Текст книги "Дело Кирсанова"

Автор книги: Мари Секстон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Де Вилье Жерар
Дело Кирсанова

Жерар де Вилье

"SAS"

Дело Кирсанова

перевод О. Пичугина

Глава 1

Григорий Кирсанов на какую-то долю секунды опоздал нажать на тормоз. Его белая "мазда" поддала бампером в зад видавший виды "сеат-127" зеленого цвета. Оба водителя начали подруливать к обочине, вызвав оглушительную какофонию гудков: по Калье Серрано, улице с односторонним движением, сплошным потоком катились автомобили, а испанцы охотнее жмут на клаксон, чем на тормоз.

Из "сеата" выскочила молоденькая хиппи в джинсах, обошла свою машину и остановилась с негодующим видом. Григорий Кирсанов выбрался из "мазды", решив поскорее уладить эту неприятность.

Хотя время уже близилось к семи вечера, в городе стояла несносная духота.

С тоской представив себе зеленые холмы московского парка Горького, он, виновато улыбаясь, направился к владелице "сеата". Его зачесанные назад густые черные волосы, зеленые миндалевидные глаза, решительный вид и метр девяносто сантиметров роста покорили сердца всех сотрудниц советского посольства.

– Весьма сожалею, сеньорита...

Оставив без внимания привлекательную наружность Кирсанова, девица разглядывала заднее крыло, где среди множества старых вмятин с трудом можно было различить свежую царапину.

– Придется перекрашивать! – хмуро изрекла она. – Надо позвать кого-нибудь из гвардейцев или полицейского...

Сорочка сразу прилипла к спине Григория Кирсанова. Он ни под каким видом не должен был привлекать внимание к своей особе.

Продолжая улыбаться, он предложил:

– Я очень спешу, сеньорита. Может быть, я сразу возмещу вам ущерб, наличными? Во сколько вы оцениваете ремонт?

Юная хиппи удивленно уставилась на него, помолчала в нерешительности и наконец, объявила:

– Думаю, пятнадцать тысяч песет...

Хотя убытку было причинено вряд ли и на четверть названной суммы, Григорий достал бумажник, отсчитал три банкнота достоинством в пять тысяч песет каждый и протянул их пострадавшей.

– Вот, пожалуйста!

На улице стоял такой грохот, что приходилось напрягать голос до крика, чтобы слышать друг друга. Девица взяла деньги, положила их в сумочку и, невнятно поблагодарив, забралась в свой рыдван. Сев за руль, Кирсанов ждал, когда "сеат" отъедет, чтобы влиться в уличный поток. Ему не хватало только еще одного столкновения...

Все в нем кипело от нетерпения: девица не трогалась с места. Вот она снова вышла на дорогу с выражением крайней досады на лице и крикнула Кирсанову:

– Заглохла!

Подошел мужчина, ждавший у перехода. Григорий вышел и с помощью добровольца начал толкать "сеат", мечтая о том, чтобы он как можно скорее исчез. Наконец мотор зачихал, и старая развалина отъехала, окутанная синим облаком дыма. Взмокший от усилий Кирсанов вновь уселся за руль и уже собрался трогать, как его взгляд случайно упал на женщину, неподвижно стоявшую у газетного киоска.

Он узнал Ларису Петрову, супругу начальника контрразведки резиденту ры КГБ в Мадриде. В круг обязанностей ее мужа входило выявлять у дипломатов и даже у сотрудников КГБ, к коим относился и Григорий Кирсанов, малейшие идеологические изъяны или намеки на поползновение к измене. Хотя официально она занимала должность всего лишь секретаря отдела, поддерживающего связь с Москвой и ведающего тайными архивами, злые языки утверждали, что Лариса подрабатывала стукачеством, донося мужу на сотрудников посольства.

Григорий Кирсанов сидел как громом пораженный. Встреча с Ларисой Петровой грозила полным крушением. Однако он взял себя в руки и, улыбаясь, направился к молодой соотечественнице.

– Ты что здесь делаешь. Лариса?

– А ты, Григорий Иванович?

В ее насмешливом голосе ему почудился некий опасный намек, но, может быть, просто показалось с перепугу. В "судовом журнале", где все его коллеги были обязаны отмечать, с кем и зачем встречаются, он написал, что едет к зубному врачу. Только вот незадача: кабинет врача находился в противоположном конце города, в старом Мадриде, так что деваться ему было некуда. Махнув рукой на свою "мазду", загородившую выезд стоящим у тротуара машинам, он обвил рукой талию Ларисы и чмокнул ее в шейку, вдыхая резкий запах дешевых духов. Застегивавшееся спереди платье из набивного ситца, туго обтянувшее Ларису, выгодно подчеркивало пышную грудь и бедра, расширявшиеся книзу в виде греческой амфоры. Петрова совершенно не переносила солнце, чем объяснялась необыкновенная белизна ее кожи.

– Имел рабочую встречу неподалеку, золотце мое! – шепнул он ей на ушко.

Майор Кирсанов считался одним из лучших офицеров и работал с полудюжиной "источников". Лариса высвободилась и посмотрела на него с двусмысленной улыбочкой.

– Все в порядке? Ты не просил прикрытия?

Разговор соскальзывал на опасную почву. Григорий вновь привлек к себе Ларису за талию.

– Полный порядок. А у тебя? Ты-то что здесь делаешь? Свидание с кем-нибудь из твоих обожателей?

Почти все сотрудники посольства хотя бы раз слышали сетования Ларисы на мужскую несостоятельность ее супруга. Надо, впрочем, признать, что со своими рачьими глазами, лошадиной челюстью и густыми черными бровями он мало походил на Дон-Жуана. Он был неизменно облачен в заношенный до блеска саржевый костюм, а обороты своей речи черпал в старом партийном уставе. К тому же сделавший свою карьеру с помощью сомнительных махинаций, Анатолий Петров пил горькую.

Стоило ему залить за воротник, как преисполнившись мстительных чувств, он начинал что-то вынюхивать в разных кабинетах, чтобы настрочить донос на одного из своих многочисленных недругов. Из-за одного такого доноса даже самого лучшего офицера могли в двадцать четыре часа выслать из страны и навсегда отстранить от работы за границей. За этим в лучшем случае следовал перевод во Второй отдел, и офицера навсегда отправляли в Иркутск или Ленинград, где ему надлежало выслеживать внутренних врагов советского строя: пьяниц, хулиганов и так называемых реформаторов.

Дабы вознаградить себя за неудовлетворенность, Лариса Петрова без конца заводила шашни с сотрудниками посольства. Эти бесконечные измены, естественно, доводили Анатолия Петрова до белого каления. К Григорию Кирсанову, известному сердцееду, он питал столь же сильную, сколь и необоснованную до последнего времени неприязнь.

Лариса рассмеялась грудным смехом:

– Дурачок! Бегала по распродажам, чтобы сэкономить хоть несколько рублей!

Большая часть магазинчиков готового платья находилась на Калье Серрано. Григорий показал на пустые руки Ларисы.

– Что же, так ничего и не купила?

– Одно платьице, да и то дороговато: всю сумму сразу не могла уплатить, придется доплачивать. Мне нужен богатый любовник. Может, у тебя есть кто-нибудь на примете для меня?

Улыбка Григория стала еще шире. Главное – не отпустить Ларису!

– Я не богат, Лариса Степановна, но водкой угостить могу. Временем располагаешь?

– Времени хоть завались! Анатолий утром улетел в Рим на какую-то встречу. Куда едем?

– Тут недалеко, местечко приятное и укромное. Ты на машине?

– На такси приехала.

Мадрид просто кишел таксомоторами с красной полосой через дверцу. Возили за смехотворную плату.

– А как же супруга? – насмешливо осведомилась она. – Сцену не закатит?

– Она в Москве, сама, что ли, не знаешь? Ее матери недавно вырезали опухоль.

Еще в ту пору, когда он ходил в звании лейтенанта, слушателя Школы внешней разведки КГБ в Юрлове. Григорий женился на музыкантше Анне, кроткой неприметной девушке с голубыми фарфоровыми глазами и мальчишеским телом. Близость между ними случалась теперь все реже и реже. Поскольку Анна совершенно не переносила Мадрид, ее отлучки в Москву становились все продолжительнее, и Григории ждал того дня, когда она объявит ему о своем намерении развестись.

Он галантно распахнул перед Ларисой дверцу "мазды".

Молодая женщина завистливым взглядом обвела сияющий новизной салон автомобиля.

– Это обошлось тебе по меньшей мере в десять тысяч рублей! Как ты выкручиваешься со своим грошовым жалованьем?

– Я – хороший коммунист! – рассмеялся Григорий.

До сих пор это утверждение было чистой правдой. Сын партийца-офицера, Григорий кончил школу с отличным аттестатом, четыре года учил испанский и английский в институте иностранных языков, работал переводчиком в международном отделе, потом перешел в Советский Комитет Защиты Мира, одну из епархий КГБ.

В 1966 году его заметили в ГРУ, где он прослужил два года, а в 1968 году КГБ проведал от своих "ловцов душ" о существовании этого блестящего и безупречного сотрудника. С того дня к послужному списку одного из самых молодых майоров Седьмого отдела приобщались лишь похвальные отзывы.

Григорий тронул машину и осторожно влился в густой поток транспорта на Калье Серрано.

Лариса откинулась на спинку так, что высоко обнажились ее полные мелочно-белые ноги. Хотя она немилосердно красилась, было в ней некое обаяние чувственной самки, действовавшее на Григория. Их глаза встретились, и он понял, что делать дальше. Положив ей ладонь на голое колено, он промолвил бархатным голосом:

– А ты очень хороша, моя радость!

– Ты это оставь, Григорий Иванович! – томно проворковала она. – Я замужняя женщина!

Улыбнувшись, он повернул направо, на Калье Зурбаран, ведущую к Пасео де ла Кастельяна, главной артерии города. Условленная встреча летела к черту, но встреча с Ларисой поставила перед ним задачу настолько безотлагательную, что ее нужно было решать, отбросив все прочие соображения.

* * *

Клуб "Блюз Вилла" едва начал наполняться посетителями, хотя шел уже девятый час. Испанцы поздно покидали свои дома, отправляясь ужинать часам к одиннадцати или к полуночи. Лариса оглядела уютный зал, мягкие глубокие кресла, скрытые светильники, новомодные картины, флиртующие пары.

– Это сюда ты водишь своих девиц?

– Да что ты! Был раз или два...

Это была чистая правда и одна из причин, побудивших его остановить выбор именно на клубе "Блюз Вилла". Здесь его не знали, а бармены мало внимания обращали на клиентов. Это заведение, расположенное на тихой улочке Калье Санто Доминго де Силос, недалеко от стадиона и квартала Саламанка, обжитого девицами, выезжавшими по вызову, избрали своим пристанищем парочки, не состоявшие в законном браке. Они устроились в темном уголке. Лариса, в чьих глазах зажегся алчный огонек, спросила:

– Ты думаешь, у них есть французский коньяк?

– Уверен.

Через пять минут на столе перед ними стояла бутылка "Гастон де Лагранжа" для нее и бутылка "Столичной" для него.

* * *

Лариса Петрова разрумянилась, ее глаза блестели слишком ярко. Уровень жидкости в бутылке "Гастон до Лагранжа" заметно понизился. Спутница Кирсанова безостановочно грызла так называемые "тапас", разнообразные закуски от коризо до оливок. Григорий, со своей стороны, не забывал о водке, положив руку на бедро Ларисы. Неожиданно она спросила немного заплетающимся языком:

– Григорий Иванович, зачем тебе такая заурядная баба, как я? Ведь у тебя, говорят, роскошная любовница-испанка?

– Кто тебе сказал?

Она приглушенно икнула:

– Не забывай, что Анатолий присматривает за вами. Служба у него такая все знать...

От этих откровений Кирсанов похолодел. Поистине, встреча с Ларисой представляла для него страшную опасность. Это была та песчинка, из-за которой проваливаются самые тщательно разработанные операции. Ведь Лариса, желала она ему зла или нет, могла поддаться искушению проверить, насколько точно он следовал официальному расписанию на этот день, а тогда...

Григорий наклонился к Ларисе так низко, что их губы соприкоснулись.

– Ты мне очень нравишься!

Его удивила порывистость, с которой Лариса прижалась губами к его рту. Она отстранилась, задыхаясь, отпила глоток "Гастон де Лагранжа". В ее глазах появился какой-то особый блеск.

– Ты с ума сошел, Григорий Иванович! Если нас увидят...

– Ты права, – поддержал он. – Поедем в более тихое местечко...

– Куда?

– Ко мне, например...

КГБ предоставил ему роскошную квартиру в 300 квадратных метров на Пасео де ла Кастельяна, явно не соответствовавшую его официальной должности корреспондента агентства печати "Новости", в то время как его коллеги, настоящие журналисты, ютились в обшарпанных дешевых квартирках в восточном пригороде Мадрида. Лариса покачала головой.

– Нет, слишком опасно. Мне пора домой. Анатолий должен звонить мне из Рима, и если меня не окажется на месте...

Он ждал такого ответа и стал еще настойчивее:

– Я знаю одну придорожную гостиницу по дороге на Бургас...

– Нет, нет! Мне нужно...

Он закрыл ей рот поцелуем и повел рукой вверх по се бедру. Задыхаясь, женщина высвободилась. Грудь ее так волновалась, что пуговицы на платье готовы были отскочить.

– Что с тобой, Григорий Иванович? У тебя было сколько угодно возможностей покороче познакомиться со мной с тех пор, как мы вместе работаем. Почему тебе приспичило именно сегодня?

– Ты же вечно с мужем, – возразил он.

Он налил ей еще "Гастон де Лагранжа", а себе водки.

Какое-то время они сидели, прижавшись друг к другу, слушая музыку и думая каждый о своем. Потом последовал новый поцелуй. Осмелев, Григорий взял руку Ларисы и положил ее себе на брюки. На секунду ее пальцы инстинктивно сжались. Молодая женщина бросила ему с вульгарным смешком:

– Не зря говорили, что ты силен!

Руку она все-таки убрала.

– В другой раз, Григорий Иванович. Не хочу осложнении с Анатолием, ты же его знаешь... Проводишь?

Поднимаясь из-за стола, она осушила свой бокал. Григорий рассеянно собрал сдачу.

У него оставалось мало времени, чтобы покончить с этим делом. Здесь, в оживленной части города, это представлялось совершенно невозможным. Едва они сели в машину, как он набросился на Ларису. Она не оттолкнула его, когда он под платьем добрался до нейлоновых трусиков. Но когда его рука оттянула резинку и нащупала самое тайное ее место, она рванулась.

– Перестань!

Григории припечатал ее к спинке сиденья новым поцелуем и продолжал возбуждать ее пальцами, в то же время расстегивая другой рукой платье. Соски Ларисы были тверды, как камень. Тяжело дыша, женщина откинулась назад.

С тротуара на них глядел какой-то мальчишка.

– Поехали отсюда!

Григорий включил скорость и двинулся по Пасео де ла Кастельяна. До ее дома оставалось минут двадцать езды. Он решительно дернул язычок молнии книзу, взял Ларису за запястье и прижал к себе ее руку.

– Поласкай!

– Ты с ума сошел! – простонала женщина.

Тем не менее, она подчинилась. Точно завороженная. Лариса не могла оторвать от него глаз, чувствуя, как в ней нарастает волна желания. Никогда еще у нее не было такого неотразимого любовника.

"Мазда" сделала круг на Пласа де Куско и выехала на Калье Альберто Алкосер, проложенной в восточном направлении. Солнце село, и наступившая темнота скрыла от любопытных взглядов их любовные игры. Григорию приходилось уже усилием воли подавлять подступавшее наслаждение. Вошедшая во вкус Лариса возбуждала его с дьявольской изощренностью, нетерпеливо подстерегая признаки завершающей судороги. Она шепнула:

– Давай, давай, голубок!

Ее движения ускорились. Григорий снял ногу с педали газа.

– Только не так!

Отчасти он добился своего. Неверно истолковав его слова. Лариса склонилась над ним. Лишь ценой огромного усилия Григорию удалось сдержаться. Несмотря на охватившее его чувство острого наслаждения. Григорий был холоден внутри, как лед. Проехав по эстакаде над мадридской кольцевой дорогой, он повернул налево, направляясь к району Мораталес. Еще несколько минут, и они подъедут к дому, где жила Лариса.

Когда начался подъем Камино де Лос Винатерос, ведущий к ее кварталу, Лариса, увидев, что до дома рукой подать, принялась возбуждать Григория с каким-то исступлением. Собрав всю волю, Кирсанов мягко, но решительно оттянул голову Ларисы, держа ее за густые волосы.

Женщина ошеломленно посмотрела на него.

– В другой раз, – бросил он.

Изумление мелькнуло в похотливых глазах Ларисы. Никогда еще мужчины не отказывались получить подобное наслаждение.

– Так я тебя не возбуждаю?

Григорий сбавил ход. Они ехали вдоль комплекса современных зданий, где она жила и за которым начиналось огромное незаселенное пространство, бесконечная холмистая равнина со скудной растительностью, со всех сторон окружавшая Мадрид. Кирсанов бросил взгляд вниз, оценив старания Ларисы.

– Чушь говоришь, золотце!

Лариса отказывалась что-либо понимать, достигнув крайней степени возбуждения.

Поднимаясь по Калье Молина де Рибейро, слева от которой выстроились современные здания, Григорий еще сбросил скорость. Лариса жила в последнем, стоявшем на самой вершине холма. Девятиэтажный дом с интерфоном и мраморной отделкой. Люкс. Прямо напротив, на слабо освещенном пустыре, мирно паслась овечья отара. Григорий затаил дыхание. Если Лариса выйдет здесь, это будет конец.

Их взгляды встретились, и когда Григорий увидел выражение ее глаз, он сразу прибавил скорости.

– Ты что?

Он молча давил ей на затылок, пригибая ее голову к себе. Григорий миновал, не останавливаясь, ее дом. Фары осветили едва заметную тропинку, петлявшую посреди бесконечного пустыря. Оставив позади последние дома, он поехал по ней. Когда машину начало встряхивать на неровностях почвы. Лариса подняла голову:

– Куда ты меня везешь?

– В одно место. Там я тебе покажу, что ты для меня значишь!

Лариса привалилась к нему, положив ему голову на плечо и сжимая рукой его плоть. Свет фар выхватывал из темноты груды мусора, наваленного там и сям на чахлой траве пустыря. Огни жилого комплекса начали пропадать в зеркале заднего обзора. Григории уже полностью овладел собой. Проехав еще несколько сот метров, он остановился в лощине.

Едва машина стала, как Лариса набросилась на Григория, жадно ловя ртом его губы.

– Ну же! Возьми меня!

Григорий выключил фары и открыл дверцу.

– Давай выйдем. Будет удобнее.

Он потащил ее за руку и, когда она пролезла под рулем, притиснул ее к машине и с треском разодрал перед платья. Показался бюстгальтер. Лариса разозлилась:

– Что же ты платье-то...

Григорий быстро окинул взглядом окрестность. Фары он выключил, так что видеть их никто не мог. Воздух казался упоительно прохладным после влажной духоты городских улиц. Тесно прижатая к машине, Лариса тяжело дышала.

– Я куплю тебе другое, – бросил Григории, просовывая колено между полных ног.

Лариса только того и ждала. Помогая Григорию, она сдавленно охнула, точно ее ударили кулаком под ложечку, и обхватила руками его шею. Когда он начал двигаться, она решила, что он близок к финишу.

– Нет-нет! Подожди! – пролепетала она. – Мне так хорошо! Хочу подольше!

Она переминалась с ноги на ногу, потому что высокие каблуки проваливались в землю. Ее разодранное платье болталось по сторонам. Спустив брюки, Григорий просунул руки под платье, придавил Ларису к машине и удвоил усилия, помышляя лишь о том, чтобы скорее насладиться. Он был настолько возбужден, что судороги наслаждения наступили почти сразу. С хриплым выдохом Лариса впилась ему ногтями в затылок, содрогаясь всем телом.

– Давай! Давай!

В висках Григория стучало, как молотком. Он мог еще передумать. Прильнувшая к нему Лариса лепетала слова любви. Но за десять лет работы в разведке Григорий Кирсанов научился остерегаться восторгов влюбленных женщин, в особенности таких, как Лариса Петрова. Она могла стать его заклятым врагом. То, что ей стало известно о нем, представляло смертельную угрозу, даже если сама она не понимала этого.

Несколько отдышавшись, она спросила:

– Ну, как я вернусь домен? Видишь, во что ты превратил платье?

Григории молчал.

– О чем ты думаешь? – спросила она.

Все еще не остывший, он испытывал какое-то неопределенное блаженное ощущению. Григорий отключил мозг. Его руки медленно скользнули вверх но почти нагому телу женщины, сжав по пути тяжелые груди. Лариса закрыла глаза. Ей безумно хотелось пригласить Григория к себе и всю ночь заниматься любовью... Оставив груди, ладони Кирсанова тихо сомкнулись вокруг ее шеи. В темноте не было видно выражения его глаз.

– Решил придушить? – насмешливо спросила она.

– Нет.

Он нашел большими пальцами обе сонные артерии на шее Ларисы и надавил неторопливо, но решительно. Лариса рванулась, попыталась оттолкнуть его, но в ту же секунду глаза ей застлала черная пелена, и она упала бы, если бы Григорий не подхватил ее. Испытанный, скорый и надежный способ довести человека до обморока. Но теперь, когда кровь устремилась в сосуды головного мозга, Лариса должна была скоро очнуться.

Точно уснув, она привалилась к нему теплым телом. Григорию пришлось сделать над собой усилие, чтобы не отказаться от своего намерения. К несчастью, Лариса представляла для него огромную опасность. Из-за нее он мог очутиться в Москве, в одиночной камере на Лубянке. А потом наступит день, когда сзади к нему подойдет палач и выстрелит в затылок в соответствии с порядком, заведенным для изменников родины и оступившихся членов партии.

Лариса со стоном приоткрыла глаза и попыталась вырваться. Григории понял, что час пробил.

Он отступил и изо всех сил ударил ее кулаком в лицо. Отброшенная к машине, Лариса пошатнулась. Сорвав с нее остатки платья. Григорий бил ее до тех пор, пока она не свалилась. Тогда он бросился к ней, перевернул на спину и, наваливаясь всей своей тяжестью, прижал правой рукой трахейную артерию.

Выпучив глаза, Лариса отбивалась некоторое время, пыталась царапать ему лицо, потом судорожно дернулась и обмякла.

Обливаясь потом. Григорий продолжал прижимать артерию, потом разжал руки и пощупал у нее пульс. Пульса не было.

Он быстро огляделся. Ни души, да и место было малопривлекательное. Открыв дверцу с другой стороны, он подобрал трусики и натянул их на нее, потом снова сорвал и отшвырнул в траву. Только теперь он заметил, что не застегнул брюки, и навел порядок в своей одежде. К нему вернулось все его самообладание. Включив плафон, он тщательно осмотрел машину внутри, дабы убедиться в том, что Лариса ничего не обронила, затем обследовал ее сумочку и положил себе в карман несколько тысяч песет. Разыграно, как по нотам. Сбившийся поверх груди бюстгальтер и порванное платье наводили на мысль о нападении садиста. Он уселся за руль и, уже собираясь повернуть ключ зажигания, заметил в некотором отдалении темную фигуру. Сердце у него заколотилось, как сумасшедшее.

Готовый ко всему, он вышел и направился в ту сторону, но, приблизившись к предполагаемому очевидцу, едва не рассмеялся от облегчения: там стоял большой железный бак для мусора на колесиках. Тут у него мелькнула мысль.

Он приволок бездыханное тело и с трудом перевалил его в бак, подобрал обрывки платья, трусики, бросил туда же и опустил крышку. Теперь ее не скоро найдут. За исключением бродяг, люди обходили стороной это безотрадное место. А запах вряд ли кто-нибудь почует, – до жилых домов было довольно далеко.

Григорий вернулся в машину, дал газ и, не включая фар, поехал при свете месяца прочь от жилых строений. Покрыв таким образом около трех километров, он попал на асфальтированную дорогу рядом с заводскими корпусами.

Вновь проезжая над окружной дорогой, он думал о том, что скоро будет богат, свободен и счастлив.

Глава 2

Сквозь стеклянную пластину, наглухо вделанную в стену – ничего не поделаешь, установка кондиционирования воздуха, – Малко обозревал из конца в конец извилистую Пасео де ла Кастельяпа, перерезавшую Мадрид с севера на юг, бывшую Пасео де Генералиссимо, стыдливо переименованную после кончины генерала Франко. С тридцать первого этажа здания банка "Бильбао" он видел под собой Пласа дель Доктор Маранон. Синее, без единого облачка небо накрыло странный город, состоящий, главным образом, из пояса домов-курятников красного кирпича, охватывающего старинные представительные, почерневшие от времени здания центральной части города, где возвышалось несколько сверхсовременных небоскребов из бетона и стекла, подобных тому, где находился теперь Малко.

Два дня назад он покинул Австрию самолетом Эр Франс, совершающим беспосадочный рейс Зальцбург – Париж. Когда в ЦРУ принимались экономить, оно неохотно раскошеливалось на места в первом классе. Но и деловой класс компании Эр Франс предоставлял пассажирам в высшей степени приличные блюда, доброе французское вино и – на небольших расстояниях – удобства, мало чем уступающие первому классу.

Прямо в аэропорту Малко нанял через представительство фирмы "Бюдже" новехонький "форд Орион" гранатового цвета с установкой для кондиционирования воздуха и обосновался в "Рице", самой дорогой мадридской гостинице, неподалеку от музея Прадо. Он записался под своим настоящим именем. Обыкновенный австрийский дворянин, прилетевший повидаться с друзьями. Ввиду того, что в "Рице" царило столь же непринужденное веселье, как на деревенском кладбище, а его необъятные гостиные в стиле рококо словно вымерли. Малко поспешил отправиться на назначенную ему встречу. На тридцать первом этаже он увидел бронзовую дощечку с надписью "Микрочипс технолоджи инкориорейшн". Улыбающаяся секретарша проводила его в приемную однообразного серого цвета, из окон которой открывался бесподобный вид на испанскую столицу.

Дверь отворилась, и в приемную вошел полный, почти лысый, одетый с иголочки господин. Красноватая с прожилками кожа туго обтягивала продолговатое лицо, что совершенно лишало его какого бы то ни было выражения. За стеклами очков в золоченой оправе поблескивали ярко-голубые холодные глаза. Господин протянул Малко руку:

– Я – Джеймс Барри. С приездом.

Джеймс Барри работал начальником агентурного отдела ЦРУ в Мадриде, а компания "Микрочипс технолоджи инкорпорейшн" служила ему не вызывающим подозрении официальным прикрытием. Они перешли в соседний кабинет, почти такой же голый, как приемная, если не считать несколько компактных ЭВМ и большой фотографии Силиконовой Долины. Секретарша принесла кофе, и они уселись в черные кожаные кресла.

Со своими золотыми часами, сорочкой в полоску и туго обтянутым кожей лицом постаревшего щеголя, Джеймс Барри больше походил па процветающего дельца, чем на шпиона.

Бостонский выговор выдавал в нем человека из восточного истеблишмента, ибо наиболее почетные должности в ЦРУ занимали выходцы из больших городов восточного побережья или из южных штатов. Так уж повелось со времен Службы особого назначения – предшественницы ЦРУ.

– Надеюсь, что вы немного больше расскажете мне о моем задании, сказал Малко.

Джеймс Барри взял со стола толстую папку и положил ее себе на колени.

– Это несколько отличается от того, чем вы занимались до сих пор, начал он. – Контрразведка.

Малко удивился, хотя виду не подал. Люди из контрразведки, почти поголовно страдающие острой формой паранойи, редко обращались к нему за помощью. Раз не американец, стало быть, потенциальный предатель.

Вероятно, переменить мнение их заставило разоблачение в Виргинии сети советских агентов, состоявшей из добропорядочных американцев консервативных взглядов. Джеймс Барри протянул ему пачку фотографий, по большей части черно-белых.

Малко склонился над ними. На всех был запечатлен высокий, крепкого телосложения мужчина с черными, откинутыми назад волосами и озарявшей лицо улыбкой плейбоя. Прямо-таки актер с телевидения.

– Познакомьтесь с майором Григорием Ивановичем Кирсановым, – продолжал американец. – Рост метр девяносто сантиметров, вес восемьдесят три килограмма.

Работал в Каракасе, потом в Буэнос-Айресе, а теперь в Мадриде. В совершенстве владеет испанским и английским. Записной бабник и блестящий офицер КГБ. В настоящее время оперативник мадридской агентурной службы, занимающейся сбором сведении от многочисленных испанских осведомителей, официально числится начальником отдела агентства печати "Новости". Кстати, живет неподалеку, в доме № 127 по Калье де ла Кастельяна. Жена в настоящее время в Москве. Не ладит с начальником агентурной службы, бригадным генералом-пропойцей.

Немного помолчав, Джеймс Барри значительно добавил:

– Григорий Иванович Кирсанов собирается перейти к нам, и мы готовы его принять.

Майор КГБ – перебежчик? Любопытно...

– Каковы побудительные причины?

Невеселая улыбка тронула тонкие губы Джеймса Барри.

– Вам известен акроним КИКС? Корысть, Идеология, Компрометация, Самоутверждение – вот причины, во все времена толкавшие людей к измене.

Два года назад наши люди "засекли" Кирсанова, когда близился к концу срок его пребывания в Венесуэле. Пожив на Западе, он начал испытывать возрастающую неприязнь к косности советского строя и засилью партии. Во-первых, у него не сложились отношения с начальником агентурного отдела, который, невзлюбив его, отзывался о нем столь нелестно, что Кирсанова не произвели в чин полковника. Совершенно, кстати, незаслуженно. Кроме того... в личной жизни дела у него тоже идут не шибко – не ладится с женой.

Словом, все яснее вырисовывались черты человека с ущемленным "я", разочаровавшегося в советском образе жизни, лишенного прочных связей с родиной. Оставалось пустить в ход еще один убедительный довод: деньги. Я пообещал ему миллион долларов, если он сделает решающий шаг.

– О Боже! – воскликнул Малко. – Чтобы вы когда-нибудь платили такие деньги!..

– Верно, – согласился Джеймс Барри. – Но ведь не каждый день к нам залетает такая птица, как майор КГБ, работавший в Латинской Америке, с которой тесно связаны интересы Соединенных Штатов.

– Итак, он принял ваше предложение и работает на нас. В таком случае, не понимаю, чего вы ждете от меня?

Как правило, перевербованного гражданина Советского Союза сажали в первый же самолет до Вашингтона и там на протяжении нескольких месяцев "раскручивали".

– Все не так просто, – отвечал Джеймс Барри, отпив кофе. – Григорий Кирсанов пока но работал на нас. Просто передал мне список его аргентинских осведомителей, которым мы, естественно, не пользовались. Мы проверили кое-какие сведения и убедились в том, что он не водит нас за нос. Лишь после этого Управление разрешило мне вербовать его. Вы ведь знаете, насколько они там осторожны, имея дело с перебежчиками, – все провокации им чудятся.

– Отчего же вы не торопитесь переправить его в США первым же самолетом, прежде чем его уберет КГБ? – удивился Малко. – Если там что-то заподозрят, ему крышка...

Со смущенной улыбкой Джеймс Барри вновь провел ладонью по лысине:

– Прежде чем поставить точку в этом деле, нужно подвергнуть майора "переводному экзамену"... Во-первых, мы хотим, чтобы он еще некоторое время работал в агентурной службе, что даст нам возможность проверить некоторые сведения. Такой случай – просто подарок! Из Лэнгли мне передали перечень "вопросов" к нему, все исключительной важности. Но, с другой стороны, нельзя же встречаться с ним по три раза па дню! Понимаю, что нам, скорее всего, недостанет времени ответить на все эти вопросы, но, во всяком случае, надо постараться.