Текст книги "Любовь в мире мертвых (СИ)"

Автор книги: Мария Зайцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Почему пускаешь?

Том качает головой, потом еле заметно усмехается:

– Идиот. Дорогу не перепутай. Попадешь к дочке, отстрелю яйца.

Диксон спускается вниз.

Даже если это и ловушка, он пока ничего сделать не может. Том его живым не выпустит отсюда, это понятно. Но непонятно, вот совершенно непонятно, почему позволил пройти в убежище. Он вообще не похож на легковерного дурака. Значит, внизу скорее всего ловушка. Может в месте, куда сейчас направляется Диксон, прячутся парочка десятков ходячих.

Но делать нечего.

Он сам сюда залез. Винить некого. Надо выбираться.

Диксон идет по указанному маршруту по вполне комфортабельному убежищу.

Дверь комнаты открывается без скрипа.

Диксон застывает на пороге, оглядывая помещение.И понимая, что Том не обманул. Это комната Доун.

Здесь не темно. Свет ночника, мягкий и уютный.

Небольшая кровать в углу приковывает внимание. Доун спит, сбросив одеяло на пол. Одна. Волосы, как змеи, разметались по подушке, лицо усталое, со сдвинутыми бровями, кусает губы во сне.

Диксон разглядывая, непроизвольно получает привет от нижней головы. Не вовремя очень. Но так всегда, с этой бабой.

Ее мужика нет. Может, тоже дежурит? Или умотал куда-нибудь. Поэтому она так свободно и лазит по лесу, и ебется с другими.

Злость, опять неконтролируемая злость накатывает, ослепляя. Это яд этой гадюки действует.

Надо успокоиться, бля, надо успокоиться уже!

Диксон шумно выдыхает, и внезапно замечает в маленькой комнате еще одну деталь.

Небольшую кроватку.

Как раз возле ночника.

Детскую.

Ноги идти отказываются, приходится переставлять их гигантским усилием воли.

Диксон уже знает, кого он увидит, приблизившись.

Мальчик. Маленький мальчик. Года два примерно. Лежит на спине, раскинув руки, сжатые в кулачки. Посапывает.

Диксон смотрит оглушенно, в голове нет ни одной, вообще ни одной связной мысли. Ни одной эмоции.

Только отстраненно подмечает знакомые черты.

Нет, он не знает, как он выглядел в детстве.

К тому времени предки уже окончательно потеряли связь с реальностью, и фотографировать младшего сына считали ненужной блажью.

А вот Мерлу повезло больше. Пара его фоток сохранилась до пожара. И Дерил их помнит.

И потому сомнений в том, чей ребенок, у него нет. Фамильные черты Диксонов налицо. На лице.

Старик не совсем выжил из ума, пуская его. А Дерил и правда идиот.

Конченый, нереальный дебил.

А Доун – змея. Надо же, подобралась, обвила кольцами и ужалила. В самое сердце.

Вот только змеиный яд, расплываясь по венам, дарит долгожданное спокойствие. Блаженство.

И обещает новую жизнь.

Жажда жизни

Маленький кусочек истории. Он полностью закончен, продолжения конкретно этой истории не будет.

Второй сезон, после нападения стаи Ходячих на группу, убегает в лес София, дочь Керол, и группа разделяется и ходит по лесу в поисках ребенка. Андреа, буквально днем ранее потерявшая свою сестру Эми, в депрессии. Она идет по лесу с Дерилом, ищет Софию и натыкается на вымерший небольшой лагерь, где прямо на дереве висит дергающийся мертвец.

Андреа, скривившись, смотрела на висящего и с рычанием пытающегося дотянуться до нее мертвеца. Воняло от него мерзко. Хотя, пора бы уже начать привыкать к этому запаху. Он неистребим.

– Глянь, – Диксон подошел ближе, сплюнул, оглядывая дергающееся, хрипящее тело, – его укусили, и он решил не ждать конца, мудак.

– Почему мудак? – Андреа, наконец, отвернулась, отошла чуть в сторону, рассматривая маленький лагерь.

