Текст книги "Обручев"

Автор книги: Мария Поступальская

Соавторы: Сарра Ардашникова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Еще один грозный бич приисков – водка. Продажа спиртного запрещена, но человек, работающий в вечном холоде и сырости, готов заплатить сколько угодно, чтобы хлебнуть «горячительного». Этим пользуются поставщики контрабандного спирта и богатеют, вконец разоряя рабочих.

Вся эта неприглядная жизнь, весь ее ужас и горе раскрывались перед Обручевым, когда он объезжал прииски.

Долина реки Накатами, ее притоки Догалдын и Аканак-Накатами... Поездка верхом на Еленинский прииск... Долина Тахтыги и Мары... Везде он осматривал разрезы, спускался в шахты, изучал торфы и пески, собирал образцы коренных пород... В разрезах при дневном свете это было не трудно. Вскрытые слои ясно видны, как начинка в куске многослойного пирога. Не то под землей, где стены закрыты крепью и едва мигают тусклые коптилки.

К северу от верховьев Накатами высились гольцы, цепью вставая над рекой. Он решил непременно добраться до них и поднялся по долине горного ключа на вершину одного из гольцов. Отсюда были видны бесконечные горные гряды, поросшие тайгой. Это темно-зеленое волнистое море было прорезано кое– где обнаженными пиками. Далеко на юг тянулись островерхие горы с белеющими пятнами снега – Делюн-Уранский хребет.

Гольцы никак не назывались. Местное население так и звало их – «гольцы». На картах они тоже не имели названий. А между тем Петр Алексеевич Кропоткин побывал в этих местах в 1863 году и сделал их описание. Обручев назвал водораздельный хребет, состоящий из гольцов, «хребтом Кропоткина».

На Прокопьевском прииске в долине Бодайбо приисковое управление собиралось отводить в сторону один из участков реки, протекающей по ущелью. Многие думали, что под дном этого ущелья залегает богатая россыпь. Работы уже начались, Обручев видел, что труд предстоит большой и стоить будет дорого. Есть ли смысл затевать его? Он тщательно исследовал местность и решил, что ущелье это эпигенетическое, то есть более молодое по времени образования, чем окружающие участки, и богатой россыпи там быть не может. Он посоветовал прекратить работы и вести разрез в другом направлении. Там непременно должна быть глубокая россыпь. Его послушались.

Чуть ли не впервые в истории русской золотой промышленности, стихийной и работавшей «на глазок», геология дала практический совет и, как показали дальнейшие события, была права.

В этой экспедиции Обручев встретился с еще незнакомым ему явлением – вечной мерзлотой – никогда не оттаивающим слоем земли, лежащим под верхней почвой. Мерзлота усложняла работу прииска. Вскрывая торфы, приходилось оттаивать кострами почву, иначе она не поддавалась лопате и лому. В шахте тоже необходимы костры – «пожоги» или взрывы с помощью динамита. Правда, все это дешевле, чем система водоотлива. Шахты, пробитые в мерзлоте, прочны, не угрожают обвалами, вода в них не просачивается, отливать ее не нужно. Конечно, там холодно, но за работой люди согреваются, они не мокнут, носят теплые валенки, не рискуя их промочить.

Но на Ленских приисках мерзлота чередуется с таликами – оттаявшими слоями земли. Эти места очень плохи для подземной добычи. В талых слоях вода порой настолько пропитывает почву, что она начинает «плыть», а плывуны очень затрудняют работу, шахта деформируется, появляется вода, и водоотлив порой не помогает.

Обручев записывал свои первые наблюдения над мерзлотой и думал, что такое природное явление необходимо изучить серьезно. Удастся ли это ему когда-нибудь?

Владимиру Афанасьевичу пришлось побывать и в дальней тайге. Так назывались места за водоразделом между правыми притоками Витима и Олекмой. Он считал, что Ленские прииски из-за хищнической поверхностной разработки не имеют большого будущего, а здесь нашел уже заброшенные разрезы и шахты. Золото извлечено, работы кончены, и только кучки старателей копошатся на крутых склонах долины реки Хомолхо. Он удивился, как люди ухитряются находить россыпное золото на таком крутом склоне. Он не мог знать тогда, что в этом склоне высокого гольца, так и названного Высочайшим, впоследствии будут найдены богатейшие залежи сланцев с кварцем и золотом. Эти породы постепенно разрушались и давали старателям возможность подбирать крохи с богатого стола. Люди радовались, находя крупинки золота там, где оно находилось В изобилии, но еще не было обнаружено.

И в сырой долине реки Большого Патома, кое-где превратившейся в болото, он видел затопленные шурфы, покинутые разработки. Золото искали, но не находили или находили мало и думали, что не стоит больше трудиться. А судя по рельефу местности, здесь могли быть мощные толщи наносов и, следовательно, глубокие россыпи. Тут нужно поставить серьезную разведку. Вероятно, шурфы не дошли до насыщенного золотом пласта, вода помешала работать. Конечно, в таких местах нужно разведку вести не отдельными шурфами, а бить шахты и ставить водоотлив.

Тысячи мыслей и предположений... Порой он приходил в отчаяние. Что значит один-единственный геолог для такого края? Геолог, который может лишь в краткой летней поездке познакомиться с его просторами... Люди в своем стремлении к наживе спешат, хватают то, что легко добыть... О, сравнительно легко, конечно! Даже самая примитивная разработка золотоносных участков – труд тяжелейший. Но никто не задумывается над тем, что в нескольких шагах от места маловыгодных работ могут лежать несметные богатства. Работам не хватает упорядоченности, научной основы...

Он, конечно, напишет обо всем, над чем задумывался. Пусть у него еще недостаточно практических доказательств, но знания и чутье геолога не могут обмануть...

И этого мало. Не только официальными отчетами он будет заниматься зимой. Не только научными статьями. Нужно написать о положении рабочих, об их невыносимо трудной судьбе. Нужно показать тем, кто ездит на великолепных рысаках, проводит свои дни в роскошных особняках и фешенебельных заграничных отелях, какое существование ведут люди, доставляющие своим хозяевам средства для столь легкого и привольного житья.

Рано или поздно он напишет такую статью! Это его обязанность!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

«Все мое», – сказало злато...

Пушкин

– Ах, Волик, да перестань же так шуметь! Ведь мама нездорова!

Но с малышом ничего не поделаешь. Волику крепко запомнился обратный путь из Усть-Кута в Иркутск по Лене. Грести против течения было трудно. Гребцы справиться не могли, и поэтому лодку тащили на канатах худые лошади, бредущие берегом. Их погоняли оборванные мальчишки. Владимиру Афанасьевичу эти тощие клячи казались привидениями. Они еле плелись, канат беспрестанно цеплялся за камни и кусты, мальчишки орали, лодка дергалась, Лиза вскрикивала – словом, Обручев не мог дождаться, когда кончится это мучительное путешествие.

Зато Волику оно очень понравилось. Еще бы! Столько шума и суеты ему не часто доводилось слышать и видеть. И теперь нет лучшего для него удовольствия, чем зацепить веревкой или шнурком стул и тащить его за собой, лихо покрикивая.

– Да перестанешь ли ты наконец? Няня, уложите его!

Но няню сегодня не дозовешься. Она в полном распоряжении акушерки – рослой женщины с громким голосом и властными манерами. Бедная Лиза сильно страдает... Скорее бы! А Волика нужно немедленно отправить в постель.

Владимир Афанасьевич уносит малыша в детскую, неумело раздевает, путаясь в завязках и застежках. Спи, мальчишка! Может быть, когда проснешься, ты увидишь маленькую сестру...

Обручев мечтал иметь дочку. Он писал матери о предстоящих Лизиных родах:

«Ты знаешь, что я всегда любил девочек. Дома меня называли «рыцарем и покровителем сестер». Да, всю свою жизнь я был бы покровителем этой маленькой барышни, ее первым и вернейшим рыцарем – ее отцом...»

Он прислушался. Дверь в спальню закрыта, но тихие стоны доносятся сюда. Когда это кончится?

Последнее время он так мало внимания уделял семье... Зима после экспедиционного лета всегда хлопотлива. Он составляет отчет о поездке на прииски, его выбрали в комиссию по проверке итогов годовой работы Восточно-Сибирского отдела... Он – член «совета десяти», а совет направляет всю деятельность отдела. Он – председатель секции математической и физической географии... Переводы геологических статей ему легко даются, но он считает свои знания в английском недостаточными и продолжает заниматься этим языком. Его цель – владеть английским, как русским и немецким. Это необходимо ученому, чтобы знать все новое в своей науке. Кроме того, он пишет статью о придонном льде. Осенью Обручевы переехали в новую квартиру на берегу Ангары. Странное явление заинтересовало его. Зимою в самые сильные морозы лед на реке поднимается на поверхность, образует наледи, и в городе начинается наводнение. Несомненно, это придонный лед, он образуется в Байкале и Ангаре...

Да, работы очень много, она не легко дается, но приносит и радости.

Ему казалось, что в летней экспедиции он собрал очень мало материала. Мысленно он сравнивал себя' с карликом, взобравшимся на вершину огромной горы. Карлик должен срыть эту гору, но как ничтожны его силы, как мало он может сделать!..

Он был не прав, когда так низко оценивал свои работы. Удалось выяснить много интересного и самое главное – происхождение Олекмо-Витимеких россыпей. Они залегают довольно глубоко, над ними находится толща ледниковых отложений. Об этом почти двадцать лет назад писал Кропоткин. Теперь Обручев может подтвердить, что Петр Алексеевич был прав. Очевидно, россыпи образовались очень давно, еще в доледниковое время, и отложения ледников сохранили их от действия воды, от перемывания. Там, на Олекме и Витиме, никогда не было мощных кварцевых жил, таящих золото, а может быть, их не сумели до сих пор найти... Но прииски богаты тонкими прожилками кварца, кристаллами серного колчедана. В этих породах и содержится золото, они освобождают драгоценный металл, постепенно разрушаясь в долинах рек и речек под руслами вод.

Карпинский так заинтересовался предварительными выводами Обручева, что, кажется, подумывает о продолжении работ на приисках. Это было бы очень хорошо. Берега Лены весьма слабо исследованы, ими необходимо заняться...

Теперь ему будет легче. Он писал в Петербургский горный департамент о плохой оснащенности своих экспедиций. И ему пошли навстречу – выслали порядочную сумму на снаряжение. Теперь он купит нужные книги, новый микроскоп и непременно инструменты. Ведь он все еще работает с тем случайным, далеко не полным набором, который был в его распоряжении во время Закаспийской поездки. И фотоаппарат купит, столь необходимый для путешествий...

Вероятно, департамент так расщедрился потому, что за опубликованную работу «Закаспийская низменность» Обручев награжден Малой золотой медалью Географического общества.

Что это? Захлопали двери, громко радостно заговорила няня, ей отвечает внушительный бас акушерки... Неужели кончено? Да, да, он слышит писк, нежный, слабый, точно котенок плачет за дверью!

Владимир Афанасьевич вскочил с места, выждал еще несколько минут, шагая по кабинету и стараясь обуздать свое волнение, наконец, решил: «Теперь можно!» – и бросился в спальню.

Лиза, уже прибранная, очень бледная, улыбалась ему. А на руках у акушерки...

– Поздравляю с сыном. Прекрасный мальчик.

– Позвольте... Как мальчик?

– Мальчик, Владимир Афанасьевич, – умильно заговорила няня. – Второй сыночек!

Обручев не мог скрыть разочарования.

– Дайте его мне! – услышал он слабый голос Лизы. – Посмотри, Володя, какой он... Богатырь, сибиряк! Теперь я полюблю Сибирь, потому что он здесь родился. Вот увидишь, он будет сильным, крепким, как... как саянский кедр.

Владимир Афанасьевич улыбнулся этому сравнению и наклонился над ребенком.

Елизавета Исаакиевна быстро оправилась, младенец чувствовал себя прекрасно, и жизнь семьи, нарушенная рождением «саянского кедра», как шутя называл Обручев Сережу, вошла в обычную колею.

Оказалось, что «карлик на вершине величественной горы» вовсе не одинок. Об этом Владимир Афанасьевич писал матери:

«Этот год особенно богат научными экспедициями. Геолог Черский обследует отдаленнейшие районы сибирского северо-востока, где реки Колыма, Индигирка и другие катят свои волны в Ледовитый океан. Зоолог Вагнер путешествует по Забайкалью и Байкальскому озеру, чтобы наблюдать за жизнью животных водных глубин. Ботаник Коржинский отправился в Амурский край и, проезжая через Иркутск, сделал нам несколько интересных докладов по геоботанике. Целая археологическая экспедиция направляется в Монголию для исследования развалин Каракорума, главного города Чингисхана. Экономист Семевский должен поехать на золотые прииски Олекмы – Витима, чтобы ознакомиться с положением тамошних рабочих. И, наконец, я тоже скоро двинусь в путь, на этот раз в северную часть Олекминско-Витимского округа, где находятся лишь небольшие золотые прииски, разделенные громадными просторами девственных лесов».

Владимир Афанасьевич интересовался и будущими работами профессора Вагнера по изучению глубоководной фауны Байкала и исследованиями археологов в развалинах Каракорума, найденных два года назад Ядринцевым. Но самым важным казалось ему путешествие Черского. Этот путешественник и геолог был человеком трудной судьбы. В Сибири он очутился давно, его выслали сюда после польского восстания 1863 года. Здесь Черского сдали в солдаты. Он вынес долгую и горькую службу, не растерял ни энергии, ни живого интереса к науке. Одно это уже подвиг. Но, едва освободившись от казармы и подневольного положения, Черский взялся за изучение окрестностей Омска, потом исследовал озеро Байкал... Результатом его четырехлетних работ была первая геологическая карта озера-моря. Проездом из Петербурга, где ему разрешили теперь жить, на Колыму Черский побывал в Иркутске и виделся с Обручевым. В 1891 году Иван Дементьевич выглядел пожилым, усталым человеком, хотя ему еще не было пятидесяти. Но, едва начав говорить о том, что его занимало, он преображался, лицо молодело. Спорить с ним было нелегко.

Черский, так же как и известный климатолог Воейков считал, что в Сибири не было четвертичного оледенения, как в Европе и Северной Америке.. Климат в Сибири континентальный, больших скоплений снега здесь быть не могло. Обручев не соглашался с этим. Кропоткин очень доказательно описывал следы древних оледенений на Ленских приисках, и собственные наблюдения привели Обручева к тем же выводам. Черский уверяет, что ледники могли существовать только на высочайших горах Сибири, но в золотопромышленном округе самые высокие горы не превышают 700—800 саженей.

Они долго спорили, наконец Черский сказал, что хотя он не видел в Прибайкалье убедительных следов оледенения, но в Тункинских Альпах, возможно, могли существовать ледники, правда небольшие... Впрочем, он, вероятно, займется этим вопросом там, на Колыме....

Распрощались дружелюбно. Черский уехал. Пусть сопутствует ему удача! Вид у него недостаточно здоровый для трудной и долгой экспедиции.

Жена на этот раз не могла сопровождать Владимира Афанасьевича. Она с детьми оставалась на даче под Иркутском. Но без товарища Обручев не остался. И товарищем его стал очень необычный человек, какого, пожалуй, можно было встретить только в Сибири.

В музей Восточно-Сибирского отдела частенько захаживал некто Кириллов. Не молодой, но крепкий и статный, этот человек не блистал образованием. Однако Кириллов прекрасно набивал чучела животных и птиц, умел засушивать растения и составлять гербарии. Он различал зоологические и даже энтомологические виды и роды, а главное, нежно любил природу. Был он и хорошим охотником.

Обручев не раз говорил с ним и узнал, что Кириллов бывший жандармский унтер-офицер. Долгое время он надзирал над политическими ссыльными, постепенно понял благородство этих людей и как-то безоговорочно им поверил. Лишенные привычной работы ссыльные старались заполнить время чем-то полезным. Одни изучали повадки птиц, другие занимались ботаникой, третьи интересовались животными тех мест, где судьба определила им жить. От них-то Кириллов и выучился всему, что знал, полюбил природу и естественные науки.

Такой человек мог быть хорошим спутником. К тому же Иркутскому музею не хватало экспонатов, представляющих животный и растительный мир Олекмо-Витимского округа. Поэтому когда Обручев предложил взять с собой Кириллова как коллектора, все нашли, что это очень удачная мысль.

Бывший унтер в самом деле оказался превосходным спутником. Они выехали из Иркутска в начале мая. Еще стояло половодье, но ехать пришлось на лошадях до Жигалова, где можно было нанять лодку. На этот раз Владимир Афанасьевич убедился, что сибирская природа в некоторых местах действительно напоминает кавказскую. Тарантас катил по узкой, сильно размытой дороге. По одну сторону возвышалась отвесная скала. С нее в любую минуту могла сползти лавина щебня или обрушиться увесистая глыба. По другую сторону пенилась вздутая мутная река, кое-где настолько заливавшая дорогу, что колеса были покрыты водой. Кириллов всякий раз, усаживаясь в тарантас, крестился, да и у Владимира

Афанасьевича сердце подчас замирало. Однако до Жигалова путешественники добрались здоровыми и невредимыми.

Лодку достали, а лодочника решили нанять, чтобы избежать смены гребцов на каждой станции. Плыли только днем, так как Обручеву нужно было внимательно обследовать берега. Часто останавливались, и Владимир Афанасьевич лазал по скалам со своим молотком. Кириллов ловил бабочек, стрелял птиц, выискивал жуков и ящериц. А гребец покуривал, отдыхая, и с удивлением следил за непонятными действиями своих пассажиров. Судя по всему, он считал их людьми несерьезными. Что может понадобиться взрослому разумному человеку на диких берегах, где нет ни золота, ни водки?

Обручев впервые занялся фотографией и снимал интересные скалы, речные пейзажи и уголки леса с обязательной фигурой Кириллова на первом плане.

Май выдался дождливый и холодный, как нередко бывает в Сибири. Иногда, чтобы отбить интересный образец, приходилось карабкаться по скользким мокрым камням и часами работать под дождем.

До Витима добрались только через три недели, зато материал был собран богатый. Как и в прошлом году, на пароходе доплыли до Бодайбо, а .там начались странствия по приискам.

Еще в минувшее лето почти на каждом прииске Обручев встречался с управляющим. Обычно это бывший конторщик, из тех, кто посмышленей и умеет угождать хозяину. Постепенно он выслуживается и становится главной фигурой прииска. Практически он знает горное дело, но не имеет никакого образования, и всякое вмешательство науки в добычу золота для него только досадная помеха. Если на прииск приезжает геолог, управляющий встречает его неприветливо. Свалится как снег на голову такой приезжий, от него не отделаешься – он облечен властью, находится на государственной службе. Устраивай его на ночлег, заботься о кормежке, ищи ему лошадей и проводников, а будет ли толк от его приезда – сомнительно-

Обручев уже привык к такому отношению и не ждал ничего иного на Тихоно-Задонском прииске, когда пришел знакомиться с главным управляющим, недавно приглашенным на работу Ленским товариществом.

Навстречу ему поднялся сухощавый человек с живыми глазами.

– Горный инженер Грауман, – отрекомендовался он. – Добро пожаловать.

«Первый горный инженер на должности управляющего прииском, – подумал Обручев, – хорошее начинание!»

– Очень, очень рад вас видеть, – продолжал Грауман, – наконец-то у нас будет работать геолог! Ждем от вас большой помощи. Выяснить происхождение наших россыпей давно пора.

Эти несколько слов несказанно обрадовали Владимира Афанасьевича. Наконец-то нашелся управляющий, да еще главный, который понимает, как нужны прииску геологические работы. Очевидно, здесь дело пойдет легко.

Он разговорился с Грауманом и стал развивать перед ним свои взгляды на происхождение россыпей. Управляющий слушал внимательно, и Обручев так увлекся, что не заметил, как в комнату кто-то вошел.

– Позвольте вас познакомить... – сказал Грауман. – Это горный инженер...

Владимир Афанасьевич обернулся.

– Шварц! Ты?

– Обручев! Вот встреча!

Шварц! Старый товарищ по Горному институту! Оказывается, он тоже недавно приглашен сюда. Товарищество Ленских приисков поняло наконец, что с кустарным способом работ нужно покончить, что только наука может правильно поставить добычу золота. Надо спасать прииски, они явно хиреют...

– Мы теперь широко ставим новые разведки, – говорил Шварц, – вот ты посмотришь. И новую богатую россыпь открыли. Конечно, все это только начало, но кое-что уже сделано. Гидравлический метод вводим...

– А! Это интересно! Уже идет такая добыча?

– Как же! Большую водоотводную канаву провели от Ныгри, чтобы дать воду гидравлике. Я с тобой сам везде побываю... А теперь расскажи, как живешь. В Иркутске? Вот как! Женат?..

Владимир Афанасьевич побывал на новых работах, где тремя брандспойтами размывали наносы.

Хотя долина реки Ныгри представляла собой сплошные разрезы, но кое-где еще сохранились целики. Отыскивать их в разных местах долины было сложно, поэтому полный перемыв породы был выгоден. Вода поступала из новой канавы, и толстые струи безостановочно били в борта старых разрезов.

В устье реки Безымянки Обручев обратил внимание на то, что две россыпи лежат в близком соседстве друг с другом, но на разных уровнях. Он установил, что более глубокая россыпь образовалась на дне долины, а лежащая выше была террасовой, значит более древней. Такие террасовые россыпи он видел на реке Накатами. По-видимому, еще до нашествия ледников происходили поднятия. Из-за них уклоны рек стали круче. Реки начали сильнее разрушать долинное дно, прокладывая себе путь. Россыпи размывались и перемещались с водой в новые русла, а те, что оставались на старых местах, очутились на террасах. Обручев предложил специально искать террасовые россыпи в долинах рек, и совет его был принят с благодарностью.

Однако пока что Грауман и Шварц были исключением. Не успел Владимир Афанасьевич отъехать от Тихоно-Задонского прииска, как встретился с привычным недоверием. На прииске Нижнем, принадлежащем Ратькову-Рожнову, нельзя было углубить шахты из-за напора воды. Обручев нашел на соседнем с Нижним прииске террасовую россыпь и понял, что продолжение ее нужно искать на участках Ратькова– Рожнова. Там, несомненно, обнаружится золото и не будет воды. Но управляющий не обратил никакого внимания на это предложение и не поставил разведку там, где советовал Обручев. Только через 15 лет, как узнал впоследствии Владимир Афанасьевич, там нашли богатую россыпь.

А на прииске «Золотой бугорок» Обручева даже не допустили в шахту. Хозяин сказал, что она ремонтируется, но это была явная ложь.

С удивительными порядками приходилось встречаться на приисках. В долине реки Бульбухты на небольшом прииске не видно было настоящей работы, только золотничники копошились в старом разрезе. Очевидно, дела владельца шли из рук вон плохо, но вид у него был совершенно довольный и преуспевающий. В небольшой конторе стояли в ряд огромные бутыли с водкой, настоянной на красном перце и мяте. Обручев быстро понял, в чем дело. У хозяина нет средств для настоящей разведки и добычи золота. Он живет тем, что продает своим рабочим водку в обмен на добытый ими металл. Бедняки, целый день копаясь в разрезах и отвалах, отдают всю свою добычу за спиртное. Да и спиртное ли это? Вероятно, в бутылях гораздо больше бульбухтинской воды, чем водки, а перец и мята, обжигая глотку, создают впечатление крепости.

