Текст книги "Безоглядная страсть"
Автор книги: Марша Кэнхем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
Глава 16
Ангус чуть не был сбит с ног скакавшим куда-то во весь опор генералом Хоули. За ворот генерала почему-то была заткнута салфетка. За Хоули едва поспевали Гарнер и Уоршем.
Лагерь походил на разворошенный улей. У лихорадочно сновавших во все стороны офицеров и денщиков был такой вид, словно их только что оторвали от сладкого сна. Застегивались на бегу, сабли и мушкеты цепляли к поясу кое-как, лишь бы держались. Панику усугублял сыпавший густой пеленой мокрый снег. Застывая на засохшей траве, все еще покрывавшей во многих местах склоны, этот снег сильно затруднял подъем и спуск.
Люди Макгиливрея оставили Ангуса у Фалкиркских высот, и ему потребовалось еще добрых два часа, чтобы добрести до лагеря по такой погоде. Пробираясь укромными ложбинами, он видел собственными глазами, как все новые и новые отряды горцев поднимались на кручи. К полудню принц Чарльз уже поднял в низине свое знамя, и шотландцы выстроились в боевой готовности: правый фланг, как водится, заняли Макдональды, левый – Стюарты, середину – Камероны, Фрезеры, Макферсоны, Маккензи и, разумеется, доблестные вояки клана Чаттен. В целом все шло точно по плану. Единственное, что подкачало, – это артиллерия. Сначала отряды горячего итальянца графа Фандуччи умудрились завязнуть со своими орудиями в болоте, а когда пушки были наконец вызволены из топкой трясины, вкатить их на обледеневшие склоны не удалось.
Когда до ушей Ангуса донесся пронзительный звук волынки, исполнявшей воинственный гимн клана Макинтошей, он почти пожалел, что сейчас не может быть с ними. Как бы гордо он смотрелся сейчас рядом с могучим гривастым львом Макгиливреем!
Взгляд Ангуса лихорадочно шарил по равнине и горным склонам в поисках Энни, но нигде не находил ее. Наконец она появилась во главе своих людей. Но, воодушевив их короткой пламенной речью, отъехала, хотя и, судя по ее виду, крайне неохотно, в тыл. «Господи, – воздел Ангус руки к небу в молчаливой мольбе, – позаботься о том, чтобы она там и оставалась!..»
Три отряда драгун майора Гарнера появились в ложбине первыми. За ними – двенадцать батальонов Хоули, сопровождаемых артиллерией, если можно назвать артиллерией всего два четырехфунтовых и еще одно легкое недальнобойное орудие; остальное им, как и их противникам, пришлось оставить в болоте.
С ружьями и пистолетами дела обстояли не намного лучше. Валивший с неба мокрый снег подмочил и бумажные патроны, и порох, и из каждых трех мушкетов два давали осечку. Хоули был в ярости, но не отчаивался. Он верил своим драгунам и, чтобы поднять их боевой дух, приказал бить в барабаны.
При виде строящихся перед ними врагов пальцы якобитов нетерпеливо тянулись к куркам, но лорд Джордж Мюррей приказал не стрелять, пока он не подаст сигнала. Как и все вожди кланов, лорд Джордж сегодня собирался сражаться не на коне, а плечом к плечу со своими людьми.
Выждав, пока драгуны подойдут на десять ярдов, лорд Джордж, вскинув пистолет, подал наконец долгожданный сигнал. Наступавшие драгуны вскоре поняли, почему шотландцы позволили им подойти так близко – в неприметной из-за стены снега ложбине их поджидал отряд шотландцев, вооруженный пиками и топорами.
Слыша леденящие кровь крики товарищей, стаскиваемых с лошадей и разрубаемых на части, остатки кавалерии поспешили развернуться. Майору Гарнеру, потерявшему шляпу и забрызганному с ног до головы кровью и мозгами зарубленного рядом с ним офицера, удалось с помощью угроз и яростного размахивания саблей удержать от бегства всего лишь небольшую кучку своих людей. Большая же часть его «доблестных» драгун повторяла сейчас свой «славный подвиг» под Престонпаном, с рекордной скоростью покидая поле боя.
На левом же фланге объединенным отрядам Камеронов, Стюартов и Макинтошей пришлось отражать атаку инфантерии генерала Хоули. Генерал, впрочем, не зря хвастался на Днях перед леди Килмарнок своими молодцами – безупречно ровные ряды рослых и плечистых детин в пурпурно-алых мундирах действительно представляли грозное зрелище. Однако алеющие мундиры, словно кровяные пятна на снегу, превращали их обладателей в отличные мишени. Шотландцы же в своих неброских одеждах, напротив, почти сливались с окружающей природой, и большинство английских выстрелов пропало впустую.
Расстреляв вскоре все пули, горцы побросали на землю ненужные им больше пистолеты и с пиками и топорами наперевес бросились на врага, оглашая воздух воинственными первобытными кличами, вдохновлявшими на бой еще их пращуров, и хваленая инфантерия Хоули вскоре последовала примеру драгун, теряя на бегу оружие, надеясь найти укрытие в недавно покинутом им лагере или Фалкирке.
Впрочем, бежали не все. Камеронам и Макинтошам пришлось-таки сразиться с несколькими отрядами противника, упорно не желавшими сдаваться. Один из них даже попытался обойти отряды лорда Джорджа с тыла и подставить их под перекрестный огонь. Заметив это, Макгиливрей издал воинственный клич, призывая людей на подмогу.
Скользя по обледеневшей траве, Джон повел за собой своих людей в лобовую атаку, прорубаясь топориком сквозь ряды врагов, словно через заросли деревьев. Он почувствовал укол пули, попавшей ему в бедро, еще два таких же укола в ребра, но в азарте боя обратил на них не больше внимания, чем на комариные укусы. Но в какой-то момент что-то, замеченное краем глаза, на секунду отвлекло его внимание, и. споткнувшись о тело убитого товарища, Джон упал.
Робби Фаркарсон видел это, но у него не было времени помочь Джону, он сам прорубал себе путь мечом плечом к плечу с братом. Следом за ними шли Эниас и Джиллиз Макбин, весь в крови и грязи с головы до ног.
Увидев несущихся на них, словно демоны, шотландцев, королевские отряды поспешили побросать оружие и поднять руки. В глазах многих стояли слезы – сейчас им наверняка предстоит быть изрубленными на куски…
Судьба, к счастью, к ним благоволила – в последний момент Александр Камерон приказал не трогать побежденных, поскольку в числе пленных оказалось несколько отрядов из шотландских королевских бригад.
– В чем дело, приятель? – Алуинн Маккейл похлопал по плечу лихорадочно оглядывавшегося вокруг Робби. – Что это у тебя такая кислая рожа? Разве мы не победили?
– Макгиливрей ранен, – отрешенно произнес Робби. – Может быть, даже убит. Во всяком случае, я видел, как он упал…
– Кто, я? – раздался вдруг за его спиной веселый голос. – Не родилась еще та сволочь, что меня убьет!
Робби оглянулся, перед ним стоял Джон Макгиливрей собственной персоной, окровавленный, но живой. Но не это удивило Робби. Под руку Джон держал Энни Моу, урожденную Фаркарсон. Шлем Энни потеряла, и мокрые рыжие волосы разметались по плечам. Роскошное еше утром жабо, перепачканное грязью, выглядело теперь хуже половой тряпки.
– Откуда ты, черт возьми?! – Расталкивая братьев, Эниас бросился к кузине. – Тебе, кажется, велели оставаться с принцем?
– Ты что, – фыркнула она, – действительно поверил, что я послушаюсь? А кто говорил, что Рыжая Энни в бою стоит десятерых мужиков?
«Сегодня ты еще раз доказала это», – хотелось сказать Джону, но он промолчал. Это ее он заметил и оступился, и именно выстрел Энни уложил англичанина, собиравшегося насадить Джона на пику.
– Ты не забыла, что ты все-таки жена главы клана? – пробурчал вместо этого Джон.
– Да, но я еще и полковник! По-твоему, командир во время боя должен сидеть под навесом, потягивая винцо и спокойно смотреть, как гибнут его люди?
Джон шутливо-угрожающе коснулся ее щеки кулаком, хотя был так зол на Энни, что мог бы ударить всерьез. Кузены Энни, разумеется, не разделяли его раздражения – они возбужденно подбрасывали в воздух шлемы и громко смеялись имеете с ней, но ведь это не они обещали Ангусу позаботиться о том, чтобы Энни не принимала непосредственного участия в битве…
Большинству англичан еще предстояло познакомиться с Энни. Слухи о рыжей амазонке доходили до них, разумеется, не раз, но они считали, что это не более чем слухи. Во всяком случае, ни одна добропорядочная английская леди не позволила бы себе появиться на поле боя. Предводительница юбочников, говорили они, либо переодетый мужчина, либо просто шлюха.
Теперь им предстояло запомнить ее, запомнить на всю жизнь.
Да, триумфальный въезд Энни во вражеский лагерь нельзя было не запомнить. Принц был уже там, опередив ее всего на несколько минут. В палатке Хоули он обнаружил забившегося в угол и дрожавшего словно осиновый лист денщика и приказал ему принести вина и еды из запасов своего господина – нужно же победителям хоть чем-то отпраздновать!
Кроме денщика, в лагере не нашлось ни одной живой души, зато четырнадцать новехоньких тяжелых орудий и множество амуниции, оказавшейся, разумеется, не лишней для победителей. Чарльз Стюарт, страдавший в тот момент от тяжелой простуды, обрадовался, обнаружив, что генерал Хоули питал пристрастие к французскому бренди. Принц как раз заканчивал третий бокал, когда в лагерь вошли Энни и Макгиливрей, ведя за собой большую колонну пленных. Лохел и лорд Джордж не могли присоединиться к празднеству – они преследовали по пятам остатки вражеской армии, справедливо полагая, что противника следует оттеснить как можно дальше, чтобы ему не вздумапось взять реванш.
Увидев свою belle rebelle, входившую в палатку, всю в грязи и крови, что недвусмысленно говорило о том, где она находилась во время боя, принц был не на шутку удивлен: увлекшись созерцанием со своего аванпоста картиной битвы, его высочество и не заметил, как Энни втихаря покинула палатку.
Энни приветствовала принца реверансом.
– Вы хотите сказать, леди Энни, – улыбнулся он, – что осмелились ослушаться меня?
– Приказа оставаться в палатке вы мне не давали, ваше высочество. Осмелюсь полагать, что присоединиться во время боя к своим землякам не означает пойти против вашей воли.
Вместо ответа принц вдруг закашлялся в шелковый платок. Лицо его побагровело. Двое секретарей его высочества, О'Салливан и Томас Шеридан, испуганно бросились к нему, но он жестом приказал им не беспокоиться. Когда приступ кашля прошел, он, откинувшись в кресле Хоули, налил себе очередной бокал бренди.
– Ваше высочество, – начал О'Салливан, – осмелюсь заявить, что вам сейчас не мешало бы…
– Лечь в постель? – перебил его принц. – Согласен, в противном случае болезнь может усилиться. Но не могу не присоединиться к вам, господа, чтобы отпраздновать нашу победу. Согласен, праздновать победу над врагом за его же столом, едой и вином из его же погребов выглядит некрасивой местью, но иных вариантов, увы, нет. Не могу отказать себе в этом удовольствии, – он посмотрел на Энни, – как и в удовольствии исполнить все ваши просьбы, ma belle rebelle, если таковые у вас имеются.
– Ваше высочество, – смутившись, сказала Энни, – служить вам для меня уже величайшее счастье, но осмелюсь все же просить…
– Клянусь все исполнить, леди Энни, если только это в моих силах!
– Ваше высочество, меня беспокоит судьба моего мужа. – Энни оглядела стоявших вокруг вождей, вернувшихся вместе с ней с поля боя. Разумеется, времени подбирать своих раненых ни у кого не было – что уж говорить о чужих… Если Ангус лежит сейчас раненным на холодной земле, каждая минута может оказаться решающей… – Позвольте мне пойти осмотреть поле боя.
Вместо ответа принц, подняв руку, щелкнул пальцами, и Энни заметила, как Александр Камерон, стоявший рядом с выходом, улыбнувшись, на мгновение покинул палатку и вернулся в сопровождении какого-то мужчины. Одного взгляда на мокрые, прилипшие ко лбу вошедшего каштановые волосы для Энни было достаточно, чтобы понять, кто перед ней. Но броситься в объятия Ангуса, как бы ей этого ни хотелось, Энни не позволял этикет. С минуту муж и жена пристально смотрели друг на друга.
– Ваша покорная слуга, капитан! – проговорила наконец Энни.
На лице Ангуса дрогнул мускул.
– В данной ситуации, – он окинул взглядом не спускавших с него глаз мужчин, – скорее я ваш раб, полковник!
Шагнув вперед, Ангус почтительно опустился перед принцем на одно колено:
– Обещаю вам, ваше высочество, впредь никогда больше не обращать оружие против вас.
– Ваш выбор, Макинтош, – произнес принц, – весьма огорчил меня – я рассчитывал видеть вас в числе моих друзей. Встаньте, капитан, я верю вашему слову джентльмена.
– Ваше высочество, – вмешалась Энни, – могу я покинуть вас, чтобы обработать раны мужа?
– Разумеется, – махнул платком Чарльз.
За все время поездки ни она, ни Ангус не проронили ни слова. Уже почти стемнело, когда они достигли деревенского домика, в котором провели последнюю ночь. «Как много всего произошло с тех пор, – подумала Энни, – и как мало изменилось…»
Стража у домика, увидев их, расступилась. Оставленный утром в камине огонь, разумеется, давно погас, но, как только дверь за Ангусом захлопнулась, Энни вдруг почувствовала такой жар, словно комната была жарко натоплена.
Ангус прислонился к двери. Он был без шляпы – та была потеряна еще утром по дороге к полю боя. Волосы его были в беспорядке, холодные как сталь серые глаза пристально впивались в Энни.
– Я же просил тебя держаться подальше от поля боя! – мрачно произнес он.
– Я не давала тебе никаких обещаний, – попыталась вывернуться Энни.
– Ты считаешь, что это может служить оправданием? – резко спросил он.
– А вспомни, – прищурилась она, – как ты говорил, что никогда не присягал на верность Чарльзу Стюарту? Если это, по-твоему, оправдание, то чем мое хуже?
– Хватит упражняться в остроумии, Энни! Ты сама отлично знаешь, что поле битвы – не место для женщины. Или ты все еще не вышла из детского возраста?
– Между прочим, – вспылила она, – если бы я оставалась там, где ты мне велел, Джон был бы убит! Так что придется тебе выслушать еще один остроумный ответ: я оказалась в нужном месте в нужное время.
Ангус перевел дыхание, с трудом сдерживаясь. Руки его сжимались в кулаки, ему хотелось ударить Энни… но вместо этого он подошел к ней, сжал ее лицо в ладонях, и губы их слились в долгом, страстном поцелуе. Одним рывком Ангус сорвал свой килт, двумя другими стянул с Энни штаны и через несколько мгновений был уже внутри ее.
– Ты хотя бы отдаешь себе отчет, – тяжело дыша, прохрипел он, – что другой муж на моем месте за твои фокусы выпорол бы тебя как следует, связал бы по рукам и ногам и отправил домой под конвоем?
Энни молчала.
– Что молчишь? – усмехнулся он. – Исчерпала свои остроумные ответы?
– Нет, просто трудно говорить, когда пуговицы твоего дурацкого красного мундира оставляют королевские гербы у меня на животе.
В одно мгновение Ангус вышел из нее и опустился на кровати.
– Извини, – пробормотал он, – я сам не знаю, что на меня нашло. Это что-то такое, чего нельзя объяснить, чему нет названия…
– Есть, – улыбнулась она. – Название самое простое – похоть, между прочим, один из смертных грехов…
– Ну, не такой уж и грех, если он обращен на законную жену. Не виноват же я, Энни, что стоит тебе меня только пальцем поманить, как я уже готов…
– Знаю, – вздохнула она, – сама грешна. Хотела бы я только знать, – она пристально посмотрела ему в глаза, – будем ли мы с тобой так же грешить и через десять, и через двадцать лет?..
– Что до меня – то да. – Взгляд пронзительно-серых глаз был глубок и серьезен. – Я никогда не устану от тебя, Энни. С этими словами на устах я надеюсь отойти в вечность и с ними же предстать перед моим Создателем.
Трепеща всем телом, Энни откинулась на подушки.
– Приятно слышать, – прошептала она.
Генерал Генри Хоули в этот момент тоже трепетал всем телом, но совсем от другого чувства – от бешенства. Густые хлопья снега падали на обнаженные, низко опущенные головы офицеров в красных мундирах, выстроившихся перед генералом. За спиной же Хоули возвышалось нечто, еще совсем недавно бывшее рослой, гордой сосной, ныне же – очищенным от ветвей стволом, укрепленным между углами двух зданий. Со ствола свешивались веревки, на веревках же – четырнадцать человеческих тел, раскачиваемых ветром и еще дергавшихся, инстинктивно цепляясь за жизнь.
При жизни они были драгунами из войск майора Гарнера, виноватыми в трусости ничуть не более, чем их собратья, – просто именно их фамилиям выпала судьба быть названными наобум майором, когда Хоули потребовал от него отчета в том, кто был главным подстрекателем столь позорного бегства с поля боя. Еще примерно столько же – с обнаженными головами и связанными за спиной руками – понуро ожидали той же невеселой участи.
– Трусы! – сотрясал площадь громовой рев Хоули. – Бабы, слюнтяи, свиньи! Была ли когда-нибудь в мире армия, столь опозорившая своего генерала?! Вешайте, вешайте их всех – они недостойны даже, чтобы тратить на них порох! По вашей же милости, негодяи, порох у нас нынче в дефиците кто побросал все оружие, чтобы оно досталось врагу? Я хочу знать поименно всех негодяев, осмелившихся бежать с поля боя! – Голос генерала срывался на визг. – Пусть этих мерзавцев запорют до смерти, пусть живьем сдерут с них кожу и повесят в назидание остальным! Всех повешу, всех до одного! Прочь от вас, идиоты, – поморщился он, – видеть вас не хочу! – Зажмурив глаза, генерал быстро зашагал в направлении своей квартиры.
Постояв еще немного в недоумении под густым мокрым снегом, офицеры и солдаты начали понемногу расходиться, радуясь, что захлебнувшийся собственным гневом генерал не подверг их участи товарищей.
Гарнер и Уоршем оба были ранены. Гарнер держался за бок с посеревшим от боли лицом – два ребра у него были сломаны. На месте правой щеки Уоршема зияла огромная дыра, а левая рука безжизненно повисла. Полковой хирург, руки которого были уже по локоть в крови, наскоро перевязал его раны, но, разумеется, майору была необходима серьезная медицинская помощь.
Застигнутые врасплох бешеной атакой шотландцев, англичане бежали в такой панике, что точного числа убитых, раненых, захваченных в плен и тех, кто, воспользовавшись всеобщей суматохой, решил дезертировать (последних, очевидно, было больше всего), не мог, пожалуй, назвать никто. Уоршем не испытывал к наказываемым никакой жалости. Каждый солдат, в конце концов, вступая в ряды армии, давал присягу королю и отечеству и знал, что ждет его в случае нарушения этой присяги. Таковы суровые армейские будни… А эти люди, судя по всему, и не собирались воевать. Они колоннами маршировали на поле боя, но, стоило раздаться первым вражеским выстрелам… Многие шотландцы из королевской армии перешли на сторону якобитов. Уоршем собственноручно пристрелил одного из таких в момент, когда тот передавал знамя своего полка в руки соотечественника-якобита.
Больше всех «отличился», пожалуй, отряд Макинтошей под командованием Ангуса Моу. Большая часть его разбежалась еще при выходе из Эдинбурга, а к моменту окончания сегодняшнего боя у Ангуса не осталось ни одного человека. Где сам Ангус, Уоршем тоже не знал, втайне надеясь, что тот лежит мертвым на поле боя.
Раненая рука майора нестерпимо ныла. Закрыв глаза от боли, Уоршем вынул из кармана пакетик с лекарством, которое дал ему врач. Он уже принимал его один раз, тщательно отмерив дозу, боясь, что в противном случае совсем забудет о боли и начнет слишком беспечно размахивать рукой. На этот раз майор отмерил немного побольше и подержал порошок на языке, пытаясь отстегнуть здоровой рукой от пояса флягу с вином, конфискованную у одного из приговоренных к казни. Порошок был на редкость горьким, и Уоршему потребовалось несколько глотков вина, чтобы заглушить наконец неприятный вкус.
Вкус этот неожиданно напомнил Уоршему то вино, которое он пил вечером за роскошным ужином, устроенным Хоули, – оно тоже вроде бы отдавало чем-то неприятным. Впрочем, скорее всего ему это просто показалось от слишком большого количества выпитого…
Рассеянно вглядываясь в лицо одного из повешенных, Уоршем узнал в нем молодого парня, исправно чистившего ему по утрам сапоги. «Ну, этого-то зря, – подумал майор. – Кто еще мне их начистит до такого блеска?»
Глава 17
В бою под Фалкирком якобитами было взято в плен около трех тысяч солдат противника. Вдвое больше англичан осталось на поле боя убитыми или тяжелоранеными. Потери же якобитов едва ли составляли восемьдесят человек. Но погода ухудшалась, армия Хоули слишком спешила вернуться в Эдинбург, и командиры принца сочли своим долгом предупредить его высочество, что торжествовать полную победу, увы, преждевременно.
Лорд Джордж пытался убедить принца преследовать англичан, но Чарльз, прислушавшись вместо этого к совету О'Салливана, решил попытаться взять крепость Стерлинг, находившуюся под осадой с тех пор, как якобиты покинули Глазго, полагая, что эта победа придаст ему больший вес, чем преследование и без того полуразбитой армии. После блестящей победы под Фалкирком, заявил принц, неплохо было бы выбить англичан и из Стерлинга и Перта, таким образом закрепив за собой всю равнинную территорию к югу от Грампианских гор.
Лорд Джордж переубеждал его как мог, но принц был непреклонен, и все, что оставалось лорду, – это давать выход своему раздражению где-нибудь в уединении или глушить его вином. В отличие от Чарльза и его советника-ирландца лорд Джордж понимал, что на равнинах Стюарты не пользовались особой любовью. А на то, чтобы взять неприступный Стерлинг, понадобятся недели, которые следовало употребить на укрепление в горных областях Шотландии, жители которых гораздо больше сочувствовали принцу. К тому же извилистые горные хребты, изрезанные озерами, вряд ли вдохновили бы англичан зимой – они наверняка отложили бы преследование противника до весны. А якобиты тем временем успели бы собраться с силами, подтянуть резервы…
Что же до Энни, то она была крайне разочарована, узнав, что должна развернуться и идти обратно в Инвернессшир. Но в то же время она не могла сказать, что перспектива возвращения домой во главе многотысячной армии, чтобы свергнуть лорда Лудуна и вернуть столицу принцу, не согревает ее душу…
У других же вождей кланов, как, скажем, у Лохела или Макдональдов, были свои причины вернуться в горы. За время их отсутствия англичане укрепили позиции в фортах Уильям и Огастес, расставив повсюду свои гарнизоны. Для Камеронов или Макдональдов это были фамильные земли, и, разумеется, они горели желанием освободить их от непрошеных гостей. Многие фермеры не были дома с прошлого июля, и им хотелось проведать свои семьи хотя бы для того, чтобы удостовериться, что их жены и дети за это время не умерли от голода. За зимой последует весна, и фермеры в первую очередь начнут думать о том, что поля нужно обрабатывать, чтобы не остаться без урожая.
В этом как раз и была главная сложность с армией, состоявшей в основном из фермеров и пастухов. Да, в храбрости, в верности принцу им не откажешь, но без земли и домов им просто не за что было бороться. Вожди кланов в любом случае оставили бы за собой свои замки, по-прежнему собирали бы с фермеров все ту же ренту, и, если бы заброшенность полей и отразилась как-нибудь на их благосостоянии, то это выразилось бы разве что в недостатке свежего пива из-за недорода ячменя. Фермерам же, не выплатившим ренту лендлордам, грозили сожжение их домов и конфискация земли.
У Чарльза в последнее время часто менялось настроение. Он то нервничал, то, напротив, радовался приступам хандры. Он запретил лорду Джорджу преследовать англичан далее, чем до Линлитгоу, но, узнав, что Хоули удалось бежать в Эдинбург, пришел в ярость и выплеснул весь свой гнев на голову Мюррея. Хуже того, в последний день января до лагеря якобитов дошла весть о том, что Камберленд покинул Лондон и перебросил свои войска в Эдинбург в рекордно короткое время. Камберленд вел с собой подкрепление из кавалерии и инфантерии, а также целую подводу орудий взамен брошенных под Фалкирком. Последние, кстати, были подобраны шотландцами, им потребовалась целая неделя, чтобы как следует разместить их вокруг крепости Стерлинг, но, как оказалось, лишь для того, чтобы огонь с крепостных стен уничтожил их в одночасье.
Лорд Джордж, потеряв последнее терпение, приказал наконец снять бессмысленную осаду неприступной крепости, а последние пушки, чтобы не тащить с собой такую тяжесть, от которой больше неудобств, чем пользы, докатили до ближайшего обрыва и сбросили в озеро.
От обеих новостей – о приближении Камберленда и об отказе от Стерлинга – принц был далеко не в восторге. Обрушившись с гневной речью на лорда Джорджа, он назвал его предателем и трусом. Чарльз бился головой о стену, глушил свой гнев спиртным, часами рыдал в своей комнате, уткнувшись в подушки. Пока принц в бездействии оплакивал свою участь, его военачальники решили взять инициативу в свои руки и снова разделить армию на две дивизии: принц с большей пойдет через горы, через такие традиционно якобитские территории, как Далнакардох и Далвинни, а лорд Джордж с меньшей – в Абердин, чтобы отвлечь на себя возможное преследование со стороны Камберленда. Обе дивизии воссоединятся в Инвернессе, откуда предпримут попытку выбить правительственные силы из форта Джордж.
– Могу я полюбопытствовать, – спросил Ангус, – что собирается делать его высочество с Инвернессом, после того как его займет?
Вопрос был прямолинейным и практичным, и по тишине, с которой он был встречен Александром Камероном, Алуинном Маккейлом и Макгиливреем, Ангус понял, что попал в точку. Получив приглашение на эту встречу в таверне, Ангус был немало удивлен, но подчинился – на то у него были свои причины.
– Все побережье находится под жесткой блокадой, – продолжал он, – и, если я только не пропустил что-либо в депешах, а их за последние несколько месяцев мне пришлось перечитать тысячи, у принца нет никакого флота. Ни одного корабля! К тому же Лудун что ни день пополняет продовольствие – мясо, рыбу, фрукты, овощи, даже французское бренди, конфискуемое английскими патрульными кораблями в Ла-Манше. Им не приходится делать патроны в походных условиях, им поставляют уже готовые. Если мушкет придет в негодность, его всегда можно быстро заменить – их полно на складах, как и всего остального. А ваши люди, босые, оборванные, бредут в снегу по колено…
Взгляд темных глаз Александра Камерона скользнул по Маккейлу и Макгиливрею, сидевшим за столом с каменными лицами, напоминая в этот момент бесстрастных древних викингов. В фалкиркском сражении Джон получил три опасных ранения, но, казалось, был заговорен от любой беды – лишь дал Арчибальду обработать и перевязать раны и забыл о них, словно их и не было. Сейчас его незаурядные способности и опыт контрабандиста были для принца как нельзя кстати. Что же до Ангуса, Александру было трудно прочитать, что за мысли скрываются в его голове. Может ли Ангус работать на них, какую они могут из этого извлечь пользу?
Александр покосился на Алуинна, но и на его лице, плохо освещенном вяло коптящей свечой, ему не удалось ничего прочитать.
Камерон откашлялся.
– Благодарим, капитан, за предоставленные сведения, – обратился он к Ангусу, – но все это нам уже известно.
– А если, – прищурился тот, – я сказал бы что-нибудь вам неизвестное?
– Мы стали бы думать, что заставило тебя это сделать.
– Логично, – кивнул Ангус, – так что, может быть, во избежание дальнейших недоразумений, действительно обсудим, почему я собираюсь это сделать?
– Мы внимательно слушаем, капитан! – сказал Александр.
– На самом деле, мотивы мои крайне просты. Когда ваша армия вернется в Инвернесс, я хочу, чтобы моя жена отправилась в Моу-Холл. Меня не волнует, как вы заставите ее вернуться домой. Однако она ничего не должна заподозрить, иначе просто пошлет вас, сами знаете куда.
Темные глаза Камерона прищурились еще сильнее.
– А что ты можешь предложить нам в обмен на эту услугу? – прямолинейно спросил он.
– Подробнейшее описание форта Джордж и его окрестностей. Могу рассказать, где у них стоят орудия, в каких местах стены крепости недавно были укреплены, где, напротив, слабые места… Если уж вы собираетесь еще раз сыграть ту же комедию, что и под Стерлингом…
– Покорнейше благодарю, – прервал его Камерон, – но и этой информацией мы уже владеем, причем не от кого иного, как от твоей жены. Вы удивлены?
– Ничуть, – покачал головой Ангус, – если мне не изменяет память, кто-то из ее кузенов часто бывал под стенами форта, да и старику Ферчару случалось… Но последний раз, думаю, они были там не позднее чем год назад. С тех пор многое изменилось – в последние месяцы Лудун в основном только тем и занимался, что укреплял форт, причем он подходит к этому настолько серьезно, что берет чуть ли не ежедневный отчет о каждом рабочем. При желании я мог бы вам все разузнать – и о пушках, и об окопах, и о ловушке…
– Какой ловушке?
– Да я об арсенале! С ним вам надо быть поосторожнее. Там огромное количество бочек с порохом – поджечь их и убежать по подземному ходу – дело десяти минут, а взорвавшись, они поднимут на воздух весь форт со всеми, кто на тот момент будет находиться в нем.
На минуту за столом воцарилась тишина. Камерон покосился на Маккейла. Тот сидел с безразличным видом, но по едва заметному движению его плеч можно было понять, что равнодушие это напускное.
– Что ж, – произнес наконец Александр, – такого рода информация была бы, пожалуй, нелишней. Неплохо было бы также иметь подробную карту Инвернесса, гавани и всех окрестностей…
– Я думаю, – проговорил Ангус, – Энни сможет составить такую карту. Так ей будет чем заняться в мое отсутствие…
– В твое отсутствие? Где же ты будешь, если не секрет?
– Как где? – фыркнул Ангус. – Если не ошибаюсь, вы пригласили меня затем, чтобы я вернулся Эдинбург вместе с остальными пленными, когда их отпустят!
Слова Ангуса не удивили Александра. Еще после победы под Престонпаном якобиты постановили отпускать пленных, если те поклянутся никогда больше не браться против них за оружие. Главной причиной такого милосердия якобитов, честно говоря, была бедность, не позволявшая кормить и содержать полторы тысячи лишних ртов.
– Признаюсь, мы об этом подумывали, – произнес Камерон. – Иметь своего человека в окружении Камберленда нам не помешало бы, а ты нам представляешься кандидатурой довольно подходящей. Почему бы и нет, в конце концов? Сам посуди, Ангус, от тебя не требуется ничего нового – по-прежнему быть в вашем отряде, читать депеши, наблюдать все вокруг и лишь регулярно…
– Писать зашифрованные письма, привязывать их к ноге голубя и…
– Зачем же голубя? – усмехнулся Камерон. – В качестве курьеров у нас есть надежные люди!
– Например, Адриенна де Буль?
В темных глазах Камерона мелькнул огонек.
– Да, Адриенна. К сожалению, ее возможности ограниченны – днем, например, она не может свободно разгуливать по лагерю…
