Текст книги "Черный ангел"

Автор книги: Мария Гинзбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Так что почти все подчиненные Ричарда были вдовами. И к моменту появления англичан в Новгороде – уже довольно давно.

Впрочем, многим удалось выйти замуж второй раз, а некоторым даже и в третий. С появлением в городе двух военных формирований, сплошь состоящих из молодых мужчин, ситуация на брачном рынке резко изменилась. Если раньше катастрофически не хватало женихов, то теперь их приходилось, по статистике, по 2,3 человека на одну потенциальную невесту (при расчете учитывались женщины от шестнадцати до пятидесяти пяти лет).

Алёна Сергеевна Иванова-Крестьянова (на самом деле, разумеется, Джонсон-Бауэр) и была тем самым лучшим следователем, доклад которого сейчас слушал Аткинсон. И доклад был неутешителен. Поскольку дело было сложным, Аткинсон собрал бригаду из четырех следователей и подчинил их Ивановой-Крестьяновой. Так же бригаде была придана целая стая практикантов из новгородской школы милиции – для черной работы.

– Совершенно никаких следов или зацепок, которые могли бы привести к преступнику, обнаружить не удалось, – сообщила Алёна Сергеевна.

Ей было около сорока. Статная, хотя и немного расплывшаяся после третьих родов фигура Алёны все еще выглядела весьма привлекательно в летнем костюме из синего хлопка. Длинная юбка целомудренно скрывала ноги. «Работа не место для флирта», считал Аткинсон. Его подчиненные придерживались того же мнения. Но веселые разноцветные разводы по подолу напоминали о том, что сейчас лето, а лучший следователь отдела все-таки женщина, еще не старая и красивая.

– Очевидно одно: сексуальную компоненту можно исключить, – продолжала Иванова-Крестьянова. – Жертвами становятся только мужчины.

– Мужчину тоже можно изнасиловать, – заметил Ричард.

– Мне кажется, что педерасты живут только в крупных городах, – возразила следователь.

Аткинсон усмехнулся и сказал:

– Женщина тоже может изнасиловать мужчину.

Алёна с интересом посмотрела на него. Начальник любил рассказать что-нибудь этакое. Во время работы в полиции Ричарду приходилось сталкиваться со многими интересными случаями. Да и сейчас Аткинсон относился к категории активных начальников. Ричард часто ездил на региональные конференции по обмену опытом. Аткинсон привозил оттуда не только новейшие теории, но весьма любопытные байки.

– Правда, обычно это случалось в женских колониях, – добавил Ричард. – Если заключенным женщинам удавалось изловить мужчину. Ну кого-то из охраны, или случайная удача.

– Но как же…? – смутилась Алёна Сергеевна.

– Эрекцию можно вызвать механически, поглаживаниями, – ответил Аткинсон.

Он показал, как. Иванова-Крестьянова смотрела на движения его пальцев и медленно наливалась краской.

– А потом перетянуть член у основания, чтобы предотвратить отток крови, – продолжал Ричард. – И скачи, сколько хочешь. Ну, мужчина при этом связывается, конечно. На голову мешок надевают, чтобы он не опознал обидчиц.

Он отвел глаза и замолчал.

Иногда Дик очень сожалел о собственном запрете. Но Фриц Бауэр, бывший разведчик, а теперь – таможенник в замке Быка, застрелил бы Аткинсона, не задумавшись не на секунду. И не посмотрел бы, что Аткинсон руководитель следственного управления города.

И Дик об этом знал.

– Так что говорит патологоанатом? – нарушил Ричард неловкое молчание.

Алёна глубоко вздохнула, словно просыпаясь ото сна.

– Тел ни одной из жертв обнаружить не удалось, – деловым тоном ответила она.

– И значит, все же сексуальную компоненту исключить нельзя, – заметил Ричард.

– Хорошо, мы пока не будем ставить крест на этой версии, – согласилась Алёна. – Последний случай имел место в районе вокзала. Необходимо отметить, что это первый случай нападения на Софийской стороне. До этого все случаи зафиксированы на Торговой. Итак, – она глянула в лежащий перед ней пухлый том дела. – Отец и сын Григорьевы возвращались домой после рабочего дня и ждали маршрутку на остановке. Старшего Григорьева, Егора, после этого никто не больше не видел. Младший – Данил – вернулся домой около десяти вечера. Он ничего не помнил с того момента, как они с отцом подходили к остановке. После чего парнишка сразу загремел в больницу. У него обнаружилось двустороннее воспаление легких. Водители маршруток, бывших в то время на линии, были опрошены. Так же я дала объявление на «Славии».

– Молодец, – кивнул Ричард. – Дальше.

– И кое-кто из пассажиров, ехавших в то время с вокзала в Западный район, откликнулся и дал показания. Но никто не вспомнил, чтобы Григорьевы ехали в маршрутке. Я предположила, что Данил Григорьев проделал путь до дому пешком. Мы провели осмотр всего возможного пути Данила Григорьева. Не стоит исключать возможность того, что какую-то часть дороги они проделали вместе с отцом. Самым логичным и коротким был путь по бульвару Юности.

– А, это та аллея, что связывает вокзал и Ломоносова. Еще через лесок идет, – сообразил Аткинсон.

– Увы, ничего относящегося к делу найти не удалось, – сообщила Алёна. – Как известно, на полпути между вокзалом и улицей Ломоносова есть площадка. Она еще со времен Суетина пользуется недоброй славой. Сколько там было совершено изнасилований… – Иванова поморщилась. – Впрочем, и пьяных драк с убийствами тоже хватает. Площадка прямо-таки располагает к такого рода действиям. Она загорожена кустами и с бульвара практически не видна.

– Да, вот сколько там ходил, ни разу даже не подумал, что она там есть, – согласился Ричард.

– Кусты около прохода на площадку изломаны, – продолжала Иванова.

– Ага! – сказал Дик.

– Да, я тоже подумала, что враг мог устроить засаду там, – кивнула следователь.

«Врагом» на профессиональном жаргоне именовался преступник.

– Асфальт рядом с проходом оплавлен, имеется воронка. Я полагаю, что это следы развлечений молодежи, – рассказывала Алёна. – Они явно баловались с чем-то горючим или взрывчатым. Но одно не исключает другого. Да и вообще эта воронка может быть никак не связана с нашим делом. Враг мог завлечь туда потерпевших, а потом стереть память Григорьеву при помощи какой-нибудь штучки, позаимствованной у телкхассцев.

Аткинсон слышал о подобном происшествии на последней конференции по обмену опытом в Санкт-Петербурге. Он рассказал об этом Алёне Сергеевне – как-то к слову пришлось – и теперь, слушая ее, улыбнулся. Ричарду было чертовски приятно осознавать, что у него такие смышленые подчиненные.

– Однако и эта гипотеза ничего не дает. Если применение этого оружия и оставляет какие-то следы в пространстве, нам неизвестно, какие, – продолжала Иванова-Крестьянова. – Я поручила практикантам собрать и классифицировать весь мусор с площадки.

Аткинсон улыбнулся.

– Пусть ребята поучатся работать с вещдоками и отрабатывать любые, даже самые безнадежные версии, – сказала следователь. – Было обнаружено много чего, если хотите, я зачитаю. Список из трехсот двадцати позиций.

– Ты выбери самое важное, – кивнул Ричард. – Или необычное.

Иванова принялась монотонно зачитывать перечень обнаруженного на площадке мусора. Аткинсон уже поднял ладонь, чтобы остановить коллегу, как вдруг услышал нечто занимательное.

– Хватит, пожалуй, – перебила сама себя Алёна Сергеевна. – Ребятишкам-то на пользу пошло, а вам это ни к чему.

– Погоди секундочку, – сказал Ричард. – Прочти еще раз про тот окурок.

– Окурок? – Алёна Сергеевна скользнула глазами по списку. – А, вы наверное имеете в виду вот это: «окурок с желтым фильтром, желтым ободком, длина около трех сантиметров. Плоский, как бы растоптанный. Имеется надпись „Наву“»… гм…

Иванова-Крестьянинова запнулась. Иностранные языки не были ее сильным местом. Она довольно бегло могла объясниться на английском и немецком на бытовые темы. Но вот читать не умела – ей это было ни к чему.

– Нэйви Кат, – прошептал Аткинсон. – Дайте взглянуть.

Алёна Сергеевна придвинула расползающийся под собственным весом том дела начальнику. Аткинсон не ошибся. Скрупулезно перерисованные с окурка буквы были именно такими, какие Ричард ожидал увидеть.

– Спасибо, Таня, – сказал Ричард Сильвестрович. – Дальше этим делом я займусь сам.

Алёна Сергеевна улыбнулась. Она предчувствовала весьма хмурое утро. Расследование топталось на месте, а люди продолжали пропадать. Однако все удивительным образом обошлось. «И ведь вроде старо как мир», развеселившись, думала Алёна. – «Не сводить глаз с шефа и вовремя покраснеть… Но работает!».

Аткинсон отпустил подчиненную широким жестом.

– Принесите мне, пожалуйста, этот окурок, – попросил он. – Хочу взглянуть.

Аткинсон дождался, пока Иванова-Крестьянова покинет кабинет, и подошел к окну.

Оно выходило на транспортную развязку, носившую имя Площадь Строителей. В это час кольцо было забито машинами и автобусами. Ричард, однако, смотрел не на юркие малолитражки, лезущие под колеса неторопливым автобусам. У него была собственная машина, нежно любимая и лелеемая «тойота». Ее доставили из Питера на автобарже по специальному заказу. Аткинсон сам ходил растамаживать машинку к Шмеллингу в замок Быка.

И еще тогда «вольво» Карла очень понравилась Ричарду.

Аткинсон выудил из кармана брюк записную книжку и принялся ее листать. Где-то у него был записан номер мобильного Шмеллинга. Ричард еще никогда ему не звонил – не было случая.

Но все в жизни случается в первый раз.

В дверь осторожно постучали.

– Да-да, войдите, – сказал Аткинсон громко и обернулся.

На пороге стояла молодая девица. Это была кто-то из новеньких – Аткинсон не знал ее в лицо. В руках девушка держала запаянный пластиковый прозрачный конверт. Внутри лежал окурок с желтым фильтром – плоский, как бы растоптанный.

– Вещдок по делу о маньяке, – сказала она.

– Положите мне на стол, – сказал Ричард.

Девица выполнила приказ и удалилась. Аткинсон машинально отметил, что задница у нее очень ничего. Затем он опустил взгляд на страничку. Перед появлением девицы руководитель следственного комитета Новгорода как раз открыл страницу, озаглавленную «S».

Ричард нашел нужный номер. Он устроился за столом и вынул из ящика мобильник. Аткинсон набрал цифры, сверяясь с записной книжкой.

Это был прощально-теплый летний день. На улицу еще надеваешь футболку с коротким рукавом, но уже поглядываешь в сторону шкафа, в глубине которого мирно ожидают своего часа рубашки и куртки.

Брюн сидела в небольшой нише в стене и читала книгу. Знакомый книготорговец смог выполнить просьбу Карла. Как выяснилось, такое изобретение прошлого века, как «печать по требованию», еще существовало. Брюн забавляла мысль, что книга, которую она держит в руках, одновременно и новая – страницы еще пахли типографской краской – и старая. Оригинал, согласно пометкам в выходных данных, был издан в 2007 году. Брюн подняла голову и увидела Карла.

Шмеллинг стоял, привалившись к полуразрушенной колонне метрах в трех от подруги. Карл грелся на солнышке и жевал травинку.

Как всегда, Брюн не ощутила появления любовника.

– Тебе нравится? – спросил Карл, не поворачивая головы.

Брюн сообразила, что он говорит о книге. Она кивнула.

– Прочти что-нибудь вслух, – попросил Шмеллинг.

Брюн с выражением произнесла:

– «Знаешь, что самое грустное? – спросила она. – Самое грустное: мы – это вы.

Я ничего не ответил.

– В ваших фантазиях, – сказала она, – мой народ – такие же, как вы. Только лучше. Мы не умираем, не старимся, не страдаем от боли, холода или жажды. Мы лучше одеваемся. Мы владеем мудростью веков. А если мы жаждем крови – ну что ж, это ничем не хуже вашей тяги к пище, любви или солнечному свету; а кроме того, для нас это повод выйти из дома. Из склепа. Из гроба. Из чего угодно. Вот ваша фантазия.

– А на самом деле? – спросил я.

– Мы – это вы и есть, – ответила она» ^[5].

Брюн оторвалась от книги, чтобы взглянуть на Карла. Он улыбался.

– Мне вот тоже казалось, что вампирский быт должен выглядеть несколько иначе, – задумчиво произнесла Брюн.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Карл.

– Ну, мы же вроде должны бояться солнечного света, чеснока. Я не знаю, святой воды… Спать днем, в конце концов, – закончила Брюн задумчиво.

Карл покосился на нее и добавил:

– В гробах.

– Да ну тебя.

– Дело в том, что мы не вампиры, Брюн, – произнес Шмеллинг. – Вампиры средневековья были забитыми румынскими крестьянами с испорченными инцестом генами. Наши хромосомы испорчены игрищами Химмельзона с генетическим оружием и наноботами из книги. А это очень большая разница. Мы – сверхлюди, следующий этап в развитии человечества.

Карл усмехнулся и добавил:

– Я до сих пор не могу к этому привыкнуть. Я вообще должен был стать книжным червем.

Брюн наморщилась. Карл очень хорошо говорил по-русски, практически без акцента. Но иногда он употреблял выражения, которых Брюн не понимала. Чаще всего это были кальки с немецких или английских идиом. Но если смысл выражения «леопард не может сменить своих пятен» интуитивно понятен на любом языке, то про книжного червя Брюн услышала впервые.

– Книжный червь – это тот, кто ест книги? – переспросила она. – Или ты имеешь в виду духа книги, который вселился в нас – по аналогии с компьютерным червем?

– Ни то, ни другое. Насколько я знаю, так в твоем языке называется человек, который много читает, – ответил Карл. – Я хотел стать археологом. Весь экстрим моей жизни должен был состоять в обметании черепушек мягкой кисточкой…

– Ты вычитал в своих старых книгах это выражение! – сообразила Брюн. – Сейчас таких людей называют ботанами.

– Ботанами? – переспросил Карл.

– Это от слова ботаник – тот, кто разбирается в ботанике. Это ведь совершенно ненужная по жизни наука.

– Ясно. Ботан – тот, кто знает много ненужного, – сказал Карл. – Знание вообще – вещь ненужная, несущая много печалей.

– Но что же нам делать дальше? – рассеяно спросила Брюн.

– Ну, а что говорят книги о вампирах? – спросил Карл. – Все же, мы находимся почти в одной ситуации с этими гламурными кровопийцами. А я почти ничего о них не знаю. Как-то не интересовался этим вопросом. Мне это казалось смешными сказками.

Брюн задумалась, припоминая. Карл сделал несколько шагов и остановился в проломе стены. Шмеллинг смотрел на реку, блестящую под солнцем, черный терем и такие же черные старинные лодки на другом ее берегу. Там находился музей деревянного зодчества. Лодки показались Карлу похожими на огромные каноэ, но русского их названия он не знал.

– Вампиры не работают, – сказала Брюн наконец. – Но у них всегда есть деньги, потому что они тайно правят миром. Вампиры развлекаются, убивая.

– Итак, единственный рецепт для бессмертного мужчины – это власть, – подытожил Карл. – А что литература говорит о женщинах, бессмертных, вечно юных?

Брюн снова погрузилась в раздумья. Карл закурил, глядя на купола Юрьевского монастыря. Неизвестный зодчий сделал их темно-синего цвета и украсил золотыми звездами. Они выглядели как кусочки ночного неба в пространственно-временной свёртке, подобной той, что закручивала спирали «лестниц в небо».

– Женщины иногда становятся детективами, – сообщила Брюн. – Но дело кончается бурными разнообразными романами – с людьми, вампирами, оборотнями и прочими.

– Короче, единственный путь для бессмертной женщины – это блядство, – сказал Карл.

– Можно было сказать: «бесконечная смена любовников», – сердито поправила Брюн.

Карл пожал плечами:

– Какая разница, как называется. Суть от этого не меняется.

Шмеллинг покосился на подругу:

– И ты считаешь этот рецепт приемлемым для себя?

Брюн хмыкнула.

Память – причудливая вещь. Бывает, от того, кого страстно любишь, в памяти остается лишь свитер, пахнущий резким одеколоном, к которому прижималась щекой, или запястье с часами, когда ты рассеянно спросила: «Который час», и он поднял руку, чтобы взглянуть.

А в этот момент Брюн поняла, что даже если она когда-нибудь сочтет упомянутый рецепт приемлемым для себя, этот взгляд, полулукавый-полулюбезный взгляд искоса, резкий профиль Карла на фоне красно-оранжевого кирпича, прощальная летняя истома, голубое, выцветшее небо над их головами – и будут тем, что останется с ней навсегда.

– Мне кажется, что эта вампирка из книги права, – ответила Брюн. – Мы не знаем, каковы вампиры на самом деле. То, что о них говорят – это лишь мечты людей о таких самих себе, которыми им хотелось бы быть.

– Так и есть, – кивнул Карл. – Средний человек ленив, злобен и сладострастен. И хочет, чтобы его уважали именно за это.

– Но это не имеет отношения к нам, – сказала Брюн.

– Нам придется уехать из Новгорода, – сказал Карл.

– Почему?

– Ко мне сегодня приходил Ричард Аткинсон, – сказал Карл. – Они нашли мой окурок на том бульваре, где мы с тобой охотились последний раз.

– И что ты сделал?

– Я выпил его память и велел уничтожить и окурок, и материалы по делу.

– Но в большом городе главный следователь не будет приходить к тебе, найдя твой окурок, – заметила Брюн.

– В большом городе не я один буду курить «Navy-Cut», – возразил Карл. – Да и окурки я больше не буду разбрасывать.

Шмеллинг затушил догоревшую сигарету о стену, вытащил из кармана джинсов жестяную коробочку и демонстративно спрятал окурок туда.

– Погоди, – сказала Брюн, до которой дошла вся пикантность ситуации. – Но ведь Дик Аткинсон – человек Лота. Я его помню, он был у нас на Рождество. Почему же он пошел к тебе…?

– Аткинсон хотел мою «вольво», – усмехаясь, ответил Карл. – Но я как-то не расположен отдавать свои машины кому ни попадя, знаешь ли.

Брюн только покачала головой.

– Здорово было найти таких, как мы. Подняться на следующую энергетическую ступень, о которой говорила Маленькая Разбойница, – произнесла она.

– Или хотя бы встретиться с хозяином этой книги, – сказал Карл. – Поговорить с ним было бы очень интересно. Но всерьез надеяться на это не стоит. Опять же, в большом городе шансы на это чудо есть. Тогда как здесь они равны нулю.

Помолчав, Шмеллинг добавил:

– Тебе придется решить, возьмешь ли ты с собой Дашу, или оставишь ее Лоту.

Брюн провела рукой по лицу.

После визита Полины она с помощью Маленькой Разбойницы проштудировала раздел «Управление людьми на расстоянии». Брюн обработала сознание Лота так, что он теперь не мог даже подумать о том, чтобы поднять руку на дочь. Время от времени Брюн приходилось подновлять внушение. Но ничего сложного в этом не оказалось.

Однако все это были полумеры. Принять решение насчет Даши Брюн так и не смогла. Ей казалось, что Карлу совершенно не нужен чужой ребенок. Обманывать его так же, как и Лота, Брюн не хотелось. Полина была права. Не стоило тащить в будущее, это единственное, что все еще принадлежало Брюн, свои старые ошибки.

Карл с интересом наблюдал за подругой – хватит ли ей мужества или нет?

Однако Брюн была дочерью старого бандита, которого можно было упрекнуть в жестокости и жадности, но никак не трусости.

– Ты, наверное, думаешь, что Даша – твой ребенок, – сказала Брюн наконец.

– Нет, – сказал Карл. – Я знаю, что я – не первый упырь, которого ты любила. Я это понял еще тогда.

Брюн вздрогнула и посмотрела на него в упор.

– У Даши может быть такая же болезнь, как и у ее отца, – невозмутимо продолжал Карл. – Эта, как там… Светобоязнь, следствие слишком красной крови. А с твоей стороны Даша могла унаследовать сверхспособности, которые нужно только активировать.

– Ты хочешь, чтобы и Даша коснулась книги? – сообразила Брюн.

– Да, – сказал Карл. – Брюн, этот вопрос все равно придется решать. Оставишь ты ее здесь или возьмешь с собой – везде есть свои плюсы и минусы.

– А если Даше не передалось это редкое сочетание генов?

– Все возможно. Но чтобы узнать это, тебе придется еще раз – последний – побывать в доме Лота.

В монастыре зазвонили колокола.

– Мне нужно посоветоваться с Маленькой Разбойницей, – сказала Брюн.

В ее ауре промелькнула темная, холодная решимость. Брюн еще не знала, как поступить с Дашей. Но некоторые другие вопросы для себя она уже решила окончательно и бесповоротно. Не то чтобы Карл был сильно удивлен, заметив подобные мысли. Но Карл не ожидал, что подруга зайдет так далеко.

– Посоветуйся, – согласился Карл. – И вот еще что. Не убивай Лота. Я прошу тебя.

Брюн покосилась на него, неопределенно пожала плечами и захлопнула книгу.

Они вдвоем с Карлом истаяли, медленно и печально, в такт затихающему перезвону. Последней исчезла книга в мягкой серой обложке, висевшая в полукруглой нише стены. Когда колокола замолчали, на оранжево-красных развалинах церкви Благовещенья, нагретых солнцем подобно лежанке русской печки, никого не было.

Брюн аккуратно открыла дверцу шкафа. Как она и думала, книга оказалась за ней. У книги не было определенного места. Карл и Брюн оставляли учебник то там, то здесь. Но по молчаливому уговору никогда не выносили из комнаты. Однако Брюн – да и Карл то же – научились чувствовать, где лежит книга, даже если она была не на виду.

Брюн перевернула тяжелую страницу. Маленькая Разбойница появилась так мгновенно, что казалось – она сидела прямо на алом пергаменте и ждала свою подопечную.

– Привет, – сказала наставница весело.

– Привет, – улыбнулась Брюн. – А я опять к тебе с вопросами.

– Валяй, – кивнула Маленькая Разбойница.

– Вопрос первый, – сказала Брюн. – С какого возраста можно касаться тебя? Как это влияет на рост и развитие, ну, не повредит ли это ребенку, например?

– Смотря какого возраста ребенок, – ответила Маленькая Разбойница. – Детям до года эта операция противопоказана. А так, процедура проходит наиболее эффективно и безболезненно, если осуществлена до момента полового созревания.

– Вот как! Очень хорошо, – обрадовалась Брюн.

Месячные у Даши еще не пришли, хотя этот животрепещущий вопрос они с дочкой уже обсудили. У самой Брюн это произошло в двенадцать лет, так что и с Дашей это должно было скоро случиться. Брюн не хотелось, чтобы ее дочь пришла в ужас от непонимания того, что с ней происходит, и предупредила Дашу заранее.

– Второй вопрос, – произнесла Брюн. – Допустим, человек обладает годной для инициации комбинацией генов. Но если, помимо этого, он еще и является носителем генетической болезни, как это скажется?

В руках у Маленькой Разбойницы появился крохотный свиток, на носу – очки. Выглядела она презабавно. На верхней части свитка можно было различить крохотные аккуратные буквы « Перечень генетических дефектов».

– Какой именно болезни? – осведомилась наставница.

– Эта болезнь называется порфирия, – сказала Брюн.

Маленькая Разбойница принялась искать в списке.

– Дауна синдром, ихтиоз, муковисцидоз, нейрофиброматоз, меастата, – пробормотала она. – Фенилкетонурия… Так, это уже не здесь. А, вот – порфирия. Большая часть носителей этого генетического дефекта уничтожена инвки… гм… инкви… в общем, уничтожена. Образец ДНК добыть не удалось. Не могу дать точного ответа. По общему правилу, после обращения генетические болезни усиливаются до безобразия, потом исчезают окончательно. Так что в данном случае обращение даже идет на пользу – человек избавляется от неизлечимого заболевания.

– Что значит – усиливаются? – спросила Брюн осторожно.

– Какие у этой порфирии проявления?

– Кожа человека очень чувствительна к солнечному свету, – сказала Брюн. – Стоит чуть-чуть побыть на солнце, как получаешь солнечный ожог. Кожа краснеет, а потом и облезает.

– Ну, значит, после проведения процедуры на солнце дней пять вообще нельзя будет выходить, – ответила Маленькая Разбойница. – Иначе человек просто задымится и сгорит.

Брюн вздрогнула.

– Понятно, – сказала она и очень нежно провела пальцем по взъерошенным волосам Маленькой Разбойницы. – Спасибо тебе.

– Да не за что, – сказала та.

Свиток и очки исчезли; перед Брюн снова была симпатичная деловая проказница.

– Честное слово, не стоит так напрягаться, – сказала Брюн. – Батарейку ведь посадишь, или что там у тебя?

– В смысле? – удивилась Маленькая Разбойница.

– Ну вот очки, свиток. Да и ты сама… То есть ты мне очень нравишься, – добавила Брюн поспешно. – Но ведь это очень большой расход ресурсов. Мне бы хватило и просто голоса, идущего из книги.

– Я знаю, – вздохнула Маленькая Разбойница. – Я рассчитана на людей гораздо младше тебя или Карла. На подростков. Познавательный процесс должен быть увлекательным и интерактивным. Я и сама могу обучаться. Я уже понимаю, что для вас с Карлом это лишнее. Но я не могу изменить эту часть программы. Как и ты не можешь изменить несущие черты своего характера. Так что тебе придется терпеть меня.

– Я поняла, – кивнула Брюн. – Ну почему же – терпеть? С тобой правда очень весело. Я чувствую себя так, словно попала в сказку.

– Чудесно, – сказала Маленькая Разбойница. – Очень рада за тебя. А теперь, если у тебя больше нет вопросов, я, с твоего позволения, пойду. Буду беречь батарейки, как ты выразилась.

– Ну прости меня, – смутилась Брюн. – Я не хотела тебя обидеть.

– Меня обидеть невозможно. Я могу идти?

– Да, – сказала Брюн. – Отдохни.

3

Житие св. Ирвинга Хутынского. Фрагмент 2. Явление

И дано ему было вести бой со святыми и победить их; и дана ему была власть над всяким… народом, языком, и племенем.

Откровение Иоанна Богослова, гл. 13

Впрочем, это было не то, что он подумал. Но намного, намного хуже. Голова Брюн запрокинулась, обнажив беззащитную шею. Карл жадно урчал и причмокивал, припав к ней. Остекленевшие глаза Брюн смотрели, казалось, прямо в душу Ирвинга, моля о помощи. Когда вампир, насытившись, отвалился, алая кровь брызнула на подушку сильной струей.

Карл неуловимым движением оказался на балконе; он не шел и не летел, это было нечто среднее. Сердце Ирвинга закоченело от смертельно-холодного ветра, поднятого быстрым перемещением такой большой массы. Край развевающегося черного плаща задел кисть Ирвинга, и он мгновенно перестал ощущать ее.

Карл легко вспрыгнул на перила и широко развел руки. Небольшая тучка, скрывавшая Луну до сих пор, отбежала в сторону. Округа озарилась мертвенно-бледным светом. Шмеллинг словно бы молился Луне – огромной, красной, только что выползшей на небо. Карл спрыгнул с перил, широкие полы плаща взметнулись, словно крылья. Ирвинг не стал следить за полетом гигантской летучей мыши. Он бросился к брату и потряс его. Лот с усилием открыл глаза, увидел окровавленную Брюн и, кажется, все понял. Однако он не в состоянии был преодолеть темные чары, которыми окутал его Карл.

– Бери Дашу и уходите, – неимоверным усилием выдавил из себя Лот.

Ирвинг промчался по пустому полутемному коридору, в котором тускло мигало ночное освещение. Девочка, к его удивлению, не спала. Он нашел Дашу полностью одетой. Она сидела в своем любимом кресле-качалке и читала какой-то комикс. Черно-белое взлохмаченное чудовище, закусывавшее яблоком, меланхолично глянуло на Ирвинга с обложки.

– Почему ты не спишь? – спросил Ирвинг, остановившись в дверях.

– Читаю, – ответила Даша. – Да и шумно очень.

– Как называется?

– Тетрадь Смерти. Дядя Карл дал.

Ирвинг покачал головой.

– Не одобряю я этой новомодной манеры учить девочек грамоте. Глаза только портишь. Хватит забивать голову всякой ерундой, – сказал он. – Накинь курточку, мы уходим.

Даша поднялась с кресла, но спросила:

– Куда?

– Так папа велел, – ответил Ирвинг.

Они вышли из дома Покатикамня, взявшись за руки, и двинулись через лес по старой грунтовой дороге – мимо призрачных развалин университета, мимо кладбища.

Интуитивно Ирвинг выбрал путь, ведущий в монастырь. Там их не смогла бы достать никакая, даже самая могущественная нечисть.

Лот построил себе дом в прибрежном лесу, рядом с давно заброшенным корпусом новгородского университета. Когда-то здесь учились ботаники. Сейчас узкая полоска деревьев, невесть как уцелевшая в строительном буме начала века, тянулась от Колмовского моста к Деревяницам. Ровная асфальтовая дорога, имевшая даже тротуар для пешеходов, ныряла в лес за автозаправкой. Но после первого же поворота город исчезал. Эта дорога звалась в народе «тропой маньяка» за ее опасную пустоту и уединенность по вечерам. А сейчас, когда по ней не шли на занятия веселыми компаниями студенты в тапочках – из общежития – и студентки в мини-юбочках с автобусной остановки, здесь было жутковато даже днем. В болоте слева от дороги деловито крякали дикие утки – осенние, жирные, ленивые. За утками серела сквозь березки и осины коробка здания неизвестного назначения, которое так никогда и не было достроено. Деревья подступали к самой дороге. Справа вместо березок и осин тянули свои мохнатые лапы экзотическая туя и лиственница – память о студентах-ботаниках. За туями виднелось желто-синее здание. Это и был один из корпусов бывшего университета. Чуть дальше угадывались в темноте очертания полуразрушенного студенческого общежития и нескольких жилых домов. От былого великолепия остались только развалины, напоминавшие циклопические беззубые черепа. Из проваленных пастей тянуло гнилью и чем-то еще, невыразимым, от чего становилось зябко и хотелось бежать со всех ног.

Лот огородил свой кусок земли силовым полем. Его генераторы находились в одной из развалин и в остатках жилого квартала. Не желая, чтобы гости врезались в силовое поле со всего размаху, Лот придал полю синий цвет и обозначил границу владений аркой, сваренной из труб и выкрашенной в такой же цвет. За аркой виднелся дом Тачстоуна. Основательное трехэтажное здание имело двускатную крышу, покрытую красной черепицей. Дом Лота напоминал замок двумя башенками по углам. Но до замка Быка ему было, конечно, далеко.

Уже темнело, когда на этой дороге появился мотоцикл. Брюн остановилась перед воротами, сиявшими в полутьме, и подняла стекло шлема. У нее был ключ, и она попробовала открыть им ворота. Но Лот в ее отсутствие, разумеется, сменил код. Брюн нажала на круглую кнопку звонка.

– Кто там? – раздался в динамике голос Лота.

Муж откликнулся быстрее, чем она ожидала. Брюн приблизила лицо к микрофону. Где-то рядом должна была находиться и камера наблюдения. Так что теперь Лот точно знал, что за визитер стоит у ворот его цитадели.

– Это Брюн, – чуть хрипло сказала она.

Брюн никак не могла повлиять на разум человека, отделенного от нее силовым полем. Для того, чтобы заставить Лота прекратить издеваться над Дашей, Брюн пришлось дождаться, пока муж покинет дом. Она немного прибралась в мозгах Лота, когда он находился в своем кабинете в Доме советов. Так по старинке называлось здание, где располагалась администрация области.

Лот должен был впустить Брюн сам. Но если бы он не захотел этого сделать, Брюн не смогла бы заставить его.

Округу огласила негромкая приятная мелодия – сигнал того, что Лот отключил силовое поле на воротах. Брюн оседлала мотоцикл и промчалась сквозь сваренную из труб арку.

Лот вышел из гостиной и остановился на самом верху лестницы, ведущей в большой холл. Он слышал, как ревет мотор мотоцикла Брюн. Жена уже подъезжала к дому. Лот выдернул ремень из брюк. По-настоящему Лот в нем не нуждался, и носил только для солидности. Лот намотал конец ремня на руку, оставив свободной стальную пряжку на другом его конце. «Выдеру как сидорову козу», думал Лот, в нетерпении легонько похлопывая ремнем себя по ноге. За десять лет, проведенные на чужой земле, Тачстоун научился думать по-русски. Он вспомнил о втором значении глагола «выдеру», и усмехнулся. И это тоже надо было сделать. Или в этом случае русские говорят «отдеру»? Сам черт ногу сломит в этих их приставках и суффиксах, придающих глаголам сотни нюансов. Лот ощутил железную, без всяких тонкостей, решимость, показать жене, кто в доме хозяин.