Текст книги "Не было печали...(СИ)"
Автор книги: Марина Леманн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
========== Часть 1 ==========
За месяц после возвращения из Петербурга Штольман получил три письма – одно от Александра и два от Павла. Все письма пришли в обычных конвертах, без княжеских гербов. Но на бумаге Ливенов. По-видимому, Павел попросил Александра не привлекать внимание к Штольману конвертами с княжескими вензелями.
Александр писал о том, что был несказанно рад тому, что, как оказалось, Павел знал все сам и смог встретиться с Яковом Платоновичем. И был счастлив, что у него появился новый родственник, и даже не один, а два – если считать Анну Викторовну. Сам он в свободное время занялся разбором архивов князя и уже нашел в его бумагах пару записей об Якове, и снова о том, как князь приходил тайком посмотреть на своего внебрачного сына.
Павел также продолжил разбирать бумаги Дмитрия и обнаружил интересные заметки, которые касались отношений Якова с Лизой. Как выяснилось, одной из причин того, почему Дмитрий Александрович решил прекратить отношения Лизы и Якова было то, что они стали все больше привязываться к друг другу, и он решил, что будет лучше, если они расстанутся до того, как взаимная симпатия перейдет в нечто большее. Нет, он не ревновал жену, у него не было для этого оснований. Он был к ней равнодушен и к тому же сам нашел ей любовника. Просто он думал, что потом, если между ними начнут зарождаться более серьезные чувства, им будет расстаться еще тяжелее. Естественно, Елизавета не могла иметь длительных отношений с Яковом, это было попросту невозможно хотя бы из-за того, что она должна была по крайней мере для посторонних выглядеть женой князя и жить вместе с ним. Князь большую часть времени проводил в имениях, и княгиня, естественно, жила с ним. Три месяца в Петербурге – было больше, чем он мог себе позволить.
Второе письмо, которое пришло буквально через пару дней после первого, было очень коротким.
«Яков, по-видимому, в конце жизни Дмитрий решил написать что-то вроде мемуаров. Я нашел в оставленных им мне бумагах несколько разрозненных записей о его воспоминаниях о событиях в его жизни. Одно такое воспоминание – о нем и Катеньке. Я решил немедля послать его тебе.
Павел»
«Моя единственная любовь в жизни пришла откуда я ее совсем не ждал…
Отец отправил меня в одно из наших имений. Как оказалось, у одних из соседей тогда жила моя троюродная сестра со стороны матери Екатерина Ридигер, которой я никогда до этого не видел. На правах родственника, хотя и дальнего, я был обязан нанести визит. Родственники со стороны Ридигеров были в основном холодными чопорными людьми, с которыми не хотелось поддерживать никаких отношений. Впрочем, как и им с нами. Но я был обязан нанести визит вежливости.
Где были ее родные в тот момент, когда я приехал, мне не известно, но Катя была одна. В гостиную вышла небольшого роста хрупкая русоволосая девушка с опущенной головой. Она сделала передо мной книксен: „Ваше Сиятельство“ и только потом подняла ко мне свое лицо – на меня смотрели ясные голубые глаза, полные грусти. Я в них утонул, раз и навсегда.
В свои девятнадцать лет Катя выглядела совсем юной. Юной и совершенно невинной. В ней не было ничего от дам света и полусвета, с которыми у меня были многочисленные романы и связи. Юная, застенчивая, красивая – как нежный весенний цветок…
– Екатерина Владимировна, я – Ваш троюродный брат Дмитрий Ливен, – представился я, чтоб как-то начать разговор.
– Я знаю, Ваше Сиятельство. Мне об этом сказали. До этого я и не подозревала, что у меня есть такие родственники. Я рада, что Вы приехали навестить меня, – она посмотрела на меня с теплой робкой улыбкой, от которой у меня по телу пробежали мурашки… от волнения… Я стою перед барышней, почти ребенком, и волнуюсь? Отчего? Я не мог понять причины своего волнения…
Я не мог уснуть той ночью. У меня перед глазами стояла… Екатерина Владимировна, Катя… Я выждал в мучениях один день, но не смог больше. Я поехал в имение соседей снова. Только чтоб повидать Катю.
Она была рада меня видеть. Видимо, ее жизнь с родственниками была не такой счастливой, если визит незнакомого троюродного брата был для нее радостью. С этого дня я зачастил в их имение.
Я проводил с ней все больше времени, я приезжал по нескольку раз в неделю, чтоб побыть с ней хотя бы в присутствии ее двоюродных дядьки и тетки, если не получалось побыть наедине. Я до сих пор не знаю, или они тогда ничего не замечали и считали мой интерес к их племяннице проявлением своего рода опеки с моей стороны по отношению к юной родственнице… Или в душе надеялись на что-то…
Прошла пара месяцев со дня нашего знакомства. Катя по-прежнему была робкой, но уже не смущалась так сильно, когда я приглашал ее прогуляться вместе. От ее улыбок у меня начинало биться сердце… Ее присутствие волновало… Мне хотелось прикоснуться к ней, провести рукой по волосам и лицу, поцеловать ее… Но разве я мог себе это позволить?
Однажды, когда мы гуляли в саду, я увидел в ее волосах божью коровку, моя рука сама потянулась убрать ее… Моя рука коснулась ее волос, убрала жучка и невольно скользнула вниз. Я провел рукой по ее щеке… Она не отвела моей руки и ничего не сказала. Она молча смотрела на меня, и в ее глазах я видел смущение… и поощрение? Я приобнял ее и нежно, чуть касаясь, поцеловал ее… От этого легкого поцелуя у меня словно земля разверзлась под ногами… Я посмотрел на Катю и увидел в ее глазах то, что только что испытал сам… На этот раз я поцеловал ее легко, но более чувственно… Катя откликнулась на мой поцелуй… И снова у меня было чувство, что меня куда-то уносит… От легкого, можно сказать невинного поцелуя?? Да что же со мной такое??? К чему были эти вопросы, если я и так знал на них ответ. Я влюбился. По-настоящему влюбился впервые за мои двадцать девять лет…
И я не знал, что делать… Нет, я, естественно, знал, что делать с женщиной, я не знал, что делать в такой ситуации. И я, взрослый мужчина, переложил ответственность за свой поступок на юную девушку.
– Катя, если Вы сейчас скажете нет, я никогда ничего больше себе не позволю. Это будет первый и единственный раз.
– Дмитрий Александрович, Вы же сами знаете, что я не могу сказать Вам нет, – чуть слышно сказала Катя, глядя мне прямо в глаза.
Я склонился над ней и накрыл ее губы своими. Я вложил в свой поцелуй все свои чувства – но не страсть, как обычно, а неизвестную мне доселе нежность, которая затопила мое сердце…
– Дмитрий Александрович…
– Катя, я для тебя больше не Дмитрий Александрович. Я для тебя Дмитрий. Или Митя. Как тебе больше нравится, – я знал, что обратного пути, чтоб снова стать для нее Дмитрием Александровичем, уже нет.»
Когда Штольман закончил читать воспоминания Дмитрия, его разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, он видел, что у Дмитрия были искренние чувства по отношению к Кате. С другой – уже тогда в начале он повел себя с Катей не так, как подобало настоящему мужчине. Он предложил ей решить, будут ли между ними какие-то отношения. А что могла еще ответить неопытная девушка после ее первого в жизни поцелуя, подаренного ей мужчиной, в которого она, судя по всему, тоже была влюблена? Понимала ли тогда Катя, что невинные поцелуи – это только начало? Что у них с Дмитрием могло зайти все гораздо дальше? И совсем не обязательно после свадебных колоколов.
Письма новых родственников было единственным, что напоминало им с Анной о новом положении Штольмана в качестве незаконного сына князя. Они с Анной больше не обсуждали это с того вечера, как вернулись из Петербурга. Как и сказал Яков Платонович, он по-прежнему был для Анны ее мужем Яковом, а на службе – начальником сыскного отделения Штольманом. Штольман был рад, что все было так тихо и спокойно.
Однажды днем к Анне зашел отец, который по делам был совсем рядом. Он принес Анне книгу, которую она просила. Он хотел положить книгу на стол, но застыл с ней в руке… На столе лежало кольцо, которого у Анны он до этого не видел.
– Анна, что это такое? – показал Виктор Миронов на кольцо.
«Вот разиня! Как я могла оставить его на виду?!»
– Кольцо, – сказала очевидное Анна.
– Я вижу, что кольцо. Откуда оно у тебя?
– От Якова, – честно сказала она. – Он подарил.
– А откуда у Штольмана это кольцо? Ты знаешь, сколько такое кольцо может стоить? Пол-Затонска, наверное. А у Штольмана ни гроша за душой. Где он его взял?
– Папа, ну не украл же он его! Это – его кольцо.
– Анна! Я тебя еще раз спрашиваю, откуда у него это кольцо!
– От отца.
– Анна, не говори глупости! Откуда у его отца может быть кольцо с вензелем. Штольман, что – граф?
Анна устала от препирательств.
– Его отец – не Штольман. Его отец – князь.
– Анна!!
– Ну что, Анна! Его отец – действительно князь, он внебрачный княжеский сын.
– Даже если и так, как ты говоришь, во что я слабо верю, у внебрачного сына не может быть фамильного кольца.
– Довольно, папа. Если Вы не верите, мне больше нечего Вам сказать. И вообще, это не моя тайна. Если Яков сочтет нужным рассказать Вам, он расскажет. А подозревать человека в чем-либо без оснований на то – по крайней мере, непорядочно. А теперь извините. Мне нехорошо, я хотела бы прилечь.
Виктор Иванович ушел. Анна подумала, что она впервые поссорилась с отцом. Из-за мужа. Она весь день была как иголках, пока вечером не вернулся Яков. Он сразу увидел, что с Анной что-то неладно.
– Аннушка, что с тобой? Что случилось?
– Яша, я все испортила… Прости меня… Это получилось случайно… – промямлила она.
– Да в чем же дело? Объясни толком.
– Сегодня приходил отец. Я случайно оставила твое кольцо на столе, и он его увидел. Устроил мне допрос, откуда кольцо. Мне пришлось сказать, что кольцо от тебя, а ты получил его от отца… Я знаю, что мы хотели, чтоб в Затонске никто не знал о твоем происхождении. А я не смогла сохранить твою тайну…
– Аня, рано или поздно твои родители бы узнали. Возможно, для этого был не столь подходящий момент, но в этом нет трагедии.
– Яков, дело не только в этом. Он, похоже, не верит, что ты – сын князя. Более того, мне кажется, что он думает, что кольцо попало к тебе нечестным путем.
– Каким же? Что я его украл? Ограбил кого? Присвоил себе улику?
– Не знаю…
– Я пойду к нему завтра и поговорю с ним. Сегодня уже поздно. Прошу тебя, не беспокойся. Виктор Иванович – человек разумный. Конечно, то, что я – сын князя, ему могло показаться невероятным…
– Я тебя одного не отпущу. Я пойду с тобой.
На следующий день они пошли к родителям Анны вместе. Марии Тимофеевны дома не было, она ушла к кому-то из своих знакомых. Но Виктор Иванович был дома и, как будто, ждал их. Яков настоял на том, что он поговорит с отцом Анны наедине. Он знал, что Миронов был зол, и что Анне лучше было не присутствовать при их разговоре.
– Яков Платонович, что за сказки о своем княжеском происхождении Вы рассказываете моей дочери? Я понимаю, что такое, возможно, произвело бы впечатление на девицу, чтоб затащить ее в постель… Но Анна – уже Ваша жена. К чему такие ухищрения?
Штольман понимал негодование тестя. Действительно, такие новости казались даже не сказкой, а фабулой авантюрного романа. Он положил на стол адвоката кольцо и снимок князя. На снимке была надпись «Его Сиятельство князь Дмитрий Александрович Ливен».
Виктор Иванович взял карточку и внимательно посмотрел на нее. Его Сиятельство выглядел так, как Штольман мог выглядеть в старости. Но разве это было неопровержимым доказательством родства?
– Я – побочный сын его Сиятельства, его бастард – если Вам угодно так меня назвать, – без всякого стеснения сказал Штольман.
– И как давно Вам это известно? Вы знали об этом еще до своей женитьбы на Анне и скрыли от нее? – поинтересовался адвокат.
– Нет, я узнал об этом только в последнюю поездку в Петербург. Князь умер несколько месяцев тому назад и оставил мне это кольцо и квартиру в столице для нас с Анной.
– Про квартиру я, возможно, бы и поверил. Про кольцо – очень сомневаюсь. Даже если Вы – его внебрачный сын, как Вы и говорите, он вряд ли мог оставить Вам фамильное кольцо.
– И тем не менее он мне его оставил. Я – его единственный родной сын. У меня от него есть два письма, где он говорит об этом. Виктор Иванович, если Вы хотите, я могу Вам их показать. Хотя это и личные письма, и мне бы не хотелось, чтоб их читал кто-то кроме меня. Меня и Анны – которой я доверяю как самому себе, – он был не против предоставить отцу Анны доказательства, но ему не хотелось, чтоб Миронов узнал о подробностях отношений его матери с князем. Такие вещи он мог доверить только Анне.
– Увольте меня от чтения чужих писем. Значит, Вы хотите сказать, что теперь моя дочь – жена княжеского внебрачного сына?
– Получается, что так…
– Боже, да за что же ей такое? – воскликнул Миронов. – Сначала была женой полицейского, теперь – незаконного княжеского отпрыска…
– Поэтому я и не хотел, чтоб в Затонске об этом кто-то знал. Я не хотел сплетен, не хотел, чтоб на меня и Анну показывали пальцем. Не хотел людского непонимания или презрения. Я подал прошение о переводе в Петербург, которое, как я надеюсь, будет удовлетворено в течение нескольких месяцев. Эти несколько месяцев я надеялся прожить в Затонске тихо и спокойно
– Почему только в Затонске? Вы что же, собираетесь открыться в Петербурге?
– Потому что в Петербурге у меня родственники, которые приняли меня таким, какой я есть. Младший брат князя и его сын.
– Вы же сказали, что Вы – единственный сын князя.
– Я сказал, что я – его единственный родной сын, поэтому он и оставил мне кольцо. Его законный сын ему не родной, о чем никто не знает кроме него самого. И никто не должен знать, – Штольман ненавидел сам себя, что, чтоб оправдать свое законное владение кольцом Ливенов, ему пришлось раскрыть Миронову чужую тайну. – И как адвокат Вы понимаете, что эта информация строго конфиденциальная. Если эта информация пойдет дальше, я знаю – кто источник ее распространения. И я Вам с уверенностью могу сказать, что Ливены Вас после этого в покое не оставят. У них такие связи, о которых Вы и не подозреваете. Что касается меня, насколько я понял, сам факт того, что я – их незаконный родственник, князей Ливенов нисколько не смущает. После нашего переезда в Петербург это станет известно там рано или поздно.
– То есть я Вас правильно понял, что в Петербурге Вы и не собираетесь скрывать, что Вы – внебрачный сын князя?
– Мне просто не позволят этого сделать, как бы я этого ни хотел. Мне уже дали понять, что б я был готов к тому, что мое появление в свете в качестве побочного сына князя – лишь дело времени.
Но если поползут какие-нибудь слухи и сплетни по Затонску, где Анну знают все, и хуже того, она подвергнется нападкам из-за этого, я буду вынужден отправить ее в Петербург. Сам я снесу что угодно, но не позволю, чтоб через это прошла она.
Анна ворвалась в кабинет отца, поскольку подслушивала под дверью: «Я не поеду одна в Петербург! Не поеду без тебя!»
– Поедешь! Если будет нужно! – Штольман сгреб со стола Миронова кольцо и снимок князя, крепко подхватил Анну под локоть и буквально силком увел ее из дома родителей.
– Я никуда не поеду одна!
– Анна, я забочусь о тебе. Если в твоем родном городе будут оскорбления в твой адрес, поедешь. Я не могу уехать отсюда, у меня служба. А ты уедешь.
– Не понуждай меня! Я тебе не Лиза! – выпалила Анна.
– А вот это, Анна Викторовна, Вы сейчас сказали зря, – произнес обычно вспыльчивый Штольман спокойным ледяным тоном, от которого у Анны мороз пробежал по коже. – Я – Ваш муж, и Вы сделаете так, как я скажу.
Яков Платонович проводил Анну домой.
– Анна Викторовна, не ждите меня сегодня. Ложитесь спать. У меня много работы в участке, я там проведу всю ночь.
– Яков Платоныч… Яша…
Штольман ушел не оглянувшись.
========== Часть 2 ==========
Штольман пришел в свой кабинет в управлении, достал стопку дел, поставил на стол бутылку коньяка и рюмку. Открыл первое попавшееся дело. Попытался читать. Но не видел, что там написано. В глазах была какая-то пелена. Или не пелена?
Что он наделал?? Что на него нашло сегодня у Мироновых?? Он не должен был хватать Анну и тащить ее из дома родителей. Просто он был на взводе, а Анна зашла не вовремя… Анна никогда не хотела понимать, что он пытался защитить ее – от бед, от неприятностей, даже от нее самой. Защитить любым способом, только чтоб ей не было больно. Он мог терпеть свою боль, точнее он обязан был терпеть. А вот терпеть боль Анны он не мог, это было для него невыносимо. Разве это было трудно понять? Ведь это же было очевидно. Или очевидно только для него, но не для Анны? Он только хотел в очередной раз оградить ее от неприятностей, а она снова поняла это по-своему.
Если бы в Затонске начались оскорбления в адрес его и Анны, что бы он мог сделать? Практически ничего… Вызвать на дуэль? Господи, да кого в Затонске можно было вызвать на дуэль кроме пары дворян? Избить до полусмерти? Мог… И не одного… Но что бы за этим последовало для него? Точнее не для него, а для его службы и карьеры… Он даже не хотел и думать… А притворяться, что ничего не происходит, смог ли он? Вытирать Анне слезы после каждого злого слова или косого взгляда? Думать постоянно, не обидел ли ее кто-нибудь, в то время как ему нужно было бы заниматься служебными делами, которых никто не отменял. Естественно, самым разумным в этом случае было бы, если б Анна уехала из Затонска. Так ему было бы намного спокойней. И он был зол на Анну, что она не хотела этого понимать.
Если раньше он терпел своеволие Анны, которое не раз приводило к нежелательным последствиям, то теперь у него была возможность пресечь это до того, как эти последствия могли наступить. У него сейчас были такие права как у мужа Анны. И он решил ими воспользоваться. Точнее, он воспользовался ситуацией. Зачем? Чтоб проучить Анну? Заставить ее осознать, что его мнение и решение сейчас, когда он стал ее мужем, она должна уважать? В тот момент он не думал об этом, он просто потерял самообладание.
Что касается реплики про Лизу… Он понимал, что Анна сказала глупость. Простую банальную глупость. Что на самом деле она не хотела никого задеть.Чего не скажешь в сердцах? Да, сравнила себя с Лизой. Так он сам сказал ей, что у Лизы не было характера протестовать, а у нее, Анны, он был. Вот она и показала свой характер. Что посеял, то и пожал…
Жалел ли он, что рассказал Анне о Лизе? Нет, не жалел. Он видел, как Анна сочувствовала ей от всего сердца и сочувствовала ему самому. Она не ревновала его, не попрекала его той связью. Он это прекрасно знал. Ее необдуманное высказывание не имело прямого касательства к его отношениям с Лизой.
Но когда Анна в запале выкрикнула эти слова, сразу после этого он сказал, что она это сделала зря. Да, ему было неприятно это слышать. Но не более того. Но сейчас, когда он прокручивал в голове ту сцену, он понял, что у Анны могло сложиться впечатление, что он разозлился на нее именно из-за этого. А не из-за ее нежелания понимать, что он хочет сделать так, как будет лучше для них обоих, даже вопреки ее намерениям… Он был все еще сердит на нее, когда он проводил ее домой. И у него не было настроения выяснять отношения. Не в тот момент. Ему просто хотелось побыть одному… И подумать…
Что ж, похоже, настал тот черный день, когда он пожалел, что увидел ту треклятую статью в газете о Ливене… Миронов, судя по всему, сначала посчитал его самозванцем, бесчестным человеком, завладевшим чужим добром… Затем, что не лучше, человеком, который своим происхождением унизил его дочь через брак с ним… Нет, конечно, он не рассчитывал, что Виктор Иванович примет новость о его происхождении с радостью и воодушевлением. Чему тут было радоваться? Побочный сын он и есть побочный сын, хоть князя, хоть кого другого. Правда, князя – это будет иметь для него гораздо большие последствия, чем если бы его настоящим отцом оказался обычный человек. Все дело было именно в том, он был внебрачным сыном князя. Нет, он был единственным внебрачным сыном князя. И снова не так. Он был единственным родным сыном князя. Да, именно так его и воспринимают Ливены. Если бы у Дмитрия Александровича было несколько детей в браке да еще куча незаконных отпрысков, кому из Ливенов был бы нужен один из них? Скорее всего, никому…
А что было бы, если бы он не увидел снимок Александра в газете и не написал ему? Ему бы написали самому. Он получил бы письмо от Павла. И это произошло бы тоже примерно месяц назад, так как именно тогда Павел нашел бумаги, касающиеся квартиры, отставленной братом своему незаконному сыну. Он знал, что Павел был честным и порядочным человеком, что он бы не притворился, что никогда не видел этих бумаг, не скрыл этого. И написал бы ему. Но вот какой тогда была бы реакция его самого? Первое, что пришло бы в голову, что это чья-то злая шутка. Второе, что этой квартирой от него хотели окупиться. За все то, что он мог бы получить, если бы был законным наследником князя. Естественно, квартиры бы он не принял, как и совершенно посторонних ему людей, которые написали ему из вынужденного чувства долга. Оставили бы Ливены его после этого в покое? На этот вопрос у него не было ответа…
Но теперь, после того, как они познакомились лично, они хотели бы, чтоб он был частью их семьи. И он в глубине души тоже хотел этого. Несмотря на все неприятности и проблемы, которые он получит вместе с этим. Не потому, что они были князьями, он бы этого как раз хотел меньше всего. А потому, что приняли его таким, какой он есть. О чем он и сказал отцу Анны.
Родители Анны тоже приняли его. И относились к нему лучше, чем он мог того ожидать. Что же случилось сейчас? Это вряд ли только потому, что он оказался побочным сыном князя. Виктор Миронов был не настолько зашоренным человеком, чтоб это могло повергнуть его в шок. Что же тогда? Из-за чего еще он был так сердит? Ну, увидел случайно кольцо… Вот! Вся суть в том, что он увидел его случайно. То есть он думал, что Штольман не хотел, чтоб он об этом знал, и в его понимании на это была причина. Скорее всего, отнюдь не та, что они с Анной хотели просто сохранить новости о его настоящем происхождение в секрете, чтоб избежать слухов, сплетен и унижений…
Он должен был сам пойти к отцу Анны вскоре после возвращения из Петербурга и честно рассказать о том, в каком положении оказался. О том, что они с Анной хотели бы сохранить все в тайне в Затонске, но что в Петербурге этого сделать не получится. А как вышло? Да не очень хорошо. Плохо. Ужасно… Он пришел, заявил, что он внебрачный княжеский сын, а если тестю это не нравится, так у него сейчас есть другие родственники, которые этого не стыдятся… Наверное, примерно так его поведение и выглядело со стороны… Нет, он не должен оставлять все в таком виде. Он должен пойти к Виктору Ивановичу еще раз и попытаться поговорить. Спокойно, без надрыва…
Но, конечно, в первую очередь необходимо поговорить с Анной. Поговорить очень серьезно. Утром, когда он зайдет домой, прежде чем снова вернуться в участок, он ей скажет об этом. А пока у него есть, чем заняться.
После ухода мужа Анна была сама не своя. Она была голодна, но не могла есть. Налила себе чаю, но чашка так и стояла нетронутой. Слезы капали, когда она не успевала их вытирать.
Что она наделала?? Что на нее нашло в доме у родителей?? Яков и так был на взводе, а она еще добавила… Она не должна была врываться в кабинет отца, не должна была возмущаться, что никуда не поедет без него… Но ведь это не было упрямством. Это было желанием защитить его. Неужели он не понимал это? Это же было очевидно. Или очевидно только для нее, но не для Якова? Как она могла оставить его одного? Он так переживал обо всем. Для него эта ситуация была очень непростой, очень болезненной… И это до того, как могли начаться слухи, сплетни и унижения… Что он мог сделать, если бы это началось? Вызвать на дуэль? Мог… И, вероятнее всего, сделал бы… Избил бы кого? Тоже мог. И не одного… Но что бы было тогда с его службой и карьерой? Ей было даже страшно об этом подумать… Значит, ему бы, скорее всего, пришлось сдерживаться на людях, притворяться, что ничего не происходит… А потом, дома переживать… Одному? С бутылкой коньяка? Нет уж, для того, чтоб его утешить у него была она! Утешить, обнять, погладить по голове… И вытереть слезы, если нужно… Она не могла оставить его одного. Даже если он не хотел этого сам. А он не желал этого понимать.
Конечно, она разозлилась. Да еще и ляпнула то, чего никогда не должна была говорить. Про Лизу. Это сорвалось с языка… Неужели Яков подумал, что она тыкала ему в лицо отношениями с ней? Яков был с ней откровенен, как ни с кем другим, и она это очень ценила. Она не ревновала его к Лизе. К чему тут было ревновать? К отношениям, которые были двадцать лет назад с женщиной, которая по описанию Якова была хорошим человеком и заслуживала только сочувствия? Анна не понимала, как Лиза могла все терпеть, но считать ее за это ниже самой себя? Определенно, нет.
Но ведь то, что она выпалила под влиянием момента, со стороны могло показаться именно так – что она унизила женщину, которая по-своему была когда-то дорога Якову… И он имел право сердиться на нее. Полное право. И, похоже, так и было… Он ведь сказал ей, что она сделала это зря… Да еще таким тоном, словно он больше не хотел иметь с ней ничего общего, словно она была для него теперь чужим человеком… Лучше бы накричал, высказал ей все, и то было бы легче. А теперь она стала для него Анна Викторовна, не Аннушка и даже не Аня. Жена, от которой он ожидал выполнения ее обязанностей, а вовсе не любви, поддержки и понимания…
Она не переживет таких холодных отношений с мужем. Нет, этого так оставлять нельзя. Она должна пойти к нему. Пойти немедленно. И извиниться. Да, так она и сделает. Она в очередной раз вытерла слезы и пошла в участок. На входе сидел дежурный, которого она не знала. Кто-то новый.
– Следователь Штольман у себя?
– Так нет его.
– А где он?
– Так знамо где, в борделе…
В борделе??? Она пришла к нему с извинениями, а он в борделе?? Анна выбежала из управления, не дослушав городового. Слезы застилали ее глаза, она брела, не разбирая дороги…
========== Часть 3 ==========
Штольман выпил рюмку коньяка, открыл одно из дел. Оно не давало ему покоя. Он прочитал страницу, затем еще раз. Что-то в показаниях его смущало, но он не мог понять, что именно. Может, стоит пойти домой и отдохнуть? Даже если он придет среди ночи и разбудит Анну. Он уже взял трость, как в кабинет вбежал дежурный.
– Ваше высокоблагродье, в заведении маман тело нашли.
Вот черт! Этот безумный день никогда не закончится! Он посмотрел на часы. Было уже далеко за полночь. Начался новый безумный день.
– За доктором Милцем послали?
– Послали. А Вам Антон Андреич нужен?
– Да зачем он мне? Пусть спит. Ты же говоришь, что там только одно тело, не резня ведь…
Но когда он пришел в бордель, он пожалел, что не вызвал Коробейникова. Тело было действительно одно. А вот голосивших вокруг него – несколько.
– Ах, Яков Платонович, опять у нас происшествие… За что же нам это? – запричитала Аглая Львовна.
– Чей клиент? Кто таков? – спросил Штольман, склоняюсь к трупу. Голова господина была в крови, но было непохоже, что он умер от удара, череп не был проломлен.
– Ничей. Не наш гость, он у нас никогда не бывал, – с уверенностью сказала маман.
– Он только зашел в дверь, упал… Мы грохот услышали, прибежали. А он уже не дышал, – сказал кто-то из девиц.
– Кто-нибудь что-нибудь видел?
– Нет… Мы только слышали…
– И что, никто его никогда не видел?
– Нет, этот господин точно не из Затонска. Мы б такого видного господина знали. Красивый, да еще при деньгах. Вы на его одежду посмотрите…
Мужчина был лет тридцати-тридцати пяти, действительно очень привлекательной внешности, блондин с голубыми глазами, хорошо сложенный, высокого роста. Одет дорого. Ни бумажника, ни документов. Карманы пустые. При нем совершенно ничего. Похоже на ограбление. Тут Штольман заметил, что один из сапогов как-то странно топорщился, и вытащил маленькую записную книжку. Все записи были на немецком языке. Да, мужчина определенно мог быть немцем, скорее всего, Остзейским немцем, как и он сам. Он пролистал книжку, ни имени владельца, ни монограммы… Нужно будет прочитать записи, возможно, из них что-нибудь и будет ясно. Кому же он помешал тут в Затонске? И от чего умер?
Ответ на это дал подоспевший доктор Милц.
– Он ведь не от раны на голове умер?
– Нет, таким ударом его разве что могли оглушить… – Александр Фраицевич внимательнее осмотрел тело. – Похоже на естественную смерть. Сердечный приступ.
– Смерть от сердечного приступа? После удара по голове молодому мужчине? – усомнился Штольман.
– Я утром займусь вскрытием и скажу точнее.
Если так, то это не умышленное убийство. Но ограбление в любом случае имело место. Где ограбили? Откуда он пришел? Свидетелей на улице не было. Опросили в гостинице и на постоялом дворе, в меблированных комнатах, он нигде не останавливался. Завтра нужно будет опросить извозчиков, не привозил ли его кто в город. Не с неба же он упал.
Штольман вернулся в управление и принялся читать записную книжку убитого. Читал до того момента, пока у него не стали слипаться глаза. В ней не было ничего, что могло бы помочь определить личность владельца или хотя бы его знакомых. Только заметки о его многочисленных интрижках, но без имен. Это была только потеря времени. Он устал и очень хотел спать. До дома было лишь несколько минут пешком, и он неспешно пошел туда, мечтая поспать хотя бы часа три на мягкой постели.
Но постель его ждала в гостиной – на диване. Анна постелила ему там и даже оставила его пижаму. Что ж, это все же лучше, чем в каталажке… Он грустно улыбнулся, Анна быстро научилась у Павла, как поступать с провинившимся мужем. Что ж, он это заслужил. Он забылся сном без сновидений и проснулся от грохота с кухни.
Анна уронила на пол крышку от чайника и дула на руку, видимо, она обожглась. Он хотел посмотреть ее руку, но она отдернула ее.
– Не нужно, Яков Платонович… Я Вас не ждала сегодня… Я думала, Вы останетесь в заведении…
– Ну нужно же мне переодеться, побриться, наконец чаю попить… А в заведении мне и часа хватило, – спросонья Штольман не понял, что они с Анной говорят о разных вещах.
– Ах, и часа Вам хватило… Ну что ж, хоть за это время Вас приголубили.
– Приголубили? – Штольман проснулся мгновенно. – Анна, ты что же думаешь, что я пошел туда после нашей ссоры как мужчина?
– А что прикажете еще думать? Я приходила к Вам ночью в участок, а дежурный мне сказал, что Вы в борделе…
Яков Платонович серьезно посмотрел на жену:
