Текст книги "Школа Добра (СИ)"
Автор книги: Марина Ли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
Александр поморщился.
– Мы с ним тут вчера устроили школу сомелье.
Нахмурился.
– Напились... как это Динь выражался? А, вспомнила! В тараканью сиську! Потом маленький дебош в крыле у ботаников учинили.
Кто-нибудь объяснит мне, зачем я ему это все рассказываю? Объяснение только одно: просто приятно наблюдать за тем, как с небритого лица сползает самодовольная усмешка.
– Сегодня с утра вся школа гудит. Говорят, что у нас с Динь-Доном роман, – подумала и уточнила:
– Страстный.
– Ну, пусть, – Александр посмотрел на меня недоверчиво. – И зачем тебе тогда я понадобился?
Ох, знать бы, что ответить на этот вопрос. И почему шкатулка вместе с зеркалом не выдала мне записку, в которой было бы написано: «Дарю тебе волшебное зеркало, потому что ты очень хочешь увидеть Александра Винога. И поговорить с ним. И сказать ему, что...» Что сказать ему? Вздохнула тяжело и честно призналась:
– Извиниться хотела.
Их темнейшество нахмурилось.
– Характер у меня дурацкий, – продолжила я начатое. – Извини. Попортила я тебе нервы, да? На балу... И потом тоже... И спасибо тебе. Не думай, что я такая неблагодарная и не понимаю, что ты для меня сделал, я...
В процессе моей сумбурной речи Александр все больше и больше темнел лицом и под конец стал мрачнее тучи. Как-то не заладилась сегодня погода у Виногского настроения.
– Я... я спать пойду, – пискнула я под конец. – Пока!
Он возмущенно поднял руку и пропал. А я убрала полусферу, вздрогнула от неожиданно сильного мороза и побежала к себе, думая о том, что первым делом завтра утром надо будет в библиотеку сбегать, чтобы узнать, по какому принципу эти волшебные зеркала работают. И настроение у меня, надо сказать, было просто замечательное.
А снилась мне какая-то ерунда. Словно я стою под большим стеклянным колпаком, а с другой стороны от этого стекла Александр злющий-презлющий пытается до меня докричаться, грозит мне пальцем, расстраивается и, кажется, даже проклинает кого-то. Я немного испугана, смотрю, как он прижимается лбом и ладонями к стеклу, и по губам читаю:
– Юла.
Провожу пальцем по стеклу в том месте, куда Александровская правая ладонь упирается, а стекло горячее-горячее, как чайник с кипятком. Вздрагиваю от боли, отпрыгиваю назад и просыпаюсь. Сердце грохочет в груди так, что, наверное, всю общагу разбудило уже.
На втором этаже сладко зевнула Аврора и свесила пятки вниз.
– Все-таки надо где-то добыть нормальную кровать, – к пяткам присоединилась всклокоченная копна пшеничного цвета и заспанное лицо. – А ты чего такая взбудораженная?
– Сон приснился...
– Цветной? – заинтересовалась Могила. Словно бывают не цветные сны, честное слово.
– Странный...
Я вскочила с кровати, схватила халат и, выбегая в коридор, крикнула:
– Твоя очередь на кухню за завтраком бе...жать.
Именно так: «Бе...жать». Потому что «бе» было произнесено до того, как я дверь открыла, а «жать» – уже после. Потому что на «бе» мне хватило воздуха в груди, а на «жать» он неожиданно закончился. Потому что в промежутке между «бе» и «жать» произошло столько событий, что я вообще удивляюсь, как мне удалось это «жать» из себя выжать так, чтобы Аврорка ничего не заметила.
Во-первых, за дверью стоял Виног. Не выспавшийся, злой и, да, блин, небритый. Во-вторых, он схватил меня за руку в тот момент, когда дверь открылась. В-третьих, вытащил меня наружу и свободной рукой отрезал мне путь к отступлению. В-четвертых, он меня поцеловал, прижав к стене в коридоре. Я испугалась и растерялась. Только этим можно объяснить то, что вместо возмущения я обняла агрессора за шею двумя руками и привстала на цыпочки, чтобы целоваться было удобнее. Он прорычал что-то одобрительное и скользнул рукой в мои волосы, а они же лохматые, и нечесаные, и... И мне все равно, в общем-то...
Александр оторвался от меня ровно для того, чтобы вдохнуть немного воздуха и по сторонам оглядеться.
– Черт! Черт! – прошептал расстроено. – Что ж так... Иди сюда.
Ноги заплетались, в голове звенело, но я как-то умудрилась добежать за ним до конца коридора, ни разу не споткнувшись, а потом их темнейшество аккуратно прислонило меня к стене у того самого камина, в котором помощник Санты нашего Вепря искал, и, отвернувшись, начало что-то колдовать.
– Что ты делаешь?
– Щит невидимости.
– Интересно... Научишь?
– Нет! – последний пасс рукой, и он поворачивается ко мне с нехорошим таким взглядом. Черным. А я точно знаю, что глаза у него не черные, а наоборот, бирюзовые, как летнее море.
– Никаких больше романов с джиннами, – произнес он, наклонившись к моему лицу. – Слышишь?
Ой, как страшно-то...
– А не с джиннами? Меня вчера Павлик Эро у столовки за локоток хватал оч-чень интимно, и...
И я зажмурилась и голову в плечи втянула, потому что в черных глазах, кажется сверкнула молния.
– Вообще никаких романов! – молнии сверкают, а голос-то спокойный... как-то не сочетается это одно с другим.
– Почему это?
– Потому что у тебя роман со мной!
Ого! От таких новостей я даже забыла о том, что я тут жду, пока грянет буря, и оба глаза распахнула навстречу неприятностям, потому что приятностей вид человека, с которым у меня, как выяснилось, роман, не обещал.
– Да? А выглядишь ты так, словно у нас с тобой совместное препарирование лягушки.
Александр опустил взгляд с моего лица в вырез халата и заявил:
– Зато ты выглядишь... умопомрачительно.
И я поняла, что он не язвит ни капельки, когда он снова посмотрел мне в глаза. Полыхнула маковым цветом немедленно, двумя руками полы своей домашней одежды стянула и принялась с интересом рассматривать узор на камине.
– Ты почему не на практике?
Виног неожиданно рассмеялся и прижал меня к себе.
– Говорю же, у меня из-за тебя помрачение ума. Не видишь разве?
– Не вижу.
– Я с тобой до старости не доживу и поседею раньше времени, – пожаловался Александр в мою макушку. – Злишь меня с невинным видом, с ума сводишь своей наивностью...
– Я не нарочно, – прошептала я, пряча улыбку в пыльном камзоле. – Тебе влетит за прогул?
– Ага... Наверное. И тебе, кажется, тоже.
Вот так и получилось, что второй учебный день нового семестра я бессовестно прогуляла, не жалея об этом ни секунды. Ну, почти ни секунды, если забыть о том, что во время прощального поцелуя у ворот нас с Александром застукала Фифа Сафская.
***
– Ты только представь себе! – возмущалась я спустя десять минут, честно и преданно глядя в задумчивые голубые глаза Могилы. – Фифа Сафская!!! И знаешь, что она сказала, когда я у нее спросила о том, что она здесь делает?
– Меня больше интересует, что делала ты весь этот день, – искренне ответила мне подруга. – А главное, с кем и где?
Я покраснела и зачем-то полезла проверять, что у меня в тумбочке лежит, и уже оттуда, из тумбочки, ответила:
– А давай я сделаю вид, что не знаю, из-за чего с тобой приключилась мини-истерика на балу у шамаханских, а ты представишь себе, что я весь день просидела за партой рядом с тобой.
В комнате на какое-то время наступила тишина, нарушаемая только едва слышным перешептыванием Григория с Вепрем, а потом изумительно бодрым голосом Аврора воскликнула:
– Так что там Фифа тебе поведала?
О, Фифа поведала! Особенно после того, как я, не выдержав того, с какой интенсивностью она стреляет глазами в моего – мамочки, моего!!! – Александра, выпроводила Винога на практику. О причине моей суеты и нахмуренных бровей он спрашивать не стал, а только рассмеялся весело и, обняв, шепнул на ухо:
– Вечером, как договорились, да?
Я кивнула и с независимым видом и розовыми щеками к Сафской повернулась, а она дождалась, пока за парнем закроются ворота, а потом спросила ядовитым голосом:
– Что, мышка, ты у нас тут звезда, оказывается?
– Ну, мышка не мышка, а какая есть... Ты знаешь, что на территорию Школы без визы нельзя попасть? Ты что вообще здесь делаешь?
Вместо ответа Сафская презрительно хмыкнула и убила меня, брезгливо скривив губы:
– Я теперь тут учусь... А все из-за тебя! – и посмотрела с такой ненавистью, что мне на секунду даже страшно стало.
Нет, Институт не закрыли после учиненного над нами с Авроркой безобразия, как я подумала в первый момент. Кто ж позволит его закрыть?! Даже у Волчка-старшего не вышло бы замять скандал, который неминуемо грянул бы в этом случае. Однако папиных сил и влияния хватило на то, чтобы все придворные, чьи дочери посещали это достойное и старинное учебное заведение, перевели своих чад в другие Школы и Институты. С оттоком денежных средств, само собой.
Что двигало господином Сафским, когда он ходатайствовал о зачислении своей дочери в середине учебного года именно в Школу Добра, я не знаю. Хотел ли он выслужиться перед моим отцом, или в самом деле решил, что нас с Фифой связывает трепетная и нежная дружба. Но факт оставался фактом. Стервочка теперь училась на одном курсе со мной и Авроркой.
***
Эро сидел в засаде, спрятавшись за щитом невидимости, и ждал. Откуда-то была уверенность, что вторичное похищение шкатулки произойдет именно сегодня, пока говорливые хозяйки комнаты будут на занятиях. «Вот было бы, здорово поймать воришку с поличным!» – мечтал Пауль в пустом по утреннему часу коридоре. Он примерял к себе лавры, прислушивался к восхищенным крикам и овациям, с легкой улыбкой на губах принимал благодарность от ректора, когда на лестнице послышались быстрые шаги.
Это был Александр Виног. Один из немногих, кого Эро не внес в список подозреваемых, между прочим. Мрачный и злой он прошел мимо затаившегося за камином сыщика, но вдруг резко развернулся и ткнул пальцем прямо в Пауля.
– Ты, вон отсюда!
Пауль сделал вид, что ничего не слышал и даже не пошевелился. В конце концов, он же за щитом невидимости, а что бы там ни говорили про Винога, какие бы слухи ни распространяли о нем влюбленные девицы и завистливые соперники, но староста пятикурсников точно не был богом. А потому и видеть сквозь щит никак не мог.
– Я не шучу!
Или мог?
Александр двинулся к камину с видом воинственным, и Эро вскочил на ноги, торопливо расплетая завесу невидимости.
– Ты что тут делаешь? – подозрительно спросил Виног, который вообще-то накануне еще отбыл на полевую практику. Какая нелегкая его принесла? И именно сегодня! Нет, Пауль, конечно догадывался о причине неожиданного визита Александра: очевидно, слухи о ночных приключениях одной маленькой девочки и одного большого, но очень глупого джинна долетели и до Темного двора…
– В засаде сижу, – нехотя ответил Пауль и все-таки не смог отказать себе в удовольствии подколоть мрачного Винога:
– А ты с визитом вежливости с утра пораньше? Или как?
– Или как, – процедил сквозь зубы и нервным движением челку с глаз отбросил. Пижон. Специально же не стрижется, чтобы из романтического образа не выпадать. Может тоже волосы отрастить? – Так насчет джинна она не придумала?
Ого! Пауль даже немного испугался. Сквозь щит видит и мысли, судя по всему, тоже читает. Темная лошадка.
– Ты про то, что у них роман? Эй! – вжался в стену, когда Александр двинулся на него. – Держи себя в руках!
Виног громко выдохнул и двумя пальцами схватился за переносицу. После чего совершенно неожиданно пожаловался:
– Она меня доконает. Напилась с джинном, представляешь? А если бы ему пьяному приспичило полетать? Она…
– Это ты к ней шлейф привязал? – перебил Пауль, потому что слушать душещипательные излияния было немного неловко.
– Какой шлейф?
Сыщик растерялся. Если замеченный шлейф привязал не ревнивый влюбленный, то, наверное, стоит начинать бояться за маленькую девочку.
– Рассказывай! – велел Александр.
Когда девушки обратились к Паулю Эро за помощью, он как-то сразу проникся к ним доверием. И даже еще до того, как они начали смешно шантажировать его настоящим именем, между прочим, тщательно скрываемым, он решил, что поможет им совершенно бесплатно.
Что же касается обыска в комнате заказчиц, то его сыщик решил провести уже после того, как заметил тонкий, как волос младенца, шлейф, тянущийся за Юлой.
Сначала Пауль решил, что это отец держит дочь на коротком поводке, потому и привязал следилку потихоньку. Но в тумбочке у девочки был обнаружен магический кристалл, который Волчок-старший подарил дочери на пятнадцатый день рождения. Спрашивается, зачем человеку, умеющему смотреть сквозь стену, мучиться и подглядывать в замочную скважину? Нет, это не отец. Поклонник? Школьные слухи уверяли, что таковых среди местных у Юлы не было. Если не считать некоторых темных личностей, конечно.
– А не среди местных? – хмуро перебила та самая темная личность, которая в данный момент нервно барабанила пальцами по каминной полке и слушала рассказ сыщика очень внимательно.
–Не среди местных есть жених.
Александр брезгливо поморщился, видимо, уже имел честь познакомиться с этой занимательной личностью.
– Это не он, – и рукой махнул, подтверждая подозрения Эро.
– Тогда если это не он, не Волчок-старший и не ты… Не ты?
– Нет.
– Тогда остается твой отец.
Виног подавил нервный смешок.
– С чего ты взял?
– Ну, сигнализацию «Крик баньши» он поставил? – Пауль посмотрел на Александра, вопросительно приподняв брови.
Александр отвел взгляд и, массируя висок, спросил нервно:
– А не слишком ли много ты знаешь, а?
– Иногда мне кажется, что наоборот, непозволительно мало.
Виног с минуту кусал нижнюю губу, размышляя о чем-то, а затем произнес:
– Черт с тобой! Я не спрашиваю у тебя, откуда ты знаешь про моего отца. Кстати, я точно уверен, что шлейф – не его работа. Сам понимаешь, это не его методы. Я даже готов подтвердить, что это он ставил сигнализацию. Но скажи мне, пожалуйста, каким чертовым образом ты про эту проклятую сигнализацию вообще узнал??
Эро хотел улыбнуться, но, вовремя заглянув в чернеющие глаза Александра, сообразил, какое направление приняли его мысли:
– Друг мой! Ревность – плохая черта. Она притупляет твой мыслительный процесс. Конечно же, у меня есть очки.
Которые сыщик, кстати, бережет, как зеницу ока. И стоит заметить, что эти очки ему подарил не кто иной, как родитель той самой девушки, о которой так печется Александр Виног. Нет, два светло-зеленых стеклышка были нужны Паулю не потому, что сыщик страдал от близорукости. Не страдал, а видел наоборот лучше многих. Однако волшебные очки давали возможность Эро увидеть то, что хотел скрыть другой маг: проклятия, следилки, заговоры и, да, сигнализации тоже.
– Конечно же, очки, – проворчал Виног и снова вздохнул тяжело. – Говорю же, она меня доконает…
– Мой тебе совет. Расскажи ей все, станет легче.
Александр опалил сыщика гневным взглядом.
– В этом вопросе я в твоих советах не нуждаюсь.
Пауль благоразумно промолчал и даже сумел не улыбнуться ехидно.
– Ладно, – Александр хлопнул раскрытой ладонью по каминной полке, приняв решение. – Про шлейф. Пока не будем его отвязывать. Попробуешь отследить автора?
Сыщик кивнул, соглашаясь с парнем. Идея была хороша тем, что еще прошлой ночью Эро ее всесторонне продумал и одобрил.
–Черт. Не нравится мне этот шлейф. Я после обеда уеду, – сообщил Виног. – Присмотришь за ней?
– Именно этим я и занимался, когда ты в своей элегантной манере попросил меня удалиться, – ну, невозможно просто удержаться от ехидства.
– Присмотришь за ней, когда я уеду? – уточнил Александр. – Сейчас – не надо.
И бровью дернул. Как у него так получается? Надо у зеркала потренироваться…
Общежитие начало наполняться утренним шумом. Давно пора. Восьмой час утра, а на занятия, кажется, никто не спешит. Молодые люди пожали друг другу руки на прощанье и разошлись. Эро – перестраивать планы на день, а Виног – очевидно, выяснять отношения со своей маленькой девочкой.
Надо отдать должное Александру, отношения он выяснял тихо – в Школе, кроме Эро и Юлы, кажется, вообще никто не знал о его внезапном возвращении – и, судя по счастливо-отрешенному выражению лица одной наивной прогульщицы, эффектно. Блаженная улыбка не исчезла даже после небольшой стычки у ворот с девицей типа акульего, но вида приятного. Пауль сделал мысленную пометку, узнать, когда и при каких обстоятельствах маленькая девочка успела поссориться с опасной рыбкой. Затем велел Альфу глаз с комнаты девушек не сводить и ускакал в поле, собирать информацию.
Если бы Эро мог только предположить, что случится в Школе за несколько часов его отсутствия, он бы, конечно, отложил расспросы очевидцев происшествия на балу в Институте имени Шамаханской царицы на другой раз. Но получилось так, как получилось. И возвращение к родным пенатам принесло с собой сшибающие с ног новости, главной из которых было исчезновение Альфреда Ботинки.
***
Когда появился Веник, мы вчетвером играли в «Крокодила». Еще с конца прошлого семестра эта игра-пантомима стала верным средством в борьбе с депрессией. Потому что мыш, который пытается жестами изобразить клизму – это очень смешно, никто не спорит. Но кабачок, объясняющий без слов выражение «медведь на ухо наступил» – это просто мозговыносительно.
Староста был задумчиво-грустен и рассеян, на мое предложение присоединиться к игре спросил без особого интереса:
– Ты где была целый день?
А потом наглым образом улегся на мою кровать, закинул руки за голову и мечтательно произнес:
– У некоторых девушек глаза бывают такого удивительного цвета, что просто теряешься.
Григорий испуганно моргнул, Вепрь пискнул что-то невразумительное, я же безнадежно посмотрела на Авроркино вытянувшееся лицо. А Веник, нарушая неловкую тишину и не замечая наших стратегических переглядываний, продолжал:
– Некоторые девушки даже в этих уродских форменных платьях выглядят так… так… – бывший друг и потенциальный самоубийца щелкнул языком, подбирая нужное слово, а Аврора медленно-медленно встала со стула.
– Вениамин, – официальным тоном обратилась она к нашему старосте.
Тот приподнялся на одном локте, и на его лице мелькнуло – только на секунду – подозрение, что что-то не так.
– Ты что-то сказала?
– Пока нет, – многозначительно пообещала Могила и со злорадным видом прошла к своей тумбочке и достала бабушкину шкатулку. Вепрь закрыл лапками глаза.
– Веник, ты никуда не торопишься случайно? – как бы тонко намекнула я.
– Не-а. Я к завтрашним практическим уже подготовился, – ответил этот носорог. Точно, носорог. И кожа у него носорожья.
– Вень, чайку не хочешь? – спросила Аврора, перебирая скляночки с маньячным видом. – Как раз Юлкина очередь за кипятком бежать.
Я, честное слово, хотела было возмутиться, но Могила посмотрела на меня так… она так на меня посмотрела, что я малодушно решила, что Веник мне друг, конечно, но собственная жизнь все-таки дороже. Бросила на старосту последний взгляд, сама толком не знаю, что жестами изобразила Вепрю и убрела за кипятком.
В коридоре почему-то очень ярко пахло сиренью. Я даже притормозила на секунду возле поворота на лестницу и брезгливо принюхалась. Брезгливо, потому что не люблю сирень. У меня от нее голова болит и глаза чешутся. И еще она на меня, как магнит, действует. Вот ненавижу, а все равно – стою и нюхаю. Это как корочка на ранке – просто непреодолимо. Противно, больно, до чесотки в зубах омерзительно, а все равно, надо отковырять, чтобы желто-розовая сукровица руки и платье испачкала.
Головой тряхнула и побежала вниз, надеясь, что к моему возвращению Веник все еще будет жив и, может быть, даже не покалечен. Уже у самой кухни я громко ахнула и стукнула себе по лбу. Вот же я идиотка!!! Как можно было забыть!!! Ведь мой параноидальный родитель тысячу ра зменя предостерегал, миллион раз объяснял и несчетное количество раз настаивал на том, чтобы я запомнила – раз и навсегда запомнила, что означает внезапный запах сирени. А ничего внезапнее, чем сирень в разгар второго месяца зимы посреди студенческого общежития, и быть не может!
Я мчалась наверх, подхватив юбки руками и перепрыгивая сразу через три ступеньки. Я забыла про несчастную Авроркину любовь и про не менее несчастного Веника. Я просто надеялась успеть вовремя. Но опоздала. У проклятого камина, который еще только сегодня утром мне казался таким романтичным, одиноко лежал один ботинок, и больше не пахло сиренью.
Ну, здравствуй, паника!!!
Существует всего четыре опасных проклятия, которые оставляют после себя дурманящий голову запах сирени: чувственная слепота, tabula rasa, подчинение чужого разума и заклятие упыря.
У меня было несколько минут на то, чтобы ликвидировать последствия проклятия. И я потратила их на бессмысленную беготню по лестницам. Черт! Папа мне этого не простит.
Я внутренне собралась и попыталась проанализировать ситуацию. Что мы имеем? Мы имеем отсутствие жертвы. Проще говоря, проклятый куда-то ушел либо его увели насильно.
Чувственная слепота поражает человека, превращая его в камень. Фактически. А на самом деле, жертва проклятия двигается медленно, как улитка. И соображает так же. Папа водил нас в королевский госпиталь на экскурсию стабильно раз в год. Так что я могу себе представить, как выглядит «слепой» человек. Уйти отсюда самостоятельно так быстро он просто не мог.
Тabula rasa превращает человека в младенца. Ментально. Стирая все навыки, знания и умения, оставляя лишь рефлексы, которыми природа одаривает каждого новорожденного.
Подчинение чужого разума. Да, запах сирени мог говорить об использовании этого страшного проклятия сегодня, но вряд ли тот, кто наложил его, стал бы рисковать, оставляя на месте преступления ботинок жертвы, который, явно, свалился случайно. Проклявший заставил бы своего нового раба обуться. И только после этого приказал бы ему сделать то, ради чего все затевалось.
И что у нас остается? Правильно. Проклятие упыря. Само по себе не такое и страшное. Ровно до того момента, пока «упырь» не почувствует жажду, которая бывает разной. Жажда крови, жажда страсти, жажда смерти, жажда любви, вина, женщины, сыра… Чего угодно! И угадать, какой именно навязчивой идеей будет озабочен проклятый, невозможно.
Я с опаской оглянулась по сторонам. Страшно подумать, по Школе бродит «упырь», а мы не знаем, какой именно «упырь». Что делать?
– Бежать к Вельзевулу Аззариэлевичу. Быстро. И очень-очень осторожно, – озвучила я свои собственные мысли, подхватила юбки и побежала. Успеть бы вернуться до назначенного Александром зеркального свидания, а тос него же станется прогулять еще один день практики и прямо с утра примчаться снова в Школу.
Ректор, к счастью, был на месте, несмотря на поздний час. И я только в тот момент, когда стучала в его двери подумала, что даже абстрактно не представляю, где глава нашей Школы живет.
– Детка? – ректор удивленно привстал из кресла, когда я влетела в кабинет вся запыхавшаяся и раскрасневшаяся от бега. И да, с одиноким ботинком в руках.
– У нас проклятие упыря в корпусе, – выдохнула я с порога и Вельзевул Аззариэлевич побледнел. За грудь схватился и пробормотал устало:
– Вы меня доконаете, честное слово! Откуда взялось?
– Я не знаю. Я тут… Меня Аврорка за чаем отправила, потому что в Веника влюбилась… А тут запах сирени… а потом… и вот! – отрапортовала я и в качестве доказательства аккуратно положила ботинок в центр ректорского стола.
– Понятно… – протянул ректор, вздохнул тяжело и взял в руки принесенную мною обувь. – Понятно-понятно…
Открыл шкаф, в котором почему то стоял кипящий, булькающий и дымящий котел.
– Ох, как же мне все понятно… – еще раз мне рассеянно улыбнулся и аккуратно ботинок в варево опустил.
И пар над котлом побелел, взметнулся вверх жарким тугим облаком и явил нам с директором совершенно фантастическую по своему содержанию картину.
В самом центре моей комнаты – моей комнаты!!!!! – стоял Альфред Ботинки. И он самым наглым образом обнимал совершенно счастливую, по виду, Аврорку. Альфред. Ботинки. Аврорку. Обнимал. Будь прокляты разъединенные миры и все их жители, но что, ко всем чертям, произошло на нашем этаже за те пять минут, что я бегала за чаем?
– Понятно-понятно, – уже привычно произнес Вельзевул Аззариэлевич, и я на секунду испугалась, что он попал под заклятие «Одного слова». Таких больных в королевском госпитале папа нам тоже показывал.
– Но ты же, милая, кажется, говорила, что твоя подруга влюблена… эээ, – в этом моменте я облегченно выдохнула, потому что мои подозрения по поводу директорской невменяемости развеялись, а после этого привычно затаила дыхание, ожидая, когда начальство Веника метлой обзовет.
– Если не ошибаюсь, в Вениамина Фростика, – закончил предложение ректор Школы Добра, окончательно разрушая все мои стереотипы, ожидания и надежды.
– Ага!
– Точно?
– Ну, она так думала…
– Понятно… – снова испугал меня ректор, а потом резким движением захлопнул шкаф, в котором стоял котел с варившимся принесенным мной ботинком. – Юлиана, веди.
– К-куда?
– В вашу комнату, конечно! – начальство соизволило улыбнуться. – Или где, по твоему мнению Аврора Могила сейчас находится?
И вот мне, наверное, надо было в тот момент задуматься о том, почему ректор знает, как выглядит наша с Авроркой комната изнутри, но я не задумалась. Я честно развернулась к выходу, показывая Вельзевулу Аззариэлевичу дорогу.
А в комнате мы нашли записку, написанную в две руки, а точнее, почерком Авроркиным и еще одним, вероятно Ботинковским: «Прости, дорогая, вернусь из медового месяца, все объясню. Поль, да. Это она». И все. Хотелось ли мне в этот момент убить Аврору смертью мучительно и страшной? О, да!..
Что значит медовый месяц? Какой медовый месяц? Я пробежалась по комнате, зачем-то заглянула в Могилкину тумбочку. Ректор что-то говорил, но я его безответственно не слушала, я суетилась, тревожно размышляя на тему «что-то не так». Потому что мне реально чего-то не хватало.
– Ах, украли шкатулку! – неожиданно догадалась я и бросилась проверять, на месте ли мой ценный подарок.
Коробочка стояла на подоконнике. На том месте, где я ее и оставила. А вот Григорий пропал.
– Какую шкатулку? – спросил Вельзевул Аззариэлевич.
– Не шкатулку, – ответила я, испуганно глядя на след от Григорьевского горшка. – Кабачка у меня украли.
– Кабачка?
– Да. И судя по тому, что я нигде не вижу суетящийся в панике мышиной морды, еще и Вепря.
Ректор удивленно приподнял брови.
– Не понял.
– Я знаю, что домашних животных по правила проживания заводить нельзя, – невежливо отмахнулась я и на всякий случай заглянула под шкаф. – Но он тут еще до нас был. И вообще, если бы вы знали Вепря… Вообще непонятно, если честно, кто кого завел. Мы его или он… Нет, но кабачок-то кому понадобился?
Вельзевул Аззариэлевич смотрел на меня как на умалишенную.
– Это Тищенко! – объявила я уверенным голосом и попыталась выбежать в коридор, но была ловко схвачена ректором за локоток.
– Постой! Никакой Тищенко твоего Григория не похищал. Собери самые необходимые вещи. Сейчас. Ты временно переезжаешь в другую комнату.
– В другую? – я растерянно и непонимающе смотрела на Вельзевула Аззариэлевича. – Да, почему?
– Потому что здесь ты не можешь оставаться.
Исчерпывающий ответ.
– Берешь какие-то вещи или сразу уходим?
Конечно, беру вещи! Я схватила свою шкатулку, папин волшебный кристалл, запасную форму, халат, пижаму, мыло, зубную щетку и остановилась задумчиво у кровати.
– В чем дело?
– А откуда вы знаете про Григория?
– Давай не сейчас, ладно? Все собрала?
Я пожала плечами. Конечно, через пять минут, после того, как двери моей комнаты закроются за мной, я обязательно вспомню, что взяла не все, что забыла про какую-то исключительной важности вещь.
– Ну, учебники еще надо взять… – неуверенно протянула я. – И конспекты…
– Не надо. Твоя новая соседка, я уверен, с тобой поделиться необходимым.
– А, ну тогда, наверное, да… все. Кажется.
Я схватила свои вещи в охапку и направилась к выходу, когда меня вдруг осенила идея:
– Вельзевул Аззариэлевич, а к кому это вы меня собрались подселить, а? Я как-то вдруг передумала. Не хочу никуда. И где Аврорка?
Ректор неэлегантно вытолкнул меня за порог, под пятую точку подпихнув, затем положил правую руку на запертую дверь в еще недавно мою комнату и прошептал какое-то заклинание не на старомагическом, синими линиями сквозь старую краску проступили древесные жилы, и вход в комнату исчез, растворившись в стене.
– Да, что происходит-то?! – снова бессмысленно возмутилась. Бессмысленно, потому что все мои вопросы и гневные протесты попросту игнорировались. – Мне как-то все очень-очень не нравится.
– Вот тут не могу с тобой не согласиться, – устало кивнул ректор и лбом к стене прислонился.
– Вельзевул Аззариэлевич? Все хорошо? Может, надо какую-то помощь…
– Не надо…
Вздохнула неуверенно. Сам говорит, что ничего не надо, а между тем, бледный, дрожит вон…
– А Аврора как же?
– Не отстанешь, да?
Я в ответ носом шмыгнула, говоря тем самым: «Ну, вы же сами все понимаете, дорогой учитель и уважаемый директор. Я, конечно, вам доверяю целиком и полностью, но Аврорка же пропала неизвестно куда. И я просто умру от любопытства и волнения, если вы мне не объясните, что тут произошло, пока я за чаем бегала».
А потом еще и вздохнула многозначительно, потому что подумала про Веника и про то, что все из-за него.
– Тогда идем в администрацию. Будем чай пить и разговаривать…
– С вещами? Вельзевул Аззариэлевич, не надо меня к Фифе подселять, пожалуйста. Я… знаете, а давайте я как-нибудь вообще без соседки поживу, можно даже в коридоре… или даже в общем холле. Там и диванчик есть, очень удобный.
– Какой диванчик? Я с вами с ума сойду!
Ректор обреченно головой покачал и побрел вниз по лестнице. Ну, а я постояла-постояла и пошла следом. А что делать? Я для красного словца не только про коридор, я и про будку у ворот для местного Пустобреха сказать могла. А на практике как-то совсем не хотелось в холле ночевать.
Все мои опасения оправдались, когда мы с Вельзевулом Аззариэливечем вернулись в АД.
– Сегодня переночуешь тут, а завтра с комендантом все утрясешь и заселишься в комнату к Сафской! Других свободных мест в общежитии нет! – приказал он. – Вопросы есть?
Ректор раздраженно посмотрел на настенные часы, и я автоматически отметила, что до зеркального свидания чуть меньше часа осталось.
–Нету… – пробурчала расстроено, мысленно проклиная Опупению.
– Вот и славно. Ифигения очень хорошая девочка, вы обязательно подружитесь.
Я недоверчиво глаза закатила. Конечно-конечно! Кто ж спорит-то! Мы, в некотором роде, уже… подружились…
Впрочем, по поводу своего соседства с Фифой я сокрушалась не очень долго. Потому что ректор плеснул себе щедро в круглый бокал напитку янтарного и ароматного очень, даже и не подумав предложить даме глоточек, между прочим. Покрутил фужер между ладонями, рассеяно посмотрел на меня и начал рассказ.
– Что ты видела, когда я ботинок в котел бросил?
Я растерялась. Понятно что, Аврорка с Ботинками обнималась посреди нашей комнаты. Так ректору об этом и сообщила. С видом оскорбленным, между прочим. А что он спрашивает? Мы же вместе в пар смотрели.
