Текст книги "Тайна под дубом"

Автор книги: Марина Елькина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Елькина Марина
Тайна под дубом

Часть первая
Загадочные рисунки

Глава I
Подруга детства

Однажды, возвращаясь из школы, Лешка встретил почтальона.

– Квартира пятьдесят восемь, – сказал Лешка.

Почтальон протянула ему газету и вспомнила:

– Погоди. Тут еще письмо. Тимошиной Елене Андреевне.

– Это моей бабушке.

– Держи. Только не забудь отдать.

– Не забуду!

Бабушка полоскала белье.

– Бабушка! – крикнул Лешка с порога. – Тебе письмо!

– От тети Жени?

– Нет. Написано: «Адресный стол».

Бабушка торопливо вытерла руки и водрузила на нос очки.

– Кого это ты разыскивала через адресный стол? – поинтересовалась Лешкина мама.

– Подругу детства, – бабушка пробегала глазами строки письма. – Нашли! Адрес ее прислали. Письмо ей теперь напишу.

– Ты совсем маленькая была, когда с ней дружила? – спросил Лешка.

– Да нет. Мне тогда, как тебе… да, как тебе сейчас, двенадцать лет было. Это сразу после войны.

После того разговора прошло около месяца. Лешка не вникал, написала ли бабушка письмо подруге. Его это, честно говоря, не очень-то интересовало.

А бабушка написала. И получила ответ.

– Вероника зовет меня в гости, – сообщила она. – Летом обязательно съезжу.

– Поезжай, – согласилась Лешкина мама. – И ты, Алеша, с бабушкой поедешь.

– Зачем? – удивился Лешка.

– Отдохнешь. У тебя же каникулы.

Не хотел Лешка ехать к бабушкиной подруге! Ну, что ему там делать? Они будут разговаривать, вспоминать детство. А он? Слушать их воспоминания?

– У папы в этом году отпуска не будет, а у меня отпуск только в ноябре, – пояснила мама. Если не поедешь с бабушкой, то все лето проторчишь в Москве. Ну, разве что в выходные на дачу.

Такая перспектива Лешке совсем не улыбалась. Дачу он не любил, а дома сидеть три месяца – скучно, да и ребята все разъедутся кто куда. Лешка в раздумье вздохнул.

Бабушка улыбнулась:

– Поехали со мной. Скучать не придется. Вероника пишет, что у нее внук – почти твой ровесник, всего на год старше.

Лешка неуверенно пожал плечами:

– Я подумаю.

– Ну, думай-думай, – согласилась бабушка. – Думать всегда полезно.

Думал Лешка долго. Почти до самой последней минуты не мог решить – ехать или не ехать.

То обстоятельство, что у подруги есть двенадцатилетний внук, бабушка рассматривала как плюс, а Лешку, наоборот, именно это и останавливало. А ну, как этот парень не захочет дружить? Или вообще враждовать начнет? Тогда каникулы в кошмар превратятся.

Все решил короткий, в общем-то незначительный разговор.

– Волнуюсь, сказала бабушка. – Мы ведь с Вероникой почти шестьдесят лет не виделись.

Лешка присвистнул и переспросил:

– Шестьдесят? Вот это да!

– Мы в сорок шестом в другой город переехали.

– И с тех пор никогда не встречались?

– Никогда.

– И не переписывались?

– Поначалу переписывались. А потом перестали. Глупые были, маленькие.

– Какие же маленькие? – обиделся Лешка. – Разве я маленький?

– Это я так сказала, – улыбнулась бабушка. – Не обижайся. Лучше поезжай со мной. Мне поддержка нужна.

Ну, раз так! Лешка только на миг представил себе, каково это – шестьдесят лет не видеться с друзьями. Конечно, бабушку нужно поддержать.

– Я поеду, – сказал он.

И бабушкины, и Лешкины переживания были напрасными. Вероника Аркадьевна и ее внук Толик встретили гостей очень радушно.

– Как хорошо, что вы приехали! – говорила Вероника Аркадьевна. – Я так часто вспоминаю наше с тобой детство, Леночка! Ах, если бы все это можно было вернуть!

– Ну, начинается, – тихонько шепнул Толик Лешке. – Пойдем в мою комнату. Они теперь весь вечер про свое детство говорить будут.

