Текст книги "На последней парте"

Автор книги: Мария Халаши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

4

И все же на другой день это свершилось. Ох, лучше бы и не вспоминать об этом, забыть все начисто. Да разве такое забудешь?

Без двадцати пяти минут восемь Кати стояла уже перед подъездом школы. То есть не перед самым подъездом, а напротив, на другой стороне улицы, между дровяным подвалом и какой-то лавкой или мастерской. На двери лавки висела большая желтая доска, на которой черными буквами было выведено: «Вяжушью». Кати попыталась было догадаться, что такое «вяжушью», но потом решила, что это просто не венгерское слово.

Придерживая оторванное ушко сумки, она следила за вбегавшими в подъезд школы мальчишками и девочками, но думала – что уж тут скрывать! – совсем о другом.

Тетя Бёшке уехала вчера на рассвете. Кати смутно помнилось, будто тетя Бёшке поцеловала ее в лоб. Кати на минутку открыла глаза. Подле нее действительно стояла тетя Бёшке с чемоданом в руке. Она молча смотрела на Кати, и глаза у нее подозрительно блестели. Уж не плакала ли тетя Бёшке? Но веки у Кати тут же закрылись сами собой, и она не знала даже, правда ли, или это ей просто приснилось, что тетя Бёшке красивая. У нее были большие черные глаза, правильные черты лица, яркие белые зубы. Вот странно, а Кати и не замечала, какая она красавица. И вообще не обращала на тетю Бёшке внимания…

Но сейчас это и неважно. Дело в том, что теперь Кати нужно как можно быстрее браться за ум. Нужно прибирать в комнате, готовить – иначе кто ж будет все это делать? Вчера они поужинали просто салом. Если и сегодня будет только сало, Руди поколотит ее, да так, что она своих не узнает. Хозяйничать-то Кати умеет, бабушка давно уж впрягла ее в домашние хлопоты, ведь на их улице девочки десяти и даже восьми лет чего только не умеют! Одним словом, сегодня придется сготовить что-нибудь… А вон в той стороне, говорят, Дунай. И, уж конечно, на такой большой реке должен быть порт. Бабушка рассказывала как-то про корабль – вот уж интересно! Дедушка когда-то в порту работал, а бабушка навидалась кораблей в ту пору. Нет, что-что, а порт обязательно придется разыскать… Ну, так. А что же все-таки есть дома? Жиру немного, картошка, лук, паприка, – можно сочинить картофельный паприкаш… Раздумывая об этом, Кати вглядывалась в ту сторону, где, по всей видимости, должен быть порт, и вдруг сообразила, что рядом с ней стоит… тетя Дёрди.

– Здравствуй, Кати, – сказала она, словно не видела ничего странного в том, что Кати расположилась возле этого «Вяжушью», в то время как вот-вот прозвенит звонок.

– Ну, пойдем же, – поманила она Кати и пошла через дорогу. Легонько положив руку на плечо Кати, она повела ее прямо в школу. На втором этаже, остановившись перед стеклянной дверью, что вела в учительский коридор, она отпустила Катино плечо.

Кати вдруг почувствовала, что ей очень не хватает этой руки.

– Подожди меня здесь, я только пальто сниму, – сказала тетя Дёрди, скрываясь за дверью.

Кати уставилась на дверь. Нет, сама дверь вовсе не интересовала ее. Просто она услышала за спиной шум и гам: это разбегались по классам ребята. А Кати не хотелось оборачиваться, чтобы не столкнуться носом к носу с той веснушчатой девчонкой и не услышать опять это «Ух ты-ы!».

Впрочем, тетя Дёрди не заставила себя ждать. На ней была темно-синяя в серую полоску юбка и голубая блузка из красивого материала в рубчик.

Кати восхищенно смотрела на блузку и, не удержавшись, даже потрогала ее за рукав.

– Нейлон, – понимающе протянула она, весело подмигивая.

– Да ты-то откуда знаешь? – удивилась тетя Дёрди.

Кати небрежно махнула рукой.

– О, чего я только не знаю, – похвасталась она. – Да мне стоит взглянуть на орешек, и я сразу скажу, какой он – нынешний или прошлогодний. Дяденька Покупаю-Продаю, тот, что на базаре торгует, сказал, чтоб я скорей подрастала и он сразу возьмет меня к себе помощницей, потому что мне ведь только разочек взглянуть на ковер, который приносят к нему на продажу, и я уж знаю, в каком месте его сшивали с изнанки.

И хотя тетя Дёрди понятия не имела, кто такой дядя Покупаю-Продаю, о каком базаре и о каких орешках тараторит здесь эта быстроглазая девчушка, она ни о чем не спросила. Ничего, в свое время она всё узнает об этой Кати. Вот только…

Тетя Дёрди озабоченно остановилась на лестничной площадке. С минуту она молча рассматривала совсем выцветшую, латанную-перелатанную Катину кофту, длинную, чуть не до земли, цветастую юбку с оборками, хозяйственную сумку с оторванной ручкой и наконец спросила:

– А другого платья у тебя нет?

Кати смущенно взглянула на свою видавшую виды кофту.

– Есть у меня еще одна кофточка, – сказала она, – не такая рваная, у нее только сзади прореха, а спереди и не видно совсем…

– А юбка? – спросила тетя Дёрди.

– Юбка есть, только не такая красивая, – ответила Кати.

Тетя Дёрди поправила очки и ласково улыбнулась.

Раздался звонок, и не успела Кати моргнуть, как входила уже в класс вместе с учительницей. Тетя Дёрди шла впереди, Кати за ней. Тетя Дёрди сразу поднялась на кафедру. Кати шагнула было следом, но вдруг почувствовала на себе сорок пар изучающих глаз и резко повернула обратно. Теперь она стояла, прижавшись к косяку двери и мечтая только об одном – исчезнуть, раствориться, превратиться вот в этот дверной косяк.

На середину класса вышла девочка, вытянулась и четко, по-военному отрапортовала, сколько ребят в классе и сколько отсутствует. И тетя Дёрди сразу же поверила ей.

Кати только диву давалась. Вот бы у них в классе учитель взял да и поверил на слово! Ну, была бы потеха! И так-то каждый день по полкласса отсутствовало! И если бы учитель не зачитывал каждое утро весь список, он ни за что не узнал бы, кого в тот день не было в школе. Даже при перекличке ребята нет-нет да и выкрикнут за кого-нибудь: «Здесь!» – хотя того и близко не было.

– Садитесь, – сказала тетя Дёрди.

Ребята уселись так бесшумно, что, зажмурь Кати глаза, ей и присниться не могло бы, что она в классе. Тетя Дёрди поправила очки и заговорила:

– Ребята, у нас в классе будет еще одна ученица, ее зовут Кати Лакатош. Подойди, Кати, сюда, пусть товарищи посмотрят на тебя хорошенько.

Кати умоляюще взглянула на тетю Дёрди, но и сама понимала, что спасения нет: придется все же взобраться на эту проклятую кафедру. И она пошла, едва передвигая ноги, как будто тащила на себе целый мешок кирпичей. Ручка от сумки, зажатая в руке, стала совсем влажной.

А класс, застыв, пристально разглядывал ее. И взгляды были недоумевающие, отчужденные и если не откровенно враждебные, то, во всяком случае, недоверчивые и подозрительные. Стоявшая на кафедре девочка была не похожа на них, она была чужая.

Кати смотрела на спинку первой парты. «Зеленая», – бессмысленно отметила она про себя и продолжала рассматривать парту с чрезвычайным вниманием.

И вдруг откуда-то сзади раздался мальчишеский голос:

– Ребята, да у нее скрипка там, в сумке!

Лицо у Кати сразу стало такого же цвета, как бантик в косе. Но она по-прежнему смотрела на парту. «И не такая уж зеленая», – спорила она сама с собой.

Сперва засмеялись лишь несколько мальчишек, потом волна смеха захлестнула и девочек. И вот уже хохотал весь класс.

«Если нажать посильнее и провести пальцем по парте, непременно заноза воткнется», – думала Кати.

Тетя Дёрди изо всех сил стукнула по столу.

– Тихо! – крикнула она. – Как вам не стыдно!

И словно отрезало, – в классе наступила мертвая тишина.

– Куда же мне посадить Кати? – спокойно продолжала тетя Дёрди. – Ребята, кто хочет сидеть рядом с Кати?

Тишина теперь стояла такая, что Кати охотней всего пулей вылетела бы из класса. Уж лучше б они смеялись, орали – всё лучше такой тишины! Кати усилием воли оторвала взгляд от парты и посмотрела на тетю Дёрди.

