Текст книги "Обручев"

Автор книги: Мария Поступальская

Соавторы: Сарра Ардашникова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

Взгляды его расширялись и углублялись, теория подкреплялась новыми фактами, но в эоловом происхождении типичного лёсса он ни разу не усомнился, хотя споров с геологами, географами, а главным образом с почвоведами было немало.

Древнее оледенение Сибири заинтересовало его еще в 1890 году. Он тогда увидел ясные следы оледенения в Ленском районе. Их заметил еще Кропоткин и предположил, что вся Сибирь, как и Европа, подвергалась оледенению. А Черский и Воейков настаивали на том, что сухой климат Сибири не был благоприятен для развития ледников. Следы, оставленные ледниками, объясняли иначе. Черский говорил, что «морены» – просто неслоистые осыпи, «цирки» и округленные горы образовались под влиянием эрозии и выветривания и лед на них никак не влиял.

Многие ученые становились на сторону таких авторитетов, как Черский и Воейков, но Обручев не сдавался. Он упорно собирал материал, подтверждающий его взгляды, рылся в литературе, вел свои наблюдения.

Он видел следы древнего оледенения в Центральной Азии – Наньшане и Тянь-Шане, в Швейцарии и в Пограничной Джунгарии, наконец на Алтае. Он вел учет моренам, ледниковым валунам, карам – овальным нишам на склонах гор. А сколько долин убеждало его, что не вода, а только лед мог придать им такую форму!

Он пришел к выводу, что на Алтае оледенение происходило дважды и первое было более мощным. Чуйская степь была огромным озером, а граница алтайских снегов спускалась на тысячу двести метров ниже, чем теперь.

Его работа «Заметки о следах древнего оледенения в Русском Алтае» была напечатана в 1914 году, а в 1931-м он снова вернулся к этому вопросу в труде «Признаки ледникового периода в Северной и Центральной Азии». Здесь он собрал воедино все известные сведения по оледенению Северной Азии.

Он уверен, что оледенение больших областей от Урала до Таймыра доказано совершенно точно. Здесь лежал такой же толстый, в две или три тысячи метров, слой льда, как в Гренландии. Сплошной ледниковый покров одевал восточную часть Арктики от берегов Ледовитого океана до алданских низовьев. Центром оледенения надо считать Верхоянский, Колымский, Анадырский хребты и хребет Черского. Весь север Сибири находился подо льдом. В среднем поясе

не было сплошного оледенения, но отдельные его центры различаются в Енисейском кряже, в Олекмо-Витимском округе, Северо-Байкальском нагорье и других местах. А из южных гор Сибири льдом были покрыты Саур, Тарбагатай, Алтай и Саяны. И хребет Кузнецкого Алатау покрывался длинным ледяным языком.

Центральная Азия сохранила следы ледников на хребтах – Джунгарский Алатау, Барлык, Майли, Монгольский Алтай, горная страна Хангай. А еще более заметно древнее оледенение на Тянь-Шане. Морены горной группы Богдо-Ола находятся на высоте 1 795 метров. Возможно, что ледники прошлого оставили свой след и на Хингане, и на Сихотэ-Алине, в горах Кореи... Этим еще занимаются ученые.

Во всяком случае, ясно, что Северная Азия в своем развитии четвертичного периода не отличалась от Европы и Северной Америки, как думают те, кто отвергает существование ледниковых и межледниковых эпох в этой стране. Установить это важно не только теоретически, но и в практических целях, для разведки золота и других полезных ископаемых.

Тектоникой – вопросами строения земной коры и ее движений – Обручев заинтересовался очень давно. Еще на заре своей сибирской жизни, проезжая по Тункинской долине, он задумался, почему так резки очертания скалистых Тункинских гольцов и столь плоски горы Хамар-Дабана. Тогда он не понял, чем вызвано такое несходство.

В науке считалось, что в тектонике основное значение имели складкообразоватёльные движения земной коры. Постепенно Обручев убедился, что рельеф Сибири создан перемещениями крупных глыб земной коры по разломам в виде сбросов и сдвигов. Но он думал, что движения эти происходили очень давно. Исследования на Байкале и Алтае показали, что они гораздо моложе, чем думают ученые. Если образованиям складок в горных странах не меньше пятидесяти миллионов лет, а иным триста пятьдесят и даже пятьсот миллионов и более, как Восточно-Сибирской докембрийской складчатости, то новые тектонические движения происходили в третичное и четвертичное время, в последний миллион лет существования Земли.

Очень долго считалось, что после третичного периода земная кора пребывала в длительном покое. Это установившееся мнение не помешало Обручеву в 1914 году допустить, что поднятие горста, представляющего современные Приморский и Онотский хребты на северо-западном берегу Байкала, произошло после третичного периода. Это объясняло возникновение послетретичных озер в грабенах Забайкалья. А исчезновение их могло быть связано с еще более поздним оседанием дна грабена Байкала.

Образование этого озера-моря издавна вызывало споры. Одни ученые считали Байкал провалом, другие – древней долиной, подвергавшейся медленным преобразованиям еще с палеозойского времени. Черский думал, что на создание байкальской впадины действовали продолжительный размыв и медленные складкообразовательные движения. А Обручеву еще в 1889 году, когда он был на Байкале впервые, показалось, что слишком глубока и велика впадина озера-моря, чересчур круты и обрывисты его склоны. Образовать впадину могли только разрывные, или, как говорят геологи, дизъюнктивные, движения земной коры и притом в сравнительно недавнее время. Ведь крутые склоны этой впадины не сглажены еще размывами...

Так он записал тогда в своем дневнике. Нельзя было, подобно Черскому, изолированно изучать байкальскую впадину, ее следовало рассматривать в связи с общим геологическим строением Забайкалья.

И позже в Селенгинской Даурии он увидел, что тектонические процессы, создававшие рельеф страны, вполне ясны. Прежние исследователи не обращали внимания на разрывные нарушения земной коры, потому что не знали этих геологических явлений. Тектоника была еще не разработанной областью науки о Земле.

В последнее время изучены явления, подтверждающие эти мысли. Молодые движения земной коры, происходившие в конце третичного и в первой половине четвертичного периодов, очень многое уясняют. Становится понятным развитие рельефа местности, накопление осадочных толщ, а это помогает при поисках полезных ископаемых и в первую очередь россыпного золота. При сжатиях и растяжениях земной коры одни участки опускаются, как в 1861 году в Саганской степи, когда образовался залив Провал, другие могут подняться. Случается, что какая-нибудь башня или церковный шпиль, не видимые прадедами, вдруг замаячат на горизонте перед правнуками. От этих движений зависит обмеление водоемов и затопление мест, где прежде воды не было, оползни и обвалы. Все это должно быть изучено перед тем, как начинать строительство городов, промышленных предприятий и железных дорог. Нельзя забывать и о том, что в местах, где происходят движения земной коры, чаще бывают землетрясения.

Интересные наблюдения были сделаны на Алтае. Обручев первый установил, что рельеф Калбинского и других хребтов образован не складчатыми дугами, а молодыми и мощными разломами. Складчатые дуги существовали здесь когда-то, но давно были размыты и превратились в плоские холмы, почти равнины.

Осадочные породы Алтая относятся к палеозою. Среди них нет древних архейских гнейсов, типичных для Саянских гор. Но очень древние метаморфические сланцы Обручев на западе Сайлюгема встречал. Видимо, они представляли собой остатки древнейшей структуры Монгольского Алтая. Складки в Центральном Алтае не ймеют единого простирания, они, как писал Обручев, изгибаются, «подобно волнам», видимо встречая в глубине какие-то препятствия. Этими препятствиями могли быть на севере Кузнецкий Алатау, на юге – Монгольский Алтай. Внутреннее давление и сделало дуги плоскими, выгнутыми к югу или юго-востоку.

Выветривание и размывание сильно разрушили горные цепи в конце палеозоя, а в начале мезозоя эта уже почти равнинная местность была разбита трещинами разломов. Образовались ступенчатые сбросы. Ограниченные сбросами поднятия – горсты перемежались грабенами – опущенными участками.

В «Алтайских этюдах», вышедших в 1915 году, Обручев рассказал о взглядах предшественников на геологию Алтая и изложил свои. Он оспаривал мнение геолога Толмачева, утверждавшего, что складчатая система Алтая очень древняя и принадлежит «саянидам» древнего Азиатского материка. По Обручеву, Алтай более юное образование, чем С&яны. Его рельеф создан не древней палеозойской складчатостью, а молодыми третичными и четвертичными горстами и грабенами. Очень высокие горы, подвергаясь выветриванию, превратились в горные цепи Катунских и Чуйских белков, а более низкие и широкие глыбы стали столовыми горами, и на них раскинулись альпийские луга.

Этот взгляд противоречил общепринятым мнениям. Утверждение о глыбовом строении современного Алтая далеко не всем казалось убедительным. Но, как всегда, Обручев снова и снова возвращался к своим выводам, подкрепляя их новыми доказательствами. Он говорил об этом в статье 1922 года «Юные движения на древнем темени Азии». И в 1936 году в статье «Молодость рельефа Сибири» он снова рассмотрел роль молодых движений всей Сибири.

Каждый геолог, исследуя какую-нибудь местность, должен выявить ее полезные ископаемые, считал Обручев. Без этого геологическое исследование неполноценно.

Он писал о «Металлогенетических эпохах и областях в Сибири», о «Месторождениях железных и марганцевых руд Сибири и их промышленном значении». Большим успехом пользовалась его монография «Рудные месторождения».

Геология месторождений золота всегда его особенно занимала.

Докембрийские площади Сибири изобилуют полезными ископаемыми, главным образом золотом. Бодайбинские и Алданские золотые россыпи известны всему миру. Золото содержится в древних породах на западном берегу Байкала, на реках Патом и Витим, в Баргузинской тайге и других местах.

В Бодайбинском районе докембрийские осадочные породы залегают крутыми складками. Местами эти древние складки прорваны гранитами. Остывая, гранит выделял пары и газы, они пропитали осадочные породы, лежащие выше, и создали золотое оруденение. Размытые дождями и реками породы превращались в обломки, вода уносила их в долины, где золото, как более тяжелое, оседало внизу. Порой оно растворялось в воде, а потом вновь могло отложиться, ведь иногда самородки находят и в корнях деревьев и в полых костях давно погибших животных. Иначе, чем в растворенном виде, оно туда проникнуть не могло.

Оледенение, которое, по мысли Кропоткина, было на месте нынешних Ленских приисков, дважды предохранило наиболее глубокие россыпи от размыва.

Россыпи – результат разрушения коренных пород. Обручев писал и о коренных месторождениях золота. Самородное золото содержится в тонких прожилках кварца. Эти прожилки расположены по пластам архейских гнейсов и кристаллических сланцев на большой глубине. В протерозое на средней глубине золото обнаруживают в кварцевых жилах постоянной мощности. И, наконец, золото и пирит оказываются рассеянными в метаморфических породах протерозоя. Оно образовалось из газообразных выделений гранитов и зачастую находится довольно далеко от месторождений.

В очень мощных кварцевых жилах золота обычно нет, но анализы показывают его присутствие в кубиках пирита. Очевидно, газы, выделявшиеся из гранитов, при остывании образовали и кристаллы пирита и самородное золото.

Основываясь на всех этих фактах, Владимир Афанасьевич не раз делал прогнозы относительно новых месторождений золота, и предположения его оправдывались. Так, к примеру, газета «Ленский шахтер» сообщала ему: «В Витиме и Олекмо-Витимском плато открыты новые богатейшие россыпи и рудные месторождения, на вероятность которых вы указывали несколько десятков лет назад».

Исследуя те геологические условия, в которых распределяются полезные ископаемые, Обручев опирался на минералогию и геохимию. Академик Ферсман говорил, что Владимир Афанасьевич «создал свою упрощенную схему природных геохимических процессов». Его схема была чисто практической. Он разделил рудные месторождения на три типа – глубинные, поверхностные, измененные; у каждого из них были более мелкие подразделения. Его классификация ясностью и простотой выгодно отличалась от существующих: французской – по химическим элементам, американской – по зависимости процессов от глубины и немецкой, столь детализированной, что в мелочах тонули ее основные идеи.

Немецкие систематики очень нападали на Обручева за его «упрощенчество», но он стоял на своем принципе: классификация – это практический рабочий метод анализа природных процессов. Конечно, они сложнее, чем любая созданная людьми схема, но в повседневной работе углубление в излишние детали порой лишь мешает.

В 1925 году Обручев дал первые схемы распределения полезных ископаемых по Сибири. Через год выпустил «Металлогенические эпохи и области Сибири», разделив эти области по возрасту и описав характерные для каждой полезные ископаемые. Он горячо спорил с французским ученым Делонэ и с его школой. Нельзя во главу угла ставить глубину погружения пород, а не возраст их. Ведь это не выявляет связи полезных ископаемых с определенной геологической эпохой. Взгляды Обручева победили, и теперь исторический подход стал решающим при составлении карт для разведки полезных ископаемых.

В статье «Вероятные запасы золота в россыпях СССР», опубликованной во время войны, говорилось о возможности таких запасов на Урале и в Сибири. Они могут находиться в глубине или подниматься при молодых движениях. Обручев перечислил несколько категорий еще не открытых россыпей, очень тщательно описывая их признаки и призывая к новым поискам.

Работая в военное время в Комиссии по мобилизации природных ресурсов Урала, Западной Сибири и Казахстана, он написал статью об извлечении золота из старых отвалов и указал, где, по его мнению, можно производить эту работу. Предложение его очень увеличило добычу золота в те годы.

Занимался он и нерудными ископаемыми. Им были составлены сводки – по месторождениям угля, нефти, асфальта в Забайкалье, Туве, Джунгарии и Крыму.

Уральские прогнозы его немало помогли стране. Судя по геологическому строению восточного склона Северного Урала, он предположил, что там должны быть запасы железных, марганцевых и алюминиевых руд. Прогноз был верен. Металлургические заводы во время войны снабжались сырьем из этого района.

Последней проблемой из перечисленных Владимиром Афанасьевичем было «древнее темя Азии».

Это образное название Зюсс дал части Азии, лежащей с запада на восток между Алтаем и Яблоновым хребтом и с севера на юг между Патомским нагорьем и пустыней Гоби.

Эта обширная площадь, по словам Черского, была древней сушей и чрезвычайно интересовала Владимира Афанасьевича.

По его теории, складчатые дуги архейских пород в этой горной стране не были размыты в конце архея. А перед началом кембрия оказались размытыми и протерозойские породы, отложившиеся на поверхности архея.

Первобытное море покрывало почти всю Азию в нижнем кембрии. Но большой байкальский остров оставался огромным массивом. Он постепенно увеличивался и занял также и пространство нынешних Саян. На его побережьях откладывались песчано-глинистые нижнекембрийские: осадки; Древняя азиатская суша размывалась морем, разрушалась ветром. Эти осадки и сейчас тянутся к северу от Саян и Байкальского нагорья.

Постепенно «древнее темя Азии» все более обнажалось, выступало из морских вод и в конце палеозоя раскололось на глыбы: вверх поднялись горсты, опустились грабены. В нижнеюрскую эпоху снова начались усиленные движения земной коры, образовались новые грабены, углубились старые. Опять появилось множество озер и болот. У водоемов, где пышно развивалась растительность, жили огромные ящеры.

В меловую эпоху и в первой половине третичного периода «древнее темя» не претерпевало особых изменений, но, затем возникли новые движения, новые поднятия и провалы.

Возобновились тектонические движения и во второй половине четвертичного периода. Окраины «древнего темени Азии» поднялись в виде хребтов, впадины покрылись озерами. Байкал был огромным озером, его тогдашние отложения распространялись по Забайкалью. Только когда Ангара прорезала Онотский и Байкальский хребты, образовался сток озерных вод в Ледовитый океан по Енисею. Тогда начали высыхать многие соленые озера во впадинах, окружавших Байкал.

«Рельеф страны снова сделался более резким... – писал Обручев, – началось новое расчленение горстов, врезание или углубление долин размыва».

Поэтому-то озерные отложения порой находятся на большой высоте, например на перевале Яблонового хребта и на западном берегу Байкала, на 825 метров выше теперешнего уровня озера. Сам Байкал такой высоты достигать не мог, тогда он покрыл бы всю Северную Азию и слился бы с Ледовитым океаном. Значит, медленные молодые поднятия обусловили залегание озерных отложений на высотах. И происходили эти поднятия, видимо, уже после появления первобытного человека.

Первое очень мощное оледенение оставило следы на Восточном Саяне, Хамар-Дабане и хребте Хэнтэй. Климат стал холодным и сухим. Озерные наносы развевались ветром и в виде лёсса отлагались на «древнем темени Азии» там, где не было ледников. Из Монголии ветры тоже приносили сюда пыль.

Базальты изливались из глубин и покрывали местность, бывшую почти равниной, но впоследствии они поднялись. Поэтому на столовых вершинах хребтов Тункинских гольцов и Хамар-Дабана встречаются базальтовые покровы.

Александр Павлович Герасимов и Павел Иванович Преображенский – давнишние сотрудники Владимира Афанасьевича нашли в верховьях Витима остатки позднечетвертичных вулканов. Открыватели назвали их именами исследователей Северной Азии, и на картах появились вулканы Мушкетова, Обручева и Лопатина. Четвертичные отложения в тех местах покрыты лавой этих вулканов.

Многие ученые отвергали обручевскую теорию «древнего темени». Еще в 1911 году Делонэ выдвинул иную версию образования Азии. Он считал, что формирование ее зависело от слияния двух древних платформ – Ангарской и Гондванской. Владимир Афанасьевич возражал Делонэ, считая, что его гипотеза построена на недостаточном материале. Но выводы Делонэ были приняты советскими учеными – Бори– сяком, Тетяевым и другими.

Почти полстолетия в геологической литературе шли споры по поводу «древнего темени». Обручев стоял на своем. Даже находки морских кембрийских отложений там, где, по его предположению, в кембрии не было моря, не поколебали Владимира Афанасьевича. Он писал, что «только мощные отложения всего кембрия... занимающие большие площади «древнего темени», могли бы опровергнуть его концепцию.

Особенно жаркие споры шли с Михаилом Михайловичем Тетяевым. Исследуя Забайкалье, Тетяев пришел к выводу, что геологическое строение этой области можно объяснить шарьяжами – горизонтальными перемещениями крупных масс горных пород по очень пологой поверхности разрывов на большие расстояния.

Гипотеза эта не была основательно проверена и дала повод ко многим скороспелым выводам. Высказывались даже предположения, что из Монголии на. сотни километров передвинулись в Забайкалье громадные толщи гнейсов. По картам, составленным шарьяжистами, выходило, что в совершенно неожиданных местах нужно искать уголь и руду. Прогнозы эти оказались ошибочными, а Владимир Афанасьевич доказал устойчивость древних массивов. Ангарский шарьяж он объяснил тем, что «древнее темя» было поднято в послеюрское время и его давление на юрские отложения вызвало глыбовый надвиг.

Обручев призывал к детальному изучению ангарского надвига. Геолог Данилович после тщательных исследований на Ангаре выяснил, что надвиги в пределах «древнего темени», а особенно в истоках Ангары, существуют, но не могут считаться шарьяжами. Их нет в Забайкалье.

Многие ученые споры Обручева, как и спор с шарьяжистами, окончились признанием его правоты. Но Владимир Афанасьевич не переставал интересоваться своими излюбленными проблемами. Он снова и снова возвращался к ним, пересматривал свои прежние работы и подбирал факты для новых доказательств истинности своих выводов.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Без неприметного труда

Мне было б грустно мир оставить...

Живу, пишу не для похвал...

Пушкин

В 1947 году Обручевы получили новую квартиру на Большой Калужской в одном из только что отстроенных корпусов академического дома. Вскоре после переезда там появилось новое лицо – Мария Афанасьевна Обручева, тихая старая женщина приехала доживать свои дни рядом с братом. Иногда Владимир Афанасьевич выходил с ней на прогулку. Старость усилила их сходство, и, когда они вдвоем тихим шагом шли по Калужской, нетрудно было признать в них брата и сестру.

Владимир Афанасьевич неукоснительно следил, чтобы ежемесячно посылались деньги внучке Ивана Васильевича Мушкетова. Отец ее – Дмитрий Иванович Мушкетов, председатель Геологического комитета, был арестован в 1937 году и погиб в лагере. Дочь его Галина Дмитриевна очутилась в тяжелом положении, и помощь Владимира Афанасьевича позволила ей закончить образование.

Посылал Обручев деньги на памятник талантливому геологу Лутугину – создателю, первой карты Донбасса, в Кяхту – на сооружение памятника Александре Викторовне Потаниной, воздвигнутого в центре города.

В 1948 году были готовы давно строящиеся дачи для академиков в поселке Мозжинка, под Звенигородом. Просторный участок, удобный комфортабельный дом, гараж...

Обручевы поехали в Мозжинку на лето, и с тех пор Владимир Афанасьевич уже очень редко бывал в Москве. Городской шум тяжело действовал на него, в Москве трудно дышалось, он простужался от длительных переездов. Не раз в его письмах того времени встречались сердитые жалобы: «Потерял рабочий день, потому что в городе совсем не спал из-за шума. Больше в Москве ночевать не останусь».

Мозжинка, конечно, продлила жизнь Владимира Афанасьевича. На поезде доехать до академического поселка нельзя, надо иметь в своем распоряжении машину. Обычно тот сотрудник, которому нужно было поговорить с Обручевым, писал ему, и Владимир Афанасьевич предлагал договориться по телефону с водителем его машины. Два раза в неделю шофер привозил из Москвы продукты и почту. Часто с ним приезжал и гость, но все-таки посетителей в Мозжинке было гораздо меньше, чем в Москве.

Спокойная жизнь, чистый воздух хорошо действовали на Обручева. Хоть он часто болел, и гриппы, простуды, повышения температуры из-за «фокуса» в легких постоянно беспокоили его, но богатырское здоровье не поддавалось упорным недугам. И каждый раз, поднявшись с постели, он снова принимался за работу. А это было для него главное.

Пятый том «Истории геологического исследования Сибири» выходил отдельными выпусками. Последний, девятый, выпуск появился в 1949 году, И Обручев получил Государственную премию первой степени за этот труд, выходивший в свет начиная с 1931 года.

Владимиру Афанасьевичу хотелось еще и еще писать о своих путешествиях. Для специалистов выпущены толстые обстоятельные описания, но стоит и широкому читателю рассказать о дальних странствиях, всегда привлекательных для людей, а особенно для молодежи.

Так появились одна за другой книги «Мои путешествия по Сибири», «От Кяхты до Кульджи», «По горам и пустыням Средней Азии». В них Владимир Афанасьевич вспоминал свои давние походы и рассказывал порой о таких подробностях, точно не десятилетия прошли после его путешествий, а краткие месяцы.

Но и этого ему было мало – описание научное, описание научно-популярное... Он видел в своих поездках такие фантастические места, что в пору развернуть на их фоне приключенческий роман.

И такие романы появились. После многих переизданий «Плутонии» и «Земли Санникова», после «Рудника Убогого» вышли «Золотоискатели в пустыне», а затем «В дебрях Центральной Азии».

Тот, кто знает биографию Обручева или читал книги о его путешествиях, найдет здесь много знакомого. Только тут автор чувствует себя свободней, не спешит расстаться с полюбившимся образом, говорит о нем ярче, взволнованней.

Академик Николай Сергеевич Шатский в своей статье по поводу восьмидесятилетия Обручева писал: «Пожалуй, лучшим из его романов является «Золотоискатели в пустыне», в котором описаны приключения двух китайских мальчиков в Джунгарии во время Дунганского восстания. Ни в одном романе не проявились так автобиографические черты, как в этом. Он весь наполнен глубоким знанием геологического строения и природы пустынь Джунгарии и их минеральных богатств, примитивных способов добычи золота, применявшихся китайцами в этой стране, и характера и быта ее народов. Все это наблюдал Владимир Афанасьевич, все это он изучал во время своих знаменитых путешествий в Пограничной Джунгарии и в Центральной Азии».

Не меньше собственных впечатлений вложил Обручев в повесть «В дебрях Центральной Азии». Он описывает здесь свою поездку в Чугучак на пути в Джунгарию и встречу с консулом Соковым – в книге ему дана фамилия Боков. В этом романе фигурирует и Гайса Мусин, а затем появляется кладоискатель Фома Кукушкин, который вскорости умирает и оставляет консулу тетрадь с описанием своих путешествий. Якобы обработанные автором записки Кукушкина и представляют материал книги. Кукушкин посещает рудники Джаира и находит в заброшенной фанзе горшок с золотом. После этой удачи он предпринимает со своим другом Лобсыном новые путешествия. Они скитаются по долине реки Эмель, у отрогов Тарбагатая, недалеко от скалистых вершин Коджура, Саура, по долине Кобу, где светлые лиственницы лентой бегут до кумирни Матени... А дальше герои отправляются в развалины древнего города Кара-Ходжа, проезжают мимо скалы Кызыл-Гэгэн-Тас. Они попадают в эоловый город Орху и пытаются проникнуть в его здания, надеясь найти там клады, но убеждаются, что великолепные дома и замки сложены породой, а не воздвигнуты людьми. Затем мертвый город Хара-Хото, долина бесов, озеро Лоб-Нор и пустыня Такла-Макан... Все жило в памяти Владимира Афанасьевича, все снова вставало перед ним, когда он работал над этой книгой.

Выпустил Обручев и биографию Потанина, умершего еще в 1920 году в возрасте 85 лет. Сделать это Владимир Афанасьевич всегда считал своим долгом. Книга «Григорий Николаевич Потанин – жизнь и деятельность» вышла в 1947 году.

Обручев никогда не забывал людей, близких ему по работе и по духу. Он написал статью о Кропоткине в сборник «Люди русской науки», воспоминания о А. В. Потаниной, статью о Мушкетове к столетию со дня рождения, статью «Александр Петрович Карпинский» к пятнадцатилетию со дня смерти и опять «Профессор Иван Васильевич Мушкетов» для книги «Выдающиеся ученые Горного института». Еще в 1937 году он выпустил полную биографию Эдуарда Зюсса в серии «Жизнь замечательных людей», а в 1939, когда умер его ученик Михаил Антонович Усов, посвятил его памяти статью, напечатанную в геологической серии «Известий Академии наук».

Одна сотрудница издательства Академии наук рассказывает, как однажды, еще в Свердловске, пришла по делу к Обручеву. Ева Самойловна встретила посетительницу смущенно.

– Очень сердит Владимир Афанасьевич, – шепотом сказала она.

– Почему?

– Расстроен... Скончался Сумгин в Ташкенте.

Обручев выглянул из кабинета и узнал гостью.

– Это вы? Проходите, – хмуро сказал он.

А покончив с делами, помолчал и заговорил так же суховато, почти неприязненно:

– Вот и умер Сумгин... Талантливый был человек. Сколько мог бы сделать!

Он писал статьи об умерших в 1945 году академиках Владимире Ивановиче Вернадском и Александре Евгеньевиче Ферсмане, о деятельности Владимира Леонтьевича Комарова на посту президента Академии наук и о работе выдающегося ученого вообще. Такие потери были особенно заметны и болезненны для всех, кому дороги успехи нашей науки. Эти талантливые люди ушли из жизни вскоре после победы, когда особенно хотелось работать и помогать стране скорее покончить с последствиями разрушительной войны.

Сохранилось письмо Обручева к члену-корреспонденту Академии наук СССР Георгию Дмитриевичу Афанасьеву [30]30
  Заместитель главного ученого секретаря Президиума Академии наук СССР.


[Закрыть], написанное после смерти академика Белянкина.

«С большим огорчением я узнал о кончине Дмитрия Степановича Белянкина. Он всегда казался мне таким здоровым человеком, который может перетянуть конец семидесятых годов своей жизни без ущерба для себя и своей работы. И вот я, который старше его на тринадцать лет, переживаю его, как пережил Вернадского, Ферсмана, Степанова, Заварицкого, Смирнова...

Состояние здоровья не позволяет мне рисковать поездкой в Москву, чтобы проводить Дмитрия Степановича в последний путь. В помещении президиума Академии или в Отделении, наверно, будет собрание сотрудников для проводов покойного на кладбище. Прилагаю свое короткое прощальное слово, которое прошу вас прочитать на этом собрании».

Часто Владимир Афанасьевич был не в состоянии ехать в Москву и лично встречаться с людьми. Поэтому переписка его стала еще более обширной. По письмам можно судить, что занимало его тогда.

Евгению Владимировичу Павловскому к Иркутск он писал:

«Сергей Владимирович, бывший здесь в марте, сообщил мне, что вы занялись сводкой неопубликованных материалов по архею Алданской плиты. Если это верно, хорошо было бы добавить (или отдельно составить) сводку по месторождениям золота в этом районе, так как после работы Бахвалова и небольшой статьи о Лебединой жиле о районе ничего не печаталось и, как развивались промыслы, никому не известно».

Ему же:

«Я только что встал с кровати после очередной вспышки воспаления легких, вызванной, вероятно, ухудшением погоды в начале октября. Все лето с конца мая по возвращении из санатория под Москвой я не болел и работал, заканчивая географическое описание горной системы Наньшаня в Китае, а также рецензии новой литературы по геологии и географии, которые печатаю в «Природе», «Известиях Академии наук, серия геологическая» и других журналах и рассылаю в библиотеки и нескольким преподавателям средних школ для использования на уроках.

Между прочим, посылаю их в библиотеку Иркутского университета, где вы можете их найти, если интересуетесь».

Ему же:

«Недавно получил от С. Г. Саркисяна новые данные о возрасте третичных отложений, пройденных бурением в дельте реки Селенги, и их мощности... и теперь могу определенно сказать, что впадина Байкала пережила две катастрофы (если не три).

В юрский период Байкал был неглубокой впадиной в породах архея, протерозоя, в южной части которой отлагалась угленосная юра (того же состава, как и в Черемхове). В меловое или эоценовое время случился глубокий провал, и часть юры круто опустилась в него; озеро существовало в миоцене и плиоцене, и уровень его был гораздо выше современного – в нем отлагались толщи песчаников и глин с прослоями углей. Второй провал в четвертичное время опять углубил озеро, и остатки миоплиоцена остались на восточном берегу на суше, а большая часть их опустилась вглубь на дно. Крайне интересно поставить бурение скважин (хотя бы двух-трех) на дне южной части озера, чтобы выяснить, какие породы лежат на дне: плиоцен, миоцен, эоцен, мел, юра?