Текст книги "Черный ангел"

Автор книги: Мария Гинзбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Сначала Тачстоун сделал гостевую комнату в восточной башне. Но потом приехал Ирвинг, и та комната ему понравилась. Под новую гостевую переделали помещение в западном крыле. Брюн решила, что это будет Голубая комната. Все здесь, начиная от обоев и заканчивая ковром на полу, имело этот нежный цвет. Время задергивать тяжелые бархатные портьеры еще не пришло. Через окно струился неяркий свет. Нежное голубовато-серое сияние наполняло комнату.

Брюн вошла и направилась к стеллажу из стали и голубого толстого стекла. В руках жена Лота держала книгу с черно-синей обложкой. Книга была далеко не новой. Уголки обтрепались, на корешке виднелись белые заусеницы. Брюн поставила ее на место, задвинула ее поглубже. Теперь книжка с мистичным названием « Новолуние» была почти незаметна между « Шкатулкой секретов домохозяйки» и « Лучшими сказками мира».

Брюн нашла эту книгу, когда ей было пятнадцать. И «Новолуние» было почти единственной вещью, которую она унесла с собой из отцовского дома.

Брюн решила задернуть портьеры. Она распустила бархатную ленту на левой из них, которой та собиралась на вбитое в стену железное кольцо. Брюн раздвинула портьеру на всю ширину. На миг женщина застыла между портьерой и окном, любуясь на черный лес, реку и прозрачное, неистово голубое небо. Край неба начинал сереть. Подкрадывались сумерки.

Брюн услышала шаги. Кто-то направлялся в комнату. Она обернулась, но выглядывать из-за портьеры не стала. Скорее всего, это был Лот. Супруги только что поругались.

Лот обнаружил в гараже мотоцикл, который Брюн купила в его отсутствие. Когда они пили вечерний шоколад на веранде, муж осведомился:

– Что это за кусок говна появился у нас в гараже?

– Это чертовски дорогой кусок говна, милый, – меланхолично ответила Брюн.

Лот, рассердившись, оттолкнул от себя кружку с такой силой, что шоколад расплескался по столику. Брюн машинально подумала, что надо сходить, взять тряпку и вытереть. Она поднялась с места. Но Лот не дал ей уйти.

– Так вот, значит, на что ты спускаешь мои деньги! – воскликнул он.

– Ну, а что такого, – ответила Брюн.

Ругаться ей хотелось не больше, чем напоминать, что завод, служивший источником состояния Лота, перешел к нему в качестве ее приданого, и деньги были в не меньшей степени ее, чем его.

– Покатаюсь немного по окрестностям, подумаешь, – продолжала Брюн. – Этот лес – наш до самых Деревяниц. Меня никто не увидит. Развеюсь немного.

– Да, ты видать сильно болела, пока меня не было. Не надо было тебя оставлять… Такое только в горячечном бреду можно придумать! Я не собираюсь учить тебя обращаться с этой штукой, – заявил муж. – Этак ты и на мне захочешь верхом прокатиться. Ты на самом деле об этом и думаешь, да? Не отпирайся, я знаю вашу женскую развратность…

Брюн поморщилась. Истинная причина гнева Лота была ей известна не хуже, чем ему самому. После возвращения Лота из Анапы супруги еще ни разу не занимались любовью. Лот подошел к ней с лаской еще в самый первый вечер. Брюн увернулась, сославшись на универсальную головную боль. На самом деле Лот стал ей противен. Брюн знала, что есть счастливые женщины, которые могут спать с двумя мужчинами одновременно. Но, к сожалению, выяснилось, что она сама не из таких. Брюн сама не знала, на что надеялась, упорно отказывая мужу в близости. Совершенно очевидно было, что Карл не будет продолжать их отношения.

– Я умею водить мотоцикл, – сказала Брюн. – В нашем доме, то есть в доме моего отца, все дети умели водить машину.

– Да, у вас там был самый настоящий цыганский табор, – ответил Лот. – Я думал, что ты давно отошла от всех этих старых привычек. Ан нет. На мотоциклах гоняться с утра до вечера – это мы горазды, а на столе прибрать некогда. Муж должен в грязи есть, как свинья.

Он в негодовании махнул рукой на разлитый шоколад. Брюн молча развернулась и пошла за тряпкой.

– Чтобы завтра же вернула мотоцикл в магазин, – сказал Лот. – Да я сам съезжу. Это не женская игрушка.

Брюн повернулась и сказала тихо, но очень отчетливо:

– Мотоцикл останется здесь.

Лот открыл было рот. Но взглянул на лицо жены и промолчал.

Наверное, теперь он искал ее, чтобы помириться. Но Брюн не хотелось с ним разговаривать. Она еще не отошла от ссоры. Брюн неподвижно застыла за портьерой. Она смутно надеялась, что Лот просто пришел за какой-нибудь книгой. Брюн решила переждать, пока муж возьмет, что нужно, и уйдет.

Лот обнаружил в своем мобильнике сообщение от Ирвинга. Брат просил позвонить ему вечером. Послание было на родном языке братьев, английском. Хотя обычно они перебрасывались сообщениями на русском – уже привыкли. Лот и так не посвящал Брюн в свои дела. Однако сейчас следовало исключить даже возможность того, что жена нечаянно может услышать их разговор. Лот дождался, пока Брюн уйдет укладывать Дашу. Он направился в дальнее, западное крыло дома. Там никто не жил.

Лот вошел в гостевую – Голубую комнату, как ее называла Брюн. Тачстоун сел на обитый велюром диван и нажал двойку. Номер Ирвинга был у него на быстром наборе. После двух гудков в трубке раздался мягкий голос не Ирвинга, а его подруги, Лены:

– Здравствуй, Лот.

Несколько мгновений Лот не знал, что и ответить.

Подруга брата нравилась Лоту несколько больше, чем должна была бы. В ней чувствовалась энергия, которую до недавних пор Лот замечал и в Брюн. Но жена с возрастом успокоилась, обленилась, обабилась. Недавно Лена возмущенно рассказывала о том, что во Франции одно время правили не короли, а кардиналы – Ришелье и Мазарини – но оставались при этом в тени. Короли же лишь наслаждались теми выгодами, что несло им их положение. Лене задали такую тему для реферата по истории на лето, и она очень увлеклась, собирая материал.

– Я не понимаю одного, – с жаром говорила девушка Лоту. – Почему тот же Ришелье не устранил короля, почему не правил сам? Зачем быть вторым, если можно быть первым. И ты, по сути, и являешься первым?

Лот с трудом оторвался от созерцания дразняще скромного выреза ее кофточки. На левой груди у Лены была родинка. Последние несколько секунд Лот думал не о Ришелье и Мазарини, а о том, гладкая или шершавая будет эта коричневая точка, если коснуться ее языком.

Однако Лот слышал, о чем говорила Лена. Тачстоун покровительственно усмехнулся.

– И никогда не поймешь, – сказал он добродушно. – Власть – не для бабских мозгов. А этот Ришелье понимал, что есть традиции, освященные веками. Ему подчинялись. Но никто не признал бы его верховным правителем, даже если бы он этого захотел.

– Да ты сам как будто из средних веков вынырнул, – заметила Лена, зло прищурясь.

Лот расхохотался. Она его забавляла. Существо с такими длинными и мягкими светлыми волосами должно быть начисто лишено интеллекта, чтобы полагать – его смехотворные воззрения и идеи могут что-то значить, что-то изменить.

– Здравствуй, – сказал наконец Лот в телефонную трубку. – А Ирвинг где?

– В душе, – ответила Лена.

– А ты, значит, у него в гостях?

– Ну да.

Лот понял и то, о чем Лена не говорила. Ирвинг, как настоящий джентльмен, наверняка пропустил даму вперед. Лена только что вышла из душа. Может быть, она даже еще не успела одеться. Лот представил обнаженную Лену.

Полотенце соскользнуло на пол, когда она взяла телефон. Капли воды на гладкой коже блестят в рассеянном свете ночника. Длинные волосы, мокрые, как у русалки, рассыпались по плечам. Грудь, маленькая, упругая, с торчащими сосками, колышется при дыхании. Родинка кажется черной.

Лот переключил мобильник на громкую связь и положил его на столик перед диваном.

– Как вам там отдыхается? – спросил он, расстегивая штаны.

– Да ничего так, – ответила Лена. – А у вас как дела?

У нее был очень приятный голос – низкий, грудной. В нем всегда слышался сладострастный стон, сдержанный в последнем усилии соблюсти приличия. У Лены был милый дефект дикции, крохотный, почти незаметный – она чуть пришепетывала. А интонации у нее были плавные, с переливами.

– Нормально, – ответил Лот. – Карла что-то третий день не видно. Завтра в гости думаем зайти, проведать.

– А мы в бассейн ходим. По ночам, правда, – сообщила Лена. – Днем-то туда обычные люди ходят, за плату. Не мог же папа ради Ирвинга закрыть бассейн? Сейчас как раз собираемся. А еще… Да тебе это наверное не интересно, Лот.

– Инте…ресно, – задыхаясь, ответил он.

Лена продолжала. Кажется, она рассказывала про кино, в которое они вчера сходили с Ирвингом. Она смеялась, говорила: «представляешь, а он…». Движения рук Лота все убыстрялись. К финалу Лот и Лена подобрались одновременно, что очень редко случается.

– … вот и все. Какая прелесть, правда? – сказала Лена.

Лот откинулся на спинку дивана. Лоб его блестел от выступившей испарины.

– Изумительно, – расслабленно ответил он.

Он отдышался, застегнул брюки.

– А, вот и Ирвинг, – весело сказала Лена. – Все, передаю трубку.

– Давай, – произнес Лот.

Он взял мобильник, снова переключил звук на микрофон и приложил к уху.

– How is it going? – осведомился Лот у брата. – No, I’m not sleepy.

Свободной рукой он достал из кармана брюк носовой платок и тщательно вытер им белое вязкое пятно на столике. Внезапно движения его руки замедлились.

– What? – переспросил он.

С лица Лота сошла расслабленность полностью удовлетворенного человека. Оно снова стало жесткой маской правителя и властелина. Образчики таких масок можно увидеть в любом музее. Такое же выражение навеки застыло на посмертных масках Калигулы, Нерона и других римских императоров.

Власть уродует одинаково.

– Go on, – процедил Лот сквозь зубы.

Потом он уже ничего не говорил. Только слушал и поблагодарил, оканчивая беседу. За это время совсем стемнело. Когда Лот вошел в комнату, одна половина окна была задернута, а во вторую вливался серенький свет. Но когда он нажал кнопку отбоя на мобильнике, обе половины окна были равно черны. Лот не терпел беспорядка. Он хотел задернуть и вторую штору («Вот где эта Брюн? Все витает в каких-то своих эмпиреях, окно толком и то не задернуть»). Но под влиянием полученных новостей Тачстоун позабыл об этом и просто вышел из комнаты.

Что-то негромко зашуршало. Из-за шторы появилась темная фигура.

У Брюн было лицо балерины, которая, выполнив сложный пируэт, приземлилась не на руки своего партнера, а на дощатый пол, пробила его и летит в черной пустоте навстречу распахнутой ржавой пасти нижней сцены. Ее никто в этот момент не видит, и уже можно не сдерживать себя.

Но и Брюн в этот момент никто не видел.

– Хочешь разговаривать с Лотом, звони ему со своего мобильника, – сухо сказал Ирвинг.

Он стоял посредине комнаты, обнаженный, и смотрел на Лену. Его светлые глаза потемнели от сдерживаемого гнева.

– Так ведь это он позвонил, – ответила озадаченная девушка. – Я его заболтала, чтобы он не положил трубку, пока ты в душе.

– Нужно было принести телефон ко мне в ванну! – рявкнул Ирвинг.

Губы Лены задрожали. Из глаз посыпались крупные, как горох, слёзы. Она закрыла лицо руками.

– Прости, – буркнул Ирвинг.

Он присел рядом, обнял ее за плечи.

– Ну перестань, – сказал он, и провел рукой по ее волосам.

Лена всхлипнула, глубоко вдохнула.

– Это был такой важный разговор? – ломаным голосом спросила она.

– Да.

Ирвинг подал ей салфетки, чтобы промакнуть лицо.

– И о чем вы говорили? Может быть, я тоже могу помочь? – успокоившись, сказала Лена.

Ирвинг улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– У мужчин бывают свои дела, – сказал он. – Ну что, ты готова? Пойдем?

Лот знал, что выходные являются самым удачным временем для того, чтобы наносить визиты. По воскресеньям таможенники замка Быка отдыхали. Карл спустился к гостям довольно быстро. Даша даже не успела соскучиться и начать ковырять шелковые обои зала для приемов.

Шмеллинг то ли успел принарядиться, то ли так и расхаживал по дому в черных узких джинсах и белой рубашке с высоким воротником. Она выгодно подчеркивала его сходство с романтическим вампиром. Помимо вечной серебряной пули, которую Карл всегда носил на груди, Брюн заметила на его руке и серебряную печатку с какой-то руной. Это была фамильная драгоценность, которую Карлу удалось пронести через все невзгоды войны. Шмеллинг как-то раз признался, что однажды дела его были так плохи, что он всерьез подумывал продать печатку. Но к Брюн Карл приходил без перстня. Его вычурная форма мешала при ласках.

Выглядел Карл весьма бодро и свежо. Слухи о трехдневном запое, таким образом, не подтвердились.

– Чем обязан? – осведомился Карл у Лота после обмена приветствиями.

– Дай, думаем, заглянем по-соседски, – расплывчато ответил тот.

– Понятно, – хмыкнул Карл.

Шмеллинг сообразил, чего опасался Лот на самом деле, но постеснялся разговаривать об этом при жене и ребенке. Откровение Карла насчет его мазохистских наклонностей, видимо, произвело сильное впечатление на Тачстоуна.

– Чаю? – предложил Шмеллинг.

– Может, лучше все вместе прогуляемся до развалин? – сказала Брюн. – Погода сегодня чудесная. Учитель дал Даше задание на лето – подготовить доклад о каком-нибудь историческом объекте нашего города. Лето скоро кончится, а у нее еще ничего не готово.

– А чаю можно будет попить на обратном пути, – заметил Лот.

– Или так, – кивнул Карл.

Вся компания покинула замок. Лот замедлил шаги у своей машины, что стояла на большой асфальтированной площадке перед мостом. Но Шмеллинг совершенно очевидно собирался дойти до развалин пешком. Это было не так далеко – километра полтора. Но Лот, например, давно уже не гулял пешком без телохранителей. Карл же, как оказалось, был более беспечен или же более смел. Лот осознал, что если будет настаивать на том, чтобы проехать эти злополучные полтора километра на машине, то будет выглядеть нелепо и к тому же трусовато. Он промолчал и последовал за другом, женой и дочкой, чувствуя всей спиной прицел снайпера. Белая рубашка Карла была прекрасной мишенью, да и летняя синяя ветровка Лота – то же. Лоту хотелось сказать Карлу, что эта бравада может очень дорого обойтись им всем. Тачстоун решил подойти к этой щекотливой теме издалека. Когда вся компания спустилась с насыпи и углубилась в лес, он спросил Карла:

– Говорят, кто-то убил одного из твоих людей?

– Этот «кто-то» был я, – улыбнулся Карл.

– За что, ты конечно не расскажешь? – пробормотал озадаченный Лот.

– Этот парень взял мзду за провоз запрещенного груза и не поделился со мной, – ответил Шмеллинг.

Тачстоун засопел.

– И что за груз? – осведомился он.

– Ерунда, – ответил Карл. – Два ведра наноботов и ящик с электроникой, чтобы их запрограммировать.

– Но это же… – пробормотал Лот. – Этого же хватит на «зиккурат»!

Так называлась одна из разновидностей «лестниц в небо».

– Ну, «зиккурат» не «зиккурат», но на «пружину в коробке» точно хватило бы, – согласился Карл.

– И ты пропустил этот груз? – спросил Лот осторожно.

– Я не так глуп, как выгляжу, – ответил Карл меланхолично. Лот смутился. – Наноботы я оставил им, а контактный ящик забрал.

Лот перевел дух. Теоретически можно было подобрать электромагнитный ключ для общения с наноботами путем проб и ошибок. Но на практике не было известно ни одного такого случая.

За разговором они незаметно миновали заливной луг и добрались до руин церкви, некогда сложенной из красного кирпича. Она называлась церковью Благовещенья на Городище. Храм был создан в 1103 году, перестроен в середине четырнадцатого века, стойко перенес шведскую оккупацию, но не выдержал немецкой во время второй мировой войны. Он был разбит артиллерийским огнем и после этого уже не был восстановлен. Коммунисты равнодушно относились к религиозным памятникам, а никакого хозяйственного назначения постройка не имела.

Больше всего руины походили на тот символ, которым в астрологии обозначается знак «Скорпион» – буква «m», где правый элемент чуть выше левого, и в дополнение имеется длинная завитушка хвостика. В качестве левого элемента в данном случае выступала апсида, к которой примыкал северо-восточный угол церкви со столбами и арками. В качестве высокого элемента можно было воспринять круглую башенку, в которой Карл подозревал остатки колокольни. Остальные стены церкви сохранились на высоту, чуть превышавшую человеческий рост. В одной из них находилась полукруглая ниша.

Перед развалинами имелись две ямы, разделенные кирпичной перегородкой. Пол в церкви был деревянным. Когда перекрытия сгнили, попасть внутрь развалин стало возможно лишь по остаткам каменной перегородки, которые зрительно и выполняли роль завитушки, идущей вниз.

Это было и все, что уцелело от великолепного храма, когда-то расписанного фресками в византийской манере, с папертью, колокольней и двумя приделами. На одной из стен висела изъеденная коррозией табличка. Из надписи на ней явствовало, что последние реставрационные работы (стыдливо названные «консервационными») проводились почти сто лет назад, в 1974 году. Результатом этих работ стали чудовищные железные штыри, торчавшие из стен апсиды и башенки. Упомянутый в табличке архитектор Красноречьев стянул ими распадающееся здание. За руинами, на том склоне холма, что сбегал к сонной, ленивой протоке, находилось небольшое кладбище.

Погода была действительно чудесная – солнечная, как на заказ. Даша принялась снимать развалины на фотоаппарат. Лот помогал ей выбрать ракурс и композицию. Карл и Брюн стояли в теньке, у стены с табличкой, сообщавшей о консервационных работах.

Шмеллинг решил по-джентльменски развлечь Брюн разговором.

– Помнишь, ты рассказывала про Красную Руку? – произнес Карл.

Брюн как-то шутливо упомянула, что в жутком детском фольклоре русских немаловажную роль играла Красная Рука. Она прилетала по ночам и душила детей, а днем отдыхала на ближайшем кладбище. Это место можно было вычислить по надгробию из красного камня и фамилии обладателя этого надгробия – Красноруков.

Впрочем, в фамилии были возможны вариации.

Брюн кивнула.

– Мне кажется, этот архитектор Красноречьев вполне укладывается в ваш канон, – заметил Карл, указывая на табличку.

Брюн слабо улыбнулась:

– Тогда эта развалина является вместилищем для Красной Руки гигантских размеров.

– Мы пойдем на кладбище, – сказала Даша.

– Сходите, – согласилась Брюн. – Заодно заглянете на могилу дедушки.

Супруги обменялись незаметными взглядами. Лот понял, что жена не хочет сейчас посещать могилу своих родственников. Брюн вообще вспоминала своих родителей и братьев с сестрами очень редко. Лот обнял Дашу за плечи и повел вниз по холму.

Карл и Брюн остались в раскаленных солнцем развалинах одни.

– Тебе понравилась книга, которую тебе подарил Ирвинг? – спросила Брюн.

Она понимала, что Карл старается не скомпрометировать ее, но это было невыносимо мучительно. Разговаривать о всяких светских пустяках, словно этот мужчина не расхаживал по ее спальне голым, словно они никогда не сплетались ногами и не шептали друг другу всяких глупостей в темноте. Но Карл держался так, как будто ничего такого между ними действительно не было. Брюн ничего не оставалось, как поддержать его манеру.

– О да, – кивнул Карл. – Она тоже про вампиров, как и твоя любимая.

Шмеллинг сказал это так же спокойно и просто, как про Красную Руку минуту назад. Но у Брюн сладко дрогнуло в груди. Чувство сообщничества, мимолетное и острое, на миг пронзило Брюн, и она была благодарна за это Карлу.

Брюн улыбнулась ему. Карл невозмутимо подмигнул ей в ответ.

В первый же день после отъезда Лота в приемный ящик в замке Быка гулко шлепнулся кроник. Карл решил, что это очередное послание от Полины – его давней и настойчивой любовницы. Шмеллинг поморщился, но взял коробок в руки.

«Коробками Кроника» назывались небольшие устройства в форме спичечного коробка, созданные для передачи личных посланий. Новый вид переписки был назван по фамилии русского изобретателя, создавшего технологию. Прочная коробочка казалась сделанной из пластика. Но стоило ее потрогать, и это ощущение пропадало бесследно. Кроники были псевдоживыми, квазибиологическими примитивными существами. Они питались энергией солнечного света подобно растениям. Рассчитаны кроники были на выполнение только одной функции – воспроизведение объемного звукового послания. Это необычное письмо мог увидеть только тот, чья ДНК была записана в памяти коробка. Образец считывался при прикосновении большого пальца адресата и только в том случае, если человек действительно хотел прочесть послание. Таким образом решилась проблема конфиденциальности переписки. По сравнению со старой доброй электронной почтой, которую мог взломать любой мало-мальски настойчивый хакер, это был просто прорыв. Никто, кроме адресата, не мог прочесть послание. Заставить открыть письмо силой было фактически невозможно. Также незаметно была решена проблема массовой неграмотности. И это явилось самым большим плюсом нововведения. Большая часть людей во всем мире уже не справлялась с премудростями грамматики родных языков. В течение последних войн основная масса населения не получала вообще никакого образования. Поскольку вырастить искусственную биомассу, обладавшую зачатками интеллекта, стало дешевле бумаги, коробки прикончили переписку от руки во всех более-менее развитых странах. Во всех крупных городах Конфедерации появилась пневматическая почта. Коробкам задавался адрес. По трубам инженерных коммуникаций, которых хватало в каждом городе, кроники достигали любого дома и квартиры. Существовали различные модификации коробков Кроника, на любой вкус. От дешевых одноразовых, распадавшихся сразу после использования, до мощных многоразовых, для записи двенадцати посланий и более, для просмотра их всей семьей.

В Новгороде кроники только-только начинали входить в моду.

Шмеллинг приложил большой палец к считывающей панели, имевшей вид условного черного опечатка пальца.

Однако Карл ошибся. Этот кроник ему послала не Полина.

Послание заключало в себе Брюн. Женщина полулежала в плетеном кресле. Из одежды на ней были только серебряные туфли и массивные серьги в ушах. Судя по легкости наряда, Брюн уже чудесным образом исцелилась от мучившего ее гриппа. Или же она ловко разыграла больную для того, чтобы остаться дома и ни на какие юга не ездить.

– Приходи вечером, – предложила крохотная копия Брюн.

И Карл пришел.

Он приходил и в последующие вечера, примерно в одно и то же время, то чуть пораньше, то чуть позже. Однажды Брюн не встретила Шмеллинга в шелковом халатике на голое тело, как это у них повелось. Карл прошелся по пустому дому в поисках Брюн. Шмеллинг обнаружил подругу на веранде. Брюн сидела на том самом плетеном стуле, что запомнился Карлу по лаконичному сообщению. Она куталась в плед в красно-зеленую клетку, с кистями, и читала толстую книгу в черной блестящей обложке. От времени лак на картоне пошел трещинами. Названия Карл разглядеть не смог. На высоком круглом столике перед Брюн стояла чашка с дымящимся шоколадом. Брюн время от времени брала ее, делала несколько глотков, перелистывала страницы. Она так увлеклась чтением, что совсем не замечала Карла, стоявшего в дверях.

– Про что книжка? – налюбовавшись ею, спросил он.

Брюн подняла глаза и наконец заметила Шмеллинга.

– Про вампиров, – ответила она.

– Тебе нравятся вампиры? – спросил Карл с интересом.

Брюн вспыхнула:

– И ничего смешного!

Карл понял, что она не на шутку рассердилась, и немало удивился этому. Впрочем, ссориться из-за такой ерунды он не собирался.

– Я думал, тебе эльфы больше нравятся, – сказал он примирительно.

Лиц Брюн смягчилось. Она не раз покусывала Карла за его удлиненные уши. То нежно, то резко, в зависимости от обстоятельств. И уже раз сто успела сказать Шмеллингу, что он вылитый эльф.

– На самом деле, здесь про другое, – произнесла Брюн. – Здесь про девушку, которая любила парня. А он тоже ее любил, а потом бросил…

Брюн замолчала.

– А она? – спросил Карл.

– Она? Она купила мотоцикл.

С мужской точки зрения, подобный логический переход все же был несколько резковат.

– Зачем? – уточнил Карл.

– Чтобы разбиться, – ответила Брюн.

Карл покачал головой:

– Это сильно.

Брюн поднялась с кресла. Широким движением сбросила плед, словно плащ. Карл не удивился бы, если бы оказалось, что под пледом ничего нет. Но Брюн была одета весьма основательно. На ней обнаружилось домашнее платье из синего трикотажа, целомудренное, спереди закрытое наглухо, с вырезом под горлышко и длинными рукавами, но безумно короткое.

Она подошла к нему поцеловала в шею, а затем запрыгнула на Карла, обхватив его ногами. Шмеллинг огляделся и донес ее до столика. Карл овладел Брюн там, раздев до технологического минимума. Столик очень сильно скрипел, мешая ему сосредоточиться. Зато Брюн не обращала никакого внимания на душераздирающий скрип столика. Прощальный стон, с которым чашка разлетелась на мелкие осколки, упав на мозаичный пол веранды, тоже прошел мимо ее сознания.

По форме пятно шоколада походило на осьминога или телкхассца без скафандра.

Впрочем, инопланетные захватчики никогда и не скрывали, то ведут свое происхождение от этих мудрых головоногих.

– Я тогда не спросил, – произнес Карл. – Ты хотела бы стать высшим существом? Жить вечно?

– То есть, стать вампиром? – переспросила Брюн.

– Ну, почти.

– Да, – усмехнулась она.

– Тогда приходи сегодня сюда в полночь, – сказал Карл так спокойно, словно просил за столом передать ему печенье. – Только Лоту не говори.

У Брюн вдруг пересохло во рту. Она облизала губы.

Солнечный полдень, веселый голосок Даши, звенящий в воздухе подобно серебряному колокольчику – они с отцом уже возвращались с кладбища – вдруг исчезли, отодвинулись. От Карла обычно пахло ароматными индийскими сигарами, к которым он привык на войне.

Но сейчас от Шмеллинга отчетливо повеяло луной, смертью и стылым мраком заброшенного храма.

– Разумеется, не скажу, – ответила Брюн.

– Я буду ждать, – сказал Карл.

2

Карл посмотрел на часы. Была ровно полночь. Если бы не четыре зеленых нуля на крохотном экранчике, можно было бы подумать, что сейчас полдень очень пасмурного дня. Шмеллинг стоял, привалившись к полуразрушенной колонне, и слушал, не раздастся ли урчание мотора. Карл не знал, на чем Брюн приедет на свидание, но точно знал, что она не придет пешком.

– Где же моя лягушонка в коробчонке скачет, – пробормотал Карл.

Шмеллинг расслабился, настроился на сканирование местности – и понял, что Брюн уже здесь. Видимо, Брюн заявилась на свидание раньше, чем Карл. Она находилась на другом склоне холма. Карл даже знал, что она там делает.

Он вздохнул, выпрямился и исчез.

Растаял беззвучно и стремительно, как кусок сахара в сером некрепком чае сумерек.

Карл спустился с холма, следуя за почти разветрившимся запахом Брюн – «Кашарель» и теплая, соленая кровь.

На восточном склоне холма находилось небольшое кладбище. Здесь перестали хоронить давно, еще до войны. Но одно исключение десять лет назад все же сделали. Надгробие из серого камня, обозначавшее собой место упокоения Федора Суетина и его людей, стояло чуть в стороне от остальных могил.

Брюн провела кончиками пальцев по шероховатому камню, где были выбиты имена. Ей показалось, что рядом кто-то есть. Брюн обернулась. Карл стоял рядом и смотрел на нее. Она не услышала его шагов, и ‘то окончательно укрепило ее предположения. На Карле были черные джинсы и такая же рубаха. Верхние три пуговицы были не застегнуты. Если бы сейчас стояла нормальная темная ночь, Карл оказался бы почти невидимым. Только светлая полоска серебряной цепочки с пулей поблескивала бы на груди. Но в северной белой ночи черного Карла было сложно не заметить. Он смотрел на Брюн с интересом и восхищением.

– Что, хороша? – спросила она.

На ней были черные кожаные штаны, такая же куртка в белых зигзагах молний и белая водолазка. На шее висела серебряная цепочка с красивой подвеской, которая чуть поблескивала.

– Ты похожа на моего дедушку на одной старой военной фотографии, – ответил Карл.

– Да, ты умеешь сказать комплимент, – пробормотала Брюн.

– Мне кажется, мы с тобой одеты в одном стиле и подходим друг другу, – сказал он тогда.

– Какие ты слова – то знаешь, – усмехнулась Брюн.

Карл не стал говорить ей, что прочел ее мысль. Вместо того Шмеллинг сказал:

– Ты приехала на мотоцикле?

Брюн кивнула.

– И давно ты его купила?

– Утром, перед тем, как мои вернулись.

Карл покачал головой.

– Я недостоин, право же.

– Не смей шутить с этим, – сказала Брюн холодно.

– Ладно. И где же он?

– Там, – Брюн махнула рукой.

– Что-то я не вижу.

– Я завалила его ветками, чтобы он в глаза не бросался.

– Да ты, однако, ас партизанской войны. Пойдем, – сказал Карл.

Они двинулись по узким дорожкам мимо витых оградок, вверх по склону холма.

– Чего я никогда не смогу понять, – сказал Карл. – Так это вашей страстной любви к заборам. Я слышал, одно время у вас заборы занимали большую часть пахотной земли. Но я не знал, что на кладбищах у вас то же самое. Мне доводилось бывать на кладбищах в разных странах. Манера отгораживать свои два метра земли чугунной оградкой от соседей есть только здесь. Наверное, это как-то связано с загадкой вашей души и прочим менталитетом.

– Все очень просто, – ответила Брюн. – Могилы огораживают, чтобы вампиры по ночам не выходили. Вот у вас он встал ночью из могилы и пошел погулять, малых деток покусать. А у нас вышел, побродил внутри ограды, туда-сюда потыкался, выхода нет – ну, он и обратно спать лёг. Сколько народу осталось в живых благодаря этому нехитрому трюку!

Карл усмехнулся:

– Как видишь, на этот раз ваш чудодейственный метод не помог.

Он покосился на нее. Брюн спокойно и сосредоточенно смотрела себе под ноги и никак не отреагировала на его слова.

– Что еще тебя здесь удивляет? – спросила она.

– Никак не привыкну к этим вашим прозрачным ночам.

– Они называются «белые».

Карл покачал головой:

– Ночь должна быть черной.

– Ну, у нас все не как у людей…

Они проходили мимо длинной семейной могилы. За витой оградкой очень жизнерадостного голубого цвета можно было насчитать шесть крестов. Так же там разместились скамейка и столик, тоже выкрашенные в голубой цвет. Кроме того, внутри вполне хватило бы еще на одну могилу. Брюн замедлила шаги.

– А ты бы мог заняться сексом на кладбище?

– Ну и как ты себе это представляешь? – меланхолично осведомился Карл. – Что-то я не вижу ни одного креста, подходящего тебе по размеру, чтобы ты могла держаться.

– Так вон скамейка, – ответила Брюн.

– А тебе коленкам жестко не будет?

– А мы курточку подстелем.

Они открыли калитку и вошли. Брюн направилась к скамейке, на ходу решительно снимая курточку. Карл поймал ее за руку.

– Не так быстро, – сказал он.

Она удивленно посмотрела на него через плечо. Карл сел на скамейку и приглашающим жестом похлопал себя по коленям. Брюн смягчилась и пристроилась у него коленях – боком к Карлу. Одной рукой она обняла его за плечи, а ноги поставила на скамейку. Рука Карла скользнула ей под куртку и почувствовалась на груди. Карл тихонько сжал сосок сквозь ткань. Брюн шумно выдохнула. Карл приподнял водолазку и принялся неторопливо водить пальцами по обнаженному животу и боку Брюн. Высвободив грудь подруги из лифчика, он стал целовать ее. Пальцы Брюн впились ему в плечо. Она откинулась на его руках, выгнулась дугой, чтобы Карлу не надо было так сильно наклоняться.