Текст книги "Корни камня"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Ты что? Ивар, ты что же?

Он лежал, чувствуя, как расслабляется мокрое, холодное, как лягуш– ка, непослушное тело. Действительность, какой бы она не была, оказалась стократ лучше сна. Ему захотелось улыбнуться Барракуде – но улыбки не получилось.

– Ивар... Ты же держался. Немного осталось. Все будет хорошо. Слы– шишь?

– Я больше не могу, – сказал Ивар виновато. – Я не могу...

Барракуда закусил губу. Секунду сидел, раздумывая. Потом быстро взял Ивара за плечи:

– Сядь... Вот так. Я научу тебя боевому заклинанию тигардов... Знаешь, когда воин обескровлен, когда кажется, что все, конец, непере– носимо... Мне всегда помогало. И когда я в шлюпке взрывался, и когда я карцере сидел годами... Закрой глаза. Крепко. Повторяй за мной: сквозь ночь. Сквозь день. Травой сквозь могильные плиты...

– А что такое могильные плиты?

– Потом... Сейчас повторяй. Сила земли. Сила воды... Ор загг, ор хон, ава маррум... Ну, Ивар: сквозь ночь...

– Сквозь ночь, – прошептал Ивар одними губами.

Миллиарды звезд. Пахнет хвоей. Теплый ветер на краю обрыва...

– Сквозь день... Травой... сквозь могильные плиты...

Сначала было тяжело, губы немели и не слушались, потом стало лег– че, и незнакомые слова приятно щекотали язык:

– Ор загг, ор хор...

– Ор хон...

– Ор хон...

– Услышь, защити, сохрани мое имя, сохрани мою душу...

– Услышь... Защити...

Он повторял и повторял вслед за Барракудой странные слова; липкая тяжесть страшного сна уходила все дальше, высыхал холодный пот, и от– пускала лихорадочная дрожь. Уже после того, как умолк Барракуда, в ком– нате долго жила незнакомая речь: слова летали, сталкивались, шуршали, как полчища ночных бабочек...

Потом он откинулся в изнеможении, в сладком изнеможении, как пья– ный; Барракуда поднялся:

– Вот так... И спи. Люди ночью спят, один только ненормальный Ко– валь работает...

Он шагнул за порог – и в эту секунду Ивар понял со страхом и сты– дом, что не может оставаться в комнате один.

Не может, и все.

...Облезлое пассажирское кресло с какого-то древнего, давно списанного корабля показалось ему мягче самой пышной постели. Высокие своды зала терялись в полутьме, и нависали со всех сторон полки-сей– фы-стеллажи, и мягко ворчал вентилятор – как дома... Ивару показалось, что он навсегда вырвался из комнаты-узилища, что плена осталось всего несколько часов – и, засыпая под приглушенные голоса, он позволил себе счастливо улыбнуться.

Барракуда сидел за слабо освещенным пультом, время от времени осторожно трогая его пальцем – будто проверяя, не горячий ли. Искоса поглядывая на серое бельмо маленького экрана, предводитель Поселка вел бесконечные переговоры; о присутствии Ивара он почти сразу же забыл.

Голоса представлялись сонному Ивару бесконечными шнурками – синий шнурок тянул Барракуда, толстый, крепкий шнурок, почти без изгибов и петель; голоса его собеседников, невнятно доносящиеся из динамика, были потоньше, пожиже, они вились вокруг голоса Барракуды, петляя и зах– лестываясь, иногда прерываясь, сменяясь другими... Их было много, они были в основном желтые и серые.

– Мне не нужны предположения, – голос Барракуды казался муску– листым, как змея, – мне нужны твои точные предписания... Не заставляй меня грязно ругаться... – он вполголоса произнес незнакомое Ивару сло– во. – Я добуду тебе эти ресурсы, но десяти минут у нас не будет... И восьми не будет, – странное слово повторилось, шипящее, какое-то склиз– кое, повторилось и дополнило представление о крупной гладкой кобре в узорчатом капюшоне.

– ...технология... база... повреждения внутренних ярусов... – тон– ко тянул уже другой, ярко-желтый голос.

– Снимай людей. Снимай технику. Бросай все, – снова склизкая шипя– щая вставка. – Бросай в док под начало Николы, он знает...

– И... – продолжал свое тонкий голос. – И...а...е...тич...ность...

Синяя змея жутко дернулась:

– Ты МЕНЯ слышишь?! Ты ПОНИМАЕШЬ, что я говорю?!

И сразу спокойно:

– Вот и хорошо. Из этого дерьма постараемся сделать... ну, не кон– фетку, так хотя бы сухарик... Да. Да. Да...

Ивар плавал в своей полудреме, а голоса-шнурки все вились и ви– лись; потом он заснул по-настоящему – и сразу, как ему показалось, проснулся. Проснулся оттого, что стало тихо. И оттого, что померещился сладкий запах косметики.

Он не шевельнулся и не открыл глаз. В тишине говорили двое – Ивар не сразу узнал Барракуду, его голос не имел уже ничего общего с тугим шнурком, это была скорее шелестящая струйка сухого песка; ему отвечала женщина, отвечала издалека, из гулкой темноты, из недр динамика, и вре– мя от времени в разговор врывались помехи – но каждое слово оставалось отчетливым, чистым до прозрачности, как лед или стекло.

Неизвестно почему, но Ивар вдруг покрылся мурашками – от головы до пят.

– ...очень похожи. Как две стороны монеты, – тихо сказала женщина.

– И можно спутать? – спросил Барракуда с коротким колючим смешком.

Женщина помолчала – в динамике слышно было ее дыхание. Глубокое, очень глубокое, напряженное...

Тень-осьминог. Два сплетенных тела...

Теперь Ивара бросило в жар. Женщина была Региной.

– Ты когда-нибудь кому-нибудь молился? – спросила она чуть слышно, но динамик филигранно воспроизвел каждое ее слово.

– Да, – коротко отозвался Барракуда.

– Ты можешь представить себе... что кто-то... каждый вечер мо– лится... одними и теми же словами? Об одном и том же... человеке? Каж– дый вечер...

– Ты не веришь в молитвы. Для тебя это так... привычная присказка.

– Пусть... Но каждый вечер, одними и теми же...

– А каждую ночь...

– Нет. Это потом. Это другое. Это... – голос ее задрожал, Ивар вспомнил, как звенят на вибрирующем столе тонкие стаканы.

– Не стоит, – уронил Барракуда.

– Великий обличитель, – сказала она неожиданно жестко. – Как ты все-таки себя обожаешь. Нежно. Преданно. Горячо...

– И все-таки безответно, – усмехнулся Барракуда. – Без взаимности.

Ивар, неподвижно лежащий в своем темном углу, решился приоткрыть глаза. Барракуда сидел к нему спиной, скорчившись, уперевшись локтями в колени; с серого экрана смотрела Регина – как ни мал был монитор, он не умел скрыть ни ввалившихся глаз, ни землистых впадин на ее щеках, ни плохо прибранных волос. Ей не сладко, подумал Ивар, но не испытал со– страдания.

– Я не желаю снова тебя терять, – сказала Регина.

Пауза тянулась долго, долго, и в динамике пощелкивал эфир.

– Мы уже говорили об этом... Давно, – глухо отозвался Барракуда. – Нельзя потерять то, что тебе не принадлежит.

Она неожиданно усмехнулась:

– Хочешь обмануть себя?

– Не хочу, чтобы меня обманывали.

Тогда она сделала невозможное – протянула руку и коснулась экрана. Барракуда вздрогнул – так, будто бы дрожащие слабые пальцы действитель– но дотронулись до его щеки.

– Кай... Помнишь, на свадьбе Онова и Темары... – Регина вдруг улыбнулась воспоминанию. – Ты им желал счастья, такого счастья, и счастья их детям... – она перевела дыхание.

Ивар лежал не жив, не мертв – имя его матери прозвучало неожидан– но, нелепо, не к месту. Свадьба Онова и Темары... Барракуда?!

– А потом... – губы Регины снова дрогнули, – мы вышли... ты... носил серебряный клык на цепочке... на шее... и вот он впивался в меня, больно, а я думала – как хорошо... Шрам остался... – она дотронулась до стянутой комбинезоном груди. Ивара будто окатили кипятком.

Он ясно вспомнил полутемную отцову спальню, плывущие в воздухе одежды, стонущее дыхание двух сплетенных людей... Ему показалось, что все повторяется он снова подглядывает и знает, что подглядывать за ЭТИМ стыдно. Непристойно. Как будто Регина делает с Барракудой тоже са– мое, что сделала уже с Иваровым отцом.

На какое-то он потерял нить разговора; слова Регины текли мимо его ушей – он видел только рот, круглые шевелящиеся губы. Барракуда сделает все, что велят ему эти губы... Не зря так горбится его спина. Не зря так долго – молчание, молчание, молчание...

– ...что могла, – говорила между тем Регина. – Всякий раз, когда твоя судьба менялась к лучшему... Ты успевал, прежде чем...

Ивару показалось, что плечи Барракуды поднялись и упали.

Глаза Регины поблескивали в глубине экрана, как две ртутные капли:

– Помнишь... Как мы всей компанией навернулись прямо на взлете... Гагу чуть не размазало о пульт, кто без сознания, кто стонет, кто руга– ется... И только вы с Оновым смогли вытащить всех, по очереди... А у вас было десять целых ребер – на двоих... Мы добрались до Грота... Странно, что добрались... И чудом выбрались... – она перевела дыхание. – А Темара злилась, когда ты смеялся над Оновым. Злилась, но делала вид, что шутит...

Ивара скрутило от ненависти. Как ОНА может говорить о маме... и такими словами?! "Злилась"... Мама никогда не злилась, это ты, выдра старая, змея, ты злишься, добраться бы до тебя, высказать... Мало по– лучила, тогда, в то утро, накануне плена...

Регина будто ощутила порыв его гнева. Опустила плечи, сухо усмех– нулась:

– Темара... Она... чувствовала, наверное. Ты, его победоносный... соперник... А она ждала ребенка. Саню... Теперь Саня мертв, а Ивар...

– Ты же знаешь меня!.. – голос Барракуды снова напомнил Ивару уп– ругую злую змею. – Как же ты могла присоветовать ему... этот бездарный штурм?!

– Ты преувеличиваешь мое влияние на Командора, – сухо отозвалась женщина. Лицо ее моментально сделалось ледяным – Ивар ужаснулся. Он ни– когда не знал и не видел ТАКУЮ Регину.

– Нет, – проронил Барракуда сквозь зубы. – Я еще помню твое влия– ние... на меня!

Регина опустила голову – весь экран заслоняли теперь рассыпавшиеся волосы. Ивар вспомнил, как красиво они развевались тогда, в спальне, в невесомости.

– Всевидящие звезды, – прошептал динамик в неподдельной, мучитель– ной тоске. – Чего вы от меня хотите... Всю жизнь... Онов... и ты... Вы ХОТИТЕ этого влияния... Вам... никак не поделить...

– Онов и я, – сказал Барракуда с непонятным выражением.

Регина подняла лицо:

– Ты уже отомстил ему... так отомстил, как только можно было меч– тать. Самая страшная месть.

– Я не хотел никому мстить, – процедил Барракуда сквозь зубы. – Я хочу и прошу только одного – чтобы НАС ОСТАВИЛИ В ПОКОЕ!

– Вас не оставят в покое, Кай. Никогда. Не рассчитывай, – голос Регины снова обрел холодную твердость. – Ваш уход, ваши требования – слишком большой удар для Города. Я понимаю – предки... Камни... Краси– вая легенда и властолюбивый Коваль во главе... Нет, – поспешно продол– жала она, предупреждая реакцию Барракуды, я совершенно тебя пони– маю... Чего-чего, а корысти в тебе ни на грош... Ты романтик, Кай... Романтик, убивающий детей...

– Саню убил не я. Жизнь Ивара вне опасности.

– Нет, – лицо Регины сделалось вдруг печальным, – вот как раз жизнь Ивара в большой опасности. Город не может выполнить условий.

– Я тоже умею считать. Может. С трудом, но город может сделать это. Может!

– Кай, Город большой, и в Городе полно детей. Ты хочешь, чтобы рисковали... ими всеми? Существуют аварии, утечки, эпидемии, неожидан– ности... Ты хочешь выпотрошить нас, лишить ресурсов?

Она говорила сильно и убедительно, на бледных щеках ее проступила тень румянца:

– Ты предаешь сам себя, Кай... Ты благородный человек, самый бла– городный, самый оригинальный из всех, кого я знала... Остановись. Хва– тит крови, крови детей... Подумай, Кай. На твою душу ляжет грех. Ты ни– когда не найдешь Прародины... Будешь скитаться с фонариком в руках, а не найдешь...

Откуда она знает, подумал Ивар удивленно. Барракуда молчал.

– Поставь себя на место Онова, Кай... Вспомни... Вспомни, что вас связывало... Неужели ты не умеешь прощать? Прощать поверженному, уни– женному врагу... Представь на секунду, что это наш сын... Могло ведь случиться так, что...

– Замолчи.

Слово упало, как занесенный нож. Ивар задрожал, даже Регина видимо смутилась, отступила, проглотив уже приготовленный довод.

– Ты блестяще провела раунд, – бросил Барракуда устало. – Но последнее слово за мной-таки... Ничего не выйдет, Регина. Я не отступ– лю.

– Это ребенок, – сказала Регина шепотом.

– Я знаю.

Стало тихо, так тихо, что Ивар испугался: бешеный стук сердца вы– даст его.

Регина длинно, со всхлипом вздохнула; тогда Барракуда сделал не– возможное: протянул руку и коснулся экрана. Коснулся ее щеки.

Обмерев, Ивар увидел, как распахнулись ее воспаленные глаза, как затряслись губы, как густая краска залила обескровленные перед тем ще– ки. Нет, подумал Ивар в замешательстве. Так не сыграешь. Так не притво– ришься...

– Все эти годы... – прошептала Регина, будто преодолевая боль. Плечи Барракуды приподнялись, словно он хотел захватить в грудь поболь– ше воздуха.

Потом Регина вскинулась. Проронила сквозь зубы:

– Даже если тебя притащат в цепях... Я хочу тебя видеть.

Экран погас. Барракуда стоял неподвижно, и Ивар видел спину его, темную спину, одну только спину.

Потом Барракуда медленно повернулся – Ивар успел закрыть глаза. Он дышал глубоко и ровно, изо всех сил стараясь, чтобы не вздрагивали ве– ки; Барракуда прошел мимо – Ивар слышал, как пощелкивает пол под его подошвами. Потом, будто только теперь заметив спящего мальчика, вернул– ся и остановился рядом – Ивар не шелохнулся.

Потом он почувствовал руку на своем запястье. Холодные пальцы улеглись на пульс – и Ивар сразу же понял, что разоблачен. Мгновенно и просто.

Рука Барракуды сжалась чуть сильнее – Ивар тут же вспомнил желез– ную, до хруста в костях хватку.

– Не бойся, – сказал Барракуда шепотом. – Все будет... хорошо.

Ресницы Ивара моментально намокли, но он упрямо не открывал глаз:

– Ненавижу...

– Меня?

– Ее... Ее, она...

Душный запах кожи и сладкой косметики обрушился на него так явс– твенно, что захотелось зажать нос. У нее круглые розовые губы в обрам– лении чуть заметных золотых волосинок. Она такая...

Его организм отреагировал парадоксально и стыдно. Еще не успев ни о чем подумать, Ивар обеими руками закрыл... то место, где внезапно и непристойно напряглась стремительно взрослеющая плоть.

Горячий толчок крови; он разом забыл обо всем.

Пленение и возможная смерть – да разве можно сравнивать эти мелочи с этим жутким – до онемения – парализующим стыдом?!

На глазах Барракуды... На глазах врага, и если сейчас последует насмешка Ивар просто не переживет...

Долгая секунда прошла в жгучей красной темноте.

Потом на затылок ему опустилась жесткая ладонь; полежала, не то небрежно, не то ободряюще, потрогала горячее ухо...

И соскользнула прочь. Без единого слова.

Утром Ивара водворили обратно в комнату, оставив без внимания его слабый протест. Барракуда был занят и даже не взглянул в его сторону.

Прошедшая ночь казалась Ивару длинной, как резиновый жгут; время от времени он задумывался – а был ли он свидетелем разговора или разго– вор приснился ему?

Черный Камень уходил корнями в самое сердце земли. Отношения трех людей тянулись корнями в толщу лет, в немыслимые для Ивара глубины – в далеко-до-дня-его-рождения.

"Я знаю... знал твоего отца много лет", – обмолвился однажды Бар– ракуда. НАСТОЛЬКО знал? ТАК много лет?!

Размышления его были прерваны насильственным образом – явился Ге– нерал. Постоял на пороге, будто давая Ивару возможность самому дога– даться о причине визита; потом ненатурально усмехнулся:

– Город... Очень настойчиво вызывает. Пойдем, посмотришь на па– пу...

Ивар почему-то испугался.

...Очень много людей. Наверное, весь Поселок – полторы сотни...

На той стороне телемоста тоже много. Военные, сановники, все как один с вытянутыми в трубочку лицами...

Ивар искал глазами отца – и не нашел. В центре перед экраном стоя– ла Регина – неузнаваемо преобразившаяся. Абсолютно бесстрастное лицо, ясные глаза, ровный голос:

– Здесь представительство Города.

– Здесь Поселок, – медленно отозвался Барракуда, и Ивар снова ви– дел только его спину.

– Здоров ли мальчик? – спросила Регина холодно.

Ивара подтолкнули в экрану, и он наконец-то увидел отца – где-то в стороне, маленького, будто ссохшегося, равнодушного, с совершенно пустым, отсутствующим взглядом. Ивар быстро отвел мгновенно намокшие глаза. Дотянуться бы сквозь экран, обнять бы...

И он стал смотреть в пол, в железную заплатку, поблескивающую круглыми спинками заклепок. Представительство Города возбужденно гудело за спиной бесстрастной Регины; люди Поселка молчали, будто выжидая.

– Условия не выполнены полностью, – сообщил наконец Барракуда. – Вы хотите что-то сказать по этому поводу?

– Город принял решение, – голос Регины больно отозвался у Ивара в ушах. Ваши условия вообще не могут быть выполнены.

Пауза. Глухая вата, залепившая Ивару уши. Тихий ропот за спиной, громче, громче, невыносимо громко...

– Не понял, – голос Барракуды оборвал шум и возню обескураженного Поселка.

– Придется понять, Коваль. Мнение большинства определено – Город не может выполнить ваши условия, так как это необратимо подорвет его безопасность. Это финансовый, энергетический... и психологический удар. В данном случае жизнь одного ребенка ложится на весы против тысячей жизней – и среди них тоже есть дети. Слишком высокая цена...

ЦЕНА.

Кровавое месиво вместо неба. Покрытые копотью чаши Весов. Вот он, этот голос: ЦЕНА.

Регина все еще говорила, перед глазами Ивара поблескивали железные заклепки пола, и слова с экрана лезли в уши подобно железным заклепкам:

– Вам предоставляется выбор, Коваль. Либо вы выдаете ребенка... Либо Поселок со всеми обитателями прекращает существование. Информация для людей Поселка: всем без исключения объявляется амнистия. Всем будет сохранена жизнь и свобода, жилье и право работать по специальности – однако Кай Коваль должен быть выдан командованию Города в наручниках. Взываю к благоразумию людей Поселка...

Ивар знал, что надо поднять глаза и посмотреть на отца. Надо... Но голова клонилась все ниже, и тогда он сделал вид, что просто считает заклепки. Как интересно... Семь, восемь, девять...

– Взываю к совести людей Поселка! В вашей власти остановить ка– тастрофу. Вот документ, заверяющий условия полной и безоговорочной... Иначе...

За спиной у Ивара кто-то рассмеялся – будто металл скрежетнул о металл. Короткий свист. Громкое слово – то самое, любимое ругательство Барракуды, грязное ругательство, смачно изреченное тонким женским го– лосом.

– Хорошо, – сказал Барракуда тихо, и Поселок за его спиной замер, как неживой. – Ладно, – при звуке этого голоса Ивару опять представи– лась разъяренная кобра. – Ультиматум? Очень плохо. Очень плохо и очень ошибочно. Очень жаль. Ивар!!

Ивар вздрогнул и сбился со счета. Железная рука ухватила его за плечо:

– С первым залпом атаки... Да что там, с первым же крейсером в на– шем небе я убью этого мальчика. Здесь, перед экраном, на изумленных глазах отца... Да, Онов?!

Ивар все-таки поднял голову. Отец его сидел неподвижно, губы его апатично шевелились – без звука.

– У вас три дня, Коваль, – бросила Регина. – Через три дня мы ата– куем.

– Онов, ты слышишь меня или нет?! Она выжрала твою душу, эта жен– щина, она выпила твою волю, ты что, не видишь, как губят твоего сына?!

Онов медленно поднялся. По обе стороны моста затаили дыхание.

Командор постоял, покачиваясь, как пьяный, то и дело бессмысленно поднося ладонь к лицу; потом неуклюже повернулся к экрану спиной и, во– лоча ноги, двинулся прочь. Люди Города поспешно расступались, образуя широкий коридор; Командор двигался, будто в густом киселе – так плотно облепила его тишина.

– Три дня, – сказала Регина мягко. – Ровно через трое суток... вы знаете. Сопротивляться бесполезно. Я рассчитываю на благоразумие людей Поселка... Город в любой момент готов принять вашу капитуляцию – и Ко– валя в наручниках. Конец связи!

Экран погас. Ивар устало вздохнул и сел на железный пол.

Она мстит мне, подумал Ивар и сам поразился этой простой мысли.

Она мстит. Она не забыла того, что было сказано тогда утром, в присутствии Сани. Она отомстила Сане за то, что он это слышал. Она мстит Ивару за то, что он это сказал.

– ...И не будет уверенности, что мы сумеем хотя бы стартовать! Ее и так было немного... уверенности... И никогда не будет! – высокий злой мужчина по имени Никола почти кричал. – Я отвечаю за то, что творится в доке... И я говорю, что за трое суток такое в принципе... если...

Их всех превратят в жирную копоть. Регина ох как хорошо знает Бар– ракуду, она уверена, что он уперся, что он не отступит... Это хладнок– ровное убийство.

– В принципе все возможно, – откуда-то издалека усмехнулся Барра– куда. Сделай мне подарок и просчитай наши шансы – без паники, но и без этого... куража бывалого самоубийцы.

Ивар методично водил по полу пальцем. Так приятно было ощущать вы– пуклый холод стальных заклепок. Он давно уже потерял нить разговора – слова отдавались у него в ушах бессмысленной, неприятной, полной диссо– нансов мелодией:

– Вариант Николы... Регина... Регина... Регина... Некомплект. Де– сять процентов... Сорок процентов... Вариант Регины. И НЕЧЕГО НА МЕНЯ ПЯЛИТЬСЯ!

Ивар содрогнулся. Барракуда рявкнул еще, Никола ругнулся, жалобно попросила о чем-то Милица, примиряюще вступился Генерал, и тогда Барра– куда рассмеялся:

– Кстати, а наручники-то у нас есть?

Они не сдадут его, думал Ивар, глядя в бежевый потолок комна– ты-тюрьмы. Они не сдадут его, да и сам он не сдастся... Они попытаются бежать на своем недостроенном кораблике. Смешно.

...А отец ли сидел сегодня в Ратуше, перед экраном? Отец ли повер– нулся и ушел, когда зашла речь о скорой смерти любимого сына? Или это пустая оболочка, изъеденная изнутри? Как там говорил Барракуда: она выжрала твою душу...

...А что она имела в виду, когда называла Барракуду "победоносным соперником" отца? Еще тогда? Еще до рождения Сани? И мама об этом зна– ла? О чем? Нет, Ивар просто глупый ребенок, он чего-то не понял, не по– нял, это слишком сложная, слишком давняя история...

Почему она так улыбалась, так двусмысленно? Или показалось? Что же, отец, выходит, еще тогда...

Ивару сделалось тошно. Он сел и обхватил плечи руками; ему показа– лось, что комнатка едва заметно сотрясается, вибрирует, и от этого сот– рясения наползает непреодолимая, вязкая, черная тоска.

Отец женился на маме, потому что любил ее. Ивар помнит – две тени, соприкасающиеся головами... Две руки на его подушке, одна тонкая, дру– гая широкая и сильная, и пальцы сплетены... Отец ЛЮБИЛ маму и ЛЮБИТ ее, а Регина просто самовлюбленная дура, ей кажется, что весь мир...

Но Барракуда-то умен! Что он нашел в ней, ну что, он, Ивар, реши– тельно не может понять...

Он неправильно понял, он маленький. Да, маленький...

Кажется, на поверхности объекта "Пустыня" гуляет ветер. Страшный ветер, ураган, это впервые за все время пребывания Ивара на этой мел– кой, мелочной, мерзостной планетке...

...А вдруг Регина знала все заранее?! Та сцена в невесомости... И атака, в которой погиб Саня. И теперь – Ивар. Отец останется один, и ее власть над ним будет безгра...

Ветер снаружи свирепеет. Звенят и трясутся стены.

Значит, отец любил Регину... И женился на маме просто потому, что Регина предпочла...

Поле его зрения разбилось на квадратики – как шахматная доска. Ивар закрыл глаза, но квадратики не исчезли, меняясь местами, сложно вращаясь, как в калейдоскопе. Он устал. Он так устал...

Открылась дверь. Почти беззвучно, но напряженный Иваров слух не мог ошибиться. Открылась дверь – и тут же закрылась снова, но, когда Ивар разлепил веки, в комнате никого не было. Пусто.

Ему вдруг сделалось холодно. Никто не вошел, сказал он себе – но почему-то неуверенно. Никто не вошел.

Ветер снаружи стих, и стихла нервная пляска стен и перекрытий, и вокруг воцарилась глубокая, как обморок, ватная тишина. Ненормальная. Неестественная. Вжавшись спиной в прохладную стену, Ивар понял вдруг, что круглая тень в углу напротив слишком темна для тени. Таких теней не бывает.

Надо было приподняться на койке и посмотреть – но Ивар знал, что сделать это не в его силах. Попробовал зажмуриться – но слепая темнота была еще хуже, и тогда он стал смотреть в сторону – чтобы захватывать тень самым краешком бокового зрения.

Она лежала, темная, грузная, как свернувшаяся кольцом черная киш– ка. Остатками здравого смысла Ивар пытался поверить, что это всего лишь тень, что на самом деле в углу нет ничего; он несколько раз принимался считать про себя, намереваясь на счете "пять" перевести взгляд и пос– мотреть прямо в страшный угол – и безнадежно запинался на "четыре с по– ловиной".

Потом он понял, что давно уже не сидит на койке, а стоит, вжимаясь спиной в стену, желая сделаться плоским, как бумажная картинка.

Тихонько щелкнул пол. В другом углу, у двери в уборную, темнело еще одно черное пятно. Койка под босыми ногами вздрогнула, будто живая. Там, под койкой...

...Возится, влажно хлюпает, оплывает густой черной жижей и снова всасывает эту массу в себя. Вместо лица черная смоляная воронка... Не надо.

Ивар захрипел. Непреодолимый, физиологический ужас перекрыл ему горло, скрутил судорогой подгибающиеся ноги, сдавил живот; в несколько секунд человеческое существо, мальчик, обернулось комком беззвучно во– пящей плоти.

...Отлетела дверь.

В него вцепились чьи-то руки, и он понял, что вошедший хочет ста– щить его с койки, скормить чудовищу. Сопротивляясь с невиданной лов– костью, сильный, как десять Иваров, он сомкнул челюсти на пальце вошед– шего, рот его наполнился кровью – но вошедший был тяжелее, он навали– вался, сдавливал грудную клетку, Ивар задыхался, молотил ногами, не раз и не два угодил в мягкое... Потом мутный туман перед глазами разошелся, и он увидел у самого своего носа свисающий клок бежевой обшивки.

– Ивар?

Он только теперь почувствовал, что руки его заломлены за спину, да так, что плечи вот-вот вывернуться из суставов.

– Отпусти...те... – сказал он, и рот его оказался соленым.

Хватка ослабла, ушла совсем.

Он лежал на койке, обшивка на стене была безнадежно испорчена, место разрыва кривилось, как распахнутый рот. Края его топорщились бесцветными ворсинками. Ивар с усилием попытался вспомнить, кто и зачем разорвал нервущуюся ткань – но вместо этого обнаружил с ужасом, что лежит в мокрых штанах.

Он покраснел. Он сделался горячим и пунцовым – и вместе со стыдом к нему вернулась память.

– Что... – прошептал он в белое лицо нависающего над ним Барраку– ды. Что... Что?..

– Вставай, – сказал Барракуда шепотом. – Это... ПОМУТНЕНИЕ. Вста– вай, вставай...

Он сунул в кобуру шприц-пистолет и рывком вздернул Ивара на ноги – раз и еще раз, потому что колени подогнулись и мальчик едва не свалился снова.

– Помутнение... Идем со мной... Быстро, быстро...

Ивар плохо соображал, что делает. Ноги его переступали просто за– тем, чтобы поддержать в равновесии неповоротливое тело; во рту стоял отвратительный вкус и это был вкус крови человека, тащившего его за руку. С прокушенного пальца Барракуды падали на светлый пол темные тя– желые капли.

Коридор. Поворот. Переулок под высоким потолком. Вентилятор. Вин– товая лестница. Еще. Поворот.

Барракуда остановился, и Ивар увидел, что ему тоже тяжело бежать. Лицо его казалось маской, размалеванной струйками пота.

– Это помутнение, – сказал Барракуда хрипло. – Ты думаешь... поче– му объект... запрещен?

Ивар молчал – экономил дыхание. Барракуда вытащил из кармана круг– лый плоский хронометр на длинной цепочке и накинул Ивару на шею:

– Будешь... Следить...

Хронометр мерцал теплым зеленым светом: десять минут пятьдесят три секунды. Пятьдесят четыре...

– Пошли, – Барракуда дернул Ивара за собой, и черная сумка на боку мужчины ударила мальчика по лицу.

Переход. Поворот. Труба. Переулок. Какая-то огромная магистраль, опутанная бесконечными змеями кабелей. Снова переход. Барракуда засто– нал – или Ивару показалось?

В коридире прямо перед ними мелькнула человеческая фигура – и сра– зу же хлестанул крик. Ивар почувствовал, какими холодными и липкими сделались его мокрые брюки. Кричал мужчина, и голос его был искажен до неузнаваемости. Искажен страхом.

– Не пойдем туда, – неожиданно для себя прошептал Ивар, цепляясь за руку Барракуды. Тот приостановился, и Ивар увидел протянутый шприц-пистолет:

– Бери!

Ивар взял бездумно, просто повинуясь приказу. Барракуда прикрыл глаза, будто пытаясь сосредоточиться:

– Так... Прижать к коже – к обнаженной коже – и нажать на спуск... Как только я крикну "Давай"... В ту же секунду. Понял?

Ивар молчал.

– Понял?!

Отдаленный крик повторился, и Ивар почувствовал, как шевелятся во– лосы на его голове.

– Понял... – прошептал он почти беззвучно.

Барракуда несколько мгновений сверлил его глазами – потом повер– нулся и двинулся навстречу далекому, захлебывающемуся воплю.

Источником вопля оказалось скорчившееся в углу существо; Ивар не сразу распознал в нем человека, а когда распознал, не обрадовался. Бар– ракуда что-то громко, ласково проговорил; существо широко распахнуло белые безумные глаза, заскулило и выставило перед собой короткий ствол разрядника.

Барракуда длинно, изощренно, грязно выругался.

Ивар прижался к стене. Он пропустил момент, когда Барракуда прыг– нул; разрядник плюнул в светящийся потолок, и один за другим почернели три или четыре плафона. Потом что-то покатилось по полу и остановилось неподалеку от затаившегося Ивара; покосившись под ноги, тот увидел ко– роткий широкий ствол.

Двое боролись. То существо в углу оказалось сильным и гибким; из– виваясь, оно тонко и жутко визжало. Барракуда рычал, наваливаясь, хва– тая ртом воздух; в какой-то момент существо оказалось прижатым к полу, и тогда Ивар услышал сдавленное:

– Давай!

Он стоял на месте, пытаясь понять, к кому обращается Барракуда.

– Давай! Давай! Давай!!

Ивар сделал шаг вперед. Мокрые штаны облипали ноги.

Существо рвалось из последних сил, Барракуда больше не мог его удерживать:

– Дава-ай! – последовало ругательство, да такое, что Ивара пере– дернуло.

Костлявая рука существа царапала пол, оставляя кривые бороздки; Ивар пересилил себя и коснулся рукава. Обнажилось запястье, вздутые ве– ны, каменные мышцы...

Ивар прижал рыло пистолета к этой дергающейся руке и надавил на спуск. В ту же секунду Барракуду отбросило к противоположной стене; Ивар успел отскочить, а на том месте, где он только что сидел, бились о пол длинные ноги в высоких зашнурованных башмаках.

Потом ноги ослабли. Барракуда поднялся и, капая кровью из проку– шенного Иваром пальца, подошел к лежащему:

– Вставай.

Тот застонал, шаря руками в поисках опоры. С трудом сел; Ивар еле сдержал удивленный возглас.

Потому что сидевший оказался Генералом.

– Ивар, – бросил Барракуда через плечо. – Время.

Ивар глянул на хронометр:

– Девятнадцать минут сорок три секунды...

– Барракуда, – прошептал Генерал. – Это... немыслимо. ТАКОЕ... это впервые. Это...