355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Маргарет Миллар » В тихом омуте » Текст книги (страница 3)
В тихом омуте
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 11:44

Текст книги "В тихом омуте"


Автор книги: Маргарет Миллар



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Глава 4

В обратный путь они тронулись довольно спокойно. После кратковременного приступа словоохотливости Гарри забрался на заднее сиденье, скрючился и уснул.

Тьюри вел машину медленно, ему не давала покоя проблема, как сказать правду Гарри, не убивая его насмерть. Ему будет больно, тут уж никуда не денешься, речь шла лишь о том, как бы смягчить удар, избежать слишком резкого потрясения.

До этой ночи Тьюри всегда считал Телму легкомысленной и недалекой. Но теперь он понял, как ловко она сделала его хранителем ее тайны. Это все равно что быть смотрителем критической массы урана; если он не освободится хоть от какой-то части ее, она в любой момент может взорваться и распылить его на атомы. Стало быть, задача заключалась в том, чтобы разряжать эту бомбу понемногу, памятуя о ее страшной взрывной силе.

"Скажите ему правду или сочините что-нибудь", – произнесла Телма, но было ясно, что она хочет, чтобы он сказал правду, и вовсе не потому, что он способен сделать это мягко и тактично, она просто-напросто хотела снять это бремя с себя. Телма не собиралась больше возиться с Гарри, она не страдала, оттого что причинит ему боль, не собиралась просить у него прощенья или давать какие бы то ни было объяснения и вообще не хотела больше его сидеть. Последнее обстоятельство представлялось Тьюри самым неправдоподобным. Три года все они считали супругов Брим идеальной парой. Те не спорили и не одергивали друг друга на людях, не перекидывались язвительными замечаниями в компании и никогда не рассказывали друзьям о Недостатках друг друга. Тьюри всегда слегка завидовал им, так как сам он него жена Нэнси частенько вступали в жаркие споры, которые обычно заканчивались обращением к чисто физиологическим терминам: "У тебя циклическая депрессия, какая была у твоего дядюшки Чарлза, этого несчастного параноика – нечего и удивляться, что дети проходят какую-то маниакальную фазу". Супруги Тьюри бросали друг в друга не пепельницы, а эдиповы комплексы, генетическую предопределенность и неврозы навязчивых состояний.

Гарри на заднем сиденье начал храпеть, негромко и чуть ли не застенчиво, словно опасался, как бы его не заставили повернуться на бок и стихнуть. Его храп почему-то выводил Тьюри из себя. Ему казалось, что это скулит во сне больной щенок.

– Гарри! – резко окликнул он друга.

– Ой, – откликнулся Гарри, как будто его толкнули локтем в живот. – А? Что? Что такое?

– Проснись.

– Видно, я задремал. Извини.

– Перестань ты извиняться всю дорогу. На нервы действует.

– А что на них не действует? – спросил Гарри, смиренно вздохнув. – Не прими это как упрек, старина. Мне не до того. Ты испытываешь стресс, только и всего. Научись расслабляться. Помнишь, я говорил тебе об оранжевых таблетках, которыми папа римский излечился от икоты?

– Да трудно забыть.

– У меня случайно оказалось с собой несколько штук. Прими-ка одну из них, а я какое-то время поведу машину.

Тьюри так же мало доверял водительским способностям Гарри, как и его таблеткам.

– Нет, спасибо, лучше я останусь в стрессе.

Гарри перелез на переднее сиденье и по привычке, ставшей дли него почти обязанностью, опять завел речь о Телме, о ее многих уникальных достоинствах. Гарри открыто не говорил, что все остальные женщины – просто куски мяса, но молчаливо предполагал это.

– ... и вот Телма пригласила старика к нам домой и угостила его чаем. Она такая, ее сердце открыто каждому...

– Гарри!

– ... даже совершенно незнакомому человеку. Потом она связалась с падчерицей старика и...

– Гарри, я хочу тебе что-то сказать.

– Ладно, старина. Я, собственно говоря, кончил. Выкладывай.

– Я не думаю, что мы найдем Рона в охотничьем домике, когда приедем туда.

– Почему?

– По-моему, он вообще не появится ни в охотничьем домике, ни в каком-нибудь другом месте, где может встретить тебя.

– А при чем тут я?

– Мне кажется, Рон избегает тебя.

– Меня избегает? Да почему?

– Потому что ему слишком нравится твоя жена.

– Телма всегда ему нравилась. Они с самого начала приглянулись друг другу.

– А теперь они слишком уж друг другу приглянулись. – Тьюри на короткое мгновенье оторвал взгляд от дороги, чтобы взглянуть на лицо Гарри в слабом свете приборной доски. Гарри улыбался. – Ты слышишь, Гарри? Рон влюблен в твою жену.

– Это тебе Телма рассказала, конечно?

– Да...

– Тогда не беспокойся, это пустое дело, – твердо сказал Гарри.

– Ты, я вижу, очень уверен в себе.

– Послушай, Ральф, я не сказал бы никому на свете, но ты мой друг, тебе я поведаю эту тайну.

Тьюри опустил стекло окна. У него было такое ощущение, что он и Гарри неподвижны, а за ними гонится клубящаяся тайнами ночь. В лучах полумесяца сверкали воды залива. Волны, набегая одна на другую, хитро подмигивали и шептали каждая о своей тайне.

– Дело в том, – сказал Гарри, – что Телма видит сны наяву. Ничего серьезного, разумеется, но время от времени ей приходит в голову, что такой-то в нее влюблен. Это ни к чему не ведет. Через неделю Она об этом забывает.

– Понятно.

– На этот раз – Рон. Когда-то был и ты.

– Я? Но почему? Господи Боже, я ведь даже не...

– Знаю, знаю. Все это – ее воображение; И она с ним ничего не может поделать. Просто в ее характере есть романтическая жилка. Ей доставляет удовольствие верить, что кто-то безнадежно влюблен в нее. По-моему, это укрепляет ее веру в собственное очарование. – Гарри вздохнул. – Значит, теперь она думает, что в нее влюбился Рон, это ее и встревожило? Так она тебе и сказала?

– Она сказала мне не только это...

– Бедняжка Телма. Сны наяву – это что-то вроде спиритических сеансов, на которые она ходит. На самом-то деле она в них не верит, да и нет у нее умерших, с которыми она хотела бы пообщаться. Просто хочет быть не такой, как все, хочет возбуждать интерес, ну, ты сам понимаешь, Ральф, да?

– Пожалуй.

– Никогда и ни с кем я так не говорил о своей жене, – торжественно изрек Гарри. – Надеюсь, ты меня за это не осудишь.

– Разумеется, нет.

– Спиритические сеансы – ее последнее увлечение, в это дело ее втянула наша соседка. А сны наяву начались, когда она была еще девочкой, от них она так и не смогла избавиться. Они как бы восполняют то, чего ей не хватает в жизни, создают волнующую воображение романтику. А я, при всем моем старании, пожалуй, не тот человек, который... скажем так: я продаю таблетки. Это не впечатляет, как я понимаю. Вот ее сны наяву и восполняют этот пробел хоть в какой-то мере.

"А может и в полной мере", – сказал про себя Тьюри, но вслух произнес:

– А ты не думаешь, что сны наяву – дело опасное?

– Не для Телмы и не для меня. И откуда в них опасность?

– Долгий сон может смешаться с реальностью.

– Но послушай, Ральф, ты слишком уж критически к этому относишься. Я понимаю, ты желаешь нам добра, но не всегда такая точка зрения оказывается оптимальной. Телма и я, мы счастливы, что мы такие, какие есть. Если сны наяву восполняют какие-то несоответствия в ее жизни...

– Ты сам себе противоречишь.

– Ну ладно, – сказал Гарри, и в голосе его впервые прозвучали нотки раздражения. – Это мое дело. Я могу противоречить себе и хоть уйти со сцены, черт побери, если мне это придет в голову.

– Безусловно. Ну и валяй.

Гарри закурил сигарету, потом снова заговорил, но уже более мягким тоном:

– Ты умный парень, Ральф, у тебя глубокие мысли, ты знаешь кучу вещей, о которых мы, твои друзья, не имеем представления, потому что у тебя высшее образование и все такое прочее. Только...

– Только что?

– Не пытайся подвергать анализу Телму. Я люблю ее такую, какая она есть. Пусть себе видит сны наяву.

– Да на здоровье, мне-то что.

– Самое удивительное в моей жизни – это женитьба на Телме. И ничто на свете не заставит меня изменить отношение к ней. Я ни за что не сделаю ничего такого, что изменило бы сложившуюся между нами связь.

– Тебе и не надо будет ничего делать, – заметил Тьюри, но урчанье мотора и грохот бьющихся о скалы волн заглушили его слова. Повторять их он не стал. "Значит, вот как обстоят дела, – подумал он. – Гарри хочет остаться на седьмом небе. И пусть его".

Оставшиеся несколько миль проехали не то чтобы молча, – Гарри принялся насвистывать какой-то веселый мотив, – но; во всяком случае, разговора не возобновляли. Тьюри не обращал внимания на свист, а думал о Телме, пробовал разобраться в ее образах, возникших в его воображении этой ночью.

Первый из этих образов, разумеется, – Телма, жена Гарри, невысокая спокойная женщина приятной наружности, которой перевалило за тридцать. Знает толк в стряпне и в домашнем хозяйстве, и, казалось бы, ее ничто не интересует вне стен дома из красного кирпича, приобретенного Гарри после их женитьбы. Тьюри всегда считал ее глуповатой, ибо она почти не высказывала собственных суждений и замечаний, а без конца ссылалась на Гарри, точно его верный отголосок: "Гарри совершенно прав... как сказал Гарри не далее, чем вчера... Гарри сказал, и я с ним согласна, что..." Со стороны казалось, будто она из тех женщин, которые не хотят самостоятельно принимать какие бы то ни было решения и не способны что-либо задумать или вообразить. Даже ее недавнее увлечение спиритизмом и всякого рода предчувствиями возникло под влиянием соседки.

Однако мысль Ральфа тут забегала вперед, потому что спиритические сеансы, строго говоря, относились ко второму образу Телмы, женщины, видящей сны наяву, которая подкармливала свою посредственность сочными кусками мечтаний, пока эта самая посредственность не раздобрела настолько, что сама Телма не могла ее узнать. Благодаря такому столу Телма превратилась в женщину, наделенную уникальными психическим возможностями, в femme fatale, в которую мужчины безнадежно влюблялись. Вообще сны наяву – девчоночье занятие, а Телма давно уже не девчонка. А может, она и не видит сны наяву; Ральфу пришло в голову, что Гарри все это выдумал, спасаясь от горькой правды, заключавшейся в том, что Рон Гэлловей крутит любовь с его женой.

Отсюда возник и третий образ, размытый и нечеткий, но все же более реальный, чем первые два: Телма – женщина, которая хотела ребенка, с узко-эгоистической решимостью и без оглядки на мораль действовала в этом направлении и нашла способ зачать.

Гарри перестал насвистывать и глядел в окно, чтобы не пропустить поворот к охотничьему домику.

– А почему ты думаешь, – сказал вдруг Тьюри, что, если я начну "анализировать" Телму, как ты называешь, это повлияет на ваши супружеские отношения?

– Я этого не говорил.

– Но подразумевал.

– Не надо, Ральф, – грустно сказал Гарри, – не надо. Не продолжай. Есть вещи, которые лучше не трогать. Подвергай анализу своих студентов, если тебе надо, или своих домашних, кого угодно, только не Телму. Возможно, она не вполне счастлива, но я делаю все возможное, чтобы исправить положение. Мне не хотелось бы говорить о подробностях.

– Она хочет ребенка.

Гарри сделал удивленные глаза:

– Откуда ты знаешь?

– Она сама сказала.

– Сегодня ночью? По телефону?

– Да.

– А, так вот что вывело ее из равновесия. Скорей всего, она заснула и проснулась от какого-нибудь привычного кошмара. Этой весной они ее одолевают. Ей снится, что она родила ребенка, но с ним что-то случается, то он деформирован при рождении, то заболевает и умирает, то его похищает с целью выкупа Китаец. По-моему, сон про Китайца она видела, после того как днем ходила в прачечную за моими шортами... И знаешь, Телме я еще ничего не говорил, хочу сделать ей сюрприз, но на этой неделе я побывал в двух агентствах по приемным детям, навел справки... Поворот должен быть где-то здесь.

"Ты проскочил поворот много месяцев тому назад, – подумал Тьюри. – Проскочил, Гарри, и не заметил".

Охотничий домик Гэлловей построил отчасти как свадебный подарок Эстер, отчасти как убежище, где можно было переждать время, пока не позабудется скандал, вызванный его разводом с первой женой. Но домик оказался не убежищем, а достопримечательностью, восхищаться которой или критиковать которую съезжались соседи со всего побережья залива от Пенитэнгишина до Тобермори. И действительно, постройка получилась слишком уж шикарной для этой местности и для своего назначения. Нижний этаж был выложен из местного камня, а верхний – в полудеревянном английском стиле, с крутой рифленой крышей, которая выдерживала бы толстый слой снега, скапливавшегося за долгую зиму и не препятствовала бы его сходу при первой оттепели.

Для сторожа было предназначено помещение над гаражом, точная копач домика, и от весны до осени его занимал пожилой механик по имени Мак-Грегор. По договоренности Мак-Грегор должен был лишь следить за домом и содержать в порядке участок, заготовлять дрова и обеспечивать нормальную работу водопровода и канализации. А фактически большую часть времени он проводил в лодочном сарае на берегу, колдуя над дизельным катером Гэлловея, получившим название "Эстрон".

Управлял катером только Мак-Грегор. Он не настаивал на этой привилегии, а просто давал понять, что "Эстрон" обладает чувствительностью и темпераментом, словно женщина, и потому нуждается в сильной и уверенной руке, которая сдерживала бы губительные порывы, обусловленные его естеством.

Никто, включая Эстер, не знал, зачем Гэлловей купил катер. Он ненавидел воду и боялся ее, при малейшем волнении страдал морской болезнью, а в достоинствах дизеля не разбирался, механическая часть не интересовала его вообще. Когда Мак-Грегор сидел за штурвалом, Гэлловей сидел рядом с ним на переднем сиденье, сжав кулаки, и глаза его ворочались в глазницах, как будто поднимались и опускались вместе с волнами. По возвращении к причалу, ступив на твердую землю, Гэлловей выглядел бледным, но возбужденным, словно одержал победу над заклятым врагом и тем утвердил себя.

Окна жилища Мак-Грегора обычно оставались темными. Когда приезжали гости, он держался в стороне, пренебрегая тем, что называл "чепуховиной", и появлялся только тогда, когда Гэлловей и его гости хотели воспользоваться катером.

Тьюри поставил машину между низкорослых северных сосен, и два друга направились к дому гуськом, след в след, словно каторжники, связанные невидимыми цепями. Свет горел лишь в большой комнате внизу, там еще не угасло пламя тлевших в камине дров.

Хепберн заснул в красном кожаном вольтеровском кресле с книжкой на коленях. Когда входная дверь открылась, он проснулся, косо посмотрел на вошедших и сердито сказал:

– Давно пора кому-нибудь появиться. А то я чувствую себя как единственный участник бдения над покойником.

Тьюри саркастически поднял брови:

– Может, ты как раз и...

– Рона не нашли?

– Дома его нет. Мы позвонили Эстер – он не появлялся и не звонил, но ее, судя по всему, это никак не беспокоит. Тогда мы позвонили Телме. – Тьюри бросил взгляд на Гарри, чтобы увидеть, как он воспримет упоминание о его жене, но тот стоял перед угасающим камином, повернувшись к ним спиной. – Телма сказала, что Рон заезжал за Гарри, они выпили и поболтали, а потом Рон уехал, как предполагалось, сюда.

Это был лишь скелет правды. Только знающий человек мог бы одеть его плотью, наполнить кровью жилы, придать жизненно важные органы и получить нечто цельное, взяв по кусочку от всех: от Телмы, от Гарри, от Рона, от Эстер и от тех, кто так или иначе связан с этими людьми. Правда так же сложно устроена, как человек. Так что мало построить ее скелет. В него надо еще вдохнуть жизнь.

"Что же теперь? – подумал Тьюри, – Что мне теперь делать?"

Хепберн предложил временное решение:

– Вы, наверное, хотите выпить, ребята?

Гарри отвернулся от камина и взял с круглого столика журнал. Это был октябрьский номер "Маклина" за прошлый год, лежавший здесь со времени их последней вылазки. Дата выпуска журнала словно ударила Гарри по глазам. "Прошлогодний, – подумал он.

– В апреле прошлого года я был счастлив. Мне принадлежал весь мир. Всего год назад..."

В каком-то внезапном порыве Гарри сложил журнал и со злостью швырнул его точно на середину темнеющей кучки углей. Бумага начала тлеть.

– За каким дьяволом ты это сделал? – спросил Хепберн.

– Не знаю.

– В нем была статья, которую я хотел почитать.

– Извини. – Бумага вспыхнула. Гарри смотрел на дело рук своих с горьким удовлетворением. С прошлым годом покончено.

– Уже поздно. Пойду-ка я спать. Устал.

– Я приготовил тебе выпивку.

– Не хочу.

– Тебе надо выпить, дружище.

– Нет, спасибо. Слишком длинный был день. Спокойной ночи.

– Не переживай, Гарри.

– А я и не собираюсь.

И Гарри поплелся наверх, всей тяжестью тела налегая на перила, будто его ноги не держали. Через минуту Тьюри услышал, как брякнулись на пол его ботинки, заскрипели пружины матраца, потом послышался долгий вздох.

Хепберн протянул Ральфу его рюмку.

– Да что это с ним такое? – спросил он.

– То, что он сейчас сказал: слишком длинный был день.

– Ерунда. Никогда в жизни не видел, чтобы Гарри устал.

– Теперь увидел.

– Должна же быть какая-то причина. Может, что-нибудь не так с Телмой?

– Может быть.

– Если ты меня спросишь, так я тебе скажу, что Телма – занятная бабенка.

– Мне незачем тебя об этом спрашивать, – сказал Тьюри, мрачно глядя на остывающие угли и пытаясь представить себе, что делает Телма в эту минуту. Строит планы? Рыдает? Придумывает то одно, то другое или же преспокойно спит, убежденная в том, что впервые в жизни поступила совершенно правильно?

– Я думаю, всякая женщина по-своему занятна.

– Не все. Нэнси не такая. – Тьюри верил в это и будет продолжать верить, пока они с женой в очередной раз не поцапаются.

– Ты необъективен. – Хепберн допил рюмку и поставил ее на каменную консоль камина. – Слава Богу, я не женат. Настой мажорной ноте я с тобой и распрощаюсь.

– Ступай. Свет я погашу.

– Может, оставить одну-другую лампочку на тот случай, если Рон...

– А, нуда, конечно.

– Спокойной ночи, Ральф.

– Спокойной ночи.

Хепберн помедлил, потер подбородок. Ему уже пора бриться, глаза покраснели, оттого что он мало спал и много пил, фланелевая рубашка стала грязной, на вороте не хватало одной пуговицы.

"Выглядит он как оболтус, – подумал Тьюри. – Может, таков он и есть. Может, все они оболтусы, и мне среди них не место. Я должен был остаться с семьей, а не тащиться сюда и строить из себя такого же, как они".

– Иди выспись, – резко произнес он, раздраженный собственными мыслями. – Бог ты мой, ну и ночка выдалась.

– Она еще не кончилась.

– Вот давай и завершим ее.

– О'кей, но не падай духом, старина. В этом никакого проку. Мы все влипли в это дело.

Глава 5

Наутро, в начале девятого Тьюри был разбужен громким стуком дверного молотка, украшенного львиной головой, и звоном старого колокольчика, какие подвязывают коровам, – он обычно служил вместо гонга, сзывающего гостей к столу. Подавая негромким ворчаньем сигналы бедствия, он нащупал ногами ботинки и надел их. На этом одеванье и закончилось, ибо Тьюри, как и все остальные, спал в одежде. Такова была одна из традиций на уик-эндах в охотничьем домике, которую много лет тому назад учредил Гарри Брим. («От этого я ощущаю себя спортсменом, – сказал тогда Гарри. – Отсутствие привычных удобств и все такое прочее».)

Чувствуя, себя далеко не спортсменом, Тьюри вышел в переднюю, где увидел Уинслоу: вытаращив глаза и дрожа; тот подпирал стену.

– Господи, – проскрипел Уинслоу. – Я умираю. Умираю.

– В ванной есть бром.

– Бог ты мой! Этот колокольчик! Заставь его умолкнуть. Мои уши...

– Возьми себя в руки.

– Да я умираю, – повторил Уинслоу и сполз по стене на пол точно кукла, у которой полопались пружины.

Тьюри брезгливо обошел его и спустился по лестнице в общую комнату. Встреча с Уинслоу вовсе не рассеяла вчерашнего ощущения, что он, Тьюри, лишний в этом доме, среди этих людей. Хоть они и были близкими друзьями, в напряженной обстановке Тьюри воспринимал их как совершенно посторонних людей, образ жизни (в случае с Уинслоу – образ умирания) которых был глубоко чужд ему. Когда он спускался по лестнице, в нос ему ударил тяжелый дух, показавшийся чуть ли не ядовитым: пахло застоявшимся спиртным и несбывшимися надеждами.

Отодвинув толстый деревянный засов, Тьюри открыл входную дверь и был почти уверен, что перед ним предстанет Рон.

Ранним утром ветер стих и похолодало. Земля была покрыта белым инеем, сверкавшим в лучах солнца, и на его фоне лицо Эстер Гэлловей выглядело смуглым, как будто она вдруг не по сезону загорела.

Видно было, что она одевалась в спешке и не так, как обычно одевалась в дорогу. Она была без головного убора, в летних туфлях без каблуков и куталась в черное пальто из шотландки, которое было знакомо Тьюри с давних пор. Эстер обычно так заботилась о том, чтобы выглядеть элегантно, что Тьюри был поражен ее заурядным, если не затрапезным нарядом.

– Что случилось, Эстер?

– Привет, Ральф, – бодро сказала она. – Я вас удивила, удивила, да?

– Входите.

– Именно это я и собираюсь сделать.

Ральф подержал дверь, пропуская Эстер, и она вошла, стягивая на ходу перчатки и встряхивая головой, словно в волосы набился иней.

– У меня замерзли уши. Чтоб не уснуть, я ехала с открытыми окнами. Глупо, конечно. – Она положила перчатки на каминную полку между оставшихся после вчерашнего вечера пустых рюмок. Взяла одну из рюмок и состроила гримасу:

– Джин. И когда ваш Билли Уинслоу начнет хоть что-нибудь соображать?

– Трудный вопрос.

– Вы приятно провели вечер?

– Не очень.

– Рона, конечно, здесь нет?

– Нет.

– И он никак не дал о себе знать?

– Никак.

– Прах его побери.

Утром огонь в камине погас, и теперь в комнате было так холодно, что пар от дыхания выходил изо рта Эстер клубами, точно дым из пасти дракона. Тьюри подумал, что ей в данную минуту это сравнение подходит как нельзя лучше.

– Прах его побери с его маленькими глазками-бусинками, – продолжала она. – Ну что ж, начинайте его оправдывать, как всегда, что ж вы молчите?

Тьюри ничего не ответил, так как боялся сказать что-нибудь невпопад; а ничего подходящего в голову не приходило.

– Ну прямо прелесть, как вы стоите друг за друга!

– Сядьте, Эстер, а я пойду приготовлю кофе.

– Не трудитесь.

– Тут никакого тру...

– Сию минуту придет Мак-Грегор, растопит камины и приготовит завтрак. – Она обернулась и внимательно осмотрела комнату, ноздри ее слегка раздувались. – Здесь надо проветрить. Тяжелый запах.

– Я не заметил, – солгал Тьюри.

– Я, конечно, и не надеялась встретить его здесь. Не знаю даже, зачем я сюда приехала, наверно, оттого что не могла уснуть после вашего ночного звонка, терпеть не могу ждать, ждать и ничего не делать. Вот я и прикатила сюда. Сама не знаю почему, – повторила Эстер. – Просто ничего лучшего в голову не пришло в ту минуту. И вот теперь я здесь и понимаю, что ничего сделать не могу, верно? Разве что опохмелить вас. Как ваша голова?

– Она в порядке, – холодно сказал Тьюри.

– Значит, вчера вы провели время не очень приятно.

– Я уже сказал об этом.

– Что ж, сегодня можно повторить. Может, раз в жизни пригласите и меня?

– Это ваш дом.

– Прекрасно, я сама себя приглашаю. Мы усядемся вокруг стола и будем веселиться, пока Его Светлость Гулена не изволит объявиться.

– Думаете, это так просто?

Эстер повернулась к нему и медленно сказала, чеканя каждое слово, словно говорила с глухим или набитым дураком:

– У Рона в бумажнике все бумаги, удостоверяющие его личность, а регистрационный номер машины прикреплен к рулевой колонке. Если бы он попал в аварию, меня тотчас известил бы. Разве не так?

– Должно быть, так.

– Не должно быть, а наверняка. Обо всяком дорожном происшествии докладывают немедленно. Таков закон.

Тьюри подумал, но не сказал собеседнице, что закон можно и нарушить.

Из кухни доносились звяканье и треск – Мак-Грегор взялся за приготовление завтрака. Это не входило в его обязанности, и Тьюри по опыту знал, что Мак-Грегор выразит свой протест как только сможет: кофе будет горькой жижей, ветчина подгорит, а наличие яиц на сковородке можно будет определить лишь по мелким скорлупкам, которые хрустят на зубах, точно битое стекло под ногами.

– Мак-Грегор не в духе, – тихо сказал Тьюри. – Не исключено, что он нас отравит.

– В данный момент мне все равно.

– Эстер, ради Бога...

– О, я знаю, вы считаете, что я зануда и паникерша. По-вашему, я вечно хожу с вытянутым лицом и жажду с кем-нибудь сцепиться.

– Я не...

– Вы друг Рона и, разумеется, на его стороне. Я готова предположить, что Рон – хороший друг. Но он паршивый муж.

– Избавьте меня от подробностей.

– А я и не собиралась вдаваться в подробности, – ровным голосом сказала Эстер. – Я собиралась сделать обобщение.

– Валяйте.

– О, я знаю, Ральф, что вы терпеть не можете обобщений. Предпочитаете частную статистику, например, сколько тонн скумбрии было отгружено за последний месяц из Ньюфаундленда.

Тьюри вяло улыбнулся.

– Давайте перейдем к обобщениям.

– Хорошо. Некоторым мужчинам вообще не надо бы жениться, они ничего не могут дать женщине, даже крохи своего времени за весь день. О, они могут купить ей дорогие часы на драгоценных камнях, чтобы она без него знала, который час, но это не значит поделиться с ней своим временем.

Эстер присела на кожаную напольную подушку у неразожженного камина, как будто всплеск эмоций, подобно кровопусканию, лишил ее сил.

– В этот раз мне очень хотелось провести уик-энд здесь вместе с Роном. Я не увлечена ни рыбной ловлей, ни бивачной жизнью, но я думала, как приятно было бы что-нибудь состряпать и съесть у камина, погулять по лесу с Роном и мальчиками. Я сказала ему об этом, но он даже не принял меня всерьез, сама такая мысль была для него невероятной. – Она остановилась и перевела дух. – Подумать только, мальчики почти не знают здешних мест. Были здесь всего раза три. У Рона все отговорки: мальчики могут упасть со скалы, наступить на змею, утонуть при купанье и тому подобное. Но о подлинной причине он помалкивает – мальчики могут помешать ему, потребовать от него чего-нибудь, что нельзя купить за деньги, две-три унции его самого как личности. Они даже могут запустить зубы в его неприкосновенный запас, не ведая, что это нечто невкусное неудобоваримое.

– Эстер!

– Все. Я кончила.

– Я не хотел затыкать вам рот.

– Еще как хотели. Но все равно, с вашей стороны очень любезно заявить, будто вы не хотели. Я слишком болтлива, не правда ли? Но не со всяким. Мне и в голову бы не пришло говорить что-нибудь подобное Билли Уинслоу, Джо Хепберну и даже Гарри. Они слишком глупы.

Тьюри в душе готов был согласиться с ней, но не хотел поощрять ее рассуждения, не имевшие прямого отношения к создавшемуся в данный момент положению. И он сказал:

– Вам надо поесть чего-нибудь горячего, Эстер, и выпить кофе. Пойду посмотрю, как там дела у Мак-Грегора.

Дела у Мак-Грегора шли точно так, как предвидел Тьюри. Ветчина уже подгорела, яичница корчилась на сковородке, а запах кофе был таким же резким, как запах серной кислоты. Мак-Грегор, накинув передник на замасленный комбинезон, пытался сдобрить яичницу щедрыми дозами соли и перца.

– Я беру это на себя, – сказал Тьюри.

– Как вы сказали, сэр?

– Я доведу это дело, до конца. А вы тем временем пойдите растопите камин в общей комнате.

– У меня тут немного подгорело, – с удовлетворением заявил Мак-Грегор, снимая передник и протягивая его Тьюри. – Видно, Богу так было угодно.

– Забавно, что Бог, всякий раз как позволяет чему-то подгореть, избирает своим орудием вас.

– Да, сэр, это очень странно.

И Мак-Грегор ушел из кухни, насвистывая веселый мотив сквозь щербину между двух последних оставшихся у него передних зубов. Он одержал победу не над кем-то персонально, но от имени всех работников над всеми работодателями, а Тьюри, хоть и не был работодателем, все равно стоял по ту сторону барьера. Все получилось как нельзя лучше. Пусть этот сукин сын жрет пережаренную ветчину. Такова Божья воля.

После завтрака Тьюри и Эстер сели перед камином, в котором пылали принесенные Мак-Грегором сосновые поленья, и стали пить горький кофе из грубых глиняных кружек. Горячая пища и тепло камина благотворно подействовали на состояние обоих. Посиневшие от холода подбородок и нос Эстер вновь обрели свой обычный цвет, беспокойные червячки, шевелившиеся в желудке Ральфа, на время успокоились.

С верхнего этажа не доносилось ни звука. То ли Билли Уинслоу вернулся в постель досыпать, то ли, согласно собственному предсказанию, отдал Богу душу. В данную минуту Тьюри о нем не беспокоился. Тепло от пляшущих желтых языков пламени привело его в состояние блаженного отупения. Он слушал, что говорила Эстер, как слушают фоновую музыку, узнавая мелодию, но не обращая на нее особого внимания. Эстер завела песню о своих сыновьях, Марве и Греге, об их последних проказах, а Тьюри пребывал в таком расположении духа, что лишь молча слушал и не испытывал желания поддержать тему разговора рассказами о собственных дочерях.

– ... вы меня слушаете, Ральф?

– А? Да, конечно, конечно.

– И как по-вашему: права я или нет?

– Вы совершенно правы.

Надежный ответ. Всякая женщина желает услышать, что она совершенно права, особенно если она сама в этом сомневается.

– Ну вот, а ей это страшно не понравилось. Она сказала, не надо их подшлепывать, что бы они ни натворили. По ее мнению, я даже не должна грозить мальчикам, обещая отшлепать их, это, дескать, подорвет их доверие ко мне, а я в подобных случаях просто-напросто срываю на них зло. Вот я и спрашиваю вас: можно ли воспитать двоих нормальных шустрых мальчишек, не подшлепывая их время от времени?

– Не знаю. У меня четыре девочки.

– Да, это совсем другое дело. Девочки более... в общем, сними можно разговаривать.

Тьюри очень удивился.

– В самом деле?

– А кроме того, почему у нее хватает нахальства поучать меня, как надо воспитывать детей, когда она до сих пор ребенка не завела? – Эстер на секунду умолкла и отхлебнула кофе. – Это просто смешно.

– Что именно смешно?

– Раз уж она так любит детей, почему бы ей не завести своих?

– Кому?

– А о ком мы говорим?

– Я, должно быть, пропустил мимо ушей имя этой особы.

– Телма. Она так неравнодушна к детям, что странно, почему она не заводит своих.

Тьюри встал и носком ботинка поправил одно из поленьев. Блаженное оцепенение исчезло, музыка под сурдинку превратилась в современную оглушительную какофонию, и он оказался вынужден внимательно вслушиваться, чтобы различить партии и исполнителей – вот Гарри дует в тромбон, Эстер лихо управляется с барабанами, Телма извлекает стонущие звуки из кларнета, а Рон стоит за сценой с серебряной свистулькой, дожидаясь такта, на котором он должен вступить. А дирижер успел перекусить.

– В конце-то концов, она сравнительно молодая и здоровая женщина, – продолжала Эстер. – Гарри прилично зарабатывает и, по-моему, так же любит детей, как и она. Вы согласны со мной?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю