Текст книги "Кошечка и ягуар"

Автор книги: Маргарет Мюр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Но музыка кончилась, стихли скрипки и бубны. Музыканты устали. И Тори остановилась, глубоко дыша и подняв к небу разгоряченное лицо. К ней подходили, одобрительно гладили по плечам, хвалили, подносили питье. Весь табор любил ее, но она ждала, чтобы снова зазвучала музыка. И вот музыканты напились, отдохнули и взяли в руки свои инструменты. Снова начался танец-полет, который нельзя было остановить. Только одни глаза во всем таборе не горели, как звезды, при виде Магды – дочери табора. Они сверкали, как черные угли, словно хотели прожечь девушку насквозь. Высокий молодой цыган грубо раздвинул толпу и схватил Тори, летящую в танце.

– Стой, Магда! Хватит тебе танцевать. Я хочу говорить с тобой.

– Нет, нет, Рамон, – забилась Тори, – пусти меня!

Она так легко неслась в пространстве, так упоительна была свобода ее движений, что неожиданный плен жестких рук причинил ей боль и страх.

– Эй, эй, Рамон, нехорошо. Отпусти девушку. Зачем так делаешь? – раздались голоса.

– При всех говорю, Магда! Хватит тебе танцевать. Будь моей женой, рожай мне детей. Ничего для тебя не пожалею!

Душно и тяжело было Магде в кольце этих жестких рук, как птице, зажатой в грубом кулаке.

– Никогда, Рамон! Пусти, я не люблю тебя!

– Полюбишь!

И вдруг Тори почувствовала, что она свободна. Рамон, отброшенный от нее сильными руками, медленно поднимался с вытоптанной травы. А перед ней стоял незнакомый юноша с огненными волосами и глазами, зелеными как изумруды. Он улыбнулся Магде, а потом обернулся к цыганам.

– Эй, романе, разве девушки не свободны в вашем таборе? Разве они не сами выбирают себе мужа?

– Я тебя узнаю, человек. Ты – сын цыганского барона, Аньоло. Как нас нашел? – Вперед вышел седоусый старик.

– Отец по делам послал. Сейчас своих догоняю. Заглянул к вашему костру и глазам своим не поверил. Что это за новые законы у свободного народа?

– Рано выводы делаешь, Аньоло, – посуровел старый цыган и повернулся к Рамону, – те же у нас законы, что и у вас. А потому – уходи прочь из табора, Рамон. Ты оскорбил Магду. Она сирота, мы все ей – отцы и матери, братья и сестры. А ты – чужой. Уходи...

Тори приоткрыла тяжелые веки, смутно осознавая, что она лежит на диване в гостиной. Но в ту же секунду сон снова сморил ее, и она увидела, что сидит рядом с рыжеволосым Аньоло. Ее рука – в его руке. И ей от этого так хорошо и спокойно, как в те времена, когда матушка держала ее у груди.

А сидят они за длинным столом, уставленным кувшинами с вином и разными яствами, и все вокруг поздравляют их. Это свадьба! – обрадовалась Тори. И тут к ним подошли с двух сторон две старые женщины и велели откинуть волосы от левого уха.

– Ой! – вскрикнула Тори, почувствовав мгновенную боль. Но Аньоло лишь счастливо засмеялся. Теперь у обоих в ушах красовались запаянные накрепко золотые колечки.

– Пусть ничто и никогда не разлучит вас, – сказал седоусый старик, сидевший во главе стола.

Аньоло взял Магду на руки и понес ее к своему шатру. И ей было сладко-сладко в его сильных руках. Он опустил ее на широкое и мягкое ложе, усеянное лепестками цветов. И встал перед ней на колени.

– Как ты красива, любимая, – сказал он. – Никогда я не видел женщины прекраснее тебя.

И Магда сама спустила с плеч красную шаль, чтобы муж увидел, какие у нее гладкие и золотистые руки. И он стал гладить их нежно-нежно, наслаждаясь шелком ее кожи. А потом целовать ее тонкие пальцы и нежные Ладони, а потом – запястья и плечи. Как приятно было ее рукам и плечам! Но уже все ее тело хотело этих ласк, а он медлил. Магда тихонько застонала и изогнулась, подставляя его горячим губам шею. И он поцеловал ее шейку. А потом взял в руки ее лицо и нежно и медленно стал целовать виски, горбинку на точеном носу, бархатистые щеки. И опять застонала Магда. И тогда наконец он коснулся губами ее горящих, набухших губ и стал целовать их сначала нежно и осторожно, а потом все сильнее и крепче, так что она ощутила и гладкость его белоснежных зубов, и сладость языка. И ее губы сами приоткрылись ему навстречу... Целуй, целуй меня, милый, еще глубже и сильнее! Все ее тело трепетало и изгибалось в предчувствии его прикосновений. А как жаждали ласки ее танцующие груди, трепещущие, словно два птенца с алыми клювами...

– Можно, я сниму с тебя твое красивое платье? – прошептал Аньоло. – Ведь ни одно платье в мире не может быть прекраснее твоего тела.

– Сними с меня все до последней нитки, делай со мной все, что хочешь... Скорее, скорее, я так люблю тебя, муж мой!

Он не заставил себя долго просить и снял с нее все. И когда, томясь от невыносимой страсти, он скидывал с себя одежду, не отрывая глаз от чудного, распростертого перед ним тела своей возлюбленной, а она, вскрикнув от восторга и желания, увидела его обнаженным... В этот самый момент распахнулся шатер и в него черным ураганом ворвалась смерть.

Тори закричала и проснулась. Она лежала и плакала навзрыд от невыносимого горя потери. Пока наконец не вспомнила, что это был только сон. Ведь Аньоло обещал прийти к обеду. О Боже, Алан, а не Аньоло. И Тори вдруг густо покраснела, вспомнив себя в образе цыганки Магды и ласки ее возлюбленного, так невероятно похожего на Алана. Она вдруг почувствовала, что все ее тело еще наполнено томлением, а ее шелковые трусики увлажнились. Но... но это значит, что она вовсе не ледышка, как уверял Джордан! О том, что означает этот странный сон, такой необычайно реальный, Тори додумать просто не успела. За окном раздался страшный удар грома и хлынул ливень. А у нее открыты окна в спальне и в мастерской! Тори бросилась сначала в мастерскую, испугавшись за недописанный портрет. Ливень был так силен, что брызги действительно попадали на мольберт. Казалось, что человек на картине плачет. Тори платочком промокнула дождевые слезы и от широты радостно бьющегося сердца предложила Старику – а это был его портрет:

– Не плачьте, милый. Вы так много для меня сделали. Хотите, я нарисую вас молодым, и вы узнаете, что такое любовь.

Но она тут же поняла, что сморозила глупость. Уж кто-кто, а Старик знал, что такое Любовь. Они много говорили об этом. Тори никогда и ни с кем не была так откровенна, как со своим мудрым дядей Джеймсом. Она даже смогла рассказать ему о своей самой страшной, «неделимой» боли – смерти мамы. Дяди Джеймса тогда не было в городе. Он вернулся только после похорон, так и не успев проститься с сестрой. Тори рассказала, как мама боролась с болезнью, всеми силами души и тела ненавидя ее, свою незримую противницу. Исхудавшая и суровая, совсем не похожая на себя прежнюю, она вся была сосредоточена на этой борьбе, почти не замечая близких – мужа и дочку, которые пытались хоть как-то утешить ее, поддержать, отвлечь. Вот отвлекаться она как раз и не хотела. До последнего дня она сама вставала с постели, отталкивая поддерживающие руки. И даже не сразу после смерти ее лицо разгладилось и обрело выражение покоя.

Старик долго молчал тогда. А потом печально сказал Тори, что не надо ненавидеть болезнь, потому что ненависть всегда губит, а лечит только любовь. Бывает, что и смертельная болезнь отступает перед пониманием, прощением, раскаянием и любовью. Потому что, сказал дядя Джеймс, болезнь и страдания – это урок, который надо понять и выучить.

– Не понимаю, – сказала тогда Тори. – Нет, я этого не понимаю!

В чем была виновата ее добрая и красивая мама? Какой урок она должна была вынести из этих нестерпимых страданий? Этого Тори пока не дано было знать. Зато она знала, что у Старика была та же болезнь, что и у мамы. И болен он много лет. Только мамы давно не было, а он жил. И жил, любя.

А она, Тори, хотела прожить без любви. Что это была бы за жизнь?! Алан, Алан... Тори несколько раз прошептала его имя и, всхлипнув от счастья, что он есть, побежала наверх: закрывать окно в спальне.

Из окна она увидела совершенно промокшего Алана, который спешил к дому, придерживая что-то под курткой. Тори мигом слетела с лестницы и распахнула дверь, не дожидаясь, пока он позвонит.

– Ну скорее же, скорее! Быстро снимай все это. Я приготовлю тебе горячую ванну, а то ты непременно простудишься, – суетилась Тори, пытаясь стащить с Алана потемневшую от воды куртку.

– Постой, у меня тут есть кто-то, гораздо больше нуждающийся в твоей опеке, – засмеялся Алан и вытащил из-под куртки крошечного, мокрого котенка. – Спас из бурного потока с риском для жизни. Говорят, кошки приносят в дом счастье.

– Ой, бедняжка, – запричитала Тори, – надо его поскорее выкупать и согреть.

И она помчалась с пищащим комочком в руках наверх, в ванную комнату.

– А я? – засмеялся Алан. – Меня уже не надо ни греть, ни купать? О, женщины! Имя вам – непостоянство... Тори! Ты – коварная изменница. Ты меня на котенка променяла! – крикнул он вслед сюсюкающей над котенком девушке.

– Не волнуйся, моей заботы на всех хватит, – ответила на ходу Тори. – Это ваше жалкое маленькое мужское сердце вмещает не больше одного существа.

Пока наполнялась ванна для Алана, Тори выкупала котенка и завернула его в махровое полотенце. Потом Алан отогревался в ванне, запеленутый котенок спал на кресле, а счастливая Тори готовила еду для своих «домочадцев».

– Эй, промокший герой, хватит плескаться! Кофе остынет! – крикнула она наверх, когда все было готово.

– Иду, иду! Нервных прошу покинуть помещение! – раздался бодрый голос Алана, и он появился на лестнице.

Это было до такой степени уморительное зрелище, что Тори, как говорится, скисла. Она тихо взвизгнула и села на пол. На Алане был тот самый халат в коричневую клеточку, в котором он впервые увидел Тори. Но если она в этом халате тонула, то Алан натянул его, очевидно, предварительно хорошо намылившись. Женский халатик едва доходил ему до бедер и трещал по всем швам. Пока Алан с потешно-растерянным видом спускался по лестнице, Тори тихо стонала. Но, увидев его вблизи, она не выдержала и неудержимо расхохоталась.

– Гм, – мрачно сказал Алан, – я при виде тебя в этом халате вел себя более деликатно. Хотя мне, между прочим, тоже было смешно. – Поняв, что взывать к совести разошедшейся Тори совершенно бесполезно, Алан решился на крутые меры. – Ах, так, – угрожающе произнес он. – Тогда я лучше буду ходить голым. Это, по крайней мере, не смешно.

И он сделал вид, что срывает с себя кургузое одеяние. Пуговицы на ветхом халатике неожиданно отлетели, действительно обнажив гладкий загорелый торс с темной родинкой на плече, которая была Тори до боли знакома. В этот момент раздался удар грома, и порыв ветра распахнул неплотно закрытое кухонное окно...

Аньоло, томясь от невыносимой страсти, сбрасывал с себя одежду. И Магда невольно вскрикнула от восторга и желания, увидев его обнаженным. Именно в этот момент распахнулся шатер и в него черным ураганом ворвалась смерть...

– Нет! Не-е-ет! – не помня себя закричала Тори, бросилась к Алану и крепко обхватила его руками. – Не отдам...

Она пришла в себя оттого, что просохший котенок лизал ее соленую от слез щеку, а перепуганный Алан в одних плавках тряс за плечи.

– Тори, очнись, да очнись же, девочка! Что с тобой? Это был ветер, просто ветер.

Тори открыла глаза и смущенно улыбнулась. Она лежала на диване в гостиной, укрытая пледом. Похоже, обморок был долгим. И все из-за какого-то сна! Сна? Она резко села на диване и уставилась на родинку, украшавшую широкое плечо Алана. Да, у Аньоло из ее сна была точно такая же родинка. Будучи Магдой, она с такой жадностью страсти смотрела на тело любимого, что запомнила его во всех подробностях.

– Да что с тобой, Тори? – повторил встревоженный Алан.

– Пожалуйста, не считай меня неврастеничкой, – жалобно попросила Тори, – но со мной случилась сегодня одна странная вещь. Это касается нас обоих. Будь так добр, принеси мне кофе. А я попробую собраться с мыслями и все тебе рассказать.

– Что бы это ни было, но изъясняешься ты вполне здраво. – Алан с облегчением вздохнул. – Только кофе остыл, пока ты тут... э-э... отдыхала. Подожди минутку, я сварю новый. Тебя, кстати, не шокирует, что я в одних плавках? Мне просто не во что переодеться. Наш любимый халатик приказал долго жить.

– Зрелище не для слабонервных, но я потерплю, – смиренно отозвалась Тори.

– Слава Богу, – порадовался Алан, – к тебе вернулась природная язвительность. Будем считать, что это признак здоровья.

Тори лежала на диване и обдумывала, как бы ей рассказать Алану свой сон так, чтобы избежать некоторых щекотливых моментов. Котенок тем временем совсем обсох и улегся девушке на грудь. Он оказался нежно-рыжего цвета, пушистым, с большими розовыми ушами и мордочкой проказливого мальчишки.

– Ушастик, – прошептала Тори, отвлекаясь от своих раздумий. – Я назову тебя Ушастик. Идет?

Котенок ничего не имел против этого. Он довольно урчал, мял лапками в белых носочках грудь девушки и с упоением посасывал складочку на ее платье.

– Ты думаешь, что я твоя мама? – нежно засмеялась Тори. И вдруг подумала, что хочет иметь от Алана сына. Маленького рыжего шалопая с зелеными глазами и озорной улыбкой. Акт, который должен предшествовать рождению ребенка, ее, кажется, больше не пугал.

В гостиную вошел Алан, неся поднос с кофе и гамбургерами. Он был, можно сказать, почти одет. Останки клетчатого халата были ловко обернуты вокруг его бедер, образуя нечто вроде шотландского кильта.

– То ли шотландец, то ли индеец, – задумчиво сказала Тори, рассматривая его безо всякой застенчивости. – То ли цыган...

– Цыган, цыган! – подтвердил Алан, ставя перед ней поднос. – А ты – моя цынгарелла.

– Ты уже второй раз произносишь это слово, – вспомнила Тори. – А что оно значит?

– Это по-итальянски. Цынгарелла – маленькая цыганка, цыганочка. В точности про тебя.

– Он еще и итальянец! Какой разнообразный у меня жених.

– Что я слышу? Так ты наконец согласна, моя прелесть?

– Кажется, у меня нет выхода, – вздохнула Тори. – Свадьба уже состоялась.

– Что?!!

В холле неожиданно зазвонил телефон. Алан вопросительно взглянул на Тори. Она покачала головой:

– Я никому не давала телефон. Даже номера не знаю.

– Может, это Филип? Ты не возражаешь, если я подойду?

– Нет конечно.

Тори слышала, как Алан взял трубку и секунду молчал. Потом послышался его тревожный голос:

– Анджела? Да, это я. Что случилось? Как пропал? За каким чертом его туда понесло? Подожди, подожди! Есть у меня самолет, я его еще не вернул Бобби. Оставил в ангаре на аэродроме. Все, успокойся. Как, только закончится гроза, немедленно вылетаю. Не волнуйся, пережду. Что я, самоубийца, в грозу лететь. Ничего с твоим Филипом не случилось. Ты же знаешь, я бы сразу почувствовал, если что. Спи спокойно, утром прилечу.

Он положил трубку и снова набрал номер:

– Бобби, привет! Ты еще не соскучился по своей летающей кастрюле? Нет, возвращать пока не собираюсь, если разрешишь. Дело в том, что Филип куда-то запропастился. Вроде отправился с Бермудов, из Гамильтона, в Майами, разбираться с управляющим филиала банка. Какое-то там темное дело, похоже. И пропал. Анджела места себе не находит. Утром полечу его искать. Да, спасибо, дружище. Позвоню сразу, конечно.

Так. Он опять исчезал. Улетал разбираться с каким-то подозрительным темным делом. Может статься, что у нее никогда не будет маленького рыжего шалопая с зелеными глазами и озорной улыбкой. Ну тогда и ее тоже не будет. Так думала Тори, и когда в комнату вошел расстроенный Алан, она твердо заявила:

– Можешь не объясняться, я все слышала. Ты летишь искать Филипа. А я лечу с тобой.

– Я, конечно, помню, что приглашал тебя на прогулку, – усмехнулся этот супермен в набедренной повязке. – Но полет может быть опасным, принимая во внимание погоду и обстоятельства.

– Вот поэтому я и собираюсь с тобой полететь.

– Это еще почему? Маленькая Тори любит острые ощущения?

– Просто предпочитаю разбиться, чем умереть от голода. Это романтичнее.

– Мне не до шуток, девочка.

– Мне тоже.

Алан пристально вгляделся в ее поднятое к нему лицо, в глубину темно-синих глаз и усмехнулся.

– Ладно, возьму. При одном условии. Плата за место в первом классе – поцелуй. Причем – авансом. Мало ли что потом случится...

– Согласна, – прошептала Тори.

Зеленые глаза Алана потемнели, губы дрогнули. Он вдруг понял, что эта девушка, такая желанная и только что – такая недоступная, согласна не только на поцелуй. Такой силы желания он еще никогда не испытывал. Оно медленно поднималось в нем, заполняя все его существо. Грозное и неудержимое, как песчаная буря в пустыне.

Он положил ей на плечи потяжелевшие руки и еще раз жадно всмотрелся в глаза. Тори смотрела храбро, не отводя взгляда, но где-то там, в бездонной глубине мелькнула тень страха. И Алан опомнился. Пустыня, кактусы, ужас и отвращение на лице женщины-растения. Крик: «Мужские прикосновения ничего мне не дают, кроме боли и омерзения!» Нет, маленькая, нет. Не бойся.

Он очень нежно погладил ее по обнаженным рукам, от хрупких плеч до маленьких ладоней. Ее пальцы непроизвольно ухватились за его руки, и он осторожно поднес их к губам – сначала одну дрожащую ручку, потом другую. Затем откинул с ее лба прядь волос и мягко приложился к нему губами.

– Ну что, будем считать, что ты заплатила?

Тори перепела дух и тут же замотала головой:

– Ты не такой поцелуй имел в виду. Поцелуй меня по настоящему!

– По-настоящему так по-настоящему.

Алан обнял ее и, не прижимая к себе, нашел губами губы. Он чувствовал под руками ее напряженную спину. Поэтому стал целовать эти мучительно желанные губы очень осторожно, легкими касаниями. И очень подробно. Сначала верхнюю губку, затем нижнюю. Потом – уголки. Она немножко расслабилась, и Алан позволил себе обнять ее чуть крепче. Теперь он губами разжал ее дрогнувшие губы и провел по их кромке языком. Тори вздрогнула и подалась к нему. И он позволил себе полностью завладеть ее сладкими губами и поцеловать их глубоким и чувственным поцелуем. Он ощущал, как ее тело становится все более податливым, и сделал наконец то, о чем мечтал сегодня с утра: просунул руку под полоски материи у нее на спине и провел своей горячей ладонью по ее прохладной шелковистой коже до того самого места, где начиналась тонкая ткань трусиков. Тори не только не отстранилась, но, как он почувствовал с возрастающей страстью, ее робкие губы попытались ответить на его поцелуй. И он позволил обеим рукам проскользнуть между шелковой тканью трусиков и атласной кожей и обхватить ее маленькие округлые ягодицы. Но только на миг. Пожалуй, достаточно. Иначе он может потерять контроль над собой. Алан с трудом оторвался от ее губ и тела, взял девушку за талию и осторожно отстранил от себя. Тори открыла изумленные, немножко пьяные глаза, прозрачные и бездумные.

– Вот это было по-настоящему, – серьезно сказал Алан. – Но учти, это только аванс. После полета будет еще один поцелуй. Идет?

– Только один? – разочарованно спросила Тори.

– Столько, сколько ты захочешь, цынгарелла, – хрипловато сказал Алан. – И еще многое другое. А сейчас тебе пора спать. Учти – я разбужу тебя на рассвете.

– Да, я устала, – прошептала Тори.

Он подхватил ее на руки и отнес наверх, в спальню. Необычные ощущения так подействовали на Тори, что она и вправду совсем обессилела и клевала носом. Алан опустил ее на кровать и, видя, что она безвольно лежит, прикрыв глаза и слабо улыбаясь, явно задремывая, спросил:

– Помочь тебе переодеться? А то ведь так и заснешь.

Тори сонно кивнула и вытянула из-под подушки тоненькую белую тунику. Алан нагнулся и осторожно снял с нее золотистое платье. Теперь на ней были только маленькие трусики. Ее загорелое тело было еще совершеннее, чем он ожидал. Но он старался не смотреть на него, боясь потерять контроль над собой. Не время, пока еще не время. Он лишь коснулся губами кончика нежной груди. Тори выгнулась, точно ее дернуло током. Но Алан уже накинул на нее ночную рубашку и укутал одеялом.

На прощание он поцеловал ее в лоб, в обе щеки и в кончик носа. Она, на миг открыв счастливые глаза, улыбнулась ему. И тут же заснула. Так, мгновенно, засыпает ребенок после дня, переполненного событиями и впечатлениями.

– Спи пока, – тихо сказал Алан, глядя на это безмятежное личико. – Наступит ночь, когда я не дам тебе заснуть ни на секунду.

Он не пошел домой, а заночевал внизу, на диване, оберегая свое сокровище.

Глава 6
Цыганские кольца

Алану не пришлось будить Тори. Она проснулась на рассвете и снова удивилась сама себе. Все необычайней и необычайней, подумала она словами из «Алисы в стране чудес». Может быть, я вовсе и не я, а какая-нибудь Мэйбл или Энн?

Дождь за окном больше не стучал, но и солнечные лучи не пробивались сквозь приоткрытые жалюзи. Погода явно испортилась. Но настроение у Тори было абсолютно безоблачным. Рядом на подушке кто-то тихо посапывал. Она повернула голову и увидела Ушастика, уютно свернувшегося рядом с ее щекой. Она с удовольствием погладила мягкую шерстку. Котенок проснулся, потянулся и сладко зевнул, высунув розовый язычок. Тори последовала его примеру. Тори тоже с наслаждением потянулась, ощущая свое разомлевшее под одеялом тело. Это Алан укутал ее вчера. И неудивительно, что ей всю ночь снились сны, полные зноя и неги. То она была пылкой цыганкой, то грациозной тропической кошкой.

Но нежиться в постели и вспоминать сны было некогда. Пора отправляться на поиски Филипа, которого она любила уже потому, что его любил Алан.

Тори накинула кимоно, наспех умылась и причесалась. Было только шесть часов, когда она, прихватив голодного котенка, уже спустилась в гостиную, где, раскинувшись на диване, крепко спал Алан. Наверное, поздно заснул вчера. Тори вспомнила, что Джордан не раз с раздражением говорил ей, когда она просила его не спешить, быть с ней поласковее, что мужчине вредно сдерживаться. И если она ему иной раз отказывала, он потом долго не мог заснуть. Тори виновато вздохнула и прокралась на кухню. Стараясь не шуметь, она приготовила кофе, тосты и яичницу с беконом, налила Ушастику молока. И только потом пошла будить Алана.

Тот лежал на спине, закинув руки за голову, до половины прикрытый мохнатым пледом. Тори немножко полюбовалась его скульптурным торсом, тихонько поцеловала родинку на плече и хотела было окликнуть этого соню. Но неожиданно попала в плен. Алан, стремительно приподнявшись, схватил ее за талию и притянул к себе, на диван. Тори лежала в объятиях любимого, на нагретых его телом простынях и умирала от наслаждения под градом поцелуев, которыми он, склонившись над ней, покрывал ее лицо, шею и грудь, едва прикрытую шелковым кимоно.

Но град поцелуев прекратился так же внезапно, как начался.

– Девочка, разве ты не знаешь, что подходить утром к спящему мужчине не безопасно? – строго спросил Алан.

– Я просто хотела тебе сообщить, что завтрак уже на столе, – пролепетала Тори.

– Прекрасно, Только в следующий раз предварительно надень на себя что-нибудь более подходящее. Скафандр, например. А теперь тебе придется подождать, пока я приму холодный душ.

Оставив Тори в теплом гнездышке, Алан быстро вскочил, ловко задрапировавшись в простыню, и отправился наверх, в ванную. Через десять минут он уже сидел за столом и с аппетитом уплетал приготовленную Тори яичницу.

– Тори, я тебя просто не узнаю. Еду готовишь, колючки все попрятала. Признавайся честно: ты в меня влюбилась?

– Нет, – честно призналась Тори. – Просто я люблю тебя еще с девятнадцатого века. Но только вчера об этом узнала.

– Кстати, ты об этом хотела мне рассказать?

– Да, но давай отложим это до более подходящего времени. Сейчас некогда... А ты?

– Что я?

– Ты в меня не влюбился?

– Милая, – серьезно сказал Алан, отложив вилку и тщательно вытерев салфеткой губы, – я расскажу тебе об этом отдельно от яичницы (должен признаться, превосходной яичницы) и кофе по-турецки. И не только расскажу. Вот только найдем этого баламута Филипа. А после я сразу же приступлю к обстоятельному разъяснению этого судьбоносного вопроса.

После завтрака они перешли в гостиную и стали обсуждать план действий. Алан расстелил на столе атлас, и они оба склонились над картой Америки, прикидывая маршрут.

– Нет проблем, – порадовался Алан. – За день управимся. Чуть более тысячи миль от Хантингтона до Бермудских островов и примерно столько же до Майами. Так что слетаем в Гамильтон, заберем Анджелу. И сразу же махнем во Флориду. Возражений нет?

– Какие возражения могут быть у пассажира, который с трудом уговорил сурового пилота взять его в полет? – фальшиво смиренным голоском ответила Тори.

– Суровый и корыстолюбивый пилот настолько доволен платой за проезд, что готов позволить пассажиру высказать свое мнение! – В голосе Алана опять появилась знакомая волнующая хрипотца.

Склонившись над атласом, они почти соприкасались Волосами. Да еще это напоминание о ласках... Тори стало жарко. Она вскочила и распахнула окно. В это время в комнату вошел Ушастик. Он явно освоился в новом жилище и вышагивал с уморительной важностью. Именно в этот момент за окном грозно залаял на кого-то соседский пес. Перепуганный котенок совершил фантастический прыжок и в один миг оказался на каминной полке: спинка выгнута, шерсть дыбом. Это выглядело довольно забавно, и Алан от души расхохотался. Но Тори было не до смеха.

– Ваза! – всплеснула она руками и кинулась к камину. Как раз вовремя. Пес снова гавкнул, котенок метнулся и, сбитая им ваза, покатилась к краю полки.

Да, не зря все же Тори считалась одной из лучших баскетболисток в колледже, несмотря на небольшой рост. В отчаянном броске она успела подхватить вазу буквально на лету. Правда, сама Тори все же шлепнулась на ковер, но драгоценная ваза, целая и невредимая покоилась в ее вытянутых руках. Зрелище было уморительным, и Алан, наблюдавший за этой сценкой, просто держался руками за живот.

Тори хотела, было, сказать ему «пару ласковых», но ее внимание отвлек легкий звон. Из спасенной вазы, перевернутой вниз дном, выкатилось небольшое золотое кольцо. Тори положила его на ладонь, чтобы хорошенько рассмотреть, и замерла.

– Что там, – все еще посмеиваясь, спросил Алан. – Какая-то фамильная драгоценность? Ушастик обнаружил клад?

Он подошел к молчащей девушке и присел рядом, рассматривая находку.

– Ну и ну, – ошеломленно пробормотал он. – Просто фантастика. Тори, взгляни!

Алан откинул прядь волос с левого уха. И Тори увидела в нем сережку – точно такое же золотое колечко. Оно было накрепко запаяно.

– Откуда оно у тебя, – побледнев, спросила она Алана. Или Аньоло? Все смешалось в ее бедной голове.

– Помнишь, я говорил тебе, что меня в детстве украли цыгане? Они мне и приделали это кольцо. Какая-то старая женщина. Было больно. Еще помню глаза старика-цыгана. Он сказал: «Ищи второе кольцо. Это твое счастье». Ты что-нибудь понимаешь, Тори?

– Да. Теперь понимаю. Помоги мне вдеть это кольцо.

Она без всякого сожаления вынула из ушей бриллиантовые сережки и повернулась левым ухом к Алану. Он осторожно вставил в дырочку на ее нежной мочке найденное колечко.

– А запаять сможешь? – спросила Тори.

– Раз плюнуть. Все археологи – ювелиры.

– Ты сейчас не шути и не смейся, – серьезно попросила Тори. – То, что происходит, очень важно для нас обоих. Только теперь нет времени, я позже тебе все объясню.

Когда колечко было запаяно, Тори повернулась к Алану, обняла его и подставила губы для поцелуя. Он сжал ее в объятиях и поцеловал. Очень крепко. И хотя Алан не знал того, что знала его маленькая цыганочка, но вдруг совершенно отчетливо понял: он наконец нашел то, что искал всю свою жизнь.

Однако пора было отправляться в путь. Алан быстро съездил на пикапе за вещами. Заодно попросил соседку миссис Дженкинс присмотреть в их отсутствие за Ушастиком, не брать же с собой этого непоседу. Вернувшись, он застал свою «пассажирку» уже готовой к путешествию. Тори собралась быстро, прихватив тот минимум, который может пригодиться в дороге. Правда, кроме удобной одежды, она, подумав, упаковала пару вечерних нарядов. Майами все-таки. Хоть сейчас и не сезон, но публика там все равно шикарная.

До аэродрома в Хантингтоне они доехали на пикапе Алана, который он оставил на платной стоянке. Увидев «летающую кастрюлю», которую одолжил Алану некий Бобби, Тори ахнула. Шикарная кастрюлька. Особенно внутри. Салон небольшого самолета был необычайно комфортабельным и изысканно оформленным.

– Алан, открой тайну: кто такой Бобби?

– А, это один англичанин, владелец месторождения алмазов в Южной Африке.

Тори сразу припомнила ряд журнальных и газетных статей.

– Лорд Роберт? Известный плейбой?

– Он самый, – улыбнулся Алан. – Ты тоже с ним знакома?

– Как-то не пришлось... – небрежно пожала плечами Тори.

Алан тем временем занял место пилота.

– Если хочешь, можешь устроиться в салоне, полистать журналы, – предложил он Тори.

– Нет уж. Можно, я сяду рядом? – И не дожидаясь ответа, Тори уселась в кресло второго пилота.

– Ты всегда спрашиваешь разрешения постфактум? – Алан засмеялся, но возражать не стал.

Вскоре они были в воздухе. Тори чувствовала себя вполне комфортно, особенно после того как убедилась, что Алан прекрасно справляется с управлением. И ей захотелось поболтать.

– Интересно, как это скромный археолог умудрился завести знакомство, да еще близкое, с такой знаменитостью, как лорд Роберт?

– Ты не можешь себе представить, с кем приходится встречаться во время экспедиций. Помнишь, я тебе рассказывал про цыган, с которыми, можно сказать, подружился в Италии? А с Бобби я столкнулся в Мексике. Археология – его хобби. Он снабжает экспедиции деньгами и иногда даже собственноручно что-нибудь раскапывает.

– А чем объясняется его дружеское расположение именно к тебе? Ты благородно одолжил замерзающему в тропиках лорду свой меховой спальник?

– Ага, кошечка опять выпустила свои коготки. Нет, все было гораздо серьезнее. Так, по крайней мере, считает Бобби. Дело в том, что он прикарманил одну штуковину из усыпальницы ацтеков, после чего с ним начали происходить всевозможные гадости. Между прочим, грозившие по меньшей мере серьезными травмами. А поскольку я в это время был рядом, то всячески мешал лорду свести счеты с жизнью во цвете лет...

– Короче, вытаскивал его, как Ушастика, из разных там бурных потоков?

– Примерно так. А когда надоело, объяснил этому чудаку, что он своим поступком, по всей вероятности, схлопотал проклятие ацтеков. И уговорил его вернуть штуковину на место. После чего дело пошло на лад, и мы вернулись в цивилизованный мир целыми и невредимыми. Бобби оказался благодарным парнем и теперь с радостью оказывает мне мелкие услуги.

– В виде проката самолетов, например.

– Вот-вот.

В кабине было очень тихо, слышен был только легкий шум мотора. Тори задумалась, глядя сквозь толстое стекло на белоснежную равнину, расстилавшуюся под ними. Они летели над облаками, и девушке казалось, что самолет едет, словно автомобиль, по заснеженному полю. Она ни разу не была на севере и подумала, что это, должно быть очень красивое зрелище, когда все вокруг покрыто белоснежными хлопьями – земля, деревья, дома. Мысль о снеге напомнила ей фразу, которую она сказала Алану в запальчивости – о том, что она захочет его близости, когда в Майами четвертого июля пойдет снег. Кажется, с этого момента прошло всего два дня, на дворе июнь, а в Майами, скорее всего, дождь. Но она уже разрешила ему прикасаться к ней, и была этому рада. Тори чуть не застонала вслух, вспомнив, как его руки нежно сжали то местечко, которое сейчас так удобно расположилось в кожаном кресле. При мысли, что все это будет иметь продолжение, ее окатило жаром. Вместе с этим сладостным приливом пришло ясное и радостное понимание, что она действительно любит этого чудесного рыжего парня. Любит по-настоящему, всей душой, всей своей женской сущностью, которая наконец проявилась в ней, словно только и ждала этой встречи. И Тори украдкой потрогала золотое колечко, которое соединило их навеки.