355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Марина Раскова » Записки штурмана » Текст книги (страница 12)
Записки штурмана
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 04:05

Текст книги "Записки штурмана"


Автор книги: Марина Раскова



сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

До сопки оставалось еще двадцать километров. Шли всю ночь, и, уже окончательно выбившись из сил, остановились на привал. Максимов развел костер, подвесил котелок. На этот раз Максимов не выдержал и заснул, но все же поднялся раньше всех. Солнце уже взошло. Максимов, недовольный тем, что долго спали, категорически возражал против чаепития. Пришлось уступить старику.

Они достигли подножья сопки Юкачи. Подтягиваясь от одного дерева к другому, стали карабкаться на вершину сопки. Впереди шел Николай Максимович. Долго и пристально обозревал он местность с высоты сопки, внимательно изучал каждое пятно на расстилающейся впереди огромной мари. Вся надежда была на эту марь. Он почему-то был уверен, что «Родина» находится именно здесь. Но самолета не было видно.

Кто-то из участников экспедиции выстрелил, подождал и выстрелил еще раз. Все с напряжением слушали. Когда смолкло далекое эхо, услышали три ответных выстрела.

Максимов мгновенно преобразился. Радостно вскрикнув, он пошел на выстрелы. Все поспешили за ним.

Прошли еще километра четыре. Максимов поднялся на небольшую возвышенность и вдруг, подняв руки, возбужденно закричал:

– Самолет!.. Здесь самолет!

Кругом кочки и вода. Вымокшие по пояс, едва переводя дыхание, бежали вслед за проводником участники экспедиции.

Опередивший всех Николай Максимович первым принял в свои объятия Валю и Полину. Долго пришлось убеждать его, чтобы он переоделся в сухую одежду. Он очень взволновался, когда узнал, что летчиц только две, а третья где-то бродит одна в тайге. Настаивал, чтобы сейчас же отправиться на розыски. Но была ночь, а на следующий день я пришла сама…

НА ПЕРЕКАТАХ АМГУНИ

Литвиненко кончил свой рассказ. Взволнованная, долго еще я не спала в эту чудесную ночь и думала о замечательных людях моей страны. Вот – глухой, далекий край. Какой чудесный народ живет здесь. Как мало еще мы знаем своих людей, как мало о них рассказывают… Отрадно было думать о Максимове, о Литвиненко, о Полежае. Они были мне, как родные, как будто всю жизнь знала и любила их.

Под утро я заснула. Когда начало рассветать, лейтенант Олянишин уже готовил завтрак. Лагерь быстро поднимался. Все поели и погрузились на оморочки и бат. Полина, Валя и я ехали в оморочках. Со мной ехал доктор Тихонов, а оморочку вел опять Максимов. С Полиной в оморочке, кроме проводника, плыл комиссар Литвиненко, с Валей – председатель Кербинского горсовета Козлов. Остальные погрузились на бат.

Было еще холодно, еще иней виднелся на сопке Юкачи. Мы тронулись в путь. На берегу остались две женщины и их спутник. Быстрое течение Амгуни подхватило нас и понесло вдоль красивых берегов. Полина непрерывно что-то насвистывала, Валя пела. Трудно было оторваться от замечательных пейзажей, окружавших нас. Валя предложила:

– Обязательно, Маринка, надо в отпуск приехать сюда. Как хорошо здесь!

Я спросила Максимова, почему он жил раньше в тайге, а не у реки. Максимов ответил:

– Чтобы царь не знал, что я там живу.

Эвенк Максимов, свободный житель тайги, не хотел иметь дела с царским правительством. Он предпочитал жить один, далеко от властей, в глухой тайге, среди зверей. Эвенки тогда боялись русских, они видели в них хищников-поработителей. Только при советской власти Максимов пришел на реку, к людям…

Амгунь становилась все извилистее. Местами очень сильное течение перекатывалось через реку от одного берега к другому. Оно было быстрое, почти как водопад. Иногда казалось, вот-вот наши маленькие оморочки, у которых от борта до воды оставалось около двух пальцев, перевернутся, и все мы пойдем ко дну. Но Максимов задерживался на перекатах, поджидал остальные оморочки и бат, а затем ловко входил в быстрое течение. Поток подхватывал оморочки, швырял их в сторону, потом в другую, но выбрасывал именно туда, куда нужно было Максимову. Ни одна оморочка не перевернулась. На многих перекатах в воде видны были поваленные бурей деревья. Они лежали на дне Амгуни, и только коряги торчали из-под воды. Эти деревья Максимов знал все до одного и обходил их, успевая при этом еще предупредить товарищей с других оморочек о возможной опасности.

Вдруг лодка Полины получила пробоину. Очевидно, лодка ударилась о подводную корягу. Оморочка начала наполняться водой. Об этом быстро крикнули Максимову. Он подвел все оморочки к крутому берегу, где была только узкая полоска каменистого пляжа. Мы вылезли на берег, начали закусывать шоколадом и галетами. А Максимов, вынув откуда-то маленький сверточек с березовой смолой, начал тут же разогревать ее на огне. Вытащил из воды оморочку и искусно заделал пробоину смолой. Оморочку снова опустили в воду и тронулись. Я дала Максимову плитку шоколада и галеты.

– Подкрепитесь, Максимов, потом поедем.

– Ничего, я дорогой поем.

На оморочке два весла. Гребут почти так же, как на байдарке. Байдарочным веслом я владею хорошо. Попросила разрешить мне помогать грести. Но Максимов никак не соглашался:

– Отдыхайте, не нужно!

Однако, когда Максимов начинал уставать, я брала весло и помогала ему грести там, где не было сильного течения.

Устраивали гонки. Обгоняли друг друга, и все-таки мы с Максимовым вырвались вперед. С отставших лодок были слышны голоса Вали и Полины. Они кричали:

– Все правильно! Флагштурман «Родины» и флагштурман Амгуни возглавляют шествие!

Мы весело двигались целый день. Когда приближался вечер, над рекой показался самолет. Он разыскивал экипаж «Родины». В бате наши ребята бодро налегали на весла и громко пели. Обычно безлюдная, тихая река Амгунь оглашалась криками и пением, прибаутками. Часто над нашими головами взлетали стаи уток. Все жалели, что нельзя заняться охотой. Вот бы убить пару уточек и устроить из них ужин…

До наступления темноты оставалось уже немного, когда наши оморочки подошли к катеру. Он стоял, пришвартованный прямо к берегу.

Мы перешли на катер. Максимов же остался на берегу. Он утирал рукой слезы. Когда наш катер отходил, он сказал командиру:

– Смотрите, везите их так же хорошо, как я.

Мы долго махали Максимову. Долго глядел нам вслед маленький славный старик. Теперь он трое суток будет перегонять свою флотилию обратно к тому месту, откуда мы вышли сегодня утром.

Новые наши товарищи – команда катера «Дальневосточник» – обладали не меньшей ловкостью и не меньшим желанием как можно скорее доставить нас в Керби.

Впервые катер заходил так высоко вверх по Амгуни. «Дальневосточник» часто садился на мель. Тогда матросы, не считаясь с холодом, кидались в воду и вплавь находили глубокие места. Баграми сталкивали катер с мели и плыли дальше. В одном месте на повороте реки перекат был настолько сильный, а течение такое быстрое, что катеру грозило стукнуться о берег и разбиться в щепки. Мы не понимали, что происходит, но увидели, как самый молодой из команды «Дальневосточник» пересел в деревянный бат, шедший подле катера, и быстро переправился на этом бате на берег. Здесь он прикрепил к дереву конец и, придерживая им наш катер, не давал ему быстро нестись по течению. Но вдруг дерево обломилось, и катер с необыкновенной силой рванулся вперед. Однако смельчак попрежнему не выпускал из рук конца. Его волокло по берегу следом за катером. С волнением мы смотрели на берег, где храбрый парень продолжал непосильную борьбу с бурным потоком. С катера бросился в воду высокий матрос. Он быстро очутился на берегу и помог закрепить конец за другое дерево. Катер рвануло, но он уже сопротивлялся потоку и остался цел.

Развернувшись в более тихой воде, мы поджидали двух смельчаков, пробиравшихся к нам на маленькой деревянной лодочке через трудные перекаты и пороги…

На катере «Дальневосточник» мы составили телеграммы товарищу Сталину и правительству. Спустились все трое в кубрик. Полина предложила свой текст, а мы с Валей внесли несколько поправок. Как только мы прибыли в Керби, телеграммы были тотчас же переданы в Москву. Мы писали:

«МОСКВА, КРЕМЛЬ

тов. СТАЛИНУ.

С Вашим именем в сердцах мы, дочери великой социалистической родины, пролетели без посадки сквозь облачность, туманы, обледенения и ночь от Москвы – сердца необъятной родины, до берегов Амура. На болоте, в тайге, среди сопок мы были не одинокими – с нами весь наш многомиллионный народ, партия и Вы, товарищ Сталин. За отцовскую заботу спасибо.

Гризодубова, Осипенко, Раскова».

«МОСКВА, КРЕМЛЬ

т.т. СТАЛИНУ, МОЛОТОВУ, КАГАНОВИЧУ, ВОРОШИЛОВУ, МИКОЯНУ, КАЛИНИНУ, ЖДАНОВУ, АНДРЕЕВУ.

Ваше задание выполнено. Беспосадочный перелет Москва – Дальний Восток совершен на самолете «Родина» за 26 часов 29 минут. Посадка произведена на болотистое поле у реки Амгунь в ненаселенной местности. Экипаж здоров, материальная часть в исправности.

От всего сердца благодарим за вашу сталинскую заботу и помощь, оказанную нам.

Готовы выполнить любое задание партии и правительства.

Гризодубова, Осипенко, Раскова».

К Керби подходили глубокой ночью. Каково же было наше изумление, когда, поднявшись в поселок, мы увидели, что все население дожидается нас на улице. В темноте был устроен короткий митинг, и мы отправились на ночлег. Когда нас ввели в маленький, аккуратный домик, мы поразились. Для нас была приготовлена большая, хорошо освещенная комната. Постели покрыты белоснежным бельем, все убрано кружевами, цветами. Нам объяснили, что это все сделали девушки-хетагуровки. Впервые за долгое время мы очутились под крышей, в настоящем доме.

Валя и Полина ушли в баню. Вернувшись оттуда, рассказали, что баня замечательная, вся убрана цветами, и что там их поили холодным квасом.

У меня болели ноги. Я лежала. Две девушки-хетагуровки пришли ко мне, стали расспрашивать и тут же рассказали о себе: как они приехали сюда по призыву Вали Хетагуровой, как беспокоились родители, когда они уезжали из дому, отговаривали ехать в этот далекий край, и как им здесь понравилось. Вышли замуж за замечательных людей, таких же энтузиастов, как они. У одной из них теперь ребенок, и она очень счастлива. Она любит Керби и весь этот прекрасный Дальневосточный край.

Они говорили быстро, перебивая друг друга, торопясь высказаться. Так разговаривают близкие родные, которые встретились ненадолго после продолжительной разлуки. Я чувствовала себя, как дома. Пришла еще одна хетагуровка и принесла мне вкусный ужин. Пришел доктор Тихонов и заявил, что нужно сделать мне ванну для ног. Моментально нашли ванну, принесли горячую воду, и милый доктор был очень доволен, что его пациентка начинает принимать настоящие процедуры по всем правилам медицинской науки.

Впервые за эти дни я заснула на мягкой, чистой постели.

Наутро нам сообщили, что в Москве у прямого провода нас ждут родные. С большим волнением и страхом мы шли на телеграф. Но здесь мы узнали, что и мамы наши, и дети живы и здоровы. Я не слышу голоса, но прямой провод отвечает на все вопросы. К прямому проводу подходит моя дочка. Она говорит, что я обязана написать для «Пионерской правды» статью о том, как я жила в тайге.

– Хорошо, напишу, обязательно напишу.

Как только мы вернулись домой, нам сообщили, что получена телеграмма от товарища Сталина и от товарища Молотова. Мы просим принести ее. Нам приносят. Торопим Валю, нам кажется, что она слишком медленно раскрывает телеграмму. Валя читает вслух:

«КЕРБИ.

ЭКИПАЖУ САМОЛЕТА «РОДИНА»

т.т. В. ГРИЗОДУБОВОЙ, П. ОСИПЕНКО, М. РАСКОВОЙ.

Горячо поздравляем вас с успешным и замечательным завершением беспосадочного перелета Москва – Дальний Восток.

Ваш героический перелет, покрывший по маршруту 6450 километров, а по прямой – 5947 километров в течение 26 часов 29 минут является международным женским рекордом как по прямой, так и по ломаной линии.

Ваша отвага, хладнокровие и высокое летное мастерство, проявленные в труднейших условиях пути и посадки, вызывают восхищение всего советского народа.

Гордимся вами и от всей души жмем ваши руки.

По поручению ЦК ВКП(б) и СНК Союза ССР

И. СТАЛИН

В. МОЛОТОВ».

Не верится: неужели действительно эта телеграмма прислана нам? Ведь мы доставили товарищу Сталину и товарищу Молотову столько огорчений и хлопот… А они называют наш перелет героическим и пишут, что от всей души жмут нам руки. Неужели мы этого заслужили?

Нетерпеливо выхватываем друг у друга телеграмму. Каждая хочет своими глазами увидеть эти дорогие строки, прочитать родные, любимые имена.

Все трое жалеем, что нельзя сию же минуту снова стартовать со Щелковского аэродрома. Наверное, теперь у нас не оборвалась бы радиосвязь и мы бы долетели, куда угодно, даже без горючего.

Валя крепко обнимает и целует нас обеих, и мы, счастливые, взволнованные, поздравляем друг друга.

Пришли кербинские работники и пригласили нас пообедать вместе с ними. За столом, наконец, сбылся один из моих снов в тайге. В одну из холодных ночей, когда мои шоколадные запасы уже совсем подходили к концу, мне приснилось, что я ем селедку с вареной картошкой. Картошка была горячая, и от нее шел пар. В кербинской столовой я увидела на столе горячую картошку, от которой шел пар, и селедку с луком, – ту самую селедку, о которой я мечтала в тайге. Даже доктор Тихонов, который ни на одну минуту не отходил от меня и все время следил, чтобы я не съела чего-нибудь лишнего, не удержался и разрешил мне поесть селедки.

На прощальном митинге в Керби выступала Полина. Нас проводили на тот же катер «Дальневосточник». Провожали заботливо, ласково, как родных.

Катер двинулся в путь. Он должен был пройти всю Амгунь и в ее устье подойти к трем катерам, которые уже вышли за нами из Комсомольска.

После Керби наш катер невозможно было узнать. Верхнюю палубу убрали коврами, рубки заново обили красивой шерстяной тканью. Теперь на катере были шелковые занавески, мягкие, удобные постели.

К нашему катеру прикоснулись заботливые руки хетагуровок из Керби.

Мы двинулись вниз по Амгуни. Больше всех беспокоился доктор Тихонов: что мы будем есть? На каждом привале, на каждой маленькой остановке он выскакивал доставать что-то: то ему нужен был какой-то экстракт, то срочно требовалась курица, то он придумывал какие-то грелки, то горячие ванны. «Дальневосточник» превратился в пловучий институт физических методов лечения.

КЕРБИ – КОМСОМОЛЬСК – ХАБАРОВСК

Удивительно широк и могуч Амур, особенно там, где в него впадает Амгунь. Совсем не видно берегов.

Кажется, что «Дальневосточник» вышел в море. Сидим на палубе и любуемся открывшимся водным простором. Вдруг видим впереди на рейде три катера, празднично украшенные флагами. «Дальневосточник» быстро подходит к катерам, теперь на каждом из катеров различаем приветственные лозунги и портреты: на одном – Вали, на другом – Полины, на третьем – мой. Мы волнуемся, знаем, что на одном из катеров – представители комиссии по розыскам нашего самолета. Эти катера перевезут нас в Комсомольск. «Дальневосточник» медленно подходит к флотилии. Оттуда кричат «ура». На одном из катеров мы видим корреспондентов «Правды» и «Известий». Они тоже кричат «ура», машут и тут же, хотя нас с ними разделяет вода, требуют интервью.

Горячо прощаемся с чудесными товарищами, с которыми прошли длинный путь по Амгуни. Грустно с ними расставаться.

