Текст книги "Клубника на десерт (ЛП)"

Автор книги: Мари Секстон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Отец – хоть и выглядел так, словно с трудом успевал усваивать этот монолог – ответил:

– Нет.

– Тогда лучше не звони Алену, дорогой, потому что его английский чудовищен. Как по мне, это сплошное притворство, поскольку он недолюбливает американцев. Ему только дай – и весь холодильник окажется заполнен консервами. В общем, скажешь мне, что из еды ты любишь, а я прослежу, чтобы он…

– Коул!

На сей раз я наконец-то дождался ответа.

– Господи боже, Джонни! – Он резко развернулся ко мне. – Ну что за пожар?

Завладев его вниманием, я понял, что в сущности не знаю, что и сказать.

– Тебе нельзя соблазнять моего отца своей квартирой в Париже.

– И почему же?

Отец фыркнул, пытаясь сдержать смех, и в конце концов замаскировал его кашлем.

– Потому что, – я запнулся, – это неприлично.

Коул притворился удивленным – я изучил его достаточно хорошо, чтобы знать, когда он фальшивит – и с ангельски-невинным выражением на лице повернулся обратно к отцу.

– Увы, дорогой, Париж отпадает. Прости. Джонни, по-видимому, считает, что с моей стороны было бы жутко претенциозно даже заикнуться об этом. Скажи, как ты относишься к Хэмптонсу? У меня и там имеется дом. Скоро лето, а летом там даже лучше, чем в Париже. Там есть бассейн – его вот-вот наполнят, – прелестная лужайка, много цветов. А мой садовник…

– Коул! – снова воскликнул я. Он никак не отреагировал, только, не прекращая говорить, поймал меня своими тонкими пальцами за запястье и сжал его, бросив на меня уголком глаза стремительный взгляд. Я понял, что таким образом меня просят, черт побери, заткнуться.

– ...ты, впрочем, вряд ли сочтешь его столь же занимательным, каким нахожу его я, однако в соседнем доме живет одна миловидная вдовушка. Кажется, ее зовут Марта, но лучше перепроверь. Она боится меня до чертиков – что дико смешно. Иногда так и подмывает нарядиться драг-квин, чтобы посмотреть, как она с воплем уносится в дом. Ты же, напротив, наверняка ей понравишься. Готовит она, если верить Маргарет, так себе, зато умеет печь сказочные лимонные пироги с безе. – Отец нерешительно заулыбался. Ошеломление начало потихоньку отпускать его, но было заметно, что он по-прежнему не понимает, насколько серьезно стоит воспринимать Коула. – Ты играешь в гольф?

– Да нет.

– Слава богу. А то я понятия не имею, где там ближайшее поле. Рыбачишь?

– А что? – спросил отец, уже в открытую улыбаясь. – А ты?

– Боже упаси, – сказал Коул. – Дорогой, взгляни на меня. Разве я кажусь тебе похожим на рыбака? Только представь, как я насаживаю на крючок наживку. – Он картинно содрогнулся и…

И мой отец расхохотался. Уже безо всякой нервозности, а громким, искренним смехом от всей души. Я оглянулся на Коула, волнуясь, как бы он не обиделся, но Коул тоже смеялся.

И тут я понял, каким я был идиотом.

Во время первого нашего ужина я переживал, что отец поднимет Коула на смех, а тот обидится, или что Коул каким-то образом опозорится перед отцом. Весь вечер, будучи не в силах понять причину чрезмерно эксцентричного поведения Коула, я занимался тем, что пытался оградить их от насмешек друг друга. Теперь же я видел, что моя помощь Коулу не нужна. У него был свой способ общения с моим отцом, и он плевать хотел на насмешки, даже если б они и были. Своими неуклюжими попытками влезть между ними я ничего не добился, только сделал хуже.

– …придется немного проехаться, но, милый, они подают лучший крем-суп из омаров, какой я только пробовал в жизни…

В эту минуту я ощутил к нему столь сильную любовь, что мне стало удивительно: неужели ни он, ни отец не замечают, как она изливается из меня во все стороны? Коул все говорил и говорил, и я склонился к нему, чтобы поцеловать. Он никак не пошел мне навстречу – даже не прекратил говорить, и поцелуй пришелся куда-то в его левый висок. Отец покраснел немного, но не отвернулся, только рассмеялся в ответ на что-то смешное, о чем рассказывал Коул.

– Он катается на лыжах, – сообщил я Коулу на ухо, и на сей раз его удивление было непритворным.

– Господи боже, Джонни, и ты молчал? Знаешь, ты бы сэкономил мне уйму времени, если б сказал сразу. Джордж, дорогой, извини конечно, но он воспитан просто ужасно. А теперь слушай. В Вейле у меня есть кондо…

Я встал и ушел на кухню, чтобы принести тарелки, а их оставил продолжать разговор – или, если быть точным, оставил Коула продолжать забалтывать моего отца. Через несколько минут Коул последовал за мной, и я поймал его, как только он оказался рядом.

– Прости меня за тот раз.

– Ты прощен.

– Я так переживал, что один из вас обидит другого…

– Меня не так-то просто обидеть. Солнце, люди, которые не умеют смеяться, не умеют и расслабляться. Он может сколько угодно считать меня дурачком – если при этом он не против, что мы с тобой вместе. – Он резко замолчал, и на его лицо опять набежала грусть.

– Ты потрясающий.

Он коротко улыбнулся.

– Да уж, солнце. Досадно только, что ты выяснил это только сейчас.

– Мне кажется, я лю…

В его глазах вспыхнула паника, и он снова прикосновением пальцев к губам остановил меня.

– Не надо. Не говори, – качая головой, прошептал он. А потом поцеловал меня. Одна его рука крепко обвилась вокруг моей талии, а вторая, обхватив мою шею, с силой притянула меня к нему. Он никогда еще не целовал меня так агрессивно, так глубоко и страстно, и это было невероятно возбуждающе, искушало отправиться прямиком в спальню… Если бы в гостях у нас не присутствовал мой отец. Который умудрился выбрать этот самый момент, чтобы зайти на кухню.

– Слушай, Джон, а ты… О, черт! – Он пулей выскочил за дверь, а Коул со смехом отпустил меня.

– Джордж, все нормально! – крикнул он, поворачиваясь к плите. – Можешь заходить. Обещаю до твоего ухода не срывать с Джонни одежду.

Когда еда оказалась на столе, я с удивлением обнаружил, что это бефстроганов с яичной лапшой – блюдо, которое он никогда еще не готовил. Отец, положив себе порцию, странно притих.

Коул сперва ничего не заметил. Он стоял рядом с отцовским стулом, открывая новую бутылку вина, пока я пробовал то, что он приготовил. То, что оказалось поразительно знакомым на вкус. И внезапно до меня дошло, почему.

– Это же по маминому рецепту, – произнес я, и Коул улыбнулся.

– Да, – подтвердил он, явно довольный тем, что я догадался.

Было невозможно поверить в то, что один кусочек этого простого блюда оказался способен так ярко оживить воспоминания о моей матери и о бесчисленных вечерах в нашей семье, когда мы все вместе собирались за ужином за столом. Она – или скорее, ее дух – словно очутилась здесь, с нами.

– Совсем как у нее, – сказал я. – Пап, ты…

Взглянув на него, я осекся на полуслове. Он смотрел в тарелку, и по его щекам текли слезы.

– Папа… – снова заговорил я, и в тот же момент на отца посмотрел Коул.

– О Джордж, – в смятении выпалил он. – Прости, прости, пожалуйста!

То, что он заставил отца расплакаться, привело его в ужас.

– Это была ужасная идея! Не знаю, о чем только я думал! Мне следовало догадаться… Нельзя устраивать такие сюрпризы. Давайте куда-нибудь выйдем, – говорил он, пытаясь забрать у отца тарелку. – Хотя бы в то новое заведение вниз по улице…

Он не успел закончить. Потому что отец встал и повернулся к нему лицом.

– Джордж, – повторил Коул. – Прости меня.

Отец дотянулся до него и схватил за рубашку.

Я тоже поднялся на ноги, испугавшись, что отец действительно может его ударить, и зная, что я не успею обойти стол, чтобы вмешаться.

Но потом… потом отец притянул Коула к себе и смял его в крепких объятьях.

– Спасибо, – услышал я его хриплый шепот.

Если б отец не плакал, вся сцена выглядела бы ужасно комичной. Коул совершенно одеревенел в хватке отца, а выражение его лица граничило с абсолютным ужасом и умоляло меня о помощи. Одна его рука оказалась пришпилена к телу. Второй же, оставшейся на свободе, он неистово махал в моем направлении, словно я мог отмотать инцидент назад и проиграть его заново, только без неловких объятий в конце. Мне стоило немалых усилий не рассмеяться над тем, в какой бедственном положении он оказался.

Наконец отец отпустил его. Отошел и, словно ничего необычного не случилось, сел обратно за стол.

– Изначально, – сказал он, промакивая глаза салфеткой, – это был рецепт моей матери. Но Кэрол что-то в нем изменила.

Коула по-прежнему немного трясло, но он сумел заставить себя ответить:

– Она добавляла туда вишню.

Отец поднял на него удивленный взгляд.

– И все?

Коул кивнул.

Тряхнув головой, отец рассмеялся.

– Моя мать никогда бы ей этого не простила. – Какие бы эмоции не обуревали его минуту назад, он вернулся в свое обычное состояние и с энтузиазмом запустил вилку в бефстроганов.

Коул с немым вопросом в глазах перевел взгляд на меня.

– Вкусно вышло, – сказал ему я, и его попустило, но только чуть-чуть.

– Я хотел сделать вам сюрприз. Я не подумал…

– Все нормально, – сказал ему я.

– Ладно, – дрожащим голосом проговорил он. – Я… я принесу нам масло. – И с этими словами он скрылся на кухне.

Никакое масло нам было не нужно. Я знал: он лишь хотел на пару минут остаться наедине с собой, чтобы взять себя в руки.

– Он не нарочно, – сказал я отцу. – Просто он столько времени изучал ту коробку. Ты не поверишь, сколько всего он узнал о маме по ее рецептам.

– По-моему, это здорово, Джон, – ответил он. – И она бы со мной согласилась. Знаешь, мне кажется, он бы понравился ей.

– Ты правда так думаешь?

– Даже уверен, – сказал отец. И широко ухмыльнулся. – Твоя мать страсть как любила пирожки.

Глава 17

9 мая

От Коула Джареду

Я боюсь, что поступаю неправильно. Наверное, даже жестоко. Я живу во лжи и ненавижу себя за это. Я не мешаю Джонатану верить в то, что наша связь может длиться вечно, хотя точно знаю, что этому не бывать. Но я не собирался вводить его в заблуждение. Просто в Нью-Йорке все было так хорошо, что дома оказалось слишком легко уступить искушению позволить этому «хорошо» продолжаться.

Никогда еще я не сидел на одном месте так долго, и вздорный ребенок внутри меня начинает проявлять беспокойство. Он снова требует, чтобы я уехал – куда-нибудь, куда угодно, – и я знаю по опыту, что вопреки всему не смогу ему отказать. Он всегда держал меня под контролем. Это лишь вопрос времени, когда я в очередной раз пойду у него на поводу.

Я точно знаю, что мой отъезд станет началом конца. Я чувствую это всеми фибрами своего существа. Как и то, что Джонатан не может не подозревать, что что-то не так. Я бы мог объясниться с ним, но зачем, если итог будет одинаков. Он не поймет. Не поверит мне. Мы потратим наши последние дни на ссоры. Он будет клясться, что мы что-нибудь да придумаем. Он пообещает достать с неба луну. Уверен, он даже попытается пойти мне навстречу. Неважно. Все закончится как обычно. Рано или поздно он устанет от моей неугомонности и оставит меня.

И потому я решил молчать. Я решил не лишать нас обоих счастья – пока оно еще возможно. Неужели я поступаю неправильно? Неужели неправильно оставаться до тех пор, пока тот ужасный голос у меня в голове не станет настолько громким, что я не смогу его заглушать? Неужели неправильно позволять ему любить меня?

Не отвечай.

Правда в том, что я не мог поступить иначе. Я слишком сильно его люблю.

***

В среду утром, придя на работу, я нашел на столе записку о том, что Маркус хочет видеть меня и как можно скорее. Теперь, когда я перестал ездить в командировки, у нас не было причин встречаться так часто, как раньше, однако ничего необычного в его просьбе не было, и я, не придав ей большого значения, поднялся к нему в кабинет. Как только я открыл дверь и увидел его лицо, то понял: что-то неладно. Его обычная энергичная веселость сменилась серьезностью, отчего я сразу занервничал.

– Спасибо, что так быстро пришел, Джон. Закрой за собой дверь.

В этой просьбе тоже не было ничего странного, и я призвал себя не волноваться. Закрыл дверь и сел на свое обычное место напротив его стола.

– Что-то случилось? – спросил я.

Он все смотрел не на меня, а на какую-то точку под потолком, и я заставил себя сосчитать до пяти. Потом еще раз. Наконец он сделал глубокий вдох и посмотрел мне в лицо.

– Джон, мы тебя отпускаем.

Стены вокруг зашатались. Мой мир рухнул, и мне пришлось напомнить себе, как дышать. Я словно оказался на одном из тех ярмарочных аттракционов, где под ногами у вас проваливается пол. У меня зашумело в ушах. Появилось тошнотворное чувство головокружения.

– Что?

– Джон, компания борется за выживание. Нам едва-едва удается выходить в плюс. Вывод старших менеджеров из штата отчасти помог, но этого недостаточно.

– Вы говорили мне, что никто не потеряет работу! Вы говорили…

– Я помню свои слова, Джон, – сказал он, – и тогда они были правдой. У меня не было причин подозревать, что все обернется иначе.

– Что произошло?

– Монти пытается сократить расходы. Совет принял решение буквально только что, в понедельник.

– Но почему именно меня?

– Не только тебя. Весь отдел младших менеджеров. Всех десятерых человек.

Он вздохнул и, глядя в стол, потер шею.

– Лично я голосовал против сокращения. Но поскольку это мой департамент, то мне и выпало стать тем самым козлом, которому сегодня придется сказать десяти людям о том, что у них больше нет работы.

Я спрятал лицо в ладонях. Я понимал, правда понимал, что вины Маркуса во всем этом нет. Он никогда не желал мне зла. Но справиться с нарастающей внутри меня яростью я не мог.

– Ты, как старший, Джон, узнал первым. Мы готовы предложить тебе выходное пособие в размере оклада за один месяц…

– Всего за один? Я проработал здесь девять лет!

– Джон, – сказал он твердо, и в его голосе зазвучали резкие нотки. – Прости. Ты должен понимать, что все это исходит не от меня.

Сделав глубокий вдох, я заставил себя ответить:

– Понятно.

Он снова вздохнул.

– Выходное пособие плюс компенсацию за неиспользованные отпуска. – Хоть так. Этого добра у меня было много.

Я встал.

– Насколько я понимаю, сокращение вступает в силу немедленно.

Потирая лоб, Маркус снова опустил глаза в стол.

– Да. Все твои документы уже подписаны, так что загляни сперва в отдел кадров. – Когда я открыл дверь, он снова заговорил. – Джон, у меня впереди еще девять твоих коллег. – Я понял, что так он просит меня помалкивать. Мало кому хотелось бы узнать о своем увольнении из сплетен.

– Да, сэр, – сказал я.

Он вышел из-за стола.

– Мне жаль, Джон, – произнес он, пожимая мне руку. – На самом деле.

– Мне тоже. – Это было все, что я мог сказать.

Я очистил свое рабочее место. Пока я собирался, стараясь сохранить непроницаемое лицо, мои коллеги один за другим возвращались от Маркуса. К тому времени, как сбором вещей занялись пятеро из нас, остальные конечно же догадались, к чему идет дело. Кто-то пришел в уныние. Кто-то разозлился. Один, кажется, даже испытал облегчение. Ну, а я… Я чувствовал, что меня предали.

Около двух я вернулся домой, где никого не было. Я сам не знал, рад я или расстроен тем, что мне не нужно рассказывать Коулу о том, что случилось, прямо сейчас. Я бросил пиджак с галстуком на пол. Скинул ботинки. Лег на диван и уставился в никуда.

Как такое могло произойти? Эта мысль крутилась у меня в голове снова и снова. Как?

Девять лет я угробил на эту компанию. И за все это время ни разу не сказал «нет». Я не ходил в отпуск. Я был образцовым работником. И чем же мне отплатили? Минимальным выходным пособием, рукопожатием и извинением?

Может, зря я тогда согласился на понижение? Да, пришлось бы переехать, зато сейчас я не был бы безработным. Но потом я подумал о последних нескольких месяцах с Коулом и понял, что сделал правильный выбор. Я бы не променял время с ним ни на что другое.

Что возвращало меня к первоначальному вопросу. Я поступил правильно. Так как со мной могло такое произойти? Я прогонял эту мысль в голове снова, снова и снова, но, попеременно впадая то в ярость, то в абсолютное отчаяние, ответа не находил.

Не знаю, сколько времени я так пролежал. Наверное, долго, потому что в какой-то момент я почувствовал, что хочу есть. Чуть ли не умираю от голода. Взгляд на часы сообщил мне, что было почти четыре. Я не знал, что делать. То ли позвонить Коулу, то ли просто напиться в хлам.

Я все еще мучился с выбором, когда он пришел.

Я не видел его, поскольку так и остался лежать на диване, а дверь находилась у меня за спиной. Но я услышал щелчок замка, а потом шаги и шорох бумажных пакетов – он был, видимо, только что из магазина.

– Привет, солнце, – сказал он. – Почему ты вернулся так рано? Ты не заболел? – Я не ответил. Наконец он появился в поле зрения – с выражением тревоги на лице и коричневым бумажным пакетом подмышкой.

Признание далось мне проще, чем я ожидал.

– Я потерял работу.

– О нет! – Бросив пакет с продуктами на журнальный столик, он присел на краешек дивана рядом со мной. – Что случилось?

Я не мог даже взглянуть на него. Видеть сочувствие в его глазах было больно, и я продолжал упорно смотреть в потолок.

– Сокращение. Уволен весь мой отдел.

– Джонни, мне жаль. Очень-очень. – Он взял мою руку в ладони. – Не знаю, что еще сказать, чтобы это не прозвучало банально.

– Ничего.

– Солнце, скажи, что ты хочешь, чтобы я сделал.

– Просто… – Я сам не знал, чего хочу, пока у меня не вырвалось: – Оставь меня одного. Ненадолго.

Наступила гробовая тишина, а потом он сказал:

– Хорошо. Я пойду домой. – Он встал, но я поймал его за руку и, когда он обернулся, наконец-то смог заставить себя посмотреть ему в глаза.

– Нет. Не на столько долго. Просто дай мне пару минут.

– Хорошо. – С озабоченным видом он снова сел, продолжая держать меня за руку. – Я собирался приготовить ужин…

– Было бы здорово.

– Цыпленка с луком-шалот…

– У нас есть вино?

– Зинфандель. (сорт черного винограда, используемый для производства красных вин – прим. пер.)

– Нам понадобится две бутылки.

– Хорошо. – Он наклонился и поцеловал меня. Его губы были мягкими, немного нерешительными и такими сладкими, что в горле у меня образовался ком. Он отстранился, чтобы заглянуть мне в глаза. – Все, что только захочешь, Джонни.

Ужин был фантастическим, но я, кажется, даже не поблагодарил его. Я позволил себе вдрызг напиться и вырубился, пока он убирал со стола, а наутро, проснувшись с похмельем, весь день с отвратительным настроением провалялся в постели.

Все это время он не отходил от меня ни на шаг. Был безгранично терпелив со мной и вел себя необычно тихо. И я ни разу не заметил в его глазах грусть.

Глава 18

18 мая

От Коула Джареду

Я обрел в его горе надежду. Значит ли это, что я ужасный человек? Я ведь знаю, что он раздавлен, и тем не менее не могу думать ни о чем ином, кроме того, что теперь мы можем остаться вместе. Решение так очевидно. Если только он скажет «да».

***

Пару недель меня не отпускала депрессия. Я срывался на всех подряд. Перестал бегать и бриться. Я был таким угрюмым и злым, что любой нормальный человек предпочел бы держаться от меня подальше. И тем не менее Коул, проявляя чудеса терпения, все это время был рядом. Кормил меня, молча сносил все мои выходки, занимался со мной любовью, когда мы ложились спать.

Через две недели, сумев-таки принять то, что хандра никуда меня не приведет, я заставил себя собраться. Написал резюме – впервые после почти десятилетнего перерыва – и приступил к поискам работы. Но моя подавленность и враждебное отношение к миру никуда не делись. Я проиграл треть своей жизни. Я поставил все на работу и в итоге оказался в дерьме. Так что мое поведение было далеко не блестящим.

Найти работу оказалось практически невозможно. Сокращения прошли во многих компаниях, и рынок был переполнен мужчинами и женщинами всех возрастов, которые хватались за любые немногочисленные позиции, что еще оставались доступны. Я сходил на несколько собеседований, однако везде оказывался или недостаточно, или слишком квалифицированным. Весь процесс был невероятно удручающим, и мне было тяжело смириться с тем, что я совершенно никак не могу на него повлиять.

Вдобавок ко всему наши с Коулом отношения швыряло из крайности в крайность, и я понятия не имел, что с этим делать. Я был безумно влюблен в него. Порой у меня возникало ощущение, что он чувствует то же самое. Почти все время мы проводили вместе. Бывало, ссорились, но обиды быстро забывались, а секс вышел на новый уровень интенсивности. И все же, несмотря на нередкие периоды полной идиллии, я все чаще и чаще замечал в его глазах сумрак. Все чаще и чаще он, как раньше, отталкивал меня, когда я делал попытку его обнять. Казался опечаленным и неспокойным. Несколько раз я пытался выяснить, что с ним такое, но он только вымученно улыбался и отвечал:

– Тебе показалось, солнце. – И единственное, что мне оставалось делать, это надеяться, что он не лжет.

Вернувшись в один из дней с очередного собеседования, которое завершилось не слишком многообещающе, я застал его у себя на диване. Поначалу я решил, что он, как обычно, читает. Но от хлопка двери он вздрогнул и оглянулся – непроизвольно, всего на мгновение, – после чего спрятал лицо в руках. И за это мгновение я успел увидеть, что он пытался скрыть – свои покрасневшие глаза и слезы.

– Привет, прелесть. – Он встал и, не поворачиваясь ко мне лицом, вытер щеки. – Как прошло собеседование?

– Ужасно. – Но сейчас меня волновало не это. – Что случилось?

– Ничего! Просто задремал. Устал, наверное. Сейчас я займусь ужином. Ты голоден? Я хотел сделать…

– Коул, – прервал его я, потому что знал, что он лжет. Я знал, что болтать со скоростью пулемета о всякой бессмысленной ерунде было его излюбленным способом уклоняться от разговора. – Скажи, что случилось.

– Ничего, солнце. Правда.

– Я тебе не верю.

– Мне было нехорошо, но теперь стало лучше. Просто дай мне минуту… – Не договорив, он попытался сбежать от меня на кухню, но я пошел следом.

– Зачем ты лжешь? – Он застыл около холодильника и опустил голову. – Ты зол на меня? Я чем-то тебя расстроил?

– Нет, – качнув головой, ответил он – кажется, искренне.

– Тогда в чем дело?

Он прикрыл глаза ладонью. Я видел, что он снова сражается со слезами.

– Мне нужно немного времени, – проговорил он дрожащим голосом. – Чтобы взять себя в руки. Я не могу говорить с тобой таким.

Больше всего на свете мне хотелось привлечь его к своей груди, но, стоило мне попытаться дотронуться до него, как он отстранился. Было больно вновь оказаться за кольцом его стен. Я желал, чтобы они стали материальны, чтобы сокрушить их голыми руками.

– Джонни, пожалуйста, – взмолился он шепотом. – Мы поговорим после ужина. Обещаю. Но сейчас не трогай меня.

– Хорошо, – сдался я, хоть и с неохотой. Меня ранило то, что он снова начал меня отталкивать, но ничего другого, кроме как отнестись к его желаниям с уважением, мне, увы, не оставалось. Я переоделся и, недолго поколебавшись, решил присоединиться к нему на кухне. По вечерам я теперь старался помогать ему с ужином, хотя, ничего не понимая в готовке, в основном мешался у него под ногами и пил вино, но все равно это было весело – и сегодня тоже. Поначалу он держался со мной настороженно. Но, как только понял, что давить я не собираюсь, расслабился и, когда я обнял его со спины, со вздохом прислонился ко мне, пока я целовал его шею.

Меня разбирало некоторое любопытство насчет того, о чем он хотел поговорить, но в целом я не видел повода для тревоги. Большую часть времени он, казалось, был со мной вполне счастлив, и потому я не беспокоился. Мы поели. Сразу после ужина он, что было неудивительно, заводить разговор не стал. Пока он читал в гостиной, я перемыл посуду. Когда я вышел из кухни, он увел меня в спальню, и мы занялись сексом, который смело можно было классифицировать как сногсшибательный. Когда все закончилось, он перебрался на свою половину кровати. И потом, лежа в темноте, наконец-то заговорил.

– Поедем в Париж вместе.

Я даже засмеялся: такого я точно не ожидал.

– Ты серьезно?

Он не засмеялся вместе со мной.

– Да.

– Зачем?

– Просто так. Почему нет?

Тут я осознал, что его просьба каким-то образом связана с тем, из-за чего он сегодня плакал у меня на диване. В чем бы ни заключалась причина, она имела для него огромное значение. Перестав смеяться, я обдумал его слова. Париж?

– Когда-нибудь – с удовольствием, Коул, но…

– Солнце, я имею в виду не когда-нибудь. А сейчас.

– Я… – Мне все не верилось, что он говорит серьезно. – Я не могу.

Он замолчал, а я, как часто бывало во время наших ночных разговоров, пожалел, что не вижу его лицо.

– Почему? – наконец спросил он.

– Я должен найти работу. Мое пособие скоро закончится. Потом мне выплатят еще что-то за неиспользованные отпуска, но…

– Солнце, как только ты найдешь работу, то застрянешь здесь намертво. Когда потом тебе дадут отпуск? Если ехать, то ехать сейчас.

Тут он был прав. Чтобы получить неделю отпуска мне предстояло проработать, наверное, целый год. Возможно, согласиться на короткое путешествие перед поисками работы и не было таким уж безответственным шагом.

– Если только на несколько дней…

– Нет, Джонни. – Он перекатился ко мне и лег на меня сверху. Мы оказались лицом к лицу, но темнота скрывала от меня то, что было в его глазах. – Я говорю не о нескольких днях. И не о короткой поездке, чтобы потом сразу вернуться в Финикс. – Он помолчал, словно набираясь храбрости, чтобы продолжить. – Я прошу тебя поехать со мной в Париж на неопределенный срок.

– Коул, я не настолько богат. Я могу поехать на две недели. Максимум. Но…

– Джонни. – Ему потребовалась пауза, чтобы произнести следующие слова, и когда я услышал их, то понял, почему он колебался. – Тебе не нужны деньги.

Моей первой эмоцией – как всегда при разговоре о деньгах – было раздражение. Сразу за ней пришел гнев, и, как я ни пытался отбить его прочь, мой голос, когда я ответил, прозвучал чересчур резко:

– Ты хочешь, чтобы я позволил тебе содержать себя?

Еще мгновение тишины, а потом:

– Да.

– Нет.

– Солнце, тут нечего стыдиться. Через четыре-шесть месяцев мы вернемся…

– Шесть месяцев?

– …и ты устроишься на работу. Мы могли бы…

– Нет! – сказал я уже громче, и он, осекшись на полуслове, отпрянул от меня, словно я ударил его по лицу. – Нет, – повторил я – на сей раз более мягко. – Коул, я не могу. Давай поедем, но не больше, чем на пару недель…

– А потом ты снова начнешь работать, и ничего большего у нас никогда не будет, – сказал он, отчаянно стараясь сохранить голос нормальным, но я слышал, что он снова находится на грани слез. Я не понимал его. Я никак не мог взять в толк, почему это так много для него значит.

– Коул… – Что еще я мог сказать? – Я просто не могу так. Прости.

Он молчал. А потом в темноте я увидел, что он кивнул.

– Понимаю, – произнес он с тихой покорностью.

– Правда? – Я так не хотел огорчать его.

– Нет, – сказал он. – Но я знал, что ты ответишь именно так.

Он скатился с меня, но вопреки моим ожиданиям не вернулся на свою половину кровати, а свернулся калачиком рядом, положив голову мне на плечо, и я его обнял.

– Коул, – заговорил я, желая рассказать, как сильно люблю его, но он, как это часто бывало, предугадал мои действия, и его мягкие пальцы заставили меня замолчать.

– Ш-ш, Джонни. Не надо. – Он убрал руку, обнял меня и, поерзав, придвинулся ко мне поближе. – Спокойной ночи.

В последующие две недели он больше не заговаривал о Париже. А я, если в его глазах появлялась грусть, изо всех сил старался не обращать на нее внимания.