Текст книги "Журнал «Если», 2000 № 09"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

Соавторы: Роберт Шекли,Далия Трускиновская,Дмитрий Володихин,Владимир Гаков,Эдуард Геворкян,Виталий Каплан,Сергей Соболев,Владимир Покровский,Дмитрий Байкалов,Сергей Синякин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

По прошествии получаса она уже лежала с приподнятыми ногами и мерно дышала. Теперь это был здоровый сон. Ее кровь весело бежала через фильтр, возвращая ей жизнь, а меня наполняя торжеством.

Я вышел на крыльцо и выкурил сигарету. Звезды скрылись за тучами, поднялся ветер. Рядом с порогом красовался камень с высеченным изречением: «Cursum Perfecio», что значит «Я завершаю свой путь». Я заглянул к миссис Мюррей. Она еще не приходила в чувство. Я вернулся в спальню. Там царил кавардак: везде валялись пузырьки с таблетками. На проигрывателе стояли пластинки Синатры, верхняя называлась «Большие надежды». Пол был усеян бумажными папками. Я поднял одну. В ней оказался сценарий «Кто-то должен отдавать».

Я проглядел сценарий и остался о нем невысокого мнения. Часа в два ночи она застонала, зашевелилась. Я налепил ей на руку лечебный пластырь.

Еще через час раздался звуковой сигнал фильтратора. Я убрал шунт, заставил ее сесть и выпить литр воды. Это отняло много времени. Она смотрела на меня затуманенным взглядом. Пахло от нее неважно, облик тоже никак не соответствовал славе самой сексуальной женщины двадцатого века.

– В чем дело? – выдавила она.

– Вы выпили слишком много лекарств. Ничего, скоро вам полегчает. Я помог ей накинуть халат, заставил пройтись по коридору, потом по гостиной, дожидаясь, когда она сможет самостоятельно переставлять ноги. Гостиная была украшена мерзкими масками, в которых мексиканцы отмечают День Мертвецов, и портретом Линкольна в раме. Насмотревшись до тошноты на корчащихся уродов и славного Эйба, я вывел ее во двор и стал выгуливать в темноте вокруг бассейна. По воде уже бежала крупная рябь.

Примерно на десятом круге она начала приходить в себя. Попытка вырваться не удалась: она была слаба, как младенец.

– Отпустите! – взмолилась она.

– Надоело ходить?

– Я хочу спать.

– Лучше еще побродим.

Мы кружили вокруг бассейна еще с четверть часа. Издали доносился шум проезжающих машин, пальмы шуршали на ветру сухими листьями. Я обливался потом, она была холодна, как труп.

– Пожалуйста! – канючила она. – Хватит!

Я усадил ее в шезлонг, сбегал в дом, поставил вариться кофе. Накинув на нее одеяло, я решил не дать ей уснуть, пока кофе не будет готов.

Потом она сидела, держа чашку с кофе обеими руками, чтобы согреть пальцы, с растрепанными волосами и смеженными ресницами. Вид у нее был невероятно усталый.

– Как самочувствие? – осведомился я.

– Жива… Вот невезуха! – Она расплакалась. – Какие же они все жестокие, Господи…

Я не стал ей мешать, только сунул платок, чтобы первая красавица в мире вытерла глаза и высморкалась.

– Вы кто? – спросила она наконец.

– Детлев Грубер. Зовите меня Дет.

– Что вы здесь делаете? Где миссис Мюррей?

– Не помните? Вы сами отправили ее домой.

Она отхлебнула кофе, настороженно наблюдая за мной.

– Я пришел вам помочь, Мэрилин. Спасти вас.

– Спасти?

– Знаю, вам тяжело, вы очень одиноки. Но это не повод кончать жизнь самоубийством.

– Ерунда! Я просто хотела уснуть.

– Вы это серьезно?

– Послушайте, я не знаю, кто вы, но ваша помощь мне ни к чему. Если вы сейчас же не уберетесь, я вызову полицию. – Последние слова она выговорила виновато. – Простите…

– Не надо извиняться. Я явился, чтобы избавить вас от всей этой гадости.

Она дрожащей рукой поставила чашку. Никогда еще не видел такого беззащитного лица. Мне очень хотелось ей помочь, хоть я и знал, что передо мной даже не сексуальная игрушка, а безнадежная развалина.

– Я замерзла, – сказала она. – Пойдемте в дом.

Мы вернулись и устроились в гостиной: она на диване, я в неудобном кресле с высокой прямой спинкой. Я стал рассказывать подробности ее жизни, которые не мог знать никто, кроме нее самой: аборты, попытки самоубийства, связь с братьями Кеннеди, грубое обращение Синатры. Я напомнил ее кошмары: боязнь одиночества, страх сойти с ума, ненависть к старости. Роль спасителя нравилась мне все больше. Я бы все отдал, чтобы заключить ее в объятия!

В ее лице уже не было враждебности: ведь она слышала только правду. Артур Миллер писал о том, как благодарна она бывала всякий раз, когда он спасал ей жизнь. Неужели мне доведется испытать ее волшебную признательность? Ей всегда нравилось, чтобы ее спасали.

Возможно, сыграл свою роль пластырь, который я налепил ей на руку. Наконец она возмутилась:

– Откуда вы все это знаете?

– Это самый ответственный момент, Мэрилин. Я знаю все, потому что явился из будущего. Если бы не мое появление, вы не пережили бы эту ночь.

– Значит, из будущего? – Она засмеялась.

– Понимаю вас. Но это параллельное будущее, так что ваше спасение никак не затронет ход истории в моей вселенной.

– Так я и поверила!

– Я вас не обманываю, Мэрилин. Иначе вы были бы уже мертвы. Она плотнее запахнулась в одеяло.

– Неужели в будущем меня помнят?

– Вы знаменитейшая актриса своего времени. Ваша смерть была страшной трагедией. Мы хотим ее предотвратить.

– Мне-то от этого какая польза? Все равно я тону в дерьме.

– Теперь для вас все кончится.

Она изображала скепсис, но вся уже дрожала от надежды.

– Я хочу забрать вас с собой в будущее, – сказал я.

Она вздрогнула:

– Вы что, свихнулись? Я же там никого не знаю. Ни друзей, ни родни…

– Родни у вас нет и здесь. Мать в психиатрической лечебнице. А что до друзей, интересно, куда они все подевались этой роковой ночью?

Она потерла лоб. Этот жест был полон волнения. Его оказалось достаточно, чтобы она стала для меня живым человеком, женщиной, попавшей в беду, а не сломанной сексуальной игрушкой.

– Зачем вам со мной возиться? Я этого не заслуживаю. От меня одни неприятности.

– Я покончу со всеми вашими бедами. В будущем это умеют делать. Здесь вы уже никому не нужны, никто вас толком не понимает, Мэрилин. Одна лишь бездна отчаяния… но мы сумеем вас возродить. Мы залечим раны, которые вы получали с самого детства. Здесь вами пренебрегают – у нас будут превозносить. Вы навечно останетесь молодой. Это тоже в наших силах. Моя работа – исправлять ошибки, допущенные в параллельных вселенных. Вы из числа избранных. У нас, Мэрилин, вас ждут заботливые люди, дом, духовная поддержка, понимание…

– Снова в психушку? Хватит с меня!

Я подошел к ней, присел рядом, заглянул ей в глаза. Настал момент для проникновенных речей. Я понизил голос.

– Знаете это стихотворение Йитса?

– Какое еще стихотворение?

– «Не отдавай все сердце».

Я заучил эти строки наизусть, ведь она любила их больше всего:

 
Не отдавай все сердце за любовь!
Пусть мысль такая не взволнует кровь
Рабыням страсти, как она ни очевидна:
Зазорно признаваться и обидно,
Что поцелуй для сердца ядовит,
Поскольку все прелестное на вид
Есть краткий миг, бесплотная мечта…
 

Она перебила меня срывающимся голосом:

– Ну и что?

– А то, что жизнь не похожа не стихи. Нет смысла в страдании. Нет необходимости отдавать сердце и терпеть поражение. Она сидела молча, закутанная в одеяло. Видимо, я задел ее за живое. – Словом, подумайте.

Я вышел на крыльцо и выкурил еще одну сигарету. Присоединяясь к этому проекту, я был полон энтузиазма. Экзотические эпохи, знаменитости… Я неплохо работал: все схватывал на лету, проявлял ловкость. Главным моим «козырем» была искренность. Я так преуспел, что Габриэлла возненавидела меня и бросила.

Спустя некоторое время Мэрилин вышла, накинув одеяло на голову, как индианка.

– Ваше решение, скво?

Она невольно усмехнулась. Даже при слабом свете из двери были заметны морщинки в уголках ее глаз.

– Вы вернете меня обратно, если мне там не понравится?

– Понравится! Но если нет, я вас верну, обещаю.

– Хорошо. Что мне делать?

– Захватите то, что хотели бы оставить на память. А остальное – наша забота.

Я ждал, пока она в спешке собирала чемодан. Поверх вещей лег снятый со стены портрет Линкольна. Я убрал в сумку фильтратор крови и установил в гостиной блок переноса.

– Маф! – воскликнула она.

– То есть?

– Мой пес. – Она опять выглядела совершенно раздавленной. – Кто о нем позаботится?

– Миссис Мюррей.

– Она его не переносит! Нет, я ей не доверяю. – Казалось, рухнула ее последняя надежда. – Я не могу. Это была неудачная идея.

– Где Маф? Мы заберем его с собой.

Мы пошли в комнату для гостей. Там стояла такая вонь, что я чуть не зажал нос. Собака спала на старой шубе. Стоило нам открыть дверь, как она с лаем набросилась на меня. Это был избалованный карликовый пудель, которого так и хочется от души пнуть ногой. Но она схватила его на руки, заворковала, заставила меня взять мешок с кормом и миску для воды. Я подчинился, едва сдерживая раздражение.

В гостиной я отодвинул кресло и поставил Мэрилин в центр комнаты, после чего выложил вокруг нас кольцом электрический шнур, очертив поле. Видя ее волнение, я взял женщину за руку. Она не спускала с рук свою брехливую собачонку.

– Готово, Мэрилин.

Я нажал клавишу на своем блоке. Гостиная Мэрилин стала отступать от нас, и мы провалились в пустоту, как камешки в бездонный колодец.

Нам навстречу неслась из невыносимой дали транзитная станция. Еще немного – и мы снова оказались в помещении. Собака зарычала, Мэрилин покачнулась, положила ладонь себе на лоб. Я взял ее за руку, чтобы успокоить.

Из контрольной рубки появились Сковилл и медсестра, которая взяла Мэрилин за другую руку.

– Это сестра, она поможет вам отдохнуть. А это Дерек Сковилл, руководитель программы.

Мы надели на «звезду» комбинезон, врачи накачали ее инъекциями. Я пообещал ей позаботиться о Мафе и тут же сбагрил пуделя персоналу. Я держал Мэрилин за руку, подбадривал ее улыбкой, сидел с ней рядом, пока она не уснула. Наконец-то она выглядела спокойной. Мэрилин нравилось, когда ей помогают; она привыкла к заботе. Теперь этим будет заниматься целый мир. Так она воображала…

На самом деле ее судьба целиком зависела от меня.

Я заскочил в гримерную, принял душ и переоделся: сингапурская шелковая рубашка, мешковатые брюки, компьютерные очки. Прогноз обещал избыток солнечной радиации, поэтому я напялил широкополую шляпу. И как раз разглядывал свои ботинки, на которые разрушительно подействовала грязь из сада Мэрилин, когда в уголке очков появился вызов от Сковилла: меня приглашали на совещание.

Кроме Сковилла там были Левин, Салли Хоз, врач, Джейсон Краер из отдела рекламы.

– Твое мнение? – спросил меня Левин.

– Она в неважном состоянии. Физически еще туда-сюда, но эмоционально…

– Завтра продолжим курс инъекций, – сказал врач. – Возможно, у нее повреждены почки. Не удивлюсь, если не только они.

– А ее шрамы видели? – спросил Левин. – Сколько она перенесла операций? Кажется, там у них, чуть что, сразу хватаются за мясницкий нож.

– Сначала за мясницкий нож, потом за пульверизатор с краской, – добавила Салли.

– Шрамы мы устраним, – сказал Краер. Ходили легенды, что отдел Краера – самое опасно место во всем Голливуде. – А Детлев будет ее ангелом-хранителем. Так, Дет? Ты ведь спас «звезде» жизнь! Ты ей и друг, и папочка, и любовник, если понадобится.

– Конечно, – сказал я, вспоминая спящую Мэрилин. – На что надеялась она сама?

– Мы умеем учитывать психологические факторы, – сказал Краер. – Это наше ноу-хау.

Мне было трудно досидеть до конца. Сразу после совещания я спустился в вестибюль и покинул здание. Перед главным входом собралась пренебрегающая пеклом толпа. Густо намазав лица блокирующим солнечную радиацию кремом номер 400, они размахивали лозунгами: «Прекратить эксплуатацию времени!», «Информация, а не люди!», «Руки прочь от прошлого!».

Доказательств влияния изменений в моментах-пространствах прошлого не существовало; это разные миры. Конечно, после вторжения в конкретную вселенную вы уже не можете туда вернуться. Но вселенных этих бесконечное множество, так что беспокоиться не о чем.

О чем следовало бы позаботиться фанатикам защиты хронологии – так это о том, чтобы наше время-место не засоряли различные исторические персонажи, не способные приспособиться к новизне, распроститься с былой славой или остаться столь интересными для нас, как на то надеялись их спонсоры. Сколько денег израсходовано зря! Кому нужны новые джазовые композиции Гершвина? Способен ли Шекспир понять двадцать первый век? Чем он будет заниматься: писать сценарии для виртуальных приключений?

Я выскользнул через черный ход и сел на углу в Метро, чтобы проехать Голливуд и прибыть в свой жилой комплекс под куполом.

В киоске я загрузил в компьютер-очки последние новости, потом заглянул в мужской туалет, чтобы почистить испачканные в прошлом ботинки. Ведущая программы «Голливудские слухи» Хедли О'Коннор сообщала о сильном снижении доходов концерна «Элизенбрунен ГМБХ», финансировавшего проект с моим участием. Если Сковилл провалится, новый босс обязательно зарежет проект, и мои контрактные обязательства будут аннулированы… Вся надежда на Мэрилин.

– Что вы натворили со своими туфлями, герр Грубер? – запричитал чистильщик по-немецки.

Я выключил очки и посмотрел на него сверху вниз. В моем жилом комплексе работало много неимущих. Это дешевая рабочая сила и хорошая реклама, однако чистильщика переправил в настоящее я сам. Он навел на мои ботинки окончательный блеск и вскинул кудлатую голову.

– Довольны?

– Отлично! – Я вынул двадцатидолларовую бумажку. Он посмотрел на меня печальными умными глазами. Раньше он был шатеном, но успел поседеть.

– У вас теперь усы, как у меня.

– Такая работа. Мне временно потребовалось сходство с вами, Альберт.

Я отдал ему двадцатку и поднялся к себе.

Перевел с английского Аркадий КАБАЛКИН

Линда Бейкер
Притяжение льда

Из звука родилось молчание, из света – внезапный мрак. Черно, как в преисподней, и нет хотя бы самого малого отблеска, чтобы обозначить свет в конце тоннеля.

Нестерпимо белое сияние, возникшее ниоткуда, на какой-то миг ослепило, подобно солнцу. Раскаленный круг блестящего серебра болью резанул глаза Патрика. И как всегда, умиротворил, согрел душу, и он глубоко вдохнул чудесные запахи резины и нейлона.

Повсюду слышались такие же мерные вдохи, насыщавшие легкие знакомыми ароматами, и медленные, неспешные выдохи. Тишина перед битвой.

И вдруг спокойствие нарушилось. Над Патриком разнесся оглушительный грохот. Тысячи голосов разом возвысились; протестующие, одобрительные, злобные.

Товарищи Патрика по команде рванулись вперед. Длинные закругленные концы хоккейных клюшек мелькали за их спинами.

– Интересно, она сегодня здесь? – спросил Мэтт, игриво ткнув Патрика локтем в бок и задев клюшкой по шлему.

Патрик, зажатый толпой, нетерпеливо ожидавшей конца темного тоннеля, не успел ответить, как вмешался кто-то из игроков.

– Она? Ты сказал она? У Патрика появилась девушка?

– Не девушка. Талисман на счастье, – пояснил Мэтт.

– Талисман?

Ларри протолкнулся мимо них и уставился в погруженные во мрак трибуны, словно умудрился разглядеть что-то, кроме пляшущих огоньков. Патрик обжег Мэтта убийственным взглядом, но коротышка, как ни в чем не бывало, ухмыльнулся, показав черную дыру на месте переднего зуба. Ларри нетерпеливо обернулся.

– И что? Она здесь?

– Кто это – «она»?

Один из великанов-защитников протиснулся вперед и тоже вытаращился в темноту.

– Одна из Патриковых инопланетянок?

– Это были всего лишь яркие огни, – возразил Патрик. – Я и словом не обмолвился об инопланетянах.

Прежде чем Крейг собрался с мыслями для ответа, комментатор объявил состав первой пятерки и Патрика почти вышвырнули на поле вместе с остальными игроками. Он был третьим, кто ступил в клубящиеся огни. В какофонию музыки, вопящих болельщиков и бритвенно-острых лезвий, резавших лед.

Но в то мгновение, когда коньки коснулись льда, он уже знал: онана трибунах. Почувствовал по той легкости, с которой ноги сами рванулись из тоннеля, вынося его на свет. Он объехал отведенный их команде полукруг ледовой арены, ощущая, как при каждом движении все больше греются ступни. Лед был гладким, словно шелк. Он даже не чувствовал крошечных бугорков и царапин.

Пока команды занимали места на льду или на скамьях и исполнялся национальный гимн, Патрик разыскивал глазами девушку. Она никогда не занимала одного и того же места два раза подряд, но он знал: девушка здесь. В ее отсутствие лед не бывал таким ровным.

Он начал с одного конца и медленно изучал ряд за рядом, пока не наткнулся на нее. Она сидела где-то посредине, на стороне соперников. Ее легко различить. Она была в белом. Она всегда носила белое. Белая шапочка, белый свитер, белые брюки. Маленькое, мерцающее во тьме пятно.

Прозвучал свисток судьи, и толпа взвыла от предвкушения схватки.

Мимо проехал Ларри.

– Ну что, здесь?

Патрик кивнул, на всякий случай снова глянул в сторону трибун и напрягся в ожидании очередного укола. Он знал, что так будет. Не стоило ничего говорить Мэтту.

Но насмешки почему-то не последовало. Вместо этого Ларри коснулся вышитого на плече названия команды, ухмыльнулся и, сунув в рот загубник, пробормотал:

– На счастье.

Патрик невольно расплылся в ответной улыбке, последовал примеру Ларри и долго ворочал языком, поудобнее пристраивая загубник. Рот наполнился вкусом резины, шайба опустилась в кружок, и Патрик рванулся вперед. На свете нет ничего лучше игры. Она заменяла собой все. Почти.

Иногда он задавался вопросом: задумываются ли остальные члены команды о том, почему так влюблены в лед? Мечтают ли о грохоте столкновения, стекле, вибрирующем в металлических стойках, свисте воздуха, покидающего легкие врага, чье сдавленное тело больше не способно к сопротивлению? Вряд ли они забивают этим головы, а он не решался спросить.

Но сейчас… именно сейчас даже он не тратил время на то, чтобы копаться в собственных эмоциях. Не все ли равно, почему он испытывает такой восторг? Довольно и того, что он поспевал всюду, куда летела шайба, и обрабатывал обе стороны поля с одинаковым успехом. Тридцать фунтов обмундирования, казалось, не весят и пушинки. Лед был подобен стеклу, и шайба каждый раз оказывалась именно там, где ему хотелось. Он знал, что происходит за спиной, рядом, на противоположной стороне поля. И катался так, словно не мог упасть, не способен промахнуться.

Когда все было кончено и они побили противников с разгромным счетом 11:3, Патрик понял, что сегодня состоялся главный матч. Игра всей его жизни.

Прозвучала сирена, и товарищи по команде собрались у ворот, хлопая друг друга по спинам ладонями и клюшками. Только Патрик не спешил к ним присоединиться и все искал ее в толпе болельщиков, торопившихся пробраться к выходу. Но так и не нашел. Он никогда не видел ее после начала игры. И после окончания тоже. Поэтому он врезался в толпу сгрудившихся победителей и позволил увлечь себя в раздевалку, сначала под душ, а затем к торжествующим поклонникам.

Ночь выдалась жаркой, по крайней мере, так казалось Патрику. Канадец, уроженец Квебека, он не привык к душным ноябрьским ночам, несмотря на два сезона, проведенных на юге. Не привык и вряд ли привыкнет. Однако это неудобство вполне можно вынести. И не только это. Ради возможности играть в команде профессионалов он вынесет еще и не такое. Даже жизнь в самом сердце Соединенных Штатов, где его новые друзья носили шорты и играли в футбол на Рождество. У себя дома в это время он кутался так, что на лице были видны лишь голубые глаза над туго намотанным шарфом.

Но Патрик привыкал. Он привыкнет ко всему, лишь бы снова и снова испытывать то, что пережил сегодня.

Он втянул в легкие густой влажный воздух Алабамы, вскинул локти и завел руки за пояс. В спине засаднило. На предплечье оказался синяк. А подрагивающие обмякшие бедра до сих пор отходили от непосильного напряжения. Чудесное ощущение! Фантастика!

– Потрясная игра, Патрик!

Какой-то незнакомец, проходя мимо, легонько стукнул его по плечу. Патрик обернулся: молодой человек в белой фуфайке с эмблемой их команды обнимал за плечи женщину в фиолетовом джемпере с названием команды-соперника.

Мимо Патрика проследовала другая компания: трое взрослых и стайка детей, сжимавших в кулачках миниатюрные клюшки.

– Это Патрик, – благоговейно прошептала малышка. Патрик улыбнулся и помахал рукой. Вот и еще одна вещь, к которой он постепенно привыкал. Будь его английский хоть немного лучше… Так часто этот выученный в школе язык, которым он редко пользовался, и не столько язык, сколько тягучий южный выговор, заставлял Патрика чувствовать свое одиночество в безразличной толпе…

Сколько раз он надписывал раздолбанные клюшки, растягивал губы в деланной улыбке, пока не начинали болеть челюсти!

Но сегодня… сегодня он мог бы улыбаться всю ночь напролет.

Патрик вошел в отель с черного хода и уселся за стол, как раз когда все уже расправлялись с десертом. Он мигом проглотил ужин, отказался от сладкого и присоединился к остальным игрокам в вестибюле, где уже роились верные поклонники. Патрик ввинтился в толпу и приступил к делу. Улыбка, кивок, подпись. Патрик Пакен, номер девятнадцатый. Колесо закрутилось.

Постепенно до него дошло, что смысл почти всех замечаний вполне ясен. В основном, конечно, звучали комплименты, мол, «классная игра», но как же удивительно, что мелодичные южные голоса вдруг заговорили языком столь же естественно-родным, как французский! Переход от полной отчужденности к чему-то вроде единства душ показался таким же гладким, как скольжение по льду.

Он поднял глаза и моментально забыл о зажатой в пальцах толстой черной ручке. Оназдесь! На другом конце комнаты, среди болельщиков, столпившихся вокруг вратаря.

Белый свитер, мерцающий в темной комнате. Черные, почти смоляные волосы. Белоснежная кожа. Голова, повернутая в профиль. Она смотрела на Ники, и Патрик никак не мог понять, с ним она пришла или нет. Мысль о том, что это, возможно, девушка Ники, вызвала волну непонятного раздражения. В конце концов, они даже не знакомы.

Парнишка, чью клюшку он держал, нетерпеливо подергал его за брюки. Патрик очнулся и старательно написал свое имя.

– Простите, – пробормотал он, взяв очередную клюшку, а когда снова поднял глаза, девушки уже не было. Ему внезапно почудилось, что окружающие снова заговорили на смутно знакомой иностранной тарабарщине. Неужели только в ее присутствии он обретает способность понимать?

Но он все же искал ее глазами даже после того, как почти все разошлись и остались лишь друзья игроков и друзья друзей. Искал и не мог найти.

– Эй, Патрик, пойдем выпьем пива!

Мэтт уцепился за одну его руку, а Ларри за другую. Они отправились на семнадцатый этаж. В битком набитом лифте едва поместилось пять игроков и вдвое больше поклонников. Патрик прислушивался к негромкому поскрипыванью тросов, едва различимому за возбужденными голосами.

Господи, хоть бы кабина не сорвалась от перегрузки! Наконец лифт остановился, и Патрик с облегчением покинул кабину.

Она стояла на другом конце комнаты у огромного, во всю стену, окна, выходившего на деловую часть города. Одна. Совсем одна, среди стольких людей.

– Э-э-эй, это и есть она.

Ларри протащил его через всю комнату, прежде чем Патрик смог упереться ногами в пол и заупрямиться по-настоящему. Он кивнул и попытался вырвать руку.

– Да кончай мяться, парень! Пойдем-ка познакомимся!

Но ноги Патрика, казалось, примерзли к полу. Он молча покачал головой и осторожно освободился от хватки Ларри.

– Non, non. Ca porte malheur.

И только когда Ларри недоуменно поднял брови, сообразил, что невольно вернулся к родному французскому, и долго подбирал подходящие слова.

– Нехорошо. Плохо. Спугнем удачу. Счастья не будет.

Ларри криво улыбнулся, показывая два ряда идеально ровных белых зубных протезов.

– Ко мне это не относится, старина.

Патрик держался сзади, пока Ларри прокладывал путь сквозь толпу. Подойдя к девушке, он о чем-то заговорил. Вопреки всем суевериям, Патрик не смог держаться подальше от незнакомки. Ноги, которые раньше наливались свинцом, сейчас сами несли его вперед – вокруг стола, мимо стайки девиц, окруживших Ника. Но вот и он оказался у окна, всего в нескольких футах от Ларри и девушки.

Она оказалась моложе, чем он думал: наверное, даже моложе самого Патрика. Высокая, с безупречной фигурой, красивая какой-то неприступной красотой. Правда, довольно странной, словно ее лицо было собрано из отдельных черт. Будто кто-то долго путешествовал по всему миру, фотографируя прекрасных женщин, а потом взял по одной детали от каждой: нос у одной, подбородок у другой, глаза у третьей – и сложил, как мозаику. Идеальные по отдельности черты никак не сливались в единое целое.

Он совершенно непристойным образом пялился на нее и сообразил это, лишь когда она и Ларри умолкли и уставились на него. Патрик смутился и отвел глаза, чувствуя, как жар заливает щеки и шею.

– Патрик! – завопил Ларри, хватая его за воротник. – Познакомься с Каризой!

Очевидно, он не совсем правильно уловил, как ее зовут, потому что в устах девушки слово звучало, скорее, как Кариша. Необычное имя, но созвучное этому нестандартному лицу.

Патрик смущенно кивнул и позволил Ларри подтащить его поближе.

– Я рассказывал Каризе о твоей встрече с пришельцами. Она уверяет, что тоже их видела, – объяснил Ларри, показывая на небо, едва проглядывающее в затянутом туманной дымкой окне.

Патрик перевел взгляд с Ларри на Каришу. Его товарищ по команде многозначительно шевелил бровями и улыбался во весь рот.

– Я никогда не говорил, что видел НЛО, – запротестовал Патрик.

– Ну что же, ухожу, вам нужно познакомиться получше, – пробормотал Ларри с преувеличенной, совершенно не присущей ему вежливостью и, проходя мимо, шепнул Патрику: – Эта девчонка больше подошла бы Нику. У него тоже не все в порядке с головой.

Патрик поглядел вслед уходящему Ларри и повернулся к Карише. Она улыбалась, словно подслушала слова Ларри и нашла их скорее забавными, чем оскорбительными.

– Ваш друг не верит в инопланетян.

– Это были всего-навсего яркие огни. Возможно, вертолет.

Патрик протер кружочек на помутневшем окне и выглянул на улицу. Ночная жизнь била ключом: скоростная автострада переполнена автомобилями, свет фар отражался в окнах зданий. Вдалеке виднелись фонари Бэттлшип Парк, где выставлялись старые корабли и самолеты.

– А вы?

Кариша подвинулась чуть ближе. Длинные, черные, как вороново крыло, волосы поблескивали. Патрик в свою очередь подступил к ней и потянул носом. От нее ничем не пахло! Совсем! Ни шампунем, ни мылом. Ноздри щекотал только запах чьей-то сигареты. Он был так поражен, что не уловил слов, и ей пришлось повторить вопрос.

– Вы верите в инопланетян?

– Нет. А вы?

Она почти ослепила его улыбкой, обнажившей сверкающие белые зубы.

– Разумеется. Не считаете ли, что было бы очень грустно, окажись мы единственными живыми существами во Вселенной?

– Вероятно, – пожал плечами Патрик.

Кариша стояла совсем рядом, едва доставая головой ему до плеча. Голова откинута, чтобы лучше видеть его глаза. Она чуть напряглась, словно ждала продолжения.

– Вы приносите мне удачу, – внезапно выпалил Патрик, чувствуя себя последним идиотом.

– Я? Каким же образом?

Он запнулся.

– Во время игры… Я катаюсь лучше, когда вы на трибуне.

Теперь он окончательно сглупил, признавшись, что следит за ней. Не хватало еще заявить, что он лучше слышит, когда она находится рядом.

– Вы знали, что я была на матче? Ну конечно, ведь мы знакомы. Вы и я…

Ее голос зазвенел было восторженными нотками, но тут же осекся и снова зазвучал мелодичными переливами. Совсем как музыкальный инструмент: он слышал настоящие крещендо и диминуэндо [11]11
  Нарастание и уменьшение музыкального звука. (Прим. перев.)


[Закрыть], вот только музыку не совсем разбирал.

– Разве?

Он подался вперед, как всегда решив, что на близком расстоянии лучше поймет.

– Послушайте…

Кариша положила руку на его рукав.

– Вы не хотели бы… здесь ужасный шум.

Она обвела рукой забитый до отказа бар и кивком показала на дверь.

– Мы могли бы прогуляться.

Патрик чувствовал, как ее пальцы прожигают куртку, и тело, уставшее, покрытое синяками, вдруг наполнилось энергией. Он молча кивнул и плотнее прижал ее ладошку к боку.

Она не отнимала руки, пока они шли через переполненный бар и коридор к лифту. Но едва они оказались в лифте, Кариша нашла своим рукам лучшее применение: стала гладить его по плечам, бицепсам, скорее изучая, чем лаская.

– Как чудесен мир, в котором есть такие создания, – тихо выговорила она. Пальцы ее скользнули по его груди, двинулись к ребрам, словно пересчитывая каждое.

– Ты такой твердый…

Подобные слова Патрик понимал без труда.

– У меня есть кое-что еще, – прохрипел он, притиснув ее к стене, и жадно потянулся проверить, так ли она мягка, как он тверд.

Она снова запрокинула голову, будто ожидая поцелуя, но когда их губы соприкоснулись, с испугом отстранилась. Ее пальцы впились ему в талию, и тревожный возглас, заглушенный его ртом, вырвался из горла. Но она тут же немного расслабилась и позволила целовать себя, правда, не отвечая на ласку.

Но тут зашелестели, отворяясь, двери, и Патрик поспешно отпрянул. Девушка выскочила, расталкивая собравшихся у лифта, и метнулась вперед, не дожидаясь его. Патрик принялся было протискиваться, отстраняя сотни протянутых рук, сжимавших программки и ручки, но не смог огорчить детей. К тому времени, как он подписал все программы, флажки и футболки, Кариша исчезла. Он поспешил на улицу, надеясь, что она ждет у отеля, но увидел лишь парковочную площадку, заставленную пустыми машинами. И ни единой души на тротуаре.

Он немного постоял на обочине, покачиваясь на носках туфель, чувствуя, как нарастает боль в икрах. Куда она могла исчезнуть? От площадки не отъехало ни одного автомобиля, и мотор никто не прогревает.

Пока он был в баре, прошел небольшой дождь, покрыв черный асфальт блестящей пленкой влаги, отражавшей розоватые отблески уличных фонарей.

Патрик поднял голову. Дождь развеял туман, и теперь Патрик мог любоваться звездами, яркими осколками, усеявшими темную бездну.

И тут одна точка стала сиять все ярче, мигать чаще. И расти. У него на. глазах она превратилась в пятно размером с десятицентовик. Нет, четвертак! Теперь она выглядела совсем как те огни, которые он наблюдал в прошлом месяце, когда отправился на Айленд в компании приятелей. Однако те пляшущие светлячки двигались по небу, а не сверху вниз.

Оно падало. И быстро! Прямо на него!

Патрик отступил на шаг. Еще на шаг. Но оно надвигалось, слишком яркое, чтобы быть чем-то кроме звезды. Сейчас грохнется ему на голову! Или угодит в автостоянку!

Он отскочил поближе ко входу в отель, не в силах оторвать взгляда от несущегося к земле объекта. Ослепительно белый свет, бьющий в него…

Он оступился и, словно споткнувшись о подставленную клюшку, плюхнулся на землю. Плашмя. Чуть зубы не вылетели. Он беспомощно шарил руками, стараясь ухватиться за траву. Работая ногами и задом, он отъезжал все дальше, пока не почувствовал затылком кирпичную стену. И только тогда, опираясь плечами, спиной, отталкиваясь руками, попытался подняться.