Ребята ушли в другую комнату. Комната была большая, с черным роялем в углу и со старинной мебелью. Совсем не похожа на обыкновенную комнату тринадцатилетнего мальчишки. Лешка все еще очень настороженно присматривался к новому знакомому.

– Думаешь, у них в детстве не было ничего интересного? – спросил он у Толика.

– А что могло быть интересного после войны? Конечно, ничего. Разруха.

Толик был крупным и высоким. Он казался гораздо старше маленького, худенького Лешки. Но разговаривал пока спокойно, на равных, без всякого превосходства.

– А почему ты живешь с бабушкой? – полюбопытствовал Лешка.

– Да я к ней только на каникулы приезжаю. Живу я в соседнем городе, с родителями.

Вон оно что! Вот почему и комната нисколько не напоминает Лешкину. Лешка вздохнул спокойнее. Значит, они действительно почти на равных. Оба в гостях.

– Твоя бабушка – пианистка? – Лешка кивнул на рояль в углу комнаты.

– Нет. Она даже играть не умеет. Этот рояль – старинный, ей то ли от деда, то ли от прадеда достался.

Толик говорил об этом с большим сожалением. Наверное, хотел бы, чтобы его бабушка была пианисткой.

– Я хочу музыке научиться, – сказал он Лешке. – Надо было в музыкалку поступать. Маленький был – не хотел, а теперь кто меня в двенадцать лет в первый класс примет?

– Нашел о чем жалеть! Я уже в пятом классе музыкалки, а что толку?

– Ты? – обрадовался Толик. – Значит, ты можешь меня научить?

– Чему? – испугался Лешка.

– Нотам.

– Вот еще! Я же не учитель музыки!

– Ну, будь другом! Научи!

Лешка посмотрел на Толика, как на сумасшедшего. Только сумасшедшему взбредет в голову добровольно, на каникулах учиться музыке!

– Я и самоучитель раздобыл! – говорил в это время Толик, доставая старый, потрепанный самоучитель игры на фортепиано. – Решил за лето поучиться, у меня-то дома рояля нет.

– Ну, так и учись сам, – продолжал сопротивляться Лешка.

Его совсем не радовало то, что придется прикасаться к клавишам во время летних каникул. Он и в музыкалке-то учился потому, что мама так хотела. А сам, по собственному желанию – сто лет надо!

Он с огромным удивлением взирал теперь на Толика. Вроде бы нормальный парень, сильный, крепкий, кулачищи вон какие – только боксом заниматься! А он – на рояле играть! Такое нарочно не придумаешь!

Но Толик всерьез уговаривал Лешку стать учителем музыки:

– Я тебя слушаться буду, ты не думай! Все чтоб строго, как вас учат, без поблажек!

Лешка задумался. Может, поиграть в учителя? Домашние задания позадавать, поругаться, учителя же вечно чем-то недовольны, особенно учителя в музыкалке – то руку не так поставил, то оттенки не выдержал, то педаль не нажал.

– А ты ноты совсем не знаешь? – спросил он.

– Ну, так, – замялся Толик. – Я их выучил, вот даже нотную тетрадку купил. А больше ничего.

– Нотную тетрадку? Это хорошо. Для диктантов пригодится.

– Для каких диктантов?

– По сольфеджио. А ты как думал?

– Значит, ты согласен?

– Ну, в общем-то попробовать, конечно, можно.

Толик расплылся в довольной улыбке. Лешка приосанился. Приятно, как ни крути, чувствовать себя учителем.

Он сел за рояль и сыграл сонату, которую совсем недавно играл на экзамене в музыкалке. На экзамене он получил тройку, но Толик-то об этом не знает. Он барабанил пальцами по клавишам, изо всех сил стараясь не сбиться и не думая ни о каких оттенках. И так сойдет!

Эффект получился что надо! Толик в восхищении в ладоши захлопал.

– Классно! Этому сможешь научить?

– Этой сонате? – Лешка самодовольно посмотрел на Толика. – Вряд ли. Сложная форма.

– Чего? – но понял Толик.

– Сложная форма, говорю. Этому учиться надо долго. Несколько лет. А за одно лето не научишься.

– Тогда – что попроще.

Идет. А ты хотя бы «Собачий вальс» играть умеешь?

– «Собачий вальс»? – Толик растерялся. – Нет, не умею.

– Плохи твои дела, – с умным видом покачал головой Лешка. – Это все умеют. Даже те, кто нот не знает.

Толик заметно расстроился.

– Ладно, – покровительственно протянул Лешка. – Не расстраивайся. Этому научиться – раз плюнуть.

– Я недавно музыку подобрал. Из фильма, – сказал Толик. – Услышал, она мне понравилась. Хочешь, сыграю?

Лешка уступил ему место у рояля. Вообще-то, он очень сомневался в том, что Толик что-то правильно подобрал. Дело-то непростое. Лешка, например, в своей жизни всего одну песенку подобрать смог. Да и то с маминой помощью и одним пальцем. Для того чтобы хорошо подбирать музыку, слух нужен великолепный, как у Темки Семиреченко. Ну так им вся музыкальная школа гордится. Он уже в нескольких конкурсах участвовал.

Толик поерзал на круглом стуле. Неуютно он себя чувствовал за клавиатурой – сразу видно. Руки бог знает как держит. За такую посадку влетело бы ему от Лешкиной учительницы но специальности! Она и Лешку-то все время шпыняет, что он неровно спину держит. Увидела бы Толика! Локти в разные стороны, пальцы растопырены, корпусом навис над клавишами, вот-вот носом в них ткнется.

Но тут Толик заиграл. Играл он в две руки, с аккордами, красиво, ритмично, без единой ошибки. Лешка даже икнул от неожиданности. Вот это да! Может, притворяется, что нот не знает? Издевается над гостем? Подшутить решил?

Лешка так в жизни бы не смог! Почти как Темка Семиреченко играет. А может, даже лучше. Темка-то пять лет в музыкальной школе обучается и каждый день за пианино не меньше четырех часов проводит, а Толик сказал, что у него дома инструмента нет.

– Ну, как? – спросил Толик.

– Класс! – честно ответил Лешка. – Я так не смогу.

– Да ладно тебе! А сложная форма?

Стыдно стало Лешке и за свою сонату, и за «Собачий вальс».

– Я тебя не смогу ничему научить, – сказал он. – Ты лучше меня играешь.

– Как это – не сможешь? – заволновался Толик. – Сможешь! Я только подбирать и умею, а по нотам ничего не разберу! Научи. Слышишь?

Лешка кивнул:

– Ноты – небольшая премудрость.

– Не скажи! Мне без тебя ну никак не разобраться! Я не только ноты, ни одного значка не понимаю. Вот это что такое? – он ткнул пальцем в партитуру.

– Пауза.

– А это?

– И это пауза.

– А почему обозначается по-разному?

– Длительность у них разная.

– Не понял. Ладно, потом еще раз объяснишь. А это что?

– Оттенки так обозначаются. Ну, где громче, где тише.

Толик посмотрел на Лешку с таким уважением, как будто перед ним профессор сидел. Нет, он не разыгрывает. На самом деле нот не знает.

Лешка снова немножко приободрился:

– Можем прямо сейчас начать.

Но тут в комнату заглянула Вероника Аркадьевна:

– Мальчики, закрывайте рояль. Уже поздно. Соседи спать легли.

Толик послушно хлопнул крышкой и похвастался:

– Бабушка, Леша меня будет учить музыке.

– Вот и хорошо, – улыбнулась Вероника Аркадьевна.

– С самого утра завтра начнем.

– Ну, с самого утра не получится.

– Почему?

Надо гостям город показать. Поедем погуляем в центре. Заодно мы с Еленой Андреевной в наш двор заглянем.

– В какой двор?

– В тот, в котором мы после войны жили.

– Ну, нам-то это неинтересно!

– Там парк рядом. Погуляете пока. А теперь ставьте Леше раскладушку и укладывайтесь спать.

Лешка только теперь почувствовал, как устал после дороги. Толик гремел раскладушкой и ворчал себе под нос что-то по поводу того, что в дом детства можно было съездить самим, без внуков.

А Лешка против завтрашнего похода не возражал. Почему бы и не посмотреть тот двор, в котором в детстве жила его бабушка?

И вообще, Лешка был настроен благодушно. Кажется, каникулы складываются удачно. По крайней мере, первый день отличный.

Толик оказался хорошим парнем. Вот только его тяга к музыке! Ну, зато мама будет довольна: она все переживала, что Лешка целое лето не будет заниматься фортепиано, и так в музыкалке не лучший ученик, а тут еще без занятий.

Видела бы мама этот великолепный рояль! Представила бы она себе, что сын не просто каждый день будет разучивать упражнения, а станет кого-то учить!

Конечно, мама сказала бы, что учить Лешке рано. Сам еще не выучился. И правильно. Главное, Лешка не знает, с чего начать. Занятия в первом классе он помнил очень смутно. Помнил только, что уроки эти с самого первого дня ему не нравились. Что он только не делал, чтобы от музыкалки избавиться – и скандалы закатывал, и ноты рвал, и с уроков убегал, и даже один раз пытался поджечь пианино.

Честно говоря, он и сейчас себе не очень хорошо представляет, как человек может хотеть учиться музыке. Вот бы Лешкиной маме такого музыкального сына, как Толик!

Ладно, завтра можно просмотреть самоучитель и кое-что вспомнить, а сейчас уже очень хочется спать.

Лешка блаженно растянулся на раскладушке. Толик еще хотел поговорить, но Лешка отвечал односложно и сонно, поэтому разговор вскоре затих.

Глава II
Посещение старого дома

Город мало чем отличался от других городов – площади, аллеи, бульвары, старые дома в центре и высотные дома в новых микрорайонах. Достопримечательности – несколько памятников, новая церковь, огромный парк и музей истории города.

Бабушки потащили внуков в музей, хотя мальчишки туда совсем не хотели. И музей самый обыкновенный – археологические находки, старинные вещи и документы, диорамы «Война» и «Освобождение города», фотографии и образцы заводской продукции.

Перед диорамами Лешка и Толик немного постояли. Здорово сделано! Все как настоящее! Вот воронка от взрыва, вот зарево пожара, вот погибающий командир, вот остановленный фашистский танк.

– Сюда бы надо было тот дневник сдать, сказала Лешкина бабушка. – Помнишь, Вероника?

– И сейчас не поздно, – ответила Вероника Аркадьевна. – Дневник-то у меня остался.

– Ты его сохранила? – обрадовалась Елена Андреевна.

Мальчишки из этого разговора ничего не поняли. Да и внимания особого на слова о каком-то дневнике не обратили. Они скучали и мечтали побыстрее выбраться из музейных залов на улицу.

– Я там неподалеку компьютерный салон видел, – шепнул Лешка Толику. – Давай зайдем, поиграем.

После музея бабушки решили посетить церковь. Мальчишки воспротивились и отпросились-таки в компьютерный салон.

– Только на полчаса, – строго сказала Вероника Аркадьевна. – И чтобы мы вас не ждали и не разыскивали.

– Строгая у тебя бабушка, – вздохнул Лешка.

– Не строгая. Пунктуальная. Ужасно не любит, когда кто-то опаздывает. – Толик посмотрел на часы: – Время идет. Пошли, а то и поиграть не успеем.

– Ну, что? Отправляемся в наш двор? – спросила Лешкина бабушка, когда все снова были в сборе.

Она заметно волновалась.

– Все так изменилось! Город вырос, я его совсем не таким помню. Тогда одни развалины кругом были. Так странно, что среди всего этого нового сохранился наш дом.

– Не только дом, – улыбнулась Вероника Аркадьевна. – И парк сохранился. Помнишь, как мы туда на танцплощадку по вечерам бегали, смотрели, как взрослые танцуют?

– Помню! А Артур ругался и говорил, что мы дуры, – рассмеялась Елена Андреевна. – Ты про Артура-то ничего не знаешь?

– Ничего. Мы ведь почти следом за вами уехали. Отца перевели на работу в поселок. Я только после школы в город вернулась, когда в институт поступила. Хотела Артура разыскать, да как-то… Повзрослела, стеснялась, смешным и глупым казалось разыскивать мальчишку из детства. Ну, а в городе за все эти годы его не встречала.

Лешка с интересом прислушивался к разговору бабушек, а Толик лишь сердито пробурчал:

– Опять воспоминания!

– Вот доживешь до наших лет, и тебе будет что вспомнить. – Вероника Аркадьевна пригладила внуку непослушные вихры на макушке. – Вот и парк. Сейчас обойдем его с этой стороны и увидим дом.

– А парк совсем не изменился, – сказала Елена Андреевна. – Интересно, наш дуб на месте?

– Ваш дуб? – переспросил Лешка.

– Да. Рос там, в парке, большущий дуб. Я таких огромных и не видела больше. Ветки там так сплелись, что настоящее гнездо получалось. Мы в это гнездо частенько забирались.

– Зачем?

– Играли.

Лешка ничего не сказал, но с трудом представлял себе бабушку, лазающую по огромному дубу.

Они обогнули чугунную парковую ограду и очутились перед самым входом в парк. Ворота были сделаны затейливо. Огромные, литые, с какими-то причудливыми украшениями.

– Может, мы с Лешкой в парке пока погуляем? – спросил Толик.

Вероника Аркадьевна обиделась:

– Ну, неужели тебе совсем неинтересно побывать в доме бабушкиного детства?

– Интересно, – покорно вздохнул Толик.

Елена Андреевна в это время рассматривала четырехэтажный дом. Дом был старый, с лепными карнизами и красивыми балкончиками.

– Пойдем во двор, – позвала Вероника Аркадьевна. – Можем и в подъезд зайти.

– Да, – согласилась Лешкина бабушка. – Я хочу подняться к своей квартире.

Толик в это время бормотал:

– Какой интерес стоять перед старой квартирой? Дом как дом. Ничего особенного. Придумают тоже!

– Тихо ты, – одернул его Лешка.

– Им надо – пусть они и смотрят! А я домой хочу! – продолжал Толик ворчать себе под нос.

– А флигель, где жил Артур, снесли, – сказала Лешкина бабушка.

– Давно, – кивнула Вероника Аркадьевна.

– Какой флигель? – спросил Лешка.

– Тут, посреди двора стоял деревянный флигелек. В нем жила семья инженера. Мы дружили со старшим сыном инженера, Артуром.

Они вошли в темноватый прохладный подъезд. Он показался Лешке огромным. Широкие пролеты, высокие, крутые лестницы, резные перила. Таких в новых домах не увидишь. Дом дышал стариной и какой-то тайной. Лешка не мог объяснить своих ощущений, но нисколько не жалел о том, что пришел в этот дом.

Бабушка остановилась перед обитой коричневым дерматином дверью на втором этаже.

– Вот она, наша квартира. Кто здесь теперь живет? Все, наверное, внутри изменилось.

– А там, наверху, был наш класс, – напомнила Вероника Аркадьевна.

– Ваш класс? – изумился Толик. – Где? В этом подъезде?

– Да. После войны это был один из немногих уцелевших домов. Во время войны здесь размещался госпиталь, сначала немецкий, потом наш. А после войны сюда поселили людей и часть дома отдали под школу. Наш класс был на третьем этаже.

– Удобно! – восхитился Лешка. – Поднялся по лестнице – и в школе.

– Правда, учились мы тут недолго, потому что построили новую школу. Отсюда далековато. Мимо развалин идти надо было.

– Мимо тех развалин, где мы нашли дневник, – добавила Елена Андреевна.

– Опять про какой-то дневник! Надо будет потом расспросить бабушку.

Они поднялись на верхний этаж.

А чердак по-прежнему закрыт, – улыбнулась Вероника Аркадьевна. – Помнишь, Лена, как мы втроем лазили на крышу?

Еще новости! Бабушка, оказывается, не только по дубам лазила, но и по крышам!

– А зачем им лазили на крышу? – спросил Толик.

– Просто так. В этом доме крыша необычная – как огромный балкон сделана, с ограждениями.

– Правда?

– А нас туда родители не пускали. Боялись, что свалимся. Поэтому чердаки всегда закрывали.

– Как же вы лазили?

– Очень просто – по пожарным лестницам. Они были в торце дома.

– Страшно, наверное?

Елена Андреевна рассмеялась:

– Сейчас, как подумаешь, так страшно. А тогда было не страшно. Наоборот, здорово. Лезешь вверх, перекладины руками перебираешь, а земля все дальше и дальше внизу остается.

– Голова могла закружиться, – рассудительно заметил Толик.

– Тогда не кружилась. Отчаянными были. Послевоенные дети народ особенный. Где мы только не болтались и в развалинах, и на разрушенных заводах, и на бывших минных полях. Опаснее наших приключений не придумаешь. Тогда ведь неразорвавшихся снарядов много было, а стены в любой момент обрушиться могли. Взрослые это все понимали, а мы геройствовали. Чем опаснее вылазка, тем ты смелее. Разве у вас не так?

Мальчишки задумались. У них не так. И лезть особо некуда. Да и неохота лезть. Лучше в компьютерные игры поиграть или музыку послушать.

– Интересно, остался ли кто-нибудь из старых жильцов? – спросила Елена Андреевна, спускаясь во двор. – Может, поспрашиваем? Вдруг кто об Артуре что-нибудь слышал?

Мальчишки участвовать в расспросах жильцов отказались.

– Мы в парке пока погуляем, – сказал Толик.

– Парк большой, – предупредила Вероника Аркадьевна. – Смотрите, не заблудитесь. Далеко от ворот не отходите.

Бабушки остались во дворе, а мальчишки свернули за угол и направились к парку.

– Смотри! – воскликнул Лешка и показал на стену дома. – Наверное, это и есть пожарная лестница.

Железная, совершенно отвесная лестница начиналась довольно высоко над землей. Представить, что по ней карабкались нынешние бабушки, было не то чтобы сложно, а просто невозможно.

Толик присвистнул:

– До первой перекладины не дотянешься. Как же они залезали?

– Подпрыгивали, наверное. Вот так.

Лешка подпрыгнул и уцепился руками за перекладину. Потом подтянулся и забросил на перекладину ногу. Перехватил руками следующую перекладину и поднялся повыше.

– Как матросы на вантах! – крикнул он вниз Толику. – Полезли?

– С ума сошел?

– А что? Мы слабее их?

Лешка довольно ловко карабкался наверх, и Толику ничего не оставалось делать, как полезть за ним. На уровне второго этажа Лешка начал уставать. Он глянул вниз и быстро закрыл глаза – земля покачнулась, руки вспотели от страха.

– Давай назад? – предложил он приятелю.

– До крыши доберемся, – Толика охватил азарт. – Интересно, там правда, как балкон?

– Какая разница? С земли посмотрим!

– Испугался, что ли?

Лешка не хотел признаваться в своем страхе, поэтому замолчал и снова полез вверх. Теперь он уже не смотрел на землю, видел перед собой только железные перекладины и вцеплялся в них с такой силой, что костяшки пальцев белели. Лучше не думать, сколько метров отделяет их от земли, и что может случиться, если на секунду выпустить из рук перекладину.

Толику проще. Он старше, сильнее, мускулистее. Черт Лешку дернул предложить этот подъем! Возомнил себя скалолазом, а теперь назад никак, прослыть трусом неохота. Толик его уважать перестанет.

Лешка собрал все силы, чтобы поскорее достичь крыши. Вот и верхняя перекладина. Лешка перебросил ногу через низенький бортик и растянулся на крыше. Представить страшно, что он преодолел всю лестницу! Четыре этажа!

Толик плюхнулся рядом, встряхнулся и поднялся на ноги.

– Гляди, правда, балкон!

По краю крыши тянулись ограждения. Они были такие же вычурные, как перила в доме, как ограда в парке.

– Зачем так строили? – спросил Толик.

Лешка пожал плечами:

– Наверное, чтобы гулять, дышать воздухом.

– Здесь загорать хорошо.

Лешку мало занимало назначение балкона на крыше. Больше всего на свете его сейчас заботило другое – как спуститься. Еще раз по пожарной лестнице? Ни за что на свете! На этот раз он выдохся и уж точно свалится.

Давай поищем какой-нибудь люк, – предложил он Толику.

Но Толик с восхищением рассматривал с высоты город и парк.

– Чердачные люки все закрыты, тебе же сказали, – беспечно ответил он.

– Как же спуститься?

– Да погоди ты спускаться! Посмотри, какая красота!

Лешка на минуту отвлекся, посмотрел на панораму, открывшуюся сверху и с сожалением сказал:

– Сюда бы видеокамеру! Можно такие кадры снять!

– Для чего?

– Для фильма.

– Для какого фильма?

Лешка смутился. Он еще не говорил Толику, что мечтает снимать фильмы. Он вообще никому никогда об этом не говорил. Боялся, что засмеют.

– Для какого фильма? – повторил Толик.

– Да так… Хочу фильм снять. Когда вырасту, конечно.

– Артистом хочешь быть?

– Нет. Какой из меня артист? Сам снимать хочу. Режиссером фильма быть.

– Здорово! – восхитился Толик.

Лешка немного приободрился:

– Папа давно обещает видеокамеру. Может, купит к следующему лету.

– Тогда следующим летом будем снимать фильм!

– Можем про этот дом! – сказал Лешка. – Или про парк!

– А я музыку к фильму сочиню! – поддержал Толик.

Лешка улыбался. Он никак не ожидал такой реакции. А что, если и вправду снять фильм про этот дом, про детство бабушек? Он уже размечтался и начал представлять себе будущий фильм.

Толик озабоченно глянул на часы и сказал:

– Пора спускаться.

Лешка сразу сник и тихо сказал:

– Я не смогу по лестнице.

Толик подошел к лестнице, глянул вниз и почесал в затылке:

– Н-да! Страшновато! Вверх как-то легче было. Что же делать?

– Альпинисты веревкой для страховки обвязываются, – сказал Лешка.

– Веревки у нас нет.

– Ну, не век же нам сидеть на этой крыше?

Во дворе появились бабушки. Они разговаривали с какой-то женщиной и, конечно, не смотрели наверх.

– Давай позовем их, – предложил Лешка.

Толик поежился:

– Попадет.

– Другого выхода нет. Им снизу легче придумать, как нас снять. Бабушка!

Бабушка не сразу поняла, откуда раздался Лешкин голос, и закрутила головой.

– Бабушка! Мы здесь! На крыше!

Бабушка подняла голову и всплеснула руками.

– Ух, сорванцы! – возмутилась Вероника Аркадьевна. – Как вы там оказались?

– По лестнице забрались.

Бабушки перепугались:

– Не вздумайте сами спускаться!

– Стойте и не шевелитесь!

– Не подходите к ограждению!

– Сейчас что-нибудь придумаем.

Незнакомая женщина, которая разговаривала с бабушками, сказала:

– Надо взять у дворника ключи от чердака. Подождите, я сейчас схожу.

На счастье, дворник оказался дома. Ругаясь, он открыл чердак и помог мальчишкам спуститься. Ругал он и мальчишек, и бабушек. Мальчишек за то, что они так и норовят себе шею сломать. А бабушек за то, что они не смотрят за своими внуками.

Мальчишки деловито молчали. Бабушки были сердиты. О продолжении прогулки и речи не могло быть. Вероника Аркадьевна тоном приказа сказала:

– Домой! И больше от нас ни на шаг!

Весь вечер мальчишки старались задобрить бабушек. Они помогали собирать на стол и мыть посуду, без конца расхваливали музей и ни словом не обмолвились о злополучной крыше. Бабушки сохраняли сердитый вид, но потихоньку начинали оттаивать.

– А что, все-все вокруг было разрушено? – в пятый раз спрашивал Толик, вдруг проникшись интересом к бабушкиному детству.

– Все-все, – ответила Вероника Аркадьевна. – Только наш дом целым остался.

– А как же в него бомбы не попали?

– Не знаю. Не попали.

– А что это вы сегодня о дневнике говорили? – припомнил Лешка. – Что за дневник? Школьный?

– Нет, военный.

– Военный?! – в один голос воскликнули мальчишки.

– Да. Мы нашли его в развалинах. Там, наверное, бой был, когда город освобождали.

– И чей же это был дневник?

– Какого-то солдата. Погибшего, наверное.

– И этот дневник остался у вас?

– Ну да.

– А где он сейчас?

– Где-то лежит. Кажется, в старых документах и фотографиях.

– Бабушка! Найди! – пристал Толик. – Найди, пожалуйста!

– За ваше поведение вам не то что дневник искать, вам бы всыпать по первое число!

– Ну, ладно тебе! Вы тоже на крышу лазили!

Вероника Аркадьевна не нашлась что ответить, а Лешкина бабушка рассмеялась и попросила:

– Найди дневник, Вероника, я и сама хочу на него взглянуть.

Вероника Аркадьевна сняла с антресолей пыльную коробку с фотографиями. Фотографии были старые, довоенные и послевоенные, пожелтевшие, размытые и в другое время очень заинтересовали бы ребят, но сейчас они ждали военный дневник и не обратили на фотографии никакого внимания.

Вероника Аркадьевна вытащила серую тонкую тетрадку. С одного угла тетрадка немного обгорела.

– Вот он, дневник. Только поаккуратнее с ним: страницы рассыпаются.

Лешка взял тетрадку в руки, раскрыл на первой странице и вгляделся в выцветшие строчки.

* * *

Апрель, 1943 год.

Я начинаю этот дневник не оттого, что ведение дневника – моя давнишняя привычка. Дневников в мирное время я никогда не вел: не до того было. Война тем более не время для дневника. В долгих переходах, в изматывающих боях мы устаем так, что сил не хватает взяться за карандаш.

Во время привалов и передышек бойцы пишут письма домой. Я тоже писал, пока было куда писать. Теперь писать некуда. Моя семья погибла. Жена и маленькая дочка. Мой дом разрушен. От него осталась метровая гора щебня. Не поверил бы в это никогда, если бы не видел своими глазами.

Всего три недели назад наш полк проходил через мой родной город. Я видел разрушенные бомбежкой кварталы, но и мысли допустить не мог, что с моим домом тоже случилась беда. Я бежал домой, я мечтал обнять жену, взять на руки дочурку.

Я не могу об этом писать. Больше нет такого адреса: город Б-вск, Липовая аллея, 14. Нет дома и нет близких. Я один.

Мне нечего больше терять.

Я прошел бесконечное множество километров, я воюю с зимы сорок первого, я из тех, кто воевал под Москвой. Повезет дойду до победы. Только вот возвращаться будет уже некуда.

Не знаю, почему вспомнился сейчас мой первый бой. Мы стояли в двух-трех километрах от шоссе, когда донесся гул боя. Командир выслал вперед разведчиков, и они доложили, что передовой отряд вступил в бой с вражеской танковой колонной и сейчас несет огромные потери.

– Танки надо остановить! Артиллерийские расчеты – вперед! – приказал командир. – Остальные с обозами и лошадьми – укрыться в лесу. В бой вступать только по моему приказу.

Мы отвели коней в овраг и напряженно вслушивались в глухие разрывы артиллерийских снарядов. Лошади от долгого стояния начали покрываться инеем. Мы растирали им спины и бока, накрывали всем, что было, боялись, как бы не простудились наши лошадки. Без них и снарядов не доставить, и раненых не вывезти.

Звуки выстрелов танковых орудий начали достигать какой-то особенной, нестерпимо звонкой силы. Это означало одно – наши части отступали под мощным напором фашистов.

Морозный, чистый воздух усиливал звук. Снаряды уже задевали вершины деревьев и, разрываясь вверху, осыпали нас осколками.

– Вперед! – крикнул командир.

И мы пошли вперед, в атаку. Мы остановили танки, отрезали шоссе.

Странное дело, никогда не умел рисовать, ничего не понимаю в художестве, а от всего первого боя запомнился пейзаж – белые деревья, озаренные розовым, ярким блеском разрывов.

Сейчас совсем другое – мы наступаем, мы освобождаем города, деревни, села. Нескончаемым потоком идут колонны автомашин и бронетранспортеров. Грузовики мчат мотопехоту с противотанковыми ружьями, с ручными и крупнокалиберными пулеметами. Движутся гвардейские минометы, укрытые брезентовыми чехлами, бронеавтомобили, пушки различных калибров.

Фашисты бегут. Они теперь не похожи на тех, которые лавиной шли в сорок первом. Теперь такой же лавиной, только испуганной и разрозненной, они отступают, уходят с нашей земли.

Еще чуть-чуть, и мы выкинем их из нашей страны. Снова будет мир, будут восстановлены дома и города. Может, восстановят когда-нибудь и четырнадцатый дом на Липовой аллее. Только не вернуть мою семью. И другие семьи не вернуть. Сколько их погибло? Разве сочтешь?

Сегодня встретили мальчонку, который собирал картошку, оставшуюся на поле с прошлого года. Картошка мягкая, проросшая, а малец такой довольный: мамка, говорит, суп сварит. Его командир ругает: минные поля вокруг. Саперы, конечно, поработали, мины сняли, да кто знает, на что нарваться можно. А малец отмахивается: какие теперь мины? Теперь мир. Фашистов выбили.

Чуть постарше моей дочурки этот пацан. Жив он, жива его мамка. И хорошо! Счастье кому-то.

Мой дружок Борис Исаков спрашивает, что пишу. Знает он про мое горе. Думает, наверное, что другим каким родственникам письмо сочиняю. Пускай думает так. Про дневник ему ничего не скажу. Да и дневник-то мой те же письма. Только без адреса.