Текст книги "Коктейль со Смертью"

Автор книги: Мария Эрнестам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Последняя реплика была обращена к Лене Россеус, которая смотрела на него с явным неудовольствием. Я тоже помнила эту легенду – она всегда мне нравилась, несмотря на плохой конец. Особенно запомнились метафоры свечи и смерти. Я ободряюще взглянула на доктора, и он явно успокоился.

Лена Россеус, тут же перехватив инициативу, отмахнулась от рассказа врача, как от надоедливой мухи.

– Признаться, ваш рассказ о ночном визитере меня насторожил. Обычные преступники не имеют привычки наряжаться, особенно в костюм смерти, хотя, согласитесь, это было бы символично. Поэтому я хочу спросить вас, не приходил ли этот человек снова и не случилось ли с вами чего-то странного за последние несколько дней.

Тишина в кухне действовала мне на нервы. Я боялась, что там раздастся какой-то шум. Но пока слышно было только мое дыхание. Теперь у меня появилась возможность проверить, пошли ли уроки Смерти мне на пользу.

– Нет, – кратко и убедительно ответила я. – Нет, я не видела ничего необычного. А обдумывая случившееся, постепенно пришла к выводу, что, видимо, мне все это просто привиделось. Понимаете, мой жених в тот день объявил, что уходит от меня, и я была немного не в себе. Даже, признаться, выпила лишнего. Так что человеком, который позвонил тогда в мою дверь, мог быть кто угодно в длинном черном пальто или куртке.

Лена удивленно подняла брови:

– Вполне возможно. Вам следовало рассказать, что вы были пьяны в ту ночь. Тем более, что Ханс просил вас позвонить, если вы вспомните что-то еще.

Я смело встретила ее взгляд. Даже таких непробиваемых людей, как она, можно обмануть с помощью хитрости и терпения.

– По правде говоря, я забыла об этом. У меня сейчас очень сложный период в жизни… и мысли заняты другим. Мы очень долго были вместе с женихом, и этот разрыв стал для меня неожиданностью. Я стараюсь как можно больше работать, чтобы отвлечься. Поэтому прошу прощения, но я действительно не видела и не слышала ничего странного с тех пор как… с тех пор, как Малькольм умер.

– Работа, о которой вы говорите, имеет отношение к генетике?

Меня словно окунули в ледяную прорубь, где плавали острые, как нож, льдинки. Она что-то знает, если задала такой вопрос. Надо продолжать врать, но так, чтобы ложь как можно больше походила на правду и никто не мог различить, где кончается одно и начинается другое.

– Да, вообще-то, да. – Мне удалось сохранить спокойствие. – Мой коллега получил заказ на рекламный ролик для немецкой компании, которая занимается генетическими исследованиями, и попросил меня помочь с идеями. А что?

Защита – лучшее нападение. Молодец, Эрика, так держать!

Лена Россеус молчала. Ханс Нурдшо с живым любопытством рассматривал комнату.

– Почему мы об этом спрашиваем? – заговорила она. – Потому что произошло одно интересное совпадение. Вчера вечером, когда я готовила отчет по делу Малькольма Эйдеро, ко мне ворвалась истеричная женщина – не знаю, как ей удалось миновать охранников на входе и проникнуть в мой кабинет, – но она стояла передо мной и вопила. Она походила на сумасшедшую, и только с помощью нескольких охранников мне удалось выставить ее вон. Но я запомнила, что ее фамилия Гуарно и что ее дочь убита. Она называла убийцей молодую женщину, которая искала статистов для рекламного фильма.

Я понятия не имела, как Лена Россеус догадалась, что это была я. А она явно не собиралась раскрывать свои источники информации. Я чувствовала, что вот-вот не выдержу и взорвусь. А она продолжала:

– Я заинтересовалась отчетом о смерти Гуарно и обнаружила в материалах дела любопытную информацию. Габриэлла, дочь этой истерички, умерла в результате аллергической реакции на укус осы после того, как, по словам матери, ее навестила женщина из рекламного агентства. Мать запомнила название компании, для которой снимался фильм. Мои коллеги быстро созвонились с одним из ее сотрудников и узнали имя визитерши. Это были вы.

Я поняла, что мне придется повторить всю историю, выдуманную для Мартина. Я и не знала, что наша полиция работает столь эффективно: вскрытие провели через два дня после смерти. Женщину в пятницу ужалила оса, в субботу уже готов отчет, а в воскресенье начато расследование. Неужели у полицейских нет семей, чтобы проводить с ними выходные? Я открыла было рот, чтобы спросить об этом, но комиссар еще не закончила:

– Но не только это привлекло мое внимание. Полицейские опросили людей, которые нашли тело Габриэллы. Некоторые из них утверждали, что видели на парковке женскую фигуру, показавшуюся им подозрительной. Но больше всего меня поразили слова одной женщины. Она утверждала, будто это была смерть. Вам не кажется странным такое совпадение: сначала к вам в дверь звонит человек в костюме смерти, а потом вы оказываетесь там, где, по словам свидетелей, они видели смерть. Что вы на это скажете?

У меня запершило в горле, и я откашлялась. Наверное, со стороны заметно, что я нервничаю, как певец, потерявший голос накануне важного выступления.

– Это действительно была я. Узнав об этой семье через друзей, я решила, что девушка подойдет на роль в ролике. Поэтому я поговорила с ее матерью, а потом и с самой Габриэллой, когда мы пошли прогуляться. Она обещала подумать над моим предложением. Я уехала домой на метро. Что Габриэлла делала потом, понятия не имею. Но она была жива, когда мы расстались, и ничего подозрительного я не заметила.

Лена Россеус молча разглядывала меня. Ее взгляд был пронзителен, словно лазерный луч. Теперь я поняла, что означает выражение «пронзить взглядом».

– Не знаю, насколько можно доверять словам свидетельницы с парковки. Вы производите впечатление серьезной женщины, не склонной к истерикам и фантазиям, хотя я встречала немало людей, которым являлись Смерть, Дьявол или Иисус. Не буду распространяться на эту тему. В данный момент меня заботит ваша безопасность. Видите ли, есть риск, что вас преследует человек, одетый в костюм смерти. А он может оказаться психопатом или маньяком. Вам не присылали угроз в последнее время? Не возникало ощущение, что вас преследуют?

Впервые это был действительно вопрос. Что означало только одно: наш разговор приобрел новое направление. Из подозреваемой я превратилась в потенциальную жертву, что, впрочем, устраивало меня куда больше. Жертва – мое любимое амплуа. Оставалось только воспользоваться ситуацией. Я надеялась, что патрон так и будет бесшумно сидеть в кухне, тогда можно все свалить на Тома. Например, сказать, что он безумно ревновал меня и раздражался, когда я общалась с другими мужчинами. Что он способен на насилие, и я всегда боялась, что он меня изобьет.

Нет, вряд ли мне поверят. Хотя это было бы приятно.

– Нет, я ничего такого не заметила. Мои статьи редко вызывают негативную реакцию. Иногда меня просят объяснить то или иное утверждение или запрашивают дополнительную информацию, но чтобы угрожать – такого ни разу не случалось. Я ни с кем не ссорилась, и, насколько мне известно, никто из моих друзей на меня не обижается.

– А отношения в семье? Например, с родственниками вашего бывшего жениха? Может, кто-то счел, что вы обидели его, и решил припугнуть вас?

Семейство Альварес. Колумбийцы с взрывным латиноамериканским темпераментом, привыкшие к кровавым дракам на улицах. Можно наплести, что они мечтали женить сыночка на невинной испанской девице, а тут появилась я и нарушила их планы. Но я вовремя прикусила язык, решив не давать воли фантазии, чтобы не навредить себе.

– У нас всегда были хорошие отношения. Правда, я давно ни с кем из них не разговаривала. Как я уже сказала, наш разрыв произошел внезапно. И все же вряд ли кто-то из родственников моего жениха способен мне угрожать. Не могу себе представить, что они могут желать мне смерти.

Лена Россеус едва заметно улыбнулась, и я отметила, что улыбка ее не красит.

– Вы удивились бы, узнав, сколько людей желает друг другу смерти. Каждый день мы читаем в газетах о поведении мышей, о редких растениях или бактериях, но никто не пишет о природе зла в характере человека. К сожалению, мой опыт говорит, что никогда не знаешь, как люди относятся к тебе на самом деле. Прочитайте вот это, например.

Она достала из портфеля брошюру и протянула мне. Я начала читать и сразу поняла, что это брошюра, выпущенная одной из религиозных сект, размножившихся в наши дни по всему миру, как поганки. В брошюре говорилось о том, что Господь убивает тех, кто отказывается слушать и понимать Божественное слово. Внизу стоял номер счета в банке, куда верующие могли перечислить деньги и таким образом спастись. Я читала, недоумевая, зачем Лена дала мне это. Ждет ли она комментариев? Я молча вернула ей брошюру.

Она встала, и я поняла, что визит подошел к концу. Ханс Нурдшо тоже поднялся, подошел к саквояжу, оставленному патроном, и стал с интересом ощупывать его. Дверца была приоткрыта – видимо, патрон забыл закрыть ее, когда доставал халат, и внутри была видна его одежда.

Я поспешила вмешаться. Ханс Нурдшо между тем опустился на колени и осматривал саквояж снизу.

– Какая тонкая работа. Похоже на старинное изделие Луи Вюиттона, если не ошибаюсь. Но нигде нет имени изготовителя. Сколько лет этой вещице? Я бы датировал ее двадцатыми годами. Теперь она, должно быть, стоит целое состояние…

Я встала между доктором и саквояжем и захлопнула дверцу, быстро оглядев саквояж в поисках марки. Но определить, где изготовлен этот дивный старинный гардероб – в аду или в раю, было невозможно.

– Вообще-то он не мой. Он принадлежит другу, который остановился у меня на пару дней. Он англичанин.

Услышав мои слова, Лена Россеус обернулась и подошла к нам. Она посмотрела на меня, и взгляд ее снова стал напряженным.

– Как интересно. Не трудно ли ему путешествовать с таким непрактичным багажом?

Я не поняла, что она имела в виду, но решила не задаваться этим вопросом.

– Понятия не имею. Джон – знакомый моей подруги, артист и музыкант. Он приехал из Лондона на пару дней, чтобы встретиться с продюсерами. Он постоянно ездит по всей Европе в поисках работы. Мы давно не виделись, и я разрешила ему пожить здесь. Теперь, когда мой жених съехал, тут полно места.

Последние слова я произнесла с горькой усмешкой. Лена Россеус погладила кожаную дверцу неожиданно чувственным движением.

– Артист, говорите? Любопытно. Я полагала, что европейские артисты предпочитают искать работу в США. Но, видимо, у него особое амплуа, если его потянуло в наши холодные мрачные края?

Снова вопрос. Может, она намекает, что «Джон» способен сыграть роль Смерти? Об этом страшно было даже подумать. Я словно оказалась на дне глубокого, темного колодца, обреченная на медленную голодную смерть, потому что никто, никто не собирается вытаскивать меня оттуда. Не зная, что ответить, я промолчала. И тут в комнате раздался незнакомый голос, звонкий и жизнерадостный, который произнес на безупречном английском:

– Эрика! Я проспал! О-о, у тебя гости… Прошу прощения за мой вид. Но вижу, для тебя их визит тоже стал сюрпризом. Разрешите представиться? Меня зовут Джон. Джон Гилмор.

Он выглядел стопроцентным британцем. Волосы слегка растрепаны, как после долгого сна, глаза чуть припухли. И излучает тот самый английский шарм, который заставлял тысячи людей верить, что британская колониальная политика не серьезнее послеобеденного чая.

Лена Россеус и Ханс Нурдшо вернулись и подошли к нему, чтобы пожать руку. Меня поразило, как легко он вовлек их в непринужденную беседу, рассказав, где и как мы с ним познакомились, что много лет поддерживали контакты, а теперь ему представился шанс посетить Швецию, о которой он так много слышал. И он решил остаться «for a while» [14]14
  Ненадолго (англ.).


[Закрыть]и приободрить меня, которой «а rather rough time» [15]15
  Трудно пришлось (англ.).


[Закрыть]в последнее время. А что касается его саквояжа, то он изготовлен маленькой эксклюзивной фирмой в Лондоне. «Катберт и сын». «Вы никогда о ней не слышали? Могу дать вам их адрес».

Какая предупредительность! Какая харизма! Этот мужчина мог бы привести к власти любую партию. Я стояла словно зачарованная и наблюдала, как ловко мой патрон морочит гостям головы. Совершенно успокоившись, они буквально смотрели ему в рот. Он начал рассказывать, только представьте себе – «just imagine», что я видела Смерть у себя на пороге. Казалось, прошла вечность, пока наконец Лена Россеус не сообщила неохотно, что им пора уходить. У нее даже щеки порозовели, и она стала больше похожа на живую женщину, а не на комиссара полиции.

Патрон проводил их в прихожую, и Лена Россеус сделала последнюю попытку сохранить лицо, сказав мне строго:

– Дайте нам знать, если случится что-то странное. Лучше лишний раз позвонить и обезопасить себя, чем стесняться и подвергать свою жизнь риску.

Я пообещала, что так и сделаю, взяла протянутую мне визитку и наконец-то закрыла за ними дверь. А потом повернулась к патрону, не зная, чего мне хочется больше – расцеловать его или ударить. Слова градом посыпались из меня.

– Ты говорил на безупречном английском! Ты, вероятно, знаешь все языки мира, но как тебе удалось изобразить такой сонный вид?

Он улыбнулся и поцеловал меня.

– А я и был сонным. Они усыпили меня, допрашивая тебя. Я задремал за кухонным столом, и мне приснилось, что я – действительно Джон и играю в каком-то спектакле. И тут меня разбудили слова о саквояже, и я понял, что пора выйти на сцену. Признай, я играл лучше всех.

– Ну, может, и не лучше всех, но весьма убедительно. Объясни мне только, почему никто из них не закричал в панике: «Вот идет Смерть»!

– Какой глупый вопрос я слышу из уст умной женщины. Ты тоже не воспринимала себя как Смерть, когда убивала Габриэллу. Зато другие – воспринимали, как тебе сообщила Лена. Теперь ты знаешь, как нужно оставаться инкогнито. И потом, должен же я был выручить тебя.

– Ты всегда меня выручаешь.

– Да, дорогая. И собираюсь делать это и впредь. «For ever and ever». Пока смерть не разлучит нас.

Мы так и остались в домашних халатах до самой ночи. Время стало для нас всего лишь наручными часами, и мы засунули их подальше, чтобы не мешали. Мы никуда не пошли и весь день провели в блаженном безделье – в лучших традициях антропософии.

Глава 13

Телефон звонил и звонил, с каждым новым сигналом разрывая в клочья мирную тишину спальни, где мы спали со Смертью обнявшись. Сколько времени мы провели на грани сна и бодрствования, не знаю. Все часы для нас остановились. На дату в календаре пролили чернила. Страницу из дневника вырвали.

Но телефон был равнодушен к вечности и безжалостен к тишине. Я всплывала на поверхность из глубин сна медленно и осторожно, чтобы от резких перепадов давления не лопнули сосуды. Мой патрон безмятежно спал, не позволяя ничему земному потревожить его ангельский сон. Я с завистью посмотрела на него. Счастливый, он может еще поспать, а я уже проснулась.

Часы показывали семь. Сегодня понедельник, а значит, семь утра – вполне подходящее время для того, чтобы встать с постели и совершить утренний ритуал цивилизованного человека, включающий душ и завтрак. Но что делать тем, кто потерялся во времени? Я была не готова столкнуться с чужим и враждебным миром после того как узнала, что на свете есть и другие миры. Я могла бы остаться здесь, и никто бы не заметил моего отсутствия, потому что тот, кто нужен мне, и тот, кому нужна я, были сейчас в этой комнате, по ту сторону сна.

Но я все же заставила себя пройти в гостиную, где телефон с монотонностью машины продолжал разрывать утреннюю тишину звонками. Я подняла трубку. Это оказался Мартин.

– Извини, что звоню так рано. Знаю, что это негуманно, но на фирме такое творится, что хоть становись в строй и жди приказа стрелять. Катастрофой было уже то, что Эйнар Сален занимал руководящий пост, но даже это ничто по сравнению с тем хаосом, какой он оставил после себя. А мне приходится наводить порядок. Я теперь выполняю двойную работу. Хотелось кому-то пожаловаться, извини. Ты уже проснулась?

Я кивнула, потом сообразила, что Мартин не видит меня, и пробормотала: «Да-да, конечно, частный предприниматель никогда не спит…»

– Звонили из рекламного агентства. Оказывается, они еще в выходные отправили мне письмо и ждут наших предложений уже на этой неделе. И как ты понимаешь, в сложившейся ситуации у меня нет ни времени, ни желания что-то придумывать. К тому же твои идеи мне понравились. Конечно, нам придется кое-что доработать, особенно ту часть, где смерть выступает в роли спасителя – согласись, этика тут хромает, и боюсь, как бы не возникли проблемы. Но в остальном все неплохо. Я только что побеседовал с Никке. Он был с утра неразговорчив – говорит, что снимал всю ночь. Но ждет тебя и того парня, Джона, о котором ты говорила, на пробы. Будет это ролик или фото, сами решите.

– Мартин, – я окончательно проснулась. – Я предупредила тебя, что это знакомый моих знакомых. Понятия не имею, как с ним связаться. Может, его нет в Стокгольме или вообще в стране.

Я же вчера сказала Мартину, что только мельком видела Джона, откуда мне знать, где он сейчас. Мозг заработал в полную силу. Наконец-то.

– Но это входит в твои обязанности как внештатного сотрудника – быстро находить решение проблем, которые у нас – штатников – отнимают много времени и денег. Я рассчитываю на тебя. Позвони мне потом и расскажи, как все прошло.

Поняв, что сейчас он положит трубку, я испугалась:

– Погоди! Как Эйра? И Биргитта – после всего, что случилось?

– Что? А… – Мартин, казалось, искренне удивился моему вопросу. – С Эйрой все в порядке. Она умеет разделять работу и личную жизнь, сама знаешь. Загадочная финская душа. И Биргитта тоже в порядке. Она осталась с Арвидом дома – у него температура. Она и Эрик начали писать доклад сразу же после вашего ухода. Понятия не имел, что у викингов такая интересная история. А мы с Арвидом пошли на прогулку, чтобы дать им спокойно поработать. Он был в прекрасном настроении. Так ты позвони мне после обеда, ладно?

Положив трубку, я прошла в кухню, поставила вариться кофе, достала из холодильника молоко, а из шкафа – кружки. Все как всегда, за одним исключением. Это была уже не я, а совершенно новая Эрика. Только скорлупа осталась прежней, а новое содержимое меня пугало.

Я быстро пролистала газету, как обычно, тонкую по понедельникам. Задержалась на объявлении о знакомстве, в котором «хорошо сохранившийся мужчина лет шестидесяти» искал «симпатичную подружку со всеми мыслимыми достоинствами и четвертым размером бюста». Я не нашла ни заметки о смерти Густава, ни статьи о самоубийстве Эйнара Салена. Видимо, газеты сочли эти события малоинтересными для читателей.

Я никуда не спешила. Мне не нужно было немедленно выполнять поручения Мартина в поисках неизвестного актера Джона, ибо этот самый «Джон» мирно спал в моей постели. И мне пока что жаль было будить его. Хотелось позаботиться о нем. Признаться, я слишком мало заботилась о Томе, делая ему приятное только под настроение. И сейчас надеялась наверстать упущенное.

А может, я слишком строга к себе? Я же готовила еду, убирала дом, делала Тому сюрпризы, звонила ему на работу и желала хорошего дня, писала в электронных письмах, что думаю о нем. Даже дарила цветы на День всех влюбленных. Но как узнать, много это или мало?

Я почему-то задумалась, где живет сейчас Том – у Юхана или уже нашел квартиру. Наверное, они с Аннетт подыскали себе что-то, они же намерены жить вместе. Мама-папа-дети. Конечно, это будет хороший район, где все предусмотрено для малышей, какой-нибудь уютный домик с садом. Интересно, есть еще такие районы? Я не знала. Может, Бредэнг, где жила мать Габриэллы… Надо посоветовать это место Тому, когда он в следующий раз позвонит. «Эй, Том, ты уже нашел дом для твоей новой семьи? Может, Бредэнг тебе подойдет?»

Ход моих мыслей прервал внезапно появившийся в кухне патрон. Он подошел сзади и поцеловал меня в плечо, в самое чувствительное местечко, и погладил по голове. Слезы радости или боли выступили на глазах, но я сдержала эмоции. Слезы мне еще понадобятся.

– Доброе утро, ты давно встала?

– Меня разбудил телефон, и я решила дать тебе поспать подольше. – Я взяла его руку в свою, и мы так и сели за стол – держась за руки, словно не желали отпускать друг друга.

– Что-то важное?

– Ага. Это касается тебя. Звонил Мартин. Он хочет, чтобы Джон, то бишь ты, сделал сегодня фотопробы.

Патрон улыбнулся. У него были самые красивые глаза на свете.

– Сегодня кому-то повезет прожить на день больше – я это называю «жизнь в долг». А я беру выходной! У меня, как и у всех, должно быть на это право, ведь правда?

– Откуда мне знать, что вам можно, а что нельзя?

– Ты стала частью меня, Эрика. Моей путеводной звездой в бурном море жизни. Той, с кем я хочу быть рядом, и той, ради которой я готов умереть.

Я не поняла, шутит он или нет. Патрон встал и налил себе кофе, обычный, какой пили, я уверена, в каждом втором доме в нашей стране. Видимо, он решил больше не удивлять меня экзотикой вроде мокко или капуччино и довольствовался стандартным меню.

Погода еще не решила, взбодрить ли ей просыпающихся горожан или, наоборот, усыпить. Капризный диктатор-ветер сновал по улицам, обвивался вокруг стволов деревьев, ласкал ветви, чтобы в следующую минуту хлестнуть их со всей дури. Я не поливала цветы на балконе с тех пор, как умер Малькольм. Они, наверное, погибают или уже погибли. В любом случае им недолго осталось. Последние теплые осенние недели они тоже живут в долг.

Я плохо спала ночью, а когда засыпала, мне снился разговор с Леной Россеус и Хансом Нурдшо. Думаю, эти двое какое-то время будут держать меня под подозрением, кажется, так это называется. Я причастна к таинственным событиям, но всем им можно найти логическое объяснение, да и внешне я не похожа на убийцу. Если, конечно, у них есть памятки, где написано, как выглядит типичный или типичная убийца. Полагаю, разница есть: скорее всего, женщины и мужчины предпочитают разные способы убивать. Эйнар Сален, например, вряд ли пристрелил бы свою жену так, как это сделала она. Интересно, чем сейчас занимается Карина? Вероятно, она счастлива, что избавилась от: этого подонка. Патрон прервал мои раздумья:

– Куда нам нужно ехать? И когда?

– В Хэгерстен, к фотографу по имени Никке. Я с ним раньше работала. Очень талантливый парень. Просто чудо. Странноватый, но все гении с причудами.

– И когда он нас ждет?

– Около полудня.

– Тогда у нас еще есть время.

Я поняла, что он имеет в виду. Патрон оперировал словами, словно кнопками off/on на пульте управления: одно нажатие кнопки – и я, готовая на все, замираю в предвкушении. Мы встали из-за стола и пошли в спальню. Казалось, мы целую вечность провели вдали друг от друга и жаждали вернуться в постель. Краем уха я слышала, как снова зазвонил телефон, но и не подумала взять трубку, предоставив автоответчику разобраться со звонившим. Словно в тумане до меня донесся женский голос, оставлявший сообщение. «Позвони мне, Эрика», – расслышала я. И последнюю фразу: «Это Дьявол».

Растворимый кофе был мерзким, но зато горячим, а молоко смягчало вкус, если это можно назвать вкусом. Пламя свечей дрожало и отбрасывало завораживающие тени на каменные стены. На них были развешаны фотографии, поражающие воображение и заставляющие задуматься. Как правило, это были черно-белые пейзажи. Портретов почти не было. Большое фото запечатлело лысую голову, покрытую светлым пухом. «А tribute to life» [16]16
  Дань жизни (англ.)


[Закрыть]– было написано внизу. Я спросила у Никке, что имеется в виду.

– Это Оливер, мой приятель. У него был рак, я не помню, чего, но самая легкая стадия. Врачи говорили, что если уж суждено заболеть раком, то лучше этим. Сначала ему назначили облучение, и он потерял волосы. А потом сказали, что он здоров и можно прекратить лечение. Этот кадр я сделал перед тем, как волосы начали отрастать.

С этими словами Никке подошел к фотографии и внимательно посмотрел на нее. Разговор о его произведениях всегда заканчивался тем, что он снова рассматривал их, размышляя, как бы улучшить. Таких перфекционистов, как он, я еще не встречала. Особенно поражал контраст между внешностью Никке, его окружением и произведениями. Видимо, стремление к совершенству он полностью вкладывал в творчество, забывая о своем внешнем виде.

Мы приехали в Хэгерстен, промышленный район, где располагались в основном фабрики и заводы, на метро. Никке встретил нас на пороге, обняв меня и пожав руку Смерти. Был он в домашней одежде или собирался выходить – не знаю. Никке круглый год носил джинсы, поношенную футболку и свитер. Зимой, когда температура в студии опускалась ниже нуля, к этому добавлялась вязаная шапочка. При этом его нельзя было назвать непривлекательным. На вид – около сорока пяти, длинные светлые волосы собраны в хвост, глаза ярко-синие, почти лиловые. Никке был невысок, почти с меня ростом, но мускулист – в его студии в углу лежали гантели, которые он поднимал в перерывах между умственной работой. Городской ковбой, если можно так выразиться. И очень талантливый фотограф.

Мы приняли предложение выпить кофе и получили каждый по чашке растворимой бурды, которую Никке намешал в импровизированной кухоньке. Тут не было горячей воды, а вместо плиты – переносная электрическая плитка. Но Никке этого вполне хватало. Прямо здесь же на полу лежал матрас, прикрытый простыней. Простота, граничащая с аскетизмом. И очень чисто. Да и горячий растворимый кофе всегда лучше холодного эспрессо.

Значительную часть стены занимало белое полотно. Очевидно, Нике использовал его как фон для последней съемки. Я уже знала, что его можно поменять на черное. У Никке был целый арсенал различных камер, которые стоили, вероятно, целое состояние. Он одновременно снимал объект с нескольких камер, хотя, как сам признавался, больше всего любил старенький Хассельблад [17]17
  Марка шведских фотоаппаратов.


[Закрыть].

Патрон с нетерпением ждал начала съемки. Было забавно наблюдать, как у него от волнения подрагивают ноздри, словно у лошади, томящейся в стойле в ожидании скачек. Они с Никке начали живо обсуждать освещение, ракурс и композицию, и я уже в который раз удивилась умению Смерти приспосабливаться к собеседнику. Никке сразу поверил в придуманную нами легенду об актере из Великобритании, совершавшем турне по Европе, и даже не спросил, где и у кого «Джон» раньше снимался. Похоже, ему было абсолютно безразлично, кого он фотографирует: шведа, англичанина или самого черта, лишь бы снимок получился хорошим. Я слышала, как патрон рассуждает о жизни и смерти, чтобы создать подходящую атмосферу для съемки. Все это походило на хвастовство, причем хвастовство напыщенное, ведь излагал он все на английском. Я не люблю хвастовства, но патрону прощаю многое, чего не прощала другим. Видимо, это и есть тайная сущность любви – принимать человека полностью, со всеми его недостатками, прощать ему ошибки, забывать про причиненную им боль, заботиться о нем, хотя об этом не просят. Люблю ли я Смерть? Разве я могу любить его, если всего несколько дней назад считала, что люблю Тома? Кофеварка посмотрела на меня и понимающе подмигнула горящей кнопкой на ручке. Я недоуменно уставилась на нее.

Никке и Смерть подошли к белому экрану: они измеряли расстояние и экспериментировали с освещением. Принесли и поставили стул, потом передвинули его. Никке на ломаном английском похвалил одеяние патрона и сказал, что любит одежду в промежуточной стадии: когда она уже не ткань, но еще не плащ. Не знаю, понял ли патрон его причудливую логику.

– Эрика, можешь подойти на минутку? – Никке опустился на колени и разглядывал черный деревянный стул с закругленной спинкой. Я набралась смелости и встала на край белого полотна, которое закрывало всю стену и половину пола. Никке вскочил, усадил меня на стул и отступил назад.

– Что рассказал тебе Мартин про нашу идею? – спросила я, устраиваясь на стуле поудобнее, поскольку поняла, что меня Никке тоже использует – как статиста.

– Довольно много. – Никке смотрел на меня в объектив камеры. – Он сказал, что речь идет о генетических тестах: их нужно представить зрителю так, чтобы он увидел в них не смерть, а новые возможности. Если тебя интересует мое мнение, я считаю, что это чудовищно. Мои отец и дед умерли от рака, и я не испытываю ни малейшего желания выяснять, что ждет меня в будущем. Но не волнуйся, на моей работе это не отразится. Мне наплевать, как используют ее результат. Меня интересует процесс. Лишние сантименты только мешают в работе. Поверни голову, смотри прямо в камеру… вот так… молодец… правее… выше подбородок… откинь волосы… еще немного. Хорошо!

Я держала голову прямо и смотрела на Никке. Патрон стоял рядом и ободряюще улыбался. Ноги у меня мерзли в тонких колготках, и я пожалела, что надела юбку, а не брюки. Никке вставил пленку и обратился к нам:

– Вот что я придумал. Мы сделаем несколько черно-белых фото, согласитесь, этого требует тема. Я направлю на тебя весь свет, Эрика. Приготовься, он будет слепить глаза. Потом посмотрим, что получится и можно ли сделать из этого фильм. Представь, что у тебя вся жизнь за плечами. Нет, не в том смысле, что ты старая. Это твое будущее стоит позади, а ты не решаешься обернуться. Хочешь и одновременно не хочешь узнать правду. Тебе страшно. Ты нервничаешь, переживаешь. Давай, поэкспериментируй с эмоциями. А вы…

Никке велел патрону встать у меня за спиной. Я ощущала его присутствие, но не оборачивалась, не решаясь сменить позу. Исходящее от него тепло меня успокаивало. Никке снова обратился ко мне:

– Он будет стоять сзади и смотреть на тебя. Не на меня, только на тебя. Ты – его избранница, жертва, ты полностью в его власти, он может делать с тобой все что хочет. Не силой, нет. Представь, что он – твоя судьба. Он мечтает о тебе, жаждет тебя. Но не знает, суждено ли ему заполучить тебя. И он – Смерть. Я понятно объяснил? Объясни ему. Боюсь, моего английского недостаточно.

Я перевела на английский слова Никке, и патрон сосредоточенно выслушал их. Его дыхание ласкало мне волосы.

– А сейчас я хочу, чтобы он положил руку тебе на плечо… Put your hand on her shoulder. Очень легко, едва касаясь… light… light… А ты, Эрика, подними руку так, чтобы кончики ваших пальцев чуть соприкасались… нет, не эту руку, другую, словно ты крестишься… вот так… молодец. Начинаю!

Никке щелкал затвором, то и дело давая указания и подбадривая нас, чтобы мы расслабились и выглядели как можно более естественно. Рука патрона лежала у меня на плече. Его близость вселяла уверенность. По указанию Никке я попыталась передать всю гамму ощущений – от глубокого отчаяния до радостного предвкушения. Патрон тоже получал указания. Он вставал то правее, то левее, и только его рука оставалась на моем плече, как некая константа, на которой все держится и где таится ключ к моему будущему. Никке дал нам передохнуть, пока менял пленку, но делал это очень быстро, чтобы не нарушить атмосферу.