– Да потому что трус, – Диксон, прошелся до палатки, аккуратно заглянул внутрь, разочарованно нахмурился, не найдя ничего интересного, – думал, затянет удавку на глотке – и все! Все проблемы закончатся. А нихера… Висит теперь здесь, а ноги ему другие мудаки обглодали. Семья его, наверно. Уж явно он об этом не думал, когда вешался.

– Ну… – Андреа опять посмотрела на дергающегося мертвеца, – может, он не видел другого выхода… Иногда его просто нет…

– Тоже так хотела? – Диксон внезапно подошел ближе, посмотрел прямо в лицо, что было случаем невероятным, и Андреа еле сдержалась, чтоб не отшатнуться от тяжелого взгляда его острых светлых глаз.

Она передернула плечами, отчего-то остро ощутив резко сгустившиеся сумерки, упавшие на них, словно тяжелый темный мешок, воздух стал густым и вязким.

– Че молчишь-то? – Диксон, против обыкновения, не отступал, яростно разглядывая ее осунувшееся бледное лицо, – я же знаю, что хотела. Там, в ЦКЗ. А сейчас?

Андреа не выдержала все-таки, отшагнула от него в сторону, злясь на настойчивость. Какое его дело? Что ему вообще надо?

– Не твое дело, чего я хотела, – собрав все силы и вспомнив недалекое прошлое, когда таких, как он, белую шваль, она не замечала даже, – даже если и так? Тоже мне, моралист нашелся!

Диксон шагнул за ней следом, сокращая расстояние. По лицу его, обычно маловыразительному и жесткому, пробежало какое-то непонятное ей выражение, словно двадцать пятый, неуловимый кадр. Тот самый, который и есть суть всего.

– Да? И сейчас хочешь?

Голос его, и без того грубый, хрипнул еще ниже, страшнее.

Но Андреа ни в коем случае не хотела, чтоб он понял, что она уже, кажется, всерьез испугалась его. Что жалеет, что решила отвлечься от постоянных навязчивых мыслей о сестре и напросилась с ним искать Софию.

Он ведь очень опасный человек!

Эта мысль резко влетела в голову и забилась там набатом.

Опасный. Грубый. Отталкивающий.

Конечно, лучше, чем его старший брат. Дерил по крайней мере хотя бы молчит. Но отчего-то эта его особенность теперь казалась особенно пугающей.

Что ему надо от нее?

Чего добивается?

Но нельзя показывать, что страшно, нельзя…

Андреа вскинула голову в неосознанном жесте превосходства.

– Даже если и так. Это тебя не касается.

Диксон сделал еще шаг, опустил арбалет на землю.

Потом резко дернул испуганно вскрикнувшую женщину на себя, грубо обшарил грудь, толкнул к стволу дерева, прямо возле хрипящего и пускающего на них слюни мертвеца.

– Ты что творишь, скот! – Андреа размахнулась и со всей силы ударила нахала по щеке. Диксон даже не дернулся, оскалился только жутко, зашипел ей в шею, сжимая талию железными ручищами:

– Заткнись, сука, а то всех мертвецов соберешь.

Затем дернул ворот рубашки, обнажая грудь, присвистнул, тихо и весело:

– Вот это да! Не зря Мерла корежило! Такие титьки грех не пожамкать.

Посмотрел пристально в испуганные, полные слез глаза, усмехнулся, не прекращая тискать ее, больно и жестоко:

– Все равно подыхать собралась, так хоть попользуюсь напоследок.

Андреа, опомнившись, начала бешено отбиваться, шепотом кроя нахала на чем свет стоит, отталкивая, пытаясь ударить коленом между ног, как ее учили на курсах самообороны когда-то.

Но Диксон легко преодолел ее сопротивление, для начала несильно, но чувствительно шлепнув пыхтящую от негодования женщину по щеке, затем прижал ее к стволу дерева, не давая шевельнуться, и рванул ремень на джинсах, забираясь грубыми пальцами внутрь.

– Диксон! Тварь! Диксон, прекрати! Не смей, Диксон! – шипела Андреа, не сумев сдержать злых отчаянных слез, понимая уже, что ничего ему сделать не сможет, никак не спасется от него!

– Че ты трепыхаешься, сука, – прошипел он ей в губы, прежде чем больно укусить, – ты же все равно жить не хочешь! Заткнись и дай мне поймать кайф!

– Нет! – Она уже не могла сдержать рыданий, ощущая, как жесткие пальцы пробрались в трусики, застонала бессильно, когда он сунул сначала один, а за ним и второй палец внутрь. – Диксон! Нет!

– Нет? А чего мокрая такая тогда? – он легко пошевелил пальцами в ней, толкнулся пару раз, так, что женщина задрожала, – ты же жить не хочешь? А трахаться? А?

– Нет! Нет! – Андреа плакала от шока и унижения, понимая, что, когда он наиграется, то просто убьет ее.

А Рику скажет, что ее съели ходячие.

Теперь у нее не было сомнений, что он запросто сможет так поступить.

И внезапно от осознания дикости ситуации нахлынула злоба.

Ну уж нет! Просто так она не сдастся! Никакой грязный реднек ее не получит! А если получит, то потом проклянет этот день!

Диксон между тем времени не терял, с завидной и настораживающей ловкостью освобождая ее от рубашки одной рукой и не прекращая двигать пальцами, насаживая Андреа на себя.

И шептал, грубо и развязно, описывая в подробностях, что именно он с ней сделает сейчас. И над всем этим ужасом завершающей кошмарной нотой звучал мерзкий хрип оживившегося от близости добычи мертвеца на дереве.

– Диксон! Сука! Диксон! Я убью тебя за это, слышишь? Остановись, тварь! Я тебя прикончу! Лучше тебе пристрелить меня потом, потому что, клянусь, я тебя убью! – прошипела Андреа, изо всех сил вцепляясь ногтями в щеку склонившегося над ней мужчины.

Она не особо надеялась на удачу, на то, что он услышит ее, слишком уж озверел.

Но Диксон внезапно остановился, замер, отодвинулся, пристально вглядываясь в глаза.

– Че, жить захотелось? А?

Андреа, стараясь сдержать рвущиеся рыдания, только твердо смотрела в его ставшие темными и бешеными глаза.

– Вспомни об этом в следующий раз, когда решишь так глупо подохнуть. Лучше забрать с собой как можно больше этих тварей и спасти чью-то жизнь, чем самой превратиться в тварь.

Он резко выдернул из нее пальцы, поправил рубашку, мимолетно огладив грудь, развернулся и, подобрав арбалет, как ни в чем не бывало, пошел по тропинке в лес своей привычно-расхлябанной, ленивой походкой. Он даже не оглянулся, чтоб посмотреть, что она там делает, идет ли следом, стоит на месте или, быть может, крадется за ним с ножом.

Впрочем, отдышавшаяся и чуть успокоившаяся Андреа не сомневалась, что, в случае необходимости, он почует опасность спиной, своим привычным звериным чутьем.

Она постояла, приходя в себя и лихорадочно застегивая джинсы, не желая даже думать о том, почему она, несмотря на весь ужас ситуации, умудрилась потечь.

Поправила на боку нож, выстраивая в голове картины того, как она добирается до этой твари и бьет прямо в горло.

И… Зашагала следом.

Отложив планы мести на потом.

Без Диксона ей было не выбраться из леса, это точно.

А выбраться очень хотелось. И жить, как ни странно, тоже очень хотелось.

Несмотря ни на что.

Диксон шел, привычно ощупывая пространство взглядом, прислушиваясь к происходящему за спиной.

Он на ходу поднес пальцы, побывавшие в Андреа, к носу, вдохнул. Затем лизнул, чуть прижмурившись от удовольствия.

Вкусная баба.

Не зря Мерл слюни до земли развешивал на нее.

Он и сам, Дерил, еле остановился сейчас.

Жаль будет, если помрет. Хотя, после ее сегодняшней борьбы, дикого злого взгляда, стало понятно, что не мышка она полевая, а боец.

Просто надо было дать прочувствовать, как бывает.

Чтоб жить захотелось.

Он опять лизнул пальцы, посмаковал вкус.

Вкусная баба. Очень вкусная.

Хоть и ебанутая, конечно, полностью.

Спарринг

Друзья, эта история начинается в Вудберри, городе, окруженном со всех сторон стеной и успешно обороняющемся от толп Ходячих Мертвецов. По сериалу, Мишонн спасла Андреа от смерти, и вместе они попали в Вудберри. И теперь там живут. И осматриваются. И если Андреа сразу же нашла себе поклонника в лице главы города Губернатора, то Мишонн отнюдь не так доверчива. И сторонится всех. И не замечает, что за ней уже давно наблюдают...

Цезарь Мартинез в последнее время полюбил приходить на стадион с утра пораньше. Неторопливо разминался у турников, делал пару подходов с покрышками, отжимания, подтягивания.

Молодые ребята из его группы, отследив как-то его утренние разминки, начали тоже таскаться, набиваясь в напарники.

И даже вечный его соперник в еженедельных вечерних развлечениях с мертвецами, Диксон, уж на что ленивый сукин сын, тоже периодически подваливал. Правда, не для того, чтоб позаниматься, а чисто поржать.

Вот и в этот раз он сидел на скамейке, неторопливо и со вкусом покуривая, причем явно не табак (и это с утра-то пораньше! и где только берет, ganado?), и, прищурившись, отпускал комментарии в адрес его бойцов. Ну, и его своим вниманием не обходил, само собой.

Цезарю на приятеля – соперника было плевать, на завтрашнем вечернем шоу он его раскатает, припомнив все сегодняшние слова.

Гораздо больше внимание привлекала противоположная часть стадиона.

Там, в стороне ото всех, выполняла свою обычную утреннюю разминку новая жительница их города.

Она плавно скользила, и складывалось ощущение, будто ее ноги не касаются земли. Руки с тонкой острой катаной летали так, что дреды, которые она всегда во время занятий завязывала в пучок, опаздывали, завершая маневр, и хлеща хозяйку по длинной шее, щекам, попадая в пухлые губы.

Женщина встряхивала головой, убирая мешающие ей волосы со вспотевшей кожи, и Мартинезу в этот момент дико хотелось ухватить ее за эти длинные дреды, дернуть на себя, так, чтоб выгнулась, как кошка, в его руках, и провести языком по мокрой от пота спине, облизывая позвонки на шее, почувствовать соль и тонкую ноту мускуса, которую он очень остро ощущал, когда она, закончив разминку, проходила мимо, не удостаивая его даже взглядом.

Хищная, надменная сука.

Она никогда, никогда не оборачивалась на его приветствие, на его слова восхищения, которые он поначалу, свято веря в свою неотразимость, говорил ей вслед. То, что безотказно работало с другими женщинами, с ней не прокатывало.

Диксон, правда, уверял, что она лесбиянка. И Мартинез тоже к этому склонялся, потому что, ну не может баба быть настолько к нему равнодушной! Ну не было такого ни разу!

Да и то, что она появилась в городе с подружкой, симпатичной блондинкой, наводило на размышления.

Хотя подружка быстро утешилась в постели Губернатора, а вот эта garfio(кошка. исп.) так и гуляла сама по себе. По городу, по стенам, даже за стенами. Спрашивала, почему нельзя уйти. Смотрела с недоверием и холодом в красивых темных глазах.

Короче, чуйка у нее была невероятная.

Босс поручил Цезарю приглядывать за черной подружкой своей новой женщины. И Мартинез с удовольствием подчинился.

И приглядывал.

И пригляделся в итоге.

Так пригляделся, что даже во сне ее видел. В снах. В разных. Где он по-разному ее трахал. И так это было сладко, что никакой другой бабы не хотелось. И просыпаться не хотелось. И было только опасение перепутать однажды сон с реальностью. Натворить дел.

