Текст книги "На последней парте"

Автор книги: Мария Халаши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Кати заскочила в эспрессо к Этуке, чтобы рассказать наконец кому-нибудь свои новости. У кассы стояла очередь. В такое время дня у Этуки всегда много работы. Кати переминалась с ноги на ногу, не чая дождаться, когда же очередь станет меньше. Наконец она оказалась перед Этукой.

– Я буду доктором в пьесе «Не обманывай!» – выпалила она и, не успела Этука рта раскрыть, затараторила дальше: – Доктором буду, как наш доктор Шош. Правда, он по-настоящему доктор, а я только в школе доктором буду!

– Кто такой доктор Шош? – спросила наконец Этука, так ничего и не поняв из скороговорки Кати.

– Он в нашем доме на третьем этаже живет, но это не важно сейчас! Я выступать буду на елке!

Пока Кати, перескакивая с пятого на десятое, единым духом выложила про события сегодняшнего утра, Этука вынула из ящичка, где у нее лежали деньги, свою пудреницу, открыла ее и старательно напудрила носик. А потом сказала:

– Если на этот концерт будут пускать и взрослых, я пошла бы. Хоть посмотрю, какая из тебя докторша!

Кати растроганно созерцала напудренный носик Этуки. «Феттер обязательно спросит, к кому пришла эта красивая девушка, и я отвечу ей тогда: «Представь себе, ко мне!» Но вслух Кати ничего не сказала. Только выбрала самую красивую астру и бросила Этуке на колени. Она была уже в дверях, когда услышала за спиной:

– Ах ты, глупышка маленькая!

На другой день она получила от Феттер отпечатанную роль, еще в тот же день прочитала ее всю… И вот – роль пропала, бесследно исчезла!

Что же теперь будет?!

8

Что было? Был воспитательский час, которого Кати не забудет никогда в жизни. А потом… Но расскажем все по порядку, тем более что за это время произошло и еще кое-что.

Завела всю волынку, конечно, Феттер. Она поднялась с места и запела, запела:

– Тетя Дёрди, простите, пожалуйста, но Кати ведет себя безобразно… Мы собрались на первую репетицию, а Кати вдруг исчезла. Кладек всю школу обегал, но Лакатош нигде не было.

– Я даже в кабинет физики заглянул, хотя там урок шел у восьмиклассников, – сказал Кладек.

Вся сжавшись, Кати сидела за своей партой. «Здорово же ты придумал – меня среди восьмиклассников искать!» – невесело усмехнулась она.

– Мы ждали ее целых полчаса, тетя Дёрди, – продолжала Феттер. – Наконец явилась. Спрашиваю, где была, а она мне: уходила, вот и все. Спрашиваю: зачем? Она только плечами пожимает. И вдруг заявляет, что роль потерялась! Да еще таким тоном, словно ее это ничуточки не интересует. Тетя Дёрди, я предлагаю, чтобы те, кто так относится к концерту, не участвовали в нем!

«Какой же голос у нее противный, тягучий!» – возмущалась в душе Кати.

– И опаздывает всегда! – прибавила Виола Кертес. – Вы, тетя Дёрди, не знаете, а ведь она никогда не приходит в школу без четверти восемь!

«После Феттер самая противная Кертес».

– И еще она дерется, – заявила Като Немеш.

«Да и ты не такая уж тихоня, когда наябедничать можно!»

– Дети, послушаем сперва Кати. Может, у нее была серьезная причина и потому она опоздала. И роль, возможно, уже нашлась. Нельзя судить до тех пор, пока вы не выслушали человека, которого обвиняете, – очень серьезно сказала тетя Дёрди. – Почему ты опоздала на репетицию? – обратилась тетя Дёрди прямо к Кати. – Ты знала, когда она начинается?

– Знала.

– Ну, и?.. – Голос тети Дёрди звучал уже раздраженно.

Кати молчала и с ужасом чувствовала, что губы ее растягиваются в улыбку.

Но ведь она совсем-совсем не хотела улыбаться. Да и что тут смешного, если в магазине в тот день утром не было яиц и дяденька продавец сказал Кати, чтобы приходила в полдень, их к тому времени привезут. Вот она и побежала сразу после уроков, думала, успеет купить яйца за переменку. Но в магазине оказалась пропасть народу. Пришлось постоять – ведь папа придет с работы голодный, надо же его накормить!

– Отвечай, где ты была после уроков? – Тон у тети Дёрди становился все суровей.

– Так просто… уходила, – пробормотала Кати дрожащим голосом.

– Безо всякой причины?

– Да.

– Сядь, видеть тебя не хочу! – окончательно рассердилась тетя Дёрди. Усталым движением она поправила очки и сказала: – Мы должны наказать Кати Лакатош. Пусть члены комитета выскажут свое мнение. Ты уже сказала, Аги, теперь твой черед, Марика.

Марика встала.

«И ты будешь против меня», – с укоризненным видом посмотрела в ее сторону Кати.

– Я тоже считаю, что роль у Кати надо отобрать. Научится порядку, по крайней мере. И что опаздывает она, правда. И на репетицию не пришла вовремя, пятерых дожидаться себя заставила. Репетиция вообще не состоялась, потому что Кати даже роль свою потеряла.

«Значит, не хотите, чтобы я была доктором? А как же с Этукой? Ей уже нельзя будет прийти? Я помню, как начиналась роль, там были такие слова: «На что, девочка, жалуешься?»

– И из танцевальной группы надо исключить ее, – сказал Кладек.

«Тетя Луиза говорила, что перед танцами всем девочкам вплетет красный бант в волосы. Костюмов, она сказала, не надо, чтобы не утруждать мам. Мам! Тетя Луиза не знает даже, что у меня и нет вовсе мамы. Ну да теперь уж все равно – и костюм, и бант, и роль… Нужно было встать и сказать им, что я за яйцами уходила. Папа целый день на работе, Шаньо тоже, а дома ничего не было, только жиру чуточку. У Феттеров-то приходящая домработница. Вон как расхныкалась Аги сегодня утром: «Ох, ах, Марика забыла мне яблоко положить!» У Кладека мама работает, но он на продленном дне, да и вообще мальчиков не заставляют помогать дома. Ну, а Персик? У нее мама дома. И у мамы ее только и заботы, что дочку свою холить. Они вот здесь за углом живут, я сама видела, как мама провожает ее до калитки да еще машет на прощанье. Ну, откуда им всем знать, каково это, когда во что бы то ни стало нужно бежать в магазин, иначе вся семья останется без ужина. Да встань я сейчас и расскажи им об этом, ведь умрут со смеху. Особенно Коняшка, – так заржет, словно и вправду конь настоящий!»

– Встань, Кати, – опять обратилась к ней тетя Дёрди, – и расскажи классу, почему ты заставила ребят ожидать себя и куда делась твоя роль.

«Куда делась роль? Но ведь я же положила ее в сумку, среди тетрадок, я очень хорошо помню это! И я даже к тете Лаки бегала, – может, к ней как-нибудь попала!»

Кати молчала.

– Ты потеряла свою роль, – сказала тетя Дёрди, – потому что ты неряха и не умеешь быть аккуратной. Ты единственная в классе, кому пришлось во второй раз давать дневник, потому что первый ты потеряла. И ты опаздываешь, заставляешь других ожидать тебя, потому что никого не уважаешь. А ведь и тебе уже пора бы знать, что класс – это маленький коллектив, где…

– …один за всех, все за одного! – хором закончили фразу ребята.

«Ну, за меня-то вы не очень», – подумала Кати и вскинула голову, чтобы не хлынули давно уже закипавшие в глазах слезы.

– За это мы лишаем тебя твоей роли, – продолжала тетя Дёрди, – и танцевать ты не будешь. Вообще не будешь участвовать в концерте. Ты заслужила это наказание.

В голове у Кати гудело и, словно на испорченной пластинке, все время повторялось: «На что, девочка, жалуешься?» А губы ее снова растягивались в улыбку. Кто бы мог понять, отчего? Во всяком случае, не Кати.

– Она еще и смеется, тетя Дёрди, смотрите! – закричала вдруг Феттер и ткнула пальцем в Кати.

– Да, смеюсь, представь себе! – вспыхнула Кати. – Смеюсь, да, да, смеюсь! – Ее черные глаза метали искры. – Смеюсь, смеюсь! И мне ни капельки даже не интересно выступать, я потому и ушла тогда, что мне не интересно, хоть лопните с досады!

– Стыдись! – резко сказала тетя Дёрди. – И положи дневник мне на стол!

О Кати больше не говорили. В танцевальной группе ее место заняла Виола Кертес, а роль доктора – ох, это было самое ужасное! – получила Персик. Если бы роль досталась какой-то другой девчонке, Кати со спокойным сердцем ненавидела бы ее, но ненавидеть Марику она не могла. Разве что совсем немножко…

До самого конца урока тетя Дёрди не замечала Кати, словно ее и на свете не было. А когда прозвонил звонок, сказала:

– Подумай хорошенько над тем, что произошло, и если у тебя найдется что сказать, приходи ко мне в учительскую.

«Жди, как же, так я и пошла в учительскую!»

Выйдя в коридор, Кати встала в оконной нише. Она молча смотрела на пустынный серый двор. Пересчитала деревья, потом кусты… А где-то в глубине ее мозга все крутилась и крутилась пластинка и все повторялись и повторялись слова: «На что, девочка, жалуешься?»

«На что, девочка, жалуешься?»..

… – В конец я не стану, – запротестовала Кати и замерла, словно вообще не собиралась больше трогаться с места.

– Ну, становись тогда рядом с Беллаком, – приказал Крайцар.

Кати молча повиновалась, хотя отметила про себя, что этот Беллак на редкость противный парень. Но дисциплина есть дисциплина, Крайцар приказал строиться. Наконец-то они пойдут в атаку на шалготарьянцев! А вообще странно все это. Ведь после урока гимнастики Кати, честь по чести, собиралась идти домой. В самом деле собиралась, – она же обещала папе не шататься больше по улицам. Папа рассказал ей, что каждый день работает по два часа сверхурочно, чтобы побольше зарабатывать и жить, как люди вокруг живут. Но если Кати не будет помогать ему, тогда они с тем и останутся, с чем приехали. Кати обещала помогать, научилась у тети Лаки готовить суп-гуляш и каждое утро проветривать постельное белье… а сейчас вот она опять в крепости!

Ну, кто же виноват, что так все получилось?!

В прошлый раз – тогда еще стояла хорошая погода – весь класс вышел на большой переменке во двор. Персик предложила Феттер принять в игру и Кати. Они играли в «Зайцы, зайцы, из кустов выбегайте!» Феттер состроила такую гримасу, что Кати повернулась и побежала драться с Коняшкой – и то лучше! А ведь у нее уже всё, как у всех, – и школьный халатик есть, и даже платье точь-в-точь как у Феттер. Однажды Кати надела его в школу, чтобы показать Аги. «Подумаешь! – фыркнула Аги. – А на моем еще и вышивка белая!» И даже не посмотрела больше ни разу на голубое Катино платье. Конечно, если бы она сыграла доктора и на представление пришла бы Этука…

Боевой порядок нарушился. Все стали прыгать через могилы. Впрочем, Крайцар не очень огорчился, он тут же затеял соревнование по прыжкам: кто перепрыгнет холмик, под которым, судя по надписи на кресте, покоился некий Эрнё Крефчак, восьмидесяти лет от роду. Кати очень удивилась: ну что это за имя – Эрнё!

Возле могилы Йокаи Крайцар снова скомандовал построиться, но лишь затем, чтобы благополучно миновать ворота. Сперва должны были выйти Келемен с Юхошем, за ними Кати, Крайцар, Рыжий и последним Беллак. Несмотря на такую предусмотрительность, они чуть не попались, так как сторож поймал было Беллака. Кати ничуть не удивилась, что именно Беллак стал причиной скандала, – он был очень вредный мальчишка. Сторож грозил ему кулаком вдогонку и кричал:

– Погоди, паршивец, поймаю – уши нарву!

Он кричал что-то еще, но теперь им уже и вправду некогда было дослушивать его до конца: предстояло важное дело – рассчитаться наконец за всё с шалготарьянцами.

Одним духом добежали они до Шалготарьянского проспекта. Здесь Крайцар остановился. Он был капитан, и вся ответственность за исход битвы лежала на нем.

– У кого есть патроны? – спросил он.

Все вывернули карманы, но только у Рыжего оказалось несколько каштанов.

– Нам необходимы также снаряды для пушек, – с важным видом заявил Крайцар. – Пусть каждый наберет камней.

Бросив в портфель пригоршни две камешков, Кати побежала к Крайцару; ее уже охватил боевой азарт.

– Где их крепость? – осведомилась она.

– Вон там, не видишь? – мотнул головой Крайцар в сторону телефонной будки.

– Телефонная будка? – удивилась Кати. В самом деле, стоило затевать такой шум, если вся-то крепость – телефонная будка!

– Да ты что?! – оскорбленно отозвался Крайцар. – Это только смотровая башня, а сама крепость за нею!

За телефонной будкой действительно виднелся деревянный ларек.

– Ни в какое сравнение не идет с нашей крепостью! – презрительно скривила губы Кати, уверенная, что это замечание доставит Крайцару удовольствие.

Но Крайцар вдруг заорал возмущенно:

– Зато они укрепили его что надо!

Подошел и Рыжий.

– Эх, вот бы девчонок вообще на свете не было! – вздохнул он.

– Дурак! – огрызнулась Кати, и они двинулись дальше.

Крайцара не столько беспокоил исход битвы, сколько самый враг. Вернее – на месте ли враг. Эчи боялся, как бы Карчи Какаш не перебрался со своими ребятами в другое место. А может, они как раз сегодня учатся во вторую смену… Но тут был дан сигнал к бою.

Сигнал действительно был дан, да только попал он прямо в голову Рыжему: из ларька, то есть из крепости, швырнули в него целой пригоршней гравия. Крайцар восторженно взвыл:

– За мной!

Все бросились к крепости врага. Беллак, подскочив к самой двери, стал колотить по ней каблуком. Вдруг дверь распахнулась, один из осажденных что было силы пнул Беллака ногой и снова захлопнул дверь. Беллак заревел. Крайцар крикнул ему возбужденно:

– Не реви! Штыки примкнуть! – и тоже стал трясти дверь.

Рыжий с Юхошем и Келеменом, подобравшись к крепости с другой стороны, взяли под прицельный огонь стену, из которой были вынуты три доски. Каштаны громко ударяли в стены. Атакующие кричали во все горло. Беллак перестал плакать и, размазав по лицу слезы, вместе с Кати начал яростно дубасить дверь. Крайцар тоже помог нажимать. Из-под старенького короткого пальто Кати сантиметров на десять виднелся ее школьный халатик. И вот он, новенький, чистенький, зацепился за гвоздь. Трра-ах! Халат порвался на самом видном месте… Но Кати было сейчас не до него – дверь в лавчонку начала подаваться! Вдруг она распахнулась, сильно стукнула Кати, Кати от неожиданности грохнулась навзничь, а из лавчонки выскочили трое мальчишек. В руках одного из них был камень величиной с кулак; парень размахнулся… Крайцар схватился за голову и без звука растянулся на земле. Парень, швырнувший камень, оторопел и с секунду молча глядел на лежавшего перед ним Крайцара.

– Атас! – крикнул он своим и первым пустился наутек.

Беллак, Юхош, Келемен окружили Крайцара.

– Ребята, он умер, – подойдя последним, прошептал Рыжий, и мальчишек словно ветром сдуло.

Кати с усилием поднялась и склонилась над Эчи. Лицо у капитана было совсем белое.

– Эчи! – трясла она его в полном отчаянии. – Эчи, ну будет, не дурачься же!..

К ним подбежали сразу трое. Кати подняла голову. Пожилой человек в форме кондуктора взял ее за плечо и оттолкнул легонько, а сам, став перед Крайцаром на колени, прижал ухо к его груди.

– Жив, – сказал он, – позвоните кто-нибудь в «скорую помощь».

Тут подоспел и постовой с угла. Он начал выспрашивать Кати о том, как все произошло. Кати вдруг стало трясти, словно от холода. Да ей и было холодно, и пальцы совсем одеревенели, а зубы выбивали дробь. Когда она наконец заговорила, губы совсем ей не повиновались.

– Это Карчи Какаш виноват, он у них главарем был, – заикаясь, сказала Кати. – Мы ихнюю крепость штурмовали…

Постовой полицейский, ничего не поняв, вынул записную книжку и записал имя, фамилию и адрес Кати. Записал бы и Крайцара, но Кати понятия не имела, где он живет.

– Там где-то, – твердила она.

Кондуктор поднял с земли камень.

– Очевидно, этим камнем его и трахнули, – сказал он. – А теперь, ясное дело, разбежались все. Поубивать бы их, хулиганов этаких!

– Выпускаешь из дому и не знаешь, вернутся ли… – запричитала женщина в черном платье.