Там, дома, она сидела с Лаци Надьхаю. А один раз Надьхаю даже подрался с Дешке Добо, потому что они оба хотели сидеть с нею…

Тетю Дёрди тоже встревожила эта тишина, и она поспешила прервать ее:

– Аги Феттер, Кати сядет с тобой, хорошо? Ты ведь у нас звеньевая, вот и будешь помогать ей догнать пропущенное.

У Кати даже сердце остановилось: это была та самая девчонка, которая вчера так нагло рассматривала ее у порога школы и потом сказала: «Ух ты-ы!»

Феттер вскочила, помолчала, вертя в руках карандаш, а потом тягуче, нараспев сказала:

– А что мама моя скажет?

– Сядь! – прервала ее тетя Дёрди таким голосом, что Феттер испугалась. «Пожалуй, не следовало так отвечать», – запоздало подумала она. Но слово вылетело, его не воротишь. Да и тетя Дёрди уже решила по-другому: – Мы подыщем тебе подходящее место, Кати, – сказала она, взяв Кати за плечо, – а пока займи последнюю парту. Посидишь некоторое время одна, а там посмотрим.

Так Кати оказалась на последней скамье среднего ряда. Честно говоря, она совсем не жалела, что сидит одна. Да и с кем ей тут сидеть? Все смотрят на нее так странно, отчужденно и подозрительно. Здесь ее, по крайней мере, оставят в покое, не будут совать нос к ней в сумку, смотреть, не принесла ли она с собой скрипку. Да и вообще, что они понимают? Где это видано, чтобы девочка и вдруг играла на скрипке?!

Кати устроилась на своей парте и огляделась. Больше всего обрадовала ее картина в позолоченной рамке, висевшая над ее головой. Наклеенное на красную бумагу, на нее смотрело сверху удивительно знакомое лицо. Изображенный на фотографии человек был в военной форме и фуражке. Со спокойной, уверенной улыбкой смотрел он прямо на доску. Кати протянула вверх руку. Кончиками пальцев она как раз достала до золоченой рамки.

Сумку Кати положила рядом с собой. Услышав, что тетя Дёрди сказала: «Закройте книгу для чтения», – немедленно вынула учебник. Ведь у них в классе всегда так было: если учитель говорит «закройте», – значит, сейчас будет спрашивать, ну, а отвечать все же удобней с открытым учебником, чем с закрытым. Правда, по мнению Надьхаю, отвечать вообще радости мало.

Тетя Дёрди спрашивала наизусть стихотворение, в котором рассказывалось про какого-то мальчика, чей папа много работает, но все же хороший человек. Что там произошло с ними дальше, Кати не уловила, потому что, дождавшись наконец, когда две сидевшие перед ней девочки перестанут оборачиваться, стала разглядывать их сама. У одной волосы были совсем белые и так коротко подстрижены, что виднелись мочки ушей. Кати разглядела надпись у нее на тетрадке: девочку звали Като Немеш. Весь урок она просидела неподвижно, заложив руки за спину.

«Эта вроде нашей Эржи Лакатош, – вспомнила Кати. – Эржи тоже была самая лучшая в классе: и не пикнет никогда!.. Шариков у нее не хватало».

Соседку Като звали Борбала Феньо; она была длинная как жердь. И все время чистила-начищала свои ногти. А иногда вдруг прерывала это занятие и поднимала руку; когда же ее вызывали, отвечала, раскачиваясь всем телом то вперед, то назад. Кати подумала: а могла бы она вообще произнести хоть слово, стоя спокойно?

В соседнем ряду, том, что шел вдоль окон, ближе всех к Кати сидел мальчик с лошадиными зубами. Кати сейчас же окрестила его про себя Коняшкой. Он тоже не очень старался слушать стихотворение и целый урок рисовал что-то. Очень скоро выяснилось, что это было. Он вырвал из тетради листок, на котором рисовал, и показал его Кати. Вокруг него ребята давно уже хихикали. На листке была нарисована девочка в длинной юбке с разлетавшимися по сторонам косичками. Лицо нарисованной девочки было все затушевано черным карандашом, из чего Кати сразу поняла, что рисунок изображает ее.

Коняшка, гримасничая, размахивал листочком. Губы у Кати тоже растянулись в улыбку. А где-то внутри, глубоко-глубоко, там, куда не мог заглянуть ни Коняшка, ни, пожалуй, сама тетя Дёрди, накипали слезы.

– Кати, ты почему не слушаешь? – донесся вдруг до нее голос тети Дёрди.

То и дело взлетавшие красные бантики на концах черных кос окончательно увяли. Поверх голов весело пересмеивавшихся ребят она смотрела в окно. В окне видно было небо, маленький, в ладошку, светло-голубой кусочек. Дома они в это время бежали бы с Надьхаю сломя голову вдоль железной дороги, прыгали бы, смеясь, со шпалы на шпалу, пока рельсы не свернут в сторону, потом кубарем скатились бы с насыпи вниз, на траву, и, бросившись навзничь, лежали бы и долго-долго смотрели в голубое небо – до тех пор, пока не заболят глаза…

Раздался звонок. Дежурный выгнал всех в коридор. Выгнал и Кати, которая дольше всех задержалась в классе, – все сидела, опустив голову на руки, и смотрела не отрываясь на клочок неба за окном.

Высокая девочка с косами – волосы у нее были заплетены совсем как у Кати – тоже выходила из класса с опозданием. Глазищи у нее были что пуговицы от пальто. Она подняла свои глаза-пуговицы на Кати и сказала:

– Привет!

– Привет! – отозвалась Кати и бросилась вперед.

– Не лети, – остановила ее девочка.

Кати задержалась в дверях.

– Меня зовут Мари Гараш, – сказала большеглазая, догнав Кати. – Смотри, а у нас с тобой ленты совсем одинаковые!

– Ага! – кивнула Кати и спросила: – Ты знаешь, кто это там, на картине?

– Который? Тот, что с усами? – уточнила Мари.

– Нет, вон тот, в фуражке, – показала Кати на фотографию в золотой рамке.

– Так ты и этого не знаешь? – ужаснулась Мари Гараш. – Это же Гагарин! Который к звездам летал!

– Ну и проваливай! – буркнула Кати и отвернулась.

Она страшно рассердилась. И не в том вовсе дело, что на ее вопрос Мари сказала: «Ты и этого не знаешь!» Если б знала, не спрашивала бы, ясное дело, но за нос себя водить она не позволит! К звездам он, видите ли, летал! Еще чего придумает! На крыльях может человек взлететь к звездам, про это Кати и сама уже слышала, но чтоб вот этот, в простой солдатской фуражке… Надо же такую чушь выдумать!

Но на следующем уроке она все же то и дело поглядывала на фотографию. Уж очень уверенно смотрит молодой военный на классную доску, – может, большеглазка все-таки правду сказала?

А только зря этот военный улыбался, глядя на доску; тетя Дёрди написала там такой сложный пример на умножение, что Кати уж и не чаяла дожить до звонка.

На этот раз она первой вылетела из класса, чтобы не слышать, как командует дежурный и гонит всех вон. Она остановилась в оконной нише и стала смотреть во двор. Пересчитала деревья, потом кусты, потом опять деревья, потому что забыла, сколько насчитала.

Коняшка остановился возле нее и хотел что-то сказать, но Кати не замедлила посоветовать ему:

– Иди-ка ты к черту!

Мальчишка исчез.

Уголком глаза Кати следила за одноклассниками. Почти все собирались завтракать и вынимали из салфеток или прозрачных нейлоновых пакетиков принесенные с собой бутерброды. У Борбалы Феньо между кусочками хлеба виднелся краешек колбасы. Кати проглотила слюну. Вот смешно: всего только два часа назад она съела на завтрак большущий кусок хлеба с маслом, но сейчас, когда все вокруг стали закусывать, у нее просто живот подвело от голода. А ведь дома она, бывало, добиралась восвояси лишь под вечер, прослонявшись целый день с ребятами, и никому из них в голову не приходило, что надо бы подкрепиться!..

И тут к ней опять подошла Мари.

– Ты не принесла с собой завтрак? – спросила она.

– Нет.

– Хочешь хлеба с маслом?

Кати в знак согласия небрежно передернула плечами.

– Отламывай! – протянула ей свой кусок Мари.

Кати протянула руку, но Мари вдруг отшатнулась.

– Ух, какие грязные у тебя руки! Поди помой сперва.

– Да мне и есть совсем не хочется! – воскликнула Кати. – А ты проваливай отсюда, слышишь?

В этот день она ни с кем больше не разговаривала.

5

– Пусти, пусти меня, я больше не буу-у-ду! Ой-ой! – во всю глотку вопила Кати и, вырвавшись, выскочила во двор.

Тетя Лаки выглянула из своей двери.

– Да оставьте уж ее, – добродушно сказала она папе, который все еще молотил Кати по спине.

С третьего этажа свесилась голова прислуги доктора Шоша.

– Ну и народ! – громко вздохнула она и изо всех сил хлопнула дверью.

Даже кошка, завидев рассвирепевшего Катиного папу, испуганно шмыгнула в подвал.

А ведь всему виной папино тщеславие. Вот и дома Надьхаю всегда твердили, что папа тщеславный. Ну зачем он пошел здесь работать в такую мастерскую, где даже телефон есть? Зачем в мастерской вязальщиков корзин телефон? Совсем это лишнее! Ведь ясно как божий день – не будь там телефона, каким образом тетя Дёрди позвонила бы папе и сообщила ему, что Кати вот уже неделю не является в школу?

Но где же тогда она шаталась изо дня в день?!

Вот об этом-то и спросил ее папа, придя домой и увидев на кухне Кати, которая с самым невинным выражением лица занималась хозяйством. Уже по тому, как папа закрыл за собой дверь, Кати, содрогнувшись, поняла, что лучше бы ей, пожалуй, приготовить сегодня не картошку, а испечь что-нибудь – папа это больше любит.

– Где ты шлялась сегодня? – рявкнул на нее папа так, что от стены отлетел кусок штукатурки.

– А картошка только что поспела, сейчас подам, – заторопилась в ответ Кати и даже вынула одну картофелину из кастрюли.

Картошка покатилась по полу, а сама Кати отлетела к стене, получив здоровенную затрещину.

И тут началось. Собственно, началось не тут, да и не тем кончилось, потому что и до и после этого произошло немало событий. И памятную эту трепку Кати получила не зря.

Она, должно быть, уже целую неделю ходила в школу и, если не считать урока пения, никакого, ну ни малейшего смысла не видела во всей этой истории, когда в одно прекрасное утро, повернув за угол, внезапно остолбенела: или она спит, или тот парень, что стоит перед входом в подвал, не кто иной, как Надьхаю. Поверить в первое было затруднительно. Кати прекрасно помнила, что сегодня, встав с постели, даже шею помыла по той причине, что тетя Дёрди просила ее об этом уже в третий раз и накануне предупредила, что иначе вымоет ей шею прямо в школе под краном, на глазах у всех ребят. Следовательно, Кати не спит, это просто исключается, – а значит, парень этот Надьхаю.

Пока Кати раздумывала, он спустился в подвал и скрылся за дверью.

Но ведь тот, кто зашел в подвал, рано или поздно должен выйти оттуда, сообразила Кати. И стала терпеливо ждать. Прошло совсем немного времени, только-только прозвонили восемь, как мальчик поднялся из подвала на улицу.

«Мог бы и не подниматься, оставался бы там хоть навсегда», – опечалилась Кати, потому что парень, конечно, был совсем не Надьхаю, только очень похож на него. Но, раз уж столько времени пропало зря, Кати решила хоть поговорить с ним.

– А у меня вон какая пуговица есть, гляди! – И она показала большущую лиловую пуговицу, которую нашла в шкафу у тети Бёшке, под бумагой.

– Подумаешь, – ответил почти-Надьхаю. – Ты лучше вот сюда посмотри! – И протянул ей обрезок доски величиной с книгу для чтения, не меньше.

– Что это? – спросила Кати.

– Так. Нужно, – исчерпывающе разъяснил мальчик.

– Откуда взял? – продолжала допытываться Кати.

– Мой фатер дал, – кивнул почти-Надьхаю в сторону подвала.

– Он в этом подвале работает?

– Это не подвал, а столярная мастерская, – обиделся мальчик. – А ты дура, вот кто. Гусыня! – И он повернулся, чтобы уйти.

– Ну ладно, пускай не подвал, – примирительно сказала Кати и схватила мальчишку за руку: – Куда ты бежишь?

– В свой замок.

– Куда?

– В свой замок! Сколько раз тебе повторять? Гусыня!

«Врет он, – подумала Кати. – И нет у него никакого замка. Даже у взрослых почти ни у кого не бывает замков, не только что у детей. Бабушка про одного лишь человека рассказывала, у которого замок был, – про Иштвана Добо [4]4
  Добо Иштван (1500–1572) – комендант Эгера, возглавивший героическую защиту города от турецких полчищ.


[Закрыть], да и то ведь не настоящий он человек-то, а бронзовый, на площади стоит, перед церковью».

– А где твой замок? – с сомнением спросила Кати, чтобы все-таки добраться до истины.

– На Керепеши.

– А что это?

– Увидишь. Пошли со мной. Ты можешь быть владелицей замка. Хочешь быть владелицей замка?

Вот так вопрос! Конечно, она хочет быть владелицей замка! Да и кто мог бы устоять против такого предложения?

И в ту самую минуту, когда тетя Дёрди сказала: «Теперь, дети, закроем учебники», – Кати отправилась в свои новые владения.

Путь оказался довольно долгим. Они свернули на проспект Ленина, бегом промчались по всей улице Ракоци, до самого Восточного вокзала. Кати обрадовалась:

– Пошли на вокзал!

– Там скука, – отмахнулся ее спутник.

«Ну уж если ему и на вокзале скучно, где видимо-невидимо людей, тогда это Керепши или как там его – веселенькое местечко!» – еще больше оживилась Кати.

Вскоре они оказались на широкой-преширокой дороге и побежали по ней. Наконец почти-Надьхаю остановился перед большими решетчатыми воротами. Кати с первого же взгляда поняла, что это кладбище.

– Вместе нам входить нельзя, – сказал почти-Надьхаю, – сторож выставит.

– А у меня тоже мама умерла, – постаралась выразить участие Кати.

– Дура! У меня замок здесь, на Керепеши!.. Дошло наконец? – доброжелательно осведомился почти-Надьхаю.

Кати кивнула, хотя по-прежнему не понимала, как это можно строить себе замки на кладбище. Должно быть, это тоже особый пештский обычай, на всякий случай решила она и сделала умное лицо, чтобы мальчик не прогнал ее.

– Встретимся у Йокаи [5]5
  Йокаи Мор (1825–1904) – венгерский классик, автор широко популярных романов и повестей.


[Закрыть], – распорядился он.

– А что это?

– Большой камень в виде кольца. Он в конце дорожки. Чеши прямо туда. Я буду ждать тебя. А сейчас я двину первым. Следи за мной, чтобы делать все так же. До четвертого дерева надо идти чинно, не торопясь, потому что сторожу дотуда все видно, а потом можешь и бегом припустить. Если он все же спросит, куда идешь, – старик-то уже навострился на нас – скажи, что к могиле тети Ковач. Да не ухмыляйся смотри, а то он тебя сразу выставит, как вчера Беллака.

Кати выслушала все с величайшим вниманием. Одно только ее тревожило: если сторож и на нее «навострится», очень ли это больно? Но спрашивать не хотелось, чтобы парень не принял ее за трусиху.

Почти-Надьхаю медленно и уныло проследовал в ворота; вид у него был такой, словно все его родственники покоятся здесь в фамильном склепе. Когда он был уже возле четвертого дерева, на кладбище вступила и Кати. Краем глаза она следила за сторожем, но тот не обращал на нее никакого внимания, с превеликим усердием занимаясь починкой мышеловки.

Она добралась до «Йокаи» безо всяких помех. Ей дважды пришлось обежать выложенную кольцом каменную ограду, в которой находилась могила, прежде чем ее новый знакомый вынырнул откуда-то.

– Сейчас пойдем назад, к Баттьяни [6]6
  Баттьяни Лайош (1806–1849) – известный политический деятель, глава первого венгерского самостоятельного министерства, образованного в апреле 1848 года.


[Закрыть], – сказал он с таинственным видом и бросился вперед, но не по дорожке, по которой они только что пришли, а узенькими тропками, что вились между могилами. В одном месте он птицей перепорхнул через могильный холмик, чуть дальше небрежно сорвал белую хризантему и тут же бездумно бросил ее в траву. Кати едва поспевала за ним.

– Слушай, а что это – Баттьяни? – задыхаясь, спросила она на бегу.

– Тоже крепость, но поменьше, – дал наиточнейшее пояснение мальчик. – Раньше здесь было расположение наших врагов, но мы их выкурили. Теперь их ставка на Шалготарьянском шоссе, только мы и оттуда их выкурим!

– Выкурим, еще как выкурим! – в полном восторге повторяла Кати. – А тебя как зовут? – спросила она.

– Болдижар Крайцар. Идиотское имя Болдижар, верно? Меня все Эчи [7]7
  Обращение к младшему брату в семье; часто – вообще обращение к младшему по возрасту.


[Закрыть]называют. Это все же лучше.

– Гораздо лучше, – поддержала Кати.

– А тебя? – в свою очередь спросил Крайцар.

– Кати Лакатош.

– Это не годится!

– Почему не годится? – Голос у Кати зазвенел.

– Не может владелица замка носить имя Кати. Хотя бы Кристина или Марианна. Но только не Кати – ни в коем случае!

Кати озабоченно молчала. Не так просто взять да и отказаться от имени, которое носишь вот уже десять лет!

Они пробежали еще немножко, и вдруг перед ними предстал замок, – будем же на этот раз поэтами и скажем: замок во всем своем великолепии. Впрочем, оно ведь и естественно: всякий замок, встает в воображении во всем великолепии, если, конечно, оно существует, это великолепие. Итак, представший перед ними замок, который, по мнению очень многих, является не чем иным, как мавзолеем Кошута [8]8
  Кошут Лайош (1802–1894) – вождь венгерской революции 1848 года.


[Закрыть], был в глазах Кати прекраснее любого замка на свете.

«Даже двухэтажный!» – Сердце у Кати восторженно колотилось. Она бросилась по ступенькам вверх, потом так же стремительно сбежала вниз и тут же взобралась на спину одного из охранявших вход львов.

В эту минуту из второго льва, вернее, из-за него выступил вперед незнакомый мальчик.

– Привет, Эчи, – поздоровался он с Крайцаром.

– Никаких Эчи! – холодно отпарировал тот. – Извольте докладывать по уставу, лейтенант Беллак!

– Честь имею доложить, господин капитан, – вытянулся Беллак по стойке «смирно», – враги в окрестностях не появлялись, танки отступили, бомбардировщиков не наблюдалось.

– Итак, лейтенант Беллак, врага вы не видели? – спросил Крайцар голосом, от которого кровь застывала в жилах.

– Нет, – ответил Беллак.

– А вон тот артиллерист, который в настоящий момент заряжает свою пушку? – указал вперед Крайцар.

Кати проследила взглядом за его рукой. У одной из могил семенила, то и дело нагибаясь, старушка; она подравнивала садовыми ножницами взбегавший по ограде плющ.

– Берегитесь, лейтенант Беллак, – неумолимо продолжал Крайцар, – еще одна подобная ошибка, и я вас разжалую! А сейчас, – и он предупреждающе поднял палец, – сейчас я доверяю вам важное дело. Эта дама…

Кати фыркнула.

– Эту даму, которую я вырвал из когтей врага, вверяю вашим заботам. Откройте жилые покои и проводите ее… Но куда же запропастились все остальные? – И Крайцар стал нетерпеливо оглядываться.

– Тоот был здесь, потом сказал, что нашел что-то, и убежал. А Юхош собирает дикий каштан для пушек.

– Ну что за дурень этот Юхош! – покачал головой Крайцар. – Да разве дикие каштаны годятся на пушечные снаряды?! Это же по крайней мере атомные бомбы, – добавил он, подумав.

Но Беллака, очевидно, не интересовали атомные бомбы, потому что он вдруг круто повернулся и побежал куда-то. Крайцар бросился за ним. Кати, которая до сих пор сидела на львиной спине и наблюдала, помчалась следом.

Они остановились у могилы, накрытой каменной плитой. Возле могилы стоял еще один мальчишка и изо всех сил старался отодрать лампу, висевшую на длинном металлическом пруте. Лампу, должно быть, очень крепко приладили, так как мальчишка раскачивал ее изо всех сил, но, как ни злился, поделать ничего не мог. Ребята обступили его, но он даже не обернулся и продолжал работать. Волосы у него были какие-то желтые, коротко подстриженные и очень напоминали самый скверный бабушкин веник, которым уже только двор подметают; по всему лицу у него цвели веснушки – что твои горошины на сервизе у тети Лаки. Беллак хотел было помочь этому красавцу, но веснушчатый парень оттолкнул его со словами:

– Моя пушка!

– Это не пушка, а лампа, – объяснила ему Кати, которая, правда, никогда в жизни не видала пушек, но лампы видела и могла бы поклясться, что штуковина эта, над которой пыхтел веснушчатый парень, самая обыкновенная лампа.

Только теперь мальчишка оглянулся. На лице его появилось такое выражение, словно он увидел призрак.

– Девчонка! – оторопело произнес он и стукнул Кати по голове.

Тогда Кати крепко вцепилась ему в волосы, чтобы убедиться, наконец, правда ли это волосы или все-таки веник. Оказалось, волосы, потому что парень так заорал, что Кати испуганно разжала пальцы.

Неизвестно, чем бы это закончилось, если бы не вмешался Крайцар. Но он вмешался, дал парню пинка и тем положил конец сражению. Парень тут же начисто забыл о лампе, как будто ему никогда и дела до нее не было, и вместе со всеми побежал к замку. По дороге к ним присоединились еще двое: одного звали Келемен, другого Юхош. Ребята выкурили по сигарете на двоих, а потом появился враг. Правда, Кати не видела вокруг ни души, но какое это имело значение! Враги окружили крепость. Крайцар хладнокровно распоряжался – он никогда не терял головы в минуту опасности, – а все остальные забрасывали врага дикими каштанами. Кати тоже. Потом, когда враг был отбит, Крайцар предложил играть свадьбу: капитан, то есть он сам, женится на владелице замка, Кристине Лакатош. Веснушчатый парень объявил, что это глупости, и вернулся к своей лампе. А Крайцар сказал:

– Кристина, облачись в свое лучшее платье.

– Что? Что мне делать с платьем? – удивилась Кати.

Крайцар сердито толкнул ее.

– Облачиться – значит то же, что одеться. Ясно? Ведь капитан замка не может говорить так же, как, например, этот дурень Беллак!

Впрочем, из свадьбы так ничего и не вышло, потому что, откуда ни возьмись, появился вдруг мяч из старых тряпок, и мальчики затеяли игру в футбол. Кати некоторое время смотрела на них, опять взобравшись льву на спину, но вскоре ей это надоело и она побежала домой.

Хорошо еще, что возле Баттьяни она вспомнила про свою одноухую сумку и вернулась за ней.

Тетя Лаки – неизвестно почему – каждое утро отодвигала теперь занавеску на своей двери и смотрела, как Кати идет в школу, а часа в четыре, когда Кати возвращалась, она даже на порог выходила и все смотрела на нее. Кати уже начала беспокоиться: не проведала ли тетя Лаки, куда она бегает вместо школы? Да и вообще, почему она следит за ней? Может быть, потому, что однажды помогла ей приготовить тушеное мясо? Так ведь Кати просто забыла тогда, как его готовить, ну и забежала к тете Лаки, а та пришла к ней на кухню и показала. Только это еще не причина, чтобы потом с человека глаз не спускать.

Каждое утро Кати уходила из дому в школу и оказывалась на кладбище. Крайцар тоже бывал там каждый день, Рыжий тоже, а Беллак отстал – он, видите ли, на этой неделе в первую смену. «Вот уж дурень», – презрительно бросил Крайцар и перешел к очередным делам. Кати изо дня в день таскала с собой сумку, чтобы тетя Лаки ничего не заподозрила. Конечно, у нее хватило ума вынуть из нее все, кроме книги для пения. Там были очень красивые картинки, и Кати любила разглядывать их. Как-то она вынула книжку на Керепешском кладбище, чтобы показать Крайцару.

– Подумаешь, у меня точно такая же, – презрительно буркнул он.

– И сова такая тоже есть? – поинтересовалась Кати.

Но Крайцар не удостоил ее ответом, он как раз рисовал на земле тонким прутиком танк, у самых львиных лап. В тот день Рыжий явился раньше обычного и с важным видом предложил атаковать шалготарьянцев, потому что их вождь, Карчи Какаш, совсем обнаглел. Ребята сдвинули головы и стали совещаться, вырабатывать план военных действий. Оставалось только назначить день, когда они пойдут выкуривать врага из его убежища. Вскоре прибежал и Юхош, и все заняли свои места в замке – с минуты на минуту можно было ожидать нападения врага. Уже несколько дней назад Кати получила новое назначение: теперь она была не владелицей замка, а пажем Крайцара.

Должность была очень ответственная. Заключалась она в том, что перед началом битвы Кати должна была, став на колено, протянуть Крайцару его шлем и латы. Шлем был точь-в-точь как то ведерко, в каком Хромой дяденька держал цветы. Собственно говоря, нашел его Юхош, выбросил из него астры и, даже не вытряхнув землю, напялил себе на голову. Крайцар, конечно, сорвал шлем у него с головы и бросился бежать, Юхош – за ним. Пока они, сцепившись, катались по земле, Кати вырвала из книги по пению один лист – конечно, не тот, где была нарисована сова, – и так надраила шлем, что он засверкал. Наконец и Юхош признал, что шлем полагается носить капитану, и утер разбитый до крови нос.