Текст книги "Тень Нерона"

Автор книги: Марианна Алферова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Книга 2
Петра

Глава 1
Рай

– Префект Корвин? – человек, протиснувшийся в дверь кабинета, замер у порога. На всякий случай поклонился. Старательно и неловко.

Префект оторвал взгляд от текстовой строчки, что скользила перед ним по белой поверхности стола, посмотрел на посетителя.

– В чем дело? – Марк прижал пальцем бегущую строку, и сообщение погасло.

Человек у двери отвесил новый поклон. Посетитель был одет как турист: пестрая блуза, белые брюки, соломенная шляпа болталась на завязках за спиной. Гостю было лет под пятьдесят. Вялая грузная фигура, сероватый, нездоровый оттенок кожи. Казалось, человек редко бывал на открытом воздухе.

– Бен Орлов, – представился гость. – Я уже связывался с вами, совершенный муж, и вы разрешили мне прийти и встретиться лично. Вы уж простите.

– Ах, да! Вы с Петры! Садитесь! – Марк указал на адаптивный стул по другую сторону стола. – Вы сказали, что хотите передать мне какое-то послание от Люса.

Мужчина присел. Потом вскочил, достал из кармана инфокапсулу в прозрачной упаковке и положил на стол. Сказал отрывисто:

– Вот. Это.

– Послание от моего друга Люса? – уточнил префект Корвин. Странно как-то – вести инфокапсулу в кармане. Там что – терабайты информации, в этом послании? Почему бы просто не отбарабанить пару строк через галанет?

– Именно. Послание.

– Что там?

– Не знаю. – Бен Орлов не смотрел на Корвина. Зачем-то он вновь принялся рыться в карманах своей пестрой блузы, но ничего там не нашел и добавил: – Меня просили передать вам лично.

– Кто просил? Люс?

– Ну да… – Бен Орлов закивал. – Именно он. – Неожиданно вскочил. – Я могу идти?

“Странное у него лицо. Все в белых точках. Что это? Следы заживших язв? Какая-то болезнь? Ранения?” – подумал следователь по особо важным делам.

– Не хотите выпить кофе? Расскажете, как вам живется, на Петре, – предложил префект Корвин.

– Все нормально. Кофе не надо. Извините, я тороплюсь, совершенный муж.

– Вы здесь как турист?

– Нет. То есть заодно. По делам… а потом немного отдохну. У меня три свободных дня. Я уже… То есть еще два. Ну, вы поняли. – Он совершенно смешался.

– Ну что ж, счастливо вам провести эти два дня на Лации, – пожелал странному гостю Корвин.

– Непременно. Всенепременно, совершенный муж. – Бен Орлов задом попятился к двери, толкнул ее спиной и по-прежнему задом выбрался в коридор.

“Странный человек”, – отметил голос предков.

Корвин вставил инфокапсулу в голопроектор и откинулся на спинку кресла.

Тут же возникла голограмма приятеля (товарища по несчастью – это вернее), с которым Марк двенадцать лет провел на Колеснице Фаэтона. Люс выглядел возмужавшим (или растолстевшим), одет он был в серые брюки и майку, сидел в адаптивном кресле в помещении (в каком точно, было не разобрать, яркий свет заливал его фигуру, все остальное терялось в полумраке).

– Привет, Марк! – воскликнул Люс, улыбаясь. – Ты, верно, сделался настоящим аристократом, если не желаешь встречаться со старым другом. А жаль! Клянусь Аустерлицем, я бы мог рассказать тебе много новенького. Ты никогда не видел еще такой планеты, как наша Петра. Она совершенно уникальна и неповторима. И потом, старых друзей нехорошо забывать. Даже если ты теперь сенатор и вообще богач. Но мы двенадцать лет с тобой ползали по грядкам с ле карро. Разве это можно просто взять и забыть? Неужели ты никогда не вспоминаешь старого друга? В общем так, если у тебя появится свободная неделька, загляни ко мне, очень тебя прошу. Не пожалеешь.

Запись кончилась. Марк вынул инфокапсулу из телеголографа, повертел в руках. Упрек Люса справедлив. Двенадцать лет они провели вместе на Колеснице в рабстве, а потом больше года на свободе – врозь. И даже весточки патриций Марк Валерий Корвин не соизволил послать своему старому другу. Правда, ему сообщили, что с Люсом патрицию Корвину общаться не положено, а за бывшим рабом присмотрят патриции Манлии, кровным родством с которыми оказался связан его бывший товарищ. Рекомендация не встречаться с Люсом исходила от комиссии по делам иммигрантов, которую возглавлял один из Манлиев. Но это не было прямым запретом. Должен ли был патриций Корвин так безоговорочно выполнять чьи-то рекомендации? Разве он не мог настоять на встрече? Или он был так занят собой, своими проблемами, поисками себя и своего места в жизни, что где-то в глубине души обрадовался возможности больше не встречаться с Люсом?

Он даже не знает, как живет его прежний друг на планете Петра. А, может быть, просто боялся узнать?

“Ты свинья, Марк, – сказал сам себе. – Ты должен навестить Люса”.

Префект набрал в галанете код Петры.

“ Тит Манлий Люс” – отправил он запрос на новое имя Люса.

“ Укажите петрийсткий идентификационный номер”, – вежливо отвечала информационная система.

“Номер не известен. Ищите по имени”.

“Ничем не могу помочь, – пришел ответ. – Все находящиеся на Петре граждане идентифицируются исключительно по номерам”.

Впрочем, чего ты ожидал, префект Корвин? На Петру всегда отправляли незаконных детей патрициев, там обитали и Манлии, и Корнелии, да и Валериев наверняка наберется немало. Каждый из них знал, кому обязан своим появлением на свет, и все помнили свои имена.

“Только вряд ли они эти имена благословляли, могу тебя заверить, патриций Валерий”, – съязвил голос предков.

Для всего мира незаконный отпрыск патриция навсегда становился рабом под безличным номером. Нерония поступала куда человечнее со своими незаконными отпрысками: им давали подлинные имена и наделяли наследством.

Корвин просмотрел данные о нынешней Петре. Вся поверхность третьей планеты звезды Фидес делилась на сто двадцать секторов. За последние годы число рабов неуклонно снижалось, но все равно около двадцати процентов населения находились “под полной опекой”. Рабов использовали на строительстве куполов, на разработке территорий для выращивания местной фауны; они работали в мастерских и обслуживали петрийских наемников.

“Почему мы терпим такую подлость как рабство?!” – с гневом подумал Марк и стиснул кулаки.

Как вообще содружество Звездного экспресса мирится, что на одной из колоний Лация узаконено рабство? Но Корвин тут же вспомнил, что неронейцы, как делали флорентинцы в средние века, покупают для своих утех молоденьких женщин-невольниц. И мальчиков тоже покупают. А вся экономика Колесницы держится на рабском труде. Рабство раковой опухолью, сколько ее ни выжигай, вновь и вновь возрождается в различных мирах.

– Но с этим нельзя мириться, – сказал Корвин вслух.

Он положил инфокапсулу в карман и покинул префектуру.

* * *

Префект Корвин не торопился после работы ехать домой, в свою усадьбу Итаку. Теперь, когда Лери вышла замуж и переехала к Друзу, а дед исчез, родовое гнездо казалось пустым и унылым. В первые дни после освобождения Марк воображал, что он вернулся на родную планету, в родной дом, и нашел, наконец, семью и друзей. А вместо этого рядом с ним – никого. Пустота. Дед уехал, сестра вышла замуж, у друзей – свои дела. Круг, созданный, казалось бы, на годы и годы, мгновенно распался. Такая красивая жизнь оказалась быстро померкшим виджем. Марк с тоской подумал о своем прежнем единственном друге. Неужели Люсу так уж хорошо на Петре? Почему бы и нет? Может быть, он нашел новых верных друзей, и судьба его оказалась счастливее сомнительного патрицианства Марка. Корвин не сразу понял, что потихоньку завидует Люсу. Может быть, его незаконнорожденный приятель куда счастливее патриция из рода Валериев.

“Я променял один ошейник на другой, более комфортный, – усмехнулся про себя Корвин. – Все дело в том, нравится мне этот новый ошейник или нет. Прежний мне не нравился категорически. А новый?”

Он оставил пока этот вопрос без ответа и зашел в ближайший бар. Марк часто заглядывал сюда после работы – посидеть за стойкой, выпить бокал фалерна и немного посмотреть на людей. Просто посмотреть. Понаблюдать за беззаботно болтающими друг с другом юношами и девушками, за тем, как они флиртуют друг с другом, кокетничают, спорят и ссорятся. Корвин ни с кем не знакомился и не заводил разговоров. Просто смотрел. И к нему лично никто не обращался. Дружески кивали издалека и проходили мимо. Почти все посетители бара знали, кто он такой, и опасались беспокоить. Сам же патриций не стремился разорвать этот круг одиночества.

Нынешний вечер тоже не стал исключением. А от всех прочих отличался лишь тем, что в кармане лежала полученная от Люса инфокапсула, а на душе было мерзко, как будто некто в темном переулке влепил Марку пощечину и удрал. Хотя Корвин ни в чем не мог себя упрекнуть.

Корвин достал инфашку и повертел в руках. Бросить ее на пол и раздавить каблуком – желание стало почти непреодолимым.

“Нам только казалось, что мы друзья, Люс! – мысленно обратился он к старому приятелю. – Мы просто были рядом, оба носили ошейники и дергали на одной грядке ле карро. Это – единственное, что нас объединяло. Тебе хорошо, Люс? Ну и отлично. Это все, что я хочу о тебе знать”.

Но Марк не выбросил инфокапсулу, а снова положил ее в карман.

Наконец он расплатился и вышел. Как всегда, кивнув посетителям – всем разом и никому конкретно, – уселся в свой флайер и отправился домой.

Еще подлетая к усадьбе, Марк заметил, что этим вечером дом слишком ярко освещен – горели почти все окна на фасаде. У входа хозяина дожидался управляющий Гай Табий.

– У нас гость, сиятельный, – сообщил старик, едва хозяин поднялся по ступеням.

– Почему ты не предупредил?

– Гость просил вас не беспокоить. И даже не называть его по имени. Сказал – хочет устроить сюрприз.

– И где же он?

– Дожидается в столовой. Потребовал туда вино и закуски, – наябедничал управляющий.

– Обед готов?

– Разумеется, доминус, – Гай Табий сделал вид, что немного обиделся.

– Так вели подавать. Князь Сергей наверняка проголодался. Так же как и я.

Марк был уверен, что таинственный гость прибыл с Китежа. И не ошибся. В триклинии на одном из трех лож сидел (гость не признавал местный обычай возлежать за столом) князь Сергей Андреевич. За тот год, что миновал со дня их первой встречи Сергей стал выглядеть куда лучше, казалось, он даже помолодел немного. Одет князь был в светлый костюм, лицо загорелое, волосы небрежно откинуты назад.

Увидев Корвина, Сергей вскочил.

– Ну, наконец-то! Я уж думал, что не дождусь тебя и засну прямо здесь, в твоей столовой.

Марк покачал головой:

– Рад видеть тебя, Сергей. Но прилетел ты, мягко говоря, рановато. Женщина, что вынашивает будущую Эмми, на третьем месяце беременности. А ты можешь перевезти ее на Психею только на восьмом месяце.

Чтобы новая Эмилия была выношена суррогатной матерью, а не в искусственной матке, настоял именно князь Сергей.

– Ну и что? Мне делать все равно нечего! В космос меня не пускают, корабля не дают, сидеть на Китеже – тоскливо, управлять опустевшим поместьем на Психее – вообще тошно. Так что я решил воспользоваться твоим приглашением и осмотреть Лаций.

Марк уселся на ложе напротив. Он и сам обычно ел сидя, как привык за годы, проведенные на Колеснице. Андроид тем временем принес закуски и вино.

Они выпили за встречу, потом Сергей наполнил бокал вновь и предложил тост за будущую княгиню Эмилию Валерьевну.

– Сергей, я уже сообщил тебе: никакого ускоренного роста. Ты сможешь жениться на Эмилии почти через семнадцать лет.

– Почти через шестнадцать с половиной, – поправил его Сергей.

– Хорошо, пусть шестнадцать с половиной. Не слишком ли долго придется ждать?

– Я готов. Главное – есть надежда. Самое страшное – когда человека лишают надежды. Кстати, прежде ты обещал передать мне материал для клонирования тайно. А потом вдруг передумал и устроил все эти заморочки с удочерением и прочими формальностями. Ладно, ладно, я не сержусь. Шестнадцать лет пронесутся, оглянуться не успею. А как твои дела? Слышал, ты предотвратил войну Неронии и Колесницы? – в голосе Сергея прозвучала насмешка. Подобные подвиги юного Корвина ему казались преувеличением.

– Я влез в эту авантюру не по своей вине, – скромно заверил Марк. – Но, как всегда, выкрутился. Мне даже пришлось какое-то время побыть петрийским наемником.

– Тебе понравилось? – У Сергея загорелись глаза: как видно, рассказ Корвина его изрядно занимал.

– Не особенно. – Вдруг расхотелось говорить своих приключениях. Прежде всего, потому, что в этом рассказе должен был фигурировать анимал. Как мог князь Сергей отнестись к подобной истории, Корвин представлял весьма смутно.

Тем временем принесли горячее.

– Что Лери и Друз? Живут счастливо? – продолжал вести беседу гость, пока хозяин большей частью отмалчивался.

– Прекрасно. Ждут ребенка. Мальчик. Скоро родится.

– Замечательно! Я непременно явлюсь на крестины, – пообещал Сергей. – Или у вас подобный обряд называется иначе?

– Обряд очищения.

– Я окрещу Эмилию, когда она родится. Надеюсь, Флакки не будут против?

– Им все равно. Девочку вырастят на Психее?

– На Китеже. На Психее она только родится.

– Почему ты этого хочешь?

– Что? – Сергей сделал вид, что не понял вопроса.

– Почему ты так хочешь, чтобы Эмилия родилась на Психее? – уточнил Корвин.

– Душа… Ее душа, Марк, все еще там. Где-то в ноосфере планеты. Я это чувствую. Вот почему я не могу жить на Психее.

Марк постарался не подать виду, что удивлен.

– Но разве… – он спешно пытался вспомнить, что известно о представлениях китежан. – Разве душа не поселяется в человеке в момент зачатия?

– Не у клона, – уточнил князь Сергей. – Душа у клона появляется в момент рождения.

– Не думал, что в подобные вещи где-то еще верят, – заметил патриций.

– На Китеже верят.

* * *

Рано утром Корвина разбудил Гай Табий.

– В чем дело? Какие-то причуды нашего гостя? – спросил Марк, зевая и пытаясь натянуть на голову одеяло. Ничто он не ценил в нынешней своей жизни так высоко, как возможность немного поваляться в постели по утрам. На Колеснице их всегда поднимали с рассветом. Наверняка и Люс теперь валяется в постели до полудня, – пришла в голову мысль.

– Нет, доминус, князь Сергей еще спит. Но явился вигил, у него какое-то дело к вам. Он сказал, что срочное.

– Не сомневаюсь. – Марк криво усмехнулся. Порой его даже забавляла эта непрерывная цепь событий: стоило префекту распутать одно сложное дело, тут же сообщали о новом преступлении. Если случался перерыв в один или два дня, префект считал нечаянное безделье почти чудом.

Корвин накинул халат и вышел в кабинет. Сюда уже пришел молодой человек в красно-серой форме вигила. Вигилы – дословно “неспящие”. О боги, может быть, этот парень вообразил, что префекту по особо важным делам не положено спать?

– Тит Сириус, – представился вигил. И тут же принялся объяснять, зачем явился: – Мне сообщили, что вчера вас посетил некто Бен Орлов с Петры.

– Да, он заходил в префектуру, – подтвердил Марк, усаживаясь в кресло. – А в чем дело?

– Это была важная встреча?

– Нет. Вовсе нет. Личное дело. Передал инфокапсулу с записью моего друга. Мы можете, наконец, объяснить…

– Да, конечно! – Сириус хотел сесть, но передумал – не осмелился. – Видите ли, Бен Орлов покончил с собой вчера днем. Бросился с Тарпейской скалы во время экскурсии по Новому Риму.

Марк, наверное, с минуту молчал, пораженный, потом спросил:

– Это точно не несчастный случай?

– Абсолютно точно. Три камеры зафиксировали происшествие. Бен перебрался через силовые перила и прыгнул вниз. К тому же в своем номере он оставил что-то вроде предсмертной записки.

– Что-то вроде?.. – Марк поморщился – не любил подобных пустых определений.

– Вот она. – Вигил протянул префекту пентаценовую планшетку.

Корвин взял и прочел следующее:

“Мне кажется, я не боюсь смерти. Конечно, это всего лишь слова. Уверен даже, – физическое тело будет цепляться за жизнь. Но в душе больше нет страха. Я знаю, что такое рай. Я был там. Видел. Минуту, две, три, час, вечность, – не имеет значения, сколько я там провел – день или сто лет. Главное – побывать. Я знаю, что такое рай.

Было раннее утро. Я стоял у окна гостиницы и смотрел.

Большое окно без занавесок.

Вижу: внизу небольшой внутренний дворик, вымощенный серо-желтой плиткой. В керамических вазах туи, в горшках поменьше – яркие петунии. Прозрачные двери в холл нижнего этажа еще закрыты. На втором этаже на террасе напротив окна – кафе. Ажурные белые стулья, белые столики, тенты, изящная оградка террасы. В этот час ни во дворе, ни в кафе нет ни души. В темных – под старинный кирпич – стенах гостиницы дремлют окна. Справа над стеной светлое утреннее небо, огромное, глубокое, настоящее. В этот час рассвета горит в утренних лучах золотой купол с крестом ближайшей церкви. Тишина. Невероятная. Ни намека на звук. Тишина не тревожная или страшная, а умиротворяющая, покоящая.

Так стоял я у окна и смотрел. И не мог насмотреться. Я подумал: умру – приду сюда. Не знаю, как, но приду. Буду стоять у окна и смотреть. В одиночестве, в тишине. Ничего не желая. Буду видеть этот двор, цветы в горшках, освещенный утренними лучами золотой купол. Я побывал в раю. Теперь мне не страшно”.

– И что это значит? – спросил префект Корвин, возвращая записку вигилу.

– Я же сказал: планшетка лежала на столе в номере гостиницы.

– Странно.

– Что?

– Из этого номера видна церковь? Вернее, золоченый купол с крестом? Разве на Лации есть храмы с крестами? – поинтересовался Корвин.

– Вполне возможно. Там рядом посольство Китежа, а на территории посольства – церковь.

– Кто он, этот Бен Орлов? – задумчиво проговорил Марк.

– Он прибыл с Петры, – напомнил вигил.

– Это я знаю.

– Вам точно нечего добавить? Может быть, он во время вашей встречи что-то разъяснил? – похоже, этот парень вообразил себя крутым сыщиком, так и роет носом землю.

– Не разъяснил, – отрезал Корвин.

– Дело совершенно темное. Хотя и не кажется слишком уж значительным. Я бы не обратился к вам, если бы не знал об этой встрече накануне. Но я уверен, мы во всем разберемся, – заверил вигил Сириус.

– Я сам займусь делом Орлова, – сказал префект.

* * *

Корвин перекусил наскоро и, решив не будить Сергея, отправился в гостиницу, где остановился Бен Орлов.

Стеклянные двери открылись, пропуская гостя в небольшой холл. Напротив входа – стойка. Справа, за стеклянными дверьми – столовая. Там уже начали сервировать столы для завтрака. Префект попросил ключ от номера, в котором остановился самоубийца. Дверь теперь была закрыта еще и на кодовый ключ вигилов. Пока они не снимут свой секретный замок, никто внутрь проникнуть не сможет.

Префект поднялся на второй этаж. Открыл замок вигилов и вошел. Обычный номер, довольно просторный. Широкая кровать, телеголограф, электронное зеркало, шкаф. За стенкой – душ и туалет. Халат брошен на стуле, сумка умершего (убитого?) в шкафу.

Корвин подошел к окну и замер. Увиденное абсолютно точно соответствовало описанию. Пустынный двор, кадки с туями и горшки с цветами, кафе на террасе. Над стеной – золотой купол церкви. Кем надо быть, чтобы увидеть в этом уголке рай? Чтобы затрепетать и за минуту или две подвести итог всей жизни?

Марк вынул из шкафа сумку покойного, аккуратно разложил на кровати вещи. Ничего примечательного. Дешевая стандартная одежда, коробка с инфашками (префект забрал их, в надежде, что в записях может оказаться что-то важное), дорогущий путеводитель по Лацию с голограммной обложкой. Патриций раскрыл путеводитель наугад. Глянцевая белоснежная бумага. Если этот человек собирался кидаться вниз головой с Тарпейской скалы – зачем ему было покупать этот безумно дорогой путеводитель? Разве что внезапный порыв, мгновенное умопомрачение. Но с другой стороны – креды ему тоже были не нужны. Понравилось – купил. Просто исполнил перед смертью последнее сумасбродное желание. Ясно одно: деньги у него были: он снял приличный номер, купил дорогую книгу…

Ага, тут что-то написано, на форзаце. Марк с трудом разобрал накарябанную плохо пишущей ручкой строку:

“Сожгите эту книгу вместе с моим телом”.

Корвин содрогнулся. Его дед любил бумажные книги. Не просто любил – обожал. Гибель каждого тома вызывала у деда ощущение почти физической боли. Он скупал у старьевщиков ветхие тома и тратил огромные суммы на реставрацию. Книги, как патриции, должны быть бессмертны. Ветшая, возрождаться в новых тиражах.

Корвин погладил обложку путеводителя. Эта роскошная новая книга могла бы прожить еще лет сто, а то и больше, и вдруг чья-то воля приговорила ее к смерти. Палач книги. Вчера он еще сидел в этом номере и выводил дрожащей рукой: сжечь!

Марк перевел взгляд на зеркало. Обычно отражаемое в зеркале пишется на инфашки. Когда постоялец съезжает, он может попросить обнулить записи или же забрать капсулы с собой. Его право – никто не может отказать. Но большинство про капсулы забывает.

Префект вынул из гнезда инфашку зеркала и опустил в карман. Одежду и сумку вигилы опечатают и отправят наследникам Бена Орлова, если таковые имеются. Корвин подумал, взял книгу и прижал к груди.

– Это улика, – сказал он вслух. – Приговор отменяется.

Выходя из номера, Марк снял с двери кодовый ключ вигилов. Теперь номер может быть сдан, и новый счастливчик окажется в раю.

* * *

Просмотр записей зеркала оказался нудным занятием. Вот немолодой человек с бледным одутловатым лицом и редкими неопределенного цвета волосами (что-то среднее между рыжим и коричневым с добавкой кое-где седины), раскладывает свои немногочисленные вещи. Вот он лежит и смотрит телеголограф. Вот застыл у окна. Бен Орлов никого не приглашал в свой номер. Пил только минеральную воду и пиво. Вечером он, правда, ушел на три с небольшим часа (на это время зеркало отключалось), но вернулся трезвым и сразу же лег спать. Утром он долго стоял у окна. Потом подошел к зеркалу, кисло улыбнулся своему отражению и сказал:

– И не надейся, Петра, назад я не вернусь. Ни за что. Никто меня заставить не сможет. Я тебя всегда ненавидел. Я остаюсь здесь. Поняла?

Постоялец вышел из номера, и зеркало опять прекратило запись.

Значит, Бен Орлов уже в номере принял решение. Этим утром он умрет. Прыжок в пропасть был запланирован. Явившись на встречу с Корвином, Бен Орлов знал, что спустя два часа его не станет. Весь вопрос – почему?

* * *

Осмотр тела Бена Орлова практически ничего не дал. Причиной смерти послужила открытая черепно-мозговая травма. Во время падения самоубийца получил множественные ушибы и переломы. Но в этом не было ничего удивительного.

– Следы на теле? Зажившие переломы, старые ранения? Регенерированные органы? Что-нибудь обнаружили? – спрашивал Марк.

– Да, есть следы заживших переломов на левой ноге, на обеих руках и ключице. Но это, скорее всего, не следы пыток или избиений, а следствие хрупкости костей. На руках и лице – зажившие многочисленные ожоги.

– Его пытали?

– Возможно. Но, скорее всего, это следы агрессивной среды. Такие повреждения часто встречаются у обитателей подлежащих терраформированию планет. Есть еще заживший порез на левой руке. И все.

– Следы побоев?

– Вы не там ищите, – сказал эксперт.

– Значит, что-то все-таки есть? – насторожился Марк.

– Он плохо питался, в его организме не хватало кальция и витаминов, все зубы заменены имплантантами. Он не бывал на солнце, даже солярий не посещал. Но все это характерно для жителей купольных городов. К пятидесяти годам люди там становятся полными развалинами. Разрушение организма идет так незаметно, что человек просто не замечает, как превращается в мешок с костями.

“Значит, Люс тоже состарится и умрет до срока”, – подумал Корвин.

* * *

– Что ты знаешь о Петре, Главк? – спросил префект по особо важным делам у своего постоянного напарника.

Тот зашел в кабинет обсудить отчет по последнему, только что раскрытому делу.

Они практически все время теперь работали вдвоем. Один дополнял другого, но при этом их нельзя было назвать друзьями. Напротив, холодок в отношениях сохранялся и даже как будто усиливался. В их группу входил Корнелий Сулла, но этот аристократ держался особняком, а порой вообще отказывался участвовать в раскрытии очередного преступления. Корвин никогда не настаивал.

– Петра – не слишком приветливая планета, – попытался уклониться от вопроса Главк.

– А если конкретнее?

Главк пожал плечами:

– Жить там сложно, но многие находят в этом особую прелесть.

– Я просмотрел тут один из последних отчетов сената по Петре, – Марк вытащил из ящика стола заранее приготовленную распечатку. – Ничего прелестного я там не нашел. Особенно тяжела судьба тех, кто строит купола. Они живут просто в ямах, накрытых крышками, дышат спертым воздухом, питаются в основном сухарями и таблетками. Есть еще промышленная зона. Она автономна, в зоне работают заводы-автоматы, вахтовым методом их обслуживают инженеры и техники. Но есть еще “небольшое число” – так сказано в отчете – живой рабочей силы. Я выяснил: это восемь тысяч рабов. Восемь тысяч человеческих существ, которые заперты в заводских бункерах до самой смерти. Восемь тысяч раздавленных жизней. Почему Лаций допускает подобное?

– Петра – автономная колония, Лаций не вмешивается в ее внутренние дела, – напомнил Главк. – Ты как глава рода, сенатор…

– А я вмешаюсь! – взорвался Корвин. – И заставлю сенат рассмотреть дело Петры.

– Может быть, ты собираешься лететь на Петру? – скривил губы Главк. Видимо, подобный шаг ему казался невероятным.

– Именно так я и поступлю. Возьму охрану, пару хороших галанетчиков и посмотрю, что же там творится.

Главк собирался в этот момент с кем-то связаться по коммику, но передумал и повернулся к напарнику.

– Не надо вмешиваться, Марк. Оставь Петре ее проблемы. И делом Бена Орлова тоже пусть займется колониальная полиция, – посоветовал он. Похоже, его не на шутку встревожили планы Корвина.

– Что-то не верится, что они докопаются до сути, – вздохнул Марк.

– Дело обычное, – отрезал Главк. – Насколько можно назвать обычным самоубийство.

– Вот именно.

Повисла неприятная тишина. Кабинет префекта Корвина обладал отличной звукоизоляцией и, если закрыть дверь, внутри воцарялась абсолютная тишина и отрешенность – то, что так поразило покойного Бена Орлова в отеле Лация.

– Что тебе не нравится в моей поездке? – спросил Корвин.

– Зачем разыгрывать из себя идиота, Марк? На Петре живет в изгнании Фабий, тот, что собирался убить тебя и твою сестру. Да и молодого Друза был не прочь прикончить. По одной этой причине я бы не ездил на эту планету.

– Власти не в силах меня защитить?

– На Петру уже пять лет не летает никто из патрициев. То есть летают, но посещают только столицу – Сердце Петры, официальное представительство, жмут руки местным властям и возвращаются назад. Петрийцы очень не любят, когда кто-нибудь вмешивается в их дела.

– Даже Лаций? – Марк произнес это с вызовом.

– Лаций – не исключение. Хотя Петра и числится нашей колонией. Но губернатор просто звереет, когда Лаций пытается ему указывать. Местные чиновники вряд ли станут тебе помогать.

Оставь все, как есть. Дела Петры тебя не касаются.

– Патриция касается все на свете.

– Не делай глупостей! – взорвался Главк. – Тебе надоело жить? Или ты хочешь найти ее?

– Кого? – Марк почувствовал, что у него холодеет в груди. – Ты имеешь в виду Верджи? Да? Она на Петре? Да? Почему?

Но Главк не желал отвечать.

– Почему ты отправил ее на Петру? Кто позволил?!

– Ее приговорили к ссылке, – последовал наконец ответ. – Она нарушила с десяток законов. По поддельному идентификатору въехала на Острова Блаженных, использовала чужие документы, отказалась сотрудничать со следствием по важному вопросу.

– Она спасла мне жизнь!

– Поэтому наказания практически и не было. Ей разрешено жить в любом секторе Петры.

– Это ссылка. Изгнание!

– Ты не знаешь главного. Она из семьи колесничих. Ее отец – полковник в отставке. А братья…

– Мне плевать! – перебил Корвин. – Под каким именем она живет на Петре?

– У нее есть только номер. И она мне его не сообщила, – отрезал Главк.

– Ага! И это есть благодарность Лация за предотвращенную войну! – ехидно заметил Корвин.

– Считай это программой защиты свидетелей.

– Ты о чем?

– Колесничие нашли ее и пытались убить. У нее был выбор: либо умереть, либо жить на Петре. Она выбрала Петру.

– И ты называешь это выбором? – Корвин отвернулся и посмотрел в окно.

За квадратом псевдостекла сияло голубое небо.

“Справа над стеной светлое утреннее небо, огромное, глубокое, настоящее… – вспомнил он записку Бена Орлова. – Так стоял я у окна и смотрел. И не мог насмотреться. Я подумал: умру – приду сюда. Не знаю, как, но приду. Буду стоять у окна и смотреть. В одиночестве, в тишине. Ничего не желая. Буду видеть этот двор, цветы в горшках, освещенный утренними лучами золотой купол. Я побывал в раю. Теперь мне не страшно”.

На Петре нет настоящего неба. Только фальшивые голубые купола.

* * *

Друз приложил ладонь к считывающему устройству, дверь открылась. На цыпочках Друз вошел в атрий. Остановился. Прислушался. Тишина. Значит, андроиды уже отключились, а Лери, скорее всего, легла спать. Друз отправился в одну из маленьких боковых комнат, запихал сумку в шкаф и принялся стаскивать с себя одежду. Весь забрызганный черными, зелеными и бурыми пятнами, комбинезон был к тому же разорван на спине, один рукав был отрезан. Зажмурив глаза и закусив губу, Друз высвободил правую руку из обрывков комбинезона. От кисти до локтя рука была почти сплошь залита герметиком.

– Ах, черт! – Друз спохватился, вытащил сумку из шкафа, отыскал на дне аптечку и, достав сразу два пластыря с анальгетиком, налепил их на плечо.

После этого присел на кровать и прикрыл глаза. Он дышал часто и тяжело, ожидая, когда лекарство, наконец, подействует. После потянул носом воздух и удостоверился, что воняет от него мерзко – потом, кровью и больницей. Тогда он отыскал на полке в шкафу дезодорант, облился им, не жалея парфюмерии, нырнул в просторный синий халат, сунул ноги в домашние тапочки и, выбравшись в таком виде из комнатки, неспешно направился в спальню для гостей. Он рассчитывал принять там душ и кое-как привести себя в порядок, чтобы Лери не заметила его изувеченной руки. Но и сама спальня, и ванная рядом были уже изуродованы начавшимся ремонтом: здесь планировалось устроить детскую для будущего ребенка. Друз с тоской поглядел на перекрытые краны и содранное с пола покрытие. Ничего не оставалось, как отправиться в их общую спальню.

Время близилось к полуночи, Лери спала. Она лежала на спине очень ровно, сложив руки на заметно выступавшем животе. На лице ее, немного расплывшемся к последнему месяцу беременности, читались умиротворение и покой.

Друз постоял минуту, переводя дыхание и опираясь на спинку кровати, потом шагнул в сторону ванной.

– Лу, это ты? – Лери приоткрыла глаза и улыбнулась. – Ты задержался.