Текст книги "Спасти Персефону (СИ)"

Автор книги: Мария Самтенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Глава 11. Персефона

Персефона была согласна с Гермесом. Арес действительно не умел притворяться. Когда он похитил юную Кору, чтобы сделать своей и наложить лапу на трон Подземного мира, то даже не попытался изобразить, что влюблен. Когда обещал не делить ложе ни с кем, было сразу понятно, что врет.

А когда ласковым голосом попросил показать новорожденную Макарию, Персефона сразу заподозрила неладное, схватила дочь в охапку и подалась в бега.

Правда, в результате он все же ее сожрал. Пять лет они прятались в мире смертных, и все это время война шла по пятам, а потом…

Персефона так и не поняла, что произошло потом. Или она расслабилась и утратила осторожность, или ее кто-то сдал, но Арес напал на их след.

Вот тут, наверно, следовало поступить как Рея – подсунуть мужу камень, завернутый в пеленки, но маленькой Макарии шел десятый год, и ее было не так просто спрятать. Царица как минимум не могла постоянно таскаться с камнем такого размера.

Персефона постаралась укрыть дочь среди других смертных в надежде, что муж не отличит свое дитя от чужих. И толку? Арес не моргнув глазом проглотил восемь дочек микенского царя, а девятая, Макария, воткнула острый ножик ему в щеку и вырвалась.

Испуганная, она бросилась к матери, но Персефона, которая только вбежала в зал, не успела ничего сделать: Арес метнул диск, и острая бронза отсекла Макарии голову.

Потом он жрал ее по кускам, и Персефона мечтала только об одном – ну, кроме того, чтобы он сдох – потерять наконец сознание. Она потратила всю силу, чтобы отомстить этому уроду, но ее оказалось мало – Арес оказался сильнее, он овладел ею на залитом кровью полу, забрал в Подземное царство и запер на долгие десять лет.

Тогда царица и поклялась, что супруг еще пожалеет, что не сожрал ее вместе с дочерью. Поклялась – а толку? Война все равно сильнее.

Война всегда побеждает.

– Ну, еще чего, – тихо, но твердо сказал Аид, который непонятно как оказался рядом, и Персефона поняла, что произнесла что-то вслух. – Война всегда побеждает только женщин и детей. Гермес, после таких плясок тебе нужно помыться. Окунись в озеро, только быстро и осторожно, помни про забвение. Минта, не спускай с него глаз, но сама в воду не лезь. Чуть что не так – зови нас.

Гермес и Минта вскочили и мгновенно исчезли, будто только команды и ждали. Сестра еще успела бросить в ее сторону сочувственный взгляд, а Гермий даже не оглянулся.

Впрочем, царица на его месте бы побоялась оглядываться.

– Ну, чего ты, – тихо спросил Владыка, когда они остались одни. – Все вроде нормально, а потом на тебя как находит.

Пока Персефона думала о Макарии, царь успел развести костер, и пламя снова отражалось на его скулах.

Царица заставила себя преодолеть неловкость из-за очередной истерики и улыбнуться:

– Ну, он все же сожрал мою дочку. Думаю, все будет нормально, когда я отомщу.

«Когда Арес будет сидеть в Тартаре, разрубленный на куски».

Аид поднял с песка какой-то засохший прутик, прочертил линию. Потом – еще одну. Спросил, не глядя в глаза:

– И все же я не пойму – почему? Даже мой папа Крон не ел детей просто так. Гадкие мойры предсказали, что его свергнет сын. И Зевсу тоже предсказывали, он съел Метиду. Там, правда, постаралась Лисса-Безумие, мы ее потом к Гере отправили. Титанов в Тартаре пожалели.

Персефона пожала плечами – почему бы не рассказать?

– Перед тем, как ты убил мойр, и все оракулы замолчали, они все же ухитрились напрясть кое-что лишнее. Дельфийский оракул успел записать последнее пророчество мойр, последнее пророчество Эллады: если Война возьмет в жены Весну и возглавит Смерть, его свергнет Сын. Сотни лет его хранили в Дельфах, скрывая ото всех, пока на нашей свадьбе Аполлон не упился амброзии и не сболтнул Аресу.