Мишонн была слишком сексуальна, особенно для лесбиянки. Какая, на хрен, лесбиянка, с таким-то телом!

Нет, ему верить в это не хотелось.

Просто долго она была снаружи, долго пришлось выживать, вот и привыкла рассчитывать на себя только.

Стала чересчур независима, garfio (кошка. исп), чересчур своевольна.

Так и тянуло нагнуть и выебать.

Подчинить.

Вот только как подобраться, если даже разговаривать не хочет с ним?

Он опять задумался, глядя, как женщина тренируется с катаной, и потерял контроль. Само собой, Диксон его тут же подловил.

– Че, Брауни (прим. автора: издевательское наименование мексиканцев в южной Джорджии, обычно за это бьют.), яйца чешутся на чернушку?

Мартинез даже вздрогнул от неожиданности, и тут же обругал себя. ¡Idiota! ¡Qué tonto!(идиот! как глупо! исп.)

Взял себя в руки, усмехнулся максимально нейтрально:

– Диксон, у тебя все мысли только о ебле?

– Да глядя на то, как ты слюни глотаешь, ни о чем другом не думается.

Диксон откинулся поудобней на скамейке, выдохнул сладкий дым, прищурился на кружащуюся, словно в танце женщину.

– Не, так-то ничего у тебя вкус. Не скажу, что одобряю, я люблю беленьких, ты ж в курсе… Но и в этой че-то есть… Да, определенно. Слышь, а че ты мнешь яйца? Давно ее оседлать надо было… Или ты уже?

Тут он опять затянулся, покосился на молчащего приятеля, оценил его голодный взгляд:

– Хотя нееее, все еще танцы вокруг устраиваешь… Дурак ты, Брауни…

– Заткнись, сука, – разозлился Мартинез, – не твое собачье дело.

Диксон, к его удивлению, не обиделся, а рассмеялся:

– Ух ты! Вот это цепануло тебя! Ну точно, дурак…

И, видя, что Мартинез собирается уходить, поймал его за плечо, внезапным и неуловимым, практически змеиным движением, словно и не выкурил расслабляющий косячок только что.

– Слышь, мужик, вот поверь моему опыту: с такими бабами нехер танцевать, такие только силу уважают. Берешь, тащишь в свою нору и ебешь. И если хорошо выебешь, она будет за тобой, как кошка в охоте ползать и жопу подставлять…

Он еще что-то собирался сказать, но Мартинез дернул плечо, пробормотал сквозь зубы на испанском что-то совершенно нецензурное о Диксоне и его матери, и, кинув последний взгляд на уже собирающуюся уходить Мишонн, двинулся на выход.

– Подумай, Марти, подумай, – крикнул ему вслед Диксон, закашлялся, и продолжил уже тише, так, что Цезарь его уже не услышал, – может, она тебе хрен ножиком своим отрежет, я хоть поржу.

На следующее утро Диксон явился на стадион даже раньше Мартинеза. И тут же взял его в оборот.

– Марти, я тут че подумал…

Цезарь критически покосился на приятеля, отметив, что тот явно слишком возбужден, точно уже принял с утра чего-то.

– А может ты с ней того… Спарринг устроишь?

И, видя, что Мартинез сейчас потеряет терпение и пошлет его по всем известному маршруту, быстро заговорил:

– Не, ну, а чо? Прижмешь ее пару раз, потискаешь, поваляешь, пусть мужика почувствует хоть. Она же, если лесба, то может и нетраханная совсем.Или плохо траханная. Они, такие, плывут, когда их нормальный мужик за жопу берет, вот у меня как-то…

Мартинез слушать дальше бесконечные истории обдолбавшегося приятеля не собирался, перебил резко:

– И как ты себе это представляешь? С чего ей соглашаться?

– О, блядь! Тут ты не кипишуй, я все устрою! – заверил Диксон и заорал внезапно на все поле, так, что услышала не только тренирующаяся, как обычно, в уголке Мишонн, но и все, кого в этот ранний час принесло на стадион.

– Слышь, шоколадка! Я тут с приятелем поспорил, что ты этой железкой своей только красиво размахивать умеешь!

Цезарь, невнятно выругавшись, двинул Диксона в бок.

Он был просто в бешенстве.

Этот старый наркоман вообще края все потерял! Они же даже не договорились ни о чем! Они же просто разговаривали!

Но Мишонн уже шла к ним с другого конца стадиона, грациозно и практически невесомо, скользя, как кошка.

– Проверить хочешь, Диксон?

Бляяя, да от одного ее голоса, низкого, чувственного, можно было кончить.

– Я? Да ты че! Я старый уже для этих развлекушек! – Диксон хрипло рассмеялся, словно закаркал. – Вот Марти бы проверил, верно говорю, Марти?

Мишонн повернулась к Мартинезу. Смерила его нечитаемым, надменным взглядом.

– Я не собираюсь никому ничего доказывать.

– Боишься, что ли, шоколадка? – Диксон не унимался, и Мартинез готов был уже его заткнуть силой.

– Думай, как хочешь. Это все? Еще вопросы?

Она смотрела теперь только на Мартинеза, игнорируя Диксона полностью.

У Цезаря просто дыхание перехватывало от ее взгляда. Он внезапно подумал о том, как часто последнее время воображал, какова эта кошка в постели, как она двигается, как она стонет, а, может шипит? Урчит? Доминирует? Подчиняется? Ох, он бы проверил…

– Только один, красотка! – Диксону было откровенно плевать, что его игнорят, он твердо решил добиться своего, – Спарринг не хочешь? С моим приятелем? Он давно на тебя глаз положил. Если уложит тебя, то ты ему дашь. А? Хорошее предложение, соглашайся! Все равно все сдохнем, а так хоть будет че вспомнить…

Мартинез стоял молча, мучительно жалея, что не заткнул этого идиота раньше, вбив ему в глотку все оставшиеся зубы.

Ситуация была откровенно дебильной, как, впрочем, и все, чего касался этот однорукий кретин.

Сейчас она усмехнется, как обычно, или, еще хуже, просто пройдет мимо с каменным надменным выражением лица.

– А если я выиграю?

Цезарь даже подпрыгнул от неожиданности.

Да неужели?

И с удивлением услышал свой голос:

– Твое желание, nena (малыш. исп). Любое.

Он это сказал? Он это сейчас сказал?

Диксон рассмеялся опять своим мерзким каркающим смехом.

– Она запала на тебя, Марти, слышь?

– Заткнись уже, сука! – не выдержал все-таки Мартинез, не отрывая внимательного взгляда от женщины, напряженно ожидая ответа.

– Я согласна. Прямо сейчас.

Ох-ре-неть! Согласна! Просто охренеть!

Мишонн отошла в сторону, вытащила катану.

Мартинез огляделся, с досадой поняв, что разговор их слышал весь стадион, и теперь человек двадцать, не меньше, стояли полукругом, ожидая спарринга, отпуская комментарии разной степени пошлости.

Особенно усердствовал, конечно же, Диксон.

Цезарь наклонился, поудобнее взял в руки любимый мачете. По длине он, само собой, уступал катане, но по ширине, по убойной мощи превосходил, и намного.

– До первой крови, chica (девочка. исп)?

– Пока не уложишь, – усмехнулась она.

Мартинез решил, что ослышался.

Она с ним флиртует что ли? И если он победит ее, то реально даст? Поверить в это было сложно, но нереально хотелось.

Значит, надо сделать все, чтоб уложить ее. Во всех смыслах.

Он кивнул, повел шеей, провернул мачете в руке. Он видел, как она двигается. Это будет непросто.

Но оно того стоит.

Через пятнадцать минут, лежа на земле, с катаной, прижатой к горлу, ощущая, как гибкое тело прижимается к нему, как возбуждающий мускусный запах заставляет ноздри дергаться, как сильно ее бедра стискивают его талию, как ее губы, практически касаясь его уха, шепчут, помурлыкивая: “ Ну как? Желание?», Мартинез лишний раз убедился, что оно реально того стоило.

При любом раскладе.