Текст книги "Окольцованные злом"
Автор книги: Мария Семенова
Соавторы: Феликс Разумовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
ПРОЛОГ
1700 год до Р. X.
Шел месяц фаменот[2]2
Январь.
[Закрыть]. Лучезарный Амон-Ра[3]3
Верховный бог Египта, отождествленный с богом солнца Ра. Здесь солнце.
[Закрыть], давно уже миновавший звезду Сотис[4]4
Сириус.
[Закрыть], неторопливо входил в знак Весов. Воды Нила убывали, ставшие бурыми от взвешенного плодородного ила, по священной реке, обходя мели, плыли нескончаемые вереницы плотов, груженных пшеницей и ячменем второго урожая. Гранатовые и апельсиновые рощи окутались кружевом цветов, в самом разгаре была уборка клевера, в пойме реки в гуще молодой растительности резвились священные ибисы. Природа просыпалась: близилась весна.
Было раннее утро. Солнце едва успело превратить Большие Пирамиды в три сверкающие огнем звезды, как на дороге, ведущей в Мемфис[5]5
Столица Северного Египта, богатый и влиятельный город до основания Александрии. К настоящему времени разрушен.
[Закрыть], показался отряд секироносцев.
Странные это были воины. Их головы и лица были выбриты наголо, а командовавший отрядом высокий широкоплечий человек, медно-красная кожа которого говорила о египетском происхождении, носил через левое плечо шкуру пантеры и походил более на жреца, чем на офицера.
В самой гуще воинов, неприметные для любопытных взглядов, плелись двое совершенно обнаженных мужчин. В одном внимательный наблюдатель сразу узнал бы потомка воинственных гиксосов[6]6
Азиатское семитское племя, которое в XVIII веке до нашей эры покорило Египет и господствовало там в течение столетия. Они были окончательно изгнаны около 1560 года до нашей эры. Египтяне относились к гиксосам крайне враждебно, считая их нечистыми.
[Закрыть], а внешность второго говорила сама за себя – это был эфиоп. Руки их были туго скручены за спиной и привязаны тонким, идущим через грудь шнуром к паху, отчего каждый шаг причинял пленникам мучительную боль. Однако они не издавали ни звука: глубоко, до самого корня, в языки им были воткнуты острые, пропитанные парализующим составом шипы дерева хиру. Утренний ветерок шевелил листья сикоморов и тамариндов, бронзовые боевые топоры с клинками в виде кос пускали солнечные зайчики, из-под подошв солдатских сандалий в воздух вздымалась оранжевая пыль. Она липла к коже, забивалась под назатылочные платы и под густо насурьмленные веки, вызывала слезы и мешала дышать.
Наконец впереди показалась громада храма Великого Андрогина Птаха[7]7
Бог-созидатель, демиург, «языком и сердцем» создавший восемь первых богов (своих ипостасей), мир и все в нем: людей, города, храмы, ремесла, животных, растения и т. д. Считался также богом истины и справедливости.
[Закрыть], египтянин в шкуре пантеры двинулся быстрей. Сейчас же солдаты принялись колоть пленников бронзовыми кхопишами[8]8
Клинок наподобие палаша.
[Закрыть]в ягодицы, заставляя их, таким образом, ускорить шаг, и через полчаса отряд очутился во внешнем дворе, огражденном вместо стен одноэтажными строениями с плоскими крышами. Посередине пролегала аллея сфинксов, заканчивавшаяся у массивных, покрытых иероглифами ворот, по обеим их сторонам небо подпирали громадные известняковые стелы-пилоны. Словно пара гигантских фаллосов, они вздыбливались к лону небес, символизируя могущество фараона, бессмертие богов и нерушимость истинной веры.
По знаку командира солдаты вошли в ворота и, оказавшись во внутреннем дворе, стали спускаться по истертым каменным ступеням в подземный ярус храма. Путь был всем хорошо знаком, – несмотря на полумрак, ноги воинов, обутые в крепкие сандалии из кожи буйвола, уверенно шагали по гранитным плитам. Шли недолго, очутившись наконец в просторном полукруглом зале, отряд разделился. В предвкушении кисловатого, хорошо утоляющего жажду пива и ячменных лепешек, густо натертых чесноком, солдаты поспешили на поверхность, а одетый в шкуру пантеры командир остался наедине с дрожащими от ужаса пленниками.
Как только наступила тишина, он прикоснулся к узору на стене и, отодвинув в сторону массивную панель, повел связанных за собой по открывшемуся узкому проходу. Путь их был недолог, – коридор скоро уперся в бронзовую плиту, сразу за которой начинался огромный многоколонный зал, истинные размеры которого терялись в темноте. В зыбких отсветах факелов изображения богов казались объемными и живыми, создавалось впечатление, что они вот-вот сойдут со стен. Тайная премудрость иероглифов, разноцветье восковых красок – все терялось под покровом мрака, ярко освещен был только центральный орнамент, представлявший собой парящую сферу с двумя змееобразными отростками, в которой каждый посвященный узнавал Великий символ динамического цикла мироздания.
Тем временем, бросив пленников на гранитные плиты пола, египтянин ударил в бронзовую доску, и низкий вибрирующий звук, многократно усиленный акустикой помещения, гулко разнесся под высокими каменными сводами.
Его услышали. Вскоре где-то вдалеке с рокотом отошла в сторону каменная плита, послышались негромкие шаги, и, освещая путь факелом, появился человек. Увидев его, одетый в шкуру почтительно склонился, а пленники вздрогнули и уткнулись лицами в пол.
Вошедший был высокого роста, с гладко выбритым волевым лицом цвета красной бронзы. На груди его покоился крест Иерофанта, с тремя горизонтальными поперечинами, символизирующими триединое устройство вселенной, носить такой в храме Птаха имел право лишь Верховный Мистик, преподобный Фархор, – Тот, кто созерцает Великого. Какое-то время святейший рассматривал распростершихся у его ног пленников, затем перевел свой взгляд на человека в шкуре пантеры, и в тишине подземелья раздался низкий, ничего не выражающий голос:
– Видел ли твой Ка[9]9
Согласно древнеегипетским религиозным представлениям, одна из жизненных сущностей человека. Боги, люди и даже наделенные сакральным значением предметы, природные и рукотворные, обладали несколькими сущностями: ка, ба, ах, которые с очень большой натяжкой можно назвать душами. Ка, иначе говоря, двойник, или жизненная сила, определяющая судьбу человека, сопровождала его от рождения до физической смерти, но даже после нее не исчезала, поскольку считалась бессмертной. Вместилищем ка служила статуя умершего в гробнице.
[Закрыть] тело убитого, брат Хафра? Услышав это имя, пленники в ужасе забились, а начальник жреческой стражи, чьим именем матери пугали не в меру расшалившихся детей, поднял голову и взглянул Великому Иерофанту в глаза:
– Да, преподобный. Да ниспошлют все боги Египта жизнь и процветание ноздрям твоим! Еще при жизни тело его лишили мозга, и ныне оно расчленено на дюжину частей, лежащих смрадной кучей среди песков пустыни.
Фархор опустил взгляд и посмотрел на свой жезл, украшенный сферой, на которой находился куб, поддерживавший, в свою очередь, правильную пирамиду, – это означало, что дух доминирует над формой, для которой физический план является опорой.
– Где то, что должен был отдать тебе брат Усернум?
Не говоря ни слова, начальник стражи достал хранимую у сердца шкатулку из черной бронзы, почтительно подал ее Великому Иерофанту и, отведя взгляд в сторону, отступил в тень. Секунду преподобный Фархор держал ларец в руках, затем решительно сломал печати и, приоткрыв неожиданно тугую крышку, осторожно глянул внутрь. Его бесстрастное лицо приняло выражение крайнего омерзения, смешанного с плохо сдерживаемой яростью, и, резко захлопнув ларец, он прошептал:
– О боги, без сомнения, это оно.
Пять восходов тому назад люди достопочтенного Усернума, верховного жреца храма Гора[10]10
Гор (Хор) – древнейший бог солнца, считался сыном бога загробного царства Осириса и богини плодородия Исиды. Гор изображался в виде сокола или человека с головой сокола. Он почитался также как покровитель фараона, вернее, фараон являлся воплощением Гора на земле.
[Закрыть], расположенного в подземелье под Сфинксом, поймали трех дезертиров, бежавших из армии фараона и промышлявших разграблением гробниц. Ничего удивительного в том не было: царская служба тяжела, а от былого благочестия стараниями проклятого Сета[11]11
Бог пустыни, зла и смерти, который, по преданию, убил своего брата Осириса.
[Закрыть] в сердцах людских осталась лишь малая толика. За хищение опоясок у мумий виновным полагалось оскопление, а затем их ожидала медленная смерть в песках пустыни. Однако не на этот раз.
На пальце одного из дезертиров было надето кольцо, увидев которое верховный жрец Усернум немедля велел лишить вора мозга, отрезать кисть и вместе с преступниками срочно отправить в Мемфис к Великому Иерофанту, ибо здесь была сокрыта тайна богов.
– Именем Птаха, языком созидающего. – Верховный Мистик между тем запечатал шкатулку своей печатью и вплотную придвинулся к начальнику стражи. – Брат Хафра, сегодня же ты отправишься в оазис Файюм[12]12
Файюмский ном (то есть область, на которые делился Египет) находился в оазисе того же названия, к западу от долины Нила.
[Закрыть] и властью Слова, начертанного на этом амулете, – он достал искусно вырезанную из цельного изумруда фигурку жука-скарабея, на спинке которого были видны четыре странных знака, – велишь Верховному Хранителю Сокровищницы Хардефу упрятать запечатанное мною от посторонних глаз до скончания века земли Кемет[13]13
Земля Кемет – Черная земля. Так египтяне называли свою страну по цвету ее плодородной почвы, в отличие от красных бесплодных песков окружающих пустынь.
[Закрыть].
Начальник стражи молча спрятал шкатулку и амулет на своей груди, посмотрел на покорно ожидавших своей участи пленников и перевел взгляд на преподобного Фархора:
– Эти двое слишком хорошо знают дорогу, чтобы уйти легко и быстро.
– Истину ты сказал. – Верховный Иерофант сделал прощальный знак рукой и, освещая себе дорогу факелом, неспешно двинулся прочь.
Где-то вдалеке раздался звук вставшей на место каменной плиты, затем все стихло.
– Молитесь Сету, вы, пожиратели своего Ка! – Усмехнувшись, начальник стражи рывком поднял пленников на ноги и повел их в левое крыло подземелья, туда, где злобно шипели камышовые коты, охранявшие сокровищницу храма. – Гернухор ждет вас…
Часть первая. НАСЛЕДНИК ТОТА
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Год 1990-й. Лето
– Тормози, Петре – Виктор Башуров строго посмотрел на рыжую шевелюру ефрейтора-«деда», взялся за ручку дверцы. – И к тринадцати ноль-ноль чтоб как штык на этом месте. Понял?
– Так точно, товарищ капитан, удачи вам. – Конопатая физиономия водителя сделалась непривычно серьезной, и, взревев двигателем, зеленый «УАЗ» стремительно пошел на разворот.
«Догадывается, стервец». Башуров легко вскинул на плечо объемистую спортивную сумку и бодрым шагом двинулся вдоль аллеи, засаженной с обеих сторон пыльными платанами; скоро он уперся в железные ворота с красными звездами на створках.
С отвращением поглядывая на грязно-белый бетонный забор, четырехметровый, с тремя рядами колючки, капитан предъявил на КПП свои бумаги, пересек предзонник, миновал внутренний периметр и, морщась от злобного собачьего лая, направился в глубь расположения самого презираемого во всей девятнадцатой армии подразделения – штрафного батальона.
Вскоре он уже звонил в массивную железную дверь в кирпичной стене, подождал, пока прямо на уровне его лица, скрипнув петлями, откроется окошко, и протянул документы. Замок щелкнул, и немолодой уже усатый прапорщик повел вновь прибывшего по аккуратной, посыпанной песком дорожке к ангару, от дюралевой крыши которого отражались первые, робкие еще лучи утреннего солнца.
Путь Башурову был хорошо знаком. Он уверенно поднялся по железной лесенке на второй этаж, постучал для приличия в дверь кабинета и тут же, не дожидаясь ответа, вошел:
– Разрешите?
Майор, сидевший за письменным столом, кряжистый, с явно наметившейся лысиной, посмотрел на него исподлобья:
– Опять вы, капитан? Мало вам прошлого раза, скоро работать будет не с кем.
Он был широко известен под кличкой Кукловод и в диверсантских кругах пользовался немалым авторитетом.
– Ну-ка, что там у вас? – Удостоверившись, что предписание подписано самим начальником разведки девятнадцатой армии, он махнул рукой и, вытащив из сейфа пачку личных дел, бухнул ее на стол: – Вот, из недавних поступлений. Выбирайте.
– Разрешите. – Виктор придвинул стул и принялся шуршать листами. – Хм маньяк-насильник, неинтересно, психика ущербная. Злостный расхититель соцсобственности – староват, реакция замедленная. А вот этот вроде ничего.
Наконец он выбрал две папки и, протянув их майору, поднялся:
– Эти, пожалуй, подойдут. Особенно меня интересует номер 7428. – Капитан указал на личное дело бывшего офицера-десантника; зарезавшего кухонным ножом четверых собутыльников в пьяной драке. – Как раз имеется реальная, возможность испытать изделие «Десница».
Заметив заинтересованный взгляд Кукловода, он тут же вытащил из сумки плотные кольчужные рукавицы до локтей и, надев их, чем-то сразу сделался похож на былинного богатыря.
– Можно смело фиксировать клинок любой заточки, материал с повышенным коэффициентом трения, вырвать оружие из захвата практически невозможно.
– Ладно. – Майор снял трубку телефона внутренней связи – «Куклу» 7428 в спортзал, – и кивнул капитану: – Идите готовьтесь.
– Есть. – Башуров, не мешкая, спустился вниз, в тесноватую неуютную раздевалку. Разоблачился, спрятал обмундирование в железный шкаф с кодовым замком, натянул прошитые тройными швами брюки и куртку из плотной ткани, обулся в спецназовские ботинки из мягкой воловьей кожи и, наскоро «прозвонив» суставы, направился внутрь ангара. Почти всю его площадь занимал невысокий помост, на котором в шахматном порядке были установлены четыре боксерских ринга, затянутые до потолка крупноячеистой сетью.
Щурясь от яркого света ртутных ламп, капитан начал подниматься по истертым деревянным ступеням. Давешний усатый прапорщик, завиден его, принялся снимать со здоровенного, наголо стриженого быка в зеленой брезентухе наручники, второй, старший лейтенант, выхватил из кобуры ствол:
– «Кукла» 7428, в клетку.
Башуров натянул до локтей изделие «Десница», затем, покопавшись, извлек из сумки штык от карабина Симонова и, сделав резкий принудительный выдох, захлопнул за собой железную калитку. Теперь он был предельно сосредоточен, – знал, с кем имеет дело. «Кукле» терять нечего, это преступник, приговоренный к высшей мере. Глупо было бы уничтожать его просто так, без пользы. Если осужденный не слишком много знает, да к тому же силен и крепок, пусть послужит напоследок любимому отечеству. Как говаривал классик, революция должна уметь постоять за себя. На заре советской власти чекисты оттачивали свое умение бороться с классовым врагом на «гладиаторах», в НКВД тренировались на «волонтерах», в СМЕРШе – на «робинзонах», теперь вот обреченных на медленную смерть называют «куклами»…
– Держи. – Отточенным движением Башуров воткнул клинок совсем близко от обутой в ботинок ЧТЗ ноги своего противника. – Не порежься только.
Тот не ответил, рывком вытащил штык из деревянного помоста и, держа оружие скрытым хватом, внезапно нанес боковой секущий удар, целясь капитану в лицо. Башуров стремительно отклонился, тут же бросил центр тяжести вперед и, крепко зафиксировав на отмашке вооруженную кисть врага, с концентрацией нанес сокрушительный удар коленом в солнечное сплетение.
Попал он точно, противник, хрипло вскрикнув, начал складываться пополам, и капитан, сместившись по дуге назад вправо, провел рычаг руки наружу. Десантник мгновенно выронил клинок и с грохотом впечатался широченной спиной в почерневшие доски помоста.
– Ах ты сука! – Будто подброшенный мощной пружиной, он вскочил на ноги и, потирая ушибленный затылок, кинулся на Башурова, явно намереваясь попасть носком ботинка в пах.
Однако капитан сразу же ушел с линии атаки и трамбующим ударом ребра ступни по коленному сгибу вынудил врага снова растянуться на помосте:
– Не так быстро, приятель, не так быстро!
Сделано это было красиво, словно в голливудском боевике, однако что старший лейтенант, что прапорщик наблюдали за происходящим со скукой – насмотрелись.
– Ну, падла! – Десантник зарычал от боли и унижения, схватил валявшийся возле его лица штык и, с похвальной быстротой перекатившись по помосту, попытался полоснуть капитана по голени.
Увы, Башуров был уже в воздухе, но, вместо того чтобы, опустившись врагу на спину, сломать ему позвоночник каблуком, мягко приземлился рядом и, пнув в бок, сказал почти ласково:
– Давай-ка еще разок попробуем.
– Ладно, гад.
С трудом отдышавшись, не выплескивая более энергию в крике, тот снова поднялся на ноги и тут же, практически без подготовки, «из-под юбки», резко взмахнул рукой. Скорость была такова, что успевший все же среагировать капитан до конца уклониться не смог, и направленный точно в глаз остро заточенный кусок стали со свистом рассек ему ухо. По шее Башурова тут же побежал горячий ручеек. Ну вот, наконец-то на помосте стало по-настоящему весело.
– Стой, стрелять буду! – Старший лейтенант передернул затвор, а опьяневший от вида крови десантник с матерным криком бросился вперед. Его перекошенное злобой лицо, горящие смертельной ненавистью глаза никаких сомнений не оставляли – он был готов убить. Дожидаться этого капитан не стал, он резко крикнул и, стремительно развернувшись, со всего маху впечатал край каблука нападающему в печень.
Десантник, словно натолкнувшись на стену, сразу замер, изо рта его потянулась черная струйка, и, скорчившись, он рухнул вниз лицом на доски помоста. Старший лейтенант равнодушно вздохнул, разрядив, убрал ствол в кобуру, прапорщик сунул в рот карамельку, его лицо выражало удовольствие.
«Ч-черт, изделие так толком и не испытал. – Переживая, что погорячился, Башуров сбросил рукавицы, подобрал отлетевший от сетки штык и аккуратно обтер его о сгиб локтя. – Надо бы ухо зашить, всю форму измараю».
Тем временем возле клетки уже появился Кукловод, за ним семенил медбрат в не первой свежести белом халате. Глянув на окровавленного капитана, майор злорадно ухмыльнулся:
– Вы ранены, проводить второй бой я вам запрещаю. – Он повернулся к эскулапу, присевшему рядом с неподвижным телом, и без всякого выражения спросил: – Что там?
– Вскрытие покажет. – Тот кончиками пальцев дотронулся до огромной черной гематомы на правом боку «куклы», пожал плечами. – Думаю, обломок ребра проткнул печень, – мортем эфугири немо потест[15]15
Смерти не избежит никто (лат.).
[Закрыть].
– Чего? – Кукловод вдруг зло оскалился, сделавшись сразу похожим на цепного пса. – Не хрен здесь, лейтенант, умничать. У капитана вон ухо висит клочьями, приступайте к оказанию помощи.
– Есть, товарищ майор. – Медбрат кивнул Башурову: – Пойдемте, капитан, подлатаю. И все же смерти не избежит никто…
Год 1990-й. Лето
– Да, с таким ухом прыгать не стоит. – Подполковник Ващенко покачал огромным, гладким, как бильярдный шар, черепом. – С завтрашних учений я тебя снимаю, заступишь дежурным по части. Осознал?
Подполковник был осанист и широкоплеч, как и полагается командиру отдельного разведывательного батальона спецназа, но лицом уж больно страшен: переломанный нос, шрам во всю щеку, нависающие над щелками колючих глаз надбровные дуги. Поглядывая на змеюк в его петлицах, Виктор никак не мог отделаться от навязчивого образа доктора-убийцы Менгеле. Дело в том, что в целях маскировки диверсанты находились в расположении учебного медицинского центра и экипированы были соответственно…
– Слушаюсь. – Капитан сделал вид, что до чрезвычайности расстроен упущенной возможностью пробежать пару сотен километров под ласковым южным солнышком.
– Ладно, костолом, – Ващенко вытер носовым платком вспотевший череп и глянул на подчиненного с плохо скрываемым одобрением, – свободен до завтра.
– Есть. – Будучи без фуражки, Башуров честь отдавать не стал, четко развернувшись, принялся выбираться из лабиринта коридоров учебного корпуса, где спецназовский батальон занимал целое крыло.
Наконец он миновал КПП и, очутившись на тихой тенистой улочке, какие обычно бывают на окраинах южных городов, упругим шагом двинулся к трамвайной остановке. Ехать предстояло с полчаса, с комфортом, – в полупустом вагоне можно было вздремнуть.
Городской парк утопал в буйной зелени, отовсюду, словно грибы, торчали соломенные шляпки, панамки, сачки, ведерки, у автоматов с газировкой толпились стаи ребятишек, где-то далеко из репродуктора лился голос безоблачного детства: «Наше счастье постоянно, ешь кокосы, жуй бананы, чунга-чанга-а-а-а».
В конце кипарисовой аллеи капитан уперся в железные ворота с веселенькой надписью поверху «Зоопарк» и, купив билет, протиснулся мимо злобной вахтерши с красной повязкой на рукаве. На то, чтобы проскочить бесплатно, мог решиться только самоубийца.
День был будний, времени до закрытия оставалось мало, посетителей – раз-два и обчелся. В одиночестве прогулявшись до вольера с хищниками, капитан близко, насколько позволяло ограждение, придвинулся к клетке с уссурийским тигром. Несмотря на жару, здоровенная полосатая кошка беспокойно металась за ржавыми прутьями решетки, однако, почувствовав к себе интерес человека, остановилась, настороженно, глухо зарычала. Башуров сразу вспомнил одну из многочисленных баек о том, как китайский дедушка посредством энергии ци сломал как-то тигру шею, в сомнении покачал головой: такому и ломом хребет не перешибешь, настоящая машина для убийства!
Капитан, систематически наведываясь в зоопарк, преследовал вполне определенную цель. Глаза – это зеркало души, тренируя взгляд, можно развить волю. Не мигая уставившись в желтые зрачки хищника, Башуров сосредоточился, мысленно представляя, что вместо глаз у него два мощных прожектора, и наконец про себя властно приказал: «В сторону!»
Тигр, почувствовав, что человек сильнее, отвел взгляд и, с досадой стеганув себя длинным хвостом, снова принялся мерить клетку шагами, а Виктор удовлетворенно отвернулся – теперь в гадюшник, серпентарий то есть.
Обычно он тренировал свою волю на овчарках в питомнике или с зеркалом, пристально глядя в глаза самому себе, однако по воскресеньям старался бывать в зоопарке, прекрасно осознавая тем не менее, что самый опасный хищник – это человек.
Тем временем посыпанная битым кирпичом дорожка вывела капитана на центральную аллею, и, глянув мимоходом в сторону бассейна с белыми мишками, такими добродушными с виду, а на деле хладнокровными матерыми убийцами, он оказался возле одноэтажного строения. Над входом красовалась свернувшаяся спиралью змеюка – точь-в-точь как у него на эмблемах.
«Здорово, твари». Капитан открыл тугую дверь и сразу очутился во влажной духоте полутемного зала, вдоль стен, подсвеченные изнутри, теснились стеклянные клетки со всевозможнейшими гадами. Башуров испытывал по отношению к змеям двоякое чувство. С одной стороны, это был трепет – сколько в них достоинства, красоты, скрытой мощи. Недаром на Востоке, желая сделать женщине комплимент, сравнивают ее со змеей! С другой – страх, почти панический, еще подростком стоило заметить в кустах треугольную гадючью голову, как тут же начинало бешено колотиться сердце и возникали два горячих желания – убить или убежать.
Однако диверсант обязан с гадами дружить, – не трястись от страха, а использовать их в своих интересах, потому капитану пришлось приучать себя к общению с ними долго и терпеливо. Оказалось, что снести стальным прутом голову гюрзе совсем несложно, а если резко дернуть за хвост зазевавшегося щитомордника, то все его незакрепленные внутренности моментально сдвинутся вперед и он станет совершенно беспомощен. Кроме того, как бы ядовита ни была змеюка, человек всегда неизмеримо опасней, и, осознав это, Башуров перестал бояться рептилий совершенно, начал даже получать удовольствие от присутствия поблизости мгновенной ярко окрашенной смерти.
Вот и сейчас он пристально, с восхищением следил за стремительными как молния смертоносными бунгарусами, столь же грациозными, как и их австралийские родственники тайпаны, любовался тигровыми и коралловыми змеями, надолго задержался перед клеткой со щитомордниками, пока в зале не появился полупьяный мужичок со шваброй и ведром с опилками, – дело шло к закрытию. Бросив напоследок взгляд на свернувшегося кольцами гремучника, Башуров выбрался наружу и покинул зоопарк под ужасные проклятия вахтерши, – похоже, здесь она была гвоздем экспозиции.
Вечер был теплый, чуть душноватый – ни ветерка, в воздухе разливался аромат расцветающих магнолий, – и капитану вдруг расхотелось возвращаться в опостылевшую общагу, гордо именуемую «гостиницей офицерской». Некоторое время он бесцельно фланировал в толпе загорелых аборигенов и вышедших на променад отдыхающих, затем увидел афишу и без колебаний завернул в кинотеатр. Давали двухсерийную картину с Жаном Маре в главной роли.
«Слюни сплошные. – Насладившись приключениями благородного графа Монте-Кристо, капитан, разминая затекшие члены, окунулся в ночную прохладу. – Правильно, можно быть добрым, когда всего до хрена, а вот отдаст ли кто последнее?»
В воздухе роилась мошкара, на скамейках млели парочки, активно предаваясь петтингу. Слышались веселые голоса, звуки поцелуев, женский смех, большей частью дурацкий. «Везет же людям!» Глубоко вдыхая после душного кинозала свежий аромат шиповника, Башуров, чтобы срезать путь, решил пройтись парком имени Буденного, хотя знал, конечно, что нормальному человеку в это время суток лучше бы туда не соваться. Ни одного целого фонаря, темнота – хоть глаз выколи, к слову сказать, выкалывали неоднократно.
«Ну, где же хулиганы?» Капитан задумчиво шел по таинственным в полумраке узеньким дорожкам, удивляясь, что не встретил ни одной живой души. А еще говорят, темнота – друг молодежи! Лишь на центральной аллее, на газоне под бюстом героя-конника, весело потрескивал костерок, вокруг, распивая, как водится, спиртные напитки, корежилась под гитару местная шпана. Заметив, что проехавший мимо с зажженными фарами милицейский «УАЗ» даже не притормозил, капитан с презрением армейского офицера сплюнул: жандармы позорные!
Он уже миновал окультуренную зону насаждений и начал пробираться по тропинкам заросшего орешником и дикой алычой лесопарка, как внезапно его натренированный слух уловил пронзительный женский крик, перешедший в стон и заглушённый гадливым мужским смехом. Ступая бесшумно и легко, капитан начал продвигаться вперед, на звук, и наконец, осторожно раздвинув ветви кустарника, увидел любопытную картину. На освещенной лунным светом полянке стояла тридцать первая «Волга», задняя дверца ее была широко открыта, рядом маячил широкоплечий длинноволосый парень, заслоняя собой все происходившее в машине.
– Пусти, козел, а-а-а, – раздался опять женский крик, послышались возня, сопение, хлесткие удары по телу, мат.
Капитан, давно уже догадавшись, в чем дело, недолго думая вынырнул из колючих зарослей, оттолкнул волосатого наблюдателя и заглянул в салон. На заднем сиденье двое молодых людей разложили девицу, ранее одетую, если судить по обрывкам, во что-то красное. Один держал ее голову и руки, второй, сжимая согнутые в коленях ноги, ритмично двигал поджарым задом. Партнерша извивалась, кричала, норовила лягнуть ухажера в пах, однако это, похоже, лишь горячило ребятишкам кровь.
Тем временем волосатый попытался ударить капитана с правой, но сделал это по-дилетантски, без подготовки и со «звонком». Не отрывая глаз от аппетитных женских ножек, Башуров мгновенно ушел вниз и на выходе очень сильно ударил правой. Противник клацнул расколотыми зубами и сполз на траву бесчувственной массой изо рта его потекла струйка крови, видно здорово прикусил язык.
Молодой человек, совершавший половой акт, быстренько получил прямой правой в основание черепа и, тут же потеряв интерес к происходящему, расслабленно замер на партнерше. Капитан выволок его за рубаху из машины и добавил боковым левой в челюсть, отправив любителя острых половых ощущений в глубокий рауш, а чтобы сегодняшняя наука запомнилась ему надолго, уже лежащего сильно пнул в пах. Затем он снова обернулся к машине и, рассмотрев девицу во всей красе, на мгновение замер: хороша! Ножки от ушей, стройные, животик гладкий, а уж круглая упругая грудь и розовая щель, обрамленная темным треугольником, не могли оставить равнодушным ни одного мужчину.
В это время третий любитель халявных половых ощущений распахнул дверь и, заверещав, бросился бежать. Почувствовав охотничий инстинкт, капитан кинулся следом и, настигнув беглеца уже на краю поляны, решил не глушить, а просто сбить подсечкой. Получилось качественно, как на тренировке. Пропахав физиономией пару метров, парень внезапно вскочил на ноги и, сунув руку в карман, вдруг щелкнул накидышем – пружинным ножом: – Распишу, сука!
Верно говорят – шакал, загнанный в угол, становится тигром. Сильнейшим сметающим ударом подошвой Башуров тут же выбил оружие из его рук, основательно повредив при этом кисть, и, не опуская колена, провел стремительный удар ребром ступни в голень, – в следующий раз неповадно будет.
Раздался хруст костей, следом – дикий, звериный вопль, но разозленный Башуров, взяв юнца на болевой, заставил его скакать на здоровой ноге назад, на поляну, где к тому моменту произошли кое-какие перемены.
Поруганной девицы уже и след простыл, зато неподалеку от «Волги» рассекали тьму фары милицейского «УАЗа», и красноперый сержант со старшиной негромко держали совет – вызывать «скорую» или волочь начинавших приходить в себя в отдел. Появление третьего потерпевшего под конвоем офицера медицинской службы ситуацию только усугубило, и, не мудрствуя лукаво, менты отвезли в районное управление всех – нехай дежурный расхлебывает.
А где-то через час, когда в ожидании представителя военной комендатуры Башуров кропал рапорт о случившемся, произошло нечто, кардинально изменившее всю его дальнейшую жизнь. Откуда-то издалека послышался надрывный вой сирены, зловеще взвизгнули тормоза, и дверь, с грохотом ударившись о стену, распахнулась, пропуская разъяренную мужскую фигуру в штанах с красными лампасами. Дежуривший по управлению майор побледнел, затем пошел фиолетовыми пятнами, наконец вскочил на ноги и неистово заорал:
– Товарищ ген…
Однако «товарищ ген», не обращая ни на кого внимания, с ходу кинулся к «обезьяннику», где, держась за отбитое мужское достоинство, страдал в окружении ассистентов любитель сексуальных утех:
– Эдик, сынок, что он с тобой сделал? – И резко повернув украшенный фуражкой череп, родитель так посмотрел в глаза Башурову, что капитан вновь ощутил себя стоящим рядом с тигриной клеткой.
Год 1990-й. Осень
Охранное предприятие «Рубеж» размещалось в старинном двухэтажном особняке, надежно скрытом от посторонних взглядов трехметровой кирпичной стеной. Неулыбчивый мужик в камуфляже, высунувшийся из стеклянной будки, был немногословен:
– Куда?
– По объявлению.
Башуров нетерпеливо шаркнул ботинком. Получив «добро», он пересек небольшой ухоженный дворик, взбежал по мраморным ступенькам, протянул руку, чтобы позвонить, но тяжеленная дверь с массивной ручкой под бронзу открылась сама, – его уже ждали. Рослый детина в синей куртке с надписью «Секьюрити», с рацией в одной руке и американской полицейской электродубинкой в другой, отконвоировал его в конец коридора, где для ожидающих были предусмотрены удобный кожаный диванчик и журнальный столик, заваленный рекламными проспектами. Однако очереди не было, и, постучав, Башуров очутился в просторном кабинете с белыми стенами, черной офисной мебелью и миловидной девицей за компьютером.
– Барышня, это вам требуются крепкие мужчины до тридцати пяти, инициативные и решительные? – Виктор растянул губы в невеселой улыбке.
– И мне тоже. – Не отрывая взгляда от скачущих по экрану зеленых человечков, секретарша ткнула холеным пальчиком в дверь напротив. – Вам туда.
Башуров снова постучал и, не дожидаясь ответа, вошел. В помещении, несмотря на работающий кондиционер и солидные размеры, было душно, накурено и тесно. На стеллажах, тянувшихся вдоль оклеенных фотообоями стен, громоздилась всевозможная оргтехника, аудиовидеоаппаратура, какие-то нераспечатанные коробки с бирками «Made in Japan», покрытые толстым слоем пыли. Под ногами огромный, во всю комнату, ковер, на нем большой т-образный стол из черного полированного дерева, вокруг финские кресла из натуральной кожи ярко-зеленого цвета. За столом сидел неопрятный пожилой мужчина, – седина в висках, мешки под глазами. Башуров усмехнулся: потрепан жизнью и пристрастием к дурным привычкам. Рядом в кресле, развалясь, курил еще один, лысый, поджарый, с пустым, немигающим взглядом и выпущенным поверх джинсовой рубахи золотым перевесом в палец толщиной.
