Текст книги "Тайна серебряного гусара"

Автор книги: Марина Елькина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Глава III КИРИЛЛ

– Можно? – повторил Кирилл.

– Вообще-то у нас дела… – замялась Оля.

Она не знала, как поступить, а советоваться с Илюшкой на глазах у Кирилла – только обижать человека.

Кирилл опустил плечи. Он понял, что новые знакомые так и хотят оставаться просто знакомыми, а друзьями становиться они отказываются.

Жаль. Ему очень понравились и Илюшка, и Оля. Особенно Оля. Она совсем не похожа на девчонок из класса. Те бы ни за что с третьего этажа в песок не прыгнули.

А в это время Оля и Илюшка обменялись взглядами, понимающе моргнули друг другу, и Илюшка хлопнул Кирилла по опустившемуся плечу:

– Если хочешь, пойдем с нами. Только это опасно. Если попадемся – не поздоровится.

Но Кирилл не боялся. Он обрадованно спросил:

– Посмотрим, куда Псих пошел?

– Да ну его! – отмахнулся Илюшка. – У тебя арбалет есть?

– Какой? Игрушечный?

– Может, у тебя настоящий имеется? – рассмеялась Оля. – Конечно, игрушечный. Немецкий. Он в «Детском мире» продается.

– Такой есть. Мне его давно папа из Лейпцига привез, – сообщил Кирилл и смутился: получилось, что он хвастается. – Я хотел сказать… – заторопился он. – Вы не подумайте, что я…

– Короче. Есть? – строго переспросила Оля.

И на этот раз Кирилл ответил коротко и правильно:

– Да. С пластмассовыми стрелами.

– О стрелах и речь, – деловито продолжил Илюшка. – Пластмассовые – это ерунда. Они легкие, их ветром относит. И летают недалеко. Мы делаем деревянные с железными наконечниками.

– Как? – удивился Кирилл.

– Гвоздь расплющиваем и вставляем в обструганную стрелку.

– Зачем?

Оля выразительно посмотрела на него. Ничего человек не понимает!

– Тогда стрела тяжелей становится, летит дальше и втыкается, – перечислила она все достоинства железного наконечника.

Кирилл удивленно моргал глазами. Вот дает девчонка! Знает про арбалеты больше, чем любой пацан!

– Я выстругивать люблю, – сказал он просто так, чтобы что-нибудь сказать.

У него правда дома был набор лобзиков. Подарили на день рождения. И он правда выпиливал. Но, конечно, не стрелы, а разные фигурки из дерева. Гнома или собачку.

– Выстругивать муторно, – поморщился Илюшка.

Он вообще не любил долго заниматься одним и тем же делом. Особенно если этим делом были уроки.

Стрелы повыстругивать еще можно. В конце концов, для себя стараешься.

А уроки для кого? Для мамы и папы. Для учительницы. Для оценки в дневнике. Не для себя же, ясное дело!

– А как вы гвоздь расплющиваете? Вы же не кузнецы. Где ваша наковальня? – продолжал спрашивать Кирилл.

Ребята весело захохотали.

– Наша наковальня вдоль бульвара тянется, – загадкой ответила Оля.

– А молот по ней бегает, – такую же загадку добавил Илюшка.

– Вдоль бульвара? – задумался Кирилл. – Молот бегает… Вдоль бульвара у нас только трамваи ездят.

– Правильно! – захлопала в ладоши Оля. – Правильно угадал! Трамвай нам гвоздь и расплющивает!

– А как?

– Пойдем, посмотришь!

Кирилл снова глянул на свои часики, но тут же весело махнул рукой и побежал за новыми друзьями.

На бульваре Илюшка и Оля вытащили из карманов заготовленные гвозди, потом выждали, когда не было вблизи трамваев, и аккуратно, друг за другом разложили гвозди на рельсах.

Кирилл восхищенно следил за их действиями. Он и представить себе не мог, что для арбалетов можно делать деревянные стрелы с железными наконечниками, что можно расплющивать гвозди трамваем, что можно прыгать в песок с третьего этажа и вообще, что на свете есть такие прекрасные ребята – Оля и Илюшка.

Трамвай с грохотом пронесся мимо, и ребята с диким кличем индейцев кинулись к своим гвоздям. Кирилл ахнул – вместо гвоздей на рельсах лежали маленькие железные мечи. Абсолютно плоские и очень острые. Хоть сейчас давай их в руки игрушечным солдатикам!

– Видел?! – с гордостью полуспросил-полувыкрикнул Илюшка.

– А дальше? – поинтересовался Кирилл.

Илюшка сразу сник:

– А дальше скучно.

– Дальше тоже интересно, – сурово возразила Оля. – Только нужно долго и аккуратно, а ты – лентяй.

– Я – не лентяй! Я – человек дела!

– Дело не всегда быстрым бывает.

– Если оно дело, то оно быстрое, – заявил Илюшка, и Оля безнадежно махнула рукой.

Этот спор о лени был бесконечным. Оля отвернулась от Илюшки и принялась объяснять Кириллу:

– Теперь в выструганной палочке аккуратно расковыриваешь отверстие, вставляешь туда наконечник и прикручиваешь его проволокой для надежности. Пойдем во двор, я покажу.

Ребята вернулись во двор. Оля принесла три уже обструганные палочки и показала Кириллу, как вставлять наконечник.

Илюшка крутился рядом, то берясь за свою работу, то снова бросая ее. Его то и дело отвлекали мелочи: соседская бабушка, дядя Ваня с садовыми ножницами, огромный гудящий шмель.

– Илюшка! Я тебе стрелу делать не буду! – строго бросила Оля.

– А тебя и не просит никто! Сам сделаю! Вечером! Или завтра!

Зато у Кирилла стрела получалась аккуратная, он делал все даже старательнее, чем Оля. А уж как красиво оплел наконечник проволокой! Даже Илюшка позавидовал и захотел сделать такой же.

– Возьми стрелу себе, – разрешила Оля. – Ты же сделал. Значит, она твоя.

– Спасибо! – обрадовался Кирилл и аккуратно, чтобы не поломать, уложил стрелу в папочку, между нотами.

– А Ведьма злая?

– Какая Ведьма?

– София Львовна то есть.

– София Львовна? Да что ты! Она славная. Она очень добрая. Она не кричит никогда. И объясняет все понятно-понятно. Она меня не только музыке учит. Еще французскому. Она его в совершенстве знает. Мы иногда целый урок стараемся с ней по-французски говорить. А еще она учит хорошим манерам.

– А что, у тебя плохие манеры? – спросил Илюшка. – Или у меня плохие? Разве манерам учить надо?

Кирилл покраснел, но твердо ответил:

– Надо. И у тебя манеры плохие, и у меня – не лучшие.

– Да ладно тебе! Манеры – это что? Спасибо, пожалуйста, извините? Я все это умею говорить!

– Все умеют. Не в этом дело. Манеры – это… Это я не могу объяснить. Этому учить нужно. Вот София Львовна и учит.

– Глупости твои манеры! – отмахнулся Илюшка. – Буржуйство какое-то!

А Оля задумалась. Она тоже не поняла, что такое манеры. Но она видела, как отличается Кирилл от Илюшки.

Вот, например, Кирилл никогда не скажет «буржуйство», а Илюшка никогда не скажет «она славная». Оля не могла решить, кто из мальчишек хуже или лучше, не могла понять, в чем отличие, но одно видела четко – они разные. И это «разное» называется манерами.

– Мне пора на урок, – чуть с сожалением вздохнул Кирилл.

– Приходи завтра, – пригласил Илюшка. – И арбалет прихвати. Новые стрелы пробовать будем.

– Я постараюсь, – улыбнулся Кирилл, явно обрадованный приглашением. – Очень постараюсь, чтобы меня к вам пораньше привезли.

Кирилл подхватил свою папочку и поспешил к Софии Львовне. Ребята видели, как он поднялся на первый этаж, пригладил волосы, поправил галстучек и, встав на цыпочки, нажал на звонок.

– Чистенький, плюнуть некуда, – проворчал Илюшка, но тут же старательно отряхнул свои брюки и почти таким же движением, как у Кирилла, пригладил волосы.

* * *

Письмо пятое

«Милая Сонечка!

Пишу Вам после первого крупного сражения нашей армии на реке Гнилая Липа. Отвратительное название, не правда ли?

Из газет Вы уже знаете, что победа за нами, но я не могу не поделиться с Вами своими впечатлениями.

До этого боя наша 8-я армия продвигалась быстро и почти беспрепятственно. Сказать Вам честно, Сонечка, я очень жалел, что попал к генералу Брусилову, потому что мы только обеспечивали с флангов наступление главной группировки войск и нам никак не удавалось побывать в деле.

Понимаю, что это ребячество, но что поделаешь, я ведь тогда был еще солдат необстрелянный, потому и рвался вперед.

Бесконечное маршевое передвижение изматывает. Вокруг только солдаты, офицеры, кавалеристы, обозы, орудия и пыль, пыль, пыль. А врага нет.

Только изредка слухи: такой-то корпус столкнулся с австрийцами, соседняя 3-я армия вступила в бой, казаки отбросили противника. От таких слухов еще больше поднимается нетерпение, еще труднее становится спокойно следовать между обозами и пехотой.

И вот три дня ожесточенного боя. Настоящего, решительного, нешуточного.

Наша артиллерийская бригада заранее располагается на позициях предстоящей схватки.

Главный удар на себя берет, конечно, пехота. После нашего артобстрела, после подготовки солдаты с винтовками наперевес идут в бой. Мы двигаемся следом, чтобы поддержать их атаку.

Потери среди артиллеристов невелики. Намного больше теряет пехота. Но ведь они при необходимости идут врукопашную.

Когда сражение закончилось, в тыл потянулись обозы с ранеными. Если бы Вы только представить себе могли, Соня, сколько их!

И, что греха таить, сколько из них ранила наша артиллерия! Ведь поддержка атаки артобстрелом – это пальба в самую гущу. Снаряд не разбирает, где свои и где чужие.

Мои друзья-офицеры говорят, чтобы я не забивал себе этим голову, что это война, что это неизбежно.

Я стараюсь не думать, но вижу солдата в горячке, с оторванной, окровавленной ногой и тут же вспоминаю свои команды: «Заряжай! Товьсь! Пли!»

Это мой ответ на Ваш «страшный вопрос».

Вы презираете меня, Сонечка? Я сам себя презираю.

Нужно иметь силу, чтобы идти в бой, не рассуждая, и нужно иметь сердце, чтобы не потерять обыкновенную человеческую жалость. А это так непросто! Я иногда не справляюсь и думаю, что у меня нет ни сил, ни сердца.

Простите, ради бога, Соня, что вышло такое письмо. Даже перечитывать не буду, потому что, если прочитаю, разорву и напишу другое, бодрое и боевое, а мне бы все-таки хотелось, чтобы Вы знали мои истинные мысли.

Душевно рад счастливому возвращению Ваших родителей. Поклон им и Косте от пыльного артиллерийского офицера Зайцева.

Спасибо Вам, Соня, за Ваши добрые письма. Если бы Вы знали, как они мне помогают здесь жить!

Ваш Николай.

18 августа 1914 года».

Глава IV СОБАЧНИКИ

Назавтра Кирилл не появился. И черная «Волга» не въезжала в полукруглую арку.

Оля и Илюшка испытывали новые стрелы вдвоем. Но без Кирилла было почему-то скучно.

Илюшка предложил пойти на бульвар. Там можно было поиграть в индейцев. Оля отказалась и ушла домой.

Илюшка отправился на бульвар один. Попробовал почувствовать себя индейцем, но ничего не вышло. И арбалет с новыми стрелами не помог.

День был ужасно жаркий, и бульвар пустовал, только небольшая стайка бездомных собак блаженно растянулась на солнечной полянке.

Илюшка уже хотел идти домой, и тут увидел такое!..

К бульвару подкатил невзрачный серый фургончик. Из него вышли двое мужчин. Один лысоватый, другой – огненно-рыжий. В руках у них были странные штуки – длинные стальные шесты с большим кольцом на одном конце.

Эти двое подкрались к стае дремлющих собак и мгновенно заарканили в кольца двух отчаянно взвизгнувших животных.

Илюшка сообразил – это собачники, то есть те, которые отлавливают бездомных псов.

Остальные собаки повскакивали и бросились врассыпную, но собачники действовали быстро и ловко.

Двух пойманных псов они мгновенно захлопнули в фургоне, и тут же снова закинули свои стальные арканы. Как индейцы в кино кидали лассо. С такой же меткостью.

Еще двое бедняг забились в тисках аркана и оказались в зарешеченном фургоне.

Илюшка онемел. Все это происходило очень быстро, и он понимал, что нужно заорать, нужно спасти собак, но растерянно молчал, опустив в руке арбалет.

Собачники, увидев, что остальные псы разбежались по соседним дворам, начали методичный объезд: от двора к двору, от дома к дому переезжал серый фургон.

Илюшка наконец справился с оцепенением и помчался к Ольге.

На его отчаянный трезвон в дверь вышла Оля с книжкой в руках.

– Оль! Там собачники! – выдохнул Илюшка.

Ольге не надо было ничего долго объяснять. Ее лицо тут же исказила гримаса отчаяния и нестерпимой боли. Она ненавидела, когда мучили животных.

– Пошли! – решительно крикнула она Илюшке и помчалась вниз по лестнице.

Она не знала толком, что будет делать. Знала только одно – собак надо освободить.

Она никогда так быстро не бегала. Илюшка пыхтел сзади и старался не отстать.

Один двор, другой, третий…

Вот он – серый фургон! За решеткой выли от ужаса уже собак восемь или девять. Собачников видно не было.

Ольга подскочила к железной решетке фургона и дернула задвижку. Собаки разномастным меховым клубком выскочили на свободу и рванули в разные стороны.

– Эй, ты! – тут же раздался дикий окрик огненно-рыжего собачника.

Он тащил на аркане очередную жертву, но, увидев, что произошло, выпустил аркан из рук, и пойманная собака поспешила удрать.

– Мерзавцы! – орал собачник на Олю и Илюшку. – Это же работа!

– Работа? – звонко переспросила Оля. – Ловить собак?

Она выхватила из рук Илюшки арбалет, с ненавистью прищурилась и отпустила тетиву. Она не целилась. Просто стреляла в сторону двух спешивших к фургону собачников.

Но соревнования в меткости не прошли даром. Стрела с острым наконечником свистнула и вонзилась в щеку лысоватого собачника.

Собачник заорал, заверещал, заскулил от боли. Рыжий схватил за шиворот Илюшку и попробовал ухватить Олю, но она увернулась и помчалась во двор.

Нужна помощь взрослых! Мама на работе!

К Илюшкиным родителям! Скорее!

Дверь открыл Илюшкин папа, сонный, растрепанный. Он только что вернулся с ночной смены.

– Илью схватили собачники! – прокричала Оля и потянула его за собой. – Скорее! Пожалуйста, скорее!

Илюшкин папа, еще ничего не понимая, в тапочках выскочил во двор, но уже можно было не спешить. Двое собачников как раз заводили во двор плененного Илюшку.

– Отпустите ребенка! – закричал Илюшкин папа.

– Ваш? – проорал огненно-рыжий.

– Это мой сын, – уже спокойнее кивнул Илюшкин папа и спросил: – Что случилось?

– Мы – бригада по отлову бездомных собак! – не снижая тона и не выпуская из своих лап отчаянно барахтающегося Илюшку, проорал собачник. – Они испортили нам работу! Мы не выполнили дневную норму!

– Дневную норму? – насмешливо переспросил Илюшкин папа. – Дневная норма есть на заводе. А про дневную норму для собачников я не слыхал.

– У всех есть дневная норма! У каждого своя работа!

На крик рыжего собачника подошел молоденький дворник Петя. Он в прошлом году закончил школу, не поступил в институт и пошел работать дворником, а в этом году снова никуда не поступил.

Он подошел, понял, в чем дело, и посоветовал рыжему:

– Вы мальчика-то отпустите. Я ведь милицию могу вызвать.

– Милицию? – снова заорал собачник. – В милицию надо этих милых деток! Они выпустили всех собак, а эта, – он указал на Ольгу, – прострелила человеку голову!

– Не голову, а щеку, – выглянув из-за Илюшкиного папы, поправила Оля. – И не прострелила, а поцарапала.

– Еще гавкает! – возмутился собачник. – Я вот тебе покажу! Я вот жалобу на тебя!

– Это я жалобу на вас напишу, – твердо сказал Илюшкин папа. – Кто разрешил вам так пугать детей? Отловом животных среди бела дня не занимаются! Это нарушение!

Огненно-рыжий махнул рукой и широким шагом пошел прочь. Лысоватый посеменил за ним.

– Жалуйся! – кинул через плечо собачник Илюшкиному папе. – У каждого своя работа.

– Вы бы лучше сменили работу, – сказал ему в спину дворник Петя. – А то вам в следующий раз ненароком глаз выбьют.

Собачник прорычал какое-то ругательство, хлопнул дверью кабины, и серый фургон выехал из двора.

– Ну что, дебоширы? – улыбнулся Илюшкин папа. – Один – ноль в нашу пользу? Позвольте полюбопытствовать, барышня, чем же вы прострелили ему щеку?

Ольга протянула Илюшкиному папе арбалет. Стрелы уже не было. Арбалет как арбалет. Невинная детская игрушка. И сказки все это – таким приспособлением нельзя даже поцарапать, не то что прострелить.

Илюшкин папа рассмеялся. Рассмеялся и Петя.

Он любил ребят, дружил с ними и всегда помогал им что-нибудь мастерить. Так что про деревянные стрелы с острым железным наконечником к таким арбалетам он прекрасно знал. Но зачем же открывать другим эту тайну?

Петя подмигнул ребятам, а Оля и Илюшка радостно улыбнулись ему в ответ.

Глава V ВТОРАЯ СХВАТКА

Оля проснулась с уверенностью в том, что, во-первых, сегодня обязательно приедет Кирилл, а во-вторых, так же обязательно опять объявятся собачники. Оле было весело.

Потому что Кирилл – это хорошо, с ним интересно, а собачники – плохо, и с ними снова предстоит борьба. Это веселье будоражило и радовало, как всегда перед боем.

Иначе нельзя. Нужно быть уверенным в победе, только тогда можно драться. Такой закон.

«Волга» приехала после обеда. Из нее выскочил сияющий Кирилл и сразу побежал к ребятам.

– Я вчера не смог, – поторопился объяснить он. – Папа уехал на совещание, и меня некому было привезти. А одного по городу ни за что не отпустят! Зато сегодня! На целый час раньше! Я сказал, что София Львовна дополнительный урок назначила.

– А мы без тебя с собачниками воевали! – ребята тоже спешили рассказать Кириллу свои новости.

Кирилл немножко расстроился:

– Как жаль, что без меня!.. Я бы тоже хотел…

– Успеешь, – успокоила Оля. – Думаешь, они нас испугались и больше не появятся?

Илюшка принялся взахлеб рассказывать подробности вчерашней стычки.

– Погоди-ка! – остановил его Кирилл и тревожно посмотрел на друзей. – Серый фургон с решеткой? Я только что видел его, когда по бульвару проезжали.

– Ну вот! Я же говорила! – И Оля, бросив мальчишкам боевой клич индейцев, понеслась к бульвару.

Серый фургон действительно был тот самый, и собачники уже начали работу. Но сегодня они были умнее, наверное, вчера им здорово нагорело от начальства.

Теперь они ни на минуту не выпускали из поля зрения свой фургон. Подбежать к нему незаметно, как вчера, ребятам не удалось бы.

Или снова идти в атаку с арбалетами? Вон у лысоватого лейкопластырь на щеке белеет!

Можно им еще парочку таких лейкопластырей обеспечить. Но Оля сомневалась в меткости мальчишек.

Илюшка редко попадал в мишень, а Кирилл вообще вряд ли когда-нибудь тренировался в стрельбе из арбалета. Рассчитывать на себя одну – рискованно.

Собачники снова схватят их, да вдруг еще милицию позовут, вчера грозились же…

– Надо хитростью, – прошептал Кирилл, словно прочитав все ее мысли. – Надо их чем-нибудь отвлечь.

– Чем? – хмыкнул Илюшка. – Показывать им песни и танцы народов мира? Или чечетку бить?

– Да не перебивай ты человека! – нахмурилась Ольга. – Он все правильно говорит. Собачники знают только нас с тобой, а его они не знают. Вид у него приличный, не хулиганский. Ничего подозрительного. Подошел любопытный мальчик, задал несколько вопросов, собачники ответили, а мы с тобой в это время выпустили из фургона всех собак.

– А если они не ответят? – спросил Илюшка.

Ему было досадно, что это Оля с Кириллом придумали весь план, а он только насмехался. Теперь-то ясно: это единственная возможность. Почему же он раньше не догадался?

Илюшка и Оля остались в засаде, а Кирилл, поправив галстучек, пошел отвлекать собачников.

Честно говоря, Кирилл боялся. Так боялся, что даже коленки тряслись. Но отступить было невозможно.

Во-первых, он сам предложил этот план. Во-вторых, ребята поймут, что он трус, и перестанут с ним дружить.

А самое главное, если он не сможет отвлечь собачников, бедные псины в фургоне будут обречены на верную смерть. Из-за него!

Когда Кирилл об этом подумал, коленки на секунду перестали трястись, а потом снова задрожали, но на этот раз уже по другой причине: а вдруг ничего не получится?

– Дяденьки! – позвал он собачников придушенным голосом, но потом прокашлялся и обратился звонко: – Здравствуйте, дяденьки!

– Чего тебе? – грубо крикнул огненно-рыжий, но Кирилла не так-то просто было напугать.

– Вы собак ловите?

– Ну! Чего пристал? – собачник с подозрением оглядел Кирилла, а лысоватый дотронулся до лейкопластыря на щеке.

– Я вас спросить хотел, – мило улыбнулся Кирилл.

Огненно-рыжий приглядывался к чистенькому, отглаженному костюмчику Кирилла. Маменькин сынок, сразу видно. Не похож на вчерашних сорванцов. Вчерашние с такими не водятся.

– Можно вас спросить? – повторил Кирилл, не дождавшись ответа.

– Ну, спрашивай, спрашивай! – все так же грубовато, но уже с небольшой симпатией к прилизанному мальчику ответил огненно-рыжий.

А лысоватый даже улыбнулся:

– Газету в школе, что ли, делаешь?

– Нет. Сочинение на лето задали. Про профессию. Я хочу про вас.

– Про нас? – удивился огненно-рыжий. – Писал бы про докторов или там… про инженеров. Опять же шофера на свете есть, слесаря. Почему про нас?

– А мне нравится ваша профессия, – уверенно заявил Кирилл. – Я собак не люблю. Они кусаются.

– Кусаются, – согласился лысоватый. – Ох и кусаются, твари!

– Ладно, спрашивай побыстрее, – нахмурился огненно-рыжий, но и ему было приятно, что его профессию уважают и даже сочинение хотят писать. – Побыстрее, потому что работа стоит. И так уж вчера…

Но он не стал рассказывать мальчишке, что произошло вчера. Да Кирилл и сам знал, поэтому на рассказе не настаивал.

– Наверное, очень трудно бросать аркан? – спросил он и с уважением пощупал стальную проволоку.

– Когда наловчишься, совсем не трудно, – откликнулся лысоватый. – Гляди!

И в мгновение ока Кирилл оказался в аркане. Стальная петля довольно жестко обхватила его за туловище, и Кирилл испуганно попытался вырваться.

– Не дергайся, а то пиджачок порвешь, – улыбнулся собачник и освободил его из аркана. – Не боись! Людей в арканы мы не ловим. Только собак.

И тут Кирилл увидел условленный знак. Илюшка, удаляясь в засаду, махал ему рукой.

Это значит, все получилось, собаки свободны, можно уходить.

– Спасибо, – торопливо сказал собачникам Кирилл. – Я пойду. Сочинение писать надо.

– Да ты испугался, что ли? – вслед ему рассмеялся огненно-рыжий. – Вот маменькин сынок! Ладно, поехали дальше.

И тут собачники замерли от изумления; в фургоне не было ни одной собаки, а железная дверь по-прежнему была защелкнута наглухо.

– Пацан! – заорал огненно-рыжий. – Это он! Мерзавец!

– Как же он? Он с нами был.

– Отвлекал, значит! А эти, вчерашние, собак выпустили!

– Да не было их здесь! Сам, наверное, плохо щеколду задвинул.

– Ну, да! – усмехнулся огненно-рыжий. – Я плохо запер, а собаки выскочили и дверку за собой прикрыли! Так, что ли?

– Чего орешь?

– Чего ору? Опять план не выполнили! Опять!

– Ну, давай разыщем этих малолеток. Мы же знаем, где они живут.

– Чтобы опять от их папаши про нарушения выслушивать! Нарушаем же! Кто днем собак отлавливает? Запрещено это! А все ты – не могу по утрам, не могу, в ночную смену подрабатываю. Будет тебе ночная смена, если этот папаша жалобу на нас накатает!

Ребята все это время таились в кустах и покатывались со смеху, слушая перебранку собачников.

Они вышли из засады, только когда фургон укатил восвояси.

Ребята вернулись во двор, счастливые своей новой победой. Больше всех радовался Кирилл, потому что он поборол свой страх и сделал все отлично.

Он даже гордо думал о том, что если бы понадобилось, то он мог отвлекать собачников еще и полчаса, и час, задавая им вопросы.

* * *

Кирилл еще не успел уйти на урок к Софии Львовне, когда во дворе появился новенький грохочущий мотоцикл. Оля и Илюшка разинули рты – такого они в своем дворе никогда не видели.

Но еще больше они удивились, когда с заднего сиденья мотоцикла спрыгнула Олина мама и расстегнула мотоциклетный шлем.

Она увидела дочку и представила ей мотоциклиста в коричневой каске:

– Познакомься, Оля. Это Максим. Я тебе про него рассказывала.

Но Ольге было не до Максима. Ее горящие глаза были прикованы к ярко-красной «Яве» новой модели. Вот это мотоцикл!

– Это тебе, – сказал Максим и протянул Ольге большую куклу в картонной коробке.

– Спасибо, – ответила Оля и тут же передала коробку маме, даже не взглянув на кудрявую куклу.

Она по-мальчишески пожала Максиму руку и деловито спросила:

– Это твой мотоцикл?

– Мой, – немного растерянно и смущенно признался Максим.

– «Ява»?

– «Ява».

– Последней модели?

– Да.

– А можно по нему полазать?

– Можно, – уже весело улыбнулся Максим и пошел с Олиной мамой в подъезд, а Ольга, Илюшка и Кирилл, как маленькие мураши, облепили мотоцикл…

* * *

Вечером мама зашла к Оле пожелать спокойной ночи и тихонько спросила:

– Ну, как тебе Максим? Понравился?

– Угу… – сонно пробормотала Оля. – А мотоцикл у него просто отличный! «Ява»! Новая модель! Он к нам еще приедет?

– Конечно.

– Вот здорово! В следующий раз я попрошу, чтобы он нас покатал. Всех! По очереди! Меня, Илюшку и Кирилла! Ладно, мам?

* * *

Письмо шестое

«Дорогой Николенька!

Где Вы теперь? Живы ли?

Мы следим за стремительным продвижением Вашей 8-й армии ко Львову. В газетах пишут о бесконечных сражениях и многочисленных потерях.

Я временами просто впадаю в безумие. Что, если Вы серьезно ранены? Что, если Вы где-нибудь убиты?

Боже мой, Николенька, зачем Вы выбрали себе такой путь?

В Петербург эшелон за эшелоном привозят раненых. И в каждом раненом я вижу Вас.

Однажды мы с папой стали невольными зрителями страшной сцены: у госпитальных ворот выгружали раненых с оторванными руками и ногами. Грязные, наспех перебинтованные обрубки. Неужели и с Вами может такое произойти?

Только Вы не подумайте, Николенька, обо мне ничего низкого. Если с Вами что-то случится, я даю Вам слово: я всегда буду рядом.

Папа долго смотрел, как выгружали искалеченных солдат, и после этого перестал упрекать Костю в дезертирстве, перестал спорить с ним. И о Вас он очень беспокоится.

Моя подруга Юленька (Вы помните ее, Николенька? Она однажды приезжала в Павловск, и мы вместе гуляли) решила пойти в сестры милосердия. Она оставила гимназию и теперь работает в госпитале для ослепших солдат.

Я поддерживаю ее и тоже хочу так сделать, но Костя и особенно мама против этого. Костя говорит, что с моими способностями обязательно нужно закончить гимназию и поступать на Высшие курсы, а маменька…

Маменька просто боится, что я не выдержу. А я ведь не боюсь ни крови, ни гноя, ни мертвецов. Вы верите мне, Николенька?

Я очень хочу, чтобы Вы знали, что я страдаю за Вас, за Ваших друзей, за Ваших солдат. Простите меня за тот глупый «страшный вопрос», на который я вынудила Вас ответить. Теперь я лучше понимаю, что такое война.

Пишите, будьте живы и здоровы. Ваша Соня.

29 августа 1914 года».