Текст книги "В тихом омуте"

Автор книги: Маргарет Миллар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

С Телмой она не общалась, лишь ежемесячно посылала деньги, ко от Тьюри слышала, что та тяжело переносит беременность. Телма оставила свой дом в Вестоне и сняла небольшую квартирку в Торонто, чтобы быть поближе к врачу в случае каких-нибудь осложнений. Эстер записала новый адрес Телмы в записную книжку и на следующее утро жаркого августовского дня медленно поехала мимо многоквартирного дома в предместье Спадина, надеясь, что наберется храбрости, остановит машину и позвонит у двери Телмы. Но машина катилась дальше, как будто по собственной воле, а Эстер думала: "Все равно здесь нет места для парковки. К тому же чертовски жарко. И рано – она, может, еще не встала. А кроме того, мне особенно нечего сказать в утешение, я не могу предложить ей что-то конкретное или дать какие-то гарантии".

Все лето Эстер приводила себе подобные доводы, но они как бы смазывали маслом лишь поверхность ее души, не проникая вглубь и не оседая на песке и гравии. Ее преследовали сны, в них она отождествляла себя с Телмой, которая попала в беду и пытается защититься, оправдаться, но целиком зависит от милости некоего чужака с холодными глазами или некоего мнимого друга. Обвинители в снах менялись – Бирмингем, Тьюри, незнакомый полицейский, похожий на ее отца, школьный учитель, которого она когда-то ненавидела, – но обвиняемой оставалась она, Телма-Эстер, двойной образ из наложенных одна на другую индивидуальностей.

В конце августа снова съездила с детьми в охотничий домик, а по возвращении начала готовить мальчиков к началу учебного года.

Встреча, которую она долго ждала и которой боялась, произошла на улице Итон-Колледж. Эстер ступила на эскалатор, чтобы подняться в отдел готового детского платья и увидел, как наверху какая-то женщина споткнулась, сходя с эскалатора. К тому времени, как Эстер поднялась наверх, вокруг женщины поднялась суета: дежурный по эскалатору посадил ее на стул, администратор обмахивал носовым платком в надежде хоть немножко добавить кислорода, а продавец побежал за водой.

Видно было, что женщина на сносях и очень смущена суетой, и, когда продавец принес воды в бумажном стакане, она отказалась ее выпить. Неуклюже, но с достоинством поднялась, отошла к ближайшему прилавку и постояла, чтобы успокоиться.

Эстер подошла к прилавку, позвала: "Телма!" – и женщина обернулась и посмотрела на нее, прищурившись, точно из какого-то темного мира ее вывели на яркое солнце.

– С вами все в порядке, Телма?

– Да. Я прекрасно себя чувствую.

Лицо ее было рыхлым, как поднимающееся на дрожжах тесто, ноги опухли. Просторное платье с запачканным воротничком пропиталось потом и липло к телу между лопаток и подмышками. Пот и жир просачивались сквозь помаду и пудру и капельками выступали на лбу.

– Рада вас видеть, – сказала Эстер. – Я часто думала о вас.

– Да? – сухо улыбнулась Телма. – Спасибо.

– Я... Послушайте, не пойти ли нам куда-нибудь выпить по чашке чая? Тут говорить невозможно.

– Мне нечего сказать вам. Кроме того, прием жидкости для меня строго ограничен. Но все равно спасибо.

– Признаюсь, я была зла на вас, но теперь это прошло. Я хочу, чтобы мы были друзьями.

– В самом деле? Телма обернулась спиной к прилавку, на котором были разложены детские игрушки, погремушки, кольца для прорезающихся зубок, резиновые куклы и набитые опилками животные. – Большую часть пути я прошла одна, думаю, так доберусь и до конца.

– А сколько еще вам осталось ждать?

– С чего вдруг такой интерес?

– Не вдруг. Знаете что, пойдемте в "Медвяную росу" и поедим жареных ячменных лепешек или в "Детское", там чудесные пончики.

– Я на диете.

– Ладно. Тогда листик салата-латука и крошечку прессованного творога.

– Почему вы так настаиваете?

– Я хочу поговорить с вами, – честно сказала Эстер. – Собственно говоря, все лето хотела, да смелости не хватало.

– Смелости?

– Ну, называйте это как хотите. Я была... наверное, растеряна.

– Я теперь начинаю хорошо понимать это слово.

– Ваши дела... вам было очень трудно?

У Телмы слезы навернулись на глаза. Она упрямо смахнула их ресницами.

– Почему вас это интересует?

– Не могу точно сказать почему, но интересует.

– Это был сущий ад.

– Как жаль.

– Только, пожалуйста, не жалейте меня. Я этого не переношу. О, ради Бога, идемте отсюда на нас смотрят. Я, кажется, сейчас расплачусь.

Однако Телма не заплакала. К тому времени, как они пришли в кафе "Детское", ока как будто вполне овладела собой.

Любители утреннего кофе уже разошлись, а для ленча час был слишком ранний, поэтому в зале почти никого не было. Они выбрали угловой столик подальше от окон, Эстер заказала пончики и чай без молока, а Телме – салат из курятины, на который она смотрела жадными глазами, но почти не притронулась к нему, будто знала, какое наказание ждет ее за подобную дерзость.

– У меня высокое кровяное давление, – пояснила она. – Врач опасается эклампсии. Мне приходится считать каждую каплю жидкости и каждую крупицу соли.

– Гарри знает?

– О чем?

– Что вы нездоровы.

– Я здорова, – упрямо сказала Телма. – Мне надо остерегаться, только и всего. Гарри, – повторила она имя мужа и нахмурилась, словно вспоминала, кто это такой. – Нет, Гарри не знает. Я не писала ему с июня.

– Но он-то вам пишет?

– О, да. Он посылает мне деньги два раза в месяц, фактически больше, чем может себе позволить: перевод из Канзас-Сити и двести долларов по местной почте, наверное, через здешнюю контору своей компании. Мне почему-то кажется странным такой двойной способ присылки денег, но я за них ему благодарна. Должно быть, ему повысили жалованье.

Эстер и глазом не моргнула.

– Вполне вероятно. Там заработки выше, чем здесь.

– Недавно тон его писем изменился. О, ничего определенного, к чему можно было бы придраться, ему по-прежнему меня не хватает и все такое прочее, но у меня возникло такое чувство – ну, это я так считаю, – что ему совсем неплохо и одному. А может, и не одному.

– Что вы хотите этим сказать?

– Возможно, он нашел другую, – тихо сказала Телма. – О, я не осуждаю его. Я хотела, чтобы случилось именно так.

– Вы уверены, что это случилось?

– Нет. Чутьем догадываюсь. Я знаю Гарри. Если какая-нибудь женщина начнет строить ему глазки на пикнике с сотрудниками конторы, он не сбежит, останется и будет наслаждаться каждой минутой, пока ему строят глазки.

– Я согласна с вами, что чутьем можно угадать некоторые вещи, но не настолько, чтобы вообразить конторский пикник и строящую глазки женщину...

– У них там действительно был такой пикник. Он упоминал об этом в последнем письме. Дескать хорошо провел время. Не то чтобы меня это тревожило, я желаю ему хорошо проводить время и быть счастливым. Он этого заслуживает. Только...

– Что только?

– Я не хочу, чтобы он писал мне об этом. Я так несчастна, так несчастна! – Телма приложила к глазам гигиеническую салфетку. – Конторский пикник, черт бы его побрал!

– Ну, не плачьте.

– Ничего не могу с собой поделать.

– Подумайте о вашем будущем, о ребенке. Сколько вам осталось ждать?

– Недели три.

– Еще долго.

– Для меня это целая вечность.

– Не могу ли я чем-нибудь помочь вам?

– Нет, спасибо. – Телма съела еще ложку салата с курятиной, затем отодвинула тарелку. – Следующее письмо от него я не собираюсь читать. Даже не вскрою конверт.

– Вам не кажется, что вы непоследовательны?

– Я иногда бываю непоследовательной. И знаю это. Как собака на сене. Я не хочу, чтобы Гарри вернулся ко мне, я никогда не смогу жить с ним, как прежде. И все же, как подумаю, что он кутит там с другими женщинами, ходит на домашние вечера...

– Это же был конторский пикник.

– Он упомянул только о нем. А о дюжине подобных случаев ничего не написал. – Телма снова промокнула глаза. – Я вовсе не завидую. Хочу, чтобы он был счастлив. Дам ему развод, и он сможет жениться на ней.

– На ней? Вы имеете в виду женщину, которая строила ему глазки на пикнике и неотступно преследовала на диких оргиях?

– Не надо смеяться, – мрачно сказала Телма. – Я умею читать между строк.

– Некоторые люди так поднаторели в искусстве читать между строк, что самих строк уже не видят. Вы даете волю своему буйному воображению. Взяли конторский пикник и раздули его до бесшабашных оргий.

– Нет. Гарри не любит оргий. Он не такой. Он из тех мужчин, которым надо жениться.

– Он уже женат.

– Нет, уже не женат.

– Возможно, когда-нибудь вы с ним снова встретитесь...

– Нет, никогда.

– Почему вы в этом так уверены?

– Потому что я никогда не любила его. Когда мы встретились мне уже было за тридцать... До этого никто мне по-настоящему предложения не делал, и я знала, что это мой последний шанс... шанс жить полной жизнью, родить ребенка... Бог мой, как я хотела ребенка! – Телма опустила взгляд на свой раздутый живот, упирающийся в край стола и слабо улыбнулась. – Я и подумать не могла, что это будет так трудно.

Глава 20

Ребенок Телмы появился на свет холодным дождливым утром в конце сентября в клинике Гинекологического колледжа. Телма приехала в клинику на такси одна среди ночи, не поставив в известность ни друзей, ни соседей.

Не считая больничного персонала, Ральф Тьюри узнал эту новость первым. Врач Телмы позвонил ему, когда он собирался идти на девятичасовой урок, и сообщил, что Телма родила чудесного, здорового восьмифунтового мальчика. После двух переливаний крови состояние Телмы было лишь "удовлетворительным", посетителей к ней пока что не допускали, но на ребёнка можно было посмотреть сквозь стеклянную стену палаты для новорожденных.

Полагая, что это событие надо бы как-то отпраздновать, Тьюри пригласил Билла Уинслоу и Джо Хепберна на ленч в кафе "Плаза". После мартини и запеченных в тесте бифштексов Тьюри поднял вопрос о том, что надо сообщить новость Гарри.

– Я думаю, мы должны послать ему телеграмму.

– Зачем? – спросил Джо Хепберн. – Поздравить?

– Нет, конечно. Но ему нужно знать, что с Телмой и ребенком все в порядке.

– Не знаю, мне представляется, что при сложившихся обстоятельствах посылать такую телеграмму бестактно.

– Гарри не стал бы делать различия между своим и чужим ребенком, а если бы и стал, ему на это наплевать. Его интересует только Телма. Бедняга, наверное, сидит сиднем и грызет ногти.

В разговор впервые вступил Билл Уинслоу. Скверная погода, мартини и утренняя размолвка с женой настроили его на сердитый лад.

– Черта с два он сидит и грызет ногти. Ничего себе бедняга!

– Что ты хочешь сказать?

– А, неважно.

– Для меня важно, – резко сказал Тьюри. – Продолжай, что там еще за тайна? Что тебе известно?

– Много.

– А именно?

– А именно: Гарри не сидит сиднем и не грызет ногти, переживая за Телму. Давно уже не переживает.

– Что-то уж больно уверенно ты говоришь об этом.

– А почему бы и нет? Я вчера получил от него письмо. Вообще мы с ним не часто пишем друг другу. Не понимаю, почему он разоткровенничался со мной, а не с кем-нибудь из вас.

– Ну, и что же он пишет?

– Прочтите сами. Я таскаю письмо с собой. Для меня оно было своего рода ударом.

Уинслоу передал друзьям письмо через стол, и они оба стали читать его. Содержание письма было довольно простое: Гарри встретил удивительную, чудесную женщину по имени Энн Фармер. Она разведенная, разрыв с мужем произошел не по ее вине, муж был грубой скотиной, настоящим хамом и так далее, но несмотря на это, она оставалась нежной, доброй, надежным другом и тому подобное. Гарри намерен получить развод и взять в жены этот образец добродетели как можно скорей, и надеется, что парни пожелают ему счастья. Не то чтобы в этом была какая-то необходимость, потому что Энн такая понятливая, такая изумительная и прочая и прочая. С наилучшими пожеланиями – Гарри.

– Господи Иисусе! – воскликнул Тьюри и бросил письмо на стол.

Уинслоу подобрал его и засунул обратно в карман.

– Удобный момент выбрал, а?

– Я просто не могу поверить.

– Покрути мозгой получше.

– Ни в одном из своих писем ко мне он не упоминал о другой женщине. Я-то думал, он с утра до ночи работает.

– По твоему, это похоже на Гарри? Я так не думаю.

– Его подцепили на крючок, – мрачно сказал Хепберн. – Снова подцепили, а нас там не было, чтобы защитить его. Муж этой женщины, видите ли, был грубой скотиной. Естественно. Все бывшие мужья – грубые скоты. А все будущие – ангелы. Потом в какой-то момент совершается переход.

– Помолчи, – сказал Тьюри. – Я думаю.

– Время для раздумий миновало.

– Послушайте. Лучше все-таки послать телеграмму Гарри. Представьте себе, вдруг он решит написать Телме письмо вроде этого. Потрясение может убить ее. Врач сказал, что ее состояние "лишь удовлетворительное". На больничном жаргоне это означает, что всякое может случиться. Мы должны предупредить Гарри.

Текст телеграммы составили втроем, и Тьюри отправил ее по телефону из своего рабочего кабинета:

«Телма родила здорового мальчика. Состояние ее очень серьезное. Ты ни в коем случае не должен ничем тревожить ее. Жди письма. Ральф».

Под вечер того же дня Нэнси явилась в больницу с букетом роз для Телмы и подошла к стеклянной стене взглянуть на новорожденного. Сестра в марлевой маске подкатила плетеную колыбель с верхом и отвела покрывало, открыв личико младенца. Тот лежал спокойно, хотя и не спал, – прелестный мальчик, черноволосый и с ясными голубыми глазками.

Нэнси постучала пальцем по стеклу, улыбнулась и поворковала. Она не знала, что и на нее смотрят, пока рядом вдруг не раздался голос:

– Привет, Нэнси.

Нэнси обернулась, слегка вздрогнув от неожиданности.

– Бог ты мой – Эстер!

– Я тоже зашла. Хотела увидеть собственными глазами. – С ее водонепроницаемого плаща и шляпки стекали дождевые капли. – Боюсь, после меня на полу останется лужа.

– Вы тут ни при чем, погода виновата.

– Славный малыш, правда?

– Да, очень.

– Похож на отца. Вы не находите? Вылитый Рон. Нэнси молча кивнула.

– Да, я должна была увидеть его собственными глазами, – повторила Эстер и, бросив на ребенка прощальный взгляд сквозь стеклянную стену, повернулась и быстро пошла по коридору, полы плаща шелестели, как опавшие листья.

* * *

Лишь через две недели Телму выписали из больницы. Она уехала так же, как приехала, на такси, но на этот раз была не одна. Держала на руках младенца с гордостью и радостью, каких раньше не изведала, – даже не подозревая, что можно испытывать такие чувства.

Она переехала обратно в свой дом в Вестоне. К тому времени все соседи знали или догадывались об истинном положении дел, но это были все добрые люди, особенно ближайшая соседка миссис Мэлверсон, которая тотчас взяла на себя роль бабушки. Она помогала Телме делать покупки, стирать и прибираться, квохтала и ворковала над ребенком, подолгу катала его в коляске на свежем воздухе, измеряла его рост и вес с фармацевтической точностью.

Миссис Мэлверсон считала себя ближайшим другом и наперсницей Телмы. Поэтому она страшно удивилась, когда в конце октября увидела на дверях дома Телмы табличку: "Продается".

Телму она застала наверху, та сортировала содержимое старого сундука, а ребенок спал рядом в своей колыбельке.

– Я видела табличку, – напрямик сказала миссис Мэлверсон.

– Да? Уже вывесили? Очень хорошо. Я просила агента поторопиться.

– Вы плакали?

– Немного. Когда я смотрю на старые вещи, это всегда вызывает у меня грусть, сама не знаю почему. Ведь сейчас я такая счастливая, какой не была никогда в жизни.

– Значит, вы уезжаете?

– Да.

– Когда?

– Как только смогу.

– Куда?

– В Неваду.

– Но это же в Штатах.

– Да. Мне назначен прием в американском консульстве утром в пятницу. Я подала заявление на получение постоянной визы.

– Хорошо. Оч-чень хорошо. – Миссис Мэлверсон плюхнулась на стул рядом с кроватью. – Никак дух не перевести. Это для меня так неожиданно.

– Для меня – нет.

– Ронни слишком мал для такой дальней дороги.

– Нет, доктор сказал, что для ребенка это лучшее время, особенно если мы полетим самолетом.

– Но как же? Предстоит суд и все прочее...

– Суда не будет. Эстер пошла на полюбовное соглашение. Я не хотела никакой компенсации – она была так добра ко мне, после того как мы повстречались на Итон-Колледж, – но мой адвокат сказал, что я буду дурой, если откажусь. Это куча денег.

– Да, должно быть, немало.

Миссис Мэлверсон собиралась спросить – сколько, но постеснялась, рассчитывая, что Телма сама удовлетворит ее любопытство. Но та и не подумала этого сделать.

– Как бы там ни было, дело улажено. Я подписала все бумаги.

– Невада. Скажите, а почему Невада? Я слышала, это нехорошее место. Говорят, там даже по воскресеньям играют в карты.

– Но там легко получить развод, – мрачно сказала Телма. – Полтора месяца – и готово.

– Развод?

– Да. Мой муж. – На этом слове она запнулась, и щеки ее порозовели. – Мистер Брим позвонил мне по международному телефону вчера вечером. Он просит развод. Полюбил другую женщину.

– Хорошо. Оч-чень хорошо.

– Не поражайтесь. Я не поразилась. Собственно говоря, я с некоторых пор ждала именно этого. И испытала вроде бы облегчение, оттого что мои предположения подтвердились.

– Бедное дитя. О, несчастная вы...

– Нет. Мне до него теперь нет дела. Я еще думала, что Гарри мне небезразличен, когда услышала его, но по телефону и голос звучал неузнаваемо, будто я говорила с совершенно посторонним человеком. Ее зовут Энн.

– Кого – ее?

– Ту женщину. – Телма захлопнула крышку сундука, но немного поздно, как Пандора. Слишком много чего вылетело наружу. И она сказала довольно грубо: – Все это старое барахло Гарри я выброшу вон.

* * *

Телма покинула город на первой неделе ноября. Тьюри предложил отвезти ее в аэропорт «Мэлтон», но она отказалась. Со всеми попрощалась по телефону, словно не хотела будить чувства, которые могли бы заставить ее переменить свое решение.

Послала авиапочтой письма миссис Мэлверсон, супругам Тьюри и Эстер о том, что благополучно прибыла в Лас-Вегас. Перелет прошел гладко, Ронни вел себя бесподобно, но город Лас-Вегас Телме не понравился. Вокруг него была пустошь, а в самом городе полно подозрительных личностей. Дождавшись развода, она намеревалась переменить место жительства, уехать куда-нибудь еще, например, в Южную Калифорнию. Никакого упоминания о ностальгии, одиночестве или сожалении. Или о Гарри.

К Рождеству она послала всем своим друзьям корзинки с фруктами, дочерям Тьюри – пояса с серебряной чеканкой, мальчикам Эстер – кожаные кобуры ручной работы. На обратной стороне поздравительной открытки Джо Хепберну, которая пришла только к Новому Году, она приписала, что получила документы о разводе и что теперь она с Ронни временно остановилась в мотеле в местечке Пасифик Палисейдс, пока не решит вопроса о постоянном местожительстве. Не сообщила ни название мотеля, ни сведений о том, где же находится Пасифик Палисейдс, о котором Хепберн в жизни не слыхал и отыскать его на карте не смог.

Создавалось впечатление, что Гарри и Телма Брим, когда-то неразлучные теперь старались отдалиться друг от друга на как можно большее расстояние. В феврале, в очередном письме Тьюри Гарри сообщал, что ему удалось получить перевод во Флориду. Климат Канзас-Сити оказался слишком суровым для Энн, здоровье которой оставляет желать лучшего. К письму в виде послесловия было приложено официальное объявление о свадьбе. Мистер и миссис Пол Девис Дьюган объявляли о бракосочетании своей дочери Энн с мистером Гарри Элсуортом Бримом.

– Вот оно как, – сказал Тьюри и через стол передал письмо и объявление своей жене.

– Да. Да, я понимаю.

– Ты как будто не очень рада этому. Я-то думал, тебе нравится, когда люди женятся и потом счастливо живут и тому подобное. Что тебя гложет?

– Когда видишь такие вещи напечатанными в газете, они представляются чем-то окончательным и бесповоротным.

– Будем надеяться, что это конец истории.

– Я ничего не могу с собой поделать... ну, мне всегда казалось, что Телма и Гарри созданы друг для друга. И я в душе надеялась, что у них все наладится.

– Ты мечтательница.

Нэнси перечитала письмо, издавая неодобрительные звуки, похожие на ворчанье.

– Здоровье оставляет желать лучшего. Гм, она родилась и выросла в Канзас-Сити, а теперь оказалось, что тамошний климат для нее слишком суровый. О, держу пари, Гарри и на этот раз заполучил фальшивую монету.

– Нэнси, дорогая...

– Кроме того, я слыхала, что в этой самой Флориде чертовская жара, и люди постоянно гибнут в болотах.

Новая миссис Брим не завязла в болоте. Но она довольно быстро разочаровалась во Флориде, и Гарри был вынужден еще раз сменить место работы, устроился по протекции родичей Энн в нефтяную компанию в Боливии. Поскольку он не имел ни малейшего представления ни о нефти, ни о Боливии, то писал, что будет очень занят и не сможет слать письма так часто, как прежде. К следующему Рождеству он перестал писать вообще.