Текст книги "Тельняшка — моряцкая рубашка. Повести"

Автор книги: Марк Ефетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 29 страниц)

ИРАИДА АНДРЕЕВНА

В школе Косте несколько раз предлагали записаться в исторический кружок, пойти на экскурсию, предлагали ему описать свою коллекцию исторических находок, но Костя сказал: «Очень надо!» А про себя решил: «Знаем мы эти экскурсии. Если что-нибудь найдёшь, надо отдавать в школьный музей. Ну, приложат к твоей монете записку, что нашёл ученик такой-то. А что радости от такой записки?»

Но вот после разговора с Борисом Сергиенко выяснилось, что кружок может оказаться очень кстати. И Костя совсем по-другому думал теперь: как бы попасть в кружок, чтобы участвовать в раскопках? Ведь сколько раз он наотрез отказывался от занятий кружка, от экспедиций, экскурсий – от всего, чем увлекались кружковцы. Летом «историки» всегда почти отправлялись в поход. Они рыли тысячелетние могильники и набирали потом всякие экспонаты для школьного музея. И тогда Косте предлагали отправиться в этот поход, а он поехал с мамой в Москву.

Историческим кружком в школе руководила учительница Ираида Андреевна. Она была близорука и, когда снимала пенсне, щурилась и казалась растерянной. У Ираиды Андреевны было доброе лицо, седые волосы и какая-то мягкость, свойственная матерям, в голосе, в походке, во взгляде.

Да, Ираида Андреевна была матерью. Была до войны. А теперь? Только фотографии остались в сдвоенной рамке на столе. Мальчики. Близнецы. Они школу окончили летом 1941 года…

Сколько таких матерей в нашей стране! Это матери мальчиков, оставшихся навсегда мальчиками. Седеет мать, встречает одногодков своих сыновей – выросших, женившихся, ставших отцами. А её мальчики ушли на войну безусыми юнцами, погибли и остались в её памяти навсегда мальчиками.

Мы слишком редко вспоминаем о таких матерях…

Ираида Андреевна никогда почти не говорила о своих сыновьях. Во всяком случае, она не вспоминала их при других людях, как мать Бориса Сергиенко вспоминала своего мужа. Но разве это значит, что старой учительнице было легче, чем матери Бориса?

Много лет прошло после войны. Разрушенный Новгород отстроился краше, чем был до нашествия фашистов. Кое-где заросли травой памятники-надгробия нашим воинам. И учителя и ученики, ежедневно встречавшие Ираиду Андреевну, стали забывать, какую жизнь прожила эта женщина, почему голова её рано стала совсем белой.

Нет, старая учительница никому не навязывала своего горя, не напоминала о нём. Она, как Борис Сергиенко, старалась всегда быть занятой, не выключала рычажка, который помогает человеку забыть о своей работе и перестроиться на отдых, на развлечение, – мало ли чем заняты люди после звонка или после гудка, который оповестил: «Сегодня ты своё отработал. Делай что хочется».

Да, есть люди, которые живут так: выключили станок или свет над своим письменным столом и тут же будто повернули выключатель в своём мозгу. И всё, чем занят был человек, вылетает из головы до утра, пока звонок или гудок не позовёт его снова к работе.

За это нельзя осудить человека. Но вот Ираида Андреевна не умела переключаться. Отдыхая, она писала письма своим ученикам, развлекалась на праздниках своих учеников.

Потеряв двух сыновей, которые на всю жизнь остались для неё мальчиками, она отдавала свои чувства матери сотням мальчиков, тоже всегда юных, ибо одни, окончив школу, уходили в жизнь, а другие, маленькие, приходили. И старая учительница всегда была среди детей.

Ираиду Андреевну, случалось, спрашивали: «Не думаете ли вы переходить на пенсию?» Она отвечала: «Нет». А про себя думала: матери на пенсию не выходят. Мать – для детей всегда мать.

Каждый раз, когда в конце урока звонил звонок, лицо Ираиды Андреевны выражало разочарование, точно ей помешали. Да так оно и было. Преподаватель истории Ираида Андреевна могла часами рассказывать о Новгороде. Когда школьники слушали её, перед ними, казалось, возникали древние стены Новгорода. Отражались в Волхове тяжёлые купола-шлемы Софийского собора, вечевая звонница, сторожевые башни кремля. И потому на уроках Ираиды Андреевны была такая тишина, что вдруг становилось слышно, как журчит в форточке вентилятор – очень тихий.

ИСТОРИЯ И ПЕРВЫЙ КОСМОНАВТ

В новгородской школе иллюстрации к урокам истории были тут же, за окном класса. Но, казалось, иллюстрации эти закрыты тонкой папиросной бумагой, как это бывает с красочными картинками в энциклопедии и в других больших книгах. Сквозь тонкую бумагу рисунок виден и не виден, обрисовываются одни только контуры. А перевернёшь лист папиросной бумаги, и вся картинка заиграет красками, откроется множество подробностей, поразит красотой.

Так же было и с окнами класса до и после первого урока истории.

Когда Ираида Андреевна в первый раз вошла в класс, на задних партах шумели. Костя Сахаров менялся с кем-то сидящим за ним. Кто-то о чём-то шептался со своим соседом по парте. А на «Камчатке», как в классе называли парты у задней стены, шебуршили, не то меняясь местами, не то подбирая что-то упавшее на пол.

И вот вошла Ираида Андреевна.

Новая учительница. Строгая или добренькая? Кто знает!

Ученики встали. Они смотрели на Ираиду Андреевну, стараясь разгадать, какой же характер у новой учительницы.

– Раскройте окна! – сказала Ираида Андреевна.

Был ясный день, когда небо прозрачно-голубое и всё вокруг ярко и празднично. На востоке, будто пена в бурю у берегов Ильменя, сгрудились перистые облака. Школа была на высшей точке города, и Новгород раскинулся под её окнами в пёстрых красках листопада: желтели берёзы, пламенели клёны, а кое-где меж деревьев ещё зеленела изумрудная трава.

– Так. Хорошо, – сказала учительница, – раскрыли окна. Садитесь. Высовываться не надо. Посмотрите: перед вами город, в котором мы живём.

Ираида Андреевна подошла к первой парте, на которой сидели девочки.

– Ты знаешь, сколько домов осталось в Новгороде, когда прогнали фашистов?

Девочка стояла молча.

– Двадцать домов, – сказала учительница. – Казалось, что Новгород погиб как город, что никогда не восстановить его памятников, прославленных по всему земному шару. Но город на Волхове возродился из пепла и стал очень красивым городом, где сочетаются старое и новое, седая древность и наша действительность.

Ираида Андреевна подошла к Косте:

– Как тебя зовут?

– Костя.

– Скажи, Костя, что ты видишь в конце этого проспекта?

– Портрет.

– Чей?

– Юрия Гагарина.

– Как ты думаешь, это история?

Костя пожал плечами:

– Не знаю.

В классе поднялось несколько рук. Учительница перевела взгляд на девочку с первой парты.

– Подвиг наших космонавтов, – сказала девочка, – это история.

В окна класса как бы сбегали прямые, по-осеннему зелёно-жёлтые улицы, упиравшиеся противоположными концами в стены кремля со звонницей, со сторожевыми башнями и сверкающими куполами старинной Софии.

Костя подумал тогда: «А я и не знал, что живу в одном из самых красивых городов». Он чуть прищурился, встал на носки и посмотрел вдоль проспекта: «Да, правда красиво».

Учительница сказала, чтобы закрыли окна. Теперь она говорила о том, что история – наука о развитии человеческого общества. Она берёт начало с древнейших времён – от первобытного человека, который в отличие от обезьяны умел работать и производить орудия труда. То, что произошло тысячи лет назад, и то, как строились стены этого вот – за окнами – кремля, и то, как первым поднялся в космос Юрий Гагарин, – всё это история.

– Мы будем изучать историю и мы будем создавать историю, которую будут изучать наши дети, внуки и правнуки…

Эти слова учительницы пришлись Косте по душе. «Создавать историю». Здорово! Ну, как её создавал Юрий Гагарин, ясно. Но как её создавать Косте Сахарову? Это пока было неясно. Разве что ему удастся найти Перуна и в паре с Володей Замараевым полететь в космос. Так или иначе – создавать историю очень хотелось, и было радостно, что учительница сказала: «Будем создавать историю».

Кто знает, может быть, Костя и стал бы отличником по истории, увлёкшись первым уроком Ираиды Андреевны, если бы не помешала двойка. А получил он её из-за хронологии. Штука эта, надо сказать, такая трудная, что просто так, без усилий и упорства не даётся.

ДВОЙКА

Началось всё, правда, очень хорошо. Учительница спросила Костю, в каком веке была Великая Отечественная война. Костя задумался, а Ираида Андреевна тут же задала вопрос:

– В каком веке мы живём?

– В двадцатом, – ответил Костя. – И Великая Отечественная война была тоже в двадцатом веке.

– Правильно, – кивнула головой Ираида Андреевна. – Хорошо.

И у Кости стало очень хорошо на душе. Оттого ли, что он правильно ответил и учительница похвалила его, или потому, что он, Костя, живёт в том же веке, когда была Великая Отечественная война.

Да, на этот вопрос Ираиды Андреевны он ответил. Но дальше дело пошло куда хуже. Вопросы, правда, тоже были связаны с войнами, но тут Костя оказался не на высоте.

В каком году монголо-татарские завоеватели во главе с ханом Батыем двинулись на Русь? Когда была битва на Чудском озере? Когда в летописях впервые упоминается Москва?

Все эти годы надо было знать так же точно, как знаешь, сколько тебе лет, какой номер школы, где учишься, на какой улице живёшь, номер дома и квартиры.

Номер дома, квартиры, школы и свой возраст Костя знал отлично. Разбудить его среди ночи и спросить – он не ошибётся. А вот на уроке, когда Ираида Андреевна спросила Костю год битвы на Чудском озере, он понёс такую чушь, что учительница прервала его:

– Погоди, Сахаров, подумай.

Костя молчал.

Ираида Андреевна сняла пенсне и принялась вытирать стёкла; это она делала, когда волновалась. Теперь, без пенсне, она видела Костю как бы в тумане. Черты его лица расплылись, и ей показалось, что это один из её сыновей. Тот тоже, когда был озадачен, стоял так, чуть приподняв одно плечо.

Косте подсказывали, и от этого в классе слышалось жужжание, точно здесь летал шмель.

Неожиданно Костя тряхнул головой, будто отмахнулся, и сказал:

– Не надо!

Ираида Андреевна надела пенсне:

– Что – не надо?

– Это я им, Ираида Андреевна. Я же не знаю этого самого… даты, когда что было. Можно я сяду?

– Садись, Костя. Я надеюсь, что ты выучишь хронологию и исправишь отметку. Да?

– Угу, – произнёс Костя и медленно пошёл к своей парте.

«Двойка, – думал он. – Надо же! А с двойкой в исторический кружок и соваться нечего. А на раскопки пускают только кружковцев. Эх!..»

«ИДУ НА ВЫ!..»

В школьном дворе на переменках шла война между «ушкуйниками», грабившими в древние времена прохожих, и «воеводами». В это время гремели деревянные мечи, летели с голов картонные шлемы и то и дело слышался боевой клич «ушкуйников»:

«Сарынь на кичку!»

Здесь Костя бывал одним из первых. Он кричал громче всех, носился из конца в конец школьного двора. И куда только девались при этом его неповоротливость и медлительность? Он и на уроках истории был теперь совсем другим: не сидел, втянув голову в плечи и уткнувшись глазами сквозь очки в крышку парты так, будто видел её впервые. Нет, теперь Костя то и дело поднимал руку: «Спросите меня».

И дома у него всё шло не так, как раньше, а, как говорится, наоборот. Раньше мама, как большинство мам, по вечерам спрашивала:

«А ты сделал уроки?»

И Костя отвечал:

«Угу».

Но Костину маму, Регину Михайловну, как многих мам, это междометие не удовлетворяло, и она говорила:

«Покажи».

И тут начиналась торговля:

«Да я успею. Я во двор только на полчасика. Да я всё знаю. Меня завтра спрашивать не будут. У нас спрашивают по алфавиту, и до моей буквы ещё далеко… Да я, мамочка…»

И вот всё изменилось. Теперь Регина Михайловна говорила:

«Костя, хватит сидеть за столом. Пошёл бы погулять перед сном».

Костя опять произносил своё «угу», но теперь оно означало совсем другое. Дескать, я ещё посижу за книжкой, а гулянье успеется. Не мешай.

Да, Костя готовился к осуществлению своего плана, не жалея времени и сил и даже изменив своей обычной медлительности. Но всё равно, нет-нет, а сомнение охватывало его: удастся ли ему попасть в исторический кружок?..

Чего не сделаешь ради поставленной перед собой цели! Костя засел за историю, стараясь за несколько дней догнать недоученное. Можно ли так поступать, хорошо ли это? Не о том сейчас речь.

Костя воображал себя русским воином в кольчуге…

Всю неделю Костя воображал себя русским воином в кольчуге, которая была надета поверх полотняной рубахи. Голову прикрывал шлем – не картонный, как у мальчишек, игравших во дворе, а настоящий, из железа. Косте даже казалось, что он ощущает тяжесть этого шлема. А может быть, от усиленных занятий историей у него просто болела голова.

В своих мечтах Костя рубился в бою тяжёлым мечом, стрелял из лука и самострелов, вытаскивая острые стрелы из колчана.

Костя читал страницу учебника, снимал очки, закрывал глаза, и вот уже он скачет по льду Чудского озера или бьётся на поле Куликовом с войсками Мамая.

В эти дни мечтаний Костя побывал в широких степях у берегов Каспийского и Чёрного морей, где жили хазары и печенеги. Он слышал, как бесстрашно князь Святослав предупреждал врагов: «Иду на вы!..»

В долгих походах Костя вместе со всеми воинами спал на земле, прямо под звёздами, а подушкой ему служило скрипучее седло. Он обедал кониной или мясом зверей, которое пахло дымными углями. Воины любили его, как любили они Александра Невского, и вместе с Костей смело врубались в ряды врагов, сбивая их с коней, топча и обращая в бегство.

И даже во сне Костя продолжал рубиться с врагами, скакал на лошади, стрелял из лука и пращи…

– Костя! – Мама трясла его за плечо. – Оторвись от книжки. Марш во двор!

Иногда Костя слушался маму.

Он закладывал раскрытую книгу промокашкой, вставал, потягивался и уходил на улицу. Но и сюда история шла вместе с ним.

В вечернем сумраке, как сквозь туман, виднелись контуры кремлёвских стен. Тишина. Вдруг в эту гулкую тишину врезался скрипуче-грохочущий звук старого грузовика, что прошёл по площади. Машина громыхала своими дряхлыми суставами и болтающимися в кузове железными бочками. Известно: от пустой бочки, особенно железной, много шуму. Но Косте в этом шуме слышится иное…

…С кремлёвских стен летят вниз, на головы врагов, юркие стрелы, громадные камни и брёвна, горшки с углями, железные колёса и кузнечные молоты – всё, что под руки попало.

Вот уже на каждой улице Новгорода бой.

Высоко вздымается в небе рыжее пламя, голосят женщины. Но не сдаются врагу ни женщины, ни старики, ни дети. И Волхов темнеет от крови. Рыжие его воды текут из Ильмень-озера мимо горящего города.

А набат громко бьёт и бьёт: бум-бум, бум-бум, бум-бум!

Нет, новгородцы не сдаются врагу, хотя в каждом переулке груды тел, как срубы для новых изб, хотя дым и гарь стоят над городом и сажа падает на кремль, на воинов, живых и мёртвых, как чёрный снег.

Бум-бум, бум-бум, бум-бум!

Множество новгородцев побито, но и силы врага иссякают. А тут из засады вылетают всадники и рубят врага с тыла. Молча бьются воины. Только слышно – звенят мечи, храпят кони, глухо падают всадники, как туго набитые мешки!

Бум-бум, бум-бум, бум-бум!

Набат не знает отдыха, не знают отдыха и бойцы до той самой поры, пока не повержен враг, не освобождена новгородская земля, пусть истерзанная, кровью залитая, но близкая, как мать, – любимая, родная русская земля.

И снова тишина. Костя слышит, как бьют большие башенные часы: бум-бум, бум-бум, бум-бум!

Надо идти домой. Пустынны прямые, широкие улицы города. Прошуршит по асфальту поздний автобус, и снова тишина. А Косте слышится треск мотоциклов. Гитлеровцы разъезжаются по Новгороду, обливают дома керосином, поджигают факелами. Пылают дома, старинные церкви, превращённые фашистами в конюшни, с треском лопаются и осыпаются древние фрески – замечательные картины.

Но вот уже катится по улицам города русское «ура-а».

Грохочут танки, наступают советские воины, гонят захватчиков, гасят пожары.

Костя смотрит на площадь перед новым большим Домом Советов и вспоминает прочитанное в истории. Для Кости Великая Отечественная война советского народа – история: его, Кости, в те годы ещё не было на свете. Но он теперь знает: после ухода гитлеровцев на Софийской стороне Новгорода сохранился, можно сказать, только кремль. Над кремлёвской стеной у звонницы в день освобождения Новгорода было водружено наше боевое красное знамя. Здесь навстречу нашим воинам вышло несколько жителей города: обросшие, почерневшие, измождённые. Они скрывались в подвалах разрушенных домов.

Все улицы города, где теперь Костин дом, школа, кино, казались морем бурьяна, который вырос на пепелище и в развалинах. Жителей в городе было тогда меньше, чем учеников в пятом «А», где учился Костя. Новгородцы, вернувшись в родной город, жили в проломах кремлёвской стены, в землянках и полуразрушенных церквах. А по улицам, заросшим дикой травой, бегали лисицы и зайцы.

Будильник будил утром Костю, а он называл будильник вечевым колоколом. Знаменитый Костин перочинный ножик окрещён мечом, фуражка – шлемом, пенал – колчаном.

Костя торопился, он почти бежал. Сегодня первый урок – история.

КАК СТУЧИТ СЕРДЦЕ

Ираида Андреевна входила в класс, как всегда торопливо-радостная и чуть возбуждённая. Стёкла пенсне чуть подрагивали, в них отсвечивало солнце, будто то и дело вспыхивали огоньки. За секунду до её появления в классе бывал такой ералаш, что казалось, и за полчаса его не успокоить. Но всё менялось как по волшебству. В раскрытой двери появлялась Ираида Андреевна. На мгновение она задерживалась тут, а в классе уже тишина и порядок. В эти мгновения учительница, седая, статная, казалась особенно величественной и красивой. Наверно, так входят в зрительный зал театра на спектакль, о котором давно мечтали.

Не сразу удалось старой учительнице увлечь школьников. Однажды она пришла на урок с двумя десятиклассниками. Эти два высоченных парня принесли и поставили на стол что-то очень тяжёлое, завёрнутое в чёрный коленкор.

Урок начался как обычно:

– Итак, дети, на чём мы остановились в прошлый раз? Да, мы говорили про оборону Севастополя, в которой участвовал Лев Николаевич Толстой. Кто читал Льва Толстого?

Должно быть, все, кто был в классе, подняли руки. И Костя поднял руку. Он читал «Детство» и «Отрочество», хотел сказать об этом учительнице, но промолчал, потому что и другие молчали, а только подняли руки.

– Опустите руки, – сказала Ираида Андреевна. – У нас в школьном дворе до войны стоял на постаменте бюст Льва Толстого. И знаете, дети, весной, как только сходил снег, у этого бюста всегда появлялись букетики подснежников и первых фиалок. И осенью дети приносили сюда яркие цветы. А зимой украшали памятник зелёными ветками.

Костя выглянул в окно, за которым был школьный двор. Он посмотрел так, будто не проходил сотни раз мимо небольшой клумбы. Знал же, что никакого бюста там нет.

– Сахаров, – спросила учительница, – ты что смотришь?

Костя встал:

– Ираида Андреевна, а где теперь этот бюст?

Учительница подошла к столу, на котором темнело что-то покрытое чёрным коленкором. Одним движением Ираида Андреевна сдёрнула чёрное покрывало.

Сразу Костя не понял, что перед ним, а какая-то девочка вскрикнула:

– Ой!

Приглядевшись, Костя увидел бюст Льва Толстого. Голова была прострелена насквозь. От этого глаза Толстого казались ещё более глубокими; они смотрели на детей из-под густых бровей, точно живые.

И вдруг Костя услышал приглушённо-размеренные удары. Будто где-то очень далеко били в набат – с промежутками равными и частыми, а сюда доносилось: тук-тук, тук-тук, тук-тук…

«А я ведь никогда раньше не слышал, как стучит моё сердце», – подумал Костя.

Все в классе молчали. А вентилятор в форточке, казалось, рычал громче, чем всегда.

Ираида Андреевна бережно укутала бюст чёрной материей. Потом стала спиной к доске и провела ладонями по лицу, точно умылась. Учительница говорила негромко, но каждое её слово отдавалось в Косте так же отчётливо, как стук его сердца.

– Да, дети, это было. Когда фашисты захватили Новгород, они сделали из бюста Льва Толстого мишень… В этом классе, где сейчас сидите вы, учились такие же, как вы, новгородские ребята. Они ушли в сорок первом году защищать Родину от фашистов. Многих из этих новгородских мальчиков уже нет. Да, их уже нет. Но они завоевали победу… Этот бюст недавно нашли во время раскопок. Его передают в музей. Он останется для истории. Он всегда будет напоминать о варварстве фашистов…

Ираида Андреевна медленно подошла к столу и села. Несколько мгновений она молчала. Молчал и весь класс. Те, кто знал о её сыновьях, понимал: тяжело ей.