Текст книги "На последней парте"

Автор книги: Мария Халаши

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Девушка с подкрашенными глазами спросила Кати, какое она хочет мороженое – ванильное или шоколадное, но ответа не получила и положила в вазочку одно ванильное. Кати спохватилась только тогда, когда мороженое уже было у нее в руках. Она чуть не заревела: ведь ей-то хотелось шоколадного! Но что поделаешь! Сама прошляпила; кроме себя, пенять не на кого…

Эх, да разве все это опишешь Лаци на таком крохотном клочке бумаги! Кати беспомощно вертела в руках маленький конверт. Так ничего и не придумав, она спрятала конверт за кофту. Потом нашла на ступеньке какую-то щепку и нацарапала ею на лестничной стене:

НАДЬХАЮ

2

Кати впорхнула в кондитерскую. Официант Йожи пошел ей навстречу, низко кланяясь; полы его белой полотняной куртки при этом взлетали, как крылья гусей, готовящихся к отлету.

«А мы уже заждались тебя, Катика, ведь сколько дней не видали!» – говорил Йожи, а сам вынимал из кармана огромный красный гребень.

И он тут же стал расчесывать Катины волосы, белокурые и длинные, до самого пояса. Маргитка сидела в углу на на красивом троне, к которому вела лесенка, покрытая красным бархатным ковром. Увидев Кати, она вскочила и побежала к ней прямо по ковру.

«Я посажу тебя на самое лучшее место», – сказала она и вдруг подняла ее и посадила на стойку, где продавали мороженое.

И тут, откуда ни возьмись, появился Лаци Надьхаю. Он остановился возле Кати и стал дергать ее за руку, чтобы она и ему дала попробовать мороженого. Кати страшно испугалась, что Маргитка сейчас выгонит их обоих. А Надьхаю все сильнее дергал ее за руку…

Кати открыла глаза. Тетя Бёшке трясла ее изо всех сил.

– Да вставай же! До каких пор можно спать! Быстренько, быстро! Пойдем записываться.

Кати понуро выбралась из постели.

– Где твой прошлогодний табель? – спросила тетя Бёшке.

– Там, где орехи…

– Где это? – так и вскинулась нетерпеливая тетя Бёшке. Кати не ответила, просто вышла молча на кухню и подняла крышку ящика. Она завладела этим ящиком, потому что тетя Бёшке пользовалась только одним его отделением – держала там дрова, – другое же, отгороженное фанеркой, оставалось пустым. Сюда Кати сложила все свои самые важные вещи: лесные орехи в красном клетчатом мешочке; подарок бабушки; синюю, как небо, шелковую шаль, которая когда-то была мамина; нанизанные на веревочку дикие каштаны, пустую раковину от улитки и прошлогодний табель. Кати выудила табель и отнесла его в комнату тете Бёшке. Правда, до этого она сунула за пазуху полученный вчера белый конверт, который перед сном спрятала в ящик.

Тетя Бёшке заглянула в табель и только охнула:

– Боже милостивый!

Кати натянула кофту, надела юбку, всю в больших розах, и с веселой гримаской вытянулась перед тетей Бёшке.

– Пошли! – сказала она.

Какой крик подняла тут тетя Бёшке, лучше и не вспоминать!

– … Сейчас же раздевайся и отправляйся на кухню мыться! – приказала она.

«Ну, если она и с Лали, с женихом своим, будет так обращаться, то и трех дней не пройдет, как она уж вернется», – горестно подумала Кати. Тетя Бёшке вышла за ней следом на кухню, так что пришлось и в самом деле взять таз, плеснуть в него воды и поставить на скамеечку. Всей спиной Кати чувствовала, что тетя Бёшке не спускает с нее глаз, поэтому ей не оставалось ничего иного, как опустить руки в таз и поболтать их там в холодной воде. Наконец, с крайней неохотой, она взялась и за мыло. Но мыло, как видно, было на ее стороне, потому что тотчас выскользнуло из руки и, прокатившись по каменному полу, влетело прямо под ящик.

«И пропадай там пропадом!» – посоветовала Кати и уже потянулась за полотенцем.

– Ты что же, и не собираешься мыло поднимать?! – обрушилась на нее тетя Бёшке.

Кати, как человек, которому решительно некуда спешить, удобно устроилась на корточках подле ящика и неторопливо стала шарить под ним рукой. Вдруг она вытащила маленькую кастрюльку и очень обрадовалась; быстренько поймала муху и с кастрюлькой пошла к крану, чтобы набрать воды и поучить муху плавать.

– Да ты с ума меня сведешь! – закричала тетя Бёшке и так дернула Кати за косу, что мыло чуть не само выскочило из-под ящика.

Наконец Кати вымылась с грехом пополам, снова оделась и с видом послушной девочки предстала перед тетей Бёшке.

– А ботинки? Ботинки твои где? – воскликнула тетя Бёшке.

«То есть как это – где ботинки? – испугалась про себя Кати. – Уж не думает ли тетя Бёшке, что я потеряла их! Да как можно потерять ботинки!»

– Есть у меня ботинки! – успокоила она тетю Бёшке.

– Надеюсь, – кивнула тетя Бёшке. – Ну, надевай!

Кати не была уверена, что хорошо расслышала приказание тети Бёшке, и потому быстренько выбежала во двор.

– Не холодно! – вернувшись, сообщила она с довольным видом.

Тетя Бёшке подняла руку. К счастью, Кати оказалась проворней, и затрещина так и осталась в воздухе.

– Все равно обувайся, – приказала тетя Бёшке. – В Пеште люди и зимой и летом в башмаках ходят. Поняла?

Кати кивнула, хотя понять ничего не поняла. Ну что за глупый обычай! Зимой, конечно, другое дело, но в такой чудесный, в такой теплый осенний день…

Потом Кати еще впихнула в себя два куска хлеба с маслом. Тетя Бёшке заплела ей волосы, при этом не обошлось без борьбы: ведь Кати повязала свою красную ленточку на запястье, вчера ей очень понравился красный браслет на руке у Этуки, и Кати подумала, что эта ее красная ленточка будет выглядеть не хуже. Но в конце концов все было готово, они тронулись в путь.

Как только они свернули за угол, Кати сразу догадалась, что вон тот темно-красный кирпичный дом и есть школа. Она и сама не могла бы сказать, почему догадалась, – наверное, потому, что это было самое неприветливое здание на всей улице.

Они поднялись на двенадцать ступенек – Кати от нечего делать посчитала их – и остановились перед удивительной дверью, которую надо только толкнуть, а закрывалась она сама. Тетя Бёшке тяжело дышала; она приложила руку к сердцу, совсем как киноартистки на плакатах. «Ну и фокусники эти будапештцы, – сердито думала Кати. – Из-за малюсенькой лестницы так запыхаться! Хорошо, что Лали не видит этого, иначе он ни за что не женился бы на тете Бёшке, и она осталась бы тут и каждое утро устраивала бы этот цирк с мылом». Кати отворила дверь и вдруг отпустила ее – пусть-ка дверь ударит тетю Бёшке по руке! Не сильно, но все же…

Вахтер сидел в своей каморке и чистил редиску. Он даже не поднял головы, когда тетя Бёшке спросила, где кабинет директора.

– Второй этаж, налево, – процедил он сквозь зубы и стал нарезать редиску ровненькими аккуратными кружочками.

– Ты здесь подожди, – распорядилась тетя Бёшке и запыхтела вверх по лестнице.

Кати присела на корточки возле стены и уставилась на вахтера. Одет он был в бежевый халат. У него были седые волосы и на одной руке не хватало среднего пальца. Дома в гимназии был точно такой же вахтер: Кати однажды помогала ему дотащить до дому мешок орехов и хорошо его разглядела. Только он ходил в черном халате. Интересно! Очевидно, когда нанимают в вахтеры, нужно отрезать один палец. А какой – это, наверное, безразлично, потому что там, дома, у вахтера не было большого пальца.

Вдруг сверху раздался голос тети Бёшке:

– Иди-ка сюда поскорее!

На верхней площадке тетя Бёшке взяла Кати за руку и повела в кабинет директора. Почему-то вдруг стали жать ботинки. И потом, Кати было не по себе оттого, что этот лысый дяденька в сером костюме так внимательно изучает ее. Ну что в ней такого особенного? Девочка как девочка.

– Значит, ты и есть Кати Лакатош, – проговорил наконец директор.

«Ясно, что я, кто же еще?» – подумала Кати, но вслух сказала коротко:

– Я.

– Табель у тебя довольно слабенький, – продолжал директор. – Надеюсь, здесь ты будешь учиться лучше.

– Конечно, лучше, – поддержала тетя Бёшке.

«Откуда она знает, эта тетя Бёшке?» – сердилась про себя Кати.

Ты будешь учиться в четвертом «А» классе, у тети Дёрди, – сказал директор. – Завтра без четверти восемь будь здесь, ты и так уж опоздала на две недели. Придется тебе догонять.

В кабинет вошла стройная учительница в очках, ростом чуть выше самой Кати.

– Коллега, – обратился к ней директор, – эта девочка будет учиться в вашем классе.

Тетя Дёрди поправила очки, потом положила руку на плечо Кати. Они посмотрели друг на друга. Кати очень понравились очки учительницы, без всякой оправы, и она тут же решила: когда вырастет, купит себе точно такие же.

Учительница вывела ее в коридор и усадила перед собой на стоявшую против директорского кабинета скамейку. В огромное окно напротив струился солнечный свет, и под его лучами все сверкало: чуть рыжеватые волосы тети Дёрди, черные косы Кати и выстроившиеся вдоль стены большие растения с зелеными листьями.

– Как тебя зовут? – спросила тетя Дёрди.

Все страхи Кати разом прошли, едва она услышала голос учительницы.

– Кати Лакатош.

Тетя Дёрди кивнула, словно этого именно и ожидала.

– Какой предмет ты любишь больше всего, Кати? – спросила она.

– Пение, – ответила Кати.

– А еще?

– Гимнастику.

– Ну, а затем?

– Рисование.

То ли учительница была удовлетворена, то ли ей надоело спрашивать, но она умолкла. Потом все же спросила еще:

– У тебя остались какие-нибудь учебные принадлежности с прошлого года?

– А у меня и не было ничего.

И так как тетя Дёрди ничего не сказала на это, Кати пояснила сама:

– У нас, там где я училась, все давала школа, но уносить домой ничего не разрешалось. После уроков мы всё складывали в большой шкаф…

Кати умолкла и с тревогой ждала, когда же тетя Дёрди спросит, почему им не позволяли уносить школьные вещи домой. Ну как ей объяснить, что дедушка непременно использовал бы ее учебники на самокрутки, Руди немедля прикарманил бы все ее карандаши, так что их и не сыскал бы никто до самого судного дня, Шаньо исчиркал бы все ее тетрадки, а Лаци, который играет в ресторане и даже не родственник им, а просто так живет в их доме, – Лаци стал бы надраивать тетрадкой для арифметики свою скрипку.

Но тетя Дёрди ни о чем не спросила. Странно. Эта учительница видит Кати первый раз в жизни, первый раз смотрит в ее черные блестящие глаза, видит красный ее бантик, то и дело взлетающий на конце косички, ее маленькие, сжатые в кулачки руки – и уже знает, что у нее нельзя спрашивать, почему в их классе все учебные принадлежности хранили в большом шкафу…

К ним подошла тетя Бёшке, поблагодарила учительницу «за доброту», отчего Кати опять рассердилась на нее, потому что тетя Дёрди, правда, ничего плохого ей не сделала, но и «доброты» никакой и в помине не было. Потом тетя Бёшке стала подталкивать Кати к лестнице. И все ворчала, ворчала без передышки:

– Даже не поздоровалась, как полагается!

– Но я же здоровалась!

– И ответить прилично не могла, когда тебя спрашивали.

– Отвечала я, – возмутилась Кати и, перепрыгнув сразу через три ступеньки, приземлилась прямо перед каморкой вахтера.

Старик буркнул, не подымая головы:

– Скачете всё! – Потом все же поднял голову и вдруг воззрился на Кати: – Вот как! Теперь и ты уже сюда ходить будешь!..

На крышке кухонного ящика Кати разложила все свои богатства. Возвращаясь из школы, они с тетей Бёшке накупили всего, что только нужно было для четвертого класса. Кати умоляла купить ей еще маску черта, но тетя Бёшке ни за что не соглашалась. Наконец они сговорились на нескольких бумажных масках. Две из них Кати тут же прикрепила к стене, над ящиком: зайца и льва. Но что бы она ни делала, в ушах у нее звучал голос вахтера: «Вот как! Теперь и ты уже сюда ходить будешь!», «И ты уже…»

Дома никого не было. Тетя Бёшке ушла за своей трудовой книжкой, завтра она уезжает. Папа и оба брата уже устроились на работу. Правда, тетя Бёшке наказала Кати хоть немного убраться в комнате да начистить картошки и луку, чтобы ей, вернувшись домой, побыстрее приготовить обед, но у Кати не было ни малейшего настроения заниматься такими вещами. Даже книжку по пению она вместе с другими сокровищами спрятала в ящик, хотя там были такие красивые картинки! И почему это вахтер сказал: «Вот как! Теперь и ты…»?

Кати поправила за пазухой конвертик с писчей бумагой и побрела на улицу.

На углу, возле стола с цветами, сидел Хромой дядя. Кати уже приметила, что стол покрыт сверху жестью, и ей это понравилось. Вот такой стол нужно бы и бабушке… Хромой продавец сидел, уставившись прямо перед собой и вытянув вперед ногу – ту, что из дерева. По своему обыкновению, он молчал. Даже когда у стола останавливался покупатель и начинал перебирать цветы, хромой все равно сидел молча, будто воды в рот набрал. Бабушка в такие минуты надрывалась до хрипоты: «Фундук, лесной орех, прошу пожалуйста!»

Кати ни за что на свете не осмелилась бы заговорить с Хромым дядей – так мрачно сидел он на своем видавшем виды стареньком коричневом стуле. Собственно говоря, не Кати положила начало знакомству. Просто она стояла поодаль, на почтительном расстоянии, и смотрела на старика. Ей очень хотелось узнать, где он потерял свою ногу, но разве осмелилась бы она задать такой вопрос! И вдруг поднялся ветер, приподнял Катину юбку с большими розами, потом подхватил розовую шелковую бумагу на столе у Хромого дяденьки и понес, понес прямо к проспекту Ленина. Кати в два прыжка догнала разлетавшиеся листки и положила их на стол.

– Хорошо, – кивнул ей Хромой дядя.

Знакомство состоялось.

Кати чувствовала, что теперь уже ничто не мешает ей устроиться на краешке тротуара, у деревянной ноги хромого. И она, присев на корточки, стала смотреть на цветы. В высокой посудине с узким горлышком стояли большие красные розы; они были бархатистые, красивые. Кати смотрела, смотрела и совсем загрустила. И еще ближе пододвинулась к деревянной ноге Хромого дяди. Но лучше уж отвернуться и не видеть красных роз, ведь это из-за них ей стало вдруг так грустно, прямо хоть плачь. А расплачешься – как объяснить Хромому дяде, почему плачешь? Ведь он непременно спросит. Взрослые не могут не спросить и, конечно, ждут, чтобы им ответили ясно и определенно. Но разве всегда можно ответить на вопрос? Взять хотя бы Кати – что она могла бы сейчас ответить? Голодная? Но ведь ее заставили съесть на завтрак два громадных куска хлеба с маслом. И все же она как будто голодная. На душе у нее голодно…

В другом ведерке розы были разных цветов, они то и дело кланялись от ветра. Иногда прижимались друг к дружке, как Кати и Шаньо зимой, когда через порог их глинобитного домика пробирался холод. Многие цветы расходились в стороны и качались одиноко, каждый сам по себе. Маленькая желтая розочка совсем склонила головку на край ведра. Слишком коротко ее срезали, вот она и не могла тянуться вверх, как все. Над ней чванно покачивалась большая белая роза, словно смеялась над желтой малышкой. А желтенькая терпела ее высокомерные насмешки… Хромой дядя даже вздрогнул от неожиданности, когда Кати сказала вдруг громко:

– Вот чистый конверт, там и бумага есть. Дайте мне эту желтенькую!

Хромой дядя молча подал ей желтую розу.

Кати положила конверт на стел. Потом воткнула цветок в волосы и убежала.

3

– Куда собралась? – спросила тетя Лаки и смерила Кати с ног до головы критическим взглядом.

– В школу, – ответила Кати.

– Вот так?! – вытаращила тетя Лаки глаза, толстой рукой ухватившись за прислоненную к дворницкой метлу. – Впрочем, мне-то что! – Тетя Лаки пожала плечами и в сердцах принялась подметать двор.

Кати вышла на улицу.

«Вот так?!» – спросила тетя Лаки. Но как «так»? Что ей не понравилось? Волосы Кати заплела и умылась как следует, потому что вечером тетя Бёшке слово с нее взяла. Ботинки надела, голубую кофту и юбку с розами. Школьные вещи, по крайней мере те, что уцелели после вчерашней битвы, сложила в соломенную сумку. Эту сумку тоже дала ей тетя Бёшке. Правда, одна ручка у нее оторвалась, но вторая целая, а для сумки одной ручки вполне достаточно.

Ручку оторвал вчера Шаньо. То есть, вернее, даже не Шаньо…

Словом, дело было так. Пришли вчера братья домой, увидели на ящике книжки, тетрадки и все, что тетя Бёшке накупила для Кати, и к тому времени, как Кати вошла на кухню, половина тетрадей исчезла, в книге для чтения у всех мальчиков и девочек появились усы, от масок ничего не осталось, только те две и уцелели, что Кати прикрепила вчера на стену. У цветных картинок тоже ноги выросли. Счастье еще, что не тронули красивый ящичек для карандашей с картинкой на крышке! И в довершение всего Шаньо натянул сумку на голову, вскочил на ящик и стал кричать, что он полководец. Кати рассердилась, что ей не пришло это в голову, тоже полезла на ящик следом за Шаньо – ну, и сумка порвалась. Когда папа вышел из комнаты, все трое клубком катались по полу. А папа – он никогда не пытается установить истину, узнать, кто начал, почему и что произошло, – он просто-напросто отвешивал каждому по крепкой затрещине, кричал на них и тут же преспокойно закуривал свою трубку. Так было и сейчас, только трубку раскуривать он не стал, а вернулся в комнату, чтобы помочь тете Бёшке закрыть чемодан. И пришлось Кати отправляться в путь «вот так». Подойдя к школьному подъезду, Кати вдруг заколебалась и, перебежав на другую сторону улицы, оттуда стала следить за входом. Дети шли в дверь непрерывным потоком. Вот прошли большие уже мальчишки, сражаясь длинными линейками: один светловолосый парень крепко съездил другого по спине, но драки из этого все же не получилось. Какая-то старушка провожала маленькую девочку, похожую на куклу, какими в Катином городке торгуют на базаре. У девочки на щеках точно такие же розовые пятнышки! Вот прошел в двери директор с желтым портфелем в руке. Кати вся сжалась… Вдруг заметит ее и спросит: «Значит, это ты и есть Кати Лакатош?» Потом прошла стайка девочек лет, наверное, десяти, они все о чем-то быстро говорили друг с другом и шумели, словно стая гусей. Дети все шли, шли – одни постарше, другие помладше, – но ни у кого не было таких блестящих черных глаз и такой красивой, с розами, юбки, как у Кати.

Кати положила сумку рядом с собой. Ей ведь в школу не к спеху, а потом, в делах серьезных торопиться никогда не следует…

«Интересно, где этот четвертый «А»? – раздумывала Кати, неторопливо обводя окна глазами. На втором этаже во всех окнах цвела пеларгония. – Там, наверное, учительская и директорский кабинет, вон сколько у них цветов!»

Потом она заметила, что и на других этажах и вообще во всех других окнах тоже стоят цветы. Кати была ошеломлена.

«Может, у них везде цветы? Ну и форсят!»

Из школы донесся долгий, протяжный звонок. Кати схватила за ушко свою сумку и поплелась через дорогу к подъезду. Мимо, чуть не сбив ее с ног, пронеслась девочка в синем халатике. Она изумленно вытаращила на Кати глаза, а потом крикнула другой девчонке, тоже в синем халате, которая как раз входила в подъезд:

– Аги, погляди-ка сюда! – и указала на Кати.

Девочка оглянулась, с минуту оторопело глядела на Кати.

– Ух ты-ы! – выдохнула она наконец, и обе подружки скрылись в подъезде.

А Кати остановилась перед дверью, постукивая по ступеньке носком башмака. У нее вдруг совсем пропала охота идти в школу. Хотя, сказать по правде, она туда и раньше-то особенно не стремилась.

Опять зазвенел звонок.

«Второй», – подумала Кати, продолжая постукивать ногой о каменную ступень. В это время всем полагается уже сидеть в классе. Известно это и Кати, и даже Лаци Надьхаю, но все же этот ужасный соня приходит в класс не раньше девяти. Ну да не велика беда! Бывало, просунется в дверь, скорчит забавную рожу и скажет: «А я и не знал, который час, у нас часов нету!» Весь класс так и покатится со смеху. Еще бы у Надьхаю были часы! Да на их улице, там, где жила и Кати, вообще ни у кого часов не было.

«В этом четвертом «А», наверное, у всех есть часы, – размышляла Кати. – А если у всех есть часы – значит, и опаздывать им никак нельзя, и мне тоже не годится приходить так поздно, и лучше уж сегодня вообще в школу не идти. Да и куда спешить! Успею еще находиться в этот четвертый «А», надоест даже. Обязательно надоест, уж это точно!»

Она повернулась и пошла на Кёрут, проболталась там, должно быть, целый час, потом подумала и решительно, нигде не останавливаясь, направилась к универмагу «Корвин».

Странное дело, всегда у Кати нелады со сторожами да вахтерами! Вот и сейчас – ну что она такое сделала? Вошла себе тихонько в дверь, и вдруг – пожалуйте! – на нее уже кричит дядька в бежевом халате:

– Куда лезешь? Не видишь, что это выход? Вон через ту дверь входить надо!

А не все ли равно? Двери-то рядышком. Куда одна ведет, туда и другая. Но Кати радовалась уже и тому, что дядька не закричал ей: «Убирайся!» – и потому сочла за лучшее сделать вид, будто ничего не слышала. К тому же вокруг было столько интересного, что глаза у нее так и разбегались. Вот и бабушка дома говорила, что если окажутся они в Будапеште, так уж «Корвин» именно посмотреть надо. В воскресенье на базаре столько народу не увидишь, сколько здесь бывает. И еще бабушка сказала, чтоб непременно на движущейся лестнице покатались.

Прямо напротив входа Кати увидела широкую лестницу. Она взбежала по ней, надеясь, что сейчас лестница начнет двигаться, потом сбежала вниз, но лестница даже не дрогнула.

На втором этаже продавалось готовое платье. Кати со знанием дела обежала глазами юбки, висевшие рядком на длинной палке, и обнаружила, что такой красивой юбки, как на ней, нет и в помине. Кати даже постояла немного перед огромным зеркалом. Юбка выглядела замечательно. Бабушка шила ее сама и не пожалела для внучки материала, так что юбка доходила Кати чуть не до щиколоток.

Все утро Кати носилась взад-вперед по лестницам универмага, везде побывала, всюду сунула свой нос, даже в посудный отдел, но движущейся лестницы так и не нашла. Под вконец, совсем измучившись, она вышла на прохладную лестничную площадку и уселась на верхней, тоже совсем неподвижной, ступеньке. Она словно охмелела от этой толпы, от непрерывного беспорядочного движения; здесь же, на лестнице, было тихо и приятно.

А потом вдруг ступенька под ней словно бы и вправду шевельнулась, сдвинулась с места, и понесла, понесла ее домой, к бабушке. И опустила прямо перед их печуркой. И сразу превратилась в маленькую скамеечку. Сидит на ней Кати и смотрит, как бабушка длинной кочергой ворочает в печке раскаленные головешки.

«Рассказать тебе про любопытного принца?» – спрашивает бабушка.

Еще бы! Ведь Кати так любит бабушкины сказки! Стоит ей заговорить, и все сразу замолкают, даже папа.

«Однажды любопытный принц, – начала бабушка, – объявил по всему свету, что хочет узнать, какая ожидает его судьба. В тот же час предстал перед ним звездочет и объявил, что прочитал уже по звездам судьбу принца.

«Что ж, послушаем!» – скрестил на груди руки принц.

«Великий государь мой, – склонился перед ним звездочет, – будущее твое необыкновенно: после смерти могущественного отца твоего, его величества короля, станешь ты могущественнейшим государем, и владениям твоим не будет ни конца ни края».

Нахмурился молодой принц:

«Не желаю я такого будущего: большое королевство – большие заботы. Но и звездочет мне такой не нужен, что не умеет прочитать по звездам угодную мне судьбу. Посадить его на кол!»

Предстал тут перед принцем муж ученый, которому не было равных во всем королевстве.

«По полету птиц поднебесных вычислил я, о великий государь, твое будущее: быть тебе богатейшим среди всех владык земных. Столько драгоценностей соберется в сокровищницах твоих, что не напасешься ты на них ни мешков, ни кадок».

Но и тут не возрадовался молодой принц.

«Там, где много богатства, много и воров. Этот мудрец глуп, на кол его!»

После такой страшной кары, постигшей двух знатных мужей, никто уже не осмеливался являться к принцу с предсказаниями. Но в один прекрасный день постучалась в королевские ворота старая цыганка.

«Расскажу я тебе, красавчик мой принц, всю правду, поведаю тебе судьбу твою. Повели только подать сюда совок с жаркими угольями да горсть пестрых бобов!»

По велению принца все тотчас было принесено, и цыганка высыпала бобы на угли. Долго смотрела она на бобы эти, а потом и говорит:

«Будет у тебя, красавчик ты мой, жена верная да любящая».

Радостно улыбнулся тут принц:

«Спасибо тебе, цыганка, ты предсказала мне самое лучшее будущее, потому что нет ничего дороже на всем белом свете, чем любящее сердце. Вот тебе золотой, лови!»

И только бабушка закончила свою сказку, как добрый ангел над Кати распростер свои крылья и проговорил ласковым голосом:

– Простудишься, девочка, камень ведь холодный…

Кати подняла голову. Рядом с ней стояла незнакомая тетя в светлом плаще. Волосы у нее были седые, но лицо совсем молодое. Она-то и разбудила Кати.

Кати сладко потянулась, но вдруг вскочила как ошпаренная и бросилась вниз по лестнице. Она уже прекрасно ориентировалась в «Корвине», недаром провела в громадном магазине целое утро. Кати торопилась к вахтеру, твердо решившись разузнать наконец про чудесную лестницу.

Вот подойдет сейчас к дяденьке в бежевом халате и прямо спросит: где тут движущаяся лестница? Уж он-то знает, вахтеры ведь знают все на свете!

Но дорогой она одумалась, чинно подошла к двери, на которой было написано «выход», вышла через нее на улицу, покрутилась немного в сторонке и снова вернулась в магазин. Теперь она прошла там, где было написано «вход», краешком глаза кося на вахтера: видит ли он, какая она послушная и понятливая?

Но вахтер мял в пальцах сигарету и не обратил на Кати никакого внимания. Да и что она была для него – травинка в стоге сена!

Кати собрала все свое мужество и подошла к нему.

– Где движущаяся лестница? – спросила она и от нетерпения почесала одну ногу о другую.

Сигарета в руках у вахтера замерла.

– Движущаяся лестница? – переспросил он. – А, это та, что разбомбили во время войны? Так ее давно уж нет. Скоро сделают другую, – добавил он, с видимым удовольствием сунув в рот сигарету. И вдруг, точно впервые увидев, кто стоит перед ним, сердито крикнул: – А тебе-то здесь чего нужно?! Вот тебе бог, а вот порог, пошла прочь отсюда!