Текст книги "Корни камня"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Дверь захлопнулась.

Гордо вскинув подбородок, он какое-то время смотрел им вслед, и губы его кривились в презрительной усмешке: надо же, "Не бойся!"

Потом он раз или два прошелся по комнате, то и дело утыкаясь носом в бежевые стены; невероятное дело, он почти развеселился!

Теперь отец уж точно не спросит, зачем в нарушение всех запретов непутевые сыновья его отправились на этот грязно-желтый шарик. Теперь они пострадавшие, заложники; теперь, освободив их – измученных, но не уронивших чести – из рук бандитов, отец положит руку на затылок Сани, а Ивара прижмет к плечу, так, что царапнет щеку золотой эполет...

Ивар улыбнулся и потрогал щеку в том месте, где уже приятно садни– ла воображаемая царапина. Потянулся и сел, снова подобрав под себя но– ги. Оставалось только ждать.

Зачем они все-таки разлучили их с братом? Решили запугать, запу– тать по одному? Просчитались... Где все-таки Саня, о чем он сейчас ду– мает?

Кто-то прошел по коридору. Мягкие, приглушенные шаги. Вслушиваясь, Ивар невольно напрягся; подошел к двери, машинально, сам того не желая, дернул ручку.

Никто не имеет права запирать человека, лишая его свободы. Так поступают только с преступниками... И скоро взаперти окажется Барракуда вместе с прихвостнями...

А-а, так вот где он видел его лицо! На экране в новостях, "опасный преступник"... Только на телепортрете он был моложе. Вот оно как, про– павшие шлюпки, пропавшие люди...

Сколько их может быть в поселке? Пять, десять, сто? А, сколько бы ни было...

Кстати, при чем тут врач? Он совершенно здоров... "Это ненадол– го"... Что ненадолго? Зачем?

Снова шаги в коридоре – тяжелые, грузные. Снова озноб по спине – постыдный озноб... Да, он пленник. Нет, никто ничего с ним не сделает, потому что он – сын Командора, при имени которого трепещет...

А если авария?! Если катастрофа, пожар, о нем все забудут, а он заперт?!

Он затравленно огляделся.

...Темница – угрюмый каменнй мешок, и низко нависает сырой, покры– тый плесенью потолок. Мутный свет с трудом пробивается сквозь узкую щель – окно похоже на нору, продолбленную в толще стены, и нора эта все сужается, чтобы упереться наконец в решетку, частую, как паутина сытого паука...

Узник полулежит, привалившись к стене. Холодно. Холодная громада замка с темницами, где веками умирали в муках поверженные враги; холод– ные змеи цепей, ледяными браслетами охвативших запястья.

Ржавый скрежет дверных петель...

...Ивар отшатнулся:

– Что вам надо?!

Посреди комнаты стояла женщина – достаточно молодая, сухощавая, с желтоватым нервным лицом; ее одежда, очень свободная, слишком свободная с точки зрения любой горожанки, падала широкими складками и почти каса– лась пола. То, что Ивар поначалу принял за черную шапочку, было на са– мом деле спиралью из очень длинных, особым образом скрученных волос; в волосах посверкивал камень. Одинокий, белый; опять камень, подумал Ивар мрачно. Если телефон – то что она, всякий раз его из прически выдерги– вает?!

– Не пугайся. Я врач. Меня зовут Ванина.

Он перевел дыхание. У женщины с камнем были тонкие, некрасивые, жестокие губы.

– Тебя, я знаю, Иваром зовут?

Она говорила спокойно, негромко, без насмешки – но и без улыбки, и глаза ее, светлые, почти лишенные цвета глаза, показались Ивару безжиз– ненными, как объективы.

– Что вам надо? – повторил он, пытаясь скрыть дрожь в голосе.

Она откинула вторую койку – и села, как до этого Барракуда. Поста– вила рядом свою тяжелую черную сумку:

– Очевидно, ты некоторое время пробудешь... у нас. В наших инте– ресах, чтобы ты чувствовал себя как можно лучше.

Он не удержался и хмыкнул. Она будто не заметила, извлекла из складок одежды старенький блокнот, снова подняла на Ивара свою прозрач– ные странноватые глаза:

– Сколько тебе лет?

В голосе ее чуть заметно скользнул металл – это была профессио– нальная привычка вести разговор с пациентом. Ивару была знакома эта властная манера все врачи в Городе, будучи при исполнении обязан– ностей, держались именно так. Врачам всегда подчинялись – и Ивар, и да– же отец; повинуясь давно выработанному рефлексу, он глухо ответил:

– Одиннадцать.

Пальцы ее легли на клавиши блокнота:

– Ты когда-нибудь болел? Я имею в виду, серьезно?

– Никогда, – процедил он сквозь зубы. – Не болел и не заболею, не бойтесь, и он отвернулся к стене, давая понять, что разговор окончен и хорошо бы оставить узника в покое.

Но тонкогубая женщина не ушла. Щелкнули замки на черной сумке:

– Хорошо. Ладно... Ты, к сожалению попал в иную микросреду... Зна– ешь, что такое микросреда?

Ивар молчал, глядя в стену. Ему вдруг показалось, что это не мяг– кая бежевая стенка комнаты, а сырой, покрытый плесенью камень подзе– мелья.

– Непривычное сочетание факторов... Среди них могут быть болезнет– ворные... Сделаем прививку, ты не возражаешь?

В руках у нее что-то блеснуло; Ивар скосил глаза – и обомлел.

Белое, безжалостное железо. Какие-то иглы, резиновые наконечни– ки... Нет, шприц-пистолет он видел и раньше, но ЭТО походило больше на орудие пытки.

Все прививки Ивар получил в младенчестве. Те немногие лекарства, что достались ему на протяжении жизни, были заключены в яркие ароматные капсулы.

Женщина ловким, видимо, привычным движением зарядила ампулу в приспособление, похожее на шприц-пистолет. Нет, скорее на древний шприц-пистолет тысячелетней давности; Ивару показалось, что из резино– вого наконечника на миг выглянуло стальное жало. Игла! Так оно и есть...

Он внутренне заметался, забился, бросился бежать... И остался не– подвижно сидеть на койке, разом утративший все свои силы.

– А почему ты до сих пор в комбинезоне? Ты что, и дома ходишь в верхней одежде, а?

Ее слова текли мимо его сознания, болезненно отдаваясь в ушах. Схватили, заперли... Но зачем же, ради святыни, еще и мучить?! Разве он знает секреты, которых можно домогаться под пытками?

– ...Слышишь, Ивар? Сними комбинезон. Не хочешь – закатай рукав...

Настоящая игла. Толстенная иголка из белого металла.

...Ржавый скрежет дверных петель... Вслед за низкорослым палачом в проеме показался холщовый мешок, помещавшийся у карлика на плечах. Ог– ромный, гремящий железом мешок отвратительных инструментов.

Пылает огонь в жаровне. Малиновые от жара крючья... Игла.

Он забился, как птица, которую поймали руками. Больно ударился ко– леном, бросился к двери... Заперто. Заперто, а комната такая маленькая, и негде спрятаться...

Узкая дверь в уборную. Рывок...

ОНА преграждает путь, хватает за плечо, белесые брови сжаты, узкие губы неприятно шевелятся:

– Ивар... спокойнее... что ты... смешно... стыдно...

Новый рывок. Зачем ткань его комбинезона так прочна, он бы вырвал– ся... Но до узкой двери уже не добраться, он отброшен на койку, и над ним нависает игла:

– Ивар!

Палач усмехается, глубокие, довольные складки на вислых щеках... Не уйдешь... Цепи коротки... Засовы надежны...

– И-вар!!

Он ударил ее ногами. Она отшатнулась – но замешательство ее тут же сменилось гневом:

– Щенок!

Цепкие пальцы поймали его за шиворот. Она женщина, но она старше на много-много лет, она сильнее... Пока сильнее. Но ему никогда не стать взрослее, его сейчас замучают...

Его снова бросили на койку – на этот раз сильно, грубо. Скрутили выверенным боевым приемом. Жалко затрещали застежки комбинезона, вверх пополз рукав; повернув голову, Ивар увидел собственную руку – голую до плеча, тонкую, покрытую "гусиной кожей". Загнанный, лишенный возможнос– ти сопротивляться, он все-таки рванулся в последний раз; перед глазами у него пылала жаровня.

– Мама! Мамочка!..

Ужас пытки был столь силен, что он вышел наконец из ступора и раз– рыдался.

Он плакал и не видел ничего перед собой; тяжесть, прижимавшая его к койке, неуверено отпустила. Разжались железные пальцы; Ивар не ше– вельнулся – его сотрясали, корчили новые и новые рыдания.

– Ивар... Ради святыни...

Она отошла; сквозь собственные всхлипы он слышал ее нервный, разд– раженный голос:

– Приди сам... Нет, сам приди и посмотри... Да, я беспомощная. Да... Да, вот такая уж. Скорее. Да...

Потом прошло несколько долгих минут – она сидела на противополож– ной койке, закинув ногу на ногу, а рядом лежало ее орудие. Ивар вздра– гивал, не в силах овладеть собой, и глотал слезы. Палач затаился, поз– вякивая железом, в темном паучьем углу...

Потом рывком распахнулась дверь:

– Какие могут быть проблемы на самом-самом ровном месте?!

Вошел Барракуда. Ивар зажмурился и вжался в стену; палач вызвал подкрепление.

– Посмотри на него, – тихо сказала женщина.

Ивар слышал, как Барракуда наклонился над ним – но только крепче зажмурил мокрые глаза.

– Истерика, – объяснила женщина напряженным, каким-то некстати веселым голосом. – Нервный, чрезмерно избалованный ребенок, воспаленное воображение... Он может такое нафантазировать... Со старшим не было таких проблем. Вообще никаких... А с этим...

Койка под Иваром скрипнула – Барракуда присел на край:

– Ты привила его?

– Нет. Он мне чуть глаза не выцарапал.

Ивара все еще колотило, и, до крови кусая губы, он не мог унять эту дрожь.

– Ты можешь отказаться от прививок? – со вздохом поинтересовался Барракуда. У Ивара все замерло внутри.

Женщина помолчала. Пробормотала сквозь зубы:

– Ты тоже немножко истерик... Или Онова устроит при обмене... без– жизненное тело его сына?

Барракуда присвистнул:

– А, мальчик? Как по-твоему?

Лучше смерть, безнадежно подумал Ивар. И всхлипнул – длинно, пре– рывисто.

– Печально видеть наследного принца в столь жалком положении, – заметил Барракуда сквозь зубы. – Не так давно я лицезрел в этой комнате и надменные взгляды, и великолепный гнев, и блистательное презрение... Что же теперь, а?

Ивар ненавидел Барракуду. Ненависть и остатки гордости заставили его разлепить ресницы и взглянуть мучителю прямо в лицо; выпуклые, как линзы, глаза Барракуды были, против ожидания, абсолютно бесстрастны:

– А почему, собственно, тебе так не нравится работа Ванины? Что ты имеешь против безобидной прививки, а?

Небрежно, будто невзначай, он взял из рук женщины снабженное иглой орудие; мутно блеснула белесая металлическая поверхность. Ивар с трудом заставил себя смотреть, не зажмуриваясь; с видом любознательного иссле– дователя Барракуда переводил взгляд с мальчика на шприц и обратно.

– Наши предки, – заметил он негромко, – содержали юношей в стро– гости. "Слезы мужчины, – говорили они, – приводят к бесплодию женщин... Врагам тигарда милее зреть слезы его, нежели кровь... Сокроем же слезы наши, прольем лучше кровь нашу..." Да? – он обернулся к обомлевшему Ивару.

– Этот мальчик – не наш мальчик, – заметила женщина устало. Ивару померещилась в этой усталости нотка презрения; он через силу поднял подбородок.

Барракуда снова вздохнул и, протянув женщине шприц, расстегнул манжет рубашки:

– Впрысни мне чего-нибудь, Ванина... Стимулятор какой-нибудь бод– рящий, чтоб на дольше хватало...

Он встретился с женщиной взглядом – и Ивар увидел, как лицо ее, аскетическое, обтянутое желтоватой кожей лицо вдруг вспыхнуло, залилось мучительной краской, потемнели бесцветные глаза, приоткрылись тонкие губы:

– Ты... Куда в тебя еще стимулятор, бесстыдник?!

Ивар не верил своим глазам – железная женщина смутилась, как ребе– нок. Нервные пальцы выкинули из шприца ампулу, предназначенную Ивару, быстро вставили другую – все это время она не поднимала на Барракуду глаз, и прядь, выбившаяся из тугого сплетения, упала ей на лоб, и от этого жестокое лицо ее внезапно сделалось почти что милым...

– Ну вот, Ивар, – вполголоса говорил Барракуда, – придется мне пострадать из-за тебя... Пусть она меня мучает, эта женщина, иголкой меня колет, кровь из меня тянет, это ужасно, это мучительно, это нестерпимо... Ты готова?

Она молча кивнула и быстро клюнула шприцем в его темную, покрытую сетью сухожилий руку. Взглянула на мальчика:

– Уже все.

– Слишком быстро, – сморщился Барракуда. – Нету должного воспита– тельного эффекта. Да? – последний вопрос, конечно, к Ивару.

– Вранье, – сказал тот хрипло. – Вы даже не касались...

Женщина пожала плечами и вытащила из недр шприца пустую ампулу.

– Что это было, доктор? – спросил Барракуда вкрадчиво.

Она снова покраснела – Ивар не понимал, почему.

...Он почти не почувствовал боли – прикосновение резинового нако– нечника, скрывающего иглу, мгновение – и все.

– Ради этого стоило дергать меня, Ванина? – спросил Барракуда те– перь уже сухо.

Она не ответила, низко опустив голову и укладывая инструменты в свою черную, зловещего вида сумку.

...Переходы и лестницы. Бесконечные переходы и лестницы, чадящие факелы, веером лежащие ступени... Лабиринт, нету окон, нету выхода, не– ту ни верха, ни низа...

Мама!..

Прохладная рука на его щеке:

– Я здесь, воробей. Что ты, не плачь...

"Мама, мне снилось, что ты умерла".

– Не плачь, воробей. Пойдем, посчитаем звездочки...

Блаженство.

Он – в невесомости. Он – в теплом космосе, темном, с красными пульсирующими сосудами; он плавает внутри бесконечно дорогого и надеж– ного, и совсем рядом стучит, отбивая ритм, огромное живое сердце.

– Мама!..

Темнота.

Он открыл глаза.

Пусто.

Как когда-то говорил добрый дяденька, детский психотерапевт: "Нау– чись понимать..."

"Научись понимать, что мамы больше нет... Нигде, кроме твоих воспоминаний..."

"Ты большой мальчик, пойми..."

"Ты большой мальчик..."

"Ты большой..."

"Ты..."

Он сделал усилие – и сел на койке. Отец... Скоро они выйдут на связь. Скоро все кончится. Потерпи, Ивар. Отец у тебя еще остался. Отец заберет тебя отсюда. Уже скоро – час, может быть, полтора...

Он вспомнил – был какой-то праздник, фейерверк... Плавали цветные рыбы под высоким куполом площади, летали светящиеся спирали серпантина, кого-то награждали какими-то орденами... Отца, как всегда, окружало множество людей еще бы, ведь на нем был парадный мундир с мерцающими нашивками, черный с синим, тот самый, в котором Ивару только однажды разрешили постоять перед зеркалом... Золотая Командорская цепь ловила гранями цветные огни, и цветные огни отражались в темных, окруженных мелкими морщинками глазах, и что-то говорили улыбающиеся губы... А пло– щадь под куполом бурлила цветным варевом, и оттого, что вокруг так мно– го людей, Ивару стало бесконечно одиноко. Вслед за одиночеством пришла тоска – он снова вспомнил маму и заплакал.

И отец, отделенный от сына стеной спин и шумом голосов, услышал его плач среди ревущей музыки, среди топота ног, среди окриков и выкри– ков. Небрежно отстранен был какой-то важный сановник; спины расступи– лись, голоса примолкли, отец потянулся навстречу Ивару – и вот уже сын ткнулся лицом в парадный мундир, и золотая Командорская цепь приятно холодит мокрую щеку, и – абсолютное счастье, безопасность, покой...

Покуда жив отец, Ивар всегда будет в безопасности. Только бы не обманул Барракуда, только бы связь...

Дверь откатилась, пропуская большеротого Иварова знакомца. За спи– ной у него, переминаясь с ноги на ногу, растерянно улыбался Саня.

Ивар плохо помнил улицы и коридоры, которыми конвоировал их боль– шеротый. В круглых отдушинах деловито сновали лопасти вентиляторов; света было мало рассеянный, приглушенный, он не давал теней, и воспа– ленному Иварову воображению в какой-то момент померещилось, что он плы– вет, не касаясь ногами пола, зависнув в липком тумане... Потом они пришли.

Зал был куда меньше, чем в городской Ратуше. Скудное освещение выхватывало из полутьмы только центральную его часть, и все еще затор– моженный, как во сне, Ивар увидел полукруглый экран, пустой, и от этого кажущийся огромным вогнутым зеркалом. В глубине его причудливо, уродли– во отражались сидящие перед ним люди – их было немного, человек десять; все были одеты в темное, вызывающе свободное; все лица, как по команде, обернулись навстречу вошедшим мальчикам. Вздрогнув, Ивар узнал Ванину – она сидела рядом с Барракудой, и тут же стоял плечистый старик, встре– тивший пленников в тамбуре, а рядом еще кто-то, показавшийся знакомым – но, не желая как-либо приветствовать своих тюремщиков, Ивар тут же обернулся к экрану.

Он все боялся, что, как в кошмаре, в последний момент телемост сорвется. В последний момент, когда ватные во сне ноги отказываются служить, и преследующее тебя чудовище настигает, настигает, настига...

Братьев усадили в центре, на видном месте, и рядом уселся больше– ротый стражник со шрамом. Барракуде, похоже, не было дела до пленников – он о чем-то вполголоса совещался со стариком.

Привалившись плечом к брату, Ивар закрыл глаза. Медленно сосчитал до десяти, пытаясь унять нервную дрожь. Саня осторожно подтолкнул его локтем; вздрогнув, Ивар уставился на экран.

Экран больше не был пустым, и по поверхности его не гуляли уже уродливые отражения. Занимая собой всю ширь и глубь маленького экрана в маленьком зале жалкого Поселка, перед Иваром лежала Ратуша, вид изнут– ри.

Замелькали знакомые лица – надо же, сколько народу, Ивар даже по– чувствовал себя польщенным. Значительные, видно, они с братом особы, коль уж судьба их волнует таких важных, таких занятых... А-а, Регина, и она здесь, а как же! Но где же...

Изображение качнулось и поплыло; выхваченное крупным планом, перед Иваром встало во весь экран невозмутимое лицо отца.

Ему. захотелось вскочить. Кинуться, подбежать к экрану, коснуть– ся... Но он остался на месте, только плечи его поднялись и опали – на волю вырвался вздох колоссального облегчения.

Лицо Командора отодвинулось чуть глубже, и рядом возникла напря– женная физиономия Регины; Ивар даже улыбнулся – да она почти не умеет скрывать своих чувств!..

В следующую секунду он увидел, как остекленел взгляд красивых Ре– гининых глаз – как у человека, нос к носу столкнувшегося с призраком. Ивар решил было, что она только теперь заметила его и Саню – но нет, взгляд ее направлен был поверх их голов.

– Здесь Командор Онов, – медленно, чеканя каждое слово, произнес отец.

– Здесь Координатор общественного согласия, – голос Регины дрог– нул, пусть чуть заметно, но Ивар со злорадством отметил этот признак слабоволия.

– Здесь я, – отозвался Барракуда, и, как показалось Ивару, чуть насмешливо. Ну, недолго же тебе осталось смеяться!

Зависла тишина; слышно было, как и с той, и с другой стороны моста ворчат вентиляторы.

Некоторое время отец смотрел на Барракуду; потом перевел взгляд на лица сыновей, заглянул каждому в глаза... Ивар счастливо, виновато улыбнулся. Взгляд отца на мгновение потеплел.

Рядом что-то невнятное прошептал Саня. Отец отвел глаза.

– Здравствуй, Кай, – сказал он наконец, и приветствие это было исполнено иронии – так мог бы поздороваться судья с отловленным после долгих бегов, симпатичным, но обреченным на вечную каторгу преступни– ком, которого в наручниках доставили наконец пред ясны очи правосудия.

– Здравствуй... Кай, – с чуть заметной запинкой повторила Регина. – Приятно видеть тебя... живым.

Старый знакомец, подумал Ивар, но на удивление у него уже не хва– тало сил. Старый знакомец, старый бандит, старая лиса... теперь тебе крышка.

– А уж мне как приятно, – проронил Барракуда с усмешкой. Ивар слы– шал, как по Ратуше пробежал шепоток.

– Надеюсь, – мягко начал Командор после паузы, – надеюсь, что этот странный телемост есть преддверие твоей... цивилизованной капитуляции?

Большеротый за спинами братьев шумно вздохнул.

– Разве мы – воюющая сторона? – очень натурально удивился Барраку– да.

– А разве нет? – еще мягче поинтересовался Онов. – Признаться, ме– ня ошеломил твой размах – целая база, Поселок, понимаешь... – он обвел глазами притихших людей за спиной Барракуды, Ивар дернулся, но отец не остановил на нем взгляда, – но право же, – и голос Командора сделался укоризненным, – не могут же эти люди не знать, что, связавшись с тобой, поставили себя вне закона... А ты, в свою очередь, разве забыл, что те– бе предстоит значительный срок тюремного заключения?

Регина молчала. Губы ее то и дело подергивались – в какой-то мо– мент Ивару стало даже жаль ее.

– Сожалею, – Барракуда развел руками, и тон его действительно вы– ражал искреннее сожаление. – Сожалею, но, оказавшись вне одного закона, мы все подчинились другому – Закону рода, Закону права, древнему Закону тигардов. Мой, как ты выразился, размах – только начало. Мы хотим уйти и жить самостоятельно, как велит нам этот Закон; мы не угрожаем Городу, но, кажется, Город не захочет отпустить нас добром?

Регина сложила губы в улыбку:

– Остановись, Кай... Ты, кажется, всегда считал себя здравомысля– щим человеком.

Командор уставился на Барракуду уже сурово:

– Достаточно. Хватит. Игра закончилась. Теперь я задаю вопросы, а вы, Коваль, отвечаете; советую быть откровенным – это, возможно, смяг– чит вашу участь. Итак: каким образом попали к вам мои сыновья?

– Наконец-то вы обратили на них внимание, – заметил Барракуда желчно.

– Я сказал, хватит! – голос Командора наконец-то обрел привычные железные нотки. – Вы хорошо представляете, каким образом похищение де– тей скажется на вашей дальнейшей судьбе?

– Ивар, – сказал Барракуда устало, – объясни папе, что никто тебя не похищал. Расскажи, как все получилось, ладно?

Стало тихо; Ивар ощутил на своем лице десятки пристальных взглядов сочувственных, удивленных, мягких и шершавых, как наждачная бумага.

Он встал, не сводя глаз с отца. Снова улыбнулся – и почувствовал, как на глазах опасно набрякают комочки слез. Перестал улыбаться, сказал серьезно, подражая в твердости отцу:

– Господин Командор, на объекте "Пустыня" гнездятся бандиты... Они схватили нас грубой силой, когда мы...

Он запнулся и замолчал.

Кто-то хмыкнул. Зашевелились, заговорили и в Ратуше, и здесь, в зале.

– Они явились к нам сами, – пояснил предатель-Барракуда.

Тихонько засмеялся Саня. Ивар удивленно глянул на него – Саня всхлипнул и зажал себе рот ладонью.

– Ты что?! – прошептал Ивар свирепо.

– Довольно, – отрезал Командор. – Господин Кай Коваль, командова– ние Города предписывает вам в течение шестидесяти секунд сдаться и вы– дать детей. За ними уже отправляется транспорт; только полное повинове– ние при аресте может смягчить вашу нелегкую участь... Вина каждого из ваших сторонников будет оцениваться отдельно... когда они предстанут перед трибуналом.

Ивар подпрыгнул на месте. Отец не мог бы сказать лучше.

– Тигарда судит только суд тигардов, – тихо, но веско уронил Бар– ракуда. Других судей мы не признаем.

– А вы многословны, Коваль, – ледяным тоном заметила Регина.

– Я все сказал и прерываю связь, – Командор отступил, будто соби– раясь уходить; в Ратуше зашевелились, захлопали креслами, кто-то устре– мился прочь...

– Одну минуту, – сказал Барракуда. От того, КАК он это сказал, у Ивара мороз продрал по коже. Даже Командор Онов остановился, и замерла Ратуша, и затих зал.

– Вы не совсем поняли меня, Командор, – тихо сказал Барракуда. – Не совсем правильно поняли. Я показал вам ваших детей не только для то– го, чтобы вы мило побеседовали с ними. Я показал их для того, чтобы вы знали: один неверный шаг и вы потеряете их.

Стало так тихо, что Ивар удивился – почему все-таки стучит в ушах, если сердце расположено совсем в другом месте?

– Один неверный шаг, Командор, – Барракуда, как бы невзначай, шаг– нул к Ивару и опустил ему руку на плечо, – и вы никогда их больше не увидите. Посмотрите хорошенько – вы действительно хотите этого?

– Кай, – хрипло прошептала Регина. – Это... безумие. Это... нель– зя, ты что?!

Глаза Командора, холодные хищные глаза, сжались в щелочки:

– Господин Коваль, вы отдаете себе отчет? За такое карают СМЕРТЬЮ!

Ивар попытался стряхнуть ненавистную руку и тут же вскрикнул – длинные пальцы впились в его плечо, будто железная лапа манипулятора. Лицо Командора на экране стало серым:

– Отпусти ребенка, ты!!

– Он в моей власти, – как-то ровно, безжизненно отозвался Барраку– да. Пойми это, Онов: ОН В МОЕЙ ВЛАСТИ!

Слезы, уже не сдерживаемые, залили Ивару глаза; в мути их раство– рилась Регина, пропала Ратуша, пропал зал, и только отец, только застывшее, как воск, лицо отца...

Нет, сейчас он скажет им. Он сейчас приедет, как обещал, он забе– рет...

Губы Командора шевельнулись – но никто не услышал ни звука.

– Выдержка, Онов, – уронил Барракуда. – Выдержка, здравый смысл... Я не шучу. Клянусь Камнем, я пойду до конца. Решай.

– Забери нас!.. – крикнул Ивар. Нет, ему показалось, что крикнул. На самом деле – прошептал.

Губы Онова шевельнулись опять:

– Чего ты, сволочь, хочешь?

Шум в Ратуше. Железные пальцы освободили наконец Иварово плечо:

– Мы уйдем, и Город не будет нам препятствовать. Более того – он предоставит нам материалы и оборудование по списку... – Барракуда кив– нул кому-то за пультом монитора. Регина и Командор одновременно оберну– лись к маленькому, запестревшему строчками почтовому экрану.

...Слишком много слез для одного дня. Слишком много, но как удер– жаться, когда мир вокруг трещит по швам, разлезается, виснет неопрятны– ми лоскутами... Ивар перестал понимать происходящее. Отец – вот он, по– чему же он не прикрикнет на Барракуду, не прикажет ему, не велит... За– чем какие-то разбирательства, эти белые строчки на темно-синем полотне монитора?..

Регина все еще читала, по-детски шевеля губами, когда Командор медленно выпрямился:

– Это немыслимые условия.

– Это условия нашего выживания, – отозвался Барракуда серьезно. – Нашего и наших будущих детей. Считайте, что это наша доля в имуществе Города, нам ведь что-то да принадлежит?!

Мысли Ивара, неповоротливые, как размокшие сухари, долго-долго вертелись вокруг одного слова, пока, много раз повторяемое, оно не те– ряло смысл: доля... доля... имущество... будто торги... торговля...

– Выполнение этих условий, – голос Регины звонко отдавался в ушах, – резко ослабит Город и сделает его уязвимым.

– Мы тоже уязвимы, – это Барракуда, от голоса его болью ухало в затылке, – и рискуем не в меньшей, а в большей степени...

– Ваш риск – ваше дело, – глухой голос отца. – А Город был до вас... И, надеюсь, благополучно вас переживет...

Ивар встряхнулся. Нельзя раскисать, на него смотрят люди. Он под– нял голову и попытался вникнуть в смысл разговора.

– Список надлежит пересмотреть... – это попыталась бороться Реги– на.

– Я не торгуюсь... – бросил Барракуда устало. – Мои условия вам известны.

– Я превращу тебя в пыль, – процедил Онов сквозь зубы.

– Вместе с ними, – Барракуда кивнул на мальчиков.

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, и ослабевшему Ивару казалось, что он видит натянувшуюся в воздухе, болезненно дрожа– щую струну.

– Предоставление таких средств... требует времени, – проговорил Командор еще глуше. – Я желаю забрать детей немедленно.

Ивар длинно всхлипнул. Отец их не оставит!..

– Обмен, – проронил Барракуда. – Только натуральный обмен.

– Хорошо, – Ивар видел, как дернулась над стоячим воротничком бе– лая отцова шея. – Через десять... нет, восемь часов вам будет доставле– на первая партия... Все, что мы можем дать немедленно, приблизительно половина. Я заберу детей.

– Вторая половина?

– Мое слово.

– Нет. Слишком велики ставки. Через восемь часов заберете одного мальчика, по окончательном расчете – другого...

Ивар ощутил, как слабеют колени.

– Хорошо, – медленно согласился отец. – Я заберу младшего.

Ивар почувствовал пожатие брата. Почти нежное.

– Нет, – ровно сказал Барракуда. – Ивар останется с нами. Первым обменяем Саню.

Темно. Темно; издалека, как сквозь вату, слышатся голоса:

– Ребенок... Маленький... Гуманность... Милосердие...

Это женский голос. Наверное, Регина. И в ответ другой, тянущийся, как горячая резина:

– О ребенке позаботятся... В ваших интересах... ускорить постав– ки...

– Нет...

– Мое условие... решайте... так – или не получите ни одного...

Ивар смотрел прямо перед собой; черный туман понемногу рассеивал– ся, и там, где он разошелся вовсе, маячило, будто в траурной рамке, ли– цо отца:

– Согласен...

– Дальнейшие условия оговорим по ходу...

Кажется, отец искал его взгляда, но его уже уводили, и рука Сани выскользнула прочь, и мерно сменяли друг друга одинаково серые пол и потолок...

Отец оставил Ивара. Отец оставил.

...Закат стоял плотной красной стеной, клетка была врыта в землю до половины, и леденели руки, сжимающие прутья – но помощи не было. Ми– мо, по бесконечной дороге, бесконечно уходил в закат Белый Рыцарь, и можно было до хрипоты кричать ему вслед, и звать, и умолять о помощи – он удалялся неотвратимо, без оглядки, удалялся мучительно медленно, и копыта скачущей лошади едва шевелились, будто увязая в смоле, и через силу, как в замедленном кино, развевался плащ, но фигура всадника все удалялась, уходила вслед за невидимым солнцем, а в спину уходившему ды– шала ночь, ночь накрывала остающегося, того, кто в отчаянии тряс прутья врытой в землю клетки...

В полночь Ивар вышел, наконец, из тупого оцепенения и накинулся на дверь.

Память его выдавала все самые грязные, слышанные мельком и стыдли– во забытые слова; слезы высохли, немилосердно саднили воспаленные веки – но он не чувствовал ни рези в глазах, ни боли в разбитых кулаках и коленях. Он налетал на дверь, бросался на дверь, всем телом бился о дверь, никак не соотнося своих сил с ее прочностью – просто повинуясь невыносимому желанию свободы.

Он знал, что рано или поздно упадет, обессиленный – но будет цара– пать дверь ногтями и грызть зубами, до последнего, до обморока, до смерти... Но раньше, чем он упал-таки, дверь дрогнула – и распахнулась.

Он отпрянул от неожиданности – окровавленный звереныш с безумным, полубессмысленным взглядом. Того, кто стоял в проеме, он узнал по го– лосу:

– Хочешь выйти? Иди. Иди, куда желаешь, куда глаза глядят, ступай, пожалуйста, на все четыре стороны...

И Барракуда отступил, и Ивар увидел за его спиной мутный свет, ко– торым был залит коридор.

Потом он бежал куда глаза глядят, и рвался вверх по винтовым лест– ницам, как во сне, где чадящие факелы, где нет ни верха, ни низа... В третий раз вернувшись на один и тот же безлюдный и полутемный перекрес– ток, он не удержался и рухнул на слабо светящийся пол.

Прямо перед глазами его темнел на фосфоресцирующем покрытии рубец, оставленный чьей-то ребристой подошвой; Ивар вдруг ощутил этот едва за– метный рубец как собственную рану – будто не по холодному полу, а по его лицу прошлись недавно тяжелые ботинки.

Когда-то ему снился кошмар – он идет по светлому, теплому коридо– ру, неверный шаг в сторону – и коридор вдруг проваливается под ногами, Ивар падает в шахту вентиляторов, в гущу невиданных старинных механиз– мов, а те жадно сучат лопастями и шестеренками, и ловят беспомощное те– ло на острия зубцов... Теперь кошмар повторялся, и Ивар был в толще его: такой привычный, такой устойчивый мир вывернулся наизнанку, и Ко– мандор, всемогущий Иваров отец, потерял над этим миром всякую власть.