Текст книги "Ученик палача (СИ)"

Автор книги: Марко Гальярди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

– Так вот, откуда эти варварские представления о пытках, Михаэлис из Кордобы! Но ты же образованный и учёный человек, я знаю, как ты допустил, что у тебя святые отцы тут совсем с цепи сорвались? И тебя втянули. Монашков им мало, что-нибудь этакое подавай! – Готье опять придвинул к себе пергамент. – Кто дальше допрашивал Мональдески?

– А его больше и не допрашивали! – возразил Николя.

– Это ты, Обертан, просто отключился, – вмешался Михаэлис, – не вынес созерцания причиняемых мук. Забыл? А брат Франциск потом правильные вопросы задавал, все сам записал. Было уже очень поздно, мы отправились спать. Мональдески был жив и здоров, только крепко привязан к дыбе. А утром мы все обнаружили его мертвым. Вот так оно было.

В комнате дознаний воцарилась тишина. Было только слышно, как под полом заскреблась мышь.

– Вы меня не поняли, господа, – нарушил тягостное молчание Готье де Мезьер. – Я здесь за тем, чтобы выяснить, почему молодого парня, который последние два года ни в чем таком заподозрен не был, обвинили в пассивной содомии и пытали так, что он умер уже на следующий день. И что он успел сказать. Мне нельзя спросить церковников, на то нет разрешения, но я буду жестоко пытать тут каждого не-церковника, пока не узнаю правду: и тебя, и тебя, – он легким кивком головы указал на палача и нотария, – и твоего помощника Стефануса, осужденных тамплиеров, и всех стражников – не тех, что вы мне подсунули, а всех по списку, что получают за свою службу деньги и даже вашего немого калеку, что выгребает нечистоты – всех, но я узнаю о каждом мгновении той ночи. Я понятно объясняю?

– Вы уедете, а мы останемся, – с решимостью в голосе ответил Михаэлис. – В нашем городе правит епископ. Что нам делать? На нас с Николя – нет греха. Только, как вы, господин, сказали, неоправданная жестокость. Но и нас поймите, мы делаем все, что скажут церковники, и не сильно задумываемся – зачем? Да, парня сгубили, но не намеренно, случайно. А теперь архиепископ не хочет ссориться с королем, все боятся, но нет греха – есть только безумный монах, за которым не уследили, вовремя не заметили, что он умом тронулся.

– Ты хочешь сказать, что руководил вашими действиями безумный монах? Он же и пытки придумывал? Какие именно раны привели к смерти? – продолжил допрос Готье.

– Неизвестно.

– Хорошо, пойдем от другого – что еще ты делал по указанию брата Франциска?

– Гвозди… – пролепетал Николя, – были гвозди.

Михаэлис закрыл лицо руками. Ему тяжело было вспоминать, но тогда они считали, что так и должно быть, что они все делают правильно. Он сцепил пальцы рук так сильно, что побелели костяшки и нахмурился, отвечая на вопрос слуги короля:

– Я пробил ему ладони гвоздями, сек плетьми, прижигал железом, наложил на ногу тиски с шипами, все это достаточно, чтобы сильно покалечить, но не убить. Обвиняемый был жив, когда мы оставили его ночью на дыбе.

– Мональдески что-то говорил?

– Да что он мог говорить? – в сердцах воскликнул Михаэлис. – Все признания были уже написаны заранее. Его просто пытали!

– Но он мог, например, предлагать деньги, чтобы его перестали пытать, – продолжил гнуть свою линию де Мезьер.

– Поверьте, он уже после использования вот этой штуки, – палач кивнул в сторону стола, – был не способен что-либо предлагать.

– Но, если обвиняемый не может говорить, то его обычно отвязывают, оставляют в покое на время, пока он не придет в себя. Да вы тут просто звери какие-то вместе со своими безумными святыми отцами! – возмущенно воскликнул слуга короля, понимая, что признание сделано и картина весьма удручающая: судьба похищенного золота стала тайной, а мертвые не отомкнут уста. – Обертан, ты подтверждаешь? Ты когда ушел?

– Вместе со всеми.

– А утром?

– Пришел рано, но обвиняемый был мертв.

– Кто первым обнаружил тело, Михаэлис?

– Брат Франциск. Потом пришли мы со Стефанусом. Потом брат Доминик.

– И быстро написал и признание, и свидетельство о смерти? Ты понимаешь, что мне нужно кого-то наказать за все эти деяния, приведшие к смерти человека низкого сословия?

– Получается, что только меня, – палач тяжело вздохнул, собираясь с мыслями. – Но действовал я не намеренно, а только исполняя чужую волю.

– Знаю, – Готье де Мезьер плотоядно улыбнулся, отчего его глаза сделались еще холоднее. – Инквизиторы будут просить за тебя епископа, епископ архиепископа и все вернется на круги своя, поскольку народные волнения сейчас ни к чему.

========== Глава 13. Еще одна смена личности ==========

Готье де Мезьер появился совсем неожиданно, Джанно только заметил, как крепкие ноги в изящных кожаных башмаках, прошли по серым камням обмостки двора, осторожно переступили через лужу и остановились совсем рядом с носком башмака на его вытянутой вперед левой ноге, на которой еще явственно были видны зажившие шрамы от шипов, вонзившихся когда-то в плоть. Так некстати задравшийся подол рясы поверг Джанно в ужас перед неотвратимым разоблачением. Он быстро убрал ногу, подернув подол, но было поздно – де Мезьер уже проявил к нему интерес.

– Встань, – Джанно не выпуская из рук ворох мокрых тряпок, которыми мыл горшки, поднялся, но глаз не поднял. – Кто таков? – властная рука легла на подбородок и задрала его вверх. Джанно закрыл глаза, замотал головой и промычал нечто нечленораздельное всем своим видом показывая, что он явно из тех, кого Господь обделил умом с самого рождения. – В глаза смотри! Ну! – Готье сжал пальцы на подбородке юноши, стремясь вызвать боль, но Джанно еще крепче зажмурился, прижимая к груди тряпки. Тут до благородного носа дошел весь букет миазмов, коими Джанно дышал ежедневно и уже настолько привык, что не замечал.

Готье де Мезьер разжал пальцы, потом еще несколько раз с брезгливостью встряхнул несуществующую грязь с руки, и решив, что не стоит именно сейчас разбираться с дурнопахнущим убогим калекой, поспешил уйти прочь со двора, вернувшись в комнату дознаний.

Услышав, что шаги стихли, Джанно со вздохом опустился на табурет и огляделся. Внезапно он заметил, что Стефанус как-то пробрался в конюшни, где сейчас столовались лошади приезжих людей короля, и машет ему оттуда, предлагая подойти. Джанно оперся на свою длинную палку и стараясь не выходить из роли калеки, сильно хромая, пошел в его направлении.

– Я видел, как этот человек долго стоял и наблюдал за тобой. Господин де Мезьер приказал запереть Михаэлиса внизу, как преступника. Вот деньги, – Стефанус протягивал довольно увесистый кошель. – Исчезни из города. Сейчас же!

Джанно протянул руку и уверенно оттолкнул от себя кошель, замотал головой, опять оперся на палку и проворно отправился к неприметной двери, позади выгребной ямы, которая запиралась только изнутри и вела к узкому ходу между каменными домами, вливалась в боковую улицу города узким лазом. Теперь его вело только внутреннее чувство, которое можно было назвать божественной волей, диктуя, что именно нужно предпринять, не раздумывая, не сомневаясь, не оглядываясь назад.

Спокойным шагом, но продолжая сильно хромать, Джанно вышел на площадь перед собором святого Этьена. Напротив входа в церковь собиралась очередная группа паломников. Нужно отметить, что древний Агд всегда был одним из пунктов для ночлега на их пути, здесь был даже странноприимный дом как раз для тех, кто считает гроши, но, влекомый сильными религиозными эмоциями и чувствами, бесстрашно отправляется в путь. Путь пилигримов из Галлии, Италии и всего севера пролегал по этим дорогам. Сначала собираясь в Арле, эти полноводные реки сливались в одну большую и по старой римской дороге следовали вдоль побережья на юг, посещая могилу святого Жиля и Ним, а затем, достигнув Нарбонна, следовали к Тулузе. Затем путь их проходил по горам до моста Королевы, где паломники встречались с такими же путешественниками, вышедшими из Тура, Лиможа и Ле Пуя.

Пилигримы пели хвалебные гимны перед отправлением в путь. Джанно присоединился к ним, влившись в толпу и тоже встал, покачиваясь в такт песнопениям. Затем все они прошли по мосту и отправились по дороге в Безье, чтобы к вечеру уже достигнуть этого города. Юноша пошел с ними, рядом с несколькими такими же невзрачными нищими в оборванных одеждах или рясах, таких коротких, что не прикрывали коленей. Путешествуя таким образом целый шестой час [1], в начале девятого часа отстал, делая вид, что ему становится тяжело ковылять на своей больной ноге, и когда пилигримы скрылись из виду, вернулся немного назад и пошел по дороге в Сериньян, но потом опять свернул на полевые и лесные тропы, которые показались ему знакомыми, перешел маленькую реку вброд и достиг Совьяна, где был дом Аларассис, у которой они прятались с его товарищами-тамплиерами. В доме оставалась мать Аларассис, на помощь которой и понадеялся Джанно. Даже если сейчас за ним пустятся в погоню, то так и не поймут, куда именно исчез немой калека.

Расположение дома и его дверь он помнил очень хорошо, но побоялся до темноты выйти из рощи, чтобы не быть замеченным соседями. Он сначала в нерешительности занес руку перед тем, как постучать в дверь, а вдруг женщина уже там не живет? Потом переборол себя. На пороге стояла вторая Аларассис, но намного старше, выглядевшая такой же изможденной, как и ее дочь. Джанно опустил капюшон, полностью открывая свое лицо:

– Меня зовут Жан, я друг твоей дочери Аларассис, ты должна меня помнить, хотя я совсем не помню тебя. Я из Агда, и я… ученик палача.

Женщина долго разглядывала его, не зная, что сказать, потом спросила:

– Почему ты здесь, а не рядом с моей дочерью?

– Сейчас так нужно. За кусок хлеба я буду работать у тебя, чтобы облегчить твою жизнь. Твоя дочь беспокоится лишь об этом. Постоянно говорит, что оставила дома больную мать, и плачет.

– Заходи, – за Джанно закрылась дверь, а дом встретил его теплом, запахом свежеиспеченного хлеба и только что надоенного молока. – Я подогрею тебе воду, помоешься с дороги.

Женщина стыдливо отвернулась, когда он, наконец избавившись от одежды и ненавистного каля, голым начал залезать в большую лохань, наполненную горячей водой, но потом приблизилась, разглядывая шрамы:

– Тебя пытали! Как тебе удалось выжить?

– Меня сочли мертвым, но по воле Господа, я снова ожил, хотя и потерял память почти о всей своей прошлой жизни, не мог ни ходить, ни говорить. Меня спас Михаэлис, палач, который меня же и пытал.

– А почему ты ушел из Агда?

– Михаэлис отпустил. Сейчас там небезопасно для меня.

– Ну, – женщина всплеснула руками, – оставайся, раз пришел. Хозяйство у меня большое: две коровы, четыре козы, куры. Всех накормить и напоить, за всеми убрать. Сильные рабочие руки очень нужны.

***

Объяснение для соседей, откуда взялся незнакомый юноша, нашлось очень быстро – родственники прислали своего сына, узнав о трудном положении дел. Одетый в мирскую одежду, подходящую для работы в поле, в широкополой шапке, прикрывающей глаза от яркого солнечного света, молодой мужчина, в походке которого только слегка углядывалась хромота, сейчас совсем не был похож на того самого Жана, который занимался уборкой в тюрьме Агда. Джанно, не скрываясь, даже ездил с матерью Аларассис не только в Совьян, но и в более крупный городок Сериньян, где она продавала надоенное молоко и изготовленные собственноручно сыры. Он рассуждал так: как только люди короля установят, что вины Михаэлиса в смерти Джованни Мональдески нет никакой, а руководил всем брат Франциск, то отступятся в своих розысках и уедут, предварительно умертвив Дамьена и Жана-Мари на костре. Про то, что в Агде будет устроен костер, на рынке в Совьяне начали поговаривать уже через седмицу, потом в субботу один из торговцев, собирающийся на рынок в Агд, обмолвился, что едет смотреть на казнь. Он вернулся через день и рассказал, что уезжающие люди короля, завершив все свои дела в Агде, обогнали его по дороге, и направились в Тулузу. Джанно понял, что больше не может мучиться от неизвестности, в тот же день собрался, предупредив мать Аларассис, что будет отсутствовать дня два, и, переодевшись в свою прежнюю нищенскую одежду, отправился в Агд.

Он прибыл ближе к вечерне, помолился на зеленом холме рядом с городом, где чернели обгоревшие бревна, а на покосившихся столбах висели сожженные и обуглившиеся тела его бывших товарищей, и зашел в город вместе еще с парой бродячих монахов, ищущих ночлег. Когда же он, миновав собор святого Этьена, вошел на рыночную площадь, направляясь в сторону тюрьмы, то Джанно сначала не мог поверить тому, что увидел, руки сами сжались в кулаки, и юноше с трудом удалось справиться с охватившим его волнением и страхом.

Готье де Мезьер все же нашел виновного в своих неудачных поисках королевского золота и им оказался палач. Михаэлиса сначала подвергли наказанию розгами, а потом заключили в колодки, стоящие на сооруженном помосте прямо посередине площади. Его охранял знакомый Джанно пожилой стражник, поэтому позволил приблизиться, а сам удалился в сторону ближайшей таверны.

– За что? Михаэлис, за что? – шептал Джанно обхватывая руками его голову, на его глаза навернулись слезы.

Михаэлис открыл глаза, но в его взгляде не было ни капли боли от переносимого страдания:

– Здравствуй, Жан, – он указал пальцем руки, скованной колодкой в направлении куда-то за спиной Джанно. – Там Арнальда с Бернардой за колонной прячутся, боятся подойти. Возьми у них кувшин. Дай мне воды. Тогда поговорим.

Джанно в два прыжка оказался рядом с заплаканными девушками, быстро выхватил из их рук сосуд с водой и поспешил к Михаэлису. Когда тот напился, то постарался немного пошевелиться в своих оковах, чтобы размять затекшее от долгого стояния на коленях тело, потом сам заговорил:

– Во-первых, я как был здесь палачом, так им и остаюсь. Во-вторых, завтра утром меня отсюда вынут по высочайшей милости и милосердию архиепископа Нарбонна. В-третьих – не первый раз меня так секут, было и похуже, ты моей спины еще ни разу не видел, поэтому переживу. Что касается твоего вопроса – за что? Не господ же инквизиторов на позорном месте раскладывать за то, что по их вине умер важный свидетель. Виноват палач, потому что в его руках пыточный инструмент, а то что – fuoco volatio, так это опять из-за палача – нужно было смотреть за ранами. Теперь господин де Мезьер может с уверенностью сказать, что виновных в смерти Джованни Мональдески наказал как следует.

– И твой друг – брат Доминик, позволил, чтобы тебя наказали?

– Брат Доминик счастлив, что все так благополучно для святых отцов закончилось. Вражды с королем не будет.

– А ты? – продолжал допытываться Джанно, глубоко сопереживая Михаэлису.

– У меня все будет хорошо, Господь не оставит своими милостями, а индульгенция, с высочайшего позволения, выписана мне на много лет вперед. Теперь о тебе. Ты не взял денег, но где-то хорошо устроился, вон – щеки порозовели, загорел…

– Я…

– Не хочу знать! Если человек не знает, то выпытать это из него невозможно, а если знает, то это сразу видно и без пытки. Поэтому поживи еще так, потому что де Мезьер тебя искал, мог здесь соглядатая оставить, чтобы сразу ему сообщил, как ты вернешься.

Джанно задумался, но потом принял решение:

– Если к тебе осенью придет ученик по имени Жан из Совьян, крепкий, светловолосый парень, загорелый дочерна от работ в поле и на виноградниках, не хромающий ни на одну ногу, примешь?

Михаэлис сначала удивленно поднял бровь, потом рассмеялся, его тело содрогнулось, и его лицо немного скривилось от переносимого страдания:

– Если мой ученик будет согласен испытать на себе пыточный инструмент и связывание, будет готов терпеть боль и получать наслаждение, а еще не сильно переживать из-за возможного обвинения в содомии, то буду очень рад.

– Ко всему этому я даже согласен ежедневно чистить горшки! – улыбнулся Джанно, но потом опустил голову, собираясь с силами, чтобы сказать. – Мне действительно не хватает наших встреч, Михаэлис. Уж не знаю, насколько я грешил в прошлой своей жизни, но, когда я вспоминаю как ты меня прижимаешь к себе, у меня член сам встает. Ты действительно можешь быть со мной нежным.

Палач опять тихо рассмеялся, потом попросил юношу повернуть к нему поближе ухо:

– Постарайся найти торговца шерстью из Тулузы Жака Тренкавеля.

– Зачем? – прошептал Джанно.

– Вы с ним золото королевское вместе прятали.

– Что???

– Только ты не помнишь, а он – все помнит. И, если перепрятал, то точно знает, куда. Приводи Тренкавеля, моя пыточная будет его ждать. Только он во всей этой истории отделался денежным штрафом и считает тебя мертвым.

– Приложу все усилия, обещаю! – заверил Джанно. Потом коснулся своими губами горячих губ Михаэлиса и поцеловал. – Как тебе день на святого Мартина [2]?

Юноша выскользнул из города прямо перед закрытием ворот, переночевал под мостом в компании еще таких же бездомных нищих, которых выгнали из города, чтобы не валялись в темных проходах и не пугали горожан. С рассветом он отправился в путь, чтобы снова стать Жаном из Совьян.