– Вот как? – прошипел Аид. – Да если бы я знал, что Аполлон такое трепло, он был бы следующим после мойр.

– Ты знаешь, – продолжила Персефона, – я так обрадовалась, когда поняла, что ношу дочь. Про дочь ведь никто ничего не предсказывал, верно? Но этот гаденыш, этот ублюдок, этот навозный червяк… – ее голос сорвался, – решил, что лучше подстраховаться. Он сожрал мою дочку, мою Макарию просто на всякий случай! Ты понимаешь?! Просто на всякий случай!

Перед глазами все поплыло, и царица уткнулась лицом в ладони. Она снова начала плакать, как и всегда, когда вспоминала о дочке.

Тихий голос Владыки Аида донесся как будто из другого мира:

– Ну, мойры! Успели нагадить, твари! – он добавил несколько слов на варварском языке.

– Ты знаешь, – продолжила Персефона, все так же не отрывая рук от лица, – как минимум одно утешение у меня было. То, что ты их убил. Спасибо.

– Всегда пожалуйста, – сказал Аид, и вдруг придвинулся к ней, обнял, запустил пальцы в волосы и положил ее голову к себе на плечо. – Всегда пожалуйста.

На нем снова была куртка, она пахла кожей. Царица уткнулась носом ему в плечо, принимая утешение; когда он медленно и будто рассеянно провел рукой по ее спине, порывисто вздохнула, прижимаясь к нему, и пробормотала, что он стал слишком много себе позволять. И что у него определенно есть виды на Подземный мир.

– Тише, – сказал Владыка. – Мне нужно подумать. И насчет видов тоже. Хотя это так не делается.

– Делается, – возразила царица. – Как раз так и принято в Элладе.

Он снова собрал ее волосы в горсть, как тогда, и ей не хотелось отстраняться. Но Аид легонько коснулся губами ее виска, осторожно отодвинулся и вернулся к своим рисункам на песке.

– Ты знаешь, большинство эллинских традиций я нахожу идиотскими. И те, которые связаны с похищениями или с превращением в рыб, птиц или животных – в особенности.

Персефона не могла не улыбнуться:

– А как, по-твоему, нужно?..

Владыка пожал плечами:

– Ну, я должен тебе что-нибудь подарить.

Царице страшно захотелось спать, и о подарках как-то не думалось, поэтому она просто предложила подарить ей Ареса. Желательно по частям – ну, или что-нибудь другое, не менее воодушевляющее.

Потом поежилась от холода и выпросила у Аида его куртку.

Почему-то просить было легче, чем раньше. Наверно, из-за того, что она слишком устала.

Аид снял куртку, и Персефона завернулась в нее. Легла на траву, свернувшись клубочком, и задремала, вдыхая запах кожаной куртки и душистых трав. Временами просыпаясь, она то видела Минту с Гермесом, то слышала хихиканье Эмпусы из ямы, то наблюдала за Аидом, рисующим на песке, и любовалась его хищной улыбкой.

Она проснулась с рассветом. Где-то в вышине розоперстая Эос золотила облака перед колесницей Гелиоса. Тьма медленно растворялась, открывая бесконечный горизонт, от которого царица успела отвыкнуть.

Минта заливала водой потухший костер, Гермес наблюдал за ней с мрачной усмешкой на губах; Аид стирал с песка остатки своих чертежей.

– Выспалась? – улыбнулся он.

– Не уверена, что я вообще когда-нибудь высплюсь, – пожала плечами Персефона. – Кажется, мне нужно отдохнуть после… кхм…

– После разрушения собственного дворца и превращения Подземного мира в дикие джунгли, – хихикнула Минта, заключая царицу в объятия. – Я пошла. Пожелай мне удачи!

– Удачи! – кивнула Персефона. – Вот уж не знаю, что тебе поручил Аид, но, пожалуйста, рискуй собой только ради дела, а не чтобы затащить очередного несчастного себе на ложе.

Минта проворчала, что из несчастных у нее был только Гермес, а все остальные вполне счастливые, помахала всем ручкой и скрылась в кустах. Психопомп проводил ее взглядом, буркнул что-то про похотливые растения и, кивнув на прощание Аиду с Персефоной, ушел в противоположном направлении.

Персефона заглянула в яму с Эмпусой – та вернула свой настоящий облик и, глупо хихикая, плескалась в поднявшейся воде.

Обернувшись, царица поймала полную предвкушения улыбку Владыки. Тот явно тоже куда-то собирался.

– Не хочешь рассказать, куда ты их послал?

– Если вкратце, то Минта с Гермесом будут шпионить, а мы – заключать союзы. Конкретно ты… – он перешел на шепот.

– А если я не согласна? – уточнила царица, выслушав все его указания.

Некоторые из них показались довольно бредовыми, но в целом план ее устраивал – просто хотелось посмотреть на реакцию Владыки.

– Аргументируй, – предложил Аид, складывая руки на груди. – Но учти, аргументы «кто так делает» и «да это же бред» уже заняты Гермесом.

– Придурок, – скривилась царица. – И он еще с тобой спорит?.. Все, пусть больше не попадается мне на глаза.

– Представь себе, спорит. А как тебе «Владыка, ты рехнулся»?

– Ужас, – покачала головой Персефона. – А почему, собственно, такая бурная реакция?

Аид пожал плечами:

– Ему, как и тебе, не очень нравятся мои… методы. Впрочем, они еще со времен Титаномахии никому не нравились.

Царица мимолетно посочувствовала Зевсу, Посейдону, а заодно и всем остальным, и приготовилась к тому, что Аид начнет говорить что-то вроде «сама похитила, сама и расхлебывай». Но тому, очевидно, хотелось бежать и воплощать собственные планы, явно более коварные, чем те, которые он придумал для Персефоны.

Прощание вышло скомканным. Владыка не говорил о «нахрена Аресу такая жена» и ничего не обещал, за исключением пугающего своей неотвратимостью «им всем точно песец».

Про песцов, символизирующих неотвратимость возмездия, Персефона уже знала от Минты, поэтому уточнять не стала – просто попросила Аида не посрамить репутацию Подземного мира совсем уж нестандартным поведением.

Владыка усмехнулся в духе «еще чего», надел шлем и исчез.

Растворился в утреннем мареве, будто его и не было.

Невидимка.

Или нет?..

Персефона вспомнила гадкий характер царя и решила, что ему больше подойдет что-то вроде «Подкрадывающийся незаметно».

Часть 2. Глава 12. Аид

– Ананка!..

Шепот отражается от голых стен гинекея, возвращается к нему тихим эхом: Ананка, Ананка. С серпа в опущенной руке капает кровь.

Он подходит к огромному, в два человеческих роста, зеркалу, вглядывается в отражение. Человек в заляпанных кровью одеждах, три разрубленных на куски тела – все не то.

Ему нужна та, что стояла у него за плечом.

– Где ты, Ананка? Ты тоже должна лежать тут!

Аид легко стряхнул с себя наваждение и надел шлем. Металл приятно холодил кожу. Не вовремя, совсем не вовремя он вспомнил мойр. С чего это вдруг? Тысячу лет они его не волновали, а тут вдруг екнуло. Еще и вспомнил, как они на него смотрели, словно до конца не верили, что он способен им головы отрубить.

Что ж, он честно изложил мойрам суть проблемы. Он почти был готов простить им отца, лишь бы они пощадили Левку.

Но Антропос начала кивать на Лахесис, которая вытащила жребий Левки, Лахезис кивала на Клото, которая сплела такую короткую нить, ну а Клото тыкала заскорузлым пальцем в книги судьбы и тоже как бы была не при делах.

О мойры, персонификации Судьбы, безличные необходимости, неподвластные даже богам! Пришлось рубить головы всем троим.

Рубить головы – и, выхватив веретено из мертвых пальцев Пряхи, сплетать воедино два обрывка серебристой, как тополиная листва, нити. Чем он их связал? Своей любовью к Левке? Кажется, она ушла туда вся, и больше он не горел. Прекрасная нимфа поняла это лучше всех, поняла по первому взгляду. Какое-то время они еще пытались все исправить… но спустя пару десятилетий Аид обнаружил, что Левка держит его не за возлюбленного, а за подружку.

Любовь к Подземному миру потерялась где-то по пути от Амелета до жилища мойр. Он так и не узнал, кто из подземных пытался убить Левку; обида жгла горло как отравленное вино всю дорогу туда – но на обратном пути он уже ничего не чувствовал. Даже Гекате с Танатом высказывал не для того, чтобы выплеснуть боль, а так, из вредности. Чтобы впредь неповадно было.

Хотя какой там «впредь»! Аид больше не считал себя обязанным находиться в Подземном мире.

Швырнув головы мойр в Тартар и перемолвившись двумя словами с друзьями, он поднялся на поверхность. Даже шлем не забрал. Да что уж там, он и вспомнил о нем лишь спустя пару дней.

Зато совершенно неожиданно полюбил мир смертных – живой, яркий, стремительный.

Аид представлял себя смертным, жил как смертный, дрался как смертный, любил как смертный и даже умирал как смертный. В смысле замедлял свой пульс и позволял себя похоронить, а потом откапывался и шел пугать своим видом Левку. Как-то раз, правда, пришлось сбегать с погребального костра, но он учел этот опыт и начал заранее узнавать об обычаях и традициях тех народов, в которые они перевоплощались.

Он жил так тысячу лет, и все было прекрасно. Но стоило на два дня вернуться в Подземный мир, погладить Цербера, схватиться с Танатом и пройтись по дворцу, и он уже не мог бездумно вернуться в степь.

Не мог остаться в стороне.

Подземные нуждались в помощи, и он не собирался ждать, осознают они это или нет. Попросят ли прощения или продолжат обвинять его в недостойной Владыки привязанности к нимфе.

В общем, Аид собирался действовать – хотя голос разума, который он безуспешно пытался заглушить, упрямо шептал «да лучше б ты полез в Тартар».

Впрочем, в этом мире существовали вещи похуже Тартара. Например, легендарные огороды Деметры – гигантские зеленые плантации, традиционно воплощающие две ее страсти: к растениям и к лабиринтам.

Каждого сада традиционно хватало на два столетия: когда сажать уже было некуда, Деметра Плодоносная снималась с места, искала другой заброшенный уголок на краю света, а к старому саду наведывалась лишь время от времени. Лишь один раз она изменила своим привычкам и раскинула сад неподалеку от Вавилона – это было во время короткого, но бурного романа с шумерским богом Мардуком.

Но те времена давно минули, и сейчас сад Деметры располагался посреди пустыни.

Богиня плодородия не очень любила смертных, поэтому все, кто пытался рубить деревья в чудесном оазисе, превращались в верблюдов. Впрочем, гигантские лабиринты посреди пустыни настораживали бедуинов и караванщиков и они старались не соваться внутрь без особой нужды – чувствовали, что ничем хорошим это не кончится.

Аид тоже чувствовал, что не кончится, но не видел другого выхода. Если кто-то и мог помочь Персефоне с разрушительной силой весны, если кто-то и мог понять, что эта сила – измененная, искалеченная сила – сотворила с Подземным миром, то только тот, кто знал Персефону с самого детства.

Потому, что всего Аидового чутья хватало только на то, чтобы ощутить – что-то не ладно – но разобраться в деталях ему не удавалось.

…Деметра совершенно не изменилась – все та же невысокая пухлая фигурка, все те же собранные в простую прическу каштановые волосы, такой же коричневый, испачканный землей балахон, все то же настороженно-брезгливое выражение на лице. Все те же пугливые нимфочки в свите.

– Радуйся, сестра! – мрачно поприветствовал ее Аид, сходу настраиваясь на грядущую истерику.

– Чему тут радоваться, подземный паук явился, – красивое круглое лицо Деметры прекрасно передавало всю меру ее презрения. – Говори, зачем пришел, и не порти своим видом мой сад.

Аид вдруг понял, почему всю дорогу думал о мойрах – бесценная сестра вызывала у него желание если не отрезать ей голову, то хотя бы хорошенько стукнуть.

– Может, я хотел спросить о твоем здоровье, – начал он, медленно подбирая слова и каждую, буквально каждую секунду напоминая себе о том, что пришел не ругаться с Деметрой, а просить ее о помощи. – Но, если хочешь, я могу пропустить прелюдии.

Деметру явственно перекосило – наверно, подумала о прелюдиях не в том смысле.

– Мне нужна твоя помощь. На днях я видел Персефону, и мне показалось, что она не совсем в порядке.

Деметра ожидаемо не поверила в его благие намерения.

– Какое тебе дело до моей дочери?! – взвилась она, и любопытно прислушивающиеся к их разговору нимфы сочли за лучшее залечь за грядки.

Аид на мгновенье возвел глаза к Небу-Урану (посмотри, какую истеричную внучку ты породил!) и наградил Деметру тяжелым взглядом.

«Такое! Да ты вообще ее видела? Ты вообще в курсе, как ей живется с этим уродом, Аресом? А, может, тебя устраивает, когда у тебя внучек жрут?..»

Он стиснул зубы и начал рассказывать, как Арес довел Персефону до ручки, сожрав с особой жестокостью ее дочь. Как проглотил подругу, Гекату, и как эта новость оказалась для Персефоны последней каплей.

– … и я решил ей помочь…

– Помочь?! Ты хочешь помочь ей с Аресом?! – взвыла Деметра, заламывая руки. – Ты, мерзкая подземная мразь?!

Напуганные нимфы залегли в канаве и притворились травой. Из грядок полезли только что посаженные растения.

Аид медленно выдохнул обжигающий пустынный воздух.

Он знал, на что шел.

– Да, – отчеканил он. – Я, мерзкая подземная мразь, хочу помочь твоей дочери с Аресом.

– Иди и помоги Церберу! Или Харону! Моя нежная Кора…

Наверно, она хотела сказать, что «нежная Кора» справится и сама, но Аид не дослушал. Просто не смог. Клепсидра его терпения вдруг высохла, как пустыня.

– Да ты вообще в курсе, как он с ней обходится? – прошипел он, уже не выбирая выражений. – Да как ты вообще согласилась на их брак?! Отдала бы ее за Аполлона, или за Гермеса, да мало ли за кого. Позор захотела скрыть? Так сторожила бы лучше, сестрица…

– Какое! Тебе! Дело! До! Коры! – взвизгнула Деметра. – Ты мерзкое подземное чудовище, а она прекрасный нежный цветок!

«Нежный цветок».

Аид вспомнил, как этот цветочек едва не превратил его в древесную нимфу, и требовательно заглянул в возмущенно суженные глаза Деметры.

Она не успела прервать зрительный контакт – просто не знала, что он умеет читать по глазам.

Что же там было?.. прошлое? … будущее?

Юная Кора, беззаботно гуляющая на лугу. Разверзнувшаяся земля, квадрига черных коней и мрачный подземный царь с вожжами в руках.

А дальше – бесконечная ночь и омерзительный смех чудовища, берущего ее против воли. Отчаянье, боль и позор. Холодные стены ее подземной темницы – ни лучика света, ни капли воды, ни травинки. Тяжелая золотая корона на голове и горькая обреченность в глазах. Отравленная безысходностью вечность под руку с подземным чудовищем.

Не с Аресом, а с Аидом.

В глазах Деметры он был и остался монстром.

– А, может, ты радовалась, что это не я? – крикнул Аид не Деметре, а черной, черной пропасти в ее душе. Пропасти, забытой плодородной землей и засаженной цветами. – Он взял ее силой, а ты подумала – хорошо, что не Аид? А когда он ее бил? Изменял? А когда он услышал пророчество и проглотил ее дочку? Это я мразь, я подземный паук, я чудовище, твою Кору нельзя отдавать мне, а Арес? Пусть забирает? Пусть будет Арес, Аполлон, Посейдон, Зевс, Пан, Гермес, Приам, да кто угодно, только не я?!

– Не кричи на меня! – завопила Деметра, уперев руки в бока. – Не кричи на меня! НЕ СМЕЙ НА МЕНЯ КРИЧАТЬ!

В ее глазах блестели слезы, и было очень просто пожалеть ее – мать, отдавшую дочь в жены Аресу, чтобы спасти ее от Аида.

От Аида, которого она выдумала.

Бывший подземный царь вдруг остыл.

– Да, я мерзкий подземный паук, а ты видела свою дочь? – спокойно уточнил он. – Ты видела, кем она стала? Она справляется с мертвечиной получше, чем с живыми. Она управляет тленом.

– Она богиня весны!

– Она была богиней весны, – повторил он. – Сейчас она царица Подземного мира! Она выращивает мертвые цветы и насылает на всех подряд дохлых муравьев!

– А тебе-то какая разница?! Какое тебе дело до моей дочери?!

В общем, разговор снова пошел по кругу. Аид сжал зубы, усилием воли вновь обретая спокойствие, и констатировал отсутствие взаимопонимания между ним и сестрой. Определенно, ему не следовало отвечать на ее вопли. Следовало быть мудрее.

Следовало молчать.

Вот Зевс, он прекрасно управлялся с Деметрой, и даже Посейдон кое-как находил с ней общий язык. А он, Аид, не может донести до нее самые простые вещи. Даже те, которые, как он думал, она должна понимать и сама. Как мать.

– Ты что, не видишь, что ей нужна помощь?! Ей нужно тепло! Забота! Любовь! И чтобы кто-нибудь посмотрел, что творится с ее божественной силой. Подземному миру меньше всего нужна весна из мертвых цветов!

Деметра на мгновение перестала орать по поводу внезапного интереса Аида к ее дочке и взвыла:

– Все ясно! Тебя волнует не Кора, а твой драгоценный Подземный мир! Ты всегда был…

Следующие три минуты Аид терпеливо выслушивал, каким он был психопатом и эгоцентристом. Клепсидра его терпения, снова наполнившаяся водой, теряла эту влагу с ужасающей скоростью.

– …а Кора должна страдать, потому, что ты печешься только о своем троне!..

– У меня его уже нет, – дипломатично напомнил экс-Владыка, вновь судорожно стискивая пальцы, чтобы не стукнуть чем-нибудь истеричную сестру.

– ….я не могу допустить, чтобы моя дочь стала жертвой твоего властолюбия!..

Напоминать, что вообще-то он пришел сюда как раз просить помощи для Персефоны, было, кажется, совершенно бесполезно.

– В Тартар, – тихо сказал он.

– Ты еще смеешь мне угрожать?!

– Я не угрожаю тебе. Просто не люблю, когда на меня орут, – сказал он сквозь зубы.

– Я – ору?! Да я не ору!!..

Клепсидра дрогнула и разбилась, выпуская на волю что-то темное, страшное, сумрачное.

Которое называлось «да сколько это можно терпеть».

В руке Аида таинственным образом оказалась рукоять двузубца, который он не видел уже тысячу лет.

Который, кажется, он оставил в Подземном мире вместе с царством, властью и прошлой жизнью.

С чего бы двузубец вдруг оказался тут? Почему сам прыгнул в пальцы, стоило только вспомнить?

Аид не хотел об этом думать.

Нет-нет, не сейчас.

«В Тартар», – решил он, поглаживая вилы. – «К титанам».

Он так и не понял, сказал ли это вслух, или Деметра ухитрилась прочитать по лицу.

– Да как ты смеешь?! – завизжала она, но Аид ее больше не слушал.

Он ударил двузубцем под ноги, и земная твердь вдруг провалилась, обнажая бездонную пропасть.

В Тартар так в Тартар.