Текст книги "Корни камня"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Ивар плакал в полубреду. Ему мерещились черные, черные глубины космоса, полные бродячих огоньков – тусклых фонариков в мертвых руках. Там зеленые скатерти под голубыми шатрами... Нет там шатров. Там черная пустота... и таблички, вмурованные в Стену Мертвых... А если – есть?! Несправедливо, если одним Прародина и шатры, а другим – только буквы на глухой поверхности искусственного камня... Мама!..

Он проснулся – или очнулся – и увидел над собой лицо склонившейся женщины.

– Мама... – он заплакал от облегчения, но тут же понял, что обоз– нался, и прошептал разочарованно:

– Ванина... Ты разве не улетела?

Женщина присела на край кровати, Ивар ждал увидеть в ее руке шприц-пистолет но не увидел. Тогда он понял, что обознался снова.

– Это все из-за тебя, – сказал он Регине. – Оставь его в покое... Он любит только маму, ясно? Отстань, вот присосалась, как... присоска...

К его лбу прижалась нестерпимо холодная ладонь. Ивара передернуло.

– Он бредит, – прошептала женщина.

Ивар умиротворенно вздохнул и закрыл глаза. Если поверить... Если хоть на секундочку поверить, что где-то там людей ждут голубые шатры и зеленые скатерти... И там его ждет мама.

– Он бредит, – сказала женщина громче. – Он горячий и дрожит... – в ее голосе отчетливо скользнула паника. – Он... слышишь, Кай?!

"...вместо сына тигардов Кая". Ивар открыл глаза.

Над ним нависало испуганное лицо оператора Милицы. Увидев осмысленный взгляд, она забормотала почти заискивающе:

– Ивар... Ты как себя чувствуешь, а? Ты немножко... Не надо было тебя брать... туда?

– Надо было, – сухо сказали из полутьмы. – Надо.

Ивар пошевелился – заныла рука. Он прав, подумал Ивар. Надо бы– ло...

– Она так и летит? – спросил он шепотом. – И фонарик горит?

– Так и летит, – глухо отозвался Барракуда.

Ивар прерывисто вздохнул. Милица тревожно изучала его, выискивая, по-видимому, симптомы болезни; он не выдержал и усмехнулся:

– Боитесь, что я умру и нечем будет торговать?

Кажется, Милица вздрогнула. Кажется, вопросительно взглянула на Барракуду.

– Уйди, – уронил он коротко. К удивлению Ивара, женщина повинова– лась мгновенно и беспрекословно. Чмокнула, закрываясь, дверь.

Барракуда сидел на своем обычном месте – на откидной койке у противоположной стены. Ивар вгляделся в его лицо – и внутренне сжался. За двое истекших суток Барракуда не то чтобы осунулся и не то чтобы исху– дал; глаза его были спокойны – однако за внешним спокойствием стоял черный, непонятный сгусток страстей. Ивар испугался непонятного – что это, крайняя степень ненависти? горе? принятое наперед решение? От че– ловека с таким лицом можно ждать чего угодно...

– Болит рука? – глухо спросил Барракуда.

Ивар посмотрел на свою руку. Пять темных отпечатков на запястье.

– Нет, – соврал он. Барракуда не отозвался; выпуклые глаза его глядели отрешенно и в то же время пристально – наверное, так смотрят безумцы. Ивару сделалось так страшно, что он горько пожалел об ушедшей Милице.

Одновременно со страхом явился стыд за свою слабость; страх велел задобрить Барракуду – стыд сделал ватным Иваров язык, когда, покрываясь потом, он выдавил наконец:

– Я... сам виноват.

Барракуда мигнул.

– Он... – Ивар мучительно подбирал слова, – он не хотел... причи– нить ей вреда... Он хотел убить ВАС!

В следующую секунду, холодея, он подумал: хорошенькое оправдание.

– Да, – сказал Барракуда глухо. – Такой уж, видно, я счастливец... Повезло мне. Да, Ивар?

Ивар снова заплакал.

Это произошло неожиданно для него самого, это было мучительно и позорно; он сам осознал происходящее только тогда, когда слезы уже вовсю душили его, и поздно было призывать волю и гордость – у него не осталось ни воли, ни гордости, ни даже страха перед унижением.

Он плакал, не пытаясь остановиться, захлебываясь, исходя своей болью, выливая в слезах и смерть Ванины, и рану Сани, и поражение отца, и свою собственную неведомую судьбу. Потом ему стало легче – и сквозь пелену слез он увидел, что Барракуда сидит, опустив голову ниже плеч, странно отвернув лицо.

Со второй попытки Ивар обрел способность говорить.

– Как там... – прошептал он между всхлипываниями, – не покажем врагам слез наших... Прольем лучше кровь нашу...

Барракуда не удивился, что Ивар запомнил его собственные, в нази– дание сказанные слова.

– А я не враг тебе, – отозвался он еще глуше. – Плачь, сколько хо– чешь... Пожалуйста.

Глаза у Ивара саднили, будто засыпанные песком.

– Не враг... – прошептал он горько. – Зачем вам... Все это... Эта торговля... Отец не стрелял бы... Если бы... не загнали в угол...

– Меня тоже загнали в угол, – устало признался Барракуда. – Причем много раньше.

– Вы сами себя загнали в угол, – Ивар отстраненно удивился сме– лости своих слов. – Поселок против Города... Чего вы хотите...

– Чего я хочу, – сказал Барракуда со странной горечью в голосе. – И как же мне тебе объяснить, мальчик, чего я, собственно, хочу...

Он замолчал, пугая Ивара внимательным взглядом выпуклых глаз. По– том медленно опустил веки:

– Ладно. Расскажу тебе... историю. Сказку, а точнее, предание... Вряд ли ты слыхал это слово.

– Слыхал, – сухо сообщил Ивар.

Барракуда взглянул недоверчиво:

– Да?.. Тем лучше... Итак, давным-давно...

Он запнулся, будто пытаясь собраться с мыслями и перепрыгнуть че– рез какую-то внутреннюю преграду; потом, очевидно одолев себя, откинул– ся назад и продолжал странно глубоким, даже величественным голосом:

– Жил некто... И много славных дел выпало на его долю, и все испы– тания он вынес с честью... На пути его встало Семирукое Чудовище Ача – но герой одолел его в битве на берегу Ревущего Рога... Много горя наро– дам предгорий принес пожиравший людей Жертвенник – но герой сравнял его с землей... И он же лишил угодий великую Подземную Змею, явился в смрадное жилище ее и задушил хозяйку ее же склизким телом...

– Это же сказка о Белом Рыцаре! – не удержался Ивар.

Барракуда прервался, чтобы удивленно вскинуть брови:

– Да? Я не знал, что в Городе ее помнят... текст, а не видеоряд. Впрочем, ты ведь сын высокопоставленных родителей, может, ты и книгу в руках держал?..

Ивар сглотнул.

Знал бы Барракуда... Долго бы смеялся. Знал бы о его, Ивара, иг– ре... Об этих видениях, говорят, они еще называются мечтами... Но Ивар никогда и ни с кем не говорил об этом вслух. Только Саня немножко дога– дывается... Это рождается внутри, это слишком интимно; что же до Барра– куды, то в его устах одно только имя Белого Рыцаря звучит кощунствен– но... Должно звучать кощунственно.

Барракуда молчал, и Ивар напрягся, на секунду поверив, что этот человек способен читать чужие мысли, и то, что до сих пор тщательно скрывалось от людей, сейчас будет грубо изъято и представлено на всеоб– щее обозрение.

– Что с тобой? – удивился Барракуда.

Ивар потупился:

– Ничего...

– Ничего, – Барракуда задумчиво закинул ногу на ногу. – Рыцарь объединил племена, основал город... Он ведь был могущественен, он при– вык властвовать...

– Властвует закон, – отозвался Ивар. Барракуда кивнул:

– Да, закон... Но нет закона, одинаково мудрого для всех.

– Есть! – Ивар вскинулся. – Нельзя убивать, и нельзя...

– Знаю, – прервал Барракуда. По лицу его прошла тень, и Ивар вспомнил, как несколько минут назад этот человек невидяще смотрел в угол. Ивар осекся.

Барракуда снова сделал над собой усилие. Поморщился, будто досадуя на собственную слабость:

– Итак, городом правил Закон... Один для всех. Вроде бы справедли– во... Но люди не родятся одинаковыми, как плашки. Кто-то принимает За– кон – а другой под Законом родится, и не выбирает его так же, как не выбирают мать...

Ивар невольно опустил голову; Барракуда вздохнул:

– В Городе были люди, рожденные под другим Законом и оставшиеся верными ему. Среди них был Черный Рыцарь... особенно неуживчивый, и За– кон руками Белого Рыцаря заточил его в темницу... У тебя голубые глаза, Ивар. Разве существует Закон, повелевающий им быть черными и никакими другими?!

Он перевел дыхание. Продолжал тоном ниже:

– Вот, Черный Рыцарь оказался за решеткой... Ты спросишь, чего же он хотел?

– Он хотел смуты и раскола, – медленно проговорил Ивар. – В мире, где полно опасностей... смута и раскол подобны смерти.

Барракуда оскалился:

– Почему же Белый Рыцарь схватился с кочевыми племенами, почему он заплатил кровью за победу, вместо того чтобы признать единый с ними Закон? По-твоему, чем больше племен живет под Законом – тем надежнее, и неважно, каков Закон, лишь бы – один для всех?

С трудом сдерживая раздражение, Ивар процедил сквозь зубы:

– Белый Рыцарь подвигом заслужил доверие... Друзьям он несет мир и безопасность, а враги... Его враги испытали кое-что на своей шкуре... И еще испытают, – добавил он глухо.

– Да уж, – устало усмехнулся Барракуда. – Нашему Черному Рыцарю порядком досталось... Но он смог уйти... и хотел с тех пор только одно– го: чтобы его оставили в покое. Но Белый Рыцарь... Ты слушаешь?

Ивар вздрогнул. По коридору быстро простучали чьи-то башмаки.

– ...Белый Рыцарь не желал смириться, он считал почему-то, что свобода Черного чем-то угрожает ему... Или оскорбляет его, уж не знаю... И тогда он послал Черному Рыцарю испытание. Первым испытанием было, конечно, чудовище...

Ивар закрыл воспаленные глаза. Сквозь молодой лес ломилось, треща стволами, грузное бронированное тело на многих суставчатых лапах. Отв– ратительный запах, густой рев, копье в боку трепещет, как антенна...

– ...Но Черный Рыцарь победил и остался цел... И настал черед вто– рого испытания – и это была женщина, Ивар...

Он вздрогнул. Перед глазами у него закружилась карусель перепле– тенных рук и ног, облако летящих длинных волос, сдвоенное тело, за– висшее в метре над полом, и черная тень-осьминог...

– Третьим испытанием... Третьим испытанием, Ивар, был ребенок...

Барракуда замолчал. Со вздохом поднялся, протянул руку:

– Пойдем...

У Ивара не было возможности отказаться от приглашения. Он глянул на предложенную руку Барракуды, потом на свою собственную, в синяках ладонь. Криво улыбнулся – и царственным жестом предоставил себя в рас– поряжение своего же палача.

Полутемный перекресток обнаружился внезапно – улицы-коридоры-пово– роты, редкие прохожие почтительно приветствуют Барракуду и угрюмо смот– рят вслед мальчику, косые светильники и вентиляционные щели, все похоже на Город, но только мелко, убого, со следами ремонта... Снова улицы-ко– ридоры-повороты, рука Барракуды осторожно придерживает ею же раздавлен– ные пальцы, и вдруг – четыре расходящиеся под прямым углом трубы, в центре перекрестка – четыре тусклых светильника, черный камень в окру– жении четырех теней...

Перед камнем стояла на коленях девушка. Незнакомая Ивару, щуплая, в широких, как у Ванины, одеждах; Барракуда замедлил шаг. Девушка не сразу заметила его погруженная в свои мысли, а может быть, и в некое подобие транса, она плавно покачивалась, водя по глыбе ладонями; потом, опомнившись, обернулась через плечо и встретилась с Барракудой глазами.

– Нет, не мешаешь, – сказал тот глухо, будто отвечая на незаданный вопрос.

Девушка печально качнула головой. Поднялась, подбирая одежды; беззвучно вышла в один из круглых тоннелей.

– Сядь, – все так же глухо сказал Барракуда Ивару . – Спиной к камню.

Ивар молча повиновался. Подошел и сел, привалившись всем телом к черной прохладной туше – и сразу же стало легче. Захотелось закрыть глаза.

– Сиди и слушай, – сказал Барракуда. – В роду тигардов существовал обычай... Один из самых древних, основополагающих. Когда мальчику ис– полнялось... Когда он становился на пороге взрослости, он шел в лес... Один и ночью. Знаешь, в лесу... Страшно. Звери... Тогда в лесах были звери. Но он шел – и находил Камень... Такой, что рос корнями из самых недр земли. Это было важно – мальчик не знал, где стоит Камень, он дол– жен был найти его... Ощутить... Не всем удавалось с первого раза, тогда говорили – он еще слаб... недостоин... Некоторые вообще не находили, и род изгонял их... Но тот, кто нашел Камень – садился у его подножья, вот как ты... И проводил ночь наедине с собой – и с камнем. И смотрел глубоко-глубоко в свою душу... И узнавал о себе то, чего никогда не знал... И порой гордился, а порой раскаивался... А чаще и то, и дру– гое... И вот перед рассветом к нему приходили старшие – мужчины из рода тигардов... И принимали его, как равного. Слушаешь?

– Зачем вы мне все это рассказываете? – спросил Ивар глухо.

Барракуда снова вздохнул:

– Зачем... Видишь ли, Ивар, у меня ведь полно трудов и обязан– ностей... Бессонные ночи, видишь ли. И, конечно, есть дела и поважнее, чем рассказывать сказки озлобленному мальчишке...

– Вы же говорили, что это не сказки! – Ивар почему-то ощутил себя обманутым.

Барракуда сидел на полу, скрестив ноги, как старинная деревянная кукла:

– Это... видишь ли, Ивар. Это – старинный повод для насмешек... в Городе. Удобный повод для насмешек – какие дураки, если тысячу лет на– зад их предки что-то такое делали, почему они повторяют это... слепо, без всякого смысла... повторяют, как сумасшедшие роботы, и называют свою глупость "обычаем"... "традицией"... Почему они так держатся за совершенно бессмысленные на сегодняшний день... Почему они считают, например, что умершим полагается последний путь? Всех устраивает прос– тая табличка в Стене Мертвых – а им, видите ли...

Он замолчал.

Ивар сидел, втянув голову в плечи, не отрывая глаз от пола.

Табличка в Стене Мертвых. Бесконечные ряды табличек; тупая боль, но болит не голова и не живот, это память болит, память о руках, о гу– бах, об огромном и теплом, красном, светящемся шаре, к которому можно прижаться и, успокоившись, уснуть...

– Мама...

"...три месяца в депрессии. Всегда считалось, что дети переносят легче..."

"...естественные отклонения. Достаточно избалован..."

– Мама!..

Ивар очнулся. Выпуклые глаза Барракуды были совсем рядом; жесткие ладони лежали у Ивара на плечах:

– Что?..

– Ничего, – Ивар безнадежно отвернулся. Прижался к Камню щекой.

– Ничего, – повторил Барракуда шепотом. – Знаешь, Ивар... Я не уверен, что стоит тебе... все это рассказывать. Что ты вообще поймешь, о чем я...

У Ивара ни с того ни с сего прыгнуло сердце. И еще раз прыгнуло; он подался вперед, так, что его глаза оказались прямо перед пристальны– ми глазами Барракуды.

– Скажите, – прошептал он быстро, будто опасаясь, что ему заткнут рот. Ванина ДЕЙСТВИТЕЛЬНО будет на Прародине? Действительно – или это только так говорится?..

Барракуда долго молчал. Так долго, что у Ивара зачесались воспа– ленные веки.

– А почему же ей не быть на Прародине... Разве она совершила что-то... преступление, которое ее не простится? Почему же ей не быть на Прародине, путь ее... освещен... Она там... будет ждать...

Барракуда отвернулся. Ивар, растерянный, молчал.

Объяснить, что он не про это спрашивал?

Мертвое тело будет лететь и лететь в пустоте, и фонарик будет го– реть, но потом все равно погаснет... В Космосе не бывает никакой Праро– дины. Там только холодные летающие камни, и редко-редко – звезды, сгустки горящих газов...

Сказать об этом Барракуде? Разве он не учился в школе и не знает, как устроен космос... Как устроен мир?..

Молчание тянулось и тянулось, в тусклом свете ламп Ивар видел не– подвижного Барракуду, плотно сжатые тонкие губы под полоской усов, ве– ки, прикрывающие круглые, как линзы, глаза... Четыре тени окружали Бар– ракуду хороводом – две коротких, две подлиннее.

– Я понимаю, о чем ты думаешь, Ивар. Догадываюсь... У камня не бы– вает корней. Верно? Это противоречит его... природе. Говорить о ка– ких-то камнях... странность. Правда?..

Ивар молчал. Ждал. Не отводил взгляда.

– Да, Ивар... Непонятное раздражает. Иногда кажется смешным, иног– да пугает... Знаешь, в Городе тоже стояли Камни. Не посреди леса, ко– нечно, а вот так, на перекрестке... И нашелся человек, который... оск– вернил Камень. Скуки ради, или злобы ради, или... не знаю зачем. Он осквернил Камень и поглумился над ним... себе же на горе.

Барракуда замолчал.

Ивар сидел, подобрав колени к подбородку, слушая, как шуршит воз– дух в невидимых вентиляционных шахтах. Ему казалось, что Камень за его спиной не просто нагрелся от человеческого прикосновения, но источает тепло сам по себе.

Тогда он не выдержал и спросил:

– А почему – себе на горе? Камень отомстил?

Барракуда поднял глаза:

– А ты веришь? Что Камень может отомстить?

Ивар молчал, сбитый с толку. Потом вспомнил свое видение – и про– бормотал едва слышно:

– Верю... наверное.

Барракуда вдруг улыбнулся – не так, как обычно, не насмешливо, а просто улыбнулся, Ивар даже удивился – надо же, и на человека похож...

– И я верю, – сказал Барракуда уже серьезно. – Но только в той истории... Отомстил не Камень.

Ивар захлопал глазами, пытаясь собрать воедино внезапно разбежав– шиеся догадки.

– Да, – продолжал Барракуда. – Осквернивший был наказан так, как велит того Закон. А свершившего наказание арестовали... Тоже по закону – по закону Города... – выпуклые глаза уставились на Ивара вопроситель– но, будто ожидая возражений. Ивар проглотил слюну и смолчал.

– Но по Закону рода тот, кто свершил наказание, был невиновен. Ти– гарды насильно вырвали его из рук правосудия и укрывали... Укрывали го– дами, становились сообщниками, преступниками, отщепенцами... Потому что жили в согласии с Законом рода. Потому что помнили традиции предков... По-твоему, это смешно?!

Он вдруг подался вперед, захлебнувшись от внезапной ярости, и в глазах у него вспыхнули злые желтые огоньки; отшатнувшись, Ивар с ужасом заметил пену, выступившую в углах длинного рта.

– По-твоему, это глупо?!

Ивару сделалось страшно до судороги. Барракуда несколько секунд сверлил его взглядом, потом откинулся назад, оперся руками о пол. Ска– зал совершенно спокойно:

– Все это длилось много лет... Твой теперешний собеседник из шкуры лез вон, устраивал какое-то подполье, делал тысячу глупостей, сидел в тюрьме, между прочим, и довольно долго... Чего ради?.. Ивар, этот Ка– мень, у которого ты сидишь... Последний из оставшихся Камней. Мы при– везли его сюда... Это называется "святыня". Не имеющая никакой утили– тарной функции, совершенно бесполезная вещь. Ты слышал, как говорят – "клянусь святыней"?

Ивару и самому случалось так говорить. Но он, конечно, не имел в виду никаких камней.

– Ивар... Я говорю неясно. Паршивый из меня педагог, но ты хоть чуть-чуть... понял?..

Ивар открыл было рот – но в тот же момент оба вздрогнули от прон– зительного, сверлящего писка. Барракуда дернул рукав – на белом брасле– те пульсировал зеленый огонек.

– Да, – Барракуда поднес браслет к щеке.

Ивар не мог разобрать слов – только голос, незнакомый, быстрый, напряженный. Лицо Барракуды сделалось жестким. Как камень.

– Давайте посадку, – пробормотал он сквозь зубы. – А мальчик будет со мной.

Незнакомый старик вошел в зал, сопровождаемый двумя угрюмыми муж– чинами, настороженными, как конвоиры. О чем-то отрывисто распорядился Барракуда – прошла минута, прежде чем Ивар понял, что стоит перед собс– твенным отцом.

Старик, безусловно, когда-то был Командором Оновым; Ивар узнал бы отца в любом обличье – пусть седая щетина, пусть проваленные воспаленн– ые глаза, пусть наполовину поредевшие волосы... Но стоящий перед ним человек уже не был Командором. Некогда испепеляющие глаза его утратили и волю, и властность остались страх и мольба.

Ивар глядел в эти затравленные глаза, и сквозь шум в ушах до него доносились обрывки фраз:

– Один... Я прилетел один... Я безоружен...

– ...снова?

Глухой голос Генерала:

– Барракуда... недопустимо...

Желтый огонек на дне выпуклых глаз:

– Я неясно объяснил?!

Да, Генерал не хотел оставлять наедине Барракуду, Ивара и Онова; Барракуда резко одернул его, и тогда они ушли, оглядываясь – угрюмый Генерал, конвоиры, изгнанная из-за пульта Милица, еще кто-то, кого Ивар не успел увидеть...

Отец перевел дыхание. Он дышал тяжело, как после долгого бега, или – Ивар вздрогнул – как тогда в невесомости, в полумраке, в обнаженном трепещущем клубке... Он поспешил прогнать воспоминание. Уничтожить. Стереть.

– Ивар...

Вместо того, чтобы обрадоваться встрече с отцом, он испугался.

– Ивар, сынок...

В голосе Онова скользнуло нотка, от которой на голове у Ивара за– шевелились волосы. Онов медленно повернул к Барракуде серое старческое лицо:

– Слушай, Коваль... Я пришел... За своим мальчиком. За своим единственным сыном...

Барракуда понял сразу – Ивар услышал, как он со свистом втягивает воздух.

– За своим единственным сыном...

Ивар еще не понимал.

– Я... Своей рукой погубил своего.... Саня умер час назад... Са– ня...

В сознании Ивара будто некрепко защелкнулась щеколда, запрещающая понимать слова отца и по-настоящему верить в них. Нет, спокойно сказал он себе. Так не бывает. Я не слышу. Не слышу.

– Коваль... Я привез тебе заложника. Лучших, чем я, заложников те– бе не сыскать... Тебе будет все. Все, и даже больше. Мы отдадим тебе все... А ты отдай мне сына. Отдай! Ничего не осталось. Возьми Город на разграбление... Отдай мне моего сына!..

Ивар задрожал. На его глазах отец метался, как заглоченная капка– ном жертва; на глазах сына он молил врага о помиловании – о чем-то большем, нежели просто дарованная жизнь.

– Ты получишь... все. Никто не станет преследовать тебя. Этот мальчик дороже, чем... Возьми меня заложником. Отпусти его.

Голос отца шелестел, как струйка песка на дне вентиляционной шах– ты.

– Я потерял одного сына... Я не могу потерять другого...

Саня, подумал Ивар. Опасно заскрипела щеколда, он поспешил глубоко вдохнуть и сказать себе как можно тверже: нет.

– Нет, – шепотом сказал Барракуда. – Я не могу, Онов... За моей спиной люди, я не могу рисковать... Ты – плохой заложник. Я уважаю твое желание пожертвовать собой – но не с моей помощью, Онов.

Командор молчал; казалось, что он не в состоянии понять обращенные к нему слова.

– Ребенку ничего не грозит, – сказал Барракуда громче. – Ему ниче– го не грозит, если ты исполнишь обещание...

– Я исполню обещание... – эхом отозвался Онов.

– ...и получишь ребенка обратно. Если я отдам его сейчас... Ника– кое честное слово не защитит тигардов.

– Я клянусь! – голос Командора сорвался на хрип. – Я клянусь свя– тыней...

– Ты не веришь в святыни.

– Я клянусь жизнью... Ивара!

– Она в безопасности. Не трать времени, Онов... Возвращайся... и поспеши. Это жизнь и смерть... Поверь, это единственный выход. Для нас обоих.

Лицо Онова странно дернулось. Сквозь страх и стыд, сквозь боль за отца Ивар ощутил вдруг жалость, острую, как нож.

– Кай... – тихо, жалобно прошептал Командор. – Я умоляю...

Ноги его согнулись. Ивар зажмурил глаза, и в наступившей для него темноте колени отца глухо ударились о пол.

...Рука Барракуды оттолкнула Ивара к двери, полуослепший от слез, он ткнулся в прохладную обшивку, отшатнулся, за его спиной рыдал и проклинал отец, проклинал и снова молил – Ивара схватили чьи-то руки, потащили прочь. Отрешенно глядя сквозь обступившие его бледные лица, Ивар страстно пожелал оказаться за зеленой скатертью под голубым шат– ром.

...Они играли в трехмерную "войнушку", Ивар и Саня; палили пушки, и пахло порохом – а в воображении Ивара порох источал запах жженой синтетики. После полутора часов баталии девятилетний брат наголову разбил армии пятилетнего, и потрясенный поражением Ивар не выдержал и разревелся.

И еще ревел, глядя, как загадочно улыбается мама. И еще ревел, когда она все с той же загадочной улыбкой извлекла из-за шкафа целую и невредимую, предусмотрительно запрятанную дивизию Иварова войска, и доверительно сообщила новое для младшего сына слово – "резерв"...

Слезы на Иваровых глазах не успели еще высохнуть – а волна вос– торга, свирепой полководческой радости уже захлестнула его по самую макушку. И хлопал глазами удивленный Саня – он-то ведь большой, должен знать, что такое этот резе.... зере... "резерв"!..

Ивар проснулся – в темноте, в замкнутом пространстве; у него в душе не осталось резервов. Ни капельки.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

* * *

...А если фонарик погаснет?!

Ивар плавал в полусне-полубреду; вокруг него покачивались звезды, нет – не звезды, фонарики в мертвых руках... Он висел посреди космоса, нагой, скорчившийся, белый от холода, ни верха, ни низа, ледяные сияю– щие россыпи – и пустота...

Отчаявшись, он прошептал непослушными губами – "мама".

Космос плавно качнулся.

– Мама... Мама!..

Он по-прежнему висел посреди пустоты, но не черной и враждебной темно-красной, теплой, бесконечно спокойной. Умиротворение и покой. Полная защищенность. Он плывет в пустоте, прорезанной пульсирующими кровеносными сосудами – расслабленный, все такой же нагой, все такой же скорчившийся и слабый – но бесконечно счастливый, потому что любовь, совершенно осязаемая любовь обнимает его теплой пушистой шерстью, зак– лючает в кокон...

Космос.

Надолго ли хватит фонарика?..

Он глубоко вздохнул, приходя в себя.

–...Прародина – для всех?

Серьезный парень с подносом в руках – тот, что приносил Ивару еду – удивленно обернулся от двери.

– Я хотел спросить... Прародина – она для всех? Или... только для тигардов?

Парень задумался. Пожал плечами, ответил, глядя в сторону:

– У всякого есть мать... Но не у всех одна мать, правильно?..

...Мама!..

Перебивая дорогое воспоминание, проплыла по дну памяти восьминогая тень-паук. Два переплетенных тела в метре над полом. "Ивар, пойми..."

– Выведи меня отсюда, – попросил он шепотом.

Серьезный парень чуть не выронил поднос.

– Выведи, – повторил Ивар тихо. – Постарайся... Улетим вместе в Город, ты пойми, Город никогда не простит... Здесь уже всем конец... Спаси меня спасешься сам...

Ивар сознавал бесполезность своих слов – и все же говорил. Без на– дежды.

Парень вдруг улыбнулся – без злобы, открыто:

– Тебе не понять...

Повернулся и вышел.

Ивару не понять.

...Неужели они не боятся? Им действительно легче умереть, чем расстаться со своими драгоценными... камнями... обычаями?!

...Женщина, молодая, легкая, идет прочь, лица не видно, только подрагивают в такт шагам тяжелые косы на плечах... А над ней синее-си– нее, невозможно синее, горящее синим, слепящее глаза, тепло на щеках – солнце, а она уходит, касаясь травы оборками цветного платья, догнать бы, догнать бы, догнать...

Ее догоняет мальчик. Как был – в простреленом комбинезоне, в запекшейся крови...

Всего лишь щелчок открывающейся двери – а уже ясно, кто вошел.

– Нету никакой Прародины, – сказал Ивар в стену.

Барракуда не ответил.

– Нету Прародины! Зря только... переводите капсулы. Умер – нету!..

Барракуда тяжело опустился на откидную кровать. Теперь Ивару видна была опущенная голова с редеющими на макушке волосами. Человек, поста– вивший на колени его отца...

– Я ненавижу вас, – сказал Ивар шепотом. – По-настоящему ненавижу. Вам лучше убить меня, если не хотите, чтобы потом...

Он запнулся. Любая угроза, произнесенная вслух, казалась ему сла– бой, неубедительной, а главное – недостаточной.

Барракуда вздохнул:

– Знаешь что... Говори мне "ты". А то как-то ненатурально получа– ется...

Ивар молчал, сбитый с толку.

– Мне все говорят "ты"... Ты заметил?

Он усмехнулся. Его круглые глаза уже не казались такими выпуклыми провалились под брови, в черные ямы.

– Помнишь, я говорил тебе... Там, возле Камня... Что твой отец – достойный человек?

Ивар всхлипнул.

– Так вот... Ты – сын достойного человека, Ивар. И пойми... ЧТО ты для него.

Великое сокровище... Мальчишка. Ради мальчишки – на немыслимое унижение...

– Наверное, я для него – сын, – отозвался Ивар тихо. – А вот для вас... разменная монета. Товар на торгах.

– Да, – Барракуда потеребил полоску усов, – да... Но можешь гор– диться, потому что ценой тебя я покупаю... Не сумею объяснить. Беско– нечно ценную вещь.

Ивар криво усмехнулся. Что может быть ценнее жизни?..

Фонарик Ванины еще светит, а вот Саня... От него ничего не оста– лось. Совсем ничего, подумал он, и мысль оказалась совершенно невыноси– мой.

– На нем нет тяжести, – сказал Барракуда в наступившей тишине. – Он легкий... Все равно, что сделали с его телом – он найдет дорогу и без фонарика.

– Неправда.

– Правда...

Ивар встретился глазами со взглядом Барракуды – и вдруг остро, изо всех сил захотел ПОВЕРИТЬ.

– Он же не тигард...

Барракуда кивнул:

– Но он же человек...

Ивар закрыл глаза.

Мамочка, если бы я умел поверить... что ты меня ТАМ встретишь...

А ведь Саня уже знает. Саня, всегда он успевал первым, первым ро– дился, первым...

А что, если они теперь вместе? Если они уже встретились с мамой, ту, пусть не под голубыми шатрами, все равно где – но они ВМЕСТЕ ждут Ивара?!

– Ты скоро будешь дома, – сказал Барракуда медленно. – А мы уй– дем... Корабль стоит в доке. Не очень мощный и не очень надежный, но твой отец обеспечит его старт. Поверь, что в моем списке нет ничего лишнего. Только, чтобы выжить.

– А если нет? – спросил Ивар с закрытыми глазами.

Барракуда не понял:

– Что – нет?

– Если... – Ивар запнулся. – Город... Не выполнит условий?

Барракуда помолчал. Проговорил осторожно:

– Ну... Они же... в своем уме, верно?

Он ждал увидеть во сне теплый космос, прорезанный кровеносными со– судами но вместо этого приснились Весы.

Никогда в жизни ему не доводилось видеть ничего страшнее.

Весы упирались в небо – то есть в то место, где должно было быть небо, а сейчас была красная, мутная каша. Весы занимали полмира, чер– ные, жуткие, с закопченными котлами вместо чаш... И все стояли молча – Белый Рыцарь в изорванном плаще, тонкогубая женщина с погасшим фонари– ком, мальчик в простреленном комбинезоне, Барракуда с ритуальным кинжа– лом в опущенной руке, маленький паж, и еще много, много...

– ЦЕНА.

Ивар не видел, кому принадлежал этот голос, которого лучше бы не слышать никогда.

– ЦЕНА.

Плечи Весов дрогнули – Ивар увидел Белого Рыцаря на одной из чаш, Весы накренились, но Барракуда бросил на другую чашу свой кинжал – и Весы выровнялись, и в следующую секунду Рыцарь был уже высоко вверху, в мутной кровавой каше... Ивар хотел закричать – но невидимая сила швыр– нула его на опустевшую чашу, и, вцепившись руками в черные склизкие це– пи, он увидел в котле напротив груду контейнеров, из-под отлетавших крышек медленно поднимались головы в шлемах, но Ивар был тяжелее, он перевешивал, пока на чашу напротив не швырнуло Регину, мертвого Саню, смеющегося чертика на липучке...

Ивар почувствовал, как его чаша идет вверх. Он кричал и прыгал, желая стать тяжелее, весомее, умилостивить Весы... Но кровавая каша бы– ла все ближе, а земля уходила все дальше, и голос, которого лучше бы не слышать, торжествующе твердил:

– ЦЕНА. ЦЕНА. ЦЕНА.

...Несильная боль в плече. Он открыл глаза – над ним сидел Барра– куда со шприцом-пистолетом: