Текст книги "Школа Добра (СИ)"

Автор книги: Марина Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Начальство поднялось в кресле, опершись на руки и нависнув над столом. И для пущего эффекта брови нахмурив.

– У тебя сегодня праздник, я понимаю. Тем более выходной. Тем более эта победа ваша ночная... – и вздохнул так тяжело-тяжело и грустно-грустно. – Но правила проживания никто не отменял. Поэтому очень прошу, не пейте много, пожалуйста!

– Вельзевул Аззариэлевич! – возмутилась я праведно. – Я вообще не пью.

– Я поэтому и предупреждаю... Ладно, иди, – ректор опустился в кресло и уткнулся курносым носом в свои важные школьные дела.

А мне как-то боязно даже стало в комнату возвращаться, если уже даже ректор предупреждает...

История празднования одного шестнадцатого дня рождения, или Явление Григория

В общежитие я возвращалась с одним желанием: залезть на третий этаж к Вепрю, чтобы точно никто не нашел, и завалиться спать до понедельника. Никого не видеть, никого не слышать, спрятаться, может быть, пожалеть себя немного...

Шум я услышала еще на лестнице, где-то между вторым и третьим этажом. И в груди что-то дрогнуло, но я решительно отмела плохое предчувствие. В конце концов, не обязательно же шумели в нашей комнате! Мы же с Могилой не одни в общежитии живем!

К четвертому этажу звуки стали ярче и сильнее, я засомневалась, идти ли дальше. Может, сразу вернуться в общий холл? А лучше на барбакан. Там тихо и нет никого. В конце концов, решив, что сбежать я всегда успею, я завернула на свой этаж и сразу же в очередной раз убедилась: интуиции надо верить всегда. Не с моим везением полагаться на случай. Потому что, во-первых, шумели все-таки у нас. А во-вторых, двери были нараспашку, и на пороге комнаты возлегал развеселый Динь-Дон, и пройти мимо него не замеченной было совершенно невозможно.

– Ага! – прокричал джинн по-пьяному радостно, заметив мою помятую фигуру. – Вот и она!

– Слушай, когда ты успел так набраться? – поразилась я. – Десять утра!

– А мы с ночи празднуем, – поделился синекожий, поднимаясь на ноги. – Такое событие!

Приятно, конечно, что мой день рождения студенты Школы Добра считают "таким событием", но хотелось бы, наверное, чтобы празднование проходило в присутствии именинницы.

– Без меня? – спросила хмуро.

Что он вообще делает в нашем крыле? И я уже не говорю о своей комнате...

– Без тебя, – согласился Динь-Дон и рукой махнул, приглашая меня войти в мою собственную комнату. – Ты, конечно, звезда, никто не спорит. Но и мы не лыком шиты!

– А?

– Или ты считаешь, что нашей заслуги во всем этом нет? – он подозрительно сощурился, глядя на мое недоумение. – Думаешь, мы только примазались к тебе?

Проклятье, о чем он говорит? Удобно ли будет уточнить? Как может отреагировать пьяный джинн на неадекватный вопрос?

– Не думаю, – ответила осторожно, но Динь-Дона ответ полностью устроил, он осклабился совершенно пьяно и возвестил громогласно:

– Тогда надо немедленно выпить. За победу.

Зараза! Я от стыда и расстройства даже зажмурилась. Неприятно-то как! Я подумала, что они мои шестнадцать отмечают, а они поражение Годрика Воинственного празднуют...

– Ну, и за тебя, конечно, – хохотнул синекожий за границей моего зрения. – Тебе сколько вообще стукнуло? Пить-то тебе можно?

И захохотал громогласно. Еще раз зараза!

– Юла, ну, правда, – приобнял меня за плечи, подталкивая в комнату, где я заметила тонкую фигурку Зарянки, почему-то сидящей на коленях у Тищенко. – Не думала же ты, что получится отвертеться от нашего поздравления?

– Не думала...

Я, если честно, вообще ни о чем таком не думала. Но не признаваться же ему в этом. Под прицельным огнем любопытных глаз спрятала шкатулку ректора в тумбочку, где уже томилась Александровская бонбоньерка.

Молниеносная оценка ситуации подсказала: в комнате из трезвых людей только я. Ну, еще Аврору, наверное, можно считать условно трезвой, потому что за час моего отсутствия она никак не могла напиться до состояния аут. Или могла?

В момент моих размышлений Могила горестно всплеснула руками и воскликнула:

– Ох, мамочки! Мы, кажется, Григория забыли?

Кто мы? Где забыли? И кто такой Григорий?

– Не забыли! – отмахнулся от ее паники Веник. – Гир... Геор.. Гирго... Черт, кто вообще ему такое имя дурацкое дал?

Староста окинул присутствующих мрачным взглядом, и я поняла, что Динь-Дон ночью праздновал не один.

– Ты и дал, – проворчал Тищенко. – Когда кричал о том, что пить втроем пошло.

– Ага, – поддакнул Динь-Дон. – Втроем пошло, а в компании с говорящим соленым огурцом – капец как круто. Странный вы народ, предметники.

– Да сколько можно! – возмутился писклявый голос. – Я уже сто раз говорил, что я не огурец! Я ка-ба-чок!

Я повернулась на голос и увидела его. Огурца? Кабачка? В общем, Григория. И мне стало немного дурно.

Короткая История Григория, рассказанная сторонним наблюдателем

Барбакан оставляли с песнями. Ну, а как не петь-то? Потому что эмоции хлестали через край, а душа хотела праздника. И даже шиканье капитана и его требования вести себя прилично не смогли испортить настроения. А потом Тищенко сказал:

– Если что, у меня есть настойка...

– Экспериментальная? – подозрительно сощурился Динь-Дон.

– Обыкновенная, – проворчал Амадеус примирительным тоном, – Вишневая. Бабушкина.

Зарянка взвизгнула, взмыла ввысь и, совершив элегантное сальто, приземлилась прямо возле обладателя гениальных рук и бабушкиной настойки и призналась:

– Обожаю Вишню... – и влажный поцелуй на одаренной щеке запечатлела. А потом снова взмыла в воздух и оттуда прокричала:

– Мальчики, я переоденусь – и к вам. Без меня все не выпейте только!

– Что это было? – выдохнул Амадеус и заботливо потрогал прыщи, которые совершенно точно еще утром были на месте.

Динь-Дон хохотнул и хлопнул химика по плечу, Вениамин многозначительно поиграл бровями.

– Шуточки у вас... – проворчал химик, не зная, как реагировать на намеки друзей.

В комнате староста химиков жил один.

– Хорошо устроился, – прокомментировал синекожий, раскладывая на столе закуску.

Амадеус проворчал что-то неопределенное и полез под кровать.

– Я сейчас... где-то у меня тут... нет, это не оно... это слабительное...

– Эй, ты осторожнее там! – возмутился Веник и поерзал на стуле, как-то не доверял он химикам вообще и этому, в частности.

– Да, нормально все! – Тищенко выполз из-под кровати и вытащил на свет огромную немножко пыльную бутыль насыщенного вишневого цвета.

Разлили по стаканам. Вениамин посмотрел на все это с высоты своего небогатого опыта и произнес, брезгливо сморщив нос:

– Нет, ну слушайте, мы как герои анекдотов. На троих соображаем. Не солидно как-то. Пошло.

– А ты что предлагаешь? Зарянку ждать? – возмутился джинн. – Да, она может до утра переодеваться, что я баб не знаю?!

– Она не баба, – вяло возмутился Тищенко.

– Ладно!

Динь-Дон схватил свежий цукини, который зачем-то притащил вместе с остальной закуской, видимо в темноте перепутав его с огурцом, оглянулся по сторонам, выхватил из стоящей на столе карандашницы две кисточки и воткнул их в овощ со словами:

– Это у нас ручки, – еще два карандаша. – Это ножки. Теперь рисуем рожицу...

И наконец:

– Такой собутыльник тебя устраивает? – усадил в центре праздничного стола смешного уродца.

Веник хохотнул и потянулся за стаканом. Выпили.

– Он на меня осуждающе смотрит, – закусывая яблоком, вдруг сообщил Тищенко. – Неловко как-то... Мы ему даже не налили...

– Действительно, нехорошо получилось, – согласился Веник и, не обращая внимания на ужасные глаза Динь-Дона, налил кабачку вишневой настойки в подставленную Амадеусом колбу.

Выпили.

– После второй не закусывают! – объявил джинн и потянулся за настойкой, но замер, глядя на кабачка.

– Он нас не уважает... – резюмировал староста фей, тыкая пальцем в нетронутую колбу.

После чего потряс головой и подозрительно поинтересовался:

– Тищенко, это точно настойка? Какой-то у меня от нее странный и быстрый приход...

– Точно... – неуверенно ответил химик и на всякий случай принюхался к своему стакану.

– Ну, что? – Веник потер руки. – Еще по одной?

– И по второй тоже, – буркнул Динь-Дон разливая.

На душе стало тепло и весело.

– А хорошо мы их сегодня сделали, – выдохнув в булочку с изюмом, пьяным голосом вспомнил хозяин комнаты.

– Это, да! – благодушно кивнул джинн.

– Не поспорю, – Веник поднялся и ткнул в кабачка пальцем. – Но этот тип снова пропустил...

Все трое посмотрели на овощ осуждающе.

– У меня где-то оставалась живая вода... немного экспериментальная... – между делом заметил химик.

– А у меня дедушка на неодушевленном интеллекте собаку съел...

– За что мне это? – простонал джинн и закрыл лицо руками.

К приходу Зарянки кабачок не только разговаривал и бодро ковылял по центру стола, но и активно поглощал вишневую настойку, радостно пища на всю комнату:

– За победу!!!

Увидев фейку, овощ похабно улыбнулся, чем вызвал приступ неудержимого веселья у всех присутствующих мужчин, а потом заявил:

– Хочу выпить с прекрасной дамой на брудершафт!

Прекрасная дама присоединилась к общему хохоту и сквозь смех поинтересовалась:

– А звать-то тебя как, алкоголик?

– Григорий! – немедленно ответил Веник и пожал плечами. – Ни одного Григория среди знакомых нет, просто... А теперь есть...

– Логично, – согласился Тищенко, у которого, видимо, тоже Григории среди знакомцев не значились.

Динь-Дон только рукой махнул – толку с этими пьяницами спорить – и предложил выпить за присутствующих здесь дам.

Потом за дам пили стоя. Потом за родителей. Потом все дружно потащились в подвалы в сауну для старост, потому что Амадеусу пришла в голову гениальная идея, попарить Григория.

Григорию в бане не понравилось. Он возмущенно пищал, требовал свободы и земли. И еще угрожал, что если пьяные сволочи его здесь сварят, он им будет до смерти являться в кровавых и ужасных снах.

А потом Веник вспомнил, что сегодня же у Юлки день рождения.

– Урррра! – громче всех завопил овощ, узрев в этом сообщении возможность смыться из сауны живым.

– Действительно, ура! – согласился Динь-Дон. – Но настойка-то, тю-тю. С чем поздравлять пойдем?

– Кхе-кхе! – раздалось из угла, в котором укрылись Зарянка с Амадеусом, и джинн только глаза прикрыл раскрытой ладонью, думая о том, что эти выходные вряд ли получится пережить.

***

Из-за чьего-то далекого пения голова трещала неимоверно. Казалось, еще чуть-чуть и мозг брызнет в разные стороны, найдя себе выход через все отверстия в голове. А может, и новых наделает...

Повернулась на бок и голову под подушку засунула, чтобы приглушить звук. Так, стоп! Голову под подушку засунула? Напряглась, пытаясь вспомнить, как ложилась спать. Но вспомнила только, как шли по коридору первого этажа и хихикали, зажимая рты руками. Что мы делали на первом этаже? Не помню... Напряглась еще немного и застонала, вспомнив вкус абрикосовицы, мандариновицы и брусниковицы, которая была последней. Ненавижу химиков... Зачем я так надралась? Как-то даже слишком, для первого раза...

– Проснулась? Пьяница малолетняя?

Ох, ты ж покусай меня, дракон! Я знаю, кому принадлежит этот голос!

Приподняла подушку и одним глазом оглядела комнату.

А вот в помещеньице-то этом я впервые. И как я тут оказалась, спрашивается?..

Спрятала голову и попыталась прийти в себя. А главное, придумать, как выйти из этой позорной ситуации с достоинством. Кстати, о позоре и достоинстве? Аккуратно ощупала себя под одеялом на предмет наличия одежды.

– Ты что там делаешь? – развеселился Александр. Глазастый, черт!

– А?

Он же на самом деле не думает, что я стану отвечать на этот вопрос.

Села на кровати и уставилась на него хмуро. Уместно ли будет спросить, как я здесь очутилась? Черт! Я безнадежна, я пытаюсь соблюсти приличия и не нарушить этикет, даже находясь в полной...

– Пить хочу, – прохрипела не своим голосом, обращаясь к плечу Александра.

Он сидел в кресле у стола. В черных форменных брюках, в наполовину расстегнутой рубашке и босиком. Интересно, я у него в комнате? У него, конечно, где же еще... И что я здесь делаю?

Александр встал, налил воды в стакан, подал мне и плюхнулся на кровать рядом. А я подскочила немедленно и шарахнулась от него в другой угол комнаты.

– Ничего не хочешь объяснить? – улыбнулся он моей резвости.

Я? Хорошо ему издеваться, а я не помню ни черта...

– Не знаю, как здесь очутилась, ничего не помню после брусниковицы. А раз ничего не помню, значит, ничего не было, – выпалила на одном дыхании и вдоль стеночки, не сводя глаз с темной фигуры на кровати, двинулась к выходу.

Сын темного бога был божественно быстр. Я моргнуть не успела, а он уже уперся рукой в дверь, отрезая мне путь к побегу.

– Что, вообще-вообще ничего не помнишь?

И наклонился к самому лицу, зараза. Трясу головой и одновременно за дверную ручку.

А он еще ниже наклонился и мерзким таким голосочком:

– И как в спальню ко мне в обнимку с невменяемой фейкой вломилась?

Ответ тот же.

– И как про родословную мою требовала объяснить?

Про родословную? Это он о чем?

Ближе наклониться уже было невозможно, но у него получилось.

– И про... остальное?

– Никакого остального не было, – не выдержала я, зловредно обдав наглого вруна винными парами, и отпихнула еще со всей силы. – Врешь ты все!

И в коридор выскочила. Уф! Хорошо, что он на последнем курсе учится. Всего год придется в глаза своему стыду смотреть. А он мне в спину контрольным выстрелом:

– И нет у меня в роду богов, ни темных, ни светлых, вообще никаких, если тебя все еще волнует этот вопрос!

З-з-зараза! Запретила же себе его так называть!!! Удрала под веселый хохот. Позорище! И отправилась на поиски вчерашних собутыльников, через дамскую комнату и душевую, само собой.

Собутыльники нашлись все и сразу. И даже еще до того, как я в душ попала. Потому что все дрыхли в нашей с Могилой комнате. На моей кровати Тищенко нежно обнимал Веника, рядом с Могилой дрыхла Зарянка, ну, а джинн забурился в гости к Вепрю.

Я тихонько схватила полотенце и удрала в душ. Что-что, а выяснять, знает ли вся честная компания, где я провела ночь, не очень-то и хотелось. Да, и не пришлось. Когда я вернулась в комнату после водных процедур вся компания с мрачными лицами сидела вокруг стола и взирала на храпящего в центре Григория.

– И что с ним теперь делать? – вздохнула Зарянка. – Жалко, живой же...

– Живой... – прошипел Динь-Дон. – Экспериментатор этот чертов... Сколько твоя вода на него действовать будет. Обещал же, что к утру развеется...

– Обещал, – покаялся Тищенко.

– С другой стороны, – размышляла фейка. – По поводу овоща пусть теперь у Юлки голова болит.

После последних слов все дружно поморщились, а я возмущенно эйкнула:

– Почему это у меня?

– А мы его тебе вчера подарили! – обрадовано вспомнил Веник и по лбу себя хлопнул.

– Не вопи! – зашипели на него со всех сторон. – Разорался он...

– Свиньи вы, – возмущалась я, когда мои вчерашние собутыльники разбредались по своим комнатам, повесив на меня дрыхнущего пьяного овоща. – Это не подарок! Это вредительство какое-то...

– Не переживай! – успокоил на прощание Амадеус. – Ты лучше это... записывай все в тетрадочку... Мне бы эксперимент завершить, а?

***

Как вышло, что ночь после спонтанного празднования своего дня рождения я провела в комнате их темнейшества, так и осталось для меня загадкой. А все потому, что не хватило смелости рассказать друзьям, где я ночевала. Кроме того, и все равно Зарянка намекнула между делом, что для нее вчерашний день закончился на мандариновице... А я все-таки до брусниковицы все помнила... Ну, или почти все.

Спрашивать же о событиях пропавшей ночи у Александра... К черту его! Если честно, я от него банально пряталась и по территории школы передвигалась перебежками, лишь бы только его не встретить. А это было чертовски утомительно, потому что свое нелогичное поведение приходилось скрывать даже от друзей. Ну, не объяснять же им мою внезапную александробоязнь!

Вообще, во всей утомительной истории с днем рождения был только один положительный элемент: говорящий кабачок Григорий, как бы дико это не звучало. Алкоголикам, которые мне его подарили я об этом, конечно же, не стала сообщать.

Придя в себя наутро после празднования, Григорий первым делом извинился за свое поведение. Мы с Могилой просто в осадок выпали, от такой вежливости. Ни один из наших собутыльников, кстати, до этого не додумался. Затем кабачок сообщил, что быть подаренным на шестнадцатый день рождения такой очаровательной и милой девушке, как я, это просто нереальная честь. И что он постарается не подвести, оправдать и все такое. Помимо прочего, Григорий отказался от ног, потребовал горшок с землей, поселился на подоконнике, молчал и притворялся овощем, когда в комнате появлялись посторонние. И еще он подружился с Вепрем.

Однажды вернувшись с занятий, мы с Авророй застукали наших жильцов за игрой в "Тысячу".

– Капец! – промямлила Могила.

– Игорный дом! – вынесла свой вердикт я.

– А что, – возмутился Вепрь. – Не с вами же, безголовыми, играть. Я на вас три месяца угробил, а человек за один вечер понял, что к чему.

Человек... Н-да...

А между тем шел четвертый месяц моей учебы.

Занятия по стратегии и тактике никто не отменил, и на нас еще два раза нападали. Правда, такой абсолютной победы, как в первый раз, у нас больше не получилось.

Лабораторные часы по моему "пуговичному казусу" не привели ни к какому результату. То есть, снаряды, как их обтекаемо называл Вельзевул Аззариэлевич, лично помогавший мне с исследованием, работали только в том случае, если их заряжала я сама. И если в качестве подсобного материала использовались пуговицы из подаренной шкатулки. Ну, или любые другие, конечно.

От домашних не было слышно ничего. И я уже даже начала думать, что Сандро признал-таки поражение и успокоился. А потом меня похитили.

Дело близилось к празднованию Ночи Разделения Миров. И все общежитие запасалось ведрами, тазиками, склянками, колбами и бутылками. Потому что администрация категорически запретила устраивать ежегодные водные баталии и предупредила, что ровно в полночь воду на территории Школы отключат. Как будто это могло нас остановить.

В этой битве Динь-Дон с Зарянкой и Амадеус не были в нашей команде, потому что, по сложившейся традиции, воевали факультетно. Задача перед игроками стояла простая: облить противника водой и при этом не попасться администрации и, упасите боги, светлые и темные, не ночному коменданту, вездесущей Леониде Юлиановне.

Первой ошибкой, которую допустил Вельзевул Аззариэлевич, начиная этот учебный год, если не считать мое зачисление в Школу Добра, конечно, стало введение в обязательную программу такого предмета как Основы тактики и стратегии. Второй ошибкой, опять-таки, это если про меня забыть, было пригласить такого талантливого и преданного своему делу преподавателя, как Зерван Да Ханкар. Ну а уж выделять мне три часа на то, чтобы я научилась виртуозно пользоваться пуговицами, было просто недальновидно.

Потому что, если верить старожилам, этот год стал первым, когда к праздничным водным сражениям было решено подойти с научной точки зрения. Адмиралом единогласно – мое мнение в расчет не принималось, я пряталась за колонной, – был избран Александр Виног. И пусть не врет, что у него в родне нет Темных богов. Потому что, когда он, возвышаясь над нашей предметницкой радостной черно-серой толпой, вещал о том, как мы впервые за долгое время одержим победу в праздничной битве, лично я, от него глаз не могла оторвать. Пялилась на него из-за колонны, такого темного, высокого, с вечной челкой, лезущей в глаза. И мне прямо до чесотки захотелось подойти, протянуть руку и убрать волосы, чтобы узнать, наконец, какого цвета у него глаза. А действительно, какого цвета у него глаза? И главное, зачем мне так срочно понадобилась эта информация?

А темный адмирал, не ведая о моем внезапном интересе, раздавал указания, распределял роли, назначал позиции, но вдруг замолчал, обернулся и изумленно посмотрел прямо в мои восхищенные глаза. Ну, или почти посмотрел, потому что я, кажется, успела спрятать за колонну свой любопытный нос. Предметницкая толпа зашевелилась, недоумевая, почему же Александр замолчал вдруг на середине предложения. Я, откровенно говоря, тоже заволновалась. Но по совершенно другой причине.

После минутного замешательства – может, даже больше, чем минутного, потому что у меня за это время сердце едва не остановилось – Александр заговорил снова:

– Так, значит вопрос со стратегическими запасами мы решили... Теперь переходим к запрещенным методам. И я предлагаю воспользоваться нашим нетайным, но очень действенным оружием.

Попа моя почувствовала неладное и прокричала бы мне прямо в ухо, если бы смогла:

– Беги!!! – но не успела, и их темнейшество закончило свою мысль:

– Так как Юлка Волчок единственный существующий в мире пуговичный снайпер, думаю, стоит задействовать ее уникальное умение в сегодняшней важной битве.

"Он меня ненавидит!" – мысленно воскликнула я, выбираясь из-за колонны с независимым видом. Нос задрала повыше, руки в карманы юбки засунула поглубже и маминой равнодушной походкой прямо в пасть к адмиралу двинулась. И еще улыбалась при этом. Потому что улыбка, конечно же, самое сильное оружие женщины.

Александр в долгу не остался, оскалился коварно и... и тут я вспомнила, что хотела узнать, какого цвета у него глаза. Синие. Нет, зеленые. Нет, все-таки синие. Как море в солнечную погоду. Совершенно бирюзовые. Я таких не видела никогда раньше. Бывает же...

Их темнейшество, зажмурилось, прервав наш зрительный контакт, а потом, глядя поверх моей головы, продолжило свою мысль:

– Никто, кроме Юлы толком не знает, как это работает, но я готов пожертвовать всеми пуговицами со своего кителя, чтобы только ей удалось лишить соперника стратегических запасов.

Среди серо-черных рядов послышались смешки. Что же касается меня, то я сначала начала говорить, а потом поняла, что собираюсь сказать, но язык остановить уже не могла:

– Смотри, раздену тебя до гола... Не боишься?

Черт! Черт! Черт! Я этого не говорила! Пожалуйста, только не отвечай ничего! Я совсем не это хотела...

– Не боюсь, – ухмыльнулся Александр и из-под ресниц стрельнул в меня волчьим взглядом. – Боится пусть противник, а я, ради победы, готов на любые жертвы.

Готов значит... Ну, ладно...

– Тогда раздевайся, – улыбаюсь честно и вру нагло, – У меня пока прицельно, безотказно и безошибочно только с золотом получается.

Александр воздуху набрал, чтобы ответить, но вместо ответа только выдохнул. Молча расстегнул китель и протянул мне. И по глазам вижу, знает, что вру. Откуда? О результатах исследования только мы с ректором знаем. Вряд ли Вельзевул Аззариэлевич перед их темнейшеством отчитываться станет.

Поэтому снова искренний и независимый вид. Вообще не понимаю, откуда такие подозрения ко мне невинной. Как говорят, не пойман – не вор. А пижоном вообще вредно быть. Видите ли, обычные пуговицы ему не угодили...

– Юл, ты куда? – окликнул меня Веник, когда я с Александровским кителем через плечо деловой походкой из зала выходила.

– Пойду займу стратегически важную позицию на кухне, – честно призналась я и двинула к окну факультетского пищеблока.

Веник завистливо посмотрел мне в след. Его Александр сегодня определил водометчиком, а водометчиков мочат первыми. Так что быть Венику мокрому как цуцик сегодня ночью.

На кухне никого, что понятно. Все же разбегаются по основным позициям, готовятся к веселью и предвкушают постпраздничное пьянство. Я уселась на подоконник, зловредно оторвала с кителя Александра все четырнадцать пуговиц и десять из них спрятала в карман. А что, он же клялся, что готов всеми пожертвовать. А четыре ровненьким рядком разложила перед собой на подоконнике в ожидании полуночи.

Когда часы на башне ударили в первый раз, я сплела петлю, представляя себе комнату Тищенко, где хранился стратегический запас. Ох, зря гениальные ручки понадеялись, что я только дружески моргну, заметив огромную бочку, неожиданно возникшую в центре его покоев. Привязала узел, улыбаясь от мысли о волне, которая всего через несколько ударов хлынет из комнаты старосты первокурсников и затопит весь химический корпус. К девятому удару снаряд был полностью готов, рука отведена для замаха. Десятый удар. Одиннадцатый. А потом вдруг ехидное и злое:

– Попалась!

И огненным кнутом по рукам так больно и неожиданно, что из глаз брызнули слезы. И путы на ноги, а на голову совершенно немагический, холщовый мешок. Я почувствовала, что задыхаюсь, выпустила из рук заготовленный снаряд, подумала о том, что Александр убьет меня за невыполненное задание и провалилась в удушающую темноту.

В себя пришла от холода. И еще от того, что ругались рядом. Ругались негромко, но очень зло.

– Тебе-то что до этого? Не понимаю! – в шипящем говоре опознала Сандро. Странно, если бы обошлось без него. И я решила, что признаков жизни пока проявлять не буду. Может, хотя бы поволнуется...

– Я, кажется, в прошлый раз доходчиво объяснил, – ответил братцу некто и выругался некрасиво. – Черт! Идиоты твои... она же мерзнет!

Меня встряхнули слегка, заворачивая во что-то теплое и пахнущее вкусно. Вот так вот! Как-то не стой стороны забота пришла...

– Они не мои... твои, скорее... И вообще, Ясень, не суйся, это семейное дело!

Все-все папе расскажу, и про огненный хлыст, и про мешок на голове, и про похищение это, брат называется... И про то, что мерзнуть оставил на холодной земле. Вот ему дома устроят!

– Не ори! – отозвался неизвестный мне Ясень громким шепотом. – Разбудишь!..

Замолчали. Лежу – не дышу. Охота все-таки узнать побольше подробностей, прежде чем папе наябедничать. А уж я не постесняюсь. Тут одним подзатыльником не обойдется!

– Уже разбудил! – недовольно заметил заботливый мистер Икс, и я поспешила распахнуть глаза, любопытно же посмотреть, кто тут так обо мне печется.

И ничего не увидела. Темнота, хоть глаз выколи. Ослепла... Паника накатила даже не волной, девятым валом, я снова почувствовала, что задыхаюсь, хотя никакого мешка на голове на этот раз не было, потому что морозный воздух весьма ощутимо щипал за щеки. И я закричала страшно и громко. И, кажется, сама от своего крика немножко оглохла, потому что в голосе Ясеня послышались знакомые нотки, такие знакомые-знакомые, вот только идентифицировать их я не успела. Потому что этот недоузнанный голос прошептал ласково:

– Ш-ш-ш... спи... – меня окатило теплой волной, и я послушно провалилась из зимней ночи в жаркое лето сна.

Проснулась от того, что кто-то пел неприятным голосом где-то далеко и фальшиво. Все пел, и пел, и пел... Да, что ж такое-то! И еще голова болела очень сильно. И все тело, словно на мне пахали. И руки, особенно запястья... Черт! Меня же похитили! Подскочила на месте, как ужаленная, в один миг вспомнив и огненный хлыст, и морозную ночь, и таинственного мистера Икс.

Я ожидала увидеть, что угодно. Не знаю, тюремную камеру, пиратский корабль, бандитское логово... За пять секунд, прошедших от момента пробуждения до того, как я открыла глаза, мое нездоровое воображение успело соорудить целую вереницу предположений и возможностей. Увиденное же превзошло все ожидания.

В этой комнате я уже была. И если честно, одного посещения оказалось достаточно для того, чтобы дать себе зарок не появляться здесь впредь. Радовало, что хозяин отсутствовал, значит, есть шанс удрать и спрятаться. Пробежалась до двери легко и быстро, распахнула, а на пороге взлохмаченный, сонный, с синяком под глазом Веник. Сидит.

– Ты что тут делаешь? – брякнула я рассеянно, хотя, по всей строгости, эти слова должен был произнести наш староста.

– Тебя караулю, – проворчал Фростик недовольно и назад в комнату меня ненавязчиво оттеснил и сам зашел следом.

Не поняла...

Друг выглядел утомленным и разбитым. Плюхнулся в кресло и глаза прикрыл рукой.

– Ты чего такой... никакой?

– Знатно повеселились, – мрачно похвастался Веник, и я успела позавидовать и расстроиться: надо же, пропустила свою первую водную баталию. – Первые минут пять было весело, а потом этот прискакал весь в мыле... ну, и все...

– Что все? – не поняла я.

– А то, – огрызнулся друг и рукой махнул. – Когда твои пуговицы вход не пошли, прибежал ко мне на пост и орет: "Где она? О чем вы с ней там шептались?" Ну, а я ему: "Не твое дело, о чем..." А он мне... вот! – и обиженно пальцем в центр синяка своего ткнул.

– Да кто, он-то?! – испугалась я.

– Виног твой... – проворчал Веник.

Почувствовала, как меня бросило в жар. А еще вдруг коленки подогнулись и я вынужденно на край кровати присела.

– Чего это он мой?

– Ну, не твой, – легко согласился староста. – Но все равно псих. Сначала в глаз дал, а потом думать начал. Говорит, мол, пуговицы не полетели, тебя нет... Что-то случилось... Хоть убей, не пойму, как он определил, что тебя нет. Ну, рванули мы на кухню, а там китель его валяется, и три пуговицы в рядок на подоконнике сложены, а четвертая во лбу у Смирнова торчит.

– Какого Смирнова? – изумилась я.

– Нашего, – Веник вздохнул тяжело. – За первой партой сидел всегда, с рыженькой Милкой, помнишь?

Ну, помню... Только, какое отношение это ко мне имеет, не понимаю.

– Адмирал его в чувство быстро привел, – продолжил рассказ староста, а потом вдруг сбился на постороннюю тему:

– Юлка, ты страшный человек. Черт! Да у него клеймо от пуговицы на всю жизнь останется, ты ж его до кости саданула!

– Ничего я не делала! – отмахнулась, чуть не плача. – Я ее для бочки у Тищенко в комнате зарядила, а тут мне кто-то по рукам хлыстом как жахнет! А потом мешок на голову...

– Кто-то... – проворчал Веник. – Смирнов и жахнул. Они с твоим братцем сумасшедшим сговорились, что под шумок тебя из Школы вынесут. На празднике бы никто не заметил. Вот он тебя бы домой доставить и успел...

– Так, подожди... Что-то не так. Если Смирнов в кухне остался, то кто ж меня тогда Сандро сдал?

Точно же помню, что Сандро с этим деревом, как его, ругался. Да как же его звали? Клен? Кедр? Черт!

Староста зубами скрипнул зло:

– Смирнов-то остался, а вот еще трое ушли... – и костяшками пальцев хрустнул. – Так что мы тебя у твоего бешеного братца чуть отбили всей школой.

Как всей школой? Не было школы! Был Сандро и дуб? Граб? Баобаб? Проклятье!

– Сандро твой чистый псих, хуже Винога. У него глаза покраснели, раздулся весь... – ох, ты ж, укуси меня, дракон! Надеюсь, он хоть боевую форму не принял? – ну, мы его и остудили немножко... Чтоб стратегические запасы не пропали даром...

Веник задумчиво изогнул бровь и заговорщицким шепотом поинтересовался:

– Ты видела когда-нибудь, как человек плавает в луже? Презабавное, я тебе скажу, зрелище. Попроси потом у феек, они тебе в капле покажут. Обхохочешься.