Текст книги "Еврейская и христианская интерпретации Библии в поздней античности"

Автор книги: Марк Гиршман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

9. Мидраш на Книгу Екклесиаста и Комментарий Иеронима

Как известно, короткое правление императора Юлиана Отступника [218]218
  Gafni. Historical Background, p. 27, п. 192. Пятьдесят лет назад Либерман показал, что в Иерусалимском Талмуде эксплицитно упоминается Юлиан, см.: Lieberman. The Martyrs of Caesarea, pp. 435—437, а также: Шварц. Галлос, с. 30—36


[Закрыть]– одно из последних исторических событий, упоминаемых в Иерусалимском Талмуде. Юлиан, который воспитывался как христианин, попытался восстановить в империи традиционную римскую религию, одновременно искореняя влияние христианства, бывшего господствующей религией в империи на протяжении почти сорока лет, со времен царствования Константина и его сына. Ненависть Юлиана к христианству привела его к поддержке иудаизма и к поощрению евреев в восстановлении их Храма в Иерусалиме [219]219
  О Юлиане и строительстве Храма см. резюме в: M.D. Herr. History of the Jewish People, vol. 5, pp. 6–73 и особенно библиографию pp. 387–389. См. также: Bowersock. Julian the Apostate.


[Закрыть]. В своей попытке подорвать статус христиан в империи Юлиан написал целый полемический трактат «Против галилеян». Старания Юлиана свела на нет его смерть в сражении в 363 году, через три года после восшествия на престол. Три года его царствования потрясли церковь, они оказались для нее отнюдь не временным препятствием на том пути, по которому христианство шло к господствующему положению при поддержке императоров. Когда оказалось, что ход истории может быть повернут вспять, церковь поняла, что язычество все еще глубоко укоренено в Римской империи. К тому же покровительство, оказанное Юлианом евреям, вновь пробудило потенциальную угрозу, которую иудаизм представлял для верующих христиан, и подвиг церковь на продолжение ее кампании как против иудаизма, так и против иудействующих в церкви.

Иероним, крупнейший церковный исследователь Библии древности [220]220
  Об Иерониме как комментаторе см.: Jay. L'Excgese. Приношу благодарность Д. Сатрану, указавшему мне на эту ценную книгу. См. также: Hartmann. St. Jerome as an Exegete.


[Закрыть], был еще школьником (как он сам замечает в своем комментарии на Книгу пророка Аввакума), когда пришло известие о смерти Юлиана. Иероним рассказывает, как, услышав об этом, один язычник сказал, что, в самом деле, христианский Бог не только «долго терпит», но и «больно бьет» [221]221
  Аллюзия на Исх. 34:6–7. – Примеч. ред.


[Закрыть] [222]222
  Среди ученых нет согласия по поводу даты рождения Иеронима, и знание Иеронима о смерти Юлиана является одной из причин, побуждающей их, несмотря на другие свидетельства, «отодвигать» ее до 347 г. н. э. Согласно этим подсчетам, Иерониму в год смерти Юлиана было шестнадцать лет. См. приложение к замечательной книге Kelly «Jerome», pp. 337—339. Рассказ о смерти Юлиана, который приводится в тексте, см. с. 338. Сам Kelly придерживается той точки зрения, что датой рождения Иеронима является 331 г. н. э. (Ibid., р. 339).


[Закрыть]. «Грамматическая» школа, в которой обучался Иероним, была одной из самых, если не самой престижной в Риме [223]223
  Ibid., р. 10.


[Закрыть]. Донат, его знаменитый учитель, внушил своему талантливому ученику любовь и понимание классической литературы, которые Иероним пронес через всю жизнь, хотя позже он и пытался об этом забыть. В своем комментарии на Книгу Екклесиаста, написанном в Вифлееме двадцать пять лет спустя, Иероним упоминает своего наставника в классической литературе, толкуя стих «и нет ничего нового под солнцем» (1:9): «Подобная идея высказывалась комическим поэтом: „В конце концов не скажешь ничего уже, Что не было б другими раньше сказано“ (Теренций, Пролог к комедии „Евнух“ [224]224
  Перевод А. Артюшкова. – Примеч. ред.


[Закрыть]). Донат, мой наставник, объясняя данное изречение, сказал: «Так пусть же пропадут те, кто сказал это до меня»» [225]225
  Цит. по: Kelly, ibid., p. 11. Я пользовался французским переводом комментариев на Книгу Екклесиаста: Bareille. Oeuvres Completes, 8. Jay в своей работе «L'Exegese» подверг этот перевод резкой критике (р. 435), поэтому Jeremy Cohen сравнил с латинским оригиналом все переводы этого памятника для издания на иврите. Paula Fredriksen сделала то же самое для английского издания.


[Закрыть]. Самого Иеронима часто критиковали за то, что он придерживался этого принципа в своих собственных комментариях и проповедях. Некоторые из собственных учеников Иеронима, как и некоторые современные ученые, рассматривали его преимущественно как компилятора [226]226
  См.: Jay. L'Exegese, p. 13.


[Закрыть]и оценивали его собственный вклад весьма низко. Более поздние ученые пытались – на мой взгляд, совершенно справедливо – уравновесить такое восприятие и подчеркивали уникальность вклада Иеронима как по широте охвата его источников, так и по тому дарованию, которое он вложил в изучение Писания. Исследование толкований Иеронима позволит нам получить представление об основных комментаторских школах, действовавших в церкви в его время. Вначале я остановлюсь на влиянии Иеронима–экзегета, а затем рассмотрю выводы, которые могут быть сделаны на основании его сочинения относительно еврейского мидраша.

Иероним родился в христианской семье в Стридоне, в северо–восточной части тогдашней Италии (Далмация). Его полное имя – Иероним Евсевий – свидетельствует о его христианском происхождении и означает по–гречески «благочестивый» [227]227
  О его имени и городе, в котором он родился, см.: Kelly. Jerome, pp. 4–6.


[Закрыть]. Мы уже отмечали, что он получил безукоризненное классическое образование. Дети из христианских семей посещали императорские школы, дававшие знания, которые были необходимы для дальнейшего религиозного образования. Постановление Юлиана, запрещающее христианам получать классическое образование, нанесло тяжелый удар по христианской системе обучения [228]228
  См.: Marrou. A History of Education, pp. 430–432.


[Закрыть]. Тем не менее учеба подготовила Иеронима к занятию важных общественных должностей в империи. После окончания «грамматической» школы Доната в возрасте примерно шестнадцати лет и последовавшего за этим обучения в риторской школе, также в Риме, перед ним должны были открыться многие двери. Но, как гласит арамейская поговорка мудрецов, ноги человека ведут его туда, куда ему нужно. По воскресеньям Иероним посещал римские катакомбы, считавшиеся местом погребения мучеников. Прежде чем покинуть Рим, он принял крещение [229]229
  Биографическая информация взята из: Kelly. Jerome, pp. 22—23.


[Закрыть]и вскоре удалился к монахам в сирийскую пустыню. Иероним сыграл важную роль в истории христианского монашества. Последние тридцать пять лет своей жизни, в течение которых он, в частности, писал комментарии и переводил Писание, он провел в монастыре в Вифлееме, который сам и основал.

Известно, что помимо аскетических упражнений в среде сирийских монахов Иероним искал другие способы подавления своих страстей. Он нашел их в пустыне, где занялся изучением иврита с евреем, обращенным в христианство. Не обсуждая достоверность этого сообщения, мы можем сказать, что Иероним оставил пустыню после трех лет изучения иврита, познакомившись с сирийским и улучшив свое знание греческого [230]230
  Ibid., pp. 48–50.


[Закрыть]. Этот краткий биографический очерк подводит нас к тому моменту в жизни Иеронима, когда он встречает первого из своих учителей, специально занимавшегося толкованием Библии. Этот учитель наряду с другими упоминается Иеронимом в письме, которое часто цитируется исследователями. Письмо (84) было написано около 400 г. [231]231
  См.: Hartmann. St. Jerome, pp. 47–48. Предложение «я никогда не принимал его спорного мнения относительно человеческого разума Христа» взято из работы: Kelly. Jerome, p. 59, п. 9.


[Закрыть]:

В Антиохии я часто посещал лекции Аполлинария из Лаодикии и был очень предан ему. Но хотя он и наставлял меня в Священном Писании, я никогда не принимал его спорного мнения относительно человеческого разума Христа. Позже, хотя волосы мои уже начинали седеть, что более подобает профессору, чем ученику, я, тем не менее, отправился в Александрию и посещал лекции Дидима. Во многих отношениях я с благодарностью признаю, как я ему обязан. То, чего я не знал, я выучил; что я уже знал, я не растерял под его руководством. Затем, когда люди думали, что я наконец положил конец своему обучению, я вернулся обратно в Иерусалим и Вифлеем, и там Бар Ханина обучал меня ночью. С каким трудом удалось мне заполучить его и за какие деньги! Настолько он боялся иудеев, что становился вторым Никодимом [232]232
  Аллюзия на Евангелие от Иоанна (3:2).


[Закрыть].

Остальная часть письма не менее интересна, чем этот отрывок, но я остановлюсь здесь, чтобы обсудить ту роль, которую сыграли названные здесь учителя в образовании Иеронима.

Два учителя – Аполлинарий и Дидим – выдающиеся представители двух разных и даже противоположных комментаторских школ в древней церкви. Дидим Слепец из Александрии, написал многочисленные комментарии, используя метод Оригена. Его целью было понять религиозно–мистический смысл Писания (anagoge),и он часто прибегал к аллегорическим толкованиям [233]233
  О Дидиме и Иерониме см.: Kelly. Jerome, p. 125.


[Закрыть]. Мы приведем пример комментария Дидима на Екклесиаст и сравним его с подходом его оппонента Аполлинария.

Исследование сочинений Дидима получило новый импульс в связи с обнаружением его трудов в Туре, недалеко от Каира, в 1941 г. Публикация его комментариев на Книги пророка Захарии, Екклесиаста, Иова и Псалмов, основанная на найденных папирусах, началась примерно двадцать лет спустя. Его комментарий на Книгу Екклесиаста был написан предположительно между 377 и 381 гг., незадолго до опубликования толкования на нее Иеронима (в 389 г.) [234]234
  О датировке трактата Дидима см.: Bienert. Allegorie, p. 28, п. 17.


[Закрыть]. С оценкой учеными комментария Дидима на Екклесиаст связан очень интересный момент. Господствующая точка зрения заключается в том, что эта книга является, по существу, стенографической записью занятий Дидима, которые он проводил в своей академии [235]235
  К такому выводу ученых заставило прийти наличие ответов учеников, повторение предыдущих уроков и стиль в целом. См. мою статью «The Greek Fathers», p. 144.


[Закрыть]. Другими словами, этот комментарий правдиво отражает деятельность Дидима–учителя. Сама возможность того, что мы действительно читаем лекции, на которых присутствовал Иероним, обучаясь у Дидима, завораживает [236]236
  В споре с Иеронимом его когда–то лучший друг Руфин утверждал, что Иероним провел у Дидима лишь один месяц. См.: Kelly. Jerome, p. 125.


[Закрыть]. Рассмотрим, например, толкование Дидима на Книгу Екклесиаста 7:2: «Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу». Ниже приводится комментарий Дидима [237]237
  При переводе с греческого источника мною использован немецкий текст, опубликованный в: Kramer, Kebber. Didymus, vol. 4, pp. 67–90.


[Закрыть]:

«Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира».

Нет нравственной распущенности там, где плачут об умершем. Там избегают веселья и смеха. Само событие препятствует этому… Следовательно, для мудрого лучше ходить в дом плача по умершему, нежели ходить в дом пира. Совместное питие, хотя бы и не ведущее к злу, также не приводит к добру.

Вопрос: Не должно ли относиться к плачу как к чему–то дурному?

(Ответ): (Здесь имеется в виду) тот (плач), который одобряется Спасителем. Согласно буквальному смыслу (rhetori)мы говорим, что… дом плача свидетельствует о том, что мы не первые и не единственные сокрушаемые этим плачем, но плач – достояние всех.

Вопрос: (А) духовное толкование (anagoge)!

(Ответ): Дом плачет, когда нравственность грешников получает свое наказание. Услышав о том, люди… плачут и сокрушаются о себе самих. Следовательно, этот плач хорош, так как приносит похвалу. «Блаженны плачущие, ибо они утешатся» (Мф. 5:4). Начало утешения есть плач.

«Дом» обозначает (semenai)ситуацию или поведение, а не место. Ибо сказано, «что таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу». Тот, кто ходит в дом плача об умершем, знает, что конец всякого человека – смерть. И если он знает, что умрет, он не будет высоко ценить стяжание имущества, так как все, чем он владеет, будет потеряно при смерти: богатство, честь и слава – в соответствии со стихом: «Не бойся, когда богатеет человек, когда слава дома его умножается, ибо, умирая, не возьмет ничего» (Пс. 48:17—18) [238]238
  Я придерживался традиционной версии, хотя и Септуагинта, и тексты Дидима немного от нее отличаются. Он говорит об этом прежде всего в середине пассажа (начало с. 8), который я не включил в текст этой книги, цитирует стих из Книги Иеремии (22:10), с небольшим, но важным отличием. Его версия этого стиха такова: «Не плачьте об умершем и не жалейте о нем; но горько плачьте об отходящем от Бога», при этом последние два слова отсутствуют как в масоретском тексте, так и в Септуагинте.


[Закрыть].

В этом отрывке изящно соединяются буквальное и символико–аллегорическое толкование: последнее естественно и плавно вытекает из первого. В аллегорическом комментарии дом плача об умершем является символом человека, оплакивающего свои грехи. Однако в конце Дидим возвращается к буквальному уровню, делая акцент на морали, которая подразумевается в финале стиха из Екклесиаста, и приводя в качестве доказательства стих из Псалтири, подобно тому как ранее он цитировал Новый Завет в подкрепление своей аллегорической интерпретации. Его главная идея состоит в том, что настоящий плач – по тем, кто оставляет Бога, а не по тем, кто умирает и оставляет этот мир [239]239
  Текст сноски отсутствует в книге.


[Закрыть].

Это типичный пример объединения Дидимом двух уровней толкования – буквального и анагогического, аллегорического. Позже Иероним критиковал Дидима за недостаточную тщательность в буквальном объяснении и за чрезмерное увлечение символическим [240]240
  Цит. в: Kelly. Jerome, p. 125.


[Закрыть]. Иероним, несомненно, был согласен с прочтением Дидимом Екклесиаста; в конце концов, он сам предлагал молодой девушке читать Екклесиаст, чтобы она «научилась попирать вещи мира сего» [241]241
  См.: Wright. Select Letters, pp. 364–365.


[Закрыть]. Действительно, в своем собственном комментарии на Екклесиаст Иероним завершает толкование первого стиха резким отрицанием того, что эта книга несет в себе гедонический смысл [242]242
  Пер.: Bareille. Oeuvres Completes, p. 4 .


[Закрыть]: «Следовательно, напрасно полагают некоторые люди, что эта книга влечет нас к удовольствию и роскоши, потому что, напротив, все, чего мы достигаем в этом мире, показано как суета; и также не следует нам сильно желать того, что погибает, как только достигнуто». Но хотя Иероним и соглашается с Дидимом относительно общего смысла книги, он придерживается метода оппонента Дидима – Аполлинария, тщательно разбирая буквальный уровень, прежде чем перейти к рассмотрению его более глубокого значения. Приверженность Антиохийской школы буквальному объяснению Писания вполне могла стать основной причиной последующего интереса Иеронима к еврейской интерпретации Писания и в конце концов привела его к убеждению в истинности еврейской версии Писания и ее предпочтительности по сравнению с Септуагинтой. Мы приведем некоторые примеры антиохийского метода, каким тот выступает в сочинении Аполлинария, сохранившемся лишь в поздней катене [243]243
  См.: Jay. L'Exegese, p. 30, n. 54.


[Закрыть].

Иероним упоминает своего учителя Аполлинария около сорока раз [244]244
  Ibid., p. 29, n. 52.


[Закрыть]. Одна из этих ссылок, довольно длинная, встречается в комментарии Иеронима на Книгу Екклесиаста 4:13—16: «Лучше бедный, но умный юноша, нежели старый, но неразумный царь… Видел я всех живущих… Не было числа всему народу, который был перед ним…». Вот что говорит Иероним от имени Аполлинария Лаодикийского:

Лаодикийский толкователь, старающийся выражать великое в кратких словах, сказал и здесь по своему обычаю: «Речь Екклесиаста о перемене хорошего на худое: он хочет изобразить неразумного человека, который, не помышляя о будущем, утешается настоящим и преходящим как бы великим и вечным. И, перебрав различные повороты, встречающие людей на жизненном пути, он добавляет к тому общее суждение о смерти: бесчисленное множество людей умирает, постепенно уничтожается и преходит, и каждый оставляет на своем месте другого, а этот опять другого по смерти предшествующего [245]245
  Пер.: Bareille. Oeuvres Completes, p. 38 и Migne. Patrologiae, vol. 23, 1050 ab.


[Закрыть].

Это пример образцового следования буквальному уровню толкования Писания, в котором в то же время делаются попытки обрисовать широкий контекст. Отметим, что этот отрывок мог бы свидетельствовать о том, что практика Иеронима, заключавшаяся в комментировании группыстихов, а не в рассмотрении каждого в отдельности, возможно, опирается на контекстуальный подход, присущий антиохийцам. В те же годы, что Иероним, и тоже в Вифлееме жил сирийский экзегет Феодор, епископ Мопсуестии (329—428). Феодор также написал комментарии на Екклесиаст, где он рассматривает Соломона как разъясняющего дела этого мира. Однако не надо думать, что антиохийцы не интересовались более возвышенными концепциями. На самом деле они не чуждались подобных толкований, которые называли theoria. Theoriaтакже нуждалась в типологии, чьи корни, как мы отмечали в главе, посвященной Юстину, обнаруживаются уже в Новом Завете. Но антиохийцы налагали серьезные ограничения на использование аллегории и пытались упрочить связи между буквальным пониманием текста и его духовным подтекстом [246]246
  Прекрасный обзор толкований в христианских сочинениях см. в: Horbury. Old Testament Interpretation, pp. 727—787; о подходе антиохийцев к толкованию Книги Екклесиаста см.: pp. 768—770. Описание различия между аллегорией в Александрийской школе и теориейантиохийцев см.: Hartmann. St. Jerome, pp. 50—51.


[Закрыть].

Иероним приводит большое количество комментариев на этот стих, и можно сказать, что здесь отражены все направления, оказавшие влияние на его герменевтический метод. Ориген упоминается сразу после приведенного отрывка, в то время как еврейский учитель Иеронима цитируется раньше, сразу за переводом Симмаха. Вот мнение, которое Иероним приписывает своему еврейскому учителю: «Когда мы читали Екклесиаста, мой иудей, которого я уже упоминал, поведал мне слова Бар–Акивы, которым они восхищаются: "Лучше внутренний человек, который пробуждается в нас после достижения совершеннолетия в тринадцать лет, чем внешний человек, происходящий из чрева своей матери. Истинно, внешний человек не знает, как воздерживаться от греха…"». Среди прочих этот отрывок комментировали Ш. Кройс и Л. Гинцберг [247]247
  Krauss затрагивает эту проблему в своей обстоятельной работе, которую я уже неоднократно упоминал. См.: Krauss. The Jews in the Works of the Church Fathers, p. 254.


[Закрыть]. Текст Иеронима очень напоминает еврейское толкование, сохранившееся в нескольких источниках, в том числе в Когелет Рабба. Прежде чем процитировать этот текст, мне хотелось бы обратить внимание на поразительную осведомленность Иеронима в именах еврейских мудрецов. Например, в комментарии на Исайю 8:14, дискутируя проблему назореев, секты верующих во Христа, которые придерживались при этом «старых законов», он упоминает имена Шаммая и Гиллеля, Акивы, Аквилы–прозелита, Меира, Йоханана бен Заккая, Элиезера, Тальфона (!), Иосифа Галилеянина и Йегошуа (!) [248]248
  Об этом тексте и о секте в целом см.: R. Pritz. Nazarene, p. 58. См. также: Hartmann. St. Jerome, pp. 59—60, где автор приводит еще один отрывок из письма 121: «Евреи говорят: Бар Акива, и Шимон, и Гиллель, наши учителя, передали нам, что в субботу мы можем ходить пешком две мили».


[Закрыть]. До некоторой степени это может подкреплять мнение о том, что автором данного толкования является рабби Акива, хотя еврейские источники и не приводят его от имени этого рабби. В Когелет Рабба читаем:

«Лучше бедный, но умный юноша» – это начало добра. Почему оно называется юношей? Потому что соединяется с человеком лишь с тринадцатилетнего возраста и старше. Почему оно называется бедным? Потому что все не подчиняется ему. Почему оно называется мудрым? Потому что учит людей истинному пути. «Старый, но неразумный царь» – это начало зла. Почему он называет его царем? Потому что все подчиняется ему. Почему оно называется старым? Потому что соединяется с человеком с детства до старости. Почему он называет его неразумным? Потому что оно учит человека пути зла [249]249
  Цит. по книге: Hirshman. Midrash Koheleth, pp. 369–371. См. также предисловие: ibid., pp. 16—25.


[Закрыть].

Один библеист XIX в., полагая, что Иероним испытал на себе чрезвычайно сильное влияние еврейских экзегетов, называл его «раввином христианской церкви, который только тем и занимался, что христианизировал аллегории раввинов иудейской церкви» [250]250
  Цит. по: Christian David Ginzburg (введение к Екклесиасту). Возможно, автор несколько преувеличил, что может быть связано с его личной биографией. См.: Coheleth, р. 102.


[Закрыть]. Отрывок из толкования Иеронима на Книгу Екклесиаста покажет нам, действительно ли это так, но сначала завершим рассмотрение письма 84, чтобы попытаться получить правильное представление о направлении его экзегезы.

В письме 84 Иероним защищается от обвинения в том, что он поддерживал взгляды, которые проповедовал Ориген и которые были отвергнуты церковью. Эти взгляды, рассматривавшиеся как «уклонение» в богословских спорах, имевших место уже после смерти Оригена, привели к крупному конфликту между Иеронимом и его старым другом Руфином. Упомянув тех троих, которые оказали на него влияние, Иероним говорит:

На всех этих людей я часто ссылаюсь в своих сочинениях. Конечно, принципы Аполлинария противоположны принципам Дидима. Должна ли поэтому каждая из школ представлять меня своим оппонентом, если я признаю, что оба они были моими учителями? Более того, если это правильно – ненавидеть каких–либо людей и презирать какой–либо народ, то, конечно, я являюсь злейшим врагом обрезанных. Ибо даже до настоящего дня они подвергают гонениям Господа нашего Иисуса Христа в своих синагогах Сатаны. Почему тогда должен кто–то бросать мне обвинение в том, что моим учителем был иудей? Или этот кто–то осмелится процитировать письмо, которое я адресовал Дидиму, назвав его Учителем? [251]251
  См.: Hartmann. St. Jerome, p. 48.


[Закрыть]

Это письмо дает нам представление об изысканном и ясном стиле Иеронима, и также демонстрирует увлеченность Писанием и его интерпретацией. Глубокая ненависть к евреям не удержала его от изучения их комментариев и не помешала выбору им еврейского текста Писания в качестве основы для его нового латинского перевода – Вульгаты, в конечном счете принятого в качестве официального перевода Библии на латинском Западе. Обратимся теперь к примеру из его комментария на Екклесиаст.

Лучше всего взять для анализа толкование Иеронима на первый стих главы 7 Книги Екклесиаста, который, напомним, открывает собой серию высказываний со словом «лучше»: «Доброе имя лучше дорогих благовоний, и день смерти – дня рождения». Иероним толкует этот стих следующим образом:

Подумай, о человек, о своих немногочисленных днях, о том, что вскоре плоть ослабеет и ты прекратишь свое существование. Сделай свое имя бессмертным, так чтобы, как благовония восхищают ноздри своим благоуханием, так могли все будущие поколения восхищаться твоим именем. Симмах тонко изъяснял это: «Доброе имя, – он сказал, – лучше, чем сладко пахнущие благовония (потому евреи зовут благовония „дорогой мазью“)». И день смерти лучше дня рождения.Это означает либо что лучше уйти из этого мира и избежать его страданий и ненадежной жизни, чем, войдя в этот мир, терпеливо сносить все эти тяготы; когда мы умираем, наши дела известны, а когда рождаемся – неизвестны; либо еще, что рождение привязывает свободу души к телу, а смерть освобождает ее [252]252
  По пер.: Bareille. Oeuvres Completes, p. 48.


[Закрыть].

Часто Иероним начинает с общего смысла последующих стихов [253]253
  См.: Jay. L'Exegese, p. 206.


[Закрыть], но здесь он более риторичен. Страстное начало заменено лексическим анализом, и отрывок оканчивается тремя различными предположениями о том, как толковать вторую часть стиха. По меньшей мере одно из них имеет близкое соответствие с пассажем из Когелет Рабба, рассматриваемым ниже, а третье отражает направление, соответствующее аскетическим склонностям Иеронима–монаха. В Когелет Рабба по поводу данного стиха мы читаем:

Когда рождается человек, все радуются; когда он умирает, все плачут. Должно быть не так: когда человек рождается, не следует радоваться этому, потому что неизвестно, какова будет его судьба [254]254
  Слово, переведенное нами как «время» (perek), означает «часть», «доля» или «судьба». См.: Lieberman. Greek, pp. 73–75.


[Закрыть]и в каких деяниях он будет принимать участие, праведных или грешных, добрых или злых. Когда же он умирает, следует радоваться, ибо он уходит с добрым именем, оставляя этот мир с миром. Притча: это подобно двум кораблям – один покидает гавань [255]255
  Limenпо–гречески означает «гавань». См.: Sperber. Nautica Talmudica, pp. 140 – 142.


[Закрыть], а другой входит в нее. Уходящему кораблю радовались, а входящему никто не радовался. Там был один умный человек, и он сказал людям: «Я вижу, вы все перепутали. Нет причин радоваться уходящему кораблю, ибо никто и не знает, какова будет его участь, какие, моря и бури встретит он на своем пути [256]256
  «Моря и штормы» – 'il'ulin. См.: Sokoloff. Dictionary.


[Закрыть]; но тому, кто возвращается в гавань, всем следует радоваться, так как он прибыл благополучно». Подобным образом, когда человек умирает, всем следует радоваться и благодарить, что он покинул этот мир с добрым именем… [257]257
  Цит. по: Оксфордская рукопись 164.


[Закрыть]

Словам Иеронима о том, что доброе имя живет вечно, соответствует формулировка в мидраше: «доброе масло хорошо в свое время, а доброе имя – всегда». Я не собираюсь анализировать все примеры, которые могли бы свидетельствовать о том, что Иероним. эксплицитно или имплицитно, опирается на мидраш. Большая часть таких примеров его комментария на Екклесиаст уже была собрана и опубликована Л. Гинцбергом около шестидесяти лет назад [258]258
  См.: L. Ginzberg. Der Kommentar.


[Закрыть]. Я намерен прояснить тот принцип, которым руководствовался Иероним при компилировании различных методов из разнообразных переводов и комментариев, как христианских, так и еврейских. В качестве последнего примера я рассмотрю духовное, или тропологическое, толкование.

Иероним предлагает несколько «буквальных» толкований на стих Екклесиаста 7:26: «И нашел я, что горше смерти женщина, потому что она – сеть, и сердце ее – невод, руки ее – оковы; добрый пред Богом спасется от нее, а грешник уловлен будет ею». Это именно женщина принесла в мир смерть, это именно она возбуждает в мужчине страсти, и так далее. В типичной для Антиохийской школы манере Иероним указывает на то, что Соломон говорил здесь исходя из собственного опыта, как тот, кто согрешил, будучи сам под влиянием женщин (как сказано в Третьей книге Царств 11:4: «Во время старости Соломона жены его склонили сердце его…»), и затем продолжает: «Это буквальное значение. С другой стороны, духовно мы отождествляем женщину со всем грехом вообще и со всем Беззаконием, которое изображено в виде женщины на куске свинца в Книге Захарии (5:7—8); или тропологически мы понимаем, что женщина есть дьявол вследствие его размягчающей силы; или, конечно, мы согласны, что женщина – идолопоклонство или даже, скорее, церковь еретиков» [259]259
  По: Bareille. Oeuvres Completes, p. 58.


[Закрыть]. Слово tropicosобразовано от греческого корня, означающего «поворачивать». Понимание Писания требует, чтобы мы поворачивали слово до тех пор, пока оно не обнаружит своего глубинного смысла [260]260
  ^{Cm.:. Bruns. The Problem of Figuration, p. 149.}


[Закрыть]. Приводятся три духовных объяснения в дополнение к «историческому», о котором мы уже говорили. На языке мудрецов Талмуда это могло бы быть сформулировано так: женщина – это зло; женщина – это сатана; иначе: женщина – это еретики. Действительно, Когелет Рабба приводит здесь толкование рабби Исси из Кесарии, который «толковал этот стих как относящийся к ереси». Приравнивание женщины к идолопоклонству также встречается в нескольких источниках [261]261
  См.: Тосефта Хуллин, 2:24.


[Закрыть]. Очевидно, когда стих имеет более позитивное значение, у Иеронима есть тенденция толковать его как относящийся к церкви или даже к самому Иисусу.

Так, Иероним толкует стих из Екклесиаста 1:4 «Род проходит, и род приходит» как «Первый род евреев прошел, и объединенный род язычников приходит; теперь, когда Синагога исчезла, земля пребудет, пока не придет вся церковь» [262]262
  См.: Hirshman. Midrash Koheleth, p. 24.


[Закрыть]. Когелет Рабба придерживается иной точки зрения: «Царство приходит, и царство уходит, но Израиль пребывает вечно». Эта полемика вышла на новый уровень, когда Отцы церкви научились использовать еврейские комментарии и включать их в свои сочинения. Как будет показано дальше, именно этого принципа и придерживался Иероним..

Комментарий Иеронима на Книгу Екклесиаста – один из его первых опытов в этой области, но, как и в своих духовных комментариях, он прекрасно знаком и дотошно внимателен к словам текста. Как мы видели, его метод заключается в том, чтобы предложить много толкований на один и тот же стих, разделяя их словами «или» либо «иначе», что очень сильно напоминает «другое слово» («другая вещь») – идиому еврейского мидраша [263]263
  См.: Jay. L'Exegese, p. 75. Автор утверждает, что Иероним заимствовал этот принцип у латинских грамматиков. Он упоминает о наличии связи с идиомой в мидраше в прим. 49.


[Закрыть]. В другом месте Иероним описывает свой метод как «соединяющий историческое толкование иудеев с нашим тропологическим (то есть «духовным») толкованием» [264]264
  См.: Jay. L'Exegese, p. 72, 42, а также цитату из предисловия Иеронима к комментарию на Книгу Захарии.


[Закрыть]. Слово «исторический», которое первоначально означало «исследовательский», используется здесь, как и во многих христианских сочинениях, в качестве синонима буквального ( пшат,«простой», «последовательный»). Отметим, что греческое слово historiaна самом деле является точным эквивалентом еврейского слова midrash.Тогда вполне вероятно, что если не другие Отцы церкви, то по крайней мере Иероним обращается здесь к первоначальному еврейскому использованию экзегетического подхода, известному как мидраш.Значение этого совпадения выходит далеко за пределы простого совпадения похожих терминов. Очевидно, что можно проследить четкую взаимосвязь между тем фактом, что Иероним берет за основу именно еврейский текст Библии, и тем, что он опирается на еврейский мидраш для создания своих «исторических толкований» [265]265
  Урбах указал на это в очерке, где он сопоставляет изучение собственно истории с изучением мидраша. См.: Urbach. History and Halakha, pp. 116–118.


[Закрыть]. Тот, кто сохранил достоверную версию текста, должен был и отвечать за «исследовательскую» интерпретацию этой версии [266]266
  См. комментарий на эту тему: Jay. L'Exegese, pp. 142—147.


[Закрыть]. Но необходимо с большой тщательностью отличать «басни иудеев», которые были осуждены в самом Новом Завете [267]267
  О выражении «иудейские басни» см., например: Тит 1:14.


[Закрыть], от установленных традиций мидраша– пшата,на которые опирался Иероним в своем историческом комментарии. Я считаю это смелой позицией, совершенно противоположной мнению Августина, приводившемуся в главе 2, когда он сравнивает евреев со слепцом, который освещает дорогу другим, но не может видеть сам.

Еще в одном месте Иероним подчеркивает, что разница между христианскими и еврейскими толкованиями заключается только в том, что евреи думают, что пророчества еще будут исполнены, в то время как христиане считают, что они уже исполнились [268]268
  См.: Hartmann. St. Jerome, p. 63.


[Закрыть]. В общем, можно сказать, что Иероним гордился своим эклектизмом, и незадолго до своей смерти он признавался: «Я принял решение прочитать всех мужей прежнего времени и проверить мнение каждого из них, чтобы сохранить то, что было в них хорошего, и не отклониться от веры Вселенской церкви» [269]269
  Цитата из письма Иеронима 119 приводится по изд.: Braverman. Jerome's Commentary on Daniel, p. 52.


[Закрыть]. Представляется, что отдельные отрывки, которые были здесь приведены, могут являться достаточным доказательством больших интерпретаторских способностей Иеронима. Несмотря на его склонность черпать свои комментарии из многих источников, конечный продукт несет на себе неповторимый отпечаток своего автора.

Иерониму было известно значительное количество еврейских толкований на Книгу Екклесиаста, часть из которых уже были рассмотрена нами. Однако сохранившийся мидраш на Екклесиаст – Когелет Рабба – также является в основном антологией, составленной из более ранних мидрашистских источников. Это не последовательный комментарий на Книгу Екклесиаста, а собрание материалов, сгруппированных по стихам книги. Иногда этот материал хорошо объясняет стихи Екклесиаста, а иногда толкование лишь «дает пристанище» материалу, не выполняя классической комментаторской функции. Рассмотрим некоторые примеры, которые помогут прояснить фундаментальное различие между сочинением Иеронима и мидрашем.

Ученые считают, что Когелет Рабба сформировался между VI и VIII веками [270]270
  См.: Hirshman. The Greek Fathers, p. 137.


[Закрыть]. Согласно Юлиусу Теодору, около 20 % его состоит из цельных единиц текста – так называемых птихт, заимствованных из классических мидрашей, таких, как Берешит Рабба, Ваикра Рабба, Песикта де–Рав Кагана и других [271]271
  См.: Theodor. Kohelet Rabbah, pp. 529–532.


[Закрыть]. Хотя большинство ученых полагают, что этот палестинский мидраш свидетельствует о знакомстве его редактора с Вавилонским Талмудом, моя точка зрения такова: если какое–либо влияние и прослеживается, то оно косвенное и несущественное для основного корпуса сочинения. Мы уже видели, что трактат Иеронима включает в себя еврейские толкования, которые также обнаруживаются в Когелет Рабба, что является неопровержимым доказательством существования этих толкований уже в IV в. Другими словами, даже не утверждая, что Когелет Рабба существовал тогда в его нынешнем виде (такое утверждение вряд ли будет верным), можно определенно сказать, что это собрание мидрашей основывается на гораздо более древней традиции.

Действительно, этот мидраш по своему характеру может быть определен как антологический или, как я называл его в другом месте, энциклопедический [272]272
  См.: Hirshman. The Greek Fathers, p. 155.


[Закрыть]. Он не только заимствует целые разделы из классических мидрашей, но также старается организовать неэкзегетический материал в соответствии с заглавиями стихов. Так, например, на стих «Все слова утомляют» [273]273
  Синодальный перевод («все вещи в труде») не передает смысла сказанного. – Примеч. ред.


[Закрыть](Еккл. 1:8) он помещает рассказы из различных других источников по темам: (1) празднословие утомляет человека, (2) ремесла – утомление, (3) слова ереси утомляют человека, (4) даже слова Торы утомляют человека.

Хотя это и не является специфической особенностью данного мидраша на Книгу Екклесиаста, но в сочетании с заимствованиями из классических мидрашей данная черта все же представляется нам сознательной попыткой составить сочинение, основаное на стихах Екклесиаста, главная цель которого заключается не в том, чтобы дать объяснение стихам или словам книги. Подобно тому, что пытался утверждать один ученый относительно древней христианской антологии [274]274
  Ibid., n. 61.


[Закрыть], так и мы могли бы сказать в данном случае, что целью составителя было наметить план чтения для изучающих Книгу Екклесиаста, создать ту атмосферу, в которой и посредством которой воспринималась бы эта книга. Однако это представляется неверным по отношению к Когелет Рабба, где основное усилие, как кажется, было направлено на собирание поучительного материала «под эгидой» Писания. Изучение мидраша было отдельной ступенью образования, дополняющей изучение галахических проблем. Я не отрицаю того, что некоторая часть материала происходила из популярных проповедей и также использовалась проповедниками последующих поколений.

Когелет Рабба, по–видимому, играл роль в различных образовательных структурах от начальной школы и до академий мудрецов Талмуда, где ученики изучали Писание под руководством своих наставников.

Классическое античное образование являлось, как мы видели, базовым для христиан. Еврейское же основывалось на изучении Мишны или Писания. В римском образовании изучение классиков – Гомера, Вергилия и других – обычно сочеталось с другими предметами, такими, как геометрия или география; когда в тексте встречалась подходящая фраза, например о реке или о дереве, она использовалась для того, чтобы развернуть обсуждение по поводу данного предмета. Представляется, что Когелет Рабба ближе к этой модели, чем ко всем другим, которые предлагались в качестве образца до сих пор.