Текст книги "Воображаемые жизни
Собрание сочинений. Том III"

Автор книги: Марсель Швоб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

СИРИЛЬ ТУРНЕР
Трагический поэт

Сириль Турнер родился от связи неизвестного бога с проституткой. Доказательство его божественного происхождения видят в том героическом безверии, под тяжестью которого он погиб. Мать передала ему инстинкт чувственности и бунта, страх смерти, дрожь сладострастия и ненависть к королям. От отца унаследовал он любовь к славе, гордую властность и радость созидания. Оба вместе дали ему любовь к ночи, красному свету и крови.

Какого числа он родился, неизвестно. Он появился на свет в черный день, в год Чумы. Никакой небесный промысл не бодрствовал над уличной женщиной, беременной от божества; тело ее покрылось чумными пятнами за нес-сколько дней до родов, и дверь ее маленького домика была отмечена красным крестом. Сириль Турнер увидел свет под звон колокола собирателя трупов, и как отец его исчез в небе, общем для богов так его мать в зеленой телеге стащили в яму, общую для людей.

Сообщают, был сумрак такой глубокий, что могильщик должен был освещать смоляным факелом вход в зачумленный дом.

Составитель другой хроники уверяет, что по туману на Темзе, омывавшей подножие дома, пошли багровые полосы и из глотки призывного колокола вырвался как бы голос кинокефала. Наконец, утверждают определенно, пылающая и яростная звезда появилась над треугольной крышей из закопченных досок, покоробившихся и плохо скрещенных, и новорожденный младенец показал ей кулак из окна, в то время как она качала над ним свои бесформенные огненные космы. Так вступил Сириль Турнер в обширное лоно Киммерийской ночи.

Невозможно установить, что он думал и делал до тридцати лет, каковы были знаки его тайной божественности и как он убедился в своем царственном призвании.

Темная устрашающая запись содержит перечень его богохульств. Он заявляет, что Моисей только жонглер и так называемый Гериот – более ловок, чем он. Первоисточник религии – держать людей в страхе. Христос больше заслуживал смерти, чем Варавва, хотя тот был вор и убийца. Если бы он, Турнер, замыслил основать новую религию, он построил бы ее по более совершенному и более удивительному методу. Новый Завет написан отвратительным стилем. У него, Турнера, столько же прав отбивать монету, как у английской королевы, и он знает некоего Пооло, заключенного в Ньюгете, очень искусного в смешивании металлов, при помощи которого он думает когда-нибудь чеканить золото с своим собственными изображением.

Какая-то набожная душа стерла на пергаменте утверждения еще более ужасные.

Все эти слова были собраны в хронике человеком простым. Но сами поступки Турнера показывают безверие еще более упорное. Его изображают одетым в длинное черное платье, с великолепной короной из двенадцати звезд, стоящим на небесном шаре и поднимающим правой рукою земной. Во время чумы и бурь он ходил ночью по улицам. Бледностью был он подобен освященному воску, и глаза его светились мягким блеском, как пламенеющей ладан. Некоторые утверждают, что на правом боку он имел знак в виде необычайной печати, но этого нельзя было проверить после его смерти, ибо никто не видал его останков.

Он сделал своей любовницей одну проститутку из Банксида, бродившую по прибрежным улицам, и любил ее исключительной любовью. Она была молодая, с невинным лицом и белокурая. На лице ее проступал румянец, словно трепещущее пламя.

Сириль Турнер дал ей имя Розамунды и имел от нее дочь, которую очень любил. Розамунда умерла трагически, обратив на себя внимание одного принца. Известно, что она выпила яд изумрудного цвета в прозрачном кубке.

Тогда в душе Сириля к гордыне еще примешалась месть. Ночью на площади он пробежал вдоль королевской свиты, потрясая факелом с пылающей гривой, стараясь осветить лицо принца-отравителя.

Ненависть ко всякой власти подступала ему к горлу и жгла руки. Он стал подстерегать на больших дорогах, но не за тем, чтоб грабить, а за тем, чтобы убивать лиц королевского дома. Всех пропавших в то время принцев осветил факел Турнера, и все они были убиты.

Он таился в засадах у королевских дорог, – в песчаных колодцах и в ямах для обжигания извести. Среди отряда он намечал себе жертву, предлагал ей свои услуги освещать овраги, подводил к пасти колодца и, погасив факел, внезапно сбрасывал туда. Песок, как дождь, сыпался от падения.

После Сириль, наклонившись над краем, обрушивал пару огромных камней, чтоб прекратить крики. Остаток ночи он сторожил около темно-красной печи, пока известь не съест трупа.

Когда Сириль Турнер насытил ненависть к королям, его стала душить ненависть к богам. Бывшее в нем Божеское начало побуждало его творить. Ему пришло в голову, что он мог бы создать новую породу людей из своей собственной крови и размножиться, подобно богу, на земле.

Он взглянул на свою дочь и нашел, что она девственна и желанна. Чтобы выполнить свое намерение пред лицом Неба, он не нашел места, более знаменательного, чем кладбище. Он поклялся презреть смерть и среди разрушения, установленного Божественной Волей, сотворить новое человечество. Окруженный старыми костями, он хотел, чтоб появились на свет молодые.

Сириль Турнер овладел своей дочерью на могильной плите.

Конец жизни его окружен зловещим ореолом. Неизвестная рука передала нам его «Трагедию Неверующего» и «Трагедию Мстителя».

Предание говорить, что гордыня Сириля Турнера пошла еще дальше. В своем мрачном саду он велел себе воздвигнуть трон и на нем восседал в золотой короне при ударах грома. Некоторые из видевших его убегали, пораженные ужасом от синеватых перьев, развевавшихся над его головой.

Он читал манускрипт с поэмами Эмпедокла, но после никто не видел этого манускрипта. Часто он восхищался смертью Эмпедокла.

Год, когда исчез Сириль, был снова годом Чумы. Население Лондона перебралось на барки, прикрепленные канатами посередине Темзы. Ужасающая комета двигалась на небе, под луной. Это был шар белого огня, зловеще вращавшийся, словно живой. Он направился к дому Сириля Турнера, как будто разрисованному металлическими отсветами.

Человек весь в черном, с золотой короной, ожидал приближения кометы. И, как перед битвами на сцене театра, угрюмо и тревожно гудели трубы.

И свет, летучий и розовый, как бы из крови, охватил Сириля Турнера. Трубы, воздвигнутые в ночи, прозвучали, как похоронные фанфары в театре.

Так Сириль Турнер быль восхищен к неведомому богу, в молчаливое круговращение неба.

ВИЛЬЯМ ФИПС
Искатель сокровищ

Вильям Фипс родился в 1651 году близ устья реки Кеннебека, среди приречных лесов, куда строители судов являлись для рубки.

Впервые он задумался о случайном богатстве в бедной деревушке Мэн, глядя на выделку корабельных досок. Океан, который бьет о берега Новой Англии, в своем неверном свете донес ему блеск потонувшего золота и серебра, погребенного в песках. Он уверовал в богатства моря и задался целью овладеть ими. Он научился кораблестроению, скопил немного денег и прибыл в Бостон.

Его вера была так сильна, что он постоянно твердил: «Придет день, я буду командовать королевским кораблем, и у меня будет в Бостоне прекрасный кирпичный дом на Зеленой аллее».

В то время на дне Атлантики покоилось много испанских галиотов, нагруженных золотом. Слух об этом овладел душою Вильяма Фипса. Он узнал, что огромный корабль потонул близ порта Де-Ла-Плата. Собрав все, что у него было, он уехал в Лондон, чтобы снарядить судно.

Он осадил Адмиралтейство докладами и просьбами, и ему дали восемнадцатипушечную «Розу Алжира». В 1687 году он поднял парус навстречу неизвестному. Тогда ему было тридцать шесть лет.

На палубе «Розы Алжира» ехало девяносто пять человек и в том числе старший боцман Аддерлей из Провиданса. Узнав, что Фипс направляется к Испаньоле, они не могли скрыть своей радости: Испаньола была островом пиратов, а «Роза Алжира» казалась им подходящим судном. Сперва они устроили на маленьком песчаном островке Архипелага совещание, как им сделаться рыцарями счастья.

Фипс находился на носу «Розы Алжира», наблюдая за морем. В это время была авария в подводной части корабля. Поправлявший ее плотник услышал заговор. Он бросился в капитанскую каюту. Фипс приказал ему зарядить пушки, направил их на берег против восставшего экипажа, оставил изменников в этом пустынном месте и ушел с несколькими верными матросами. Мастер из Провиданса, Аддерлей, догнал «Розу Алжира» вплавь.

Под жгучим солнцем, при спокойном море, они достигли Испаньолы. Фипс расспрашивал по всему берегу о корабле, потонувшем более полувека назад в виду порта Де-Ла-Плата. Один старый испанец припомнил это и указал риф, у которого он погиб. То был подводный камень, продолговатый и закругленный, со скатами, видными сквозь прозрачную воду до самых глубин.

Аддерлей, наклонившись над бортом, глядел, улыбаясь, на слабо зыблющиеся волны. «Роза Алжира» медленно описала круг около скалы, но тщетно все вглядывались в прозрачное море. Фипс топал ногами, стоя на баке, среди черпаков и багров.

Еще раз «Роза Алжира» обогнула скалу, но повсюду дно казалось однообразным, с его концентрическими полосами песка и купами наклонных водорослей, колеблемых течением. Когда «Роза Алжира» начала третий круг, солнце село и море сделалось черным. Потом оно загорелось фосфорическим светом.

«Вот они, сокровища!» – восклицал Аддерлей в ночной темноте, протягивая руки к дымящемуся золоту волн.

Знойная заря взошла над океаном, спокойным и ясным, а «Роза Алжира» шла все по той же орбите.

И в продолжение восьми дней она кружилась таким образом. Глаза людей, упорно глядевших в прозрачность моря, сделались мутными. У Фипса больше не было провизии. Приходилось уходить.

Приказ был отдан, и «Роза Алжира» начала поворачиваться. В эту минуту Аддердей заметил, что сбоку скалы колебалась красивая белая водоросль. Ему захотелось ее достать. Один индеец нырнул и оборвал водоросль. Когда он ее подавал, она висела совершенно прямо. Она была очень тяжела, и перевившееся корни словно сжимали какой-то камень. Аддерлей, взвесив водоросль на руке, ударил корнями о палубу, чтобы стряхнуть с них тяжесть. Что-то покатилось, блеснув на солнце. Фипс вскрикнул. То был слиток серебра, стоивший добрых триста фунтов. Аддерлей бессмысленно раскачивал белую водоросль. Тотчас все индейцы нырнули в воду.

В несколько часов палуба была завалена твердыми мешками, окаменелыми, покрытыми известью и облепленными мелкими раковинами. Их вскрыли ножницами и молотками; из дыр посыпались золотые и серебряные слитки и монеты.

«Слава Богу, – воскликнул Фипс, – теперь мы богаты!» Сокровище стоило триста тысяч фунтов стерлингов.

Аддерлей твердил: «И все это из корня маленькой белой водоросли». Он умер сумасшедшим на Бермудских островах несколько дней спустя, бормоча эти слова.

Фипс сопровождал свой клад. Английский король сделал из него сира Вильяма Фипса и назначил шерифом Бостона. Здесь осуществилась его мечта: построить себе прекрасный дом из красного кирпича на Зеленой аллее.

Он стал влиятельным лицом. Начальствовал во время кампании против французских владений и отнял Акадию у господина де Менсаля и кавалера де Виллебона.

Король назначил его губернатором Массачусетса, главным капитаном Мэна и Новой Шотландии. Его ящики были полны золотом.

Он предпринял нападение на Квебек, забрав в Бостоне для этой цели все свободные деньги. Предприятие не удалось, и колония была разорена. Тогда Фипс выпустил бумажные деньги. Чтобы поднять их ценность, он обменял на бумажки все свое наличное золото, но счастье отвернулось.

Курс бумаг упал. Фипс потерял все, остался без гроша, весь в долгах, и враги подстерегали его. Его благоденствие длилось лишь восемь лет.

Всеми покинутый, он уехал в Лондон. Когда он сходил на берег, его арестовали из-за двадцати тысяч фунтов по прошению Дудлея и Брентона. Приставы отправили его во Флитскую тюрьму.

Сир Вильям Фипс был заперт в пустую камеру. У него сохранился только слиток серебра, создавший ему славу, слиток из под белой водоросли.

Лихорадка и отчаяние томили его. Смерть уже брала его за горло. Он боролся. Даже здесь его не оставлял мечта о сокровищах.

Галиот испанского губернатора Бобадилла, с грузом золота и серебра, потонул около Бахамаса.

Фипс послал за начальником тюрьмы. Лихорадка и безумная надежда обессилели его. Своей иссохшей рукой он протянул начальнику слиток серебра и с хрипом пробормотал: «Дайте мне нырнуть. Вот один из слитков Бобадилла».

Затем он испустил дух. Слиток из-под белой водоросли оплатил его гроб.

КАПИТАН КИД
Пират

Существуют разногласия о причине, заставившей дать этому пирату прозвище Козленка (Kid). Указ, которым Вильгельм III, король английский, жалует его назначением на галеру «Приключение», в 1695 году, начинается словами: «Нашему верному и возлюбленному капитану Вильяму Киду, командиру и т. д. благоволение!» Но достоверно, что с тех пор таково было его боевое ими.

Одни говорят, что, будучи изящным и утонченным, он имел привычку всегда носить в битвах и на маневрах мягкие перчатки из кожи козленка с отворотами из фландрских кружев. Другие утверждают, что среди самых жестоких кровопролитий он восклицал: «И это я, нежный и кроткий, как новорожденный козленок!». Третьи, наконец, настаивают, что он хранил золото и драгоценности в мягких мешках из козлиной кожи и эту привычку усвоил с того дня, как ограбил судно, нагруженное ртутью, и ею наполнил тысячу кожаных мешков, которые и поныне лежат зарытыми на склоне одного небольшого холма на Барбадских островах.

Довольно знать, что на его флаге из черного шелка были вышиты мертвая голова и голова козленка и на печати его вырезано то же.

Искатели многочисленных кладов, зарытых им на побережьях Азиатского и Американского континентов, заставляют идти перед собой маленького черного козленка, который должен заблеять на том месте, где капитан укрыл свою добычу. Но никто не имел удачи. Сам «Черная борода», несмотря на указания старого матроса Кида, Габриэля Лоффа, не нашел на дюнах, где теперь построен форт Провидения, ничего, кроме отдельных капель ртути, просочившейся сквозь песок.

Все эти раскопки – бесполезны, ибо капитан Кид объявил, что его хранилища останутся неизвестными навсегда из-за «Человека с кровавым ведром». Действительно, этот человек являлся Киду в продолжение всей его жизни, а по смерти Кида он посещает и хранит его сокровища.

Лорд Белламонт, губернатор Барбадских островов, возмущенный невероятными захватами пиратов в Восточной Индии, снарядил галеру «Приключение» и получил от короля для капитана Кида назначение его командиром.

С давних пор Кид завидовал знаменитому Иреланду, грабившему все транспорты. Он обещал лорду Белламонту захватить его корабль и привести Иреланда с товарищами на казнь. «Приключение» несло на борту тридцать пушек и сто пятьдесят человек команды.

Сперва Кид пристал к Мадере запастись там вином, потом к Бонависгу, где взял груз соли и, наконец, к Сант-Яго, где сделал окончательные запасы провианта. Отсюда он направился ко входу в Красное море, где есть на Персидском заливе маленький островок, называемый «Ключ Баба».

Здесь капитан Кид собрал товарищей и велел поднять черный флаг с мертвой головой. Все поклялись на топоре в беспрекословном повиновении уставам пиратов. Каждый получал один голос и равное право на свежий провиант и крепкие напитки. Игра в карты и кости запрещалась. Все огни положено было тушить в восемь часов вечера. Кто хочет выпить позднее, пьет на палубе, в темноте, под открытым небом. В состав экипажа не допускаются ни женщины, ни мальчики. Кто введет их переодетыми, карается смертью. Пушки, пистолеты и тесаки должны быть содержимы в порядке и вычищены. Ссоры решаются на суше, на саблях и пистолетах. Капитан и квартирмейстер получают двойную долю, корабельный мастер, боцман и канонир – полуторную; остальные начальники – одну с четвертью. Отдых музыкантам – день субботний.

Первое судно, ими встреченное, было голландское под командой Шиппер Митчеля. Кид выкинул французский флаг и пустился в погоню. Корабль тотчас показал французские цвета, на что пират окликнул его в рупор по-французски. У Шиппера был на борту один француз, который дал ответ. Кид спросил, есть ли у него пропуск. Француз ответил, что есть. «Если так, – отвечал Кид, – ввиду вашего пропуска я считаю капитаном этого судна вас». И тотчас велел повесить его на рее.

Потом он заставил голландцев подходить к нему поодиночке. Он их опрашивал и, делая вид, что не замечает их ответов на фламандском языке, отдавал приказ о каждом пленнике: «Француз! На доску!» К краю борта прикрепили доску. Голландцы взбегали на нее, голые, подгоняемые острием боцманского тесака, и прыгали в море.

Здесь поднял голос Моор, канонир капитана Кида. «Капитан! – вскричал он, – к чему вы убиваете этих людей?» Моор был пьян. Капитан обернулся, схватил ведро и им ударил его по голове. Моор повалился с расколотым черепом.

Капитан Кид велел вымыть ведро, к которому пристали волосы с запекшейся кровью. Ни один человек из экипажа не хотел после обмакивать в нем своей швабры. Ведро оставили привязанным к борту.

С того дна капитану Киду начал являться человек с ведром. Когда он захватил мавританское судно «Квеба», на котором были индусы и армяне с десятью тысячами фунтов золота, во время дележа добычи человек с кровавым ведром сидел на дукатах. Кид ясно увидел его и разразился проклятиями. Сойдя в каюту, он выпил залпом кружку вина «бомбу». После, вернувшись на палубу, он приказал выбросить старое ведро в море.

После абордажа богатого торгового корабля «Мокко» не нашлось, чем отмерить капитану его долю золотого песка. «Полное ведро», – сказал голос за плечами Кида. Он пронзил воздух тесаком и вытер с губ проступившую пену. Потом велел повесить армян. Люди экипажа, казалось, ничего не слышали.

Когда Кид захватил «Ласточку», после дележа добычи он прилег на койку. Проснувшись, он почувствовал, что вспотел, и позвал матроса подать умыться. Тот принес воды в оловянном тазу. Кид пристально взглянул на него и зарычал: «Так ли ведет себя рыцарь фортуны? Презренный! Ты принес ведро, полное крови!» Матрос убежал. Кид велел его высадить и оставить на произвол судьбы, дав ему ружье, бутылку с порохом и бутылку с водой.

Единственная причина, заставлявшая Кида зарывать свою добычу в разных пустынных местах, среди песков, было убеждение, что каждую ночь убитый канонир приходит с своим ведром опустошать корабельную камору с золотом, чтобы выбросить все богатства в море.

Кид был захвачен в открытом море против Нью-Йорка. Лорд Велламонт отослал его в Лондон. Его присудили к виселице. Он был повешен на Набережной казней, в своей красной одежде и в перчатках.

В тот миг, когда палач надевал ему на голову черный мешок, капитан Кид стал отбиваться и закричал: «Черт возьми! Так и знал, он наденет мне на голову свое ведро!»

Почерневший труп оставался висеть в цепях более двадцати лет.

ВАЛЬТЕР КЕННЕДИ
Неграмотный пират

Капитан Кеннеди был ирландец и не умел ни читать, ни писать. Он дошел до чина лейтенанта, под начальством славного Робертса, за свой талант в производстве пыток. Он обладал в совершенстве искусством закручивать волосы надо лбом узника до того, что глаза вылезали наружу, или гладить ему лицо горящими пальмовыми листьями.

Его репутация сложилась окончательно во время суда который состоялся на борту «Корсара», принадлежавшего Дарди Мулену, подозреваемому в измене.

Судьи уселись с трубками и табаком, против штурманскаго компаса, перед большою чашей пунша. Разбирательство началось.

Уже собирались вынести приговор, когда один из судей предложил выкурить еще по трубке, прежде чем подавать голоса.

Тогда Кеннеди встал, вынул трубку изо рта, сплюнул и начал говорить так: «Черт возьми! Джентльмены! Пусть возьмет меня дьявол, если мы не повесим Дарди Мулена, моего старого товарища. Дарди добрый малый, черт возьми! Мерзавец тот, кто скажет, что не так. А мы люди благородные, дьявол! Ведь вместе же работали, черт возьми! И я от всего сердца люблю его, мерзавца. Джентльмены! Я его знаю хорошо. Это настоящий разбойник! Будет жив, никогда не раскается. Черт меня подери, коли раскается. Не правда ли, старина Дарди? Повесим его, черт возьми! С позволения почтенной компании выпью, как следует, за его здоровье!»

Эта речь показалась прекрасной и достойной лучших военных речей, дошедших от древних.

Робертс пришел в восхищение. С этого дня Кеннеди пошел в ход.

В открытом море у Барбадских островов, когда Робертс заблудился, отправившись на шлюпке в погоню за португальским кораблем, Кеннеди заставил товарищей избрать себя капитаном «Корсара» и стал держать путь по своей воле.

Они ограбили и потопили немалое число бригантин и галер, нагруженных сахаром и бразильским табаком, а также золотым песком и полными мешками дублонов и серебряной монеты.

Их флаг был из черного шелка, и на нем мертвая голова, песочные часы, две скрещенных кости и внизу сердце, пронзенное дротиком, с тремя каплями крови.

Раз им встретился мирный баркас из Виргинии, капитаном которого был один набожный квакер, по имени Киот. У этого Божьего человека не было на всем судне ни рома, ни пистолетов, ни сабель, ни кортиков. На нем было длинное черное платье, а на голове шляпа того же цвета с широкими полями.

– Черт возьми! – сказал капитан Кеннеди, – этот добрый малый – весельчак! Вот это я люблю. Никто не сделает худа моему другу, господину капитану Киоту, одетому таким потешным образом.

Господин Киот поклонился с молчаливым жестом.

– Аминь! – сказал Киот. – Да будет так!

Пираты одарили господина Киота. Они предложили ему тридцать «муадоров», десять пачек бразильского табака и мешочек с изумрудами. Господин Кнот принял с удовольствием и муадоры, и табак, и драгоценные камни.

– Эти подарки позволительно принять, чтобы сделать из них благочестивое употребление. Ах! Если б Небу было угодно, чтобы все маши друзья, мореплаватели, были одушевлены подобными чувствами. Господь приемлет все приношения. В сущности, то, что вы теперь ему подносите, не что иное, как члены Золотого Тельца и части идола Дагона. Дагон еще царствует в этих языческих странах, и его золото порождает худые соблазны.

– Заткни глотку, Дагонов мерзавец! – сказал Кеннеди, – черт возьми! Пей и бери, что дают.

Тогда господин Кнот смиренно поклонился, но отказался от предлагаемой кварты рома.

– Господа мои друзья! – сказал он…

– Рыцари фортуны! Черт возьми! – вскричал Кеннеди.

– Мои друзья, господа рыцари! – продолжал Кнот. – Крепкие напитки есть поощрение соблазнов, которых не могло бы перенести наше слабое тело. Вы, друзья мои…

– Рыцари фортуны! Черт возьми! – кричал Кеннеди.

– Вы, друзья мои, счастливые рыцари, – продолжал Кнот, – вы, закаленные долгими испытаниями в борьбе с искусителем, возможно, скажу даже – вероятно, не потерпели от того никакого затруднения, но ваши друзья были бы удручены, тяжко удручены.

– Удручены! К дьяволу! – сказал Кеннеди. – Этот человек говорит удивительно, но я пью лучше. Он покажет нам путь в Каролину повидать его добрых друзей: они, наверно, владеют другими частями Тельца, о котором он говорит. Не правда ли, господин капитан Дагон?

– Да будет так! – сказал квакер. – Но мое имя: Кнот.

Он поклонился еще раз, и широкие поля его шляпы качались от ветра.

«Корсар» бросил якорь в одном маленьком заливе, облюбованном Божьим человеком. Он обещал привести своих друзей, и действительно вернулся в тот же день, вечером, с отрядом солдат, посланных Спогсвудом, губернатором Каролины.

Божий человек клялся своим друзьям, рыцарям фортуны, что это сделано им только затем, чтоб помешать им ввезти в эти языческие страны их искусительные напитки.

Когда пираты были захвачены, Кнот сказал:

– Ах, друзья мои! – Познайте умерщвление плоти, как это сделал я.

– Черт подери! – Умерщвление плоти! Это самое настоящее слово, – ругался Кеннеди.

Он был закован в кандалы на борту одного транспорта, чтоб быть судимым в Лондоне.

Старый Байлей его принял. Кеннеди поставил кресты против всех вопросных пунктом, подписав их тем же знаком, что и призовые квитанции.

Его последняя речь была произнесена на Набережной казней, где ветер с моря качал трупы бывших рыцарей фортуны, висевшие на цепях.

– Черт возьми! Много чести! – сказал Кеннеди, глядя на повешенных.

– Они собираются прицепить меня рядом с капитаном Кидом. Теперь он без глаз, но это, должно быть, он. Только он один носил такое богатое платье красного сукна. Кид всегда был щеголем. И умел писать. Он знал эти чертовы буквы. Какая красивая рука! Извините, капитан! (Он поклонился иссохшему телу в красной одежде). И мы были рыцарями фортуны.