Таких «золотопромышленников» было немало. Они делали заявку на участок, для виду производили какие-то мелкие работы, а сами торговали водкой или открывали лавку, где рабочим приходилось покупать все, в чем они нуждались. Других лавок поблизости нет, значит, сколько ни запросит хозяин, поневоле заплатишь...

Арендатор прииска в долине Большого Балаганаха довольно любезно встретил Владимира Афанасьевича, пригласил его к завтраку и похвалился горстью золотых зерен.

– Нашли, представьте себе, в старой казарме. Бывают же такие случаи!

– Позвольте-ка! – Обручев осмотрел золотые зернышки. – А ведь это не золото.

– Как не золото? Что вы!

– Уверяю вас. Это сплав олова, меди и свинца. После плавки его сбрасывают в воду мокрой метлой, и он распадается на такие зернышки. Похоже на золото по форме и цвету, но, смею уверить, вас обманули. Вы лучше избавьтесь от этих зерен поскорее, как бы ревизия на них не наткнулась. Вас же заподозрят в мошенничестве.

Арендатор был совершенно убит. Завтрак прошел в унылом молчании.

Обручеву было ясно – хозяева таких маленьких и невыгодных приисков часто скупают золото, украденное рабочими более крупных и богатых предприятий. Покупают, конечно, по дешевке, ведь укравшему нужно поскорее сбыть свой опасный «товар». А купивший сдаст это краденое золото государству по настоящей цене. Арендатор был наказан по заслугам.

Управляющие приисками, не разрешали Владимиру Афанасьевичу заходить в казармы рабочих, беседовать с ними. Дело геолога – шахта и разрез.

Но горя и беды, как говорят, не скроешь. Обручев многое видел, и положение рабочих на больших приисках ужасало его.

На прииске в долине речки Кигелан Обручев встретился с комиссией горного надзора. Расследовалось дело о гибели одного из рабочих. Он задохнулся в шахте после пожога – костра для оттаивания вёч– ной мерзлоты. Этим способом пользуются на мелких и далеких приисках, лежащих среди леса. Возле больших предприятий лес давно вырублен, и там взрывают мерзлую породу динамитом.

Комиссия состояла из инженера, врача и исправника. Они приехали на прииск со свитой казаков. Им хотелось поскорее закончить расследование, и они назначили разбор на вечер того же дня. Владимир Афанасьевич был приглашен в понятые.

Возле шахты, где случилось несчастье, поставили стол и табуреты, зажгли факелы. Одного за другим допрашивали свидетелей. Кругом толпились жители поселка. Пляшущие пятна света, мрачные, испитые лица... Обручеву казалось, что он видит какую-то средневековую сцену.

Дело, было простое. Слишком простое и обычное для этих мест. Вечером в шахте подожгли уголь, а шахты не закрыли. Полагается, чтобы до утра в нее никто не входил, а к. утру пожог догорает. При хорошей вентиляции газы рассеиваются, а при плохой скапливаются в забоях, где можно и угореть и задохнуться. Обычно, перед тем как войти в забой, туда бросают пучок зажженной соломы, чтобы узнать, нет ли там газа.

На этот раз шахту не закрыли, думая, что рабочие спустятся туда только утром. Но вышло иначе.

В кабаке шел большой кутеж, пропивалось золото, найденное днем. Как всегда, пить оказалось уже не на что, а в долг водки не давали. Попробовали выпросить аванс – управляющий отказал: деньги только за золото, таков уговор. И вот пьяный смельчак спускается в шахту: авось пофартит...

Утром товарищи нашли его уже мертвым. Видимо, он задохнулся сразу же после спуска.

Владимир Афанасьевич видел труп этого несчастного, его принесли с ледника, где он лежал до следствия. Никаких знаков насилия не нашли и решили, что покойник виноват сам. Администрации сделали выговор за то, что не закрыли шахту, и приказали уплатить семье погибшего пособие.

Это «простое» дело и необычное его разбирательство так угнетающе подействовали на Обручева, что и на другое утро, когда его лодка тихо плыла по реке, сверкающей на солнце, он все еще не мог успокоиться. Он смотрел на нежные розовые краски утра, на зеленые круглые горы, великолепные черные скалы и думал, что благословенная земля, которая родит хлеб, розы и вино, превращается в этом краю золота в дикое нагромождение щебня, глины, песка, становится для человека губительной и беспощадной.

Повидал Владимир Афанасьевич и еще одну разновидность людей, близких к приискам. Пробираясь по лесной тропе с конюхом, он увидел, что какой-то человек, прячась в кустах, со страхом на него смотрит. Подъехали ближе. Оказалось, что путник не один, с товарищами. Обручев хотел с ними заговорить, но они стремительно бросились в чащу. Где-то поблизости забулькала вода, должно быть, беглецы торопливо переходили ручей вброд.

– Что с ними?»– удивился Владимир Афанасьевич.

– Спиртоносы! – засмеялся конюх. – Испугались ваших пуговиц да фуражки, подумали, не исправник ли едет с конвоем...

Обручев успел заметить на спинах убежавших Странные продолговатые мешки. Оказалось, что это резиновые баллоны со. спиртом. Обычно контрабандисты носят спирт в плоских флягах, их удобно прятать под одеждой, но у этих, видно, был оптовый заказ...

Однажды Обручев с несколькими спутниками расположился на отдых в красивой долине. Его товарищи пили чай у костра, а он поднялся на скалу с геологическим молотком, чтобы взять образцы пород.

Ему послышался вдали конский топот, сначала он не обратил внимания на это, потом насторожился. И тут со свистом и гиканьем к лагерю подскакал отряд казаков.

– Ни с места! Стрелять будем!

Недоумевающий Обручев спустился вниз. А там уже шел обыск. Казаки увидели пасущихся коней и решили, что сейчас накроют контрабандистов. За конфискованный спирт или незаконно провозимое золото охране хорошо платят, и казаки надеялись заработать. Но в мешках у людей, распивающих чай, оказались, как выразился казачий старшой, «ничего не стоящие камни». А когда со скалы спустился и подошел человек в форменном мундире, ловцам спиртоносов пришлось извиниться и уехать.

Только в тайге, вдали от этих тяжелых впечатлений, Владимир Афанасьевич чувствовал себя счастливым.

Коварные моховые болота скрывали под ярким зеленым бархатом трясины. Пробираться по ним приходилось по узким полусгнившим гатям, бедой грозил каждый неуверенный шаг коня. Донимал гнус. Два раза Обручев чуть не расстался с жизнью, когда лошадь, поскользнувшись на мокрой глине, падала вместе с ним. Долго потом каждая жилка отзывалась болью на малейшее движение. Но все это пустяки в сравнении с теми радостями, что дарила природа. Даже опасные и тревожные минуты были не лишены своеобразной прелести. «Каждый день открывает новые чудеса мироздания», – писал впоследствии Обручев о своих таежных странствиях.

Сделаны ценные наблюдения, собрано много образцов... Все яснее он видел лицо края. Теперь можно составлять общий геологический обзор.

Он нашел новые признаки древнего оледенения четвертичного периода. На южном склоне хребта Кропоткина, в бассейнах рек Бодайбо и Вачи они были отчетливо видны и, как правило, сопровождались глубокими золотоносными россыпями. Эти россыпи, покрытые слоем месинки, с валунами и обломками горных пород образовались еще до первого оледенения. Там, где следов ледника нет, россыпи гораздо беднее, ледниковые отложения не сохранили их.