Текст книги "Небо остается нашим"

Автор книги: Марина Чечнева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Не обошлось и без комического происшествия. Однажды глубокой ночью всех, кто был свободен от полетов, всполошил душераздирающий визг поросенка. Просто так поросята ночью не визжат. Значит, этого потревожили, и скорее всего – голодные гитлеровцы.

Девушки вскочили на ноги, схватили оружие.

– Бежим выручать свинину! – крикнул кто-то в темноте. – А то, чего доброго, останемся без продовольствия!

Завязалась перестрелка. Где-то на околице застрочил [188] пулемет, в небо взвилась осветительная ракета. Фашисты – а это действительно были они – вынуждены были ни с чем убраться восвояси.

Вскоре все стихло, и свободные от нарядов девушки легли отдыхать. Примостилась и я. Только стала засыпать, тишину разорвал выстрел. Снова все всполошились, опять схватились за оружие. Но на этот раз тревога оказалась ложной. Выяснилось, что потревоженный шумом и перестрелкой чей-то теленок выскочил из хлева в сад и бродил там, пока не приблизился к часовому. Тот перепугался и выстрелил.

Утром пятнадцать бойцов из батальона аэродромного обслуживания, вооружившись автоматами и гранатами, отправились к реке на разведку. Примерно через полчаса со стороны реки отчетливо донеслась перестрелка. Прибежавший связной сообщил, что обнаружена большая группа немецких солдат и что требуется наша помощь.

В воздух тут же поднялись шесть самолетов. Нагруженные бомбами, они сделали круг над Новосадами и ушли в направлении большой рощи, откуда слышались выстрелы. Группу возглавила Серафима Амосова, за ней летели Дина Никулина, Катя Пискарева, Рая Аронова, Таня Макарова и Ира Себрова. Остальные экипажи находились на аэродроме в полной боевой готовности. С небольшого холма на окраине деревушки нам было хорошо видно, как, отделившись от самолетов, на головы гитлеровцев, засевших в роще, полетели бомбы.

Второго вылета не потребовалось. Через полчаса все было кончено – враг выкинул белый флаг. Наши маленькие самолеты прекрасно справились с задачей дневных бомбардировщиков. Более двухсот гитлеровцев сдалось в плен. Нестройной колонной они прошли по деревне, с удивлением глядя на девушек в летной форме.

А был и такой случай. Произошло это недалеко от Красного Бора. Самолет, обслуживаемый техником-лейтенантом Галей Пилипенко, при выполнении задания получил серьезное повреждение, и работникам ПАРМ надлежало его восстановить. Полк уже ушел на запад. На опушке леса осталось только «семеро смелых» с одной-единственной винтовкой. Работа продвигалась быстро. Но в лесу, вокруг стоянки, блуждали враги. По ночам Галя стреляла из винтовки, чтобы отпугнуть гитлеровцев. Трое суток прошло спокойно, а на четвертый день на лесной дороге [189] показалась группа немцев. Передний держал на палке белую тряпку.

Из предосторожности Пилипенко приказала немцам не приближаться и выслать представителя для переговоров. Таким представителем оказался переводчик. Назвав себя, он объяснил, что в их группу входят остатки штаба части во главе с генералом.

Гитлеровцев обезоружили и отправили на сборный пункт пленных. А техник-лейтенант Галя Пилипенко была представлена к поощрению за проявленную смелость и выдержку…

Подобный же случай произошел и в населенном пункте Мир, где одно время стоял наш полк.

Однажды днем мне в паре с Серафимой Амосовой пришлось вылетать на разведку новой площадки. Мы шли плотным строем и осматривали с бреющего полета местность. В районе станции Негорелое, юго-западнее Минска, откуда гитлеровцы были уже изгнаны, самолеты попали под обстрел.

«Кто стрелял?» – недоумевали мы. Пригляделись внимательно и увидели группу немцев. Они вели огонь из автоматов. У машины Амосовой пробили плоскость. Получил повреждения и мой самолет. Выполнив задание, мы вернулись на место базирования.

После этого случая заместитель командира полка гвардии капитан Амосова настояла, чтобы перед командованием дивизии был поставлен вопрос об оснащении всех наших По-2 пулеметами. Этого требовала обстановка. И очень скоро на всех машинах были установлены пулеметы. Кроме бомбардировки целей мы теперь могли еще и обстреливать их. Днем пулемет мог оказать хорошую услугу как при обнаружении гитлеровцев, разрозненные группы которых еще бродили по нашей земле, так и при встречах с вражескими истребителями в воздухе.

В боях, в скитаниях с одного аэродрома на другой дни бежали быстро и незаметно. Наступление советских войск развивалось все шире. 16 июля фашистов выбили из Гродно, а вскоре наши передовые части ворвались на южную окраину Белостока, завязав уличные бои в черте города. Полк перебазировался на аэродром в Главаче. Оттуда мы продолжали летать на бомбежку немецких переправ через Супрасль, что протекает в нескольких километрах севернее Белостока. [190]

В Белоруссии мы долгое время базировались невдалеке от прославленного полка «Нормандия – Неман». Мы искренне восхищались мужественными летчиками, которые в небе России боролись и за свободу своей родной Франции.

После войны мне довольно часто приходилось встречаться с прославленными французскими летчиками, которые внесли достойный вклад в разгром нашего общего врага. Со многими из них я искренне подружилась. И как же приятно было мне прочитать в книге «Нормандия – Неман» французского летчика Франсуа де Жоффра, сражавшегося одно время рядом с нами, строки о нашем полке:

…Пока на фронте относительно спокойно. Вечерами мы читаем, пишем письма или играем в карты. В черном беззвездном небе время от времени пролетают одиночные невидимые самолеты, гул которых долго слышится в тишине ночи. Это ночные бомбардировщики или самолеты, выполняющие специальные задания.

Русские летчицы, или «ночные колдуньи», как их называют немцы, вылетают на задание каждый вечер и постоянно напоминают о себе. Гвардии майор Бершанская, тридцатилетняя женщина, командует полком этих прелестных «колдуний», которые летают на легких бомбардировщиках, предназначенных для действий ночью. В Севастополе, Минске, Варшаве, Гданьске – повсюду, где бы они ни появлялись, их отвага вызывала восхищение всех летчиков-мужчин.

Французы, как известно, любят шутку и прекрасный пол. Когда я хочу подразнить капитана Матраса, я прошу его разрешения обратиться к начальству с рапортом о назначении меня механиком в полк «ночных колдуний». Но однажды после этой шутки, ставшей почти классической, он спокойно отвечает:

–  Оставьте меня в покое, барон. Завтра вам уже будет не до «колдуний». Приказано быть в полной боевой готовности, и мне думается, будет жарко…

* * *

В период боев за освобождение Белоруссии наш полк совершил 1735 самолето-вылетов и получил несколько благодарностей от Верховного Главнокомандующего. Приказы [191] Верховного Главнокомандующего зачитывались всегда перед строем.

Последнее построение полка на территории Белоруссии было назначено на площади в Новоельне. Все мы пришли аккуратно одетые, подтянутые, с белоснежными подворотничками, при орденах и медалях.

Бои в Белоруссии закончились. Началось освобождение Польши. Теперь уже было рукой подать до самого логова врага.

В августе сорок четвертого года мы базировались в районе Белостока. Здесь снова произошла случайная встреча с летчиком из штурмового полка, который в трудном сорок втором году повстречался мне на Кавказе, когда мы с Олей Клюевой улетали днем на разведку линии фронта. Я уже успела забыть ту далекую встречу в сорок втором с голубоглазым лейтенантом: ведь прошло целых два года. Но когда мы увидели друг друга случайно на аэродроме, тот полет и встреча всплыли в моей памяти со всеми подробностями.

– Знаете, – сказал он, – я тогда здорово волновался за вас… А мы ведь даже не познакомились толком. Разрешите представиться – Константин Давыдов, командир эскадрильи штурмового полка.

– Значит, коллеги!

– Да. Мои товарищи внимательно следят за вашей работой. Жаль, надо опять расставаться. Скоро на задание. А может, еще и свидимся.

– В жизни бывает всякое. Желаю счастья, старший лейтенант!…

* * *

Громя немецко-фашистских захватчиков, советские войска вступили на территорию Польши. Под крылом самолета виднелись руины польских городов, сожженные деревни и хутора. Из груды пепла и битого кирпича к небу тянулись черные силуэты печных труб. По дорогам с запада на восток брели измученные люди. У многих были ручные тележки. А кое-кто тащил свой немудреный скарб прямо на спине. Это возвращались в родные места жители польских сел и деревень, угнанные гитлеровцами в рабство. Люди спешили домой, чтобы начать строить новую жизнь. [192]

В августе стремительное наступление советских войск сменилось временным затишьем перед новыми боями. Наши части усиленно готовились к ним. Не бездействовал и противник: он лихорадочно создавал оборонительную линию по рекам Висла, Бобер, Буг, Нарев.

На 2– м Белорусском фронте шли только бои местного значения. А для нас, летчиков-ночников, это был период напряженной работы. Каждую ночь мы обрабатывали передовые гитлеровцев, мешая им вести оборонительные работы, беспокоя их войска, нарушая их сон и отдых.

Условия наших действий к тому времени усложнились. Стабилизировав фронт, немцы создали серьезную противовоздушную оборону. Такие пункты, как Остроленка, Макув, переправа северо-восточнее Ломжи, Цеханув, Носельск, прикрывались не менее чем пятью прожекторами а в общей сложности вдоль всей линии боевого соприкосновения тянулась непрерывная цепь прожекторных установок и зенитных средств. Кроме того, враг стал применять против нас истребительную авиацию.

Больше всего нам доставалось от фашистских истребителей в районе Ломжа, Остроленка. У нашего По-2 не было ни пушек, ни бронированной спинки, которая предохраняла бы экипаж от огня. И все же «ласточки» наносили большой урон врагу. Гитлеровцы по-прежнему охотились за каждым нашим маленьким фанерным самолетом.

В одну из темных августовских ночей нам поставили задачу нанести бомбовый удар по скоплению техники и войск гитлеровцев в районе Ломжи и Остроленки. Лететь предстояло далеко от основного аэродрома, в сильно укрепленный район, где, как мы знали, немцы сосредоточили большое количество зенитных батарей.

Первой вылетели на цель Таня Макарова с Верой Белик. Через пять минут за ними последовала Надежда Попова со штурманом Женей Гламаздиной. Надя Попова и рассказала, как погибли Таня Макарова с Верой Белик. Фашистский истребитель настиг их, когда девушки уже возвращались на свой аэродром. Произошло, видимо, прямое попадание в бензобак: сразу после разрыва снаряда горящий самолет Тани Макаровой вначале взмыл вверх. Таня мужественно боролась с огнем, пыталась сбить пламя, по тщетно. Потом объятая пламенем машина камнем рухнула на землю. [193]

Гибель Тани Макаровой и Веры Белик явилась для всех нас тяжелой утратой. Мы потеряли замечательных товарищей и один из лучших экипажей.

Похоронили мы подруг в саду помещичьего имения. Опять был черный провал могилы, небольшой холмик над ней, залп прощального салюта. Впервые останки наших летчиц приняла чужая земля.

А через несколько дней вражеский истребитель подбил самолет Кати Олейник. Пилот и штурман Ольга Яковлева получили ранения. Машину, у которой от стабилизаторов остались лишь стойки лонжеронов, раненая летчица с великим трудом довела до своего аэродрома.

Ночную атаку истребителя пришлось испытать и мне, В это время штурманом эскадрильи ко мне вместо Екатерины Рябовой была назначена Саша Акимова. Москвичка, студентка педагогического института, она пришла в полк в начале его формирования. Год была старшим техником эскадрильи по вооружению, а затем без отрыва от боевой работы переучилась на штурмана. Начитанная, энергичная, очень выдержанная в бою, Саша понравилась мне сразу. Жаль было расставаться с опытной Рябовой, но я и к новому штурману привыкла быстро.

В ту ночь мы бомбили позиции гитлеровцев в районе Остроленки. Как всегда, после первых же сброшенных бомб заработали прожекторы, заговорили зенитки, огонь которых был очень сильным. Наш По-2 долго не выпускали лучи прожекторов, но нам все же удалось вырваться.

Стрелка высотомера показывала цифру «600». Я прибавила обороты. Сквозь редкие облака светила луна. Видимость была неплохой, и мне подумалось, что излишняя осторожность не помешает. Гибель Тани Макаровой и Веры Белик была еще свежа в памяти. Я попросила Акимову, чтобы она почаще просматривала задний сектор.

Минут пять мы летели спокойно. Далеко позади осталась уже линия фронта, и казалось, полет закончится благополучно. Вдруг рядом с нами пронеслась огненная трасса, а чуть сбоку и выше мелькнул силуэт вражеского истребителя. Я видела, как он разворачивался, чтобы вновь в ринуться в атаку.

Что предпринять? Высота и так невелика, снижаться дальше опасно. Но это единственный выход. Я резко изменила курс и отжала ручку. Когда до земли оставалось [194] метров двести пятьдесят, гитлеровец снова настиг нас и длинной очередью пропорол плоскости и фюзеляж. В последний момент я успела уклониться, и следующая очередь прошла мимо. Только когда до земли было уже около ста метров, я выровняла самолет. Теперь было не опасно – темно-зеленая окраска По-2 сливалась с общим фоном земли.

Участившиеся случаи нападения истребителей на наши тихоходные машины серьезно обеспокоили командование. И вот тут-то, чтобы как-то обезопасить летчиц и штурманов в случае аварии, нам категорически запретили летать без парашютов. Скрепя сердце мы примирились с этим новшеством. Впрочем, это было разумное и очень своевременное мероприятие, и весьма скоро мы убедились в этом.

Из Курово полк перебазировался в хутор Далеке. Вблизи него оборудовали взлетно-посадочную площадку, под жилье заняли большую усадьбу сбежавшего помещика. Здесь мы пробыли довольно долго.

К тому времени погода окончательно испортилась, начался период затяжных дождей и туманов. Черно-свинцовые тучи непрерывной чередой ползли с запада, заливая и без того прокисшую землю холодными потоками воды. Облачность была низкой, облака нередко стлались в 50-70 метрах над землей. В нормальных условиях полеты следовало немедленно прекратить. Но война есть война, и, несмотря на почти нулевую видимость, мы продолжали работать.

В Польше нам впервые довелось бомбить вслепую из облаков. Это было в середине октября 1944 года. Действовали мы в районах Макува и Модлина.

Продрогшие от сырости и холода, мы с Сашей Акимовой сидели в кабине и ждали сигнала к вылету. Уткнувшись носом в воротник теплого комбинезона и поджав ноги, я дремала. Изредка, чтобы не заснуть, приоткрывала глаза, с минуту всматривалась в ночную темень, отыскивая смутные контуры соседних самолетов, и вновь погружалась в сладкое забытье.

Сердитый, колючий ветер Атлантики, пронесшийся через всю Европу и растративший в пути тепло океана, повизгивал в расчалках и тросах, раскачивал плоскости, изредка ронял на туго натянутую перкаль крупные капли. «Бум-бум!…» – сквозь дрему отдавалось в моих ушах, и [195] тут же все звуки заглушал пронзительный свист, завывание. «У-уу! Худо ва-ам, ху-удо!» – казалось, выговаривал ветер. «Ну и пусть, – думалось мне. – Нашел чем пугать. И похуже видели».

Вдруг кто-то толкнул меня в плечо. Я вздрогнула и лениво повернулась.

– Что случилось?

– Тебя требуют к гвардии майору Бершанской, – услышала голос Акимовой. – Ты что, заснула?

– Угу.

Поеживаясь от холода, я вылезла на крыло и вместе с Сашей направилась на командный пункт.

В большой с высоким потолком землянке, освещенной тусклой, вполнакала, лампой, уже собралось несколько человек. Помимо командования полка здесь были ветераны Дина Никулина, Мария Смирнова, Надежда Попова, Серафима Амосова, Ирина Себрова, Ольга Санфирова и несколько штурманов.

Бершанская коротко доложила обстановку, ознакомила нас с задачей. Помолчав немного, добавила:

– Метеоусловия чрезвычайно трудные. Облачность низкая. Спускаться ниже ее и бомбить с такой высоты рискованно – осколки могут повредить свои же самолеты. А если лететь выше – не будет видна цель. Вот мы и решили с вами посоветоваться. Как быть, товарищи офицеры?

Наступила долгая пауза. Все задумались. В самом деле, где выход? Для слепых полетов, и особенно для слепого бомбометания, наши машины не приспособлены. Правда, нам приходилось действовать в тумане, но тогда, даже при отвратительной видимости, все же хоть как-то просматривались ориентиры, что давало возможность вывести машину на цель. А как это сделать сейчас?

Мы выжидательно поглядывали друг на друга.

– Ну что, ветераны, или иссяк порох в пороховницах? – пошутила Рачкевич. – Неужели не сумеем выполнить приказ?

Ответом на это был сдержанный ропот недовольства.

– Тогда ищите выход. Вы же командиры, опыт у каждой солидный, воюете не первый год, возможности свои и своей машины знаете. Предлагайте, а там обсудим, взвесим, – глядишь, и отыщем нужное решение. [196]

– Да чего его искать-то? – смущенно произнесла Акимова. – Он весь на виду, как есть. Надо работать из-под нижней кромки облаков.

– Чтобы погубить самолеты и людей? – спросила командир полка.

– Почему непременно погубить? – разом заговорили все.

– Разве мы не бомбили с малых высот? А Тамань, а Крым?

– Там было другое дело, – заметила начальник штаба полка Ирина Ракобольская.

– Почему? Бомбы другие, что ли?

– И бомбы те же самые, и люди, и машины, а вот случаи эти можно пересчитать по пальцам. Да и высота, насколько мне помнится, была большей, недосягаемой для осколков. Взрывная волна до машин добиралась, а для осколков был велик угол подъема. При высоте же облачности, которая имеется сейчас, воздействия осколков не избежать.

Спор разгорелся. В конце концов решили действовать так: к цели подходить под нижней кромкой облаков, затем подниматься в облака и бомбить уже оттуда, ориентируясь по времени.

И вот мы поднялись в воздух. Мне было немного не по себе. Саша Акимова определила по голосу мое состояние, когда обратилась к ней по переговорному аппарату.

– Да не волнуйся, – успокоила она. – Контрольный ориентир у нас надежный, не пропустим. Цель знакома, путь к ней выверен штурманами до секунды, так что в расчетах мы ошибиться не должны. Ну, а в случае чего, вынырнем из облаков и осмотримся еще раз.

– Хорошо, – согласилась я.

– Только выдерживай скорость. Постараюсь сбросить бомбы по назначению, – говорит мне штурман.

Минут через пятнадцать внизу тускло заблестела река Нарев, разделявшая советские и фашистские войска. Это и был наш контрольный ориентир: цель находилась совсем рядом. Я ввела самолет в облака и стала набирать высоту. В лицо пахнуло холодом и сыростью, точно из глубокого погреба.

– Как дела, Саша?

– Приготовься, осталось немногим больше минуты. [197]

Мерно, чуть глуше обычного, рокотал мотор. Незримо ползла навстречу липкая мгла, оседая на лице холодными каплями. Капли медленно скатывались по щекам, попадали за воротник и разбегались по телу ледяными мурашками, заставляя вздрагивать и поеживаться. Я недовольно ворчала, тихонько поругивая непогоду. Акимова, видимо, услышала мое бормотание.

– Ты чего?

– Да так. Капли за ворот попадают. Ну, а до цели нам еще далеко?

– Подходим. Сейчас сброшу первые бомбы.

Через несколько секунд машину слегка качнуло. Я невольно перегнулась через борт и насторожилась. Пробив толщу облаков, к нам донеслись приглушенные звуки разрывов.

– Надо посмотреть вниз. Если прожекторы зажгутся, значит, попали, можно будет сбросить и остальные бомбы, – передает штурман.

– А если нет?

– Тогда придется выйти под нижнюю кромку облака и повторить все сначала.

Но повторять маневр не пришлось. Внизу под нами забегали отсветы прожекторных лучей, взахлеб затараторили зенитки. Приятно! Значит, наши бомбы попали в цель. Иначе враг не открыл бы такого плотного огня, а выждал более удобный момент. Самолет вновь качнуло – оставшиеся бомбы оторвались от плоскостей.

Первая бомбежка вслепую из облаков удалась, и с тех пор мы стали применять ее довольно часто.

* * *

Маленький По-2 не давал покоя гитлеровцам. В любую, казалось бы самую неподходящую, погоду мы появлялись над вражескими войсками на малых высотах и бомбили их.

Каждый боевой вылет требовал от девушек огромного напряжения сил, тщательной подготовки, последующего разбора проведенных вылетов, проявления разумной инициативы, непрерывной осмотрительности и беззаветной отваги. Случалось, тот или иной экипаж попадал, казалось, в безвыходное положение, однако воля к победе, мужество и мастерство летчиц и штурманов помогали нам выходить победителями. [198]

Весь октябрь прошел в ожесточенных боях северо-западнее Варшавы, и работы нам хватало. А в ноябре летали мало и, откровенно говоря, были рады, что наконец-то впервые нам представилась возможность немного отдохнуть, привести себя в порядок, всецело отдаться мелким житейским радостям, которых были лишены на фронте. Полк все еще дислоцировался на хуторе Далеке. В большой помещичьей усадьбе места хватило всем, и мы устроились даже с комфортом. Девушки с присущей им домовитостью старались как можно лучше организовать свой быт.

Но, конечно, мы не бездельничали. В октябре у нас часто устраивались конференции, проводилась командирская учеба, возобновили свою работу кружки. В общем, это был семейно-академический период, как называли его полковые остряки.

Через месяц советские войска вновь развернули активные боевые действия. Враг ожесточенно сопротивлялся, стараясь удержаться на реке Нарев и не допустить нас в Пруссию. Но разве остановишь снежную лавину, сорвавшуюся с крутой горы?…

Все видели: фашистская Германия находится при последнем издыхании, еще одно усилие – и с нацизмом будет покончено. И пусть для многих из нас этот бой станет последним, не все доживут до того счастливого мгновенпя, когда отгремит последний выстрел, но зато советские солдаты принесут мир на измученную войной землю…

В ночь на 13 декабря мы работали в районе Носельска. Я вылетела вслед за экипажем Ольги Санфировой, Мы встретились с ней на старте, когда вооруженцы подвешивали бомбы. Ольга спешила к самолету, на ходу дожевывая бутерброд.

– Как дела, Марина? – окликнула меня она. – Как Саша Акимова? Довольна ты новым штурманом?

– Конечно. А почему спрашиваешь?

– Да просто так. Настроение у меня сегодня хорошее.

– С чего бы это?

– А ты догадайся.

– Нашла время для головоломок.

– Ну, так я тебе скажу сама. Сколько мы с тобой на фронте? Два года и даже чуть больше. Сколько боев провели? Много. А этот есть наш последний и решительный. Сколько думала об этом и вот дожила до него. Понимаешь, [199] дожила! Вот и все. Вот почему мне радостно. Понимаешь теперь, Маринка?

Ольга легонько толкнула меня в плечо и побежала к самолету. Я улыбалась ей вслед, и мне самой стало как-то радостно от сознания, что война действительно подходит к концу и скоро жизнь восторжествует над смертью.

Но смерть еще посетила нас, и как раз в ту ночь.

Отбомбившись, командир эскадрильи капитан Санфирова возвращалась на аэродром. У линии фронта самолет снова попал под обстрел. Снаряд угодил в бензобак, и машина вспыхнула. Но Ольга упорно тянула горящий По-2 на свою территорию. Огонь уже охватил плоскости, подбирался к кабине. Когда были над линией фронта, ближе к своим, Санфирова приказала штурману Руфе Гашевой покинуть машину. Девушки выпрыгнули и удачно приземлились с парашютами, но на земле Оля Санфирова попала на нашу противопехотную мину. Взрывом ей оторвало ногу, разворотило правый бок. В полк Ольгу доставили мертвой.

По просьбе подруг Олю решили похоронить в Гродно. Во время прощания с покойной я впервые расплакалась, не стесняясь своих слез. Я не могла забыть нашей последней встречи, радостного лица Оли, ее веры в свое счастье, которую она выразила так по-человечески просто…

* * *

В ночь на 21 декабря соединения фронта прорвали вражескую оборону и форсировали Нарев. Полк в это время работал с небывалой интенсивностью. Летали мы тогда с основного аэродрома и с «подскока», который находился на расстоянии артиллерийского выстрела от позиции немцев. Малейшая неосторожность могла выдать нас. И все же противник не обнаружил аэродром даже с воздуха – такая была у нас маскировка.

Посадочная полоса освещалась всего тремя фонарями «летучая мышь». Техники и вооруженны при заправке машин трудились вслепую, совсем не зажигая огней. Две-три минуты, и самолет снова был в небе. С основного аэродрома полетами руководила майор Бершанская, а на «подскоке» удивительно четкую работу организовала Серафима Амосова. За все время здесь не произошло ни одной аварии или поломки, ни одного чрезвычайного происшествия. Экипажи выполняли по 16-17 боевых вылетов. [200]

А командиры эскадрилий Надя Попова, Маша Смирнова, Дина Никулина и я вылетали на задания по 18 раз.

В связи со всем этим мне хочется сказать доброе слово о «хозяйках нашей судьбы», о девушках, готовивших наши победы, о наших верных помощницах, от самоотверженности которых в конечном счете зависело все.

Сказать, что наши инженеры, старшие техники, механики, вооруженцы, электрики, прибористы не жалели сил, – значит почти ничего не сказать. От их работы зависело все: и поведение самолета в воздухе, и то, как скоро он, израненный и разбитый, сможет вернуться в строй, и количество вылетов экипажей за ночь, а значит, и эффективность наших ударов по врагу.

Старший инженер полка Софья Ивановна Озеркова на формирование женской авиачасти прибыла одной из первых.

И с самого начала боевых действий у нас заработала своя «академия». Пройдя ее курс, девушки-вооруженцы становились механиками и техниками, переучивались на штурманов, а штурманы – на летчиков. Преподаватели «академии» – командиры, штурманы, стартехи эскадрилий и, естественно, старший инженер Софья Озеркова – учили новичков без отрыва от боевой работы.

А сколько всяких иных забот и хлопот было у самой Озерковой!

Она отвечала за каждый самолет, за надежность его работы в каждом вылете, за скорейший ввод в строй поврежденных в бою машин, за каждого механика и техника, за правильность организации работы всего технического состава. В прошлом кадровый командир Красной Армии, Софья Ивановна к моменту формирования полка имела за плечами десять лет службы в Иркутской авиатехнической школе. Взыскательная и строгая, она требовала от подчиненных высокой ответственности за порученное дело.

А нагрузка ее все возрастала.

Летчиков, штурманов, техников, вооруженцев изумляло мужество, стойкость, высокое чувство долга, присущее нашему старшему инженеру. Днем Озеркова проводила технические осмотры, проверяла выполненные работы, учила вновь прибывших. А ночью – отправляла машины на боевые задания и обязательно встречала их. Замечательная спортсменка, она не только была непременной [201] участницей всех спортивных соревнований, но и отвечала за строевую подготовку…

В 1943 году старший инженер полка Софья Озеркова получила первый орден.

А каких прекрасных специалистов она воспитала!

Взять хотя бы оружейниц. Сложна и кропотлива их работа, особенно ночью, в условиях затемненного аэродрома, когда выполнять самые опасные операции приходилось на ощупь. И тут наши девушки были на высоте. Лидия Гогина, Татьяна Масленникова, Мария Марина, Зинаида Вишнева, Анна Шерстнева и многие другие в темноте по капсюлю определяли тип взрывателя. А чтобы определить, закрыт или открыт замок бомбодержателя, им достаточно было прикоснуться к нему.

Одно из самых важных условий в работе оружейников – быстрота. Самолет не должен простаивать на старте ни одной лишней минуты. Это девушки хорошо уяснили себе. Если раньше на снаряжение машины у них уходило 30 минут, то позднее самолеты обслуживались за 6-7 минут. А мастера по вооружению Мария Логачева и Зинаида Вишнева управлялись с этим ответственным делом за 3 минуты.

С великой благодарностью вспоминаю я моего замечательного друга Веру Мамепко. Всю войну она мечтала стать штурманом. Штурманом Мамепко так и не стала, зато авиатехник из нее получился отличный.

Или взять, к примеру, инженера полка по спецоборудованию Клавдию Илюшину. В ее подчинение были назначены на должности техников Поля Ульянова, Вера Бондаренко, Оля Голубева и Тоня Павлова. Первые две девушки оказались вполне подготовленными и сразу стали прибористами. Олю Голубеву и Тоню Павлову пришлось назначить электриками, хотя у них о будущей работе даже представление было весьма приблизительное.

Занятия с девушками пришлось начинать с азов. Илюшина не пожалела ни сил, ни времени, и труды не пропали даром – ее подчиненные стали специалистами своего дела. Самолет у нас был маленький, а всем нам очень хотелось, чтобы относились к нему с большим уважением. Может, именно поэтому прибористы и электрики Илюшиной старались оснастить «ласточку» всеми техническими новинками того времени. Прежде всего они провели на самолетах электропроводку. Затем на нескольких из [202] них установили фотооборудование для фотографирования. Позднее стали внедрять малогабаритные радиостанции для связи на близких расстояниях и разведки погоды. Для ночной посадки По-2 при тренировочных полетах инженер Илюшина приспособила вместо фар подкрыльные факелы.

В письме, полученном мной уже в послевоенные годы, Клавдия Илюшина вспоминала одну из декабрьских ночей 1944 года, когда полк совершил 324 боевых вылета. Восхищаясь летчицами и штурманами, Илюшина очень скромно упоминала о работе своих подчиненных. А ведь каждая девушка-вооруженец только за одну ту ночь подвесила к самолетам не меньше трех тонн бомб! Вдумайся в эту цифру, читатель, она красноречиво говорит о многом.

Работа наших специалистов наземной службы только на первый взгляд и только непосвященным могла показаться не очень важной. Мы же, летчицы, всегда высоко ценили их труд и очень дорожили их дружбой. Ведь именно им, этим скромным и неутомимым труженицам, мы были обязаны всеми своими успехами.

* * *

Захватив плацдармы и укрепившись на западном берегу реки Нарев, наши войска начали подготовку к последнему и решительному штурму укреплений Восточной Пруссии.

На этот раз передышка оказалась короткой. Внезапное наступление гитлеровских войск в Арденнах застигло армии США и Англии врасплох. Наши тогдашние союзники взмолились о помощи, и 12 января 1945 года на всем фронте от Балтики до Карпат вновь заговорили советские пушки. Фашистское командование вынуждено было приостановить наступательные операции на Западном фронте и стало спешно перебрасывать свои войска на восток.

Соединения 2-го Белорусского фронта начали активные действия через день после других фронтов. В ночь на 14 января наш полк работал в районе Жабичина. Низкая облачность и туманы сильно затрудняли прицельную бомбежку объектов, и все же мы сумели подавить несколько огневых точек противника и вызвать очень сильный взрыв.