Текст книги "Спасти Персефону (СИ)"

Автор книги: Мария Самтенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Глава 3. Персефона

Страж Врат Цербер был порождением Тифона и Ехидны. Внешностью он пошел в мамочку (шерсть, змеи, три головы), а характером в папочку. Конечно, Персефона не была знакома с Тифоном, который последние три тысячи лет находится в Тартаре, однако характер Ехидны был всем известен, и Цербер уж точно его не унаследовал. Страж Подземного мира отличался воистину философским спокойствием – хотя на охранных качествах это не сказывалось.

Поэтому все закончилось за минуту. Потенциальный Аид легко выпрыгнул из колесницы, подошел к Церберу, и тот тут же недоуменно заскулил, тычась мордами в кожаную куртку. Персефона усмехнулась – ей эта куртка тоже не нравилась.

Аид – теперь она была точно уверена, что это он! – потрепал Цербера по холке и перевел взгляд на царицу:

– А что ты говорила про комплект?..

В темных глазах бывшего царя читался вопрос, и Персефона внезапно очень отчетливо поняла: он не знает.

– Ты, наверно, совсем не интересуешься делами Олимпа, – медленно начала она, – в общем… хм… мне кажется, это не самое лучшее место для долгой беседы. Поедем ко мне во дворец.

– Ты же только что не хотела показывать меня Аресу.

– Его там нет. Мой дорогой супруг на Олимпе, с Афродитой, – презрительно сказала царица.

Она ожидала вопросов, но их почему-то не последовало. Зато оказалось, что Аиду не терпится увидеть свой бывший дворец – экс-Владыка хотел узнать, как его перестроили за тысячу лет.

Персефона тихо хмыкнула. По правде говоря, это было все то же здание, очертаниями и цветом напоминающее пылающий факел – темное гранитное основание и многочисленные изящно изогнутые башенки всех оттенков красного. Только витражные окна из алого стекла пятьсот лет назад заложили черным гранитом, и Аид заявил, что дворец приобрел некоторое сходство с жучком божьей коровкой.

Да, еще Аресу почему-то взбрело в голову передвинуть дворец, извечно стоящий на берегах Леты, на сотню тысяч шагов ниже по течению, к месту слияния с пылающим Флегетоном, так что он был постоянно окружен клубами пара.

– У племянника совершенно нет художественного вкуса, – заключил Аид, и Персефона закатила глаза.

Царица оставила колесницу в конюшне и поручила лошадей заботам теней. Начальником над тенями-конюхами был знаменитый Беллерофонт, которому надоело блаженно прохлаждаться в Элизиуме. Бывшего Владыку он не узнал – варварская одежда, перемазанная слюнями восторженного Цербера, оттягивала все внимание на себя. Хотя Персефона в принципе не была уверена, что он застал царствование Аида.

– Мне кажется, – жизнерадостно сообщил экс-Владыка, когда они покинули конюшню, – к нам летит проблема.

Сквозь туман медленно проступали очертания приближающейся крылатой фигуры.

– Да, этот Танат Железнокрылый, – подтвердила царица. – Не волнуйся, он не станет доносить о тебе Аресу.

На самом деле, Танат действительно мог стать проблемой, но Персефона знала, что делать, чтобы отбить у него желание совать нос в ее дела. Хотя способ был не из приятных.

– Широкий он стал какой-то, – поделился своими наблюдениями Аид, – Неужели женился?

Персефона едва заметно покачала головой – Танат уже заходил на посадку и мог услышать – но бывший царь и сам уже видел причину несоразмерной толщины Жнеца. Танат всегда был худым, и он и прибавил в весе за тысячу лет, то совсем незначительно. Объем придавала цельнокованная металлическая кираса, которую он носил по приказу Ареса.

– Похоже, любовь к железу перешла в новую стадию, – пробормотал Аид.

– Кого это ты притащила, царица? – прохрипел Танат, с металлическим лязгом ударяясь об землю. – Это что, твой новый…

– Мой новый любовник, – мрачно кивнула Персефона. – Смилуйся, Жнец, не губи его молодую жизнь! Посмотри на эти широкие плечи, посмотри на мощные бедра, посмотри на нежные щеки, на губы не целованные…

Глаза Аида становились все шире и шире, и, наконец, он не выдержал:

– А можно как-нибудь без подробностей?!

– Откуда ты взяла этот текст? – параллельно с ним возмутился Танат. – И я ни за что не поверю, что этот варвар – твой любовник.

В глазах Персефоны засверкали молнии:

– Как?! Ты смеешь не верить своей царице?! Клянусь Афродитой, я действительно делю с ним ложе, стоит моему супругу отлучиться хотя бы на час! – воскликнула она, драматически воздев руки. – А эту пламенную речь, если тебе интересно, произнес Неистовый Арес, когда я застала его с молодым мальчиком в прошлый раз. Между прочим, зря не дослушали, там было много красивого. По-видимому, я испытываю к моему дражайшему супругу больше почтения, чем вы оба ко мне.

– Ты заговариваешь мне зубы, – нахмурился Танат. – Кто этот воин? Может, мне скрестить с ним клинки?

Неуловимое движение, и в его руках оказались два меча. Они были чуть длиннее и легче, чем клинок, который Железнокрылый использовал для того, чтобы срезать пряди волос у умерших, и который сейчас висел в ножнах у него за спиной. Тот клинок, говорят, был продолжением самого Таната и не знал промаха, но использовать его в бою Убийца считал неспортивным.

– А что, я согласен, – одобрил Аид. – Посмотрим, чего ты достиг за тысячу лет.

Молниеносным движением он извлек из-за голенища сапога кинжал, парировал выпад противника, отбил второй меч сверкнувшей серебристой молнией саблей (Персефона могла поклясться, что оставила эту саблю на поверхности!) и закружился вокруг Таната.

Из-за доспехов тот немного утратил прыть – Арес ввел это новшество недавно, и для Таната еще не вошло в привычку таскать на себе груду железа. При этом удары он тоже старался не пропускать, принимал на мечи, выбивая ворох искр. И правильно делал – когда сабля бывшего Подземного царя скользнула по его боку, выяснилось, что зачарованные доспехи не выдерживают никакой критики. Хотя о другой бок Таната Аид едва не сломал свой кинжал.

Десять, пятнадцать минут воины кружили друг напротив друга – никто не мог одержать верх. Кираса Таната уже напоминала изысканное кружево, а кожаная куртка Аида тоже была прорезана в нескольких местах; из порезов сочилась кровь: у Таната прозрачная, как вода, а у экс-царя красная, как у смертного.

Персефона не выдержала первой:

– Танат, ты его совсем не узнаешь?

– У Жнеца плохая память на лица, – весело откликнулся Аид, отражая очередной удар. – А техника боя у меня изменилась. Вообще-то, прошла уже тысяча лет, меня даже Цербер мог не узнать.

Танат всплеснул крыльями, отлетая на пару шагов, и убрал мечи в ножны.

– Владыка, – уверенно сказал он. – Я думал, мне показалось. Ты решил вернуться?

– Я еще ничего не решил, – отозвался Аид, возвращая саблю с кинжалом в ножны. – У меня полно дел в мире смертных. Это твоя царица приволокла меня сюда.

Персефона закатила глаза:

– Пойдемте, – нетерпеливо сказала она. – Сейчас я позову Асклепия, а то зальете все кровью.

Бывший Владыка с усмешкой шагнул к Танату, раздраженно стаскивающему обрезки доспехов, и крепко обнял.

Глядя на то, как мрачного и сурового Жнеца дружески обнимают, и он даже не вырывается, Персефона с досадой подумала, что теперь он точно сунет свой нос в ее дела. Она не знала, хорошо это или нет, но большое количество посвященных все же нервировало.

– Я знаю, что многое изменилось, но кирасу зачем носить? – спросил Аид.

– Так хочет Неистовый, – мрачно уведомил Танат. – Я его вестник и водитель душ, и ему не нравится, что в меня постоянно стреляют.

Аид взглянул на него с неодобрением:

– А чем тогда занимается Гермий?

– Причем здесь Гермес? – не поняла Персефона. – Он же олимпиец.

– Когда я был царем, – рассеянно пояснил экс-Владыка (кажется, рассеянность была вызвана тем, что он пытался свыкнуться с мыслью, что Железнокрылый выполняет приказы Ареса), – Жнец только срезал пряди, а вестником и душеводителем работал Гермес. И даже тогда у него оставалось достаточно свободного времени, чтобы отравлять жизнь всем вокруг. Могу представить, как он теперь разошелся.

Персефона подтвердила зловредность Гермеса во всех трех мирах и неохотно сказала, что доведенный до белого каления Арес вообще запретил ему появляться в Подземном царстве.

Аид идею не оценил:

– Если бы я захотел избавиться от Гермеса, то запретил бы ему появляться где-нибудь в другом месте. Например, на Олимпе. Ему сразу же станет там словно медом намазано. О, кстати! Так что ты там сделала с любовником Ареса?

– Превратила в дерево, как и всегда, – пожала плечами царица.

Из многочисленных любовников и любовниц Ареса всегда получались отличные деревья. Ему это, конечно, не нравилось, и он даже пробовал воспитывать супругу по методу Зевса, но бесполезно. Персефона продолжала выслеживать и убивать всех, кто разделил с Аресом ложе, несмотря на то, что каждый раз Неистовый или избивал ее до потери сознания, или угрожал сбросить в Тартар.

За тысячу лет брака Персефона не любила Неистового ни единой секунды. Но одно дело любить, а другое – терпеть измены! Царица считала, что это страшное унижение.

У Персефоны еще не было возможности добраться до Ареса, так что за ее унижение расплачивались его любовницы и любовники. В основном это были смертные, нимфы или герои – из богов Ареса возлюбила одна Афродита. Персефона иногда позволяла себе мечтать, что превратит в дерево и ее.

Персефона провела Аида во дворец, завела его в ближайшую купальню (Танат исчез по пути – неумолимый долг звал его резать пряди смертных) и позвала Асклепия, пояснив, что экс-Владыку уж слишком демаскирует его красная кровь.

Ей очень хотелось бы знать, как он вообще ухитрился сотворить подобное со своим божественным ихором?

– Да, как?! – изумился прибывший Асклепий.

Аид фыркнул и вместо ответа принялся стаскивать куртку. Персефона решила его не рассматривать – ей хватало Ареса, даже слишком – и пошла звать теней, которые во множестве прислуживали во дворце.

Потом она отвела Аида на небольшой балкончик и предложила еды.

– Ты выпьешь нектара, вина или, может, воды? – неохотно спросила она.

Бывший Владыка задумчиво посмотрел на поднос с виноградом и сказал:

– Не беспокойся, я сотворю себе кумыс. И было бы хорошо, чтобы ты сразу сказала, что тебе от меня нужно. Ну, чтобы я мог сразу объяснить, почему я не собираюсь этого делать.

Персефона нервно побарабанила пальцами по ближайшей мраморной колонне. Аид, конечно, имел право знать, во что она собирается его впутать. Она должна была рассказать правду о пророчестве, Аресе и, конечно, о дочке, но мысли путались.

Бывший Владыка провел рукой над чашей, и там появилась густая белая жидкость. Он колдовал так легко, как будто брал уроки у Трехтелой Гекаты – причем божественной силы Персефона не чувствовала.

– Знаешь, я искала тебя почти сто лет, – немного невпопад начала Персефона. – И я совсем не думала, что ты окажешься… таким. И я прошу тебя просто ответить на мои вопросы. Больше ничего.

– Мне сложно представить себе вопрос с ценой в сотню лет поисков, – задумчиво сказал Аид, отпив немного кумыса. – Так что же тебя так волнует?..

Под взглядом его темных глаз царице снова стало не по себе.

Но она не желала демонстрировать слабость:

– Все, – сказала она, пожалуй, чуть холоднее, чем следовало. – И, в особенности, почему ты убил мойр.

Глава 4. Аид

Аид неторопливо отхлебнул немного кумыса и подержал по рту, прежде чем проглотить.

Персефона лгала.

Он был уверен, что мойры – это только предлог. На самом деле Персефону интересует кое-что другое. То, что волновало и Зевса, и Посейдона, и Ареса, и вообще всех, кто искал его все это тысячелетие, ну и пару тысяч лет до того.

И без чего, как считал Аид, все эти личности прекрасно обойдутся.

– Мне очень приятно беседовать с тобой, царица, – начал он мягко. – Но все же не будем тратить твое бесценное время. Я могу три часа говорить про мойр, только не обольщайся – из моей болтовни ты никогда не узнаешь, куда я спрятал серп Крона. Я клялся водами Стикса, что не скажу об этом ни одной душе – ни живой, ни мертвой.

Персефона растянула бледные губы в подобии на улыбку.

Бывший Владыка Подземного мира никогда не считал себя экспертом по части улыбок, но тут любой смертный бы понял, что что-то не так: судорожное движение губ не затронуло глаза. Они остались непроницаемыми и холодными.

Аид подумал, что глаза Персефоны похожи на листья лавра, прихваченные морозом. Они никак не хотят поверить в неожиданно суровую для теплых краев зиму и упрямо цепляются за ветки, но результат уже предрешен.

Впрочем, в следующую секунду экс-царь встряхнул головой, отгоняя непонятные древесные ассоциации, и встретил ее прямой напряженный взгляд.

– А с чего ты решил, что мне нужен серп Крона? – прищурилась царица.

– Да потому, что вы достали о нем спрашивать! Ты, Арес, Посейдон, Зевс! Афина, Гера, Афродита – хотя, казалось бы, ей-то зачем?! А из подземных вообще каждый второй! Ну, эти только пока я правил. И ладно бы меня понимали с первого раза! Да в первые двести лет своего царствования я всерьез обдумывал повесить табличку со словом «Нет» и тыкать в нее каждый раз, когда меня спросят про серп! – он помолчал и добавил, – а потом во вторую, с текстом: «Сбросьте этого идиота в лаву».

– То есть ты не расскажешь, – с усмешкой уточнила Персефона. – Я знаю, что значит поклясться Стиксом, но, наверно, ты можешь и сам сходить за серпом?..

– Я не собираюсь этого делать, – отчеканил Аид.

– Подумай, – тихо сказала царица, вонзая длинные ногти в деревянный стол, и воздух вдруг наполнил острый запах свежей листвы. Столик ощетинился деревянными прутьями, стены зашевелились, выпуская ветки с острыми шипами, по мраморным колоннам, поддерживающим карниз над балкончиком, заскользили толстые, с бедро взрослого мужчины, лианы.

Аид встал. Под ногами шевелились камни, их толкали крохотные ростки. Пока еще крохотные – похоже, их повелительнице не хотелось скакать с камня на камень подобно козе, когда они рванутся вперед, пронзая живую плоть. Лианы оплели мраморные колонны плотным ковром и продолжали ползти вперед. Кое-где они выбрасывали огромные, истекающие липким нектаром цветы.

Персефона улыбалась, и в этой улыбке не было ни грамма тепла:

– Хочешь узнать, что такое зеленый ад? Или, может, ты согласишься подумать над моей просьбой?

– Нет.

В этом коротком слове, пожалуй, впервые за тысячу лет зазвучало эхо бездны Тартара, отзвуки смеха героев в Элизиуме, стоны теней на асфоделевых полях и истошные вопли грешников. И весь Подземный мир словно ожил, осветился изнутри, обретая новые краски, потянулся к Аиду миллионами незримых щупалец, разрывая зеленые петли, ломая деревья, обращая липкий нектар в древесную пыль.

Сила тени схлестнулась с силой природы.

Персефона отступила на шаг, но не ослабила натиск. Напротив – по мановению ее руки шевелящиеся на полу камни разлетелись в стороны, обратившись хищными птицами, и то, что Аид поначалу принял за бамбуковые заросли, оказалось гигантским термитником. Он вскинул голову, обращая термитов в прах и убивая на лету клекочущих птиц, и нашел взглядом глаза Персефоны.

В ее зрачках плескался обещанный зеленый ад, черты лица заострились, губы были закушены от напряжения.

– Я тоже могу использовать силу смерти, – хрипло сказала она, и на бушующих лианах появились шипы, но не зеленые, а черные, мертвые.

Попадавшие на землю птицы снова взметнулись в воздух – перья темнели, срастались между собой, и орлы превращались в мертвых летучих мышей. Под ногами зашевелились убитые термиты, соединяясь во что-то хищное, жуткое.

Но что могут термиты против бездны Тартара в глазах царя?..

Персефона дернулась, как от пощечины, отшатнулась назад. Запрокинула голову, пытаясь остановить бегущую из носа серебристую кровь, и устало опустилась на пол – гигантский термитник превратился в обычные каменные плиты.

Аид наклонился к ней – в его глазах медленно остывала бурлящая тьма – и ткнул пальцем в лианы, все еще обвивающие мраморные колонны:

– Убери. Свою. Траву.

Персефона возмущенно фыркнула, забрызгав кровью хитон:

– Да что бы ты понимал?! Вот это – трава! – она устало пнула стену, и из трещинки выросла марихуана. – А это – лианы!

Аид захохотал и сел на пол рядом с ней.

– Обязательно было так делать? – осведомилась Персефона, щелчком пальцев обращая заросли в пепел. – Я знаю тебя меньше дня, и за это время ты не упустил ни одну возможность подраться.

– Да их было-то всего две, – рассмеялся бывший царь, наколдовал чашу с кумысом и протянул Персефоне. – Почему бы не подраться с хорошим противником? У тебя интересная техника: муравьи, конопля, дохлятина…

Царица осторожно отпила кумыс и, материализовав отрез шелковой ткани, вытерла нос:

– Не представляю, как ты пьешь эту гадость, – сказала она, делая второй глоток, наверно, чтобы лучше распробовать «гадость». – Насчет серпа Крона я поняла. Но ты же можешь рассказать насчет мойр? Мне все еще интересно, почему ты их убил.

– Ну, если это немного компенсирует тебе моральные убытки от столетних поисков, – Аид попросил ее материализовать гроздь винограда и начал рассказывать. – Все началось с Левки…

Он лгал. Не с Левки все начиналось, а с Крона. С его безумно широкого рта, с его блестящей от жира бороды, с темно-красного покрывала его желудка, охватывающего маленького Кронида давящей массой.

С пророчества.

Однажды Повелителю Времени Крону предсказали, что его свергнет сын. И он почему-то решил, что лучшим решением проблемы будет проглотить всех своих детей.

Но в той истории, которую Аид планировал рассказывать Персефоне, все началось с Левки.

Левка.

Серебристые глаза, серебристые волосы и серебристый колокольчик ее смеха. Кожа нежная, словно молодой лист, и тоже отдает шелковистым серебром. Хочется прикоснуться, но ты – Кронид, лавагет, Владыка – не решаешься. Все ждешь, что серебро обожжет пальцы холодом, все глядишь на щебечущую о каком-то порванном ожерелье нимфу.

«Кто ты? Я подарю тебе тысячу ожерелий, хочешь?»

Она выпрямляется и пятится назад: почтительно, но поспешно.

«Левка, о великий Зевс!»

Она вновь отступает, когда ты начинаешь смеяться:

«А с чего ты взяла, что я Зевс? Он что, тоже ходит и обещает всем подряд ожерелья?»

Смех нимфы отзывается колокольчиком, когда ты объясняешь, что ты – жуткий подземный Владыка, и являешься только чтобы карать. Принципиально, да. В мегарон идешь – карать, в покои идешь – карать, в купальню, ну и мало еще куда принципиально ходишь только чтобы карать. А ожерелья – так, временное помутнение. Скоро пройдет. И вот, пока не прошло, хотелось бы знать, что прелестная нимфа забыла у истоков Коцита. И не может ли скромный подземный царь ей чем-то помочь?..

Левке не нужна помощь, она здесь живет, и еще она, видимо, успела настроиться на появление Зевса. И ты, уже прощаясь, вдруг понимаешь, что заблудился пальцами в серебристых волосах.

И что ее серебро – не холодный металл украшений, а шелковистая листва растущих у Коцита тополей.

– Сначала я захотел сделать ее своей Владычицей, – тихо сказал Аид, усилием воли сбрасывая с ресниц мороку серебристых листьев. – Но потом понял, что она не сможет это принять.

– Что «это»? – нетерпеливо спросила царица.

– То, что делает нас Владыками. Ну, или то, что не дает нам рехнуться, когда приходится управлять всем этим. Выбирай, что нравится, – предложил он. – У Левки этого не было. Да оно и не так уж встречается, тем более у нимф. И я любил ее такой, какой она была. Пока не появилась ты.

Персефона холодно сощурилась:

– Если у тебя есть ко мне какие-то претензии, мы можем продолжить начатое!

– Да что ж у меня сегодня с тобой так не складывается! – экс-Владыка отщипнул виноград. – Я не хотел тебя обидеть, серьезно. Просто когда ты появилась на свет, эти три престарелые мойры напророчествовали, что ты станешь Владычицей Подземного мира. Не Левка, а ты. Стыдно сказать, но сначала я впал в депрессию. Ты еще лежала в колыбельке, а я уже оплакивал свою любимую нимфу, потому, что знал – пророчество неотвратимо, и ножницы гадких мойр уже подбираются к нити Левки, чтобы расчистить место для Коры.

– Ты мог бы попытаться убить меня, – холодно сказала Персефона, разглядывая опустевшую чашу.

Похоже, ее совершенно не впечатлила романтическая история любви Аида и нежной нимфы.

В темных глазах бывшего царя вспыхнули искорки насмешки:

– Я что, похож на маньяка, который убивает младенцев? Тяжелая наследственность, да? Раз Крон мой папа, значит, я тоже должен кушать детей?

Персефона нервно кашлянула, явно смутившись:

– Можно же просто убить, зачем сразу есть, – выдала она.

Аид фыркнул в чашу с кумысом:

– Ну, хорошо, давай, на минутку, допустим, что я в состоянии убить ребенка. А смысл? Как будто я не знаю, как это работает. Ты бы однозначно спаслась. Дети пророчества всегда выживают, вырастают и свергают отцов, берут в жены матерей, низвергают державы и все такое. Даже если бы я ухитрился тебя убить, Деметра могла родить еще одну дочь, опять назвать ее Корой, вырастить на каком-нибудь уединенном острове, ну, а дальше все, как положено.

– Мне кажется, это попахивает паранойей, – не прониклась царица.

– Нисколько! Я знаю всю эту кухню. Не веришь – поговори с тенями в Элизиуме или на Полях Мук, там каждый третий так нарывался. Такое уж извращенное чувство юмора было у этих старух.

– Погоди, мне кажется, кто-то идет. – Персефона вытащила что-то из-под стола и сунула это «что-то» Аиду. – Вот, надень.

Экс-Владыка бережно коснулся темного металла:

– Мой хтоний? Он что, у тебя? – он опустил легкий шлем на голову, наслаждаясь давно забытым ощущением прохлады. – Не думал, что Арес доверит тебе столь ценную вещь.

– Доверит? – фыркнула Владычица. – Вообще-то, именно я нашла твой шлем, и Ареса это не касается.

Аид понимающе усмехнулся, но тут же вспомнил, что царица не сможет увидеть его улыбку.

Хтоний, творение титанов, превосходно защищал от чужих глаз – и даже от проникающего насквозь взора тех созданий, у которых глаз никогда и не было. Если о чем бывший царь и жалел во время добровольного изгнания, так это о том, что не забрал шлем с собой.

– Царица! Царица! – между колонн показалось широкое лицо Миноса в обрамлении кружащейся свиты из теней. – У нас проблемы.

– Проблемы, – с холодной улыбкой уточнила Персефона, – будут у того, кто вообразил, что может отвлекать меня от дел, когда ему вздумается. А конкретно, у этого бестолкового Эака. Каким образом он уговорил тебя явиться ко мне?

Судья буркнул, что проиграл в кости, но подробно рассказывать не стал. Вместо этого он изобразил что-то вроде «Минос почти пал Персефоне в ноги, но вспомнил, что та не любит, когда перед ней унижаются»:

– Царица, сюда мчится Арес, кто-то сказал ему, что ты развлекаешься с любовником.

– И давно мчится? – уточнила Владычица деловым тоном. В сторону Аида она даже не смотрела.

– Давно. В смысле, уже вот-вот.

Персефона вздохнула:

– Ну ладно, пойдем.

Решительно запахнув пеплос, она широкими шагами направилась в тронный зал; Аид пошел следом.

Когда Персефона обернулась – совсем как бы между прочим – он коснулся ее запястья, обозначая свое присутствие.

Руки у Персефоны были совсем холодными.

– Ну, кто там у нас сдает меня Аресу? – грустно спросила царица. – Неужели это моя любимая служанка Минта?

Минос сдержанно улыбнулся:

– А кто же еще может безнаказанно бродить по вашей спальне и пользоваться зеркалом Гекаты?

– Нет, это вообще нормально? – проворчала царица. – Она правда думает, что если спишь с Аресом, можно безнаказанно шарить в моих вещах? Кажется, Минта хочет стать деревом.

– Мне кажется, она хочет стать Владычицей.

– Или я что-то не понимаю, или самый простой путь в царицы – это стучать и давать всем подряд, – фыркнула Персефона уже перед входом в тронный зал. – Насколько было бы проще, если бы это было предназначено ей, а не мне.

Аид припомнил, каким гадким чувством юмора обладали покойные мойры, и решил, что если бы Персефоне предназначили что-то другое, она бы тоже не порадовалась.

Владычица прижала палец к губам и прошествовала к трону.

Невидимый Аид задержался на пороге, осматривая длинное и мрачное помещение. Окон в тронном зале не было и при нем, проблема всегда решалась десятком зачарованных канделябров, беспорядочно свисающих с высокого потолка.

Собственно, канделябры и были единственным, что осталось без изменений со времен Аид. Хотя в его времена они назывались как-то по-другому.

Потолок дворца зачем-то был выкрашен коричневой краской и завешаны безвкусными красно-коричневыми гобеленами, на полу многострадального тронного зала валялся длинный ковер цвета запекшейся крови.

Проследив взглядом по этому ковру, экс-царь уткнулся взглядом в два трона – черный и красно-золотой.

На черном троне гордо сидела Персефона, а красно-золотой пока пустовал.

Конфигурация второго трона показалась Аиду знакомой, и он подошел поближе. Ему не пришлось долго рыться в памяти, чтобы опознать в этом ужасе свой собственный бывший трон. Когда-то он тоже был черным, а теперь его зачем-то покрыли позолотой и утыкали крупными рубинами. Со всем остальным грязно-коричневым безобразием эта вырвиглазная роскошь не сочеталась.

Общее впечатление от тронного зала получилось довольно гнетущим.

Аиду не пришлось долго думать, что же конкретно его гнетет.

«Неужели за тысячу лет в Элладе не умер ни один приличный архитектор?!» – подумал он. – «Зевс что, из вредности наделяет их бессмертием?»