Текст книги "Гипноз и «чудесные исцеления»"

Автор книги: Мария Рожнова

Соавторы: Владимир Рожнов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Так происходит перерождение безжизненного флюида средневековых схоластов в животный магнетизм, обязанный своим созданием всецело венскому врачу Францу Антону Месмеру.

Магнетический флюид оживает. Он составляет теперь основу всего жизненного начала во вселенной. Он пульсирует и бьется в каждой живой клетке. Он приходит из бесконечных глубин мироздания, для того чтобы, передаваясь от человека к человеку, наполнять его дыханием мировой жизненной силы, той силы, которая одна обеспечивает во вселенной и разум, и чувства, и жизнеспособность.

Никому не дано объяснить происхождение и понять высшие законы, которыми управляется эта сила. Здесь, видимо, уже сфера, недоступная примитивным методам человеческого исследования, построенным на использовании органов чувств. Поэтому ощущение, измерение, взвешивание здесь бессильны. Остается одна вера. Месмер не говорит прямо о божественном происхождении своего жизненного флюида, но только такой вывод напрашивается сам собой. Сам же автор гипотезы о животном магнетизме не очень старается найти пути к экспериментальному доказательству существования своего флюида. Он больше заинтересован в практическом приложении его к делу.

Он наделяет флюид мощными целительными свойствами. Передача его от одного лица другому, насыщение им ставится в прямую зависимость с процедурой лечения. Обогатиться жизненным флюидом, набрать его как можно больше, заимствовать его от другого здорового человека отныне и составляет смысл и содержание лечения. Но всякий ли здоровый способен сообщить больному путем своего прикосновения, путем передачи своего флюида выздоровление? Нет, совершенно очевидно, далеко не всякий. Точнее сказать никто не может этого сделать, кроме каких-то особенно одаренных, прямо скажем, избранных душ. И в первом ряду таких избранников, на голову выше всех других, стоит сам он, изобретатель флюидической теории животного магнетизма, знаменитый целитель и чудодейственный помощник страждущих – Франц Антон Месмер! Ему первому из людей дано подарить человечеству ключ к этой тайне. Подарить исцеление от страшных болезней, облагодетельствовать их. Отныне Месмер пророк и чудотворец. В нем одном, как наиболее достойном представителе человечества, сконцентрировалась потусторонняя сверхъестественная, непостижимая простым смертным и не осязаемая никем сила, которой он по своему желанию и прихоти может оделять несчастных страдальцев.

И хотя у него не хватает теперь рук и времени прикоснуться ко всем желающим и страждущим, он находит выход из положения. На помощь опять приходят теоретические хитросплетения. Флюид – магнетическая жидкость, а жидкость, как известно, обладает способностью к истечению, к перетеканию из одного сосуда в другой. Стоит соединить полный сосуд с пустым, и будет происходить обогащение пустого сосуда, его наполнение спасительным флюидом. А потом пусть к этому сосуду прикасаются жаждущие месмеровской целебной силы. Берите! Месмеру не жалко. Его запасы неистощимы. Вместо отданного флюида он мгновенно, даже незаметно для самого себя наберет из вселенной столько новой живительной силы, что ее некуда будет девать.

Франц Антон Месмер (1734–1815)

Месмер стал подобен богу. Вот он в расшитом золотом и серебром лиловом камзоле с многочисленными бриллиантовыми перстнями на выхоленных руках, в сопровождении почтительно следующей толпы учеников и помощников входит в зал, где установлен «намагнетизированный» его прикосновениями бак. За металлические стержни этого бака судорожно уцепились десятки людей. Фанатическая вера и жажда вобрать в себя как можно больше спасительного флюида светится в их глазах.

За бархатной занавеской, отделяющей комнату магнетизации от других помещений, раздается нежная мелодия. Это заиграла стеклянная лютня – специальное изобретение Месмера, предназначенная для усиления экстаза лечащихся.

Следуя строгой инструкции помощников Месмера, больные, сцепившись руками, образуют живую цепь вокруг бака. По телу их пробегает трепетная дрожь. Вот одна из женщин внезапно вскрикнула – она почувствовала, что как бы электрический разряд пробил ее. Флюид проникает в нее, какое счастье!

И раздирающий душу вопль фанатичной веры врывается в убаюкивающую мелодию. Одна женщина падает на пол: разыгрался сильнейший истерический припадок. Он заражает других, и уже несколько человек извиваются в корчах. «Кризис наступил», – торжественно произносит Месмер. Это знак, чтобы специальные служители подхватили бьющихся и отнесли их в зал кризисов, где им свободно дают сотрясаться в самых неистовых истерических судорогах.

Согласно учению Месмера, после такой разрядки наступит освобождение от болезни. Флюид, проникший в тело пациента, вытеснит ее и исцелит больного. И вот у него теперь не один, а несколько магнетических баков. Кроме того, специально для бедных у ворот своего нового дома в Париже он «намагнетизировал» развесистое дерево. Под ним, если хорошо потесниться, одновременно располагается до сотни человек!

Слава Месмера все растет, пропорционально ей растет и его могущество и его богатство. Теперь уже Франц Антон Месмер желанный гость в самых высоких дворянских домах. Его с охотой принимают титулованные особы – бывает он и при дворе самого «христианнейшего» короля Франции Людовика XVI. В пылу нашего рассказа мы забыли предупредить читателя, что уже с 1778 года Месмер, тяготясь неприязненным отношением, которое стали высказывать ему коллеги в австрийской столице, переехал в Париж. В эти годы Париж перерос значение столицы Франции – он стал столицей всей Европы, а вместе с ней и всего просвещенного мира. От него Месмер жаждет признания. Он хочет, чтобы французская академия возложила на его голову венок победителя и приобщила к сонму своих бессмертных избранников. Месмер пускает вход все свои огромные связи. Королева Мария-Антуаннета, эта большая любительница всего загадочного и сверхъестественного, оказывает давление на короля, король – на академию – и вот научный Олимп принужден заняться животным магнетизмом и его создателем Францом Антоном Месмером.

Это знаменательное решение обязывает нас дать хотя бы вкратце характеристику той исторической обстановки, в которой происходили эти события.

Вторая половина XVIII века. Канун революции во Франции. Предчувствие революции охватывает различные классы общества. Французские просветители подготавливают умы к революции. Они глубоко верят в безграничные возможности человеческого разума, в способность и право люден создать разумный общественный строй.

Природа и общество объяснимы, в них, вопреки утверждениям католической церкви, нет ничего таинственного, сверхъестественного, потустороннего.

Каким же должен был предстать в глазах просветителей и рационалистов «магнетический флюид» – невесомый, невидимый, неощутимый, не поддающийся измерению и взвешиванию? В 1784 году несколько ученых комиссий при участии крупнейших научных авторитетов того времени – Лавуазье, Франклина, Жюсье, Байли, высказались против существования животного магнетизма. 11 августа этого же года последовал окончательный приговор, составленный объединенной комиссией парижского медицинского факультета и академии наук. Приговор гласил:

«После того как члены комиссии признали, что флюид жизненного магнетизма не познается ни одним из наших чувств и не произвел никакого воздействия ни на них самих, ни на больных, которых они при помощи его испытали, после того, как они установили, что касания и поглаживания лишь в редких случаях вызывали благотворное изменение в организме и имели своим постоянным следствием опасные потрясения в области воображения, после того, как они, с другой стороны, доказали, что воображение без магнетизма может вызывать судороги, а магнетизм без воображения ничего не в состоянии вызвать, они единогласно постановили, что ничто не доказывает существования магнетически-жизненного флюида и что, таким образом, этот не поддающийся познанию флюид бесполезен, что разительное его действие, наблюдавшееся при публичных сеансах, должно быть частично объяснено прикосновениями, вызываемым этими прикосновениями воображением и тем автоматическим воображением, которое, против нашей воли, побуждает нас переживать явления, действующие на наши чувства. Вместе с тем комиссия обязывает присовокупить, что эти прикосновения, эти непрестанно повторяющиеся призывы к проявлению кризиса могут быть вредными и что зрелище таких кризисов опасно в силу вложенного в нас природою стремления к подражанию, а потому всякое длительное лечение на глазах у других может иметь вредное последствие».

Этот уничтожающий отзыв, кроме того, сопровождался секретным донесением на имя короля, в котором в неясных выражениях намекалось на опасность для общественной нравственности увлечения животным магнетизмом.

Так бескомпромиссно и категорически высказалась французская академия наук против того, что через сто лет, в 1882 году, она же признает на основании работ знаменитого невропатолога Шарко.

Быстро пробежит время, и через полтора столетия в чеканных построениях павловской теории, в железной логике открытых ею законов высшей нервной деятельности найдут свое объяснение случаи исцеления у месмеровских магнетических баков.

Но обо всем этом наш рассказ еще впереди, а теперь в заключение несколько слов о судьбе животного магнетизма и его создателя.

Да здравствует разум и долой животный магнетизм! Таково было отношение к нему просветителей и рационалистов. Казалось бы, магнетизм обречен.

Но именно в это время можно наблюдать как раз самую яркую для той эпохи вспышку увлечения животным магнетизмом в высших сферах французского общества. В королевских покоях, во дворцах аристократов, в салонах знатных дам все чаще с благоговением произносится имя Месмера. Английский историк Томас Карлейль в нашумевшей в свое время книге «Французская революция», описывая нравы аристократов накануне революции, так рассказывает о том поистине «магнетическом» влиянии, которое оказывал Месмер на французских аристократов: «В длинном одеянии он прохаживается, ловя повсюду восхищенные взоры… льется нежная музыка… Вокруг его магнетической мистерии… сидит бездыханный круг красоты и обожания, каждая – живое круговращение потоков страсти… О, женщины… велика ваша непостоянная вера».

Под влиянием Месмера придворные дамы испытывают непреоборимое влечение к тайным, оккультным наукам, к белой и черной магии. Блестящий авантюрист и шарлатан граф Калиостро (под каковым псевдонимом выступал отнюдь не знатный проходимец – доктор Бальзамо) предсказывает судьбу и наделяет своих пациентов волшебными микстурами и бальзамами, говоря об Иисусе Христе и Магомете, как о своих личных знакомых. И таких «чудодеев» было много.

Увлечение определенных кругов общества мистикой в век разума объяснялось страхом перед грядущим социальным переворотом, ощущением собственного бессилия, неспособности реально изменить ход событий, потребностью утешиться и, отчасти, тайной надеждой: если уж нельзя остановить неумолимое развитие событий с помощью средств, доступных человеческому разуму, может быть, существуют потусторонние силы, способные прийти на помощь? Может быть, можно призвать духов, обладающих всесилием и потому способных остановить, обуздать бурю народной стихии? И может быть, удастся обратить в свою веру тысячи и тысячи тех, кто упоен верой в безграничную силу разума. Может быть, удастся доказать им, что они ослеплены, что разум бессилен, что улучшить мир невозможно, поэтому все должно оставаться таким, каким было от века…

Прошло немного времени, освежающая гроза революции пронеслась над Францией. Феодальный строй рухнул. Великие «маги» не спасли аристократов, многие из которых вслед за королем сложили голову под ножом гильотины. Месмер не мог найти себе применения в революционной Франции и эмигрировал в Швейцарию, где в забвении и безвестности умер в 1815 году, достигнув глубокой старости.

Но семена, посеянные Месмером, дали всходы. Его горячий поклонник и последователь магнетизер-любитель граф Максим де Пюисегюр, занимаясь из филантропических побуждений магнетическим лечением вассальных крестьян в своем родовом имении Бюзанси, совершенно неожиданно для себя на пастухе Викторе открыл явление искусственного сомнамбулизма, которое в дальнейшем станет одним из краеугольных камней в учении о гипнозе.

Однажды, начав магнетизацию Виктора и ожидая в соответствии с учением Месмера получить у него состояние кризиса с конвульсиями, Пюисегюр заметил, что парень заснул. Он хочет его разбудить и не может. Тогда он ему приказывает встать – тот встает, приказывает идти – идет, говорить – тот говорит, и все это с закрытыми глазами, в очевидном сне. Картина точь в точь такая, какая бывает у лунатиков или сомнамбул во время их ночных прогулок, но здесь это возникло днем и не случайно, а как результат воздействия магнетическими пассами. Конечно, Пюисегюр тогда не мог знать, что здесь все дело не в этих, как он выражался «магнетических пассах», а во внушении, но факт налицо: во время лечения было достигнуто сомнамбулическое состояние гипноза. Пюисегюр в дальнейшем много экспериментировал и даже написал книгу «Поиски, опыты и физиологические наблюдения над человеком в состоянии естественного сомнамбулизма и сомнамбулизма, вызванного магнетизацией», вышедшую в свет в 1811 году.

Так, блуждая в потемках ложных представлений, сам не ведая о том, Месмер вслепую натолкнулся на факт психического лечения. Судьбой было уготовано ему стать предтечей гипнологии и научной психотерапии. До конца своей долгой жизни оставался он фанатично преданным приверженцем своего, как правильно сказали академики, несуществующего флюида, но если он ошибся, непоколебимо веря в его реальность, то и они ошиблись, не поняв существа большого открытия, которое было сделано Месмером, – открытия факта психического лечения.

Но понятно, что мы не можем связать с именем Месмера начало научного периода в изучении гипноза, внушения и психотерапии. Он в лучшем случае был интуитивным предтечей.

Научная эра гипнологии и гипнотерапии началась с исследований и работ английского хирурга Джемса Брэда.

«Гипноз – это сон»

Хирург Джемс Брэд постоянно жил и практиковал в крупном промышленном городе Англии Манчестере, который к началу XIX века стал крупным центром политической и научной жизни.

Отгремели грозы французской революции и революционных войн, потрясших всю Европу. Но утвердилось ли после этого подлинное царство разума? Разве не стала еще более глубокой пропасть между нищетой и богатством? Разве обещанные свободы не оказались свободой умирать с голоду?

В Европе после завершения наполеоновских войн торжествуют реакционные политические режимы. Оплотом реакции выступает Священный Союз, объединение европейских монархий, одержавших победу над революционной Францией. Но победители не чувствуют себя спокойно. Европа похожа на огнедышащий вулкан, который уснул лишь на время. Страх за себя, страх перед будущим, перед массами заставляет тех, кто мечтает остановить ход истории, вновь искать спасения в мракобесии и мистике.

В это время на гребне очередной волны влечения к мистике вновь появляется тяга к месмеризму.

Казалось, «само провидение» послало этим темным силам «животный магнетизм», и, как отмечает Ф. Энгельс, церковь сразу увидела в нем желанное средство воочию доказать истинность религиозных догм и ложность материалистических взглядов социалистов-утопистов. Некоторые рьяные сторонники католицизма на первых порах увлечения «магнетизмом» даже прямо советуют взять его на вооружение церкви в расчете на то, что этот волшебный ключ к чудесам поможет ей вернуть былое могущество. Может быть, именно из этих соображений в 20-х годах XIX века в Берлине кандидатам богословия читали специальный курс лекций по «животному магнетизму».

Как грибы после дождя, повсюду вырастают магнетические общества, пишутся и публикуются головокружительные «научные» трактаты, здесь и там появляются новоиспеченные носители волшебной магнетической силы.

Чем только они не удивляют публику. Тут и окоченение мышц всего тела у замагнетизированных субъектов, и полное подчинение их «железной» воле магнетизера, магнетизация на расстоянии, чудеса перевоплощения и предсказания судьбы…

Джемс Брэд (1795–1860)

Одни демонстрируют могущество своих магнетических чар с подмостков сцены, другие домогаются славы магических исцелителей, третьи не без успеха совмещают одно с другим.

Некоторые ограничивают сферу своей деятельности масштабами одной страны, иные не ступают дальше собственной провинции, более удачливые и дерзкие гастролируют по всему Европейскому континенту, находятся и такие смельчаки, кто в поисках успеха пересекают не только Ламанш, но и Атлантический океан.

Свидетелем выступлений одного из месмеристов – некоего Спенсера Холля, прямым образом поощряемого в своей деятельности церковниками, был молодой Фридрих Энгельс. Вот что он писал в статье «Естествознание в мире духов»: «…я тоже зимою 1843–1844 годов видел в Манчестере этого господина Спенсера Холля. Это был самый обыкновенный шарлатан, объезжавший, с благословения нескольких попов, провинцию и проделывавший над одной молодой девицей магнетическо-френологические опыты, имевшие целью доказать бытие божие, бессмертие души и ложность проповедовавшегося тогда оуэнистами во всех больших городах материализма…».

Случилось так, что именно в Манчестере месмеризму и был нанесен сокрушительный удар. Но сила этого удара сказалась не сразу.

Холль, о котором пишет Ф. Энгельс, был не первым месмеристом, жаждавшим удивить своей «магнетической» силой публику этого бурно растущего промышленного города. За два года до Холля здесь успел побывать разъезжавший по всей Европе известный французский магнетизер Шарль Лафонтен – внук знаменитого баснописца. На его-то выступления и пришел как-то посмотреть Джемс Брэд. Пришел со специальным, как он сам пишет об этом, заранее обдуманным намерением разоблачить мошеннические проделки месмериста.

Брэд занялся этим вопросом, когда ему было 46 лет. За его плечами солидный стаж хирурга, пользующегося большим уважением и среди своих пациентов, и среди коллег по профессии. Он не просто рядовой хороший врач, всецело ушедший в повседневную лечебную практику. Нет, он постоянно стремится осмыслить, обобщить результаты своего врачебного опыта. Он любит свое дело, думает, ищет. Неоднократно печатает в крупнейших медицинских журналах Англии, в том числе и в изданиях Королевского общества, научные статьи: в одной описывает интересную операцию по восстановлению тяжело поврежденного пальца, в другой предлагает эффективный способ устранения искривлений позвоночника и т. д.

Трезвый и вдумчивый, Брэд привык к тому, что только ясное знание реальных причин какого-либо явления дает возможность прочно держать в руках следствия. Он много читает и о магнетизме и не может примириться с тем, что эти господа – месмеристы будто бы по собственному произволу могут творить совершенно необыкновенные вещи с помощью каких-то темных, никому не понятных, чуть ли не потусторонних сил. Тут либо искусно замаскированный подлог, либо притворство. С представления, которое 13 ноября 1841 года давал магнетизер Лафонтен, Брэд уходит еще более утвердившийся в своем мнении. Между тем нам будет небезынтересно узнать мнение других людей, присутствовавших на этом представлении.

Вот что писал об этом сеансе Лафонтена репортер «Манчестер гардиан» (17 ноября 1841 года):

«Сэр Хиггинс, хорошо известный местный житель, предложил себя для магнетизации. Лафонтен начал магнетизацию в 10 час. 15 мин. В 10 час. 24 мин. глаза сэра Хиггинса закрылись. На шум в зале он открыл их, но с трудом. Через десять с половиной минут после начала магнетизации глаза закрылись снова и через несколько пассов сон был полный. Сэр Лафонтен фиксировал ноги поочередно в горизонтальном положении, затем правую руку по прямой линии несколько выше ручки кресла. В этом нелепом и утомительном положении сэр Хиггинс сидел с закрытыми глазами, с лицом несколько более бледным, чем обычно, но с выражением глубокого сна.

Эффект, который это произвело на аудиторию, до этого глубоко скептическую (о чем можно судить по вслух высказывавшимся впечатлениям), был полностью противоположен произведенному на сэра Хиггинса. Написанное на лицах зрителей жадное любопытство, вытянутые вперед тела и шеи, прикованные к магнетизируемому взгляду, глубокое молчание – полностью изменили вид собрания, до того недоверчивого и шумного. Нечувствительность была установлена уколами булавки, выстрелом из пистолета у самых ушей магнетизируемого, поднесенным к его носу нашатырным спиртом.

Сэр Лафонтен мгновенно разбудил его, как будто взмахом волшебной палочки. Сэр Хиггинс открыл глаза, но свет ламп и бурные аплодисменты оказали действие шока на его, еще оставшуюся под магнетическим влиянием нервную систему, и у него получился легкий нервный припадок, который сэр Лафонтен сейчас же успокоил».

Как видно, аудитория была совершенно покорена виденным, уверовала в «магнетическую» силу Лафонтена. Но Брэд, как мы уже говорили, лишь еще больше укрепился в своем скептицизме. Через шесть дней, желая сделать как можно более очевидным в глазах всех скрывающийся здесь обман, он снова посещает сеанс магнетизма.

Но на этот раз он подмечает один поразительный факт. Факт многое говорит только ему, Брэду, тогда как все остальные зрители почти не замечают его. А заключается он в следующем: замагнетизированный, невзирая на все прилагаемые им усилия, не в состоянии поднять веки закрытых глаз. Не в состоянии чисто физически, просто не может этого сделать, – вот что видит Брэд. Кому, кому, а Брэду, как говорят, и карты в руки. Он, так много понаторевший в глазных операциях, хорошо умеет разбираться во всех тонкостях, в самомалейших черточках движений век.

Брэд на следующий же день снова, уже в третий раз, посещает магнетический сеанс, придирчиво, внимательно присматриваясь именно к этому факту. Его вчерашнее наблюдение подтверждается, все говорит о том, что явление это вполне реально, в нем нет притворства, нет подлога. Но в истолковании причин, вызывающих это явление, Брэд с месмеристами не согласен еще более категорически, чем прежде, ибо у него тут же во время представления возникает предположение о действительных, естественных причинах этого явления. Надо уточнить его, самому проверить. И не откладывая дела в долгий ящик, поделившись и посоветовавшись со своими друзьями, он уже через два дня приступает к опытам.

Обстановка их буднична, а форма проведения до чрезвычайности проста. Серию опытов Брэд начал вечером, у себя дома, в присутствии семьи и двух друзей.

«Я попросил сэра Уолкера сесть, – описывает Брэд свой самый первый эксперимент, – фиксировать взор на горлышке бутылки из-под вина, которую я несколько приподнял над ним, чтобы вызвать значительное утомление глаз и век. Через 3 минуты его веки сомкнулись, слеза скатилась по щеке, голова склонилась, лицо слегка напряглось, он вздохнул и тут же глубоко заснул; дыхание замедлилось, углубилось, стало шумным; по рукам и плечам пробежали небольшие судороги. Через 4 минуты я его разбудил, боясь опасных последствий…».

Таким же незатейливым способом, педантично требуя лишь, чтобы испытуемые сосредоточивали на указанном им предмете не только свой взор, но и мысли, Брэд в этот и последующие дни усыпляет почти без исключения всех, кто соглашается предоставить себя в его распоряжение. Вначале это только друзья, знакомые, родные, слуги. Затем круг испытуемых быстро расширяется, Брэд выступает с докладами о своих опытах на конференциях врачей и просто перед широко интересующейся этими вопросами аудиторией в самом Манчестере, а также в Рочделе, в Ливерпуле, в Эдинбурге и в Лондоне. Доклады неизменно сопровождаются демонстрациями успешного усыпления десятков посторонних, случайных людей, среди которых взрослые, подростки и даже дети.

И все-таки Брэд не называет этот сон магнетическим, как именуют это состояние месмеристы. Брэд говорит, что вызывает с помощью своего метода особый, нервный сон, и настоятельно подчеркивает, что причины этого сна лежат не в личности того, кто усыпляет, а в самом пациенте, в своеобразном состоянии его нервной системы. Оно возникает закономерно в результате утомления сосредоточенного взора и внимания, полного расслабления мышц, находящегося в покое тела пациента и непроизвольно наступающей при этом задержки дыхания. Недаром Брэд неизменно, педантично настаивает на необходимости фиксировать взор и внимание больного на предмете, который он сам старается поместить «в наиболее благоприятной, – как он выражается, – позиции». Благоприятной – для чего? Для того чтобы вернее и лучше сконцентрировать внимание и быстрее утомить взор, а тем самым, согласно его теории, вызывать искусственный нервный сон. Вскоре Брэд находит для этого сна название, которое прочно укрепилось и в науке, и в повседневном языке, – гипноз (что, собственно, по-гречески и означает – сон). Приоритет Брэда в этом столь очевиден, что в науку вошли, как синонимы, слова – гипнотизм и брэдизм.

Ну, а чем же отличаются от метода усыпления, предложенного Брэдом, действия магнетизеров?

Решительно ничем, говорит Брэд. Хотя, впрочем, одно существенное отличие есть: магнетизеры достигают успеха лишь от случая к случаю, как будто нечаянно; очень и очень часто магнетизация, даже и достаточно долгая, утомительная, оказывается безуспешной. А самому Брэду усыпления удаются почти без осечки. Он четко и лаконично объясняет, почему это так происходит. И у месмеристов, и у него самого причина искусственного сна одна – концентрация внимания и утомление взора. Но если в методе Брэда все подчинено тому, чтобы как можно быстрее и вернее утомить взор и внимание пациента, при манипуляциях месмеристов внимание магнетизируемого часто рассеивается, взор утомляется значительно медленнее (утомляющим фактором при этом являются однообразные движения – пассы магнетизера, за которыми то с большим, то с меньшим напряжением следит пациент). Поэтому магнетизация часто и не удается.

Естественно, что такое объяснение причин магнетического сна не оставляло никакого места ни для универсального «магнетического флюида», якобы истекающего из рук и глаз магнетизера, ни для влияния его воли, ни для других каких бы то ни было мистических выдумок.

В ходе опытов Брэда выяснилось также, что не только способ вызывания сна, но и сон, сам гипноз, удивительно похож на сон «магнетический». Оказалось, что в гипнозе происходит много тех необыкновенных явлений, которые поражали публику на сеансах месмеристов: конечности пациентов застывают в приданных им самых нелепых положениях, пациенты не могут по своей воле разомкнуть смежившиеся веки, загипнотизированным можно внушать различные фантастические образы, которые они воспринимают в момент сна как самую бесспорную реальность.

Правда, оговаривается пунктуальный Брэд, некоторые различия между гипнотическим сном и месмеризмом есть.

«Магнетизеры положительно заверяют, что могут совершать такие эффекты, которые я, – чистосердечно сознается Брэд, – никогда не смог достичь моим методом, как я ни старался». А в подстрочной сноске к этому месту текста его книги сказано следующее: «Эффекты, на которые я намекаю, например, таковы – узнавать время на часах, которые держат за головой или помещают на эпигастральную впадину; читать заклеенные письма или закрытые книги; узнавать, что происходит за километры, угадывать суть болезни и указывать лечение, не имея медицинских познаний; магнетизировать субъектов на расстоянии многих километров при условии, что субъект не знает о действиях, которые намечают делать».

А далее Брэд очень тактично и вежливо пишет, что сам он считает «неприличным и несправедливым» отрицать эти «эффекты» на одном только том основании, что ему они не удаются. Однако недоверие его к подлинности всех этих с подчеркнутой деловитостью перечисленных в подстрочном примечании «эффектов» трудно не заметить и не понять. Брэд не пытается вдаваться в подробности того, что из перечисленного относится к фокусам и проделкам, что к реальным и пока еще не объясненным научно фактам. Однако он высказывает столь твердое убеждение последовательного сторонника естественнонаучного взгляда на природу, что нетрудно уловить изрядную долю скепсиса ко всем этим «чудесам», приписываемым месмеристами своей личной «магнетической» силе.

Всю свою дальнейшую жизнь Брэд посвящает изучению гипноза. Он сделал в этой области больше, чем кто-либо другой из исследователей прошлого века. Многое из того, что было установлено и подробно описано им лично, потом переоткрывалось вторично из-за незнакомства с трудами Брэда. Но об этом мы еще будем иметь случай поговорить в дальнейшем. А сейчас коротко о том, что же узнал о гипнозе Брэд.

Прежде всего ему удалось подметить, что чувствительность, восприимчивость людей к гипнотизации неодинакова: одни погружаются в глубокий гипноз, у других удается вызвать лишь весьма поверхностный гипнотический сон.

Задумываясь о причинах этого явления, Брэд сравнивает его с разной глубиной действия, которое оказывают на разных больных наркотики, лекарства, вино.

Ему бросается в глаза и то, что глубина гипноза часто меняется в течение одного и того же гипнотического сеанса. Вначале сон, вызванный у больного, может быть очень слаб, поверхностен, а затем становится все интенсивнее с ярко выраженными признаками гипнотического состояния. У загипнотизированного изменяется дыхание, деятельность органов чувств, характер кровообращения. Эти изменения очень подвижны, а подчас и взаимоисключающи. Например, в один и тот же момент у загипнотизированного может наблюдаться полная нечувствительность к болевым раздражениям кожи и повышенная восприимчивость к звуку и свету. А через короткое время во время того же самого гипнотического сеанса тот же человек, как ужаленный, вздрагивает и отдергивает руку при малейшем к ней прикосновении, не реагируя, однако, ни на яркий свет, ни на сильный шум. В чем причина такой подвижности ощущений загипнотизированного? Брэд не знает, не догадывается даже, но он их зорко подмечает и точнейшим образом описывает.

Феноменальная наблюдательность Брэда, обширность подмеченных им особенностей гипноза, начиная от главных его признаков и кончая мельчайшими, но весьма типическими деталями, – не может не вызывать восхищения у каждого, кто знакомится с его трудами. Последующие исследования полностью подтвердили правильность большинства его наблюдений. Правда, Брэд не избежал и ошибок. Так, например, он увлекся модной в его время френологией, что в переводе на русский означает – учение о черепах. Автором этого «учения» был австрийский врач Франц Иозеф Галль, утверждавший, что по форме и величине выпуклостей черепа можно судить о характере и способностях человека. Брэд пробовал применить в своих гипнотических опытах «данные» этой псевдонауки, и на первых порах ему показалось, что он нашел им подтверждение. К чести Брэда, он потом убедился в своем заблуждении.