Текст книги "Записки штурмана"

Автор книги: Марина Раскова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– У вас еще большая работа впереди. Не утомляйтесь!

Он говорит это ласковым голосом, и мне кажется, что у него в глазах слезы.

Вот заработал мотор. Шлюпка бежит рядом с нами. Люди на ней изо всех сил держатся за борт самолета. Но сил, очевидно, нехватает. Внезапно между бортом шлюпки и самолетом образуется щель. Вода, поднятая стремительным бегом машины, бьет фонтаном через эту щель и молниеносно наполняет шлюпку. Шлюпка еще держится, она наполнена водой только наполовину. В этот момент техник Соломатов отъединяет трубку баллона и прыгает с самолета в шлюпку. Шлюпка тонет. Мы видим за хвостом самолета три головы на поверхности воды, по которой наша лодка провела длинную бурную борозду. Три человека плывут в открытом море!

Наш мотор греется. Нужно взлетать, но мы не взлетаем. Вылезаю из кабины и красным флажком подаю катерам сигналы о бедствии. Полина отводит машину подальше, в сторону от тонущих людей, чтобы бурун, поднимаемый нашей лодкой, не потопил их. О взлете никто и не думает. Наши взоры устремлены на трех людей, которые в полной одежде плывут в открытом море, на расстоянии нескольких миль от берега. Радостный крик вырывается у меня из груди, когда катеры замечают мои сигналы и полным ходом устремляются к тонущим. Мы видим – им подают помощь с катеров. Полина заруливает на место взлета и дает полный газ.

В ЛЕТАЮЩЕЙ ЛОДКЕ НАД СУШЕЙ

Мы взлетали в направлении входа в Севастопольскую бухту. Рассчитывали: если не оторвемся до берега, то будем продолжать взлет в бухте. Вход в бухту узкий, ограниченный волноломами. Перед входом в бухту – цепь из чугунных шаров.

Полина просит меня следить за направлением взлета, чтобы не «вмазать» в эти шары. Только начинается рассвет. В городе огни. В самом конце бухты морской знак – створный огонь. Начинаем взлет. Через мою кабину, как всегда, валом перекатывается вода. Обычно я в таких случаях закрывала лицо рукавом кожанки, защищаясь от колючих брызг соленой воды. Сейчас руки заняты, нужно крепко держаться за борта кабины, иначе выбросит в море и следа не останется от штурмана. Смотреть через очки невозможно, они запотели и стали непрозрачными. Поднимаю очки на лоб, напряженно смотрю вперед и по сторонам и рукой показываю Полине направление.

Вход в бухту стремительно движется на нас. Вот, если Полина упустит ногу и не выдержит направления, мы врежемся в шары – и конец нашему самолету. До входа в бухту остаются десятки метров… машина оторвалась от воды и начала плавно набирать высоту над бухтой. Командир и штурман мокрые: командир – от испарины, штурман – от морской воды. Машина делает в воздухе разворот, и мы видим, как два катера спокойно возвращаются в бухту. С катеров нам машут руками. Значит, утопавшие спасены.

Скоро взойдет солнце. Вот уже на востоке появилась ярко-розовая полоса рассвета. Кажется, будет хорошая погода.

Берем курс на Киев и в последний раз бросаем прощальные взгляды на Севастополь. Три месяца мы прожили здесь в ожидании этой минуты!

Как только мы легли на курс, выпускаю антенну и вступаю в радиосвязь с Севастополем. Меня спрашивают: «Как слышите?» Отвечаю: «Слышу хорошо», и передаю первую радиограмму: «Все в порядке. Ложимся курсом на Киев».

Слева море, справа берег – западное побережье Крыма. В предрассветных сумерках пролетаем Евпаторию. Восход солнца встречаем над Каркенитским заливом.

Море становится чудесным.

Медленно-медленно ползет кверху огненно-красный шар. Вот он отделился от горизонта и катится вверх, все выше и выше.

Солнце светит еще не так ярко, но глядеть на него долго невозможно, больно глазам.

Проходит еще немного времени, и вот уже первые лучи заиграли в волнах моря.

Море блестит, радуясь наступающему дню.

Ожили, зазеленели, зацвели всеми красками берега.

Настал день.

Мы летим, нам хорошо. Позавтракали на Черном море, а ужинать будем в Архангельске.

Но солнце недолго нас балует и ласкает. Вот оно осветило впереди нас мощный слой облаков. Кажется, скоро придется распрощаться с хорошей погодой. И верно, не успеваем мы перелететь Каркенитский залив, подойти к материку и взять направление на Николаев, как облака заволакивают все вокруг. Сквозь них едва-едва видны отблески моря. Затем слева мелькают очертания города – это Николаев. Мы расстаемся с Черным морем.

Вот уже справа ушел далеко назад Днепр, слева ушел Буг, под нами лежит суша, степная полоса. Хоть бы мелкая лужица блеснула! Нет, степь безводна. Мы пролетаем по тому самому отрезку маршрута, который во время сборов больше всего нас беспокоил.

Но мотор работает исправно, и мы летим спокойно и уверенно. На сухопутном пейзаже, слева, довольно живописно проектируется тень от нашей лодки. Не так уж плохо получается, не хуже сухопутного самолета!

Под нами облака с разрывами. Летим на высоте 4 000 метров. Впереди, как снежные горы, громоздятся кучевые облака. Полина восхищается их красотой. Мне некогда обозревать облака. В эти минуты меня больше всего интересует связь. Сейчас буду кончать работу с Севастополем. Следующий пункт связи – Киев. Настраиваюсь на другую волну, вызываю. Киев меня слышит. Посылаю последний привет Севастополю. Принимаю Киев, передаю, делаю расчеты, записываю в бортжурнал. Потом встаю во весь рост в передней части кабины, чтобы видеть землю. Внизу, несколько позади, в кабине стоит мой компас. Я его хорошо вижу. Если Полина и Вера несколько уклоняются от курса, я им рукой подаю знаки. Полина сидит торжественная и важная, как именинница. Вера все время ползает в хвост нашего «МП-1» к бензиновым бакам, – следит, как расходуется горючее и масло. Наученная горьким опытом, Полина все чаще посылает ее к бакам.

Скоро Киев. Уже давно под нами сплошная облачность. И вдруг (в воздухе, когда летишь, все новости в природе возникают вдруг!) перед нами вырастает огромная башня из облаков. Я знаю, что это предвестник грозы, – грозовые облака всегда принимают форму башни. Мы летим на высоте 5 000 метров, но облачная башня еще выше. Перелететь через нее не удастся. И без того дышать становится тяжелее. Стараемся дышать ровно, равномерно, привыкаем к высоте. Берем немного правее, чтобы оставить в стороне грозную облачную башню. Но где там! Облака захватывают самолет в плен, – и вот уже мы летим, окутанные со всех сторон белой пеленою. Очень красивы эти огромные лохматые снеговые массы облаков. Полина восхищается ими. Мы летим временами вслепую, иногда появляются легкие разрывы. Мы видим землю и убеждаемся, что идем правильно, по курсу.

Так подходим к Киеву. В разрыве облаков видим блестящую змейку Днепра. Хорошо! Пройден самый трудный участок безводного пространства. От сердца отлегает. Переговариваемся с Полиной. Она передает мне записку: «Правда, красивый город! Я здесь работала в авиации». Берем курс на Новгород.

Еще в Севастополе Вера Ломако рассказывала, что ее родные живут в Гомеле. Я предлагаю ей сбросить письмо, когда будем пролетать близ ее города. Вера строчит привет. Когда показывается линия железной дороги на Гомель, я выбираю самый хороший вымпел, чтобы над одной из железнодорожных станций сбросить верину записку. Облака становятся гуще. Мы забираемся все выше и выше. Наконец, вижу дорогу, станцию. Рассчитываю и сбрасываю вымпел. Потом пишу Вере: «Есть! Почтальон ваше письмо отправил».

Дальше земли уже совсем не видно. Нас гонит вперед попутный ветер. Пролетаем пункты гораздо раньше намеченного времени. Горючее уже нас не беспокоит, – ветер помогает! Перехожу на связь со Смоленском, прощаюсь с Киевом, в последний раз сообщаю, какие пункты мы пролетели.

Теперь у нас новая забота. В Новгороде спортивный комиссар должен зарегистрировать момент нашего пролета над городом. По условиям ФАИ, мы обязаны на пятидесятиметровой высоте пролететь над пунктами, где за нами наблюдают спортивные комиссары. Сейчас мы находимся на 5 000 метров от земли, летим вслепую внутри густого слоя облаков. Ветер попутный, нижний край облаков невысок, – значит, нужно точно выводить машину на Новгород. Рано снижаться под облака нельзя: если почему-либо придется садиться, с малой высоты до озера не дотянем.

Я высовываюсь наружу и очень долго торчу здесь, слушаю радиомаяки, проверяю курс. Полине кажется, что я слишком долго нахожусь вне своей кабины. Наш командир не терпит, когда кто-нибудь в экипаже не у дел. Она предлагает мне лезть обратно в кабину. Я ее успокаиваю: мол, слушаю радиомаяки, не беспокойся. По радиомаякам выходит, что мы уже подлетаем к Ильмень-озеру, на берегу которого расположен Новгород. Вот здесь можно снижаться под облака и низко над Ильмень-озером подходить к Новгороду. Даю знак Полине снижаться. Она не хочет: ей кажется, что еще рано, что не может быть так скоро Новгород. Зачем ей лететь низко, когда внизу, может быть, суша? Я ей передаю: «Смотри, ветер попутный, промажем Новгород. Лучше снижайся». А она мне: «Откуда ты знаешь, что сейчас Новгород? Ведь земли-то не видно!» Тогда я ей напоминаю, что у меня радиомаяки, которые не врут. Полина недоверчиво смотрит, пожимает плечами (наверное, она в это время что-то такое ворчит про себя), однако снижается. Машина планирует в облачности. Летим на 2 000, 1 500, 1 000 метров, а земли все не видать. И лишь, спустившись до 700 метров, отчетливо видим Ильмень-озеро.

– Где Новгород? – спрашивает Полина.

Гордо указываю рукой на противоположный берег Ильмень-озера. Над озером простирается красивый старинный город. Мы видим мосты через Волхов, белые стены Кремля. Кремль нам и нужен. Мы должны пролететь над кремлевской площадью, там стоит наш спортивный комиссар. Полина хорошо знает свое дело. Высотомер показывает 50 метров. Мы проносимся над площадью и снова набираем высоту.

Теперь Полина получает от штурмана новый, последний курс – на Архангельск. Полина довольна. Она поднимает кверху большой палец левой руки и показывает: «Во!» Я принимаю независимый вид, как бы отвечая: «Еще бы не «во!». Перешучиваемся знаками. Ну, думаю, раз Полина повеселела, – значит все будет в порядке!

Но здесь начинает скучать Вера. Во время своих бесконечных экскурсий в хвост корабля, к бензиновым бакам, она надышалась паров бензина, у нее болит голова. Она сидит бледная, веки красные. Полина приказывает ей начать дышать кислородом. Мы с Полиной к кислороду еще не прикасаемся. Думаем обойтись без него. Ведь, может быть, придется итти на еще большей высоте…

Вера надевает кислородную маску. Хорошо бы, конечно, снизиться, но уж очень скучно сейчас там, под нами. Осталось позади Ладожское озеро, в редких маленьких просветах облаков мы видим только лесистые болотистые места. Полина пишет записку: «В этих местах лучше не прыгать, лучше оставаться в машине, а то на болоте пропадешь к чорту!» Отвечаю: «Ничего, тут много озер, в крайнем случае будем садиться на озеро».

Впереди, в разрывах, видно Онежское озеро. Над ним нет облаков. Вот уже мы летим над его пустынными хмурыми водами. Пишу Полине: «Если хочешь садиться раньше, то есть возможность приводниться у Петрозаводска». Но Полина улыбается, отрицательно качает головой и пишет: «Хватит до Архангельска!» и одобрительно кивает, когда узнает, что я уже держу связь с Архангельском.

Пролетели Онежское озеро. Снова и снова облачность! Какой прок от того, что временами облака меняют свою форму: то кучевые, то перистые, то мохнатые, как огромные хлопья ваты, то сплошные, то с маленькими, едва заметными оконцами – просветами. Это все же облака, сквозь которые ничего-ничего не видно. Вот сейчас над нами второй ярус облаков. Они лежат длинными грядами, разбросанные сильным ветром. Ничего доброго не сулят эти облака, холодно становится от одного их вида. А мы прозябли, хотя на нас теплые меховые пальто, шлемы и унты. Подумать только: несколько часов назад мы в той же одежде изнывали от севастопольской жары… Полина поеживается и пьет горячий чай из термоса.

Миновали реку Онегу. Минут через сорок Архангельск. Начинает болеть голова. Сильно стучит в висках. Эге, думаю, сказывается кислородный голод! Смотрю на Полину, проверяю себя по ее виду. Моя Полина тоже побледнела. Еще бы! Вот уже десять часов, как мы летим на 5 000 метров, а кислородные баллоны стоят нетронутые. Но мы упорствуем. Теперь уже спортивное упрямство берет верх над прочими чувствами и ощущениями. Стоит ли открывать баллоны на какие-нибудь полчаса?

Зато с каким удовольствием мы ощущаем потерю высоты, когда, приближаясь к Архангельску, Полина идет на снижение. Стук в висках сразу прекращается, становится легче дышать. Облака остались где-то там, над нами. Внизу железная дорога. Мы идем вдоль нее к Холмовскому озеру. Машину начинает болтать и трепать над болотистой и озерной местностью. Теперь мы тоскуем по высоте: хоть там нехватало воздуха, но зато и болтанки не было. Как спокойно лететь на большой высоте.

Два сухопутных самолета вылетают нам навстречу. Они летят впереди нас. Мы с шиком «газуем» и обгоняем их. Впереди уже отчетливо видно Холмовское озеро – последнее озеро перед Архангельском. Благодарно вспоминаю Веру Ломако, которая добыла нам во время подготовки самые точные и самые подробные карты. Полина тоже видит озеро и знает, что здесь нам садиться.

Закончена работа штурмана. Опускаюсь в кабину, чтобы смотать антенну, задраить антенный люк и люк визира. Прибираю инструменты, карты, линейки, приборы, укладываю все в чехлы, по своим местам. Закрываю рацию и в последний раз с нежностью на нее гляжу – она с честью вынесла тяжелую нагрузку.

Незаметно пробегают последние минуты. Высовываюсь из кабины и вижу: Полина уже заходит на посадку. Под нами озеро. Желанное Холмовское озеро! Теперь нас уже сопровождают два гидросамолета. Как приятно, что ребята вылетели нас встречать.

Посреди озера на шлюпке горит дымовая плошка. Дым стелется узкой полосой по воде и показывает направление ветра. Нас ждут.

Полина заходит на посадку, как полагается, против ветра. Лодка так плавно касается гладкой спокойной поверхности озера, что я даже не замечаю момента посадки. Самолет скользит по зеркальной воде. Полина выключает мотор. Мы еще движемся немного по инерции и останавливаемся посреди озера.

Оглядываемся по сторонам. Вокруг никого не видно. На берегу озера – невысокий еловый лес. Ели стоят, словно подстриженные. Зелень на берегу яркая-яркая. Мы удивляемся, что на Севере такая богатая растительность. В Севастополе не было зеленой травы. Там солнце выжгло траву и окрасило ее в желто-бурый цвет. Говорю Полине:

– Смотри, какая прелесть кругом!

Полина отвечает:

– Все-таки на Севере лучше, чем на Юге!

В тишине послышался шум маленького моторчика. Подошла крошечная моторная лодочка, чтобы забуксировать нас к берегу. Трудно себе представить, что такая крошка потащит наш «МП-1». Только сегодня утром его буксировал в море мощный катер. Но со шлюпки мне бросают конец, я вяжу его за ушко в передней части своей кабины, и лодочка как-то неспокойно, рывками, начинает тянуть нас к берегу. Нам смешно. Вера и Полина расселись под мотором на центроплане, свесили ноги за борт, сняли с себя кожаные пальто, хотя это и не вызывается необходимостью, потому что довольно прохладно. Подходим к берегу, видим на ярко-зеленой траве небольшую группку людей. Нас приветствуют, машут руками. Самолет крепят к специально для нас поставленной крестовине, и мы высаживаемся на берег. Нам преподносят букеты северных цветов, поздравляют. Два спортивных комиссара на шлюпке отправляются к самолету – снять барографы и проверить пломбы на бензиновых и масляных баках. Начинается сильный дождь. Нас сажают в ту же шлюпку и везут к озеру Лахта. Там дом отдыха, в котором мы будем жить до отъезда в Архангельск.

Проезжаем остров с крохотной деревушкой. Посреди – смешно разукрашенная церковь, словно кустарная игрушка. Справа, на берегу озера, лестница с широкими ступенями, вся увешанная морскими флагами. На лестнице народ. Когда наша шлюпка подошла к маленькой пристани, заиграл оркестр. Почти не чувствуя под собой ног от волнения, мы взбежали по лестнице. Со всех сторон на нас сыпались букеты цветов. Поперек лестницы висели красные полотнища с лозунгами. Но больше всего нас поразили морские флаги, которые вывешиваются только в особо торжественных случаях. Неужели все это в честь нашего прибытия?..

Нас провожают в дом. Полина отправляется к прямому проводу говорить с Москвой. Она докладывает начальнику военно-воздушных сил об окончании нашего перелета. Из Москвы нас поздравили. Мы трое собрались в уголке и стали составлять телеграмму правительству и товарищу Сталину. Телеграмму составляли долго, но получилась она у нас очень короткая:

«МОСКВА, КРЕМЛЬ

ИОСИФУ ВИССАРИОНОВИЧУ СТАЛИНУ.

Беспосадочный перелет Севастополь – Архангельск выполнен. Готовы выполнить любое Ваше задание.

Осипенко, Ломако, Раскова».

Телеграмма отправлена.

Только теперь мы вспомнили, что не мешало бы, собственно, умыться и переодеться. Совершаем свой туалет и садимся ужинать. Есть очень хочется. Ведь мы целый день ничего не ели. Только Полина во время перелета выпила немного чаю. Поужинав, мы крепко заснули, счастливые и спокойные.

Утром я проснулась раньше всех. Из нашей комнаты открывался прекрасный вид на озеро, на северный лес с зеленой-зеленой травой. Я разбудила Веру. Она быстро вскочила на ноги. Тихо, чтобы не потревожить Полину, мы вышли на воздух. Схватились за руки и побежали по лесу. Мокрая от росы трава приятно хлестала по сапогам, сапоги намокли, но это было тоже приятно. Нашли куст шиповника, нарвали цветов себе и Полине. Так бежали, пока не увидели лестницу, по которой взбирались вчера на берег. Смотрим, фасад лестницы украшен портретами товарищей Сталина, Ворошилова. Теперь уже читаем лозунги, мимо которых, как во сне, проходили вчера, не помня себя от счастья. На одном из лозунгов прочитали:

«Сталинская Конституция дала советской женщине все права наравне с мужчинами. Да здравствует Сталинская Конституция!»

На другом:

«Да здравствует непобедимая Красная армия!»

На третьем:

«Привет отважным советским летчицам Осипенко, Ломако и Расковой».

У нас сильно забились сердца. Первая мысль была – побежать, разбудить Полину, чтобы и она прочла, что здесь написано. Но потом решили – пусть отдыхает. Спустились по лестнице, вскочили в шлюпку, стоявшую у берега, и легли на весла. Гребли поморскому. Лодка быстро мчалась по ровному зеркалу воды. Громко пели. Гребли до тех пор, пока не почувствовали, что захотелось есть. Еще быстрее пошли к берегу и, поднявшись по лестнице, побежали в дом будить Полину.

Полина стояла посреди комнаты, в руках у нее был большой утюг. Она деловито и по-хозяйски наглаживала свою гимнастерку. Только сейчас мы с Верой вспомнили, что не мешало бы и нам привести в порядок свою одежду.

Во время завтрака ели за семерых. Ели и подшучивали друг над дружкой. Много смеялись над тем, какие мы черные от южного загара. Это никак не гармонировало с окружающей северной природой. После завтрака нам сказали: «Поедете в Архангельск, вас там ожидают». Жалко было уезжать с озера Лахта, но раз в Архангельске ждут – ничего не поделаешь.

На вокзале нас встречали представители архангельских организаций. Мы вышли из вагона, поздоровались. Нас спросили: «Вы уже читали телеграмму от товарища Сталина?» Нет, телеграммы мы еще не видели. Волнуясь от нетерпения, поспешили в город. В гостинице нам дали номер газеты «Правда Севера». На первой странице было напечатано:

«АРХАНГЕЛЬСК

СТАРШИМ ЛЕЙТЕНАНТАМ т.т. ОСИПЕНКО, ЛОМАКО и ЛЕЙТЕНАНТУ т. РАСКОВОЙ.

Горячо поздравляем славных летчиц т.т. Полину ОСИПЕНКО, Веру ЛОМАКО и Марину РАСКОВУ с успешным выполнением беспосадочного перелета на гидросамолете по маршруту Севастополь – Архангельск.

Гордимся мужеством, выдержкой и высоким мастерством советских женщин-летчиц, вписавших своим блестящим перелетом еще один рекорд в историю советской авиации.

Крепко жмем Ваши руки.

И. СТАЛИН

В. МОЛОТОВ

К. ВОРОШИЛОВ

М. КАЛИНИН

Л. КАГАНОВИЧ».

Трудно рассказать, какая поднялась возня в номере гостиницы.

Но нас ждали, надо было отправляться на завтрак в областной комитет партии. Здесь мы стали обсуждать, какую телеграмму дать в ответ. Сели все трое с карандашами в руках и стали набрасывать текст телеграммы. Однако ничего у нас не получалось. Волнение было так сильно, что мы не могли сообразить, с чего начать. Тогда один из работников обкома партии говорит:

– Может быть, вам помочь составить ответ?

От помощи мы отказались. Разве может кто-нибудь передать чувства, которые испытываем мы, получив приветствие, подписанное Сталиным. В конце концов решили разойтись по разным комнатам и писать. Писали долго. Подруги заставили сначала меня прочитать свой текст. Вера Ломако сразу согласилась. Полина прибавила несколько слов из своего текста, и ответ был готов. Мы писали:

«ДОРОГОЙ ТОВАРИЩ СТАЛИН!

Трудно найти слова, чтобы выразить чувство радости, которое испытываем мы сейчас, получив Ваше поздравление, полное безграничной любви и заботы о нашей авиации и ее людях. Пролетая над городами, колхозными полями нашей необъятной счастливой родины, соединяя по воздуху два моря, мы несли в своих сердцах Ваше имя, имя творца самой демократической в мире Конституции, открывшей перед нами все пути счастливой и свободной жизни, давшей нам право добиться самого большого счастья советскою гражданина – получить Ваше поздравление и хотя бы мысленно крепко пожать Вашу руку.

Полина Осипенко,

Вера Ломако,

Марина Раскова».

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ВАЛЯ ЗНАКОМИТСЯ С ПОЛИНОЙ

Мне очень хотелось познакомить своего нового друга Полину Осипенко с Валей Гризодубовой. Мы с Полиной много беседовали о летчицах. Я говорила, что знаю Гризодубову и считаю ее одной из самых лучших летчиц, она летает уже больше десяти лет. Полина также слыхала о Гризодубовой и хотела с ней познакомиться. Но Полина жила в Брянске и, приезжая, не имела времени встретиться с Валей.

Однажды Валя звонит мне по телефону и совершенно спокойно, как будто речь идет о прогулке за город, говорит:

– Помнишь наши разговоры о дальнем перелете?

– Помню.

– Ты не отказалась от мысли лететь со мной?

– Нет.

– Тогда поедем машину смотреть.

– Какую машину?

– Ту, на которой мы полетим на Дальний Восток.

– Разве ты что-нибудь сделала для этого перелета?

– Да. Нам уже выделена машина.

Я очень удивилась. Валя заехала за мной, и мы отправились на завод, где стояла машина. Это было зимой. Машина показалась мне грандиозной. Она была на много больше и солидней всех тех, на которых Валя летала до сих пор. Ее колеса были выше человеческого роста. Она напоминала тяжелые корабли. Но я не слыхала никогда в жизни, чтобы девушки летали на тяжелых кораблях. Уже одно то, что летчицам доверяют такую солидную машину, что Валя Гризодубова будет управлять таким огромным кораблем, – уже одно это волновало. Новый перелет казался еще более заманчивым и интересным.

Инженеры-специалисты по оборудованию самолета показали мне кабину штурмана. Она мне не понравилась, в ней был слишком малый обзор. Я попросила переделать кабину, больше ее остеклить. Дала инженерам перечень приборов, которыми нужно оборудовать кабину. Инженеры записывали.

Когда мы возвращались с завода, я спросила Валю:

– А кто будет вторым пилотом?

– Сама еще не знаю. Нужно выбрать такого, который мог бы летать ночью.

Мы стали перебирать имена. Одна ростом мала, ноги до педалей не достанут. Другая летает не так давно. Потом я говорю:

– Есть одна летчица, кажется, хорошо летает.

– Кто такая?

– Полина Осипенко.

– Она не согласится лететь вторым пилотом.

– Ручаюсь, Валя, согласится.

– Если согласится, то замечательно!

В тот же день я отправляю Полине телеграмму:

«Телеграфируй согласие участвовать дальнем женском перелете вторым пилотом».

И к вечеру получаю «молнию»:

«Согласна вторым пилотом. Полина».

Когда Полина приехала в Москву, мы вместе с ней отправились к Вале. Валя сидела в своем обычном летнем платье и баловалась с Соколиком. Полина смотрела на Валю с явным недоверием. Она в это время, наверное, думала: «Не может быть, чтобы такая «комнатная» с виду женщина была способна на дальний перелет». Действительно, Валя у себя дома ничем не напоминала Валентину Гризодубову, знаменитую советскую летчицу. Ничто в ней не обнаруживало летного человека. А когда мы с Валей сели за рояль и стали играть, Полина была совсем сбита с толку. Впоследствии она сама откровенно призналась, что в эти минуты думала: «Вот, какой-то женский базар. Несерьезное это дело…»

Сели ужинать. Валя заговорила о перелете. Она сразу обратилась к Полине, как к старой знакомой, и сказала:

– Так вот, Полина, нам разрешают перелет. Мы решили лететь на Дальний Восток, чтобы побить международный женский рекорд дальности.

И Валя стала подробно рассказывать о машине. Говорила деловито, просто и убедительно. Очень терпеливо и со знанием дела отвечала на вопросы Полины. Уже по глазам Полины и по ее тону было видно, что мнение ее о новой знакомой изменилось. Валя пошла провожать нас до лестницы. Настроение было радужное, мечтательное. Валя сказала:

– Вот будет славная тройка! Мы должны сработаться, должны дорожить друг другом. Когда люди идут на большое дело, им надо быть хорошими друзьями, чтобы жизнь одного была дорога другому.

Распрощались. На улице Полина поделилась со мной своими впечатлениями:

– Знаешь, мне сперва показалось, что все это «липа», а теперь я вижу, что дело серьезное. Боевая она, Гризодубова.

Но до перелета на Дальний Восток было еще далеко. Больше всего нас беспокоило, что затягивается перелет Севастополь – Архангельск. Когда мы жили в Севастополе, время от времени Валя вызывала меня к телефону и спрашивала:

– Милый штурман, срочно сообщи свои координаты.

Я отвечала, что пока координаты – Севастополь.

Валя рассказывала, что машина готовится, но кто-то тормозит, задерживает подготовку. В последний раз, когда Валя звонила мне в Севастополь, она сказала, что намерена обратиться за помощью к самому дорогому человеку (она не сказала к кому, но это было и без того ясно). Только с его помощью удастся совершить наш перелет.

Когда после перелета Севастополь – Архангельск мы вернулись в Москву, на вокзале, среди родных и знакомых, нас встречала и Валя. Здороваясь со мной, она шепнула:

– Есть хорошая новость! Я для вас приготовила сюрприз.

Валины слова меня взволновали. Что за сюрприз? На следующий день Валя пришла ко мне и рассказала, что была у товарища Сталина, что он заинтересовался нашим перелетом, лететь на Дальний Восток разрешает и даже через северную оконечность Байкала, потому что это сокращает маршрут. Товарищ Сталин спросил, обеспечено ли в навигационном смысле озеро Байкал. Когда ему сказали, что там ничего нет, он потребовал, чтобы на северной оконечности Байкала был установлен радиомаяк и чтобы этот радиомаяк находился там до тех пор, пока мы не пролетим. Все остальное в наших планах он считал правильным и дал указание готовить нам машину. После этого все взялись горячо за дело, началась настоящая подготовка перелета.

Каждое утро мы приезжали на аэродром. Машина уже стояла здесь, только без штурманской кабины, – ее переделывали. В самолете были оборудованы пока только две кабины – первого и второго пилота. Валя предъявляла свои требования конструкторам и инженерам. Пока шли переделки, мы тренировались. На такой же машине, как наша, мы совершали тренировочные слепые полеты. Летали втроем.

Я занялась своими штурманскими делами. Заказала карты, попросила склеить их полосами, наклеить на марлю, чтобы они не рвались в полете. Наводила справки о попутных аэродромах, доставала кроки[3]. Собирала сведения о профиле маршрута.

В институте имени Штернберга было заказано астрономическое предвычисление. Для девяти точек по нашему маршруту институт заранее рассчитал высоту солнца на целый месяц на каждые двадцать минут.

Но важнее всего было – обеспечить самолет надежной радиосвязью. Обязанности радиста возлагались на штурмана.

Я начала заниматься связью. В полет предназначалась радиостанция новой конструкции, прекрасная всеволновая станция. Прежде всего мне предложили изучить международный переговорный код. В полете штурману предстояло работать без помощи и замены непрерывно двадцать восемь часов. Значит, очень важно научиться принимать и передавать как можно быстрей и натренироваться работать на новой станции так, чтобы никакое утомление не сказалось на качестве и на темпах радиосвязи.

Мне дали в помощь инструктора – связиста Алешина. Это был строгий и очень требовательный инструктор. Он добивался безупречной точности. Даже тогда, когда я уже наловчилась достаточно быстро работать ключом, он говорил:

– Скоро-то скоро, но недостаточно чисто…

В КРЕМЛЕВСКОЙ БОЛЬНИЦЕ

Шестнадцатого июля с приступом аппендицита меня увезли в Кремлевскую больницу. Валя и Полина мрачно глядели, как выбывает из строя их штурман.

– Что же теперь делать, – сокрушалась Валя. – Что это за подготовка без штурмана?

– Валя, – ответила я, – мне нужно, чтобы кабина была готова, а мою подготовку – в больнице наладим, вот увидишь. Вы будете без меня по кругу летать, а выйду из больницы, полетаем вместе – на маршруты.

Валя грустно улыбнулась.

Не успела я попасть в больницу, как стала осведомляться: будут ли допускать ко мне людей? Оказалось, что к больным разрешают приходить только трем посетителям по два раза в пятидневку. Как же быть? «Ну, – думаю, – придется ломать больничные порядки, не такая уж я тяжело больная».

Я заявила врачам, что умру, если ко мне не будут пускать людей. Я буду волноваться, и это мне повредит. Врачи с большим трудом согласились. Началось хождение, весьма необычное для больничной палаты. Приходил начальник связи штаба перелета. Мы согласовывали коды, переговорные таблицы, выбирали программу радиопередач для станций, по которым я должна была ориентироваться во время перелета. Через пару дней начальник связи заявил, что можно уже начинать радиотренировку.

В приемный день явился Алешин. Он волочил за собой аккумулятор, зуммер[4] и приемник. Замаскировал все это в палате под письменным столом. Вытащил антенну, натянул ее вдоль окна, установил аккумулятор, соединил, – и аппаратура была готова. Инструктор поставил зуммер так, чтобы я могла работать лежа.

С тех пор он приходил регулярно, ровно в 13 часов, и мы по два часа занимались.

– Как только вы легли в постель, стали чище передавать, – шутил Алешин.

Какая бы ни была у меня температура, я работала на приеме и передаче. Лежу со льдом на животе, а рукой стучу: точка, тире, точка… Врачи приходили в ужас:

– Опять занятия!