Текст книги "Белое Рождество. Книга 2"
Автор книги: Маргарет Пембертон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
Для Кайла это было началом конца.
«Делай все, что в твоих силах, – советовали ему товарищи по несчастью. – Со временем эти ублюдки ломают всякого, сломают и тебя. Поддайся им, но не сразу. Терпи, пока можешь».
Но Кайл и не думал поддаваться. Его привели в комнату номер 19. Люди, которым довелось побывать там на допросах, окрестили это помещение «шишкой» из-за покрывавших его стены комков штукатурки размером с кулак, которые поглощали крики несчастных пленных.
Процедура допроса была в точности той же, что и ранее. Кайлу предложили подписать признание в военных преступлениях. Он отказался. Ему предложили еще раз и после повторного отказа опять крепко скрутили его локти и вздернули кверху, едва не сломав ему позвоночник. Ноги заковали в кандалы, а лодыжки зафиксировали крепкой веревкой и отрезком трубы.
Боль становилась все мучительнее, но Кайл продолжал сопротивляться, напрягая волю. Он не подпишет заявление, предназначенное для трансляции по «Радио Ханоя». Не подпишет. Не подпишет. Ни за что!
Когда Кайла вернули в камеру, он был без сознания. Молчаливый сосед лишь вздрогнул и пожал плечами, но даже не подумал помочь ему.
На следующий день за Кайлом опять пришли. И на другой. И на третий.
«Выбрасывай полотенце, парень, – советовали соседи. – Ты сделал все, что мог. Не дай ублюдкам убить себя».
Но Кайл не мог «выбросить полотенце». Он проклинал себя за то, что так легко сломался при первой пытке. Но больше он не поддастся. Он был готов пройти все круги ада, но не стать трусом и предателем.
«Больше тебе не выдержать, парень, – вновь и вновь стучали ему в стену. – Никому и в голову не придет упрекнуть тебя за пропагандистское заявление. Любой дурак поймет, что оно было вырвано силой».
Кайл больше не мог отвечать. Его пальцы были переломаны, ногти выдраны с мясом. Каким-то уголком сознания, который все еще продолжал функционировать, он понимал, что ведет себя глупо. Палачи по капле высасывают из него жизнь. Он больше не увидит Чинь, не сможет увезти ее в Штаты. Но это ничего не меняло. Он был связан собственной клятвой, поглощен ею. Он не позволит себе явиться миру в облике униженного предателя. Он скорее умрет. И он знал, что смерть уже не за горами.
Его бросили в камеру «Лас-Вегаса». Его лишили сна, пищи, воды, лишили единственной радости – получать послания через стены. Зарубцевавшаяся плоть на спине была иссечена резиновым хлыстом, загнила, в ней копошились черви; все его тело покрывали струпья, а каждый сустав был вывихнут.
Потом его привели в комнату номер 18. В «Комнату мясных крюков». Он знал, что с ним будут здесь делать, знал и то, что не переживет этого. Он думал о Чинь. Если он не вернется к ней, ее мир рухнет.
Кайл больше не кричал – не мог кричать. Он едва мог хрипеть. Он думал о Серене, вспоминая ее такой, какой она выглядела при их первой встрече в Бедингхэме. Вспоминал ее светлые золотистые волосы, водопадом ниспадавшие до талии, ее хрустально-серые глаза, горевшие веселым, беспечным огоньком.
Кайл услышал доносящийся откуда-то издали голос Мика Джаггера, почувствовал на лице тепло солнца, пробивающегося сквозь густую листву берез. А потом все кончилось. Не было ни музыки, ни солнечного света. Он летел, поднявшись в прежде недоступные ему выси.
Глава 25
Пять дней Гэвин провел вместе с Динем в туннелях Кутчи. Все это время он пребывал в смятении. Главной его заботой оставалась Габриэль. Он понимал, что должен каким-то образом сообщить ей, что жив и здоров, но не видел способа связаться с ней. Разумеется, Нху напишет племяннице, что ее муж отправился на встречу с Динем, но Гэвин был уверен, что Нху не известны планы Диня похитить его и что она будет огорчена и обеспокоена его исчезновением не меньше Габриэль.
Динь обещал Гэвину, что Нху поставят в известность о его миссии и о том, что он цел и невредим. Гэвину оставалось лишь молиться и надеяться, что Динь сдержит слово.
– Поскольку в Ханое с нетерпением ждут моего доклада, наш поход на Север будет не столь трудным, как мои прежние путешествия, – сказал Динь во время одной из редких бесед с глазу на глаз с Гэвином. – После того как «Железный треугольник» останется у нас за спиной, мы проделаем большую часть пути на джипе.
По спине Гэвина побежали мурашки. Ему уже доводилось слышать о «Железном треугольнике» из уст американцев. Так называлась территория, по слухам, площадью около тридцати квадратных километров, служившая по окончании Второй мировой войны прибежищем для антиправительственных сил. Эта местность была покрыта болотами, трясинами и заливными рисовыми полями, а джунгли здесь были столь густыми, что пройти через них можно было только пешком. Все это делало «Треугольник» практически недоступным как для американских, так и для южновьетнамских вооруженных сил. Поговаривали, что именно в этом районе, расположенном к северо-востоку от Сайгона и граничащем с Камбоджей, находится вьетконговский Генштаб. Неужели именно туда они и направляются? В логово Вьетконга?
Гэвину хватило ума не задавать лишних вопросов. Вьетнамцы по природе своей скрытны, и его любопытство наверняка положило бы конец словоохотливости Диня. Местонахождение центрального органа Вьетконга оставалось тайной, и это приводило американцев в бешенство. Джимми Гиддингс утверждал, будто это настоящий Пентагон в миниатюре, затерянный в чащобах джунглей, но всякий раз, стоило ему упомянуть об этом, Поль Дюлле поправлял Джимми и говорил, что, по его мнению, вьетконговский штаб не столько определенное место или здание, сколько люди.
Как бы то ни было, американцы прилагали невероятные усилия, чтобы обнаружить Генштаб Вьетконга и бомбами сровнять его с землей. До сих пор их попытки оставались безуспешными. И вот теперь Гэвин увидит его собственными глазами. Даже если пройдет год, прежде чем он сможет опубликовать свой репортаж, его терпение будет вознаграждено с лихвой. Такая удача выпадает раз в жизни.
За пять дней, что Гэвин провел в туннелях, район трижды прочесывали американцы. В первый раз патруль оказался так близко, что Гэвин почувствовал запах одеколона.
– Как они могут не замечать нашего присутствия? – шепотом спросил он Диня, когда американцы прошли мимо, не заметив, что были в полуметре от взвода армии Северного Вьетнама и целого подразделения Вьетконга.
Жесткий рот Диня тронула легкая улыбка.
– Американцы не способны так тонко чувствовать землю, как мы, вьетнамцы. Они замечают только самые очевидные вещи. Даже если найдут вход в туннель, им и в голову не придет, что это нечто большее, чем короткая подземная нора-укрытие. Люки, ведущие в глубь системы ходов, обнаруживают крайне редко. – Динь умолк. Его глаза блестели в свете самодельной масляной лампы. – Но если люк и замечают, нашедший его, как правило, живет слишком недолго, чтобы кому-нибудь об этом рассказать.
Два дня спустя Гэвин собственными глазами увидел, что бывает, когда вход в подземелье обнаруживает посторонний. Гэвин с Динем и несколькими его подчиненными двигались по туннелям в северо-западном направлении. Остальными обитателями подземного лабиринта были вьеткон-говцы. Их количество изумляло Гэвина. Целые роты без труда перемещались под землей районов, контролируемых американскими и южновьетнамскими силами.
Как-то раз они остановились отдохнуть неподалеку от места, где оживленно совещались несколько одетых в черное людей. Увидев Диня, командир тут же Приблизился к нему, держась с почтением, в котором сквозило чуть заметное опасение. Гэвин уловил слова, одно из которых прозвучало наподобие названия вьетнамской деревни, другое обозначало американцев. Больше Гэвину ничего не удалось расслышать. Когда, командир вьетконговцев вновь присоединился к поджидавшим его людям, Динь обернулся к Гэ-вину, раздраженно пожимая плечами:
– Придется задержаться. Человек, с которым я только что разговаривал, – комиссар местных сил самообороны. Около часа назад в их деревню вошли американцы и в ходе прочесывания обнаружили вход в туннель. Они взорвали люк, но, прежде чем исследовать туннель, дожидаются подкрепления.
– Что они будут делать, когда войдут в подземелье? Взорвут его динамитом? – нарочито безразличным тоном спросил Гэвин, скрывая свой страх взлететь на воздух.
– Наши туннели устроены слишком хитро, чтобы противник мог причинить серьезный ущерб системе, находясь у входа, – отозвался Динь голосом, в котором угадывалось возбуждение. – Мы подойдем поближе, и я покажу вам, какие меры предпринимаются для того, чтобы обратить ситуацию к нашей пользе.
Им вновь пришлось ползти на животе по узким коммуникационным проходам. Гэвин слышал пробивающийся сквозь бурую почву свистящий стрекот вертолетных лопастей. Они поднялись по трехфутовому колодцу и оказались в очередном проходе. Динь жестом велел Гэвину заползти в боковую нишу. Гэвин смутно разглядел впереди чью-то фигуру. Это был вьетконговец в черной одежде, он, скорчившись, сидел спиной к Гэвину и ждал.
Прошло десять минут, и, когда глаза Гэвина уже начал заливать пот, сверху донеслись голоса и звук шагов. Сколько бы людей ни доставил вертолет, входить в туннель можно только по одному. И первого же смельчака вьетконговец расстреляет.
Гэвина затрясло. Происходящее казалось ночным кошмаром. Он вынужден молча сидеть и ждать, когда американец спустится навстречу своей смерти. Если он криком предупредит солдата об опасности, это будет стоить ему жизни.
Земля чуть содрогнулась, и Гэвин понял: это американец начал спускаться в колодец. Все входные колодцы были мелкими, не глубже метра, и теперь Гэвин сообразил, зачем так устроено. Американец был вынужден сначала спустить под землю ноги, и когда его ступни коснулись дна, а голова и грудь еще оставались на поверхности, поджидавший вьетконговец открыл огонь.
Раненый издал вопль, и его спутники, встревожено перекрикиваясь, начали извлекать солдата из подземелья. Вьетконговец, сидевший перед Гэвином, повернулся и быстро пополз по туннелю к колодцу, ведущему в нижние ярусы. Поравнявшись с нишей и увидев бледное, явно европейское лицо Гэвина, он вновь схватился за оружие.
– Де ее нха, – негромко произнес Динь. Вьетконговец на мгновение задержал пристальный взгляд на лице Гэвина, после чего продолжил стремительное отступление.
Гэвин и Динь следовали за ним по пятам. Гэвин слышал доносящиеся сзади отчаянные крики американца:
– Ради всего святого, вытащите меня отсюда, пока чертовы узкоглазые не отрезали мне яйца!
Гэвин отлично понимал: как только американцы поднимут раненого, в туннеле засвистят пули. Поэтому он со всей возможной скоростью пробирался вперед, к следующему, чуть более глубокому, колодцу, ведущему в нижние туннели.
Вьетконговец втиснулся в нишу над колодцем, а Гэвин и Динь проскользнули мимо него, будто угри, не задерживаясь ни на мгновение, пока не достигли люка, прикрывавшего вход в основную систему ходов.
– Что дальше? – спросил Гэвин.
– Если нам не повезет, американцы сбросят во входной колодец канистру с газом. Изгиб туннеля и вентиляционная система не позволят газу просочиться в лабиринт, но мы вряд ли избежим отравления. А если повезет, американцы поступят как обычно – войдут в верхний туннель, чтобы достать из-под земли того, кто ранил их товарища.
Из слов Диня Гэвин с изумлением заключил, что американцы до сих пор не догадываются, что туннель может оказаться куда длиннее, нежели маленькая тесная нора, размеры которой позволяют прятаться одному-двум партизанам.
Находясь в темноте, он скорее почувствовал, чем увидел улыбку Диня.
– Сейчас мы находимся на крышке люка, ведущего в основной лабиринт, но этот туннель здесь не оканчивается. Он продолжается еще восемь – десять метров.
– Куда же он ведет? – шепнул Гэвин, со страхом прислушиваясь к возне у входного колодца.
– Никуда. И если мой товарищ все сделает правильно, американцы обнаружат только тупик.
Послышался стук первой пары подошв, осторожно опустившихся в колодец, за ним – второй.
– Мы должны спуститься вниз, чтобы дать моему товарищу пространство для маневра. Я буду объяснять вам его действия, по мере того как он станет выполнять свой замысел, – сказал Динь, откидывая люк и спускаясь в открывшееся под ним черное отверстие.
Гэвин торопливо нырнул следом. На его взгляд, Динь вполне мог бы описать ему всю процедуру словами и не тащить на место событий, подвергая себя и его опасности.
В верхнем туннеле загрохотали выстрелы. Вокруг начала осыпаться земля, и Гэвин замер от страха, столь сильного, что едва не обмочился. Что, если в туннель бросят гранату или динамит? Что, если туннель обвалится?
– Американцы вошли в проход, – сообщил Динь, как будто Гэвин не мог догадаться сам. – Мой товарищ снял крышку люка второго колодца и спрятался в нем, дожидаясь неприятеля.
– А как же стрельба? – прошептал Гэвин. В его ушах толчками шумела кровь, а сердце билось так часто, что, казалось, не выдержит напряжения.
– Американцы стреляют прямо перед собой.
Гэвин смахнул с лица сухую бурую пыль. Пули не достигнут цели. Вьетнамец, которому они предназначаются, прячется не в темноте туннеля, а в колодце, ведущем вниз.
– Что произойдет, когда американцы продвинутся достаточно далеко, чтобы заметить колодец?
– Потерпите – и увидите сами, – напряженным тоном отозвался Динь.
Секунду спустя в барабанные перепонки Гэвина ударил грохот очереди, выпущенной из «Калашникова». Над их головами затряслась земля, с потолка туннеля упал комок почвы, за ним еще один. В пропитанном влагой замкнутом темном пространстве прозвучали пронзительные вопли. Гэвин почувствовал, что теряет самообладание. Он не знал, кто кричит – вьетконговец или американцы. Он совершенно потерял голову от ужаса. Он хотел одного – выбраться отсюда. Еще никогда в жизни он не испытывал такого страстного желания оказаться под открытым небом.
Динь вновь зашевелился и быстрыми резкими движениями пополз в глубь основной системы. Когда он добрался до ниши, то остановился и выдохнул:
– Момент, когда американцы достигают второго колодца, самый опасный. Если бы они бросили гранату и та угодила в люк, мой товарищ был бы убит. А так он дождался, пока враги приблизятся вплотную, и выскочил перед ними, застав врасплох.
Послышался шорох. Кто-то быстро и ловко полз следом за ними прочь от незатихающих воплей.
– Прежде чем американцы перенесут на поверхность раненых и убитых, пройдет немало времени, – с облегчением в голосе объяснил Динь. – Когда они закончат, то, если им хватит смелости продолжать разведку, они обнаружат, что туннель опустел. Люк второго колодца уже закрыт, и они его не заметят. У дальнего конца туннеля американцы найдут ведущий на поверхность лаз и решат, что напавший на них партизан ускользнул через эту дыру. Они заложат в фальшивый туннель динамит, взорвут его и с легким сердцем сочтут свою миссию выполненной. А основной лабиринт не пострадает.
За их спинами продолжали звучать приглушенные крики. Динь и его товарищ поползли в глубь подземелья к кухне и спальным комнатам. Гэвин двинулся вслед за ними, ощущая одновременно облегчение и ужас. Он уже не чувствовал себя журналистом. Он казался себе предателем. И только пять дней спустя, побывав под американской бомбежкой в районе деревни Фухоа, он вновь обрел душевное равновесие.
Маленькая группа, состоявшая из Гэвина, Диня и двух его помощников, покинула подземный лабиринт и двигалась по ночам на велосипедах в северо-западном направлении.
– Мы пополним в Фухоа припасы, – сказал Гэвину Динь. Ночное небо начинало окрашиваться серым, предвещая скорый восход. – А я встречусь кое с кем из родственников. Моя вторая двоюродная сестра замужем за местным старостой. Мы не виделись с тех пор, когда были детьми.
Гэвин пытался сообразить, кем приходится Габриэль жене старосты Фухоа, когда предрассветный сумрак разорвали желтые, оранжевые и алые вспышки, а в небе появились бомбардировщики.
Налет начался неожиданно. Не было ни выстрелов, ни других признаков того, что поблизости разворачивается столкновение между Вьетконгом и армией Южного Вьетнама либо американскими частями. В свете раннего утра окрестности были особенно живописными и безмятежными. Лучи восходящего солнца высветили перед Гэвином скопление крытых соломой домиков. Он предвкушал завтрак – яйца, если повезет, и уж обязательно какие-нибудь фрукты. Гэвин находился на вершине счастья. Он выдержал самое страшное испытание в своей жизни – испытание туннелями Кутчи. Он сумел установить на удивление близкие отношения с Динем и собрал материал, который, если будет опубликован, укрепит его репутацию военного журналиста.
Динь первым услышал звук моторов.
–: «В-52»! – рявкнул он и, спрыгнув с велосипеда, уткнулся лицом в землю и закрыл уши руками. Молодые офицеры Немедленно последовали его примеру. Еще долю секунды спустя и Гэвин распластался на земле. Самолеты так и не показались из-за утренней облачности. Это могли быть и «В-52», как утверждал Динь, и «фантомы», и «Ф-105». Какой бы марки ни были машины, они сбросили на спящую деревню все, что было у них на борту.
Даже сквозь крепко прижатые к ушам ладони Гэвин слышал свист падающих бомб. «Пресвятая Богородица», – прошептал он и тут же едва не лишился чувств от грохота разрывов. Под ним вздрогнула и затряслась земля, ее поверхность избороздили широкие зияющие трещины. Гэвин зарылся в почву локтями и ступнями, ища опоры, но зацепиться не мог. Его швыряло из стороны в сторону, будто высохший лист, среди вырванных с корнем деревьев и комьев земли. Когда его тело наконец замерло в неподвижности, он находился в пятидесяти шагах от того места, где спрыгнул с велосипеда. Динь и сопровождавшие его офицеры словно исчезли – перед глазами Гэвина стояла густая удушающая пыльная пелена, пронизанная вспышками рвущегося к небу пламени, а в ушах отдавались истошные крики женщин и детей.
Гэвин попытался подняться, но ноги не держали его. Дважды он оступался и падал, но все же выпрямился и побежал, спотыкаясь, в сторону деревни, огненных вспышек и криков. Сквозь завесу пыли и падающего сверху мусора он увидел Диня и ринулся ему навстречу.
– За что? – крикнул он, не слыша собственного голоса. В эту минуту он вообще ничего не слышал. – Чем спровоцировано нападение? По какой причине?
Динь кричал что-то в ответ, и Гэвин, будто глухонемой, прочел слова по его губам:
– Ничем не спровоцировано! Никаких причин и не требовалось! Может, какое-нибудь американское подразделение попало в засаду в нескольких милях отсюда и запросило поддержки с воздуха! А может, произошла ошибка в наведении либо пилоты попросту избавляются от груза бомб! Вот какие страдания эта война приносит крестьянам! Вот зачем вы здесь – чтобы увидеть и испытать на себе ее тяготы!
Пока Динь кричал, они вместе с Гэвином мчались по направлению к деревне. Двое северовьетнамских офицеров тоже поднялись с земли и теперь неслись вперед. Маленький отряд каким-то чудом избежал потерь. Впрочем, они находились в стороне от эпицентра, зато деревня в полной мере испытала на себе последствия взрывов.
Они неслись мимо убитых и издыхающих буйволов, мимо испуганных детей, бежавших из банановых и манговых рощ прочь от бушующего пламени.
– Господи, что мы будем делать, когда окажемся там?! – в отчаянии воскликнул Гэвин. – У нас нет лекарств, нет крови для переливания! Мы не можем доставить пострадавших в госпиталь!
Динь повернулся к нему и улыбнулся. Это была страшная улыбка.
– Теперь вы видите, товарищ, что война без «пылесосов» и быстрой эвакуации – совсем другое дело?
Гэвин не ответил. Они уже поравнялись с пострадавшими, которым удалось избежать огня. Девочка лет десяти лежала на земле, из ее горла доносился ужасный булькающий хрип. Ее грудь была раздавлена, кожа обгорела и сморщилась, одна рука была оторвана чуть выше локтевого сустава, и хотя верхнюю часть ее лица еще можно было узнать, нижняя превратилась в кусок обугленной плоти.
Гэвин упал рядом с ней на колени. Ему нечем было облегчить ее страдания. Он ничего не мог сделать для нее.
– О Господи, о Боже, – всхлипнул он, но Динь схватил его за руку и потащил дальше.
Лавируя в толпе, к ним бежал вьетнамец в одних мешковатых бумажных штанах.
– Вы видите, что они натворили?! – кричал он Диню. – Видите, во что они превратили мою деревню? – Он зарыдал, молотя кулаками по впалой груди. – Они убили Санг! Они убили мать моих детей!
Динь обнял его, крепко прижал к себе и спросил:
– Где она? Веди меня к ней.
Спотыкаясь, Гэвин двинулся следом. Судя по всему, обезумевший от горя вьетнамец был старостой деревни, а Санг – той самой сестрой Диня, о которой он говорил.
Она лежала в стороне от полыхающей соломенной хижины на пыльной земле. Рядом с ней, вцепившись в ее безжизненную руку, сидели двое маленьких детей и плакали.
– Динь опустился на колени, и его лицо словно превратилось в вырезанную из дерева маску. Он взял женщину за запястье, ища пульс, потом положил ладонь ей на грудь. Его плечи поникли, и он медленно поднялся на ноги.
Гэвин смотрел на погибшую. Она была уже немолода, у нее было изнуренное лицо крестьянки. Но ее волосы до сих пор оставались роскошными. Длинные, глянцевито-черные, они разметались по телу женщины, будто опахало. Гэвин ничего не мог сделать для Санг, но вокруг оставались десятки крестьян, нуждавшихся в помощи, хотя бы самой элементарной.
До конца дня он работал с Динем, промывая раны кипяченой водой, перевязывая самодельными тряпичными бинтами и фиксируя переломы бамбуковыми прутьями. С тех пор как Гэвин последний раз спал, миновали бесчисленные часы. Когда он, выбиваясь из сил, помогал жителям деревни хоронить погибших, Динь еще раз напомнил:
– Вот зачем вы здесь. Чтобы увидеть и описать.
Гэвин кивнул, смахивая заливавший глаза пот. Динь так и не ответил на вопрос – когда ему представится возможность сесть за свой репортаж.
Ночью они с Динем и двумя сопровождающими вновь отправились в путь на каким-то непостижимым образом уцелевших велосипедах. Они двигались на северо-запад по направлению к камбоджийской границе, к Тропе Хо Ши Мина.
В течение следующих, наполненных изнурительными усилиями дней и ночей Гэвин еще более сблизился с Динем. Динь объяснил ему, почему он взял сторону Севера, и рассказал о том, сколь мучительной была разлука с семьей в первые годы.
– Я уроженец Юга, сайгонец. И остаюсь сайгонцем даже после долгих лет жизни на Севере.
– Зачем же вы покинули родные места? – спросил Гэвин, охваченный возбуждением. До сих Динь обильно уснащал речь коммунистической терминологией. Почти в каждой его фразе звучали слова «товарищ», «империалист», «марионеточный режим». Дружеская простота, с которой он говорил сегодня, свидетельствовала о том, что Гэвину почти удалось завоевать его доверие.
– Я ушел для того, чтобы воевать против французов под командованием единственного человека, который, на мой взгляд, был на это способен. Этот человек – Во Нгуен Зиап. Мы добились успеха при Дьенбьенфу. Когда над разбитым штабом французов взвился наш флаг, все мы, положившие столько сил ради освобождения родины от иностранных захватчиков, были вне себя от счастья. Мы полагали, что после победы Вьетнамом будет управлять выбранное нами правительство. Этому помешали Женевские соглашения.
Динь надолго умолк. После тяжелого дневного перехода они с Гэвином сидели у костра. Молодые офицеры отправились на расположенное неподалеку озеро попытать счастья в рыбной ловле, и тишину ночи нарушал только стрекот насекомых в траве.
Гэвин ждал, храня молчание. Наконец Динь произнес:
– Вьетнам получил независимость, но одновременно его поделили на две части по семнадцатой параллели. Это положение должно было сохраняться до начала выборов. Премьер Южного Вьетнама Нго Динь Зьем нарушил обещание объявить выборы. Он знал, что если выборы состоятся, то Хо Ши Мин возьмет верх и ему придется покинуть свой пост.
Пламя затрещало и вспыхнуло ярче. По ботинку Гэвина пробежала маленькая ящерица.
– При Зьеме правительство Юга все более склонялось к авторитаризму. Люди, проливавшие свою кровь за свободу страны, казались Зьему соперниками в борьбе за власть. За ними охотились, их убивали. Но пострадали не только те, кто сражался с французами. Уже очень скоро все последователи Зьема оказались в концлагерях. Тогда-то я и принял решение не возвращаться в Сайгон, – продолжил Динь, устремив на огонь невидящий взгляд. – Поскольку я принимал активное участие в войне против Франции, меня поймали бы и казнили. Это был лишь вопрос времени. Поэтому я перешел на сторону единственного человека, который этого заслуживал, – Хо Ши Мина.
Послышался шорох листьев под ногами – двое офицеров возвращались с рыбалки.
– Наверное, вам было очень одиноко, – негромко заметил Гэвин, понимая, как много значила для Диня семья.
Динь кивнул и, так как молодые люди были уже довольно близко, сказал лишь:
– С тех пор моя жизнь подчинена одной цели – объединению Вьетнама под властью коммунистов. Ради этого я пожертвовал семьей и личным счастьем.
Офицеры уселись рядом с ними у костра, с гордостью демонстрируя улов. Прежде чем поздравить их и помочь разделывать рыбу, Динь повернул голову и встретился глазами с Гэвином.
– И все-таки я ни о чем не жалею, – просто сказал он. – Ни о чем.
Следующие две недели они продолжали ехать на северо-запад, к Камбодже, двигаясь только по ночам. Они пробирались к району Фишхук. Территория соседней страны вклинивалась здесь во вьетнамские земли подобно гигантскому крюку.
Тропа уперлась в обширные каучуковые плантации Ми-мота. Дорогу перегораживали деревянные ворота. Здесь находился хорошо охраняемый контрольный пост. Пока Динь объяснялся с охранниками, Гэвин пребывал в блаженном состоянии духа: наконец-то он оказался в ГШ, знаменитом Генштабе Вьетконга. До него ни один репортер не бывал здесь, и Гэвин сомневался, что кому-нибудь из них это когда-либо удастся сделать. Он первым получил редчайшую возможность и сгорал от желания приступить к написанию репортажа.
– Идемте, – сказал ему Динь.
Тяжелые ворота поднялись, и они двинулись по дороге в сопровождении двух охранников. Вдали от Тропы виднелись домики наподобие крестьянских, а также с полдюжины длинных приземистых строений, рядом с которыми, зияли входы в подземный лабиринт.
Их ввели в ближайшее к дороге здание, и Гэвину стало ясно, что он останется здесь, причем под охраной.
– Отдохни, товарищ, – сказал Динь, бросив на Гэвина смущенный взгляд. – Я и мои помощники должны отправиться с докладом к начальству. Нам многое нужно обсудить, и, быть может, пройдет некоторое время, прежде чем мы встретимся вновь.
Прошло три дня. Все это время Гэвина кормили скудно – чуть подсоленным рисом и сушеной рыбой. Впрочем, он уже привык к подобной диете. Оглядывая свое тело, становившееся все более костлявым, он гадал, что скажет Габриэль, когда увидит его. Находясь во временном заключении, он то и дело вспоминал ее хрипловатый беззаботный смех.
В такие минуты его горло сжималось, дыхание становилось прерывистым. Он не должен поддаваться тоске по Габриэль. Ему представилась уникальная возможность, и чтобы пройти через все испытания, он обязан забыть о прошлом. Словно алкоголик, он должен жить только сегодняшним днем.
Сколь бы высокий пост ни занимал Динь в Кутчи, по сравнению с руководителями ГШ он был скромным солдатом. Позднее, когда они вновь ехали на север в джипе, Гэвин узнал, что Диню пришлось докладывать не только генералу Чан Нам Чунгу, командующему Национально-освободительными силами, но и Фам Хангу, члену Политбюро и первому секретарю партии, и генералу Хоанг Ван Таю, главнокомандующему группировкой армии Северного Вьетнама на территории Южного. Это были люди из самых верхов.
– Ну а теперь прямиком на Север, – с удовлетворением сказал Гэвину Динь, когда они усаживались в машину. – Вам очень повезло, товарищ, что вы едете сейчас, а не десять лет назад, когда я впервые прошел этой дорогой. В ту пору это была труднопроходимая пешая тропа, ведущая с Севера через горный массив Чуонгсон.
– Она проложена по тем же местам, что и прежняя? – с любопытством спросил Гэвин, обрадованный возможностью сменить неуютное седло велосипеда на относительный комфорт салона джипа.
За руль машины уселся один из помощников Диня, и тот кивнул:
– Да, но теперь это не одна тропинка, а целая сеть дорог, идущих примерно параллельно друг другу и пересекающихся в стратегических точках.
– В настоящий момент мы перемещаемся по территории Камбоджи?
– В настоящий момент – да, – отозвался Динь, блеснув одной из своих нечастых улыбок.
Дорога забиралась все выше в горы. Гэвин наблюдал за густым потоком движущихся по ней машин камуфляжной раскраски. Наконец они пересекли реку Бенхаи и спустились в предгорья Чуонгсон. Громадный горный массив, словно спинной хребет, пересекал полуостров с юга на север. Это был последний опасный перевал на их пути. Вскоре они очутились в густых лесах, и вдруг невидимые из-за листвы «В-52» сбросили бомбы на участок дороги, по которому ехал джип.
Как и в прошлый раз, атака началась без предупреждения. Окружающий мир превратился в пылающий ад. И хотя впоследствии Гэвин узнал, что основной удар пришелся по поселку в миле от них, грохот взрывов так ударил ему в барабанные перепонки, что полностью парализовал слух. Ударная волна подняла джип в воздух и отбросила на несколько шагов от Тропы, повалив набок. Он помнил лишь, как лежал под бомбами, прижимаясь к земле, полностью утратив контроль над мочевым пузырем и кишечником.
Когда наконец налет закончился, Гэвин не мог поверить в то, что все еще жив. Он заставил себя встать на колени, потом на подгибающиеся ноги.
– Динь! – крикнул он в звенящей тишине. – Динь!
Шагах в пятидесяти от него две фигуры медленно зашевелились, осторожно отделяясь от земли. Диня среди них не оказалось. Гэвина охватил новый приступ паники.
– Динь! – воскликнул он прерывающимся голосом. – Динь!
– Я здесь, товарищ, – послышалось из-за его спины. Гэвин рывком обернулся, едва не лишившись чувств от радости.
– Господи! Я решил, что вы погибли. Я решил, что вы все погибли!
Динь улыбнулся ему, стряхивая пыль с формы.
– Страх подтачивает разум, товарищ. Вам нужно научиться не поддаваться ему. – В голосе Диня не было порицания, лишь насмешка. – Давайте посмотрим, способен ли джип вновь отправиться в дорогу. Если нет, нам предстоит долгий путь пешком.
Вчетвером им удалось перевернуть машину и поставить ее на колеса.
– Бензобак уцелел, – сказал один из помощников Диня. – Похоже, затруднений не предвидится.
Так и оказалось. Десять минут спустя, замаскировав капот машины свежесрезанными ветками, они вновь двинулись на север.