А Кати все стояла среди взрослых, дрожащая и растерянная. Ее черные глаза от страха стали совсем огромными.

Громко завывая, подъехала «скорая помощь». Услышав вой сирены, Кати содрогнулась и вдруг громко заплакала. Кондуктор удивленно оглянулся на нее: что с этой чернушкой? До сих пор стояла спокойно, а тут вдруг разревелась, да так, словно ее бьет кто!

Крайцара между тем подняли и внесли в машину. Дяденька в белом халате успокоил собравшихся, сказав, что мальчик скоро придет в себя, а потом обернулся к Кати:

– Что с тобой?

– Ничего.

– Что же ты плачешь?

– Так.

– Вы вместе играли?

– Да.

– Ну иди садись в машину.

Кати радостно забралась в кузов. Она была счастлива, что спаслась от полицейского, который засыпал ее вопросами, от кондуктора, сказавшего, что нужно убивать таких детей, и от женщины в черном, которая все качала головой как заведенная. Она, наверное, и сейчас там стоит да головой качает. Крайцар станет совсем большим, женится даже, а эта тетя все будет качать да качать головой…

«Скорая помощь» плавно катила по мостовой, сирена умолкла, и Кати немного успокоилась. Рукавом пальто она вытерла нос и глаза.

– Ну, видишь, он уже пришел в себя! – Дядя в белом халате кивнул на Крайцара. – Конечно, еще оглушен немного. Мы его перевяжем и, может быть, даже домой отпустим.

Он сказал это ласково, ободряюще, но тут же, словно пожалев, что раздобрился, добавил:

– Но как вам только на ум пришло в такие игры играть? Да ведь этаким камнем и глаз выбить недолго! И потом, ты же девочка, зачем с мальчишками водишься?

«А с кем мне водиться? Может быть, с Феттер или с Виолой Кертес, которая только и знает, что наушничать?!»

– И драться тебе не к лицу. Смотри, вон и халат порвала. А уроки, конечно, еще не сделала!

«Это бы еще не беда, а вот что еды никакой на вечер не приготовила… Что-то будет, когда папа домой придет?»

– Тебе бы в куклы играть, как девочкам положено, а не носиться с мальчишками по улицам!

«Легко говорить – «как девочкам положено»! А у меня вот нету куклы, как у Марики или у этой противной выдры, у Като Немеш. У Като кукла даже с настоящими волосами..»

– Да открой же рот, наконец, жучок ты черненький! Обещай мне, что никогда больше не будешь так делать. Сама видишь, что такие игры до добра не доводят. Обещаешь?

– Да, – чуть слышно ответила Кати.

– Ну, тогда выходи, приехали. Твоего приятеля мы подлатаем, а ты сейчас иди домой, умойся и будь всегда хорошей девочкой.

– До свидания, – сказала Кати. Ее мысли были уже далеко.

Медленно-медленно поплелась Кати домой. Честно говоря, она завидовала Крайцару. Сейчас его окружит полдюжины врачей в белых халатах, и все будут заниматься только им одним, а потом, перевязав, отпустят домой, и его мама совсем голову потеряет от радости, что не случилось чего-нибудь посерьезнее. Как-то и Кати сбило велосипедом на Главной площади. Тогда бабушка подхватила ее на руки, несла до самого дома, и всю дорогу обнимала и целовала ее, и ни разу даже не спросила, как она посмела прыгать на Главной площади, хотя это было строго запрещено.

Словом, Крайцару хорошо, а вот Кати плохо, потому что ужина нет и, в довершение ко всему, разорвался халат.

Что же до остальных ребят…

Остальные ничего не стоят, вон как все разбежались, когда до беды дошло!

9

– Это точно? Точно.

– Ты сам видел?

– Сам.

– Поклянись!

Папа уже два раза прикрикнул на них, чтоб прекратили болтовню, он спать хочет, и даже свет выключил, но Кати все не унималась. Она перебралась к Шаньо на кровать.

– И Руди больше не придет домой?

– Нет.

– Папа знает?

– Наверное.

– Переехал на свой кирпичный завод?

– Ага.

– Из-за той девушки?

– Из-за нее. Теперь он по соседству с ними живет.

– И он показывал тебе мою книгу для пения?

– Показывал, сколько раз тебе повторять! А взял потому, что хочет песни оттуда выучить.

– И, значит, листочек, отпечатанный на машинке, ты тоже видел?

– Ну да! Он перелистывал книгу, а я и увидел.

Кати замолчала и размышляла долго-долго. Шаньо решил уже, что она заснула. Но Кати и не думала спать, потому что вдруг потрясла Шаньо за плечо.

– Завтра утром я пойду с тобой.

– На кирпичный?

– Ага.

– А в школу не пойдешь?

– Нет. Папе скажу, что мне нужно выйти пораньше… как тебе.

В эту ночь Кати почти не спала. Когда тетя Лаки постучала в окно, чтобы разбудить Шаньо и папу, она вскочила первая. И так волновалась, что позабыла на столе деньги, которые папа оставил ей на хлеб, молоко, масло и какие-нибудь овощи – словом, на ужин. А ведь он три раза подряд повторил, что купить, чтобы Кати ничего не забыла!

– Лучше всего купи савойской капусты, – сказал он.

Шаньо поморщился, а Кати сказала, что не знает, как ее готовить.

– Спроси у тети Лаки или у продавщицы в магазине, – подсказал папа и ушел; он всегда уходил на работу раньше всех.

Кати подхватила свой портфель, чтобы никто ничего не заподозрил, и вместе с Шаньо трамваем поехала на завод. Всю дорогу она выпытывала у Шаньо про Руди, потому что эта история никак не укладывалась у нее в голове.

– А почему из-за девушки надо уходить из дому?

– Ну, он влюбился в нее, понимаешь?

– Если парень влюбится в девушку, он всегда уходит из дому?

– Не всегда. Но папа не разрешает Руди знаться с этой девушкой. Говорит, только приведи, обоих поганой метлой из дому вытолкаю!

– А почему?

– Потому что Руди жениться на ней хочет.

– А почему папа сердится за это?

– Потому что Руди еще сопляк.

– А если он будет с ними по соседству жить, тогда может жениться?

– И тогда не может.

– Зачем же ему тогда жить с ней по соседству?

– Потому что влюблен.

– А в меня тоже кто-нибудь влюбится?

– И в тебя тоже.

– И тогда он переедет жить к тете Лаки?

– Вот балда!

Кати оскорбленно отвернулась и стала смотреть в окно. У нее вертелось на языке множество вопросов, но раз Шаньо не хочет отвечать по-человечески, она лучше посмотрит, какие здесь дома. Странное дело, тут они гораздо ниже – двухэтажные и даже одноэтажные попадаются. Вот бы здесь они жили – уж чего лучше! Кати хоть каждый день дразнила бы кошку в свое удовольствие, и никакая тетя Аннуш – она у Шошей служит, на третьем этаже, – не выскакивала бы на кошкино мяуканье и не кричала: «Прекрати сейчас же, у господина доктора бациенты». Интересно, что это за штуковина такая – бациенты?

Наконец они прибыли. Шаньо сделал озабоченное лицо; он утверждал, что Кати через проходную не пропустят. А все же умница этот Шаньо, не зря бабушка твердила, чтобы учили его какому-нибудь хорошему ремеслу, потому что голова у парня светлая. Вот и сейчас он оказался прав. Дяденька сторож поманил к себе Кати и строго спросил:

– А тебе зачем сюда?

Кати растерянно оглянулась – может, Шаньо что-нибудь придумает? – но брат словно испарился. Пусть Кати объясняется сама как умеет, он не станет на рожон лезть из-за этой дурешки. Глаза у Кати забегали, как у куклы. Взять да проскочить стрелой в проходную? Но этот сторож, странное дело, оказался совсем молодым, и пальцы у него были все на месте, не то что у других сторожей, – словом, он догонит ее в два счета и схватит за шиворот. Сказать ему правду – что пришла за книгой для пения?.. Нет, это глупо. А потом, по мнению Надьхаю, например, правду вообще говорить не стоит, потому что за это обязательно попадет. Конечно, если скроешь правду, тоже попадет, но обычно поменьше.

– Я к брату пришла, – жалобно проговорила она наконец. – Он здесь работает, его Рудольф Лакатош зовут.

– Рудольф Лакатош, – повторил сторож. – Ну, и чего же ты хочешь от этого Лакатоша?

– Папа велел передать ему кое-что.

– А после работы это никак нельзя передать?

– Дело очень важное, – пустилась во все тяжкие Кати. – У меня мама больна.

– Больна? А что с ней?

– Живот болит. Может, даже умрет она!

– Ты знаешь, где твой брат работает?

– Знаю, я уж сколько раз была здесь! – солгала Кати, не моргнув глазом.

– Тогда беги, – сказал сторож ласково.

Кати уже рванулась было во двор, но вахтер остановил ее:

– Постой-ка!

Он достал коричневый пакет, из него вынул белый пакетик, а из белого – завернутый в промасленную бумагу сверток. В свертке оказался сильно подрумяненный и обильно посыпанный сахаром хворост. Взяв одну штуку, самую большую и поджаристую, он положил ее в белый пакет и протянул Кати:

– Отнеси это маме своей!

Кати отчаянно затрясла головой, косички так и запрыгали вокруг шеи.

– Ой, нет, пожалуйста, не надо! – крикнула она чуть не плача, повернулась и ударилась в бегство.

Только у самого заводского здания Кати немного сбавила ход, да и то все время оглядывалась, не догоняет ли ее дяденька сторож со сладким хворостом. И как это ей в голову пришло сказать, что у нее больна мама? Глупый все-таки человек Надьхаю, дяде сторожу вполне можно было бы рассказать про книгу для пения. Окажись на ее месте Марика, она непременно рассказала бы. Да и Феттер тоже. Она противная, это правда, но такого придумывать не стала бы, что мама у нее больна…

Рабочие входили один за другим, а Кати стояла, прислонившись к стене, и смотрела, не идет ли Руди. Но его не было. По двору пробегали уже только одиночки. Вдруг к Кати подошел человек в короткой куртке.

– Замерзнешь здесь, девочка! Кого ты ждешь?

– Брата своего, Рудольфа. Рудольфа Лакатоша.

– А он давно на заводе работает?

– С сентября.

– Значит, он должен быть еще на внешних работах, вон там, за зданием.

Кати весело побежала туда, ей уже порядком надоело бессмысленное стояние у стены. Позади заводского здания, на огромной, сплошь изрытой территории, копошились рабочие. Они лопатами нагружали землю в тачки, потом по рельсам подталкивали тачки к вагонеткам, сбрасывали в них землю, а вагонетки, выстроившись длинным поездом, отвозили землю на завод. Вагонетки въезжали прямо в стену завода с одной стороны и выезжали с другой уже пустые. Кати быстро огляделась. Вряд ли Руди лопатит землю, он ведь известный лентяй. Тачки таскать – работа тяжелая, в земле рыться – тоже не по нему… Но вот Кати увидела, что там, где исчезают в стене нагруженные вагонетки, кто-то стоит и наблюдает, правильно ли вагонетки выстроились, не сошли ли с пути. Это, должно быть, и есть Руди. Стоять да глазеть – занятие как раз для него.

И действительно, это был Руди. Когда из-за очередной вагонетки появилось перед ним лицо Кати, он принял это к сведению без малейшего удивления, словно каждая вторая вагонетка привозит ему такую вот Кати.

– Это пальто я вчера получил, – сказал он вместо приветствия. – Теплое, на вате. Даром дают.

– Где моя книга для пения? – вопросом ответила Кати.

– Если проработаю здесь полгода, моим будет, навсегда, – продолжал свое Руди.

– Черта с два твое, отдавай сейчас же! – закричала Кати.

– Что отдавай?

– Мою книгу для пения!

– Че-го?! Нету у меня. Я и не видел ее!

– Шаньо сказал, что ты вытащил ее из ящика и унес.

– Враки! Говорю, не видел! И потом, чего ты так из-за какой-то книжки в бутылку лезешь? Обложка у нее почти совсем оторвалась и многих страниц нет.

– Все равно отдай! Мне нужно.

Руди поправил вагонетку, одно колесо которой сошло с рельса. На Кати он больше не смотрел, покончив для себя эту историю с книгой для пения. Кати стояла как потерянная.

– Знаешь что? – сделала она новую попытку. – Я отдам тебе книгу, а себе возьму только один листок, тот, что отпечатан на машинке.

– Сказано, не видел, – буркнул Руди. – Тот, что на машинке? Ну ладно, только книга теперь будет моя.

– Так давай же! – выжидательно посмотрела на него Кати.

– У меня ее нет здесь! Ты что, думаешь, я с собой на работу книжки таскаю? – возмутился Руди. – Она дома.

– Тогда пойдем, – заторопила его Кати.

– Сейчас нельзя. С работы уходить не полагается. Дядя Силади и так уж сказал, что, если будет на меня еще одна жалоба, уволят.

Кати немного подивилась про себя, что Руди стал вдруг такой чувствительный. Дома, бывало, бабушка могла сколько угодно кричать, он все равно не шел работать, если заведутся у него в кармане хоть малые деньги. Даже с кровати не встанет, хоть ты разорвись!

– А когда ты кончаешь? – спросила Кати.

– В четыре. Я здесь и живу, совсем рядом с заводом, в момент добежим. А пока проваливай к черту! – предложил он вполне добродушно.

Как и чем заняла Кати это время – до четырех часов дня, – навсегда останется тайной. То есть не навсегда, конечно, потому что рано или поздно все выясняется, нужно только подождать. Факт тот, что в школе Кати не была, и ровно в четыре часа она стояла перед заводскими воротами, поджидая Руди. Она пряталась за фонарным столбом, чтобы не попасться на глаза сторожу и чтобы он не предложил ей еще раз хворост в белом пакетике. Вскоре появился и Руди, в берете, лихо сдвинутом на затылок. Черные кудри совсем закрывали ему лоб.

– Это пальто мне долго прослужит, – сказал он, заметив Кати.

Они прошли вдоль заводской ограды и свернули в улочку. Здесь выстроились маленькие облупившиеся беленные известкой домики. Перед каждым был крохотный палисадник. Руди выбрал самый облупленный, самый безобразный из всех и велел Кати подождать у дверей.

Двери! Словно эту калиточку когда-либо можно было принять за дверь! Сбита из трех планок, даже замка нет. Другие домики выглядели получше, в палисадниках уныло покачивались голые кусты, летом на них, должно быть, и цветы были. А метрах в ста, не больше, строились новые дома. Три больших жилых дома стояли уже готовенькие, выкрашенные в желтый цвет. Но, конечно, Руди нужно было непременно в самый поганый дом перебраться!

Соскучившись, Кати стала постукивать ногой по забору, но тут заметила перед домишком манекен, и ей сразу стало веселее. Головы у манекена не было, из шеи торчала палка, вместо ног была другая палка, подлиннее, – казалось, кукла стоит на одной ноге. На оба плеча было накинуто по связке красного перца. Они очень шли этой безголовой кукле! Кати только-только решила рассмотреть ее поближе, как из дому вышел Руди. В руке у него была бумажка. Сердце у Кати подпрыгнуло.

– Эта, что ли? – спросил Руди.

Кати развернула, и перед глазами у нее радостно заплясала первая фраза: «На что, девочка, жалуешься?»

– Эта!

Руди недоуменно смотрел на сестру. Вот ненормальная! Сама смеется, а из глаз слезы катятся…

Было, наверное, уже половина седьмого, на темной улице большими пляшущими пятнами отражался свет фонарей, когда Кати подошла к подъезду Марики. «Она ведь сколько раз приглашала!» – подбадривала себя Кати: от одной только мысли, что она идет в гости, у нее начинало ныть в животе.

Расставшись с Руди, она легко нашла дорогу домой, хотя впервые уезжала одна так далеко. К счастью, папы еще не было дома, а Шаньо только что появился: он как раз доставал из-под половичка ключ, когда пришла Кати. Шаньо приветствовал сестру словами:

– Умираю с голоду!

Кати сунула портфель в ящик, схватила кастрюльку, налила ее до половины водой, поставила на газ, потом очистила большую луковицу и тоже бросила в воду. Затем достала сковородку, ту самую, которую обнаружила под ящиком еще в бытность здесь тети Бёшке, положила в нее полную ложку жиру, растопила, засыпала сверху мукой, добавила туда еще немного паприки. Когда заправка подрумянилась, Кати сняла ее с огня, плеснула чуть-чуть холодной воды, размешала, чтобы не было комков, потом вылила в кипящую воду. Подождав еще минутку, чтобы суп загустел, Кати выключила газ. Шаньо, словно кот, кружил у Кати за спиной, нюхал воздух, никак не мог дождаться, когда уж будет готова еда. А Кати еще поджарила на жире нарезанный маленькими квадратиками хлеб и наконец объявила: