Текст книги "Катюша"

Автор книги: Марина Воронина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

– Ну? – повторил он.

– Слушай, я устала, – сказала Катя, – у меня все болит.

– Ну! – снова сказал Панин.

– Хрен гну, – сдалась Катя. – Какая разница?

– О!.. – одобрительно воскликнул Студент, тронулся с места и свернул за угол. За углом он припарковал машину и повернулся к Кате. – С тобой сходить?

– Сама справлюсь, – ответила она и вышла под дождь.

– Ну-ну, – сказал Студент, закурил сигарету и отвернулся. За столиком в вестибюле скучал охранник в милицейской форме. Катя помахала ему рукой, и он в ответ приветственно поднял лопатообразную ладонь.

– Привет, Катюша, – сказал он. Ему явно было скучно и хотелось поболтать. – У вас что, маскарад?

– В смысле? – удивилась Катя, но тут же вспомнила про свой балахон. – А, это... Это я репортаж делала про наркоманов. Входила в образ.

– Вошла, ничего не скажешь, – хохотнул сержант. – Ты по улицам так не ходи, а то заберут, как бомжа.

– Не буду. Ты извини, мне бежать надо. Пока, Леша.

– Я не Леша, я Леня, – сказал сержант, но Катя уже нырнула в подошедший лифт. Сержант вздохнул и вернулся к своему кроссворду.

В коридоре редакции Катя опять столкнулась с Толоконниковой, испытав при виде ее привычное раздражение. Похоже было на то, что все свои репортажи та снимает именно в редакционном коридоре, и нигде больше. Впрочем, подумала Катя, я к ней несправедлива: ее часто можно видеть в ночном клубе, что расположен по соседству, и еще в баре. А уж в магазинах-то...

– Глупо шутить, Скворцова, – сказала Толоконникова вторым своим голосом, которого до смерти боялись все сотрудники. – Имей в виду, если ты пришла проситься обратно, то лучше не позорься: Витюша просто вне себя, он твоего имени слышать не может, просто рвет и мечет...

– Люд, – как ни в чем ни бывало, перебила ее Катя, – я там в буфете очередь заняла за этой... как ее... ну, толстая такая, из отдела писем. У меня тут дело есть, могу не успеть. Может, воспользуешься? Дают только по полкило.

– А что дают? – явно меняя гнев на милость, спросила Толоконникова.

– Мозги, – ответила Катя.

– Жареные? – переспросила Толоконникова, надувая темно бордовые губы. – Фи!

– Да нет, – сказала ей Катя, – свежие. А главное, с извилинами. Беги, а то опять не достанется!

Она пошла по коридору, оставив Толоконникову стоять возле лифта, и даже не оглянулась, когда вслед ей донеслось:

– А почему “опять”?

Катя толкнула обитую финским пластиком “под дерево” дверь и вошла в закуток, игравший в “Инге” роль приемной. Ладка Брагина, душа-девка, с которой немало было выпито и еще больше выкурено, подняла голову от клавиатуры компьютера, по которой со старательностью приготовишки тюкала двумя пальцами, и испуганно вскинулась:

– Ой, Кать, привет, тебе туда нельзя. Мне Виктуар наш голову оторвет, если я тебя к нему пущу!

– Знаешь анекдот? – спросила Катя, притормаживая у ее стола.

– Это который?

– А где русский собирается прыгнуть с Эйфелевой башни.

Ему говорят: “Товарищ, туда нельзя!”, а он знаешь что отвечает?

– Что?

– “А мне надо!”

Зажатая в углу своим “вистом-2000” Ладка тщетно попыталась ухватить ее за край балахона, но Катя уже была в кабинете.

– Привет, – сказала она, притворяя за собой дверь.

– А, Скворцова, – с кислой миной сказал редактор, поднимая голову от стола. Кате с ее места было видно, что на столе разложен свежий номер “Пентхауза”. – Ты зачем пришла? Расчет получишь у Брагиной, когда будут деньги. Сразу скажу тебе, что скоро их не жди – времена сложные, нам сотрудникам платить нечем.

– А как насчет моего репортажа? – спокойно спросила Катя. – Меня, собственно, только он и интересует.

– Какой репортаж? – очень убедительно удивился редактор.

– О взрыве на складах, – по-прежнему спокойно напомнила она.

– Ты переходишь всякие границы, Скворцова, – сказал редактор.

Кате показалось, что она заметила промелькнувшее в его заплывших прозрачным салом глазках выражение хищной радости. Она ясно увидела в этих глазках себя: в невообразимом брезентовом плаще до пят, со следами побоев на лице – типичная жертва, пришедшая просить о снисхождении. “Сюрприз”, – подумала она и стала слушать дальше.

– Репортаж является собственностью редакции и не может быть возвращен тебе ни под каким видом. И потом, причем здесь ты? Снимала репортаж Толоконникова, а теперь ты приходишь и начинаешь чего-то требовать...

Он еще что-то говорил, но Катя перестала слушать. Она шагнула к столу, перегнулась через него, накрутила на кулак здоровой руки дорогой галстук модной расцветки, украшавший шею редактора, и сильно потянула его на себя. Пластиковый офисный стол протестующе заскрипел, что-то с дробным стуком посыпалось на пол, “Пентхауз” тяжело шлепнулся сверху.

– Витя, – промурлыкала она и сильно рванула галстук кверху, – отдай репортаж. Пожалуйста.

– Пусти, сука, – с угрозой сказал он. – Никогда не бил женщин, но, клянусь, ты напросишься...

– Это уже разговор, – сказала Катя, отпустила галстук и коротко, без замаха врезала левой по челюсти. Это оказалось больнее, чем она ожидала, но она была вознаграждена: редактор, коротко охнув, отлетел назад, плюхнулся задом в свое вертящееся кресло и непременно опрокинулся бы вместе с ним на пол, если бы не кстати оказавшаяся позади стена.

Он еще только открывал рот, собираясь не то что-то сказать, не то позвать на помощь (надо думать, Ладку Братину), не то просто закричать, а Катя уже снова перегнулась через стол, схватила его обеими руками за лацканы и несильно тюкнула затылком о стену. Вид этих поросячьих глазок, выпученных от непритворного ужаса, доставил ей неожиданное удовольствие.

– Отдашь репортаж? – спросила она.

– Я тебя посажу, стерва бешеная, – задыхаясь, пообещал редактор, – я тебя упеку, мразь, алкоголичка...

– Брось, Витюша, – примирительно сказала Катя, доставая из кармана пистолет. – Ведь мы же друзья, так стоит ли ссориться из-за какого-то репортажа? Тем более, умирать за несколько фотографий. Надеюсь, он еще не пошел в набор? Мне не хотелось бы, чтобы ты подводил коллектив.

Витюша молча помотал головой, завороженно глядя на пистолет. Так же молча он полез в ящик стола и выложил на столешницу плотный черный конверт с фотографиями.

– Молодец, – сказала ему Катя. – Ты что-то говорил о расчете?

Все так же не говоря ни слова, он извлек из внутреннего кармана пиджака бумажник и положил поверх конверта несколько стодолларовых купюр.

– Я взяток не беру, – покачала головой Катя, отодвигая стволом пистолета лишние. – Чужой земли не нужно нам ни пяди, но и своей вершка не отдадим.

Она рассовала фотографии, деньги и пистолет по карманам плаща и пошла к дверям. Уже держась за ручку, она обернулась и тихо, чтобы не услышала за дверью Ладка, сказала:

– И чтобы ни гу-гу, договорились? Убью.

Друг Витя энергично закивал, и Катя, сделав индифферентное лицо, вышла из кабинета. Пройдя два шага, она сделала вид, будто что-то вспомнила, и снова без стука открыл дверь. Редактор сидел за столом, бешено настукивая трясущимся пальцем какой-то номер на телефонном аппарате. Катя аккуратно прикрыла за собой дверь, подошла к столу, вывернула трубку из ослабевших от ужаса пальцев, осторожно положила ее на аппарат, взяла аппарат в руку и залепила им прямо в середину посеревшей от страха подлой физиономии. Это получилось, как в самых радужных ее мечтах. Редактор замычал и схватился руками за лицо. Катя грохнула аппаратом о стену над его головой. Не отрывая ладоней от лица, он втянул голову в плечи. Из-под прижатых к лицу пальцев выступила кровь.

– Ты что, совсем дурак? – спросила Катя. – Я же сказала: убью. Ты мне веришь?

Редактор часто-часто закивал головой, по-прежнему держась за свой расквашенный нос. Катя вышла, не прощаясь. Возле стола Ладки Брагиной она снова остановилась и сказала:

– Наш Витюша что-то делал с телефоном и разбил себе нос. Мужики нынче пошли сплошь безрукие, молоток доверить страшно. Ты положи ему компресс на переносицу, холодненький, а то я спешу, да и боюсь, как бы Толоконникова не приревновала.

“Что же это я такое вытворяю, – думала она, идя по коридору и позже, в кабине лифта. – Что же это со мной делается? Это же не я, я так не умею, да и не хочу я так. И ведь что самое страшное, что самое отвратное во всем этом: ведь приди я к нему без пистолета, без кулаков, попроси я его по-человечески, ведь он бы посмеялся только, и больше ничего... Во что же это все мы превратились, если понимаем что-то, только когда нас телефоном по морде... Да что телефоном. Ты ведь сегодня человека убила, – напомнила она себе. – Сначала отрезала ему яйца осколком бутылки, а потом зарубила топором. Нет, сначала еще отрубила ему пальцы на руке... Просто Джек-Потрошитель какой-то. И уже почти забыла, словно это было во сне. А теперь едешь в лифте в чужом безобразном плаще, с разбитой физиономией и с пистолетом в кармане. Хороша... Как это он сказал – стерва бешеная?”

Загадочный Валера по-прежнему сидел в машине и, кажется, дремал, пользуясь случаем. Катя неловко уселась рядом с ним, подбирая полы плаща и стараясь не помять лежащий в кармане конверт с фотографиями.

– Как прошел визит? – не открывая глаз, спросил Валера.

– Разбила морду телефоном, – мрачно сказала Катя. – Дай закурить.

– Держи, – сказал Панин, протягивая пачку. – Тебе кто-нибудь говорил, что ты прирожденный киллер?

– Что за бред? – возмутилась Катя, застыв с неприкуренной сигаретой в зубах. – Только потому, что я уложила того ублюдка...

– Того ублюдка звали Костиком, – сказал Валерий, поднося ей зажигалку. – Он был профессионал. Не ниндзя, конечно, но для наших краев вполне квалифицированный. Во всяком случае, народу он убил больше, чем ты знаешь. Вчера мы с ним палили друг в друга, и, если бы не жилет, я бы сейчас лежал в морге.

– Если бы ему не приспичило меня насиловать...

– Он насилует всегда, прежде чем убить. Я имею в виду, когда у него есть на это время. Предлагает расстаться друзьями, насилует, а потом заживо режет на куски. То есть, я хотел сказать, резал. Больше уж ему никого не порезать. Причем пол жертвы его никогда не волновал. Но я, собственно, говорил не об этом.

– А о чем же?

– О твоей реакции на это радостное событие. Ты очень быстро оправилась от шока, если он вообще у тебя был. И тут же пошла бить морду своему редактору. Тебя даже не пришлось особенно уговаривать. По-моему, ты входишь во вкус.

– Чушь.

– Может быть.

– Редактор – просто похотливый козел, он меня достал, понимаешь? А что касается того... Я не боюсь крови. Привыкла, наверное.

Она вынула из кармана и швырнула на колени Валерию плотный черный конверт. Он развернул фотографии веером и гадливо поморщился.

– Что это? – спросил он.

– Мой репортаж.

– Тогда ясно, почему твой редактор так за него цеплялся... вплоть до телефоноприкладства. Неужели тебя ни разу не стошнило, пока ты это снимала?

– Я же говорю, привыкла. Сначала тошнило, конечно.

– А эти вспышки – что это?

– Кто-то стрелял... не попал.

– Не попал... Он, значит, стрелял, а ты, значит, фотографировала.

– Это моя работа. Умри, но приползи назад в редакцию с репортажем в зубах.

– Знаешь... – он замолчал, сосредоточенно раскуривая сигарету.

– Что?

– Я начинаю жалеть Профессора.

Катя раздавила свою сигарету в пепельнице и пожала плечами, поморщившись от боли – ушибленное правое плечо давало о себе знать.

– Не знаю. Не стоило ему так себя вести. Как-то уж очень сильно он меня зацепил. А теперь, похоже, идти на попятный уже поздно.

– Это уж что да, то да. Интересно, как он тебя все-таки нашел? Ты ему про себя ничего не рассказывала?

– Нет, – задумчиво покачала головой Катя. – Слушай, – сказала вдруг она, – а не могло получиться так, что все это простое совпадение?

– Хорошенькое совпадение, – невесело усмехнулся Студент и, сложив фотографии в конверт, отдал его Кате. – Во-первых, Костик случайно ни к кому не приходит, а во-вторых, две мокрухи в одно утро – не многовато ли для одного подъезда? Даже, прямо скажем, для одной квартиры, ведь твоя подруга шла от тебя?

– Все правильно, – согласилась Катя. – Это я так, помечтала... Выходит, что этот Костик – человек твоего Профессора?

– Костик – человек Банкира, – рассеянно ответил Панин, запуская двигатель. – А Банкир, судя по всему, получил от Профессора мзду. Даже две мзды – одну за тебя, а другую за меня, и теперь их отрабатывает. Отрабатывает, надо сказать, как-то очень уж спустя рукава. Не пойму я его что-то: то ли он осторожничает, то ли заплатили ему мало... Тянет он чего-то, халтурит. Хотя, казалось бы, меня шлепнуть ему прямая выгода, даже если и бесплатно. Но Профессор-то, Профессор...

Не ожидал я от него такой прыти, и, главное, из-за чего! Или было, из-за чего?..

Катя с интересом посмотрела на своего спутника: у того вдруг сделался совершенно обалделый вид человека, только что увидевшего у себя в унитазе голову морского змея.

– Эй, – позвала Катя, – ты чего?

Панин вздрогнул, словно внезапно разбуженный, тряхнул головой и выжал сцепление.

– Ничего, – сказал он, – просто задумался.

– Мне почему-то кажется, – сказала Катя, – что ты задумался о чем-то, что мне не мешало бы знать.

– Мешало бы, – снова переходя на привычный легкий тон, сказал Студент. – Еще как мешало бы.

– Ну и черт с тобой, – надулась Катя, чувствуя себя обманутой, – не больно-то и надо. А куда мы едем, ты мне можешь сказать?

– В общих чертах, да, – важно сказал Валерий, выруливая на проспект. – Надо найти какую-нибудь нору, где можно было бы отсидеться и собраться с мыслями.

– И долго мы будем отсиживаться? – немного агрессивно поинтересовалась Катя.

– А ты что, собираешься круглые сутки бегать по городу в этом плаще, размахивать пистолетом и расспрашивать прохожих, где найти Профессора? Остынь, малютка. Чтобы кого-то найти, тебе надо прежде всего выжить, а чтобы выжить, надо исчезнуть с лица земли. И не забудь про своего знакомого Сан Саныча.

Они надолго замолчали. Было уже четыре пополудни, и заложенное тяжелыми насморочными тучами небо темнело на глазах.

В довершение картины, дождь вдруг прекратился, и из непрозрачной мокрой пустоты над крышами слоноподобных серых зданий вдруг густо посыпались похожие на клочья ваты хлопья. Они налипали на ветровое стекло и немедленно начинали таять, стекая вниз комковатыми ручейками. Валерий снова включил дворники, зажег габаритные огни, и тут же загорелась подсветка приборного щитка. В машине стало совсем хорошо и уютно, из скрытых динамиков плавно вытекала музыка, и Катя с легкостью представила себе, что просто выехала покататься со знакомым молодым человеком. Впрочем, эта иллюзия оказалась нестойкой и развеялась, как только Катя шевельнулась, меняя позу: бедром она ощутила твердую выпуклость пистолета в кармане, а рука, на которую она, забывшись, попыталась опереться, взорвалась вспышкой боли. Катя тяжело вздохнула и без спроса взяла сигарету из пачки, лежавшей за приборной доской.

– Взгрустнулось? – спросил Валерий, протягивая ей зажигалку.

– Не в этом дело, – снова вздохнув, ответила Катя.

– А в чем же?

– Знаешь, – призналась она, погружая кончик сигареты в теплый оранжево-голубой огонек, – я опять посуду не помыла.

Глава 8

– Мама дорогая, – сказал майор Селиванов и, чтобы скрыть волнение, занялся сложным процессом раскуривания папиросы: размял, постучал мундштуком о ноготь большого пальца, с трубным звуком продул, снова постучал мундштуком о ноготь, вытряхивая случайно застрявшие там беспризорные крошки табака, замысловатым образом сплющил мундштук и долго возился со спичками, пока стоявший рядом сержант ОМОНа, потеряв терпение, не щелкнул перед его носом зажигалкой. – Благодарю. Это что же здесь было: бой быков?

Он почти дословно повторил удивленный возглас Панина, известного среди городской братвы – как той, что ходила в погонах, так и той, что погон не носила, – под кличкой Студент. Впрочем, пока что майор этого не знал, и потому воззрился на валявшийся у порога жилой комнаты труп грузного рыжеватого мужика в спущенных до колен окровавленных джинсах сердитым взглядом, словно ожидая, что тот сию минуту вскочит, поддернет портки и вразумительно доложит, что должен означать весь этот бедлам и кто, черт побери, посмел заниматься здесь смертоубийством, стоило только ему, майору Селиванову, повернуться спиной и выйти за дверь.

Жмурик молчал, уткнувшись мордой в лужу собственной крови, натекшую из его раскроенной почти надвое головы, и вытянув вперед правую руку. На среднем и безымянном пальцах этой руки не хватало верхних фаланг. Поискав глазами, майор нашел фаланги: они лежали в прихожей, а на двери, там, где по этим фалангам чем-то рубанули, осталась зарубка. Орудие убийства лежало рядом с трупом – смешной кухонный топорик с шипастым набалдашником, чтобы делать отбивные. Майор готов был поспорить на свой месячный оклад, что топорик не точили со дня покупки – Катя Скворцова была, похоже, не из тех хозяек, которых волнуют подобные мелочи. Сомнительно было даже, пользовалась ли она им когда-либо до сегодняшнего дня вообще. Топорик весь был в крови и налипших волосах, даже рукоятка, и Селиванов готов был поставить еще один свой оклад на то, что знает, чьи на ней отпечатки. Они наверняка должны были совпасть с кровавыми пятернями, отпечатавшимися по всей длине стены в прихожей, а также со всеми отпечатками пальцев хозяйки этой квартиры, симпатичной Кати Скворцовой.

Еще здесь были стреляные гильзы – на первый взгляд, от ТТ, – и пулевые пробоины, ясно указывавшие на то, что кто-то – скорее всего, убитый, – лежа на том самом месте, где и был впоследствии обнаружен, палил из пистолета вдоль коридора, пытаясь попасть в кого-то – как вы думаете, Холмс, в кого мог стрелять этот негодяй? Элементарно, Ватсон, в хозяйку этого гостеприимного дома!

– Коррида, – согласился капитан ОМОНа. Селиванов вздрогнул, он совсем забыл про омоновцев, которые все еще топтались по квартире, без всякого интереса разглядывая этот филиал Куликовской битвы. – Только вот тореадор куда-то исчез, некому поаплодировать.

– Тореадор – вот, – сказал Селиванов, кивая себе под ноги. – Забодали тореадора.

– А ты почем знаешь? – заинтересовался капитан.

– Мужик этот здесь не жил. Посторонний мужик. Еще сегодня утром его здесь не было. Я сюда утром на мокруху приезжал, понимаешь...

– Сюда?! – выкатил из-под каски глаза капитан. – Что, прямо в эту квартиру?

– Труп нашли в подвале. Девица погостила у подруги, вышла за дверь и – привет в шляпу... А подруга – да, здесь проживает... или проживала...

– Дело, конечно, не мое, – сказал капитан, – но нет ли тут связи?

– Милый, – сказал ему Селиванов, – да тут ничего нет, кроме этой самой связи. Понять бы только, что это за связь такая, и тогда поймаем...

– Кого?

– Да хрен его знает, кого. Может, психа какого-нибудь, а может, и покрупнее что-нибудь... Дверь вы сломали?

– Мы.

– А осматривали?

– Ну, не так, чтоб очень, но внешне все было в порядке, заперто на два оборота...

– Внешне... – недовольно передразнил Селиванов.

– Ну, брат, не обессудь, – пожал покатыми из-за бронежилета плечами капитан. – У нас своя работа. Мы на перестрелку ехали, нам не до отпечатков пальцев. И потом, мы же замок-то и не трогали – двинули раз ногой, и все дела, так что осматривай на здоровье.

– Ну, спасибо. Этого не трогали? – Селиванов кивнул в сторону трупа.

– Не, – сказал капитан. – На кой хрен он нам сдался?

– И то правда, – согласился Селиванов. – Попроси своих ребят, пускай перевернут. Очень мне хочется его карточкой полюбоваться.

Капитан сделал знак рукой, и двое омоновцев перевернули покойника лицом вверх.

– Твою мать, – тихо выдохнул капитан.

– Да, – согласился с ним Селиванов, – может, ему и повезло, что добили. А личность-то знакомая. Вот удача-то! Некоторые наши красные пахари сильно обрадуются.

– Что так? – без особого интереса спросил капитан.

– Да на этого жмура можно половину наших висячек повесить. Он год как в розыске, фотографии по всей стране разосланы, а он – вот он, лежит себе без штанов, отдыхает.

– За что ж его так? – поинтересовался капитан.

– А за что, по-твоему, с мужиками так поступают? Зверь он был. Теперь таких киллерами повадились называть, но это не киллер, ему больше старинное “душегуб” подходит. Киллер, он что – шлепнул и пошел себе, а наш Костик поразвлечься любил. Рот заклеит, перо возьмет и – вперед. Жертвы потом только по особым приметам опознавали.

– Выходит, доразвлекался, – сказал капитан. – Ну ладно, майор, мы, пожалуй, пойдем. Заламывать тут некого, чего мы вокруг тебя топчемся.

– Да-да, конечно, – рассеянно сказал Селиванов, присаживаясь на корточки в изголовье трупа. – Счастливо, ребята. Спасибо, что позвонили.

– На здоровье, – сказал капитан. Уже в дверях он вдруг остановился и, обернувшись, сказал: – Да, чуть не забыл. Мы, когда подъезжали, видели, как со двора выруливал какой-то “порш”. Сильно торопился. В этом деле никакой “порш” не светился?

– “Порш”... – бездумно повторил Селиванов, роясь в карманах джинсовой куртки убитого. – В этом деле никакой “порш” не проезжал... Что?! “Порш”?!

– “Порше-911”, серый, номер не помню, но точно местный, – немного растерянно подтвердил капитан. – Это важно?

– Что ж ты молчал-то, сирота казанская, так тебя и разэдак, – огорченно сказал Селиванов. – Его ж теперь с собаками не сыщешь... Колокольчиков!!! – заорал он не своим голосом.

Откуда-то выдвинулся шкафообразный Колокольчиков, хмуро глядя из-под насупленных бровей – ни дать ни взять, Илья Муромец перед сечей, только в матерчатой куртке и бритый.

– Студента в розыск, – скомандовал Селиванов. – Чует мое сердце, он это был, хотя как он тут оказался и, главное, зачем – этого я, хоть убей, не пойму. Что-то тут не то.

– Конечно, не то, – набычившись, сказал Колокольчиков. – Один, что ли, Студент по городу на “порше” ездит? Как бы не облажаться, Сан Саныч.

– А ты не бойся облагаться, – посоветовал ему Селиванов. – Ты бойся убийцу проворонить, а остальное как-нибудь переживется. И потом, смотри сам: позавчера исчезает Прудников – Студент тут как тут. Вчера перестрелка на окраине, на месте происшествия – труп, опознанный как Георгий Зверев, он же Гога Зоопарк, один из боевиков Банкира. Кругом куча гильз, причем самых разных, только что не артиллерийских. Единственный свидетель, водитель бетоновоза, показал, что видел “порш” и “БМВ”, который за этим “поршем” гнался. Сегодня вот это, – он раздраженно толкнул носком ботинка Костикову руку и передернулся от омерзения, – ...дерьмо свинячье, козел! И, заметь, поблизости опять крутится серый “порше-911”, как раз такой, на каком ездит наш Панин, и это при том, что каждая собака в городе знает, какая у них с Банкиром “дружба”. А Костик, по слухам, тоже работал на Банкира. На месте вчерашней перестрелки, кстати, обнаружена гильза от охотничьего ружья. Точно такую же мы нашли год назад на месте заказного убийства. То дело работал Костик, это доказано, вот только найти мы его тогда не смогли. Как, вырисовывается цепочка?

– Это, Сан Саныч, пока что не цепочка, а куча мусора, – сказал угрюмый Колокольчиков, дословно цитируя одно из любимых высказываний своего оппонента. – Совершенно непонятно, при чем здесь эта Скворцова.

Селиванов, продолжавший шарить в карманах убитого, вдруг замер и многозначительно округлил глаза. На полу рядом с трупом уже лежали большая связка ключей, фасонистый финский нож с наборной рукояткой, пухлый бумажник и запасная обойма к ТТ. Медленно и торжественно майор вынул руку из кармана убитого и все так же медленно и торжественно сунул то, что в ней было, под нос скептичному Колокольчикову.

– Вот, – сказал он, – при чем здесь Скворцова. Ту девицу в подвале он удавил по ошибке – видимо, каким-то образом перепутал ее со Скворцовой, а потом пришел, чтобы исправить ошибку.

– Да, – сказал Колокольчиков, внимательно рассматривая свисающий из майорскаго кулака кусок рояльной струны с ручками на концах – удавку, которой была задушена Волгина. – Неудачный у него выдался денек.

– То есть просто не то слово, – согласился Селиванов. – И это еще одна причина, по которой я подозреваю, что во всем этом замешан Студент. Он в последнее время только тем и занят, что доставляет неприятности Банкиру.

– Не понятно только, при чем здесь Студент, – гнул свое Колокольчиков.

– А все остальное тебе понятно? – удивился Селиванов, с кряхтением выпрямился и зачем-то отряхнул колени. – Если да, то просвети меня, грешного, потому что я, честно говоря, вообще ни черта не понимаю во всем этом винегрете. Если охотились на Панина, то почему здесь? Если Банкир зачем-то решил убрать Скворцову, то причем здесь Студент? Да и какой у Банкира мог быть мотив? И где Скворцова? Прудникова, между прочим, тоже еще не нашли – ни живого, ни мертвого.

– Ага, – сказал Колокольчиков, – вы еще Прудникова сюда приплетите. Жалко, что расстрел царской семьи к этому делу никак не приспособишь. Или там, землетрясение в Спитаке.

– Так, – сказал Селиванов, – Колокольчиков начал проявлять чувство юмора. Значит, быть беде. В общем, еще слово, и я открываю огонь на поражение. А ну, кончай болтать, и марш заниматься делом! Мне нужен Панин.

Колокольчиков отбыл. По квартире начали расползаться приехавшие криминалисты, и было слышно, как на площадке кто-то из милиционеров насмерть бьется с невесть откуда налетевшей съемочной группой. Майор обнаружил, что у него потухла папироса, и прикурил ее по второму разу. Его толкнули, вежливо извинились, потом толкнули снова, и он отошел в сторонку и присел на кушетку, выглядевшую сиротливо и неряшливо из-за неубранной постели. Усаживаясь, он сдвинул в сторону простыню и смахнул на пол несколько крупных осколков стекла. Его внимание привлекли две подушки, которым явно было тесновато на узенькой тахте. На одной из подушек Селиванов заметил следы губной помады.

Задумчиво почесав переносицу, майор, наконец, решил, что это несущественно – помада наверняка принадлежала убитой утром Волгиной. То, что Волгина эта здесь ночевала, было известно и так. Почему ночевала прямо в помаде? Ну, так ведь пили они, что ж тут непонятного? Взгляд майора случайно упал в угол за дверью. Там было что-то интересное. Приглядевшись, майор понял, что не ошибся – в углу, небрежно скомканный, валялся дорогой кожаный плащ. Подняв его, Селиванов убедился в том, что плащ действительно дорогой, а также в том, что он безнадежно испорчен: от левой полы чем-то, скорее всего, ножницами, был отхвачен здоровенный кусок, а рукав выглядел так, словно попал в какую-нибудь корморезку. Прикинув на глаз размер, майор решил, что плащ явно не Катин, а значит, это мог быть только тот самый плащ, который, по словам хозяйки квартиры, принадлежал убитой Волгиной. Вряд ли кто-то мог выйти на улицу в таком плаще, и вряд ли кто-то мог на такой плащ польститься. Еще менее вероятным представлялось то, что Костик, сняв плащ с только что убитой им женщины, изуродовал его и приволок обратно – обменять или просто оставить здесь за ненадобностью. И так, и этак получалось, что Катя утром сказала неправду – спрашивается, зачем?

Селиванов встал и пошел по квартире, сам не до конца представляя, что же он, собственно, ищет. Тем не менее, он нашел: в противоположном от двери углу, под окошком, валялись скомканные, очень грязные и в нескольких местах разорванные джинсы. Кто-то пытался нетвердой рукой наложить на прорехи кожаные заплаты, но, судя по всему, притомился и забросил рукоделье в угол все той же нетвердой – не иначе, как от алкоголя, – рукой. Безо всякой экспертизы было видно, что заплатки вырезаны из плаща.

– Ну и ну, – вслух восхитился майор, – даже завидно. Лет двадцать уже я так не напивался. То-то весело им было поутру.

Джинсы только подтвердили его догадку о том, что Катя утром водила его за нос. Собственно, он еще тогда усмотрел в ее рассказе некоторые несообразности, да и лицо у нее было не ахти, но он тогда приписал все это причинам вполне естественным – все-таки не каждый день случается обнаружить труп лучшей подруги в подвале собственного дома. Получалось, что он позорнейшим образом прохлопал что-то очень важное и тем способствовал совершению нового преступления.

“Что мы имеем? – рассуждал он. – Имеем малопонятное желание Банкира приложить гражданку Скворцову Екатерину, да так, чтобы больше не встала. Очень сильное желание – таких, как Костик, по мелким поручениям не посылают. Далее, имеем хотя и вполне понятное, но как-то уж очень резко обострившееся желание того же Банкира убрать с дороги Студента. Такое впечатление, что Студент его окончательно достал, хотя чем он мог его достать? Так, щипал по мелочам, то справа, то слева... Катя, надо понимать, знала, что за ней охотятся, но мне об этом говорить почему-то не стала, а предпочла рискнуть. Костику не повезло, но и она тоже исчезла – прямо как Прудников... Ну ладно, Костик мог быть не один, но откуда взялся Панин на своем “порше”? Откуда он вообще все время берется, этот Панин? Как сюда попал? Зачем? Как могут быть связаны Банкир, Студент и Катя Скворцова? Ответ: да никак, Катя вообще из другой оперы. А вот поди ж ты, как-то все-таки связаны, вертятся все трое вокруг одной оси. Знать бы только, что это за ось...”

Задумавшись, майор Селиванов едва не прошел мимо того, что искал. Только по счастливой случайности он заметил, что топчет, оказывается, рассыпавшиеся по полу фотографии, и зачем-то нагнулся, чтобы их поднять, да так и застыл в нелепой позе пассивного педераста, медленно наливаясь нездоровым багрянцем от прилившей к голове крови.

– Радикулит схватил, Сан Саныч? – спросил кто-то, и он, спохватившись, разогнулся, держа в руке прямоугольник фотографической бумаги, с которого смотрело на него повернутое в пол-оборота породистое лицо коллекционера и большого специалиста по антиквариату Юрия Прудникова.

– Хуже, – ответил он в пространство, – гораздо хуже.

В этот момент, держа в руках фотографию, которой совершенно нечего было делать в этом доме, майор Селиванов понял, что наконец-то ухватился за ту самую ось вращения, которая так занимала его мысли в течение последнего часа.

Теперь оставалось только решить, куда ему эту ось вставить.

– Ага, – сказал прапорщик Мороз, стоя в дверях и для верности придерживаясь за косяк – бравого воина изрядно штормило, лицо его покраснело от усилий, прилагаемых к тому, чтобы сохранять вертикальное положение на кренящейся палубе его холостяцкого суденышка, а по лестничной площадке подобно свежему дыханию океанских просторов стремительно распространялся густой аромат спиртового перегара. – М-милости прошу. Замочили кого-нибудь?

Катя вздрогнула, а Валерий сделал странное движение, словно собрался грудью закрыть прапорщику рот, как пулеметную амбразуру.