Пересаживаемся на катер «Марта». Это уже совсем комфортабельный катер, небольшое морское судно, с прекрасно оборудованными удобными каютами. Отходим от устья Амгуни, поднимаемся вверх против течения по Амуру, а катер «Дальневосточник», отдав последний салют, уходит вниз на Николаевск. Вряд ли «Дальневосточнику» удастся в этом году подняться к Керби. Через несколько дней Амгунь в районе Керби замерзнет, и, вероятно, ему придется остаться в Николаевске на Амуре.

За поворотом Амура, за большой величественной сопкой, видим в последний раз «Дальневосточник». Он скрывается, оставляя за собой на воде бурный след.

Мы спускаемся в каюту и располагаемся здесь на мягких, уютных диванах. Повара приносят нам удивительно вкусный обед. Доктор Тихонов мрачно поглядывает на недозволенные блюда: ох, уж завтра он заберет этих поваров в свои руки.

Вместе с нами на катере спортивный комиссар Миша Еремин со своими барографами. Он разыскал патефон и заводит утесовские пластинки. После обеда поднимаемся на палубу полюбоваться Амуром. Два других катера идут рядом с нами. Первое, что бросается в глаза, – соседний катер сильно накренился на левый борт: кажется, что вот-вот вода поравняется с палубой. Это плывущие на катере корреспонденты газет столпились на одном борту. Они машут нам и требуют, чтобы их пересадили на наш катер. Капитан «Марти» возражает:

– Они потопят судно, их слишком много.

Все же на первой остановке корреспонденты отправляют телеграммы с пометкой: «Борт «Марти»…

Совершив это невинное преступление, несколько наиболее предприимчивых корреспондентов проникают на наш катер и жестоко мстят нам за долгие дни, в течение которых они ехали нам навстречу. Мы покорно и добросовестно по очереди удовлетворяем любознательность представителей прессы.

На каждой пристани нас встречают местные жители. Там, где есть военный гарнизон, навстречу выходят части с музыкой. Вдруг справа нас обгоняет военный корабль. Весь экипаж этого корабля выстроен на верхней палубе. Нам салютуют и флажками передают привет.

К Комсомольску подходим в темноте. Меня вывели на верхнюю палубу. Ночью Амур кажется еще более широким и мощным. Волны, как на море. Сильный ветер, грозное небо. А впереди, за сопкой, огни. Мы давно не видали такого зрелища, такого большого города. Наш катер, освещенный разноцветными огнями, подходит к дебаркадеру Комсомольска. Мы видим массу народа. Большие толпы стоят на лестнице, на берегу. Как только катер причаливает к пристани, начинают играть оркестры. С пристани мы едем на машине по чудесному городу юности, городу, построенному нашими комсомольцами.

Отправляемся на городской митинг. Вся площадь стадиона заполнена народом. Как странно: почти ни одного пожилого лица. Только молодежь. В темноте, при свете прожекторов, перед нами веселые, живые лица, смеющиеся, улыбающиеся, светящиеся глаза. В Комсомольске как-то особенно бодро и задорно звучат наши песни.

Все затихает, когда мы начинаем говорить. Митинг заканчивается, но народ еще долго не расходится. Все хотят еще и еще видеть нас, говорить с нами. Мы уезжаем в отведенную для нас квартиру в новом доме. Как странно, что среди болота, в далекой тайге, есть такие прекрасные, уютные дома. Комнаты отделаны совсем, как в Москве. А ведь шесть лет тому назад здесь была просто тайга, подобная той, по которой я бродила.

Утром нам показывают город. Среди еще не отступившей тайги выросли громадные доки, верфи, – все это сделано руками комсомольцев. Недавно в Комсомольске был большой праздник: судозавод выпустил первый большой корабль, его спустили в воды Амура и отправили в Охотское море. Нам показывают и другие заводы. Великолепная, мощная стройка. Рядом с гигантом-заводом рабочий поселок, и в нем дома типа коттеджей, тут же и большие каменные дома. Осталась улица старого нанайского поселка. Нам объясняют, что эти ветхие деревянные дома – все, что было здесь до прихода комсомольцев. Странно видеть маленькие, потемневшие, нелепые постройки заброшенной нанайской деревушки рядом с доками, заводами, рядом с освещенными электричеством домами. Сохранились и хибарки, в которых жили первые строители города Комсомольска. Теперь в этих хибарках никто не живет. Это исторический памятник.

Мы приезжаем на телеграф. Лежит простая телефонная трубка, и дежурный радиотелефонист нормальным голосом, как если бы он разговаривал с кем-нибудь здесь же, в Комсомольске, говорит:

– Москва, Москва! Я Комсомольск, я Комсомольск!

Первой вызывают Валю Гризодубову. Она говорит со своими родными, с Соколиком, а я и Полина, затаив дыхание, слушаем каждое слово и следим за выражением ее лица. У нее дома все благополучно. Наконец, говорю я. У телефона моя маленькая дочка. Слышу ее голосок. Она меня спрашивает, приду ли я к ним в школу. Она требует, чтобы я пришла в школу в первый же день, как только приеду… Так хочет она и все ее подруги. Приду, ну, конечно, приду. Она говорит, что дома все в порядке, что она была умницей, что у нее семь «отлично». Потом говорит моя мама. Теперь мы окончательно спокойны за родных.

Из Комсомольска отправляемся на мониторе. На монитор принесли белку в клетке. Это – подарок пионеров Комсомольска моей Танюше. Краснофлотцы Амурской флотилии встречают нас тепло и радушно, нам отводят самые уютные рубки. Меня помещают в командирской рубке, Валю и Полину – в рубке комиссара.

В Комсомольске доктор Тихонов обогатился электроприборами. Теперь он таскает за собой целый электрокабинет и на мониторе, неумолимо и беспощадно, пунктуально в назначенное время лечит электричеством ноги своей единственной пациентки. Я понимаю: ему только и работы, что лечить меня, – все остальные здоровы, – и я стойко и мужественно веду себя в роли больной. Иногда даже самой начинает казаться, что я больна. Но разве можно болеть, когда вокруг тебя так хорошо, так весело?

Чудесный народ – краснофлотцы. Мы рассказываем им о своем перелете, но еще охотнее слушаем их рассказы: как они плавают по Амуру вдоль границы, как встречаются в амурских водах с японскими судами, как японские суда при виде нашего монитора, да еще если у него сняты чехлы с орудий, немедленно улепетывают полным ходом. Полина пляшет с краснофлотцами на верхней палубе украинский гопак. Потом команда монитора устраивает для нас учебную тревогу. Мы стоим наверху на мостике. Раздается сигнал. С молниеносной быстротой задраиваются люки, раскрываются орудия, монитор готов к бою. Каждый краснофлотец хорошо знает свое место и четко, по команде, выполняет боевые задания.

К Хабаровску подходим днем. Впереди показалась идущая нам навстречу флотилия военных судов. Военные корабли и три катера, проходя мимо нас, салютуют. Сигнальщики флажками передают приветствие от краснофлотцев и от командующего Амурской флотилией.

Через сигнальщика нашего монитора передаем ответное приветствие. Я не покидаю палубы. Вот и красавец – Хабаровский мост. Монитор подходит к Хабаровску. Мы видим, как там, в городе, двигаются толпы со знаменами. Мы взволнованы и обрадованы новой встречей.

ЗДРАВСТВУЙ, МОСКВА!

…За день до приближения поезда к Москве появились чисто женские хозяйственные заботы. Полина первая, а за ней и мы с Валей принялись стирать и очень тщательно гладить наши шелковые блузки, чистить и приводить в порядок замшевые костюмы. Занимались всем этим с каким-то особым воодушевлением.

На последней станции перед Москвой – в Александрове – в вагон сели представители кинохроники. От них мы узнали, что в Москве по случаю нашего приезда будет митинг, потом мы поедем к товарищу Сталину. Мы с Полиной моментально бросились в купе к Вале. Она отдыхала. Мы начали ее тормошить:

– Валя, Валя! Вставай скорей! Мы в Москве поедем к Сталину!

Мы были очень взволнованы. Полина все время приставала:

– Завяжи мне получше галстук!

Надевали галстуки, десятки раз поправляли шапки, по многу раз оглядывали друг друга. Задолго до Москвы мы уже вылезли в тамбур и выглядывали с нетерпением, скоро ли наша родная Москва.

Но вот поезд подходит к Москве. Вдоль железнодорожного полотна из всех домов, из всех окон нам машут люди, а мы в нетерпении открываем двери тамбура и чуть не висим на подножках. Нас все время тянут обратно в вагон, но где там! – ведь через несколько минут мы увидим своих ребят и своих родных.

Вокзал. Очищен перрон, стоит караул. На соседней платформе много народа. А на нашей – совсем небольшая кучка людей. Это, наверное, наши родные. Мы готовы прыгать из вагона на ходу. Поезд подходит. Выскакиваем. Ничего нельзя разобрать. Все целуются с кем попало. Ко мне подбегают моя дочка, мама, брат, племянник. Подходит М. М. Каганович, Локтионов, Герои Советского Союза. В руках у нас оказываются громадные букеты цветов.

Торжественный митинг на вокзальной площади. Много и тепло говорит Лазарь Моисеевич Каганович, и мы горды, что нас приветствует от имени Центрального Комитета партии и Совнаркома СССР Лазарь Моисеевич, боевой соратник и друг товарища Сталина.

Во время митинга Танюша непрерывно меня тормошит:

– А где белка? А почему ты белку не взяла с собой из вагона?

С другой стороны племянник дергает за рукав и ощупывает мою кожанку. Валя Гризодубова держит на руках Соколика. Соколик сидит тихо и смотрит на меня лукавыми глазами. Он очень рад, что приехала его мама. Тут же, на трибуне, стоят наши родные. Как хорошо в Москве!

Митинг заканчивается. Садимся со своими родными в украшенные цветами открытые машины и едем по улице Горького. На тротуарах по обе стороны множество людей. Они машут, кричат. У меня подступает какой-то комок к горлу. Первый раз в жизни я так приезжаю в Москву. Так же приезжали челюскинцы, полюсники, так же встречали Громова, Чкалова. Но самой переживать это невозможно. Мы не замечаем, как машины подлетают к площади Пушкина. Сверху на нас сыплется форменный дождь из листовок. Их туча – белых, красных, всех цветов. Как будто вихрь несется по улице. Моя дочка старается наловить побольше этих листовок и напихивает их в карманы бабушке, мне, себе, куда только возможно. Машина мчится. Кругом вихрь. Люди кричат, машут. Хочется каждому помахать, ответить, каждому улыбнуться. На передней машине едет Валя, потом Полина, наша машина третья. Все узнают, называют по именам, громко кричат и рукоплещут. Немеют руки, но мы все машем и машем: привет Москве и москвичам! Здравствуйте!

Дорога сплошь усыпана цветами и листовками. Вот машины проносятся мимо переулка, в котором я живу. Отсюда доносятся голоса знающих меня с детства наших соседей по дому, по квартире. Мчимся дальше. Вот уже заворачиваем к Кремлю. Машины въезжают в Кремль. Сильно бьется сердце.

Парадный подъезд Большого Кремлевского дворца. Таня авторитетно заявляет:

– Совсем, как во дворце!

Мы проходим, раздеваемся. Подходят приглашенные вместе с нами товарищи. Подходят летчики, подходит Валерий Павлович Чкалов, жмет нам всем руки. Большой гурьбой, окруженные родными и летчиками-героями, поднимаемся наверх.

Через залы проходим в Грановитую палату. Здесь стоят длинные, празднично убранные столы, на них цветы и множество всяких вкусных вещей. За столы усаживаются приглашенные летчики, конструкторы, инженеры и знатные люди нашей столицы. Впереди оставлены места для нас и для наших родных. Мы садимся, но разве можно сидеть спокойно? Все наше внимание устремлено к одному столу, за которым еще никого нет. Но мы знаем, что это места руководителей партии и правительства. Они входят неожиданно – Молотов, Ворошилов, Каганович. И вот мы видим, идет товарищ Сталин в своем обыкновенном сером костюме. Лицо у него улыбающееся, веселое. И он глазами ищет нас. Мы вскакиваем. Сталин приветственно машет нам рукой, мы кидаемся к нему… Нам жмут руки Ворошилов, Сталин… Мы бросаемся к Сталину и по очереди его целуем. Валя Гризодубова целует первая, предварительно спросив:

– Разрешите, товарищ Сталин, вас поцеловать?

А мы с Полиной целуем уже без разрешения. Ворошилов заливается смехом. Все кругом стоят и смеются.

Самого дорогого человека целуют три простые советские девушки.

В прошлый раз, когда наших девушек вместе с Коккинаки принимал на даче товарищ Молотов, я лежала в больнице, а девушки имели счастье сидеть за столом рядом со Сталиным. Поэтому единогласно было решено, что на этот раз право сидеть со Сталиным остается за мной. Я сажусь между Сталиным и Ворошиловым. Рядом со Сталиным с другой стороны сидит Молотов, рядом с Молотовым – Валя, дальше – Полина. Сталин спрашивает меня:

– Как жилось в тайге?

А у меня горло пересохло, я ничего ответить толком не могу. Говорю:

– Ничего, хорошо, не беспокойтесь, товарищ Сталин.

Он видит, что я не могу сразу ничего связного ему сказать, и, улыбаясь, продолжает спрашивать:

– Холодно было ночью?

– Нет, товарищ Сталин.

Он видит, что я такая бестолковая, ничего не могу путного ответить, и начинает вести общий разговор. Обращаясь к нам, Иосиф Виссарионович спрашивает:

– А где ваши ребята?

Мы показываем, что они сидят с родными.

Товарищ Сталин говорит:

– Зовите их сюда!

Приносят Соколика. Товарищ Сталин берет его на руки. Приходит моя Танюша. Она смотрит на Сталина, глаза у нее блестят. Он протягивает ей руку. Она здоровается со Сталиным, а он говорит:

– Какая ты сильная! Чуть мне руку не оторвала. – И показывает руку, в которой будто слиплись пальцы и не могут разжаться. Таня моментально начинает шалить. Она громко смеется, тянет за руку товарища Сталина, говорит ему:

– Вы шутите, вы нарочно так сжали пальцы…

Сталин тоже смеется. Вдруг Танюша обращается к Клименту Ефремовичу Ворошилову и говорит:

– А я видела вашу лошадь на параде!

Ворошилов смеется и громко объявляет, что Таня видела его лошадь, а вот его не приметила. Но Танюша не смущается и тут же говорит:

– Нет, вы сидели на вашей лошади.

Глядя на свою маленькую дочку, на то, как она быстро освоилась, я и сама отделываюсь от охватившего меня в первые минуты волнения и уже просто разговариваю с товарищем Сталиным. Танюша шепчет мне на ухо:

– Мама, а почему товарищ Сталин такой простой?

Я отвечаю ей:

– Потому что это товарищ Сталин.

Нас расспрашивают о перелете, расспрашивают наших детей, Танюшу – как она учится. Сталин шутит: то потянет ее за нос, то ущипнет за ресницу и называет «личностью». Приходят дочка Сталина – Светлана и дочка Молотова – тоже Светлана. Сталин представляет их нам и говорит, показывая на свою дочку:

– Это моя хозяйка…

Светлана садится рядом с Полиной.

Провозглашаются тосты. Молотов пьет за нас, за трех советских летчиц, совершивших перелет на Дальний Восток. Мы по очереди просим слова. Говорит Валя, говорит Полина, наконец, и я прошу у товарища Молотова слова. Я становлюсь перед микрофоном, в руках у меня бокал. Я говорю о той исключительной заботе, которую проявил товарищ Сталин к нам, когда мы оказались в тайге. Я говорю о том, что в нашей стране ни один человек никогда не может пропасть. Рядом со мной сидит товарищ Сталин, и мне очень трудно говорить. Хочется сказать больше, что-то совершенно необычное Сталину, который сидит так близко. Голос прерывается, я волнуюсь и в конце концов смотрю не на всех сидящих передо мной в зале, а только на одного Сталина, и ему одному говорю о большой благодарности всего народа нашему дорогому Сталину за счастливую, замечательную жизнь, которая открывает такие дороги перед всем народом, и за то, что, пока мы живем в одной стране с ним, со Сталиным, никто из нас не может погибнуть.

Я кончила говорить. Сталин встал, пожал мне руку, мы с ним чокнулись. Затем чокнулись со мной товарищи Молотов, Ворошилов, Каганович и все сидящие за нашим столом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю