Текст книги "Под действием света"

Автор книги: Мария Фонтанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Глава 3
Молчание

Долгое время Тёмные земли страдали от тирании порочных владык: авторитет и власть доставались не справедливым и мудрым повелителям, а горделивым деспотам, построившим своё правление на насилии и терроре.

Но однажды наступили чрезвычайно страшные времена, когда демоны несли особенно большие потери, как на войне, так и вне её… Бесчисленные жертвы террора, чудовищных распрей, вседозволенности и насильственной мобилизации были столь велики, что горы их трупов, не поместившиеся на кладбищах, усеивали улицы городов в назидание своенравным и жаждущим бунтовать демонам. То было время правления Каллистуса, который за свою кошмарную и крайне кровопролитную политику впоследствии получил прозвище Кровавый.

В малой степени его владычество отразилось лишь на Городе Праздности и Либурбеме, чьи жители всегда были наиболее кроткими. Они принимали новые порядки и идеи с полной покорностью, заслужив тем самым невзыскательное и лояльное отношение правителя к ним.

Смертные казни, зверские убийства и неистовые бойни никогда не были известны этим местам. Тем не менее, правящие в них демоны не всегда удерживались от соблазна злоупотребления своей властью. Если злоупотребления в Города Праздности были довольно мирными и всего лишь поощряли аристократическую и богатую часть населения вести ещё более праздный образ жизни, то в Либурбеме они были по-своему ужасными.

Слабым и беззащитным потому оставалось либо стать частью этой порочной пучины, либо закрыться от неё любыми средствами и молиться о своём спасении.

Большинство в силу своей грешной природы предпочитало первый путь. И лишь меньшинство избрало второй.

Но был ли смысл в том, чтобы противиться своей изначально распутной натуре?

***

В тёмную ночь на одной тихой и ещё не обагрённой кровью улице Тенебрума стояла молодая демонесса, прижимая спящего младенца к своей груди. Её мучили сомнения. Она понимала, что не смогла справиться с испытанием судьбы. Она погрузилась в бездну греха и больше была не в силах выйти из неё.

Действительно ли стоило завещать нравственное сопротивление дочери?

Женщина с нежностью посмотрела на своего ребёнка.

Малютка Квини. Пока невинное дитя. Насколько только может быть невинным дитя демона. И эту невинность ещё можно было спасти. Но нужно было торопиться. Ординум всегда бодрствовал и любое хождение по улицам посреди ночи, тем более иногороднего демона, было достаточным поводом для задержания. А уж если бы они узнали истинную причину её появления, то одним задержанием дело бы явно не ограничилось…

Безмолвно прощаясь со своей дочкой, женщина непроизвольно замешкалась с выбором дома.

Стоило ли ей выбрать покраше на вид? Или побогаче? Или победнее? Но не большой была вероятность, что владельцы бедного дома окажутся добрее владельцев богатого…

А может вон тот – скромный, но опрятный с виду?

Это было не так уж и важно, потому что в одном мать младенца не сомневалась: Квини где угодно будет лучше, чем в том мерзком городе. Не было города более омерзительного.

Женщина аккуратно положила свою завёрнутую в пелёнки крошку на последний встретившийся порог. Квини с непониманием посмотрела на мать своими глазами цвета тучек. Не выдержав этого хрупкого, ищущего защиты взгляда, демонесса нарушила тишину ночи.

– Прощай. – еле слышно всхлипывая, говорила она. – Как бы больно мне ни было говорить это, но, надеюсь, навсегда!

Женщина была искренне уверена, что её дочь при счастливейшем для неё исходе никогда не будет знать своей матери. Как и города, в котором она родилась. И в том числе своего отца…

Из всех возможных городов демонесса выбрала Тенебрум не случайно. Пускай и был этот город самым холодным и тёмным из всех, но в нём пока что невинной душе Квини грозила наименьшая опасность. Меньше всего женщина бы хотела, чтобы её малютка выросла, уподобившись развращённому монстру вроде своей матери или отца. Даже смерть в самом младенчестве казалась ей куда менее страшной участью. Но демонесса никогда не хотела собственноручно привести её в исполнение – это было бы слишком эгоистично…Ведь если у малышки Квини был хотя бы мизерный шанс жить счастливой жизнью вне разврата, то женщина бы ни за что не хотела лишать её его.

Поднявшись, молодая мать позвонила в дверь небогатого, но опрятного внешне домика и молниеносно скрылась.

На её звон дверь открыла демонесса, которая выглядела как женщина средних лет, с скрупулёзно-серьёзным выражением лица. Увидев младенца, она, конечно, была удивлена, но проявились её эмоции весьма скупо. Подняв крохотную Квини на руки тенебрумка внимательно посмотрела вокруг. Она довольно быстро поняла суть произошедшего. Её бесстрастный лик исказила циничная усмешка.

– Славно. Отчаявшаяся мать решила для собственного удобства сделать за незнакомого ей демона выбор. – с горькой насмешливостью произнесла она. – И определить его дальнейшую жизнь…До чего поверхностна нынче добродетель. Хотя добродетель ли вообще? Твоя мать, возможно, просто хотела избавиться от тебя и положила на порог первого попавшегося дома, чтобы не мучила совесть. Что ж, в таком случае она, скорее всего, уроженка Либурбема. Его женщины всегда были на редкость распущенны и легкомысленны… или они невольно становились такими. Нежелательная беременность довольно частое явление для этого города. И всё обычно кончается абортами или подкидываниями детей к чужим семьям.

Квини издала довольно тихий звук – нечто среднее между постаныванием и всхлипом. Демонесcа опомнилась, поняв, что ребёнок начинает замерзать. Отчуждённо прижав его к груди, она поспешила обратно в дом.

– Полагаю, раз твоя мать избрала второй путь, то ей не было полностью наплевать на тебя. – печально улыбнувшись, сказала тенебрумка.

Она уже заметила, что малышка была довольно прелестной внешности: её тёмно-серые глаза напоминали грунтовую землю, едва заметные ростки волос имели приятный нежно-лиловый цвет, а кожа была девственно-чистого молочного цвета…

Демонесса глубоко вздохнула.

«Да, должно быть прекрасных детей сложно не любить…» – подумала она, чувствуя, как сердце сжимает болезненное чувство.

Весьма обидная, но в чём-то справедливая была закономерность жизни в Тёмных землях – самые красивые создания тьмы всегда были окружены наибольшей добротой и любовью.

Красота всегда высоко ценилась у демонов, а некоторых городах даже ставилась в один ряд с добродетелью. Чем прекрасней создание тьмы, тем больше у него шансов преуспеть в жизни, стать влиятельным и обожаемым членом общества. И правитель Каллистус являл тому живой пример. При всём его устрашающем и грозном нраве, никто из демонов не посмел бы спорить о его дьявольской красоте и неотразимости, не без помощи которой он подчинил себе многие женские (впрочем, и мужские тоже) души. Причём, некоторые из них были далеко не самыми покорными.

Конечно, неодарённые красотой создания тьмы необязательно презирались в демоническом обществе (особенно если происходили из влиятельных аристократических семей), но внешность их безусловно рассматривалась как плачевный изъян и дефект.

Задумавшись, демонесса отложила Квини в ближайшее кресло и непроизвольно взглянула на себя в зеркало. Отражение было крайне отталкивающим. Хотя и гармонировало с чинно-серой и одинокой обстановкой дома.

Женщину звали Марлин Хортрей. Ещё в детские годы она осознала неутешительную правду, почему многие демоны взирали на неё с брезгливостью или весёлой насмешкой.

Такие как она могли легко остаться на всю жизнь старыми девами. Мужчины всегда сторонились её как неприятного и даже немного мерзкого предмета с острыми углами. Марлин была не просто невзрачна, черты лица были настолько грубы, что она была почти уродливой: маленькие тусклые глаза, горбатый нос, впалые щёки, заострённые скулы, тонкие губы и мелкий квадратный подбородок – в общем, лицо кардинально противоположное эталону женской красоты в демоническом обществе. Потому казалось, что вместе с мужчинами Марлин порой сторонился весь Тёмный мир.

Тоскливая и одинокая жизнь была предначертана для неё с самого рождения. Будучи самым некрасивым ребёнком в семье, она не сыскала нежной любви родителей – забота о ней и её воспитание велись сухо и холодно как тяжкая обязанность.

Пока однажды не пришёл тот день, когда родители решили «безгрешным» способом избавиться от Марлин.

Демонесса мрачным взором впилась в своё отражение.

«…Иногда я действительно не знаю кого мне стоит ненавидеть больше…»

Лицо Марлин столь сильно очерствело, что смотревшей на неё робким и невинным взглядом Квини оно показалось страшным, и малышка заплакала. Марлин на секунду опешила: этот тихий и нежный плач словно что-то разбудил в ней. Что-то давным-давно забытое, сокрытое и даже заржавелое.

«Ах…должно быть он…или она хочет есть…или пора поменять пелёнки. Придётся теперь привыкать к тому, что этот младенец будет плакать каждый раз при ощущении физического дискомфорта. » – поспешно подумала Марлин, силясь холодным мыслями прогнать странное чувство в груди. Она была уверена, что это было чем-то ненормальным, от чего нужно было поскорей избавиться как от поломки в прекрасно работающем механизме.

«Да уж, прелестный подарок судьбы!» – проворчала демонесса, вновь беря Квини на руки. Как только она это сделала девочка перестала плакать и с чистой радостью улыбнулась новой маме.

«…Бессонные ночи и меньшая рабочая продуктивность мне точно обеспечены…это ещё не говоря о том, что похудеет мой кошелёк … придётся покупать много новых вещей…и нанять пока няньку уж точно…Но нужно быть осторожной…благо с деньгами у меня проблем нет.» – раздражённо думала Марлин, игнорируя явные позывы малютки Квини поласкаться.

В глубине души, возможно даже в тайне от самой себя, Марлин была счастлива появлению младенца в своей одинокой жизни.

Она никогда не знала, что такое настоящая близость с кем-то. Само представление о ней пугало тенебрумку своей неопределённостью. В любовь она не верила, считая, что этим словом демоны лишь лицемерно оправдывают свои необузданные страсти и эгоистические притязания.

Хотя Марлин имела определённые отношения и связи в прошлом, но то было делом обычной необходимости. Оттого эти отношения всего иссыхали и исчезали, когда их необходимость была исчерпана.

Так Марлин жила своей канцелярской работой и домашним хозяйством. Вся жизнь строилась на прагматичном порядке и создание семьи никак не вписывалось в этот чинную и рациональную систему. Марлин могла выйти замуж только по надобности, но этой нужды у ней абсолютно не было. Так же, как и нужды продолжать свой оборванный род. По её мнению, многие демоны изрядно преувеличивали важность размножения. Понятное дело, что, то был один из основных инстинктов, но не главнейший как инстинкт самосохранения.

И вынужденное, и одновременно невынужденное привыкание к одиночеству заставило Марлин довольствоваться серой идиллией без лишних мечтаний о большем. Посему демонесса не смогла сразу принять те проблески материнской нежности, любви и даже счастья, которые она невольно испытала с появлением Квини.

Изначально Марлин твёрдо планировала, что будет опекать подброшенного ей младенца только до тех пор, пока сие хрупкое создание не вырастет и не научится само о себе заботиться. Но время шло, и планы несколько раз менялись…

Прошло пятнадцать лет.

Имя Квини было стёрто с появлением девочки в доме. На его месте возникло иное имя. Серена.

***

В переполненном классе, где сидевшие за партами ученики с напряжённым сосредоточием строчили множество слов на листах бумаги, стояла почти полная тишина.

Сидевшая у окна Серена мечтательно напевала себе под нос, но делала это бесшумно, чтобы никто кроме неё самой этого не слышал. Со стороны поверхностному взгляду могло показаться, что она также полностью ушла в выполнение задания, целью которого будто бы было создание наибольшей груды хвалебно-патетичных фраз, а в идеале ещё и связанных между собой.

Но единственным, чем заполнялось белоснежное пространство её листа, было лишь бесконечное множество нарисованных сердец разного размера и разного угла наклона. В какие-то моменты контуры ручки Серены выходили из-под контроля, и она боролась с соблазном нарисовать стройную фигуру любимого магистра. Будь у неё под рукой цветные карандаши, фломастеры или краски, она бы точно не смогла не добавить к своей армии сердечек изображения его восхитительных глаз цвета какао. К ним бы присоединились его тонкие круглые очки, высокий лоб, прямой слегка длинный нос, шатеновые волосы…и…мягкие на вид губы…

«Ах, магистр Бальтазар будет очень зол на меня» – с невинной шаловливостью подумала Серена. —«Даже при всей его доброте он точно не простит мне подобной выходки и, наверняка, оставит после занятий…И уж тогда…»– она едва сдержалась, чтобы не издать вслух протяжный томный вздох. – «…я признаюсь ему…»

Серена была уверена, что магистр Бальтазар не будет продолжать злиться на неё, когда всё поймёт и узнает, что она была здесь вовсе не из-за её спонтанного и беспечного выбора, а потому что хотела чаще видеть его. Кроме того, Серена грела нежную надежду, что…он тоже любил её. Она могла поклясться, что иногда чувствовала, как он смотрел на неё по-особенному … по-настоящему заботился о ней…и никогда не ругал как другие магистры за её бездарность.

Серена уже много раз слышала спокойные, но едкие слова от них о том, какая она рассеянная, глупая и ограниченная. А магистр Бальтазар никогда её так не называл и не говорил ничего, что содержало бы в себе хотя бы капельку грубости. Даже тогда, когда он был очень недоволен её результатами.

Серена уже давно понимала о своих весьма малых способностях к учёбе. Конечно, она не могла не стыдиться этого, особенно перед своей матерью, которая была просто образцом прилежности и порядочности, но уже после немногих попыток исправиться Серена сдалась. Учёба носила крайне чуждый для неё характер: она была холодная, казённая и, что самое худшее, не приносила никакого удовольствия. Иногда у Серены было такое чувство, что учёба была нужна только для того, чтобы сделать жизнь тяжелей и неприятней.

Неужели невозможно обучаться, трудиться и зарабатывать себе на жизнь без скучной рутины и хотя бы с чуточкой наслаждения? Почему жизнь должна строится на умственных или физических изнурениях? Серена совершенно не понимала этого и не хотела понимать.

Один раз она пыталась задать эти вопросы матери, но ответ на них был слишком тоскливым и суровым: «Настоящая жизнь – это тяжёлый труд, а не удовольствие. Иного мнения могут быть только избалованные аристократы, за которых всю трудную работу делают другие демоны. Или же изнеженные демонессы, которые хотят, чтобы их всю жизнь обеспечивали и носили на руках как немощных детей их мужья.»

Серена очень любила свою маму и искренне восхищалась её трудолюбием и стойкостью, но иногда думала, что та была несколько категорична. Девушка хотела верить, что каждый демон мог найти в жизни наслаждение вне зависимости от своего сословия и пола…

***

Увидев содержимое листа Серены, магистр Бальтазар аж покраснел и подскочил.

– С-Серена Хортрей! Что это значит!? Не на этом ли листе должны быть изложены твои размышления о поэме «Чёрный бал» ?! – он едва не кричал от изумления. В отличии от многих других магистров, этот милый тенебрумец иногда позволял себе быть эмоциональным. Некоторые насмешливо говорили, что он был сентиментальной натурой, но Серене всегда эта его черта казалась милой.

– Простите меня, магистр, – застенчиво залепетала она, – но я не могу выполнить это задание.

– Почему? – мужчина смягчил тон, но юная демонесса отчётливо видела, что его по-прежнему трясёт от возмущения. – Неужели тебе оно кажется сложным? Или проблема именно в этой поэме?

– Я не уверена…я так запуталась…совсем не понимаю, что делать…

– Ох Серена, тогда я боюсь, что вынужден задержать тебя сейчас… Это сочинение должно быть написано тобой сегодня – таковы правила…Быть может, мы вместе ещё раз подумаем и сможем выйти из этой немного затруднительной ситуации…

***

Закончив изнурительную для ума письменную работу, ученики не замедлили с уходом. Они вырвались наружу с облегчением и восторгом почти таким же как у освобождённых с цепи животных.

Оставшись наедине с Сереной, магистр глубоко вздохнул и задумчиво посмотрел на юную демонессу, будто пытался понять, что у неё было на душе.

– Ты не голодна? – тактично спросил он. – Или…Кхм…Тебе нужен перерыв?

– Нет, спасибо. Всё в порядке…

Стесняясь посмотреть ему прямо в глаза, девушка поспешно уткнула свой взор в парту.

Серена знала, что ей следовало бы признаться, как можно скорее. Чем раньше она начнёт говорить, тем лучше…Но она сомневалась, как ей следовало начать. Просто выпалить «я вас люблю» было как-то глупо, неделикатно и совсем неромантично… Ну, конечно же, можно начинать с фразы вроде «я хочу вам кое-что сказать», но это тоже вышло бы слишком поспешно. Серена хотела выделить важность этого момента. Она очень желала, чтобы магистр Бальтазар прочувствовал это не только через слова.

– П-Простите меня…– неловко промямлила Серена. Это явно было не лучшее начало разговора, но юная демонесса решила довериться своим инстинктам и порывам и сказала первое, что пришло в голову.

– Серена, будь честна со мной, готовилась ли ты к этому заданию? – спокойно задал вопрос мужчина. Он старался звучать не строго, но и не слишком мягкосердечно.

Серена покраснела. Её сердце всколыхнулось, и она почувствовала, что была в этот момент не в состоянии лгать своему возлюбленному. – Простите меня, магистр, но я совсем не готовилась. Я просто не видела в этом больше никакого смысла. Неважно насколько сильно я стараюсь, я совершенно не понимаю и не смогу понять классическую литературу.

– Ради всего святого, Серена, – почти воскликнул магистр Бальтазар, побелев как мел. – Как ты дошла до этого?! – поняв, что его тон близок к резкому, он откашлялся и затем заговорил более умеренным. – Почему ты решила бросить все попытки? Мне казалось, что раньше ты понимала что-то…

– Мне очень жаль, магистр…– Серена не сразу осознала, что начала уводить разговор в другую сторону, – я…должно быть, переоценила себя…Ведь и до этого у меня почти ничего не получалось…

– Но раньше ты же могла писать сочинения по прочитанным книгам и уж точно не бросала работу, даже не начав её…Ты же понимаешь, Серена, что ничего не будет получаться, если не приложить к этому достаточно усилий. Если не получилось с первого раза, то нужно попробовать ещё раз. Знания не даются даром.

–Ах, но…если честно, проблема не только в том, что я плохо понимаю литературу…– Серена смущённо вздохнула. Уже давно была пора говорить. – …дело ещё в том…в том…я…ах… – «Нет, я не могу! Не сейчас! Ещё совсем чуть-чуть…!» – от сильного волнения Серена уже начала чувствовать жар. Речь её становилась всё более и более несвязной. – я…я…не могла ожидать такого…с ч-чем столкнулась…

– О чём ты, Серена? Или ты хочешь сказать, что литература оказалась не столь интересным предметом для тебя, как ты того ожидала?

– Д-Да, магистр…но мне стыдно говорить почему…– это не было ложью.

Девушка действительно питала надежды на ту литературу, которую называли «элитарной» … в особенности на поэзию…Но, возможно, её неудовлетворённость и неприятие лишь доказывали, что Серена ничего не смыслит и никогда не будет смыслить в «высоком искусстве», как говорили другие магистры.

– Ты можешь говорить откровенно со мной, Серена. – без намёка на осуждение и неприязнь, сказал магистр. – Обещаю, что не буду злиться и ругать тебя. – в его словах ощущалась вежливая снисходительность как к ребёнку. Девушку это и расстроило, и немного обрадовало.

– По правде говоря, магистр я никогда не думала, что эти книги будут такими депрессивными и жестокими. Они затрагивают слишком страшные темы, которые пугают меня и оставляют с тяжестью и смятением на душе. Это совсем не то, о чём я хотела бы читать и чем хотела бы проникаться. Это слишком душераздирающе…Особенно когда умирают много героев за одну книгу…Но все магистры говорят, что образованные демоны должны знать эти произведения.

Конфликты историй действительно порой ужасали хрупкую и невинную душу Серены. Но хуже всего было то, как они разрешались для «порочных» героев. Те же персонажи, которых называли «хорошими» или «положительными» были похожи на типичных твёрдых и хладнокровных тенебрумцев. Только изображались они в книгах более добрыми и отзывчивыми, особенно в романтической литературе, где они были похожи на настоящих героев и вообще представлялись выдающимися личностями. Все те персонажи, что были им противоположны, эмоциональные и чувствительные, назывались «плохими», «отрицательными». Или же они были жертвами и запутавшимися созданиями, которых «положительные» герои могли спасти или исправить. Но чаще всего для таких «плохих» персонажей в книгах была уготовлена страшная кара, которая выражалась не только в несчастной, полной страданий жизни самой по себе, но и порой в весьма жестоком её завершении.

–…Мне понятно твоё удручение. – тихо и с сочувственным вздохом произнёс тенебрумец. – Но все эти книги правдоподобны и изображают наш подлинный мир без всяких прикрас. Именно ту его часть, которой движут безудержные страсти. Такой мир очень нестабилен и полон бед, но его можно лучше понять с помощью литературы и усвоить через неё урок о важности хладнокровия и самоконтроля. Не стану спорить, это взаправду не самая приятная и умиротворяющая работа для души, но, если ты сможешь её осилить, – слова магистра преисполнились воодушевления. Серена увидела в его ранее безмятежном и сдержанном взоре чувства восторга и пыла, – тебе откроются глубокие удовольствия, которые познаются только при саморазвитии и которые расширят твой внутренний мир!

Девушка в непонимании склонила голову набок.

«Магистр Бальтазар так увлечён литературой…словно живёт в ней…хотя я не понимаю, почему ему радостна жизни в этих ужасных мирах.» – удивлённо подумала Серена. – «Ах, но как же я рада, что он правдив со мной!»

– Вы правы, магистр…Но я не знаю, готова ли я к этому…Когда я поступала сюда я ожидала иного….

– Чего именно ты ожидала? – чувства восхищения и вдохновения исчезли из глаз магистра, и он вернулся к более нейтральной манере.

–Я ожидала…– смущение опять начало нагорать на лице Серены, – что книги будут гораздо р-романтичней. В особенности поэзия – я думала, что р-романтическая поэзия точно будет о л-любви…

– С-Серена! – сам магистр уже начал заикаться, но явно не от смущения как Серена, а от учёного возмущения. – Я же не раз объяснял, что романтизм представляет собой вовсе не любовные истории! Не в узком смысле слова романтику, в котором его чаще все всего употребляют современные демоны! – магистр не повысил голоса, но говорил уже слегка раздражённо.

– П-простите…я не хотела обидеть вас. – грустно промямлила Серена.

– Всё в порядке, я вовсе не обижаюсь, а всего лишь пытаюсь указать тебе на твои ошибки. – мужчина доброжелательно улыбнулся, желая немного подбодрить Серену.

Восприняв, это как хороший знак, она наконец-то решилась. Выйдя из-за парты, девушка стеснительно приблизилась к возлюбленному. Он, похоже, подумал, что его ученица готова снова взяться за задание и поспешно потянулся к стопке чистых листов.

– М-Магистр…я… давно поняла, что … пришла сюда, не потому что хоть сколько-то интересовалась литературой… – дрожащей рукой Серена слегка коснулась руки тенебрумца. – Я…здесь…ради…л-любви!! – с огромным трудом она произнесла это. Серена боялась, что упадёт в обморок от стыда. Но всё же она почувствовала, что готова сказать главные слова. —Я…– юная демонесса посмотрела в глаза магистру Бальтазару и слова её невольно оборвались…

Взгляд его перестал быть мягким и добросердечным. Он стал внезапно холодным и чёрствым. Серена испугалась этого взгляда.

– …я…– вся её готовность открыться мигом испарилась. Онемев от беспокойства и поражённости, она была не в силах больше ничего сказать…

– Мне больно слышать подобное от тебя, Серена. – отдёрнув руку, сказал магистр. Его спокойствие уже не казалось таким же тёплым как раньше. – Я не пойму, зачем ты осталась здесь, если в тебе давно пропал интерес к литературе.

– …

– Что ж, полагаю, это твои личные проблемы… Сейчас, однако, ты должна закончить задание. А потом…тебе решать оставаться здесь или нет.

– …Простите меня…– только и могла вымолвить Серена. В уголках её глаз начали собираться слёзы…

– Просто закончи задание. – магистр устало вздохнул и протянул ей пустой лист.

– …Простите меня…– девушка всё ещё не осознала всей ситуации, но боль уже сильно резала сердце и слёзы накрапывали…

Серена сама не поняла как, но каким-то образом ей всё же удалось выжать из себя какие-то фразы. И патетичные, и бездушные одновременно.

Работа была закончена.

Вряд ли она будет успешной. Однако Серене было уже всё равно.

Она так и не сказала заветных слов… Они застыли в её сердце ледяными обломками. Их уже невозможно было вытащить, впрочем, это было бы и бессмысленно.

***

Едва дойдя до своего дома, Серена громко разрыдалась. Её истошного плача не могли не услышать прохожие, и некоторые из них бросали на неё удивлённые и сочувственные, но очень отстранённые взоры. Словно все они стали свидетелем чего-то, что было, безусловно, жалостно, но при этом довольно неприлично. Непроизвольно Серена обернулась к этим совершенно незнакомым для неё лицам и пару секунд и с какой-то горькой неистовостью всматривалась в них, будто отчаянно пытаясь отыскать кого-то знакомого. И никого в итоге не найдя, она зарыдала с удвоенной силой и бросилась в свой дом как раненный зверь в своё убежище.

Девушка кляла себя, свою несдержанность и своё решение признаться в любви магистру.

До чего же глупой она была, когда думала, что он мог испытывать те же чувства к ней!

Да и с чего Серена вообще это решила?! Нет, она наверняка никогда даже не нравилась ему, а магистр Бальтазар просто из вежливости был добр к ней. Ведь многие не любили Серену…Многие находили очень странными её манеры, излишнюю открытость, эмоциональность, и многих магистров возмущало отсутствие у неё большого усердия и успехов в учёбе.

Для здешних демонов был важен формальный этикет, неследование которому часто порождало антипатию со стороны большинство горожан. Бесстрастность и сдержанность в общении – это было одним из самых значимых правил этикета. Именно оно никак не давалось Серене. Она никогда не могла понять, как у местных демонов всегда получалось так искусно скрывать свои чувства и быть такими хладнокровными. Порой сдерживание собственных чувств для Серены было подобно тому, чтобы утяжелять лёгкие и делать возможность дыхания более болезненной. И подобно тому, чтобы заставлять саму себя молчать…

Слишком больно для её чувственной от природы души.

Серена хотела быть всегда откровенной и никогда не сдерживать свои чувства перед другими, но именно это и делало её хуже в глазах здешних демонов.

Эмоциональность значила вульгарность и слабость.

И теперь, когда Серена позволила себе излить свои чувства перед магистром Бальтазаром, его мнение неизбежно упало о ней. Вряд ли раньше оно было высоким, но сейчас оно, видно, стало таким низким, что мужчина больше не желал быть добрым с ней.

Истеричный рывок Серены внутрь дома неизбежно произвёл шум, нарушая обыденно-тихую атмосферу.

Как не была ошарашена Марлин при резком столкновении со своей дочерью, она сохраняла выражение невозмутимости на лице.

– …П-прости…я…н-не…– сквозь тяжёлые рыдания Серена едва могла проговаривать слова.

–Серена…что… – Марлин прервала саму себя, устыдившись всё-таки промелькнувшему в ней сентиментальному зову. —Тебе стоит отдохнуть. Можешь потом рассказать о делах в школе, и почему ты сегодня в ней задержалась …Ты не голодна?

С переполненными слезами глазами Серена молча помотала головой. На самом деле её желудок едва слышно постанывал, но душа не хотела ничего кроме мучительного лелеяния своего горя.

–Понятно…тогда можешь идти в свою комнату, если хочешь. – сказала Марлин. В этих словах была, возможно, некая нежность, но какая-то отрешённая и потерянная.

«Можно побыть с тобой?» – Серене безумно хотелось сказать эти слова. Хотелось обнять Марлин и, даже плача, порадоваться, что она была рядом. Хотелось сказать «спасибо» за всё, что она делала и ещё нечто совсем простое и очевидное, но не менее важное: «я люблю тебя, мама» …

Но Марлин просила не говорить ничего подобного. Она уже давным-давно сказала Серене, что у той есть настоящая мать, которую она может попробовать однажды найти, если будет нужда.

Под этим скрывалось гораздо большее, чем обычное нежелание лжи. Марлин убедительно просила Серену не привязываться к ней. Потому любое проявление ласки было бы ей крайне неприятно.

Если девушка и могла как-то выразить уважение и любовь своей приёмной матери, то только соблюдая общие приличия. Насколько это было возможно для неё…

Быстро кивнув, Серена почти помчалась в свою комнату. Ещё бы немного и она бы сорвалась и, несмотря на возражения Марлин, пыталась бы приласкаться к ней. Когда чувства невозможно было больше удерживать, для Серены оставалось лишь убегать от них.

***

Серена обрушилась на свою кровать и глубоко зарылась в мягкое одеяло, стараясь немного приглушись свои рыдания. Здесь было тепло, это место обогревало её и давало ощущение уюта…жаль, что только для тела, а не для души. Плачи Серены были почти как случаи пурги: если они начались, то их уже невозможно было остановить. Возможно было только переждать их в пределах своего дома, закутавшись во что-нибудь потеплее…

Зимы в Тёмных землях были весьма суровыми: как-никак, с искусственным источником света очень тёплый климат невозможно было создать. Особенно суровость зимы ощущалась в наиболее далёких от искусственного солнца городах, среди которых был и Тенебрум.

Серена никогда не любила зимы. Как будто это был такой сезон, который заставлял весь Тёмный мир следовать холодному формализму, одеваясь в чистую чинную одежду и замораживая всё живое…

…

Неужели только среди этого и можно было искать счастье?

Неужели в этом и был весь смысл жизни?

И неужели так будет всегда?

Больше всего Серена мечтала иметь роскошь никогда не скрывать и не сдерживать свои чувства. Даже если это и были не слишком «хорошие» чувства. Возможно даже те, что местные демоны назвали бы «грешными». Но зато то были бы её настоящие чувства. Если бы только ей позволили свободно выражать их…Как что-то естественное, а не безумное и непристойное.

Серена верила, что магистр Бальтазар если даже бы и не ответил ей взаимностью, то точно выслушал и признал бы её чувства, ни за что не осуждая. Уж точно не стал бы с таким открытым пренебрежением отмахиваться от них как от противной и неуместной темы. Серена не договорила своё признание до конца и не была уверена понял ли магистр её прямодушного намёка. За резкой переменой настроения в нём она прочла в малой степени выраженное отвращение за непозволительную искренность, дошедшую до интимности.