятия – для тебя ведь не секрет, что я ему не сочувствую, а в смысле безопасности.
Ангус молча смотрел на Энни, от взгляда его не укрылось, что на кончике ее ресниц, словно алмаз, блестит слеза. Энни стояла в солнечных лучах, отчего ее кожа казалась светящейся изнутри, волосы горели золотым нимбом.
– Ты больше ничего не хочешь сказать? – спросил он.
– Нет, – прошептала она. – Стоит ли?
Ангус машинально взял с кресла брошенные шляпу и перчатки. Он снова посмотрел на Энни, та стояла в той же позе.
– Написать тебе из Эдинбурга?
– Как хочешь.
– Тогда напишу, – произнес он, берясь за ручку двери. Дверь открылась легко, но Ангус чувствовал, что ему невыносимо трудно переступить через порог.
– Энни, – проговорил он, оглядываясь в последний раз, – я сознаю, что принес тебе много горя, что я, может быть, весьма далек от твоего идеала мужа. Но, несмотря ни на что, я чувствую, что не могу сейчас уйти, не сказав, как счастлив я был все эти четыре года. Очень счастлив! И мне хотелось бы поблагодарить тебя за это. И сейчас, когда я уезжаю, все, что дает мне на самом деле силы жить, – это надежда, что когда-нибудь ты сможешь меня простить.
Энни молчала, не в силах произнести ни слова. Слезы душили ее, подступали к горлу. Дверь за Ангусом закрылась.
Глава 9
Джон Макгиливрей проснулся от каких-то голосов, перешептывавшихся друг с другом. От большого количества спиртного, принятого накануне, Джон еле соображал, где он и что с ним – помнил только, как вернулся вчера из Каллодена в Данмагласс, стянул с себя одежду, успевшую насквозь пропитаться кровью, осмотрел ужасную рваную рану… На полу перед камином он обнаружил спящего Джиллиза Макбина. Судя по храпу Джиллиза, заснул он совсем недавно – очевидно, сразу после того, как, отведя Ферчара подальше в горы, передал его надежным людям. Джеми вернулся в Данмагласс с Джиллизом и тоже храпел, растянувшись на полу рядом с ним, натянув на голову плед.
Напрягая память, Джон пытался вспомнить дальнейшие события. Опустошив единым махом бутылку виски, он растолкал обоих и велел Джиллизу накалить в камине нож докрасна, а Джеми – держать его, Джона, за руки. Оба были перепуганы не на шутку, но Джон заставил их это сделать, угрожая мечом и мушкетом.
Боль, казалось, отдавалась, тысячекратно помноженная, в каждом нерве, от запаха паленой кожи и общего вида раны мутился разум, но вскоре, слава Богу, виски сделало свое дело, и Джон провалился в забытье.
И вот сейчас он проснулся от голосов. Слова, казалось, были лишены всякого смысла, беспорядочно крутились и отдавались эхом в пустоте. На мгновение у Джона мелькнула мысль: а не является ли все это бредом?
Один из голосов, нежный, бархатный, был явно женским.
«Сейчас я, – усмехнулся про себя Джон, – открою глаза и обнаружу, что уже в раю!.. Или, может быть, в чистилище, а это голоса ангелов, решающих, куда меня определить – в ад или в рай…»
Что-то холодное, ледяное коснулось его лба. Джон наконец приоткрыл глаза, щурясь от режущего света. Ни ада, ни рая. Он на грешной земле, в своем доме, в своей кровати. Но женщина, стоящая рядом с этой кроватью, – кто она? Ангел? Видение? Галлюцинация? Существо из плоти и крови? Должно быть, демон, посланный врагом рода человеческого его искушать?
Лицо женщины было бледным, рыжие волосы разметались по плечам. На женщине была полурасстегнутая мужская рубаха, сквозь тонкую ткань которой явственно проступали очертания сосков.
Так что же он медлит? Если это и впрямь дьявольское наваждение, то стоит только протянуть руку, и оно вмиг рассыплется. Джон так и сделал, Пальцы его ощутили живую плоть. Да, не видение, не сон, не призрак. Живая. И Джон знал, кто это. Знал – и не мог уже ни о чем думать.
Энни невольно вскрикнула, когда рука Джона неожиданно обвилась вокруг ее талии. Джиллиз предупреждал ее, что Джон еще не пришел в себя от немереного количества виски. Собственно, наклонилась-то она к нему только затем, чтобы поправить отброшенное им одеяло и вытереть пот со лба.
Джон лежал совершенно голым. Разметавшееся по кровати тело казалось Энни огромным, но тем не менее идеально пропорционально сложенным. А что касается слухов об интимных частях этого тела, то теперь эти слухи казались Энни не то чтобы не преувеличенными, но даже преуменьшенными…
Пальцы Джона сошлись на ее запястье, потянули за руку. Потеряв равновесие, Энни не могла сопротивляться. Упав на кровать, Энни открыла было рот, чтобы выразить свой протест криком, если уж не действием, но раскрытые губы были, очевидно, восприняты как призыв к поцелую, ибо в ту же секунду Энни ощутила язык Джона у себя во рту. Извиваясь всем телом, Энни пыталась вырваться из непрошеных объятий, но рука Джона оплелась вокруг ее талии, словно лиана, язык проникал все глубже.
Отбиваясь от Джона, Энни, сама того не желая, коснулась раны. Это, должно быть, вызвало у Джона резкую боль, приведшую его в чувство.
– Энни? – Глаза его удивленно распахнулись. – Ты… живая?
– Ну не мертвая же! Да отпусти ты, Господи!
– Прости, Энни, – забормотал он, – ради Бога, прости… Я не знал… Я думал… Черт побери, кто это тут наблевал?!
– Ты, должно быть, кто же еще? – Энни поморщилась, с отвращением покосившись на вонючее пятно на полу.
Отпустив Энни, Джон вдруг обнаружил, что ничем не прикрыт, и, покраснев, словно вареный рак, до корней волос, обвязал простыню вокруг бедер. Освободившись, Энни поспешила отойти от кровати на безопасное расстояние. Поцелуй все еще горел на ее губах, сердце бешено колотилось. Потупившись, Энни привела растрепанную одежду в порядок.
Сев на кровати, Джон оглядывал комнату безумными глазами.
– Это моя спальня? – спросил он.
Взгляд Энни следовал за взглядом Джона. По всей комнате в беспорядке валялась одежда, рядом с кроватью стоял таз с мокнущей в нем губкой.
– Вроде бы да, – усмехнулась она.
– Что ты здесь делаешь, черт побери? Сколько вообще времени?
– Пятый час дня. А я здесь для того, чтобы оказать тебе любезность в ответ на твою.
– Оказать мне любезность? – В глазах его снова промелькнул похотливый огонек.
– Не такую, черт побери! Да протрезвись ты наконец! Короче, прошлой ночью ты меня кое о чем предупредил… Теперь я тоже пришла предупредить тебя.
Джон провел рукой по растрепавшимся волосам.
– Предупредить? – пробормотал он. – Подожди, крошка, отвернись, сейчас оденусь…
Заметив на стуле килт Джона, Энни бросила его ему и направилась к двери.
– Когда оденешься, спускайся вниз, я перевяжу твою рану как следует. И я бы советовала тебе окатить голову – и кое-что еще холодной водой.
Витиевато ругаясь себе под нос, Джон начал одеваться. Внизу Энни обнаружила Джиллиза, колдовавшего перед камином. В углу еще двое о чем-то разговаривали с Донуилом Макинтошем – молодым человеком, сопровождавшим Энни в Данмагласс. Во дворе, в лесу, в ущелье между Гарбхал-Бег и Гарбхал-Мор – всюду было полно вооруженных до зубов горцев. За охрану, слава Богу, можно было не беспокоиться – даже муха, как говорится, не пролетела бы незамеченной…
– Не желаете ли кружку эля, мэм? – спросил Джиллиз у Энни, когда она вошла в комнату.
– Желаю, только, ради Бога, не называй меня «мэм»! А то мне каждый раз кажется, что ты обращаешься не ко мне, а к кому-то другому.
– Хорошо, – кивнул он.
– Зови меня просто Энни, – дружелюбно улыбнулась она.
– Хорошо, Энни, – с энтузиазмом согласился он.
– Налей и мне кружечку, – попросил присутствующий тут же Джеми. – В горле пересохло.
– Выпей лучше кофе, – усмехнулась Энни, – он лучше помогает от жажды. Судя по запаху, это ведь кофе у вас тут зарится в котелке? Только поторопись, а то сейчас здесь появится хозяин дома и наверняка выпьет все единым махом – он, видите ли, никак не очухается после вчерашнего.
– Иди ты знаешь куда со своим кофе! – фыркнул появившийся в этот момент на пороге Джон. – Не слушай ее, Джиллиз. Эля, и только эля всем!
На Джона было страшно смотреть: правый глаз заплыл так, что не открывался, левый был не намного лучше – весь красный. Шатаясь, он прошел к столу и тяжело опустился на стул. Энни все-таки налила кружку кофе и поднесла его Джону.
– Хватит пьянствовать! – сказала она. – Сейчас ты мне нужен в здравом уме и трезвой памяти. Если уж так невтерпеж, выпьешь после моего ухода.
– Ты говоришь точь-в-точь как мой старик! – поморщился Джон, однако все же отпил глоток кофе, после чего, войдя, очевидно, во вкус, осушил всю кружку и потребовал вторую. Затем сел уплетать поданную Джиллизом яичницу.
Энни тем временем, найдя какую-то льняную рубаху, разорвала ее на полосы и, смочив их в отваре ивовых почек, тщательно перевязала рану Джона. Осушив третью кружку кофе, Джон, казалось, понемногу начал приходить в себя – глаз, во всяком случае, был уже не таким красным, кожа начала приобретать свой естественный цвет.
– Ну ладно, крошка – произнес он, поднимая на Энни глаза. – Кажись, чуток протрезвел, Выкладывай, что у тебя там.
Вытерев руки, Энни прошла туда, где на гвозде висела ее одежда, извлекла из кармана стоившие ей стольких хлопот бумаги Форбса. При виде их Энни снова вспомнила, как приятно ей было лгать Ангусу, что отдала их, то время как те по-прежнему были в кармане нижней юбки. Энни не была уверена, что, признайся она в этом мужу, он тут же, не церемонясь, задрал бы ей юбки и выхватил бумаги.
Энни выложила документы на стол перед Джоном. Тот как раз в этот момент сделал последний глоток кофе и вытер губы рукавом.
– Что это? – спросил он.
– Ты читаешь по-французски? – вместо ответа поинтересовалась она.
– Bien sbir je peux lire framais, Mademoiselle Anne, – улыбнулся он. – По-латыни, кстати, тоже, если вам вдруг понадобится прочитать какой-нибудь богословский трактат…
– Бог с ней, с латынью, – фыркнула Энни, – а вот французский твой мне нужен. Сама-то я по-французски и пары слов связать не могу… Мы тут с леди Драммур пытались разобрать одно письмо… Где же оно? – Энни порылась в пачке. – Да вот, кажется, это. Если то немногое, что удалось разобрать, поняли правильно, то надо хватать эти бумаги и мчаться с ними к его высочеству.
С минуту Джон молча водил по письму глазами, Энни же следила за ним, не смея даже дохнуть, хотя отлично понимала, что такое напряжение ни к чему.
– Пододвинь-ка лампу поближе, – не отрывая глаз от бумаг, щелкнул Джон пальцами, призывая Джеми.
Тот, не заставляя себя ждать, поднес лампу и подкрутил фитиль посильнее. Пододвинув к столу стулья, Джеми и Джиллиз встали на них коленями, до предела вытягивая шеи, глядя в письмо, хотя, как и Энни, не могли разобрать ни слова.
С первого прочтения Джон разобрал письмо наполовину. Со второго – все, за исключением двух-трех особо сложных фраз. С третьего же, наконец, ему все стало предельно ясно. Закончив, он поднял на Энни заинтересованный взгляд:
– Откуда у тебя это?
Энни, набрав воздуха для храбрости, выдала ему все как на духу. Джон слушал ее не мигая, глаза его возбужденно горели. Энни и сама была возбуждена не меньше его. Закончив, она облизнула запекшиеся губы.
– Я думаю, – заключила она, – смысл письма вот в чем: Франция и Голландия заключили между собой перемирие на два года, а за эти два года попытаются обговорить все условия для постоянного мира. Я права?
Джон кивнул.
– Все так, как ты сказала, слово в слово. А еще говоришь, – усмехнулся он, – что ни черта не смыслишь во французском!
– Ну и что? – фыркнул Джеми. – Ну, заключают французы с голландцами какое-то там перемирие, нам-то что с того?
– Погоди. – Снова порывшись в пачке, Энни нашла другую бумагу. – Почитай-ка вот это, тут, если только я правильно поняла, кое-что интересное…
– А это, – заключил Джон, когда закончил чтение, – точные сведения о том, сколько человек в какой правительственной армии. У Камберленда, например, восемь тысяч, причем – это ведь немаловажно – не юнцов, не нюхавших пороху, а уже обстрелянных, прошедших огонь и воду, – он привез их с собой из Фландрии. В то время как у остальных – у Уэйда, Лигоньера, Хоули – люди, привыкшие больше к парадам, чем к боям, в лучшем случае стрелявшие на учениях по арбузам. Вот почему большинство из них бежали под Престонпаном. Я не говорю, что они совсем уж не представляют опасности, число их все-таки раз в пять-шесть превосходит армию принца. Но чтобы перебить их, нам нужно время. Как бы за это время Камберленд со своими головорезами не перебил нас…
– Но ведь, если верить предыдущему письму, – с горячностью произнесла Энни, – заключенное между голландцами и французами перемирие означает, что голландцы не будут воевать с союзниками французов, включая нас. А без голландцев Камберленду придется туго.
Макгиливрей задумчиво почесал подбородок.
– Неудивительно, что Форбс поспешил запрятать эти бумаги подальше. Ведь это неофициальные новости. Пока офиг циальные дойдут до Англии, да пока еще и Голландия, и Франция пришлют своих представителей, пройдет несколько недель. Тем временем его голландцы могут воевать с нами. Да, Энни, ты права: эти бумаги необходимо доставить принцу как можно скорее. Джеми, сколько тебе надо времени, чтобы на самой быстрой лошади достичь Абердина?
– Абердина? – нахмурилась Энни. – Разве армия принца в Абердине?
– Отстаешь от жизни, крошка! – усмехнулся Джон. – Вчера ночью мы получили весть из Клунаса, что лорд Льюис Гордон в Абердине собирает еще одну армию, чтобы присоединиться к, принцу.
– Вот почему Лудун посылает войска в Эдинбург и приказывает им держать город, не отдавать его в руки бунтовщиков! – догадалась Энни.
– Откуда тебе об этом известно? – насторожился Джон.
– Ангус получил приказ идти со своими людьми в Эдинбург.
– Пресвятая Матерь Божия! – присвистнул Джиллиз. Остальные молчали.
– Джеми! – снова прикрикнул на него Джон. – Ты что, к полу прирос? Седлай коня, живее! Возьми дюжину моих людей. Поедешь через Клунас, найдешь там Ферчара – он знает, как быстрее доставить это принцу. Возьми этот чертов пакет, прицепи покрепче к поясу и береги словно зеницу ока. Ты ведь не возражаешь, Энни, – Джон покосился на бумаги на столе, – чтобы он их взял?
– Разумеется, – с горячностью подхватила она, – нашим командирам они будут нужнее. – Энни задумалась на минуту. – Погоди, Джеми, – заявила она, – я, пожалуй, черкну письмецо дедушке. Скажу, что согласна возглавить нашу армию и поведу ее в Абердин на подмогу моему принцу. Если только дед сам не передумал, если петиция все еще у него и он уверен, что сможет собрать нужное количество подписей.
Трое мужчин застыли, уставившись на Энни.
– Не шутишь? – усмехнулся Джеймс. – Ты и впрямь возьмешь горящий крест и…
– Не знаю как насчет креста, – фыркнула в ответ она, – но армию поведу. Соберу людей – уговорю, подкуплю, заставлю силой… Но есть одно «но», – Энни заговорщицки прищурилась, – я не тешу себя иллюзиями, я знаю, что никакая петиция, кем бы она ни была подписана, не заставит мужиков подчиниться бабе. Поэтому мне нужен мужчина, который будет действовать от моего имени.
Прервав свою пылкую речь, Энни посмотрела Джону прямо в глаза.
– Им будешь ты, Джон Макгиливрей! – торжественно объявила она.
Взгляды Джеми и Джиллиза как по команде тотчас же обратились на Джона. Тот являл собой в этот момент весьма «геройское» зрелище – килт надет криво, рубаха, натянутая поверх перевязки Энни, распахнута на груди, львиная грива нечесана, глаза, мутные с похмелья. «Увидев такого, любой англичанин и впрямь перепугается не на шутку!» – усмехнулась про себя Энни.
– Ты сделаешь это, Джон? – напрямую спросила она его. – Ради Шотландии…
– Нет.
Ответ Джона был для Энни столь неожиданным, что на минуту она лишилась дара речи и уже собиралась забрать у него пресловутые бумаги…
– Ради Шотландии – нет, – заявил Джон через минуту. – Ради тебя – да.
Энни, Джиллизу и Джеми потребовалась еще минута, чтобы осознать слова Джона, но когда это произошло, двое последних издали радостный дикий боевой клич. Обняв друг друга за плечи, мужчины закружились в зажигательном шотландском танце, словно их уши улавливали музыку незримых волынщиков, олицетворявших собой дух родной страны. Энни и Макгиливрей же стояли неподвижно по обе стороны стола, молча глядя друг на друга. Воздух между ними, казалось, накалялся все сильнее и сильнее.
– Я думала, что Шотландия для тебя важнее меня! – проговорила наконец она.
Он покачал головой:
– Сейчас по крайней мере нет. А даст Бог добраться до поля боя – тогда посмотрим.
