Текст книги "Белое Рождество. Книга 2"
Автор книги: Маргарет Пембертон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
За стенами барака лопасти вертолета молотили воздух, пригибая к земле верхушки деревьев.
– Так зачем же?.. – В голосе и взгляде Майка угадывалось громадное облегчение.
– Вы спрашиваете, зачем я приехала сюда? – Серена равнодушно пожала плечами. – Думаю, к этому меня подтолкнули угрызения совести. По причинам слишком сложным, чтобы объяснять их сейчас, я чувствовала себя виновной в том, что Кайл завербовался в армию, а значит, и в том, что с ним случилось во Вьетнаме.
– Бред сумасшедшего, – отозвался Майк, не обращая внимания на крики с улицы, требовавшие, чтобы они немедленно поднялись на борт поджидавшего «Хью».
Серена рассмеялась, охваченная внезапной беспричинной радостью. В ближайшие дни Кайла освободят. Она встретит его дома и вернется в Сайгон к Майку. Вот чего она хотела, сама не сознавая этого, – хотела уже очень, очень давно.
– Да, это было глупо, но в тот момент я рассуждала именно так. С тех пор все изменилось. Теперь я знаю, что человек не должен взваливать на себя ответственность за поступки других людей.
Второй пилот вертолета бежал к ним по грязи сухой, растрескавшейся от жары земли.
– Я назвал бредом не ваше поведение! – крикнул Майк. – Я имел в виду, как нелепо было со стороны вашего мужа отказаться от женщины вроде вас!
В глазах Серены блеснул лукавый огонек. Слова, которые она собиралась произнести, повергнут Майка в смятение.
– У него есть оправдание! – крикнула она в ответ. – Он полюбил вьетнамскую девушку, мать Кайли!
Бежавший к бараку вертолетчик остановился в нескольких шагах от распахнутой двери.
– А ну шевелитесь, черепахи! – рявкнул он. – У нас нет лишнего времени!
Майк пропустил его слова мимо ушей. В эту секунду он более всего был похож на человека, которого только что хватили по голове дубинкой.
– Так значит, Кайли – ребенок твоего мужа?
– Мы убываем! – вопил пилот. – С вами или без вас, мы немедленно взлетаем! – Он развернулся и с резвостью спринтера припустил к вертолету. Приблизившись к машине, он нагнулся, уклоняясь от вращающихся лопастей.
Серена кивнула, ничуть не обеспокоенная тем, что удивление Майка сменилось чувством несказанного облегчения.
Она не намерена годами ждать, когда к ней вернется муж. Она не собирается покидать Сайгон сейчас, когда война подошла к концу.
– Идем! – крикнул Майк, хватая ее за руку. – Этот парень не шутил, когда предупреждал, что они улетят без нас. – И, крепко держа Серену за руку, он побежал вместе с ней к вертолету.
В Сайгоне Серена напомнила армейским властям о своем существовании и о том, что ее муж числится военнопленным, и ей сообщили, что 12 февраля первая группа заключенных получила свободу. В списке освобожденных Кайла не оказалось.
– Но этот список не полон, миссис Андерсон, – желая успокоить ее, произнес офицер. – К тому же не все пленные будут выпущены одновременно. Прежде чем все они вернутся домой, пройдет несколько недель.
До конца месяца новостей не было, хотя прошел слух, что в первую и вторую недели марта освободят большую группу пленных.
– Буду ждать в Штатах, – решительно заявила Серена Майку. – Его могут выпустить в любой момент без предупреждения. Офицер, занимающийся делами военнопленных, сказал, что заключенных будут перебрасывать через филиппинскую авиабазу Кларк на базу Тревис в Калифорнии. Я хочу быть там, когда самолет Кайла коснется земли.
Серена собирала вещи в номере «Континенталя», когда раздался телефонный звонок и портье сообщил, что к ней направляется армейский офицер.
Послышался отрывистый стук, и Серена подбежала к двери, чтобы открыть ее.
– Можете не говорить мне, что я должна упаковывать вещи, – сказала она, широко улыбаясь представшему перед ней тучному офицеру. – Я уже почти собралась.
Вместо того чтобы улыбнуться в ответ, посетитель натянуто произнес:
– Нельзя ли мне войти, миссис Андерсон? Боюсь, у меня для вас дурные известия.
Серена отступила в комнату. Ее сердце забилось часто и неглубоко, к горлу поднялся ком.
Офицер снял фуражку, положил на согнутую руку и сдержанно предложил:
– Может, вам лучше сесть, миссис Андерсон?
– О Господи, – чуть слышно прошептала Серена. – Кайл погиб. Вот зачем вы пришли ко мне – сказать, что он умер.
Офицер кивнул:
– Боюсь, вы правы. Это случилось в конце 1966 года. Он умер под пыткой в Хоало. – Посетитель помедлил и с искренней болью добавил: – Мне очень, очень жаль, миссис Андерсон.
Тысяча девятьсот шестьдесят шестой. Так давно, что Серена едва могла вспомнить, что произошло в том году. Она сомневалась, что Кайли уже родилась к тому времени.
– А как же его останки? – с трудом произнесла она. – Их вернут в Штаты для захоронения?
Офицер кивнул:
– Я посвящу вас во все подробности. – Серена заметно побледнела, и ему показалось, что она вот-вот потеряет сознание. – Но прежде чем мы продолжим, позвольте предложить вам что-нибудь выпить. Виски? Или, может быть, бренди?
Когда посетитель ушел, Серена позвонила родителям Кайла, а потом в приют Майку и рассказала ему о случившемся.
– Отец Кайла потребовал, чтобы его похоронили рядом с семейным домом, на бостонском кладбище. Я вылетаю туда завтра утром, как и планировала. Я не знаю, когда состоятся похороны и когда я вернусь в Сайгон. У Чинь нет телефона, и я не успею связаться с ней до отъезда. Может, вы сами расскажете ей?
– Да, – мягко отозвался Майк, сожалея, что Серене придется ехать одной и он не сможет быть рядом. – Кстати, Серена... – Сейчас было не самое подходящее время для признаний, но он не мог больше молчать. Он обязан сделать это. Какого дурака он свалял, не сказав ей раньше! – Я люблю тебя.
На другом конце линии воцарилось молчание, потом Серена произнесла так тихо, что Майку пришлось напрячь слух, чтобы разобрать ее слова:
– Я знаю, Майк. Я тоже тебя люблю. – Из глаз Серены хлынули слезы, и она положила трубку на рычаг.
Серена вышла у церкви из такси и плотно запахнула пальто, спасаясь от пронизывающего холода и снега. Храм был полон, и, войдя внутрь, она увидела, как к ней поворачиваются присутствующие, услышала пробежавший по толпе шепоток и поймала на себе гневные взгляды. Не обращая ни на кого внимания, она с уверенным достоинством прошагала к передним скамьям маленькой церкви.
Отец и мать Кайла сидели слева от прохода, не отрывая взгляда от покрытого флагом гроба, стоявшего у алтаря. Они даже не взглянули на Серену, пока та устраивалась на скамье справа.
Армейский капеллан, отправлявший обряд, легким кивком дал ей понять, что заметил ее появление, и предложил собравшимся спеть вместе с ним заупокойную молитву.
Серена не видела ничего, кроме гроба. Она знала, что сразу после смерти Кайл был похоронен на захламленном пустыре на берегу Красной реки под Ханоем. Теперь его останки покоились в бронзовом гробу под американским флагом. В волосах Серены сверкали снежинки, лицо обжигал холод. Ей было трудно поверить, что Кайл лежит здесь, в нескольких шагах от нее. Даже теперь, по прошествии долгого времени, ей было трудно представить, что он мертв.
Капеллан начал читать двадцать третий псалом:
– «Если я и пойду долиной смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной...»
Серене вспомнился юный морской пехотинец, щеголявший в Сайгоне в футболке с надписью: «Если я и пойду долиной смертной тени, не убоюсь зла, поелику нет в той долине другого такого ничтожного сукина сына, как я...»
– «Так, благость и милость Твоя да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни», – закончил капеллан.
Потом спели еще один псалом, и капеллан заговорил о Кайле, рассказывая, каким замечательным, мужественным человеком он был; о том, что с детства он не внушал своим родителям иных чувств, кроме гордости; о его патриотизме и любви к родине, за которую он отдал жизнь.
Серене казалось, что говорят о каком-то другом Кайле. Она подумала, что, услышь Кайл эти слова, он себя бы не узнал.
Четверо военных в форме выступили вперед, подняли гроб и понесли его на улицу к поджидавшему катафалку. Серена и родители Кайла шагали следом, а за ними шли остальные.
Путь от храма до кладбища был недолог. Серене хотелось взять под руку миссис Андерсон, но пожилая женщина крепко сжимала пальцами черную сумочку, в ее походке чувствовалось напряжение, а покрасневшие глаза смотрели куда-то вдаль, словно она не желала замечать присутствия Серены.
Когда они остановились у края могилы, снег еще продолжал падать. Серена подумала, где сейчас находится Чак, почему он не приехал, и со стыдом поняла, что его отсутствие не удивило ее, а, скорее, принесло некоторое облегчение.
Она почти бессознательно присоединилась к голосам, возносившим молитву, чувствуя, как соленые слезы смешиваются со снегом на ее лице. Протрубил горнист, и человек в военной форме, сняв с гроба флаг, бережно свернул его и подал Серене. Она увидела истерзанное горем, заострившееся лицо миссис Андерсон, поймала на себе взгляд Ройда, полыхавший жгучей ненавистью.
Она медленно приложила полотнище к губам и поцеловала его. Это не был патриотический жест. Этим поцелуем она в последний раз прощалась с Кайлом. Она подошла к матери Кайла и с достоинством, способным поколебать даже каменное сердце, протянула ей флаг.
– Спасибо, – негромко произнесла женщина.
Отец Кайла ничего не сказал. Его суровое лицо оставалось неподвижным.
Серена отвернулась от супругов. Снег ложился на ее волосы, плечи и поднятый воротник пальто. Все кончено. Ей оставалось лишь вернуться в Сайгон, где ее ждет Чинь.
Глава 34
Как только в Париже были подписаны мирные соглашения, Габриэль встретилась со служащим северовьетнамского посольства, который с лета 1970 года поставлял ей кое-какие сведения.
– Освободят ли моего мужа вместе с американцами? – требовательно осведомилась она. Ее золотисто-рыжие волосы беспорядочно ниспадали на блестящий иссиня-черный мех норковой шубки, которую она сама подарила себе на Рождество.
Лицо служащего и его голос оставались такими же равнодушными, как всегда:
– Ваш муж не американец и не военнопленный, так что...
– Но его взяли в плен! – с горячностью перебила Габриэль.
– Он не американец и с официальной точки зрения не является военнопленным, – невозмутимо повторил вьетнамец. – Ввиду ваших родственных связей с полковником Дуонг Квинь Динем и из уважения к его памяти вам сообщали сведения, которые, как правило, считаются секретными. Вам известно, что ваш муж жив. Вы знаете, что его содержат вместе с солдатами армии марионеточного режима. Я рассказал вам все что мог, товарищ. Если появятся новые сведения, их до вас доведут.
Новых сведений, однако, все не было. 12 февраля несколько сотен измученных, но ликующих американцев вылетели из Сайгона на Филиппины, а затем на авиабазу Тревис в Калифорнии. В марте американские войска окончательно оставили Южный Вьетнам и власти Ханоя отпустили очередную группу пленных. Вместе с ними получили свободу немало гражданских, среди которых были журналисты. Но Гэвина среди них не оказалось.
Габриэль вновь отправилась в посольство Северного Вьетнама. Ее информатор оставался непроницаемым, как прежде.
– Я рассказал вам все что мог, товарищ, – дословно повторил он фразу, которую уже произносил раньше. – Ваш муж жив. Его содержат вместе с солдатами армии марионеточного...
– Мирные договоренности гласят, что вместе с американцами будут освобождены южновьетнамские пленные, – настаивала Габриэль. – Скажите, их уже освободили? И если нет, то отпустят ли Гэвина, когда очередь дойдет до них?
– Ничего не могу сказать, товарищ, – внушительно произнес вьетнамец. – Если получу какие-нибудь сведения, я поставлю вас в известность. А пока – хао ба.
Горько разочарованная, Габриэль покинула посольство и двинулась в сторону Монмартра, продолжая думать о Гэвине. За несколько минувших лет она сумела выяснить лишь, что его держат в маленькой тюрьме, в сельской местности. И ничего более. Невзирая на ее мольбы, сотрудник посольства всегда оставался немногословным. Получившие свободу американцы сидели не только в Хоало, но также в других застенках Ханоя и еще в шести тюрьмах, разбросанных в радиусе пятидесяти миль от столицы. Некоторые томились в лагере, располагавшемся в горах на севере, в пяти милях от китайской границы.
Габриэль пыталась понять, мог ли северный лагерь оказаться тем самым местом, где держат Гэвина. Американцы называли его «собачьей площадкой», и хотя он был маленький и скорее всего располагался в сельской местности, Гэвина пришлось бы провезти или прогнать этапом почти по всему Северному Вьетнаму, чтобы поместить там. Представить такое было трудно. К тому же служащий посольства продолжал настаивать на том, что Гэвина поместили с южновьетнамскими солдатами, а не с американцами.
Габриэль пересекла площадь Бланш и, прибавив шаг, начала подниматься по крутой извилистой улице Лепик. Она, ее родители и крошка Гэвин расстались с крохотной обшарпанной квартиркой на улице Родье. В последние годы ее слава певицы достигла невиданных прежде высот и, к удовольствию Габриэль, то же самое произошло с ее банковским счетом.
Если бы Габриэль захотела, она могла бы без труда купить квартиру в фешенебельном районе, но, поскольку ей приходилось делить кров с родителями, она предпочла остаться на Монмартре.
Она думала, как рассказать родителям и сыну, что в течение ближайших недель, а может, и месяцев им предстоит жить без нее. Если Гэвина не освободят вместе с американцами, она вернется в Сайгон. Она твердо намеревалась отыскать мужа.
Габриэль торопливо поднялась к Сакре-Кёр. Высокие каблуки ее черных кожаных сапог звонко стучали по булыжнику, норковая шубка была застегнута на все пуговицы, воротник плотно облегал шею. Она слишком долго находилась вдали от Сайгона. Сначала интрижка с Рэдфордом заставила ее задержаться в Париже, потом полностью захватила работа. Но теперь она стала популярной как никогда, а Рэдфорд более не был ее любовником.
Магазины и шумная толчея оживленной улицы остались за спиной Габриэль, и она очутилась в районе, напоминавшем французский провинциальный городок. Она свернула за угол к церкви и чуть нахмурилась.
Она сама приняла решение расстаться с Рэдфордом, но это было столь же непросто сделать, как и продолжать жить одной. Ее и Рэдфорда связывали взаимная симпатия и сильнейшее физическое влечение. Габриэль было очень трудно заставить себя сказать ему, что все кончено. Но она нашла в себе силы сделать это, почувствовав, что вот-вот предаст Гэвина окончательно и бесповоротно. Она была готова влюбиться в Рэдфорда.
Рэдфорд наотрез отказался полностью порвать с ней, и они по-прежнему довольно часто встречались, но уже как друзья, а не любовники. И сейчас Габриэль предстояло решить, стоит ли прощаться с ним перед вылетом в Сайгон. Здравый смысл подсказывал ей, что встречаться с Рэдфордом до отъезда из Парижа не стоит. Но здравый смысл никогда не играл важной роли в их взаимоотношениях. Габриэль встретится с ним, скажет ему последнее «прости». В конце концов, когда она вернется в Париж, с ней приедет Гэвин. Тогда будет поздно прощаться. Рэдфорд останется в ее прошлом, где ему и положено быть.
– ...короче говоря, мне пора возвращаться в Сайгон, – сказала Габриэль тем вечером за семейным ужином.
Отец, который все более утрачивал интерес к чему бы то ни было, кроме ежедневной игры в кегли, неопределенно хмыкнул.
Глаза матери тревожно расширились. Вань понимала – вся семья понимала, – что, хотя американскому присутствию в Южном Вьетнаме пришел конец, это еще не означает, что отныне и навеки в стране воцарится мир. Перемирие между Севером и Югом не будет долгим, и, как только Север приступит к объединению Вьетнама, война разразится вновь. И когда она возобновится, это будет столь же яростная, кровопролитная война, как и прежде.
– Ох, дорогая, ты думаешь, это необходимо? – заговорила Вань, но ее тут же перебил Гэвин:
– Это отличная мысль, мама! – воскликнул он и, забыв о своей тарелке, устремил на мать взгляд сияющих глаз. – Когда мы едем? Нельзя ли отправиться в дорогу до начала следующего школьного семестра? Нельзя ли нам выехать на этой неделе?
Габриэль поймала его взгляд и едва сдержала улыбку. Гэвину было уже шесть с половиной лет, и общение с ним доставляло ей такую радость, что ей казалось невозможным смотреть на сына без счастливой улыбки. Она сказала, надеясь, что выглядит и говорит как строгая суровая мамаша:
– Школа – очень важная вещь, Гэвин. А в марте Сайгон не слишком приятный город. Там сырость, зловоние и...
– ...и я хочу поехать с тобой, – закончил за нее Гэвин, буравя мать глазами, похожими на отцовские. – Во мне есть немножко вьетнамской крови, разве нет? И я хочу быть там, когда отпустят папу.
Глядя на его густую всклокоченную шевелюру, на усыпанный веснушками нос картошкой, на забавную щелочку между верхними зубами, придававшую улыбке Гэвина победный озорной вид, Габриэль почувствовала, как сжимается горло.
– Ну конечно, милый, – заговорила она хрипловатым голосом, не обращая внимания на молчаливый призыв матери остановиться. – Ну конечно, ты поедешь со мной. – Вань издала чуть слышный неразборчивый протестующий вскрик, и Габриэль мягко произнесла: – Гэвин имеет право увидеть город, где родилась его мать, имеет право встретить там отца, выпущенного из заключения.
– Но люди сейчас там живут в ужасных условиях! – ошеломленно отозвалась Вань. – Нху говорит, город переполнен беженцами! В ящиках из-под кондиционеров и холодильников ютятся по десять детей одновременно! Вряд ли шестилетнему мальчику следует видеть все это.
– Да, верно, – хмуро сказала Габриэль. – И уж тем более это не те условия, в которых следует жить малышам. Думаю, крошке Гэвину не повредит, если он увидит, какие страдания приносит война. Такие впечатления намного полезнее, нежели мальчишеские игры, в которых война представляется событием, полным великих подвигов и захватывающих приключений.
Тема исчерпана. Габриэль отправляется в Сайгон, как только купит билеты на самолет. Гэвин-младший поедет вместе с ней.
В конце марта, когда из Ханоя выехала очередная группа измученных, но радостных американских военнопленных, Габриэль и Гэвин вылетели в Сайгон.
В Тансонхат их встречала Серена.
– Гэвин! Боже мой! Я бы тебя не узнала! – со смехом воскликнула она. Гэвин бросился к ней, и Серена крепко обняла мальчика, радуясь, что он ее не забыл.
– А меня? – лукаво спросила Габриэль. – Меня ты узнала бы?
На ней были вызывающе-розовый свитер с глубоким вырезом, обтягивающие шорты и босоножки на высоком каблуке.
– Габриэль, я бы узнала тебя где угодно! – искренне отозвалась Серена, обнимая ее даже крепче, чем мальчика.
– Это хорошо, cherie. Мне бы не хотелось оказаться неприметной!
Женщины улыбнулись друг другу. Серена, хотя и приехала прямо из приюта и была одета в джинсы и футболку, все же умудрилась сохранить элегантность. Ее волосы прикрывал шелковый шарф от Кристиана Диора, завязанный на шее узлом. Коротко подстриженные ногти были тщательно отполированы и сверкали жемчужно-розовым блеском.
– Как дела в Сайгоне? – спросила Габриэль, пока они шли к джипу Серены. – Верят ли местные жители, что перемирие продлится достаточно долго?
– Нет, – коротко отозвалась Серена. – Все знают, что это невозможно. Южный Вьетнам просуществует лишь до тех пор, пока у президента Тхиеу не кончатся боеприпасы.
– Но мне казалось, что, в согласии с мирными договоренностями, американцы будут продолжать поставки оружия и боеприпасов по мере их расходования.
Серена рывком включила скорость, и джип помчался к выезду из аэропорта.
– Так записано в примечаниях, набранных мелким шрифтом, но им верят только дураки. А Четвертая статья прямо указывает: «Соединенные Штаты Америки прекращают военное присутствие и отказываются от какого-либо вмешательства во внутренние дела Южного Вьетнама». Америка решила уйти, и она ушла. Что бы ни случилось в дальнейшем, можешь быть уверена: Штаты никогда не вернутся сюда!
Из аэропорта они поехали к Нху, где Гэвина ждали столь жаркие объятия, что он едва не задохнулся. Оставив у тетки радостного мальчика, Серена и Габриэль отправились в центр города.
– Куда тебе хочется пойти в первую очередь? – спросила Серена, когда они пересекали Нгуенхюэ, улицу цветочных торговцев. – В «Континенталь», чтобы снять номер? В приют? Или в «Живраль» выпить кофе с круассанами?
«Живраль», маленький ресторан с кондиционером, располагался на пересечении Лелои и Тюдо, напротив «Континенталя». Здесь была собственная пекарня, в которой продавались круассаны и длинные французские батоны, и уже вскоре по приезде в Сайгон Габриэль и Серена обнаружили, что завтрак в «Живрале» намного предпочтительнее трапезы в ресторане «Континенталя».
– В «Живраль», – не колеблясь ответила Габриэль. – Я намерена посетить излюбленные места и как можно быстрее освоиться в городе. – Она рассмеялась. – Когда мы впервые приехали в Сайгон, именно я водила тебя повсюду. А теперь ты здесь старожил, а я чувствую себя едва ли не туристкой!
– Это ненадолго, – заверила ее Серена. – На месте не только наши излюбленные кафе и ресторанчики, но и знакомые лица. Милашку Дюлле отозвали в Париж, но старый сослуживец Гэвина, Лестор Макдермотт, все еще в городе, а с Джимми Гиддингсом ты едва не столкнулась нос к носу. В начале февраля он вылетел на Филиппины вести репортаж о прибытии военнопленных, а оттуда его направили на Ближний Восток.
Несколько секунд подруги молчали, вспоминая об американских пленных, которые вернулись домой живыми, и о тех, кому это не было суждено. Они вспомнили о Кайле.
Габриэль негромко спросила:
– Тебе на похоронах пришлось нелегко?
Серена вспомнила о бронзовом гробе, о мерзлой земле. Она вспомнила лицо матери Кайла, ненависть, которую излучал Ройд Андерсон и которая была направлена исключительно на нее, Серену. Она вспомнила, что у нее появилось тогда пугающее ощущение, будто похороны не имели ни малейшего отношения к Кайлу.
– Да, – откровенно ответила она. – Мне пришлось нелегко. Но еще труднее было сообщить эту весть Чинь. Майк уже сказал ей, что Кайл погиб, но она отказывалась верить. Все надеялась, я вернусь из Штатов с известием, что произошла ошибка и он еще жив. Даже теперь я не могу сказать, что Чинь поверила в его смерть.
– Что она собирается делать?
Припарковав машину, подруги пересекли площадь, направляясь к ресторану.
– Не знаю. У нее в городе есть дом. Чинь делит кров с Сестрой. Думаю, она будет жить так же, как жила последние шесть с половиной лет. Она будет продолжать работать, за Кайли присмотрят в приюте, и, даст Бог, в один прекрасный день Чинь встретит мужчину, которого полюбит и который полюбит ее, и они поженятся.
Габриэль на мгновение замялась и спросила с легким любопытством:
– А Кайли? Как ты относишься к ней?
Они заняли столик, заказали кофе, и, только когда официант принес чашки, Серена ответила:
– Я стараюсь думать о ней как можно меньше. Я пытаюсь держаться подальше от Кайли.
– Потому что боишься привязаться к ней?
– Потому что я и так слишком к ней привязана, – откровенно призналась Серена. – Это произошло в тот самый миг, когда я впервые ее увидела. Она в большей степени американка, чем вьетнамка. У нее волосы Кайла, его глаза, губы и обаяние. Но этим ее достоинства не ограничиваются. Кайли проказлива и лукава. Она нежная, умная, яркая девочка, и сопротивляться ее чарам очень и очень нелегко.
– Ты не будешь против, если мой сын подружится с ней?
Печаль в глазах Серены исчезла, и она бросила подруге сияющую улыбку.
– Глупышка! – ласково упрекнула она. – Ну конечно, нет. Значит, вот чего ты хочешь – вместе с Гэвином проводить время в приюте?
– Мне надо чем-то заняться, – сказала Габриэль, улыбаясь в ответ. – Как ты думаешь, из меня выйдет хорошая няня? И не станет ли суровый доктор Дэниеле относиться ко мне с тем же презрением и грубостью, как некогда относился к тебе?
Серена заулыбалась еще шире.
– Ты напомнила мне об одной новости, которую я еще не готова сообщить тебе. Допивай кофе, и поехали. Злобный доктор Дэниеле ждет тебя в приюте.
Узнав о том, какие отношения связывают ее подругу и доктора, Габриэль пришла в восторг.
– Я знала! – самодовольно заявила она Серене и Майку, которые стояли, взявшись за руки, во дворике, полном солнца и детей. – В ту самую минуту, когда Серена сказала, что вы ничуть не красивы, и назвала вас тупым, самоуверенным и грубым мужланом, я сразу поняла, что она в вас влюбилась.
Майк разразился смехом, и занятые игрой дети повернули к нему удивленные лица.
– Вот, значит, как она обо мне отзывалась, – произнес он, продолжая посмеиваться.
Серена не позволила Габриэль открыть рот.
– Бывают минуты, Майк Дэниеле, когда я по-прежнему думаю так, – поддразнила она. – Но вы до сих пор не ответили Габриэль, может ли она поступить в «Кейтонг» няней.
Майк окинул взглядом непокорную гриву огненно-рыжих кудряшек Габриэль, ее розовый свитер, обтягивающие шорты, босоножки на высоченных каблуках и улыбнулся.
– Когда-то я сказал Серене, что она самая непохожая на воспитательницу женщина, какую я только встречал в жизни, но теперь беру свои слова обратно. Женщину, менее похожую на няню, чем вы, Габриэль, не видел никто. Да, разумеется, я приму вас на работу в приют. Откровенно говоря, я не представляю, как мы сможем обходиться без вас!
