Текст книги "Клубника на десерт (ЛП)"

Автор книги: Мари Секстон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Глава 15

3 апреля

От Коула Джареду

Что я наделал?

***

После интенсивности того, что случилось, весь мир, казалось, должен был каким-то образом сойти с орбиты. Но этого, конечно, не произошло. Несколько минут мы лежали, обнимая друг друга, но вскоре нас снова обступила реальность. Реальность, где на нас, в частности, было мокрое белье, которое стремительно начинало высыхать.

– Было бы правильнее заняться этим до того, как я помылся, – пробормотал я, а он со смехом столкнул меня с себя.

Я вытерся и оделся. В лобби отеля была кофейня, и я спустился вниз за бубликами и латте, что заняло немного больше времени, чем я ожидал. Когда я вернулся, оказалось, что он успел принять душ и одеться, и теперь сидел на кровати, набирая что-то на телефоне. Я знал, что периодически он проверял с телефона почту. Мне было любопытно, с кем он переписывается, но я никогда об этом не спрашивал. Вряд ли он бы ответил.

Сколько бы стен ни рухнуло между нами, сейчас они вновь встали на место. В его глаза вернулась настороженность. Таким уж он был, и я знал, что так будет, но не собирался так легко позволять ему от себя отдалиться. Оставив покупки на столе, я подошел к нему. Опрокинул на кровать и накрыл своим телом.

– Чем бы ты хотел сегодня заняться? – спросил я, начиная целовать его шею.

Открывая мне доступ, от запрокинул голову, но и только. Обнимать меня в ответ он не стал.

– Всем, чем пожелаешь, солнце.

Я легко коснулся губами его уха и тихо проговорил:

– Сегодня же твой день рождения.

– Что есть, то есть.

Мое внимание переключилось на его рот. Я до сих пор не вполне понимал свою одержимость его губами. Да, они были мягкими и красиво очерченными. И все же я не мог сформулировать, почему они настолько меня привлекают. Я мягко поцеловал его нижнюю губу, дразня ее языком. Его глаза закрылись, и мне на спину опустилась его ладонь. Он наконец-таки снова расслабился.

– Мы займемся тем, чего хочешь ты, – сказал я ему.

Он слегка раздвинул губы в улыбке и, открыв глаза, взглянул на меня.

– Ты будешь смеяться.

– Не буду.

– Будешь.

– Нет. Честное слово.

– Ладно, – сказал он, обвивая мою шею руками. – Я хочу пройтись по магазинам.

Он оказался прав. Не успев остановить себя, я расхохотался.

– Ты серьезно?

– Я же говорил, что ты будешь смеяться, – сказал он, но с улыбкой, и я был рад, что он не обиделся.

– Я сделаю все, о чем ты попросишь, – промолвил я, ничуть не покривив душой.

Весь день я просто следовал на ним по пятам. Я уже бывал в Нью-Йорке, но всего один раз и давно, и потому плохо знал город. Он же, напротив, отлично в нем ориентировался. Он выбрал отель неподалеку от театра, куда мы собирались вечером, и всего в нескольких кварталах от главного торгового района на Пятой авеню. Мы решили доехать до самой дальней его точки на такси и пешком вернуться назад. Ходить вместе с Коулом по магазинам оказалось не настолько мучительно, как я ожидал. В основном он рассматривал витрины – за исключением галерей. Мы заглядывали абсолютно во все галереи, что попадались нам на пути.

Он явно не мог определиться, как теперь вести себя со мной рядом. Временами все казалось нормальным. Он вел почти непрерывный монолог, пока мы гуляли, рассказывая о каких-то своих знакомых, о последних поездках в Нью-Йорк, о моделях одежды в витринах магазинов – в общем, обо всем, что приходило в голову. При желании он мог быть невероятно остроумным и умел меня рассмешить. Медленно, но верно его бдительность ослабевала. Сам того не замечая, он все больше флиртовал со мной, все чаще ко мне притрагивался. Не будь мы на людной улице, я бы мог, наверное, даже поцеловать его и не получить отпор. Но потом, спохватившись, он в мгновение ока вновь окружал себя стенами и отдалялся. Говорить он не прекращал, но не позволял себе ни зрительного, ни физического контакта. Больше всего меня сбивало с толку то, что его самого дистанция между нами вгоняла в грусть. Я никак не мог понять, зачем вообще он продолжал ее устанавливать.

После обеда мы набрели на очередную галерею – частную фотовыставку, в основном состоящую из огромных, размером в половину стены, пейзажных принтов. Если прочие галереи мы осматривали относительно быстро, то в этой Коул почему-то решил задержаться.

Галерея представляла собой одно просторное помещение, перегороженное белыми стенами, которые создавали подобие лабиринта. Стояла мертвая тишина, отчего я невольно ощутил необходимость понизить голос до шепота. Чтобы Коул меня слышал, я встал вплотную к его спине, и он, поскольку в этот момент был в расслабленном настроении, не воспротивился.

– Хочешь купить что-нибудь? – спросил его я.

Он покачал головой.

– Нет. Но они все красивые, правда? Мне нравится вон та, подводная. Очень безмятежная, не находишь?

Я сразу понял, которую фотографию он имеет в виду. Она была снята на мелководье, в кристально-прозрачной воде. Нижнюю часть снимка занимал песок и морские звезды, а вверху мерцала бликами поверхность воды.

– Безмятежная? Я бы так не сказал.

– О? – Он поднял на меня смешливый взгляд. – А как бы ты сказал?

– Клаустрофобная. Глядя на нее, так и тянет задержать дыхание. – В ответ он рассмеялся. Его мягкий смех казался громким в тишине галереи, что, в отличие от меня, его самого ни капельки не смущало. – Мне больше нравятся вон те, со снегом. Особенно фото с осиной.

Он содрогнулся.

– Если что-то и покупать, то для спальни в Хэмптонсе. А я не могу повесить у себя в спальне снег. Мне будет холодно.

– Это самое нелепое, что я когда-либо слышал, – сказал я со смехом и невольно представил его в спальне, где никогда не бывал. Он тоже мне улыбнулся – возникло ощущение, что он догадался, куда забрели мои мысли – и прислонился к моей груди. Так близко, что я смог уловить запах его волос. Я положил ладонь ему на талию и мазнул по его уху губами. – Будет очень предсказуемо, если я предложу согреть тебя?

Он снова рассмеялся.

– Да, но все равно предложи, потому что я испытываю сильное искушение согласиться.

Я притянул его ближе.

– Мы ведь закончили с шоппингом? – прошептал я. – А то мне очень хочется увести тебя обратно в отель и…

– Прошу прощения. – Голос был громким и заставил нас обоих вздрогнуть от неожиданности. Машинально отстранившись от Коула, я оглянулся. За нашими спинами стоял мужчина лет пятидесяти – в строгом костюме и с выражением явного осуждения на лице. – Джентльмены, я могу вам чем-то помочь?

Я ощутил, что краснею. Я не был любителем публичного проявления чувств, и мне стало неловко из-за того, что гормоны взяли надо мной верх. Я даже собрался извиниться, но потом взглянул на Коула и увидел, что он не только не выглядит виноватым, но и до крайности раздражен. Отбросив волосы с глаз, он склонил голову набок в манере, которая позволяла ему на кого угодно смотреть свысока.

– Уверяю тебя, лапа, твоя помощь нам не нужна.

Мужчина – на бейджике было написано, что его зовут Фрэнк – заметно ощетинился.

– Вы находитесь в галерее…

– Лапа, я в курсе, – прервал его Коул, и я заподозрил, что он намеренно снова использовал это обращение – Фрэнку назло. – Я не слепой.

С этими словами он положил ладонь на бедро и выставил его вперед, ну а Фрэнк… тому не оставалось ничего другого, кроме как стараться сохранить самообладание.

– Мы с партнером пытаемся решить, какая фотография лучше подойдет к нашей спальне. – Он оглянулся на меня, а я постарался скрыть изумление от того, что он внезапно назвал меня своим партнером. – Верно, пончик? – Он подмигнул мне. – Что скажешь? Снег или вода?

– Даже не знаю, – выдавил я, с трудом удерживаясь от смеха – настолько преувеличенно манерным стало его поведение. – На твое усмотрение. Пончик. – И этим доставил ему безмерное удовольствие.

– Быть может, – отрывисто проговорил Фрэнк, – вам сперва захочется взглянуть на прайс-лист?

– Блестящая идея, лапа, – сказал Коул. – Почему бы тебе не сбегать за ним? Мы подождем.

Фрэнк явно предполагал, что упоминание прайс-листа отправит нас восвояси, и предложение «сбегать за ним» не вызвало у него энтузиазма. Однако ему хватило профессионализма на то, чтобы выполнить свою работу – хоть он и не удосужился спрятать свое предвзятое отношение к нам.

– Конечно, – с натянутой улыбкой ответил он и ушел.

Как только Фрэнк скрылся из виду, и мы остались наедине, с Коула слетела половина его манерности.

– Напыщенный осел, – пробормотал он. – Ну вот. Теперь мне точно придется что-то купить. – Он повернулся ко мне. – Может, сойдемся на надводном пейзаже?

– Это твой дом и твои деньги, – сказал я. – Купи то, что больше нравится.

Но на самом деле меня мало заботили фотографии. Я думал о нем.

Я вспомнил, как много месяцев назад повел его в театр, и как мы потом поссорились из-за его жеманности. Я вспомнил, как думал, что он сам управляет ею, и как не понимал, что именно заставляет его понижать или повышать степень ее проявления.

В то время я считал его поведение странным – как и то, что вне дома оно становилось только хуже. В конце концов, полагал я, на людях уместно вести себя сдержанней.

Почему мне ни разу не приходило в голову, что его манерность в первую очередь была ничем иным, как защитным механизмом? Чем неуютнее он себя чувствовал, тем больше прятался за нею, как за доспехами. Эксцентричные жесты и поведение – все это было нужно лишь для того, чтобы увеличить дистанцию между ним и тем, что ему угрожало. Вот почему дома он становился другим. Потому что там ему было комфортно. Но в ситуациях, когда он нуждался в защите, его манерность возрастала во сто крат. Как сейчас, с Фрэнком. Как раньше, во время ужина с моим отцом или после похода в театр, когда я своим осуждением сделал все еще хуже.

Подошел Фрэнк. Коул забрал у него прайс-лист и начал его просматривать. Когда я заглянул ему за плечо, то при виде нулей мне пришлось придержать челюсть.

– Лапа, один вопрос, – сказал Коул Фрэнку, закончив изучать цены. – Скажи, ты работаешь за проценты?

Фрэнк помялся немного, но все же ответил:

– У нас фиксированный оклад, но да, за каждую продажу я получаю бонус.

– А кто-нибудь еще сегодня работает?

Щеки Фрэнка начали краснеть, и вид у него впервые стал немного встревоженный. До сих пор ему, видимо, не приходило в голову, что его отношение к нам может обернуться против него самого.

– Еще здесь есть Элисон.

– Не приведешь ее ко мне?

– Боюсь, в данный момент она занята, – сказал Фрэнк, но было видно, что он врет.

И тут Коул выкинул нечто совершенно для меня неожиданное.

– Элисон? – пронзительно заорал он. – Сахарная, ты там?

– Сэр! – рявкнул Фрэнк. – Прошу вас, потише. Вы в галерее!

– Лапа, я в курсе. Но ты же отказался привести ее, когда тебя попросили вежливо.

Раздался суетливый стук каблуков, и из-за стены, спотыкаясь, выскочила девушка лет двадцати с растерянным и красным, как мак, лицом.

– Да?

Одарив ее лучшей своей улыбкой, Коул протянул ей ладонь.

– Элисон, дорогая, страшно рад с тобой познакомиться. – Пожав девушке руку, он взял ее под локоть и повел туда, где висела подводная фотография. – Я бы хотел приобрести вон то фото.

Элисон оглянулась на Фрэнка с таким видом, словно побаивалась его. Работать с ним в паре было, очевидно, не очень-то весело.

– Разве Фрэнк не помог вам?

– Увы, дорогая, – с напускным трагизмом посетовал Коул. Они завернули за угол, и оттуда донеслось: – От Фрэнка не было абсолютно никакого прока!

Фрэнк побагровел. На его виске задергалась жилка. А мне, пока я шел за Коулом с Элисон, пришлось закусить изнутри щеку, чтобы не расхохотаться. Вот так Коул купил для своей спальни в Хэмптонс картину, которая была ему совсем не нужна. Он договорился о доставке, сказав, что Маргарет знает, куда ее повесить.

– Поверить не могу, что ты проделал все это лишь затем, чтобы досадить бедолаге Фрэнку, – сказал я, когда мы вышли из галереи, и он рассмеялся.

– Солнце, какой смысл иметь деньги, если не давать себе развлекаться с их помощью?

Медленным шагом мы добрели до отеля. Близился вечер, и потому мы вышли поужинать, а потом переоделись и направились в театр. Мюзикл назывался La Cage aux Folles. (театральная адаптация «Клетки для чудаков», сатирического романа Жана Пуаре о паре гомосексуалистов – прим. пер.)

– Я долго думал, что выбрать, – подмигнул мне Коул, – и это шоу показалось мне необычайно уместным. – Я не видел его, хотя знал сюжет, и даже не мог выговорить название, что для Коула с его беглым французским было идеальным поводом лишний раз надо мной посмеяться. Я, впрочем, не возражал.

После театра мы вернулись в номер. Он сразу растянулся на животе на кровати и, пока я снимал костюм, изучал гостиничное меню.

– Это будет жуть какое клише – заказать клубнику с шампанским, – да? – спросил он.

Я забрался на него сверху, чтобы поцеловать бабочку у него на шее.

– Отличная идея, по-моему.

И мы пили шампанское, и кормили друг друга клубникой, и, лаская друг друга, медленно раздевались. Когда вся наша одежда оказалась на полу, я уложил его в постель и поцеловал в шею. Этим утром он вопреки своему обыкновению не побрился. Чтобы у него появилась заметная щетина, требовалось, наверное, не меньше нескольких дней, сейчас же по контуру его челюсти лежала только еле заметная тень цвета корицы.

– С днем рождения, – произнес я.

– Спасибо, что поехал со мной, – сказал он тихо.

– Спасибо, что пригласил.

– Ненавижу проводить день рождения в одиночестве.

– Понимаю, – сказал я.

Одной рукой он обнимал мою талию, а второй задумчиво перебирал волосы у меня на груди. Внезапно, глядя на него, я поймал себя на мысли о том, что он самый красивый мужчина из всех, что я видел. У его светло-карих глаз был оттенок корицы, похожий на цвет волос. Но и оттенок зелени тоже. Тонкие черты его лица, контрастируя с легкой тенью небритости, каким-то образом казались еще прекраснее. И еще были эти губы… которые всегда притягивали мой взгляд.

Как получилось, что я так сильно в него влюбился? И, что самое главное, в какой момент это произошло? Потому что и дальше отрицать, что я люблю его – люблю до беспамятства, – было невозможно. И как только я наконец признался в этом самому себе, меня заполонили чувства. Я забыл, что значит любить. Как это пугающе, волнующе, пьяняще – все разом. Ничего подобного я не испытывал со времен…

Со времен Зака.

Инстинктивно я запретил себе додумывать эту мысль до конца. Не потому, что мне было больно вспоминать его, нет. Просто я не хотел пятнать то, что чувствовал сейчас, в настоящем, к Коулу, воспоминаниями о прошлом. Мы с Заком были молоды. Безрассудны. В чем-то даже жестоки. Но сейчас… То, что я испытывал сейчас, было новым. Чистым и хрупким. Сокровенным.

Как второй шанс.

И я точно знал, что ни за что не упущу этот шанс. Мне захотелось прямо сейчас признаться Коулу в своих чувствах. Мне захотелось, чтобы он узнал, как сильно я люблю его, и что отныне ему больше никогда не придется проводить день рождения в одиночестве.

– Коул… – Я не успел закончить. Он прижал свои мягкие пальцы к моим губам, и в глубине его широко распахнутых глаз промелькнул страх.

– Ш-ш… – произнес он. – Не надо, Джонни. Не говори.

– Но…

Он покачал головой. А потом поцеловал меня и прижал, крепко обнимая, к себе. Его губы были мягкими и теплыми, а рот – сладким после клубники. Он обхватил мои бедра ногами и в этот момент стал для меня целым миром. Я хотел излить в него, все что я чувствовал.

Мы не спешили. Утренняя торопливость ушла, сменившись нежностью. Я целовал его, чувствовуя под собой его стройное тело, его мягкую кожу, стараясь дотянуться губами и руками куда только мог. Он тоже ласкал меня, невесомо и нежно, но когда я вошел в него, его пальцы больно впились в мои плечи.

А потом все исчезло. Остались только мы в объятьях друг друга, наше смешавшееся дыхание, нарастающее наслаждение наших слившихся воедино тел и превыше всего – осознание того, что я люблю его больше, чем мне когда-либо представлялось возможным.

Потом он не сказал мне ни слова. Он позволил обнимать себя дольше обычного, но когда я уже засыпал, сделал попытку перебраться на свою половину.

– Пожалуйста, – сонно пробормотал я, сжимая его покрепче, чтобы он не сбежал. – Не уходи. Останься со мной. – Он мешкал – всего секунду – но потом вздохнул, и не от раздражения или расстройства. То был вздох удовлетворения. Он снова расслабился в моих руках, а я прижался к его спине. И вторую ночь подряд заснул, окруженный ароматом клубники.

Глава 16

5 апреля

От Коула Джареду

Я трус и дурак. Даже не знаю, что хуже.

***

После дня рождения та тяжелая меланхолия, что одолевала его две недели перед поездкой, пошла на спад. И все же он был не вполне счастлив. По крайней мере не все время. Для меня же, напротив, настал счастливейший в моей жизни период. Я любил его. Любил со всем, что в нем было. Рядом с ним я ежеминутно переживал восторг. Он был ярким и взбалмошным, красивым и упрямым, и я не уставал поражаться, насколько полной стала моя жизнь, когда в ней появился он.

И еще больше я был счастлив от того, что он, кажется, смирился с тем, что наши отношения изменились. Он перестал пытаться возвести между нами стены.

Он чаще разрешал притрагиваться к себе. Разрешал целовать себя. Чаще смеялся. Почти всегда он казался таким же счастливым, каким ощущал себя я. Но бывали моменты, когда смеющийся свет в его глазах внезапно тускнел – словно тучи набегали на солнце.

– Что-то не так? – однажды спросил его я, когда это случилось. Мы лежали в постели. Наше дыхание еще не успокоилось после любви, и когда я взглянул на него с мыслью о том, что люблю его больше, чем возможно описать словами, в его глаза снова пробралась грусть.

Я видел, что отвечать ему не хотелось, и уже приготовился, что сейчас он вообще откажется признавать, что с ним что-то не так. Но в конце концов он сказал:

– Скоро мне будет нужно уехать.

– Хорошо. – Я притянул его к себе и поцеловал. Конечно мне не хотелось, чтобы он уезжал, но такова была его натура. Долго сидеть на одном месте он не мог. – Обещаю ни чуточки не скучать, – добавил я. Он вздохнул, но ничего на это не ответил.

Спустя несколько дней позвонил мой отец и пригласил нас с Коулом на ужин. Я до сих пор побаивался снова сводить их за одним столом, однако отец проявил настойчивость.

– Джон, сколько можно делить свою жизнь на две части и держать нас порознь? Если ты настроен насчет него серьезно, в чем я уверен, то нам с пирожком лучше бы начать привыкать друг к другу.

– Хорошо, – сдался я, потому что отец, как всегда, был прав. – В субботу?

– Отлично.

– Но не в ресторане. Он захочет готовить сам.

– Еще лучше.

– И… пап?

– Да?

– Не называй его пирожком.

Когда я сказал Коулу о предложении отца, его взгляд омрачился, но всего на секунду. Тучи разошлись так же быстро, как появились, и он улыбнулся.

– Если ты этого хочешь, солнце.

В субботу днем мы отправились закупать все, что было нужно для ужина.

– Я так нервничаю, – признался я, когда мы вышли из машины и зашагали к магазину. – В прошлый раз все прошло не очень хорошо.

– Сегодня все будет иначе, – заверил меня он.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что теперь ты доверяешь мне, – сказал он так, словно в этом и заключалась вся разница. Разве раньше я не доверял ему? Я не вполне понял, о чем он, но настолько привык к этому чувству с ним рядом, что решил не допытываться.

– Что ты приготовишь? – спросил я его, когда мы зашли в магазин. – Можно снова сделать чоппино. В прошлый раз отцу так понравилось, что он в буквальном смысле вылизал тарелку, когда ты ушел. – Тут я, конечно, вспомнил причину, по которой Коул ушел так рано тем вечером, и нашу ужасную ссору на следующий день. – Прости, – сказал я. – Я был таким…

– Ты давным-давно прощен, солнце, – прервал меня он. – Но мне нравится это внезапное раскаяние. И нет, я сделаю не чоппино.

– А что?

– Это будет сюрприз, – сказал он тоном, который сообщал, что ничего больше мне из него не вытянуть, даже если я стану умолять на коленях. – Купим хлеб здесь или в лавке дальше по улице?

– Давай здесь. И еще нужно купить пирог или что-нибудь на десерт, – сказал я. – Он любит сладкое.

– Можно подать на десерт клубнику. – Коул взял один из маленьких пластиковых контейнеров с ягодами. – Смотри, какая спелая. А как пахнет…

Он поднес контейнер к моему лицу. Клубника так стойко ассоциировалась в моем сознании с ним, что, стоило мне вдохнуть ее аромат, как я немедленно вспомнил, каково это было – ощущать под собой его стройное тело, быть внутри него, зарывшись носом в его волосы цвета корицы.

И внезапно у меня в брюках стало тесно.

Что за черт? Прямо посреди магазина? Я отвернулся к полкам с продуктами, чтобы скрыть свой конфуз от тех, кто мог смотреть в мою сторону. Закрыл глаза и попытался подумать о бейсболе. О стрижке лужаек. О чем угодно, лишь бы вытеснить мысли о том, как он пах, какие звуки он издавал, когда…

– Господи боже, солнце, – сказал он, прерывая полет моих чересчур эротических мыслей. – У тебя что, есть какой-то странный фруктовый фетиш, о котором я ничего не знаю?

Я покосился на него. Он смотрел на меня, и в глазах у него – ну конечно! – плескался смех.

– Да. Это ты, – прошептал я смущенно.

– Я?

– Твои волосы. – Он по-прежнему выглядел несколько озадаченно, и мне пришлось объяснить: – Она пахнет, как твои волосы!

Я увидел в его глазах понимание. А еще то, насколько ему стало приятно.

– Клубника, – сказал он. – Хм. Любопытно. Что-нибудь еще?

Чувствуя, как у меня начинают пылать щеки, я вновь подумал о его волосах – только теперь об их цвете, а не о запахе. И о его коже.

– Корица, – вполголоса признался я. – И карамель.

Тут он окончательно развеселился.

– Не хватает только взбитых сливок.

И… мое воображение получило новый толчок.

Что совершенно ничем не облегчило стянувшую мой пах напряженность.

– Ты не помогаешь, – прошипел я, а он усмехнулся.

– И не пытался, солнце. – Он шагнул ко мне и шепнул, приподнявшись на цыпочках: – Какая жалость, что ты застрял здесь. Если успеем вернуться домой вовремя, то я, возможно, разрешу тебе полакомиться десертом до ужина.

– По-прежнему не помогаешь.

– Наверное, сейчас не лучший момент признаваться, как часто в последнее время я размышляю о твоих галстуках, да?

– О боже, – простонал я. Он рассмеялся, и я отпихнул его, отчего его смех стал еще громче. Я отобрал у него корзинку, думая о том, что если разместить ее перед собой стратегически правильно, она поможет скрыть выпирающий перед моих штанов. – Давай-ка ускоримся, а?

– Как пожелаешь, солнце, – забавляясь, ответил он. Развернулся и направился вглубь магазина, а я пошел за ним следом, надеясь блужданием между полок отвлечься от мыслей о сексе. Лишь бы нам не встретились по пути стойки с клубникой. Или корица. Или карамель. Или взбитые сливки.

Да, это точно могло сработать.

…Если бы он не шел впереди меня, демонстрируя бабочку сзади на шее и изгиб поясницы, переходящий в округлости ягодиц. Я сводил себя с ума, а он все это время надо мной потешался.

Наконец мы купили все, что по его мнению было необходимо, плюс клубнику – за ней нам пришлось вернуться в овощной отдел, что усугубило мои страдания – и понесли пакеты к машине, оставленной на парковке.

– Ты вел себя очень жестоко, – упрекнул его я, пока мы размещали покупки на заднем сиденье, а он только расхохотался. Мы сели в машину, но, прежде чем я успел завести ее, он отобрал у меня ключи. – Что ты делаешь? – спросил я.

Его губы приблизились к моему лицу. Изящная рука легла на пуговицы джинсов.

– Прошу прощения за свою жестокость, – прошептал он, и я ощутил, как мое ухо обводит его язык.

Я проходил возбужденным почти все время, что мы провели в магазине, и одного этого прикосновения хватило, чтобы моя эрекция поднялась окончательно. Но черт, мы ведь были на парковке. Прямо около магазина.

– Не здесь же, – хриплым шепотом пробормотал я, и мое ухо овеял его мягкий смех. Он уже расстегнул мои брюки, а его ладонь пробралась внутрь и ласкала меня, что после пытки в магазине было невероятно приятно. У меня перехватило дыхание. Но меня по-прежнему беспокоило то, что нас могут увидеть. Сдвинув край плавок вниз, он выпустил на волю мою эрекцию, и его мягкие пальцы прошлись по всей ее длине до самого верха, где проступили скользкие капли.

– Прелесть, – промолвил он тихо, – ты все время такой зажатый. Позволь себе хотя бы раз расслабиться. – И, не успел я ответить, как он наклонился к моим коленям и глубоко втянул меня в свой теплый рот.

Весь мир закружился. Разрываясь между наслаждением и страхом быть пойманным, я обвел взглядом парковку. Поблизости никого не было, а люди, которых вдалеке видел я сам, в нашу сторону не смотрели. Но что, если из магазина выйдут те, кто припарковался около нас? Едва я задал себе этот вопрос, как Коул сотворил языком нечто такое, что мне стало на всех и вся наплевать. Я больше не мог и помыслить о том, чтобы остановить его.

Я вцепился в руль так, что побелели костяшки. Закрыл глаза и представил себе аромат клубники. И взбитые сливки на его смуглой коже. И ощущение его хрупкого тела под собой. Я перестал бороться с желанием и отдался ему целиком и полностью, упиваясь тем удовольствием, которое он мне дарил.

– Иисусе, – простонал я, и он ускорил темп, двигаясь вверх-вниз по моему стволу.

Судя по его стонам, он был возбужден не меньше меня, что придавало происходящему еще большую интенсивность. Ничто не заводило меня так, как эти тихие звуки. Мне хотелось как-то дотянуться и до него, но гибкостью, которая требовалась для этого в тесном пространстве салона, я к сожалению не обладал. Одной рукой он обнимал мою талию, до боли впиваясь пальцами в мышцы. Второй удерживал на месте мое белье. Я заменил его руку своей, чтобы его пальцам нашлось лучшее применение, и он немедленно расстегнул свои брюки и просунул туда ладонь. Он не ласкал себя, просто терся о свою руку, пока занимался мной, и его стоны становились все громче.

Я уже был на грани, и хотя в глубине души из-за страха быть пойманным хотел, чтобы все завершилось быстрее, куда больше мне хотелось бесконечно долго ощущать на своей плоти тепло его влажного рта. Мне хотелось бесконечно долго слушать сквозь свое собственное ускоряющееся дыхание его частые стоны. Но бесконечно сдерживаться я, конечно, не мог. Почувствовав приближение кульминации, я крепче уцепился свободной рукой за руль, чтобы устоять перед соблазном толкнуть его голову до упора вниз. Его мягкие губы вновь обхватили мою головку… и все. Я бурно излился ему в рот, чувствуя, как в спину впиваются его пальцы, и зная по гортанным звукам, окружившим мой член, что он кончил вместе со мной.

Тяжело дыша, я открыл глаза. Мимо моей машины, подозрительно глядя на меня, шла какая-то женщина – дама лет шестидесяти в муу-муу (просторное платье-балахон – прим. пер.), шлепках и с бигуди в волосах. Чтобы Коул не выпрямился прямо в этот момент, я придавил его затылок ладонью, а второй рукой помахал женщине, улыбаясь при этом как идиот. Она залилась краской и, быстро отвернувшись, поспешила к своей машине в соседнем ряду.

И внезапно на меня напал неожиданный приступ смеха. Мне было неописуемо хорошо. Не только из-за минета – хотя частично и из-за него тоже, – но прежде всего из-за переполнявшего меня ощущения свободы. Свободы быть с ним, доверять ему и смеяться с ним вместе, причем ощущения от последнего были почти такими же яркими, как от секса. Он оказался прав. Мне и впрямь было необходимо научиться время от времени расслабляться.

Я отпустил его голову, и он сел. И шепнул мне на ухо:

– Лучше?

– О боже, – выдохнул я, наконец-таки отсмеявшись. – О да!

– Тебе стоит расслабляться почаще, – поддразнил меня он.

– Знаешь, ты, наверное, прав.

Еще раз поцеловав меня в щеку, он отодвинулся и стал копаться в отделении бардачка.

– Надеюсь, где-то тут у тебя есть салфетки. Иначе к тому времени, как мы доберемся до дома, я прилипну к штанам. Причем так, что их нельзя будет снять.

– Это было бы весьма прискорбно, – улыбаясь, сказал ему я.

Он тоже улыбнулся и подмигнул мне.

– Рад, что ты так считаешь, солнце.

***

Отец прибыл раньше, чем мы договаривались. Я даже не успел накрыть на стол.

– Ужин еще не готов, – сказал ему Коул, когда они сели за стол, – но Джонни может налить нам немного вина, да, солнце?

Отец слегка занервничал – очевидно, из-за того, что Коул столь явно отправил меня из комнаты, чтобы они остались наедине. Тем не менее я выполнил его просьбу. Ушел на кухню, откупорил вино и с тремя бокалами вернулся обратно.

– …так что в следующем году мне придется взять отпуск, – говорил мой отец, когда я появился из кухни.

– Пап, ты серьезно? – удивился я. – Ты же никогда не берешь отпуск.

– Потому-то мой лимит ОНВ (оплачиваемое нерабочее время – прим. пер.) оказался превышен. Мне сказали, что я обязан хоть сколько-нибудь, но отдохнуть.

– Чем планируешь заняться?

Он пожал плечами.

– Пока не придумал. Хотелось бы куда-нибудь съездить, но это так дорого, и я не знаю, куда…

– Ох, милый, – встрял Коул. Я пнул его под столом за то, что он назвал отца «милым», а он сузил на меня глаза, но не остановился. – Тебе всего лишь нужно познакомиться с правильными людьми, и теперь… – он шутливо похлопал ресницами – …теперь ты с ними знаком! Не знаю, говорил Джонни или нет, но у меня есть дома по всему свету. Можешь воспользоваться любым. Куда бы тебе хотелось поехать?

– Ну, – натянуто проговорил отец, – даже не знаю…

– Может, в Париж?

– В Париж?

– Ну да, милый. Кто не любит Париж? – Подсунув под себя одну босую ступню, он подался вперед, словно собирался поведать отцу какой-то секрет. – Я всегда провожу в Париже половину лета и, естественно, Рождество. У меня там совершенно очаровательная квартира. Серьезно, там комфортнее, чем в любом отеле, плюс она бесплатная, что еще лучше, да? Только назови мне даты и…

– Коул, – сказал я, но он не обратил на меня внимания.

– …я позвоню Алену и сообщу, что ты приезжаешь. Квартира маленькая, однако если не устраивать там суаре, подойдет тебе на все сто. Еще. Мадам из соседней квартиры держит бишона фризе (декоративная порода собак – прим. пер.), который оглушительно тявкает, когда идешь мимо ее двери, но ты не пугайся. Ни его, ни журналов в ванной. Просто затолкай их под раковину…

– Коул, – снова попытался вмешаться я и снова безрезультатно.

– …но ни в коем случае не открывай, иначе тебя ожидает шок. Кухня там, разумеется, полностью укомплектована – можно не ходить в рестораны, что, несомненно, сэкономит тебе тьму-тьмущую денег. Я дам тебе телефон Алена, чтобы ты смог позвонить ему и заказать все, что нужно. Он обо всем позаботится… Хотя, стоп! Ты говоришь